Бонд Лэрри. Котел

   "События принимают неожиданный оборот..."
   На экране появились офицеры полиции, которые стояли в толпе и пели вместе со всеми. У некоторых слезы текли по щекам.
   "Каков дальнейший план действий вновь возрожденной венгерской оппозиции – пока неясно... Ясно одно... оппозиция требует вернуть в страну Демократию".

* * *

   6 МАЯ, БУДАПЕШТ
   За последние недели Кушин сменил уже третью конспиративную квартиру. Помещение было тесным и пропахло жареной рыбой, которой, видимо, в основном питались ее владельцы. Предыдущие встречи проходили в доме какого-то немца, представителя химической фирмы. Там для собраний имелся отдельный кабинет.
   Теперь же штаб оппозиции вновь переместился в рабочий район Будапешта, где нищета его обитателей сразу бросалась в глаза. Единственная спальня, крошечная кухня, скудно обставленная общая комната – вот и все владение рабочей семьи. Ванная была одна на весь этаж. Чтобы дать возможность Кушину развернуть свою деятельность, хозяева квартиры – бездетная супружеская пара – переселились куда-то, вероятно, потеснив своих друзей или родственников.
   Несмотря на неудобства, частая смена квартир была необходима. Это являлось лучшей защитой от бдительности ищеек Релинга и сотрудничающих с ним венгерских агентов службы безопасности.
   Полковник Золтан Храдецки в нетерпении поглядывал на плотно закрытую дверь, ведущую в спальню, где Кушин более часа совещался с каким-то неизвестным человеком, не представившимся полковнику.
   За окном уже сгущались сумерки. Храдецки прибыл на явку точно в назначенное время, и вот теперь он вынужден ждать. Его полицейское удостоверение позволило ему на пути сюда беспрепятственно пройти через все кордоны и патрули, но полной уверенности, что он не привел за собой "хвост", не было. Затянувшееся ожидание усиливало его беспокойство. Если точно следовать правилам конспирации, ему надо было бы покинуть явочную квартиру мгновенно и потянуть предполагаемый "хвост" за собой.
   – Как долго еще продлится эта архиважная беседа? – не выдержал он.
   Оскар Кирай, шеф охраны Кушина, изобразил на лице нечто подобное улыбке, что было ему крайне несвойственно.
   – Беседа продлится ровно столько, сколько понадобится. У Кушина есть на то свои причины.
   Кирай не счел нужным добавить какую-либо информацию о переговорах Кушина с незнакомцем. Храдецки на это и не рассчитывал. Бунтовщики, находящиеся вне закона, должны были соблюдать строжайшую конспирацию, если хотели выжить. Чем меньше он знал, тем меньше Релинг и генерал Дожа смогут вырвать у него сведений, если он попадет в их руки. Кирай угостил его чашкой кофе, крепкого и горького, и они, усевшись за кухонным столом вместе с еще двумя людьми Кушина, коротали время в молчании. Помощник Оскара в углу комнаты углубился в игру на дешевеньком компьютере. Минуты утекали за минутами.
   Этот круг людей, эта строгая молчаливая атмосфера, царящая в штабе, была уже знакома Храдецкому и, как ни странно, вносила умиротворение в его мятущуюся душу. После того, как он был отстранен от должности в Шопроне и переведен в Будапешт, он впервые почувствовал, что в его жизни есть какой-то смысл, какая-то цель наконец появилась впереди.
   Возможность принести пользу, что-то совершить на благо нации, подействовала на него, как возбуждающее лекарство. Переживания прошедшей зимы забылись, мрачные мысли почти перестали терзать его сознание. Он вновь ощутил себя солдатом, готовым выполнить свой воинский, патриотический долг. Как полицейский, он всегда презирал политиков, но сейчас понял, что наступил момент для активной политической деятельности. Прихлебывая кофе, Кирай изредка внимательно поглядывал на полковника. Тот чувствовал на себе его пристальный взгляд. Чуть усмехнувшись, Кирай произнес, то ли серьезно, то ли шутя:
   – Вы представляете для нас проблему, полковник.
   – Как так?
   – В наше "войско" вступило уже вдвое больше новобранцев, чем мы рассчитывали. Нам нелегко управлять таким разросшимся контингентом...
   Храдецки согласно кивнул. Мысль Оскара была ему понятна. Первый же митинг, в организации которого полковник принимал самое деятельное участие, прошел на редкость успешно. Никто не ожидал подобной удачи. Сведения об их выступлении против последних указов правительства словно зажгли бикфордов шнур и привели к информационному взрыву необычайной силы. Людская молва, подпольные газеты, радио и телевидение Польши, Чехии и Словакии мгновенно распространили весть по всей территории Венгрии. Искры протеста вспыхнули в Дьере, Пече, Дебрецене, в других городах и поселках, и везде – вероятно, не без влияния имени и личности самого Храдецки – местная полиция не предприняла против демонстрантов никаких мер. Генералы в столице должны были ощутить, что положение их шатко, как никогда не было до сих пор.
   Дверь комнаты отворилась. Наконец-то! Храдецки и все остальные сразу же вскочили на ноги, когда Кушин буквально ворвался в кухню. Он был не один. С ним были еще четверо. Все незнакомые полковнику люди. Выглядели они на удивление одинаково. Одинаковыми были их жесты, походка и гражданская одежда, более похожая на униформу, чем на цивильные костюмы. Опытный взгляд Храдецки сразу распознал в них людей, привыкших носить форму. Даже шагали они в ногу.
   Проводив их до лестницы, Кушин возвратился в кухню. Глаза его горели возбуждением. Он словно помолодел.
   – Друзья! Настало время действовать. И действовать решительно!
   Кирай и Храдецки озадаченно глянули друг на друга. Шеф охраны от имени всех задал лидеру вопрос:
   – Что же произошло?
   Кушин выпрямился во весь рост. Казалось, он вырос прямо на глазах у соратников. Голова его чуть не упиралась в низкий потолок тесной квартирки.
   – Мы не должны упускать момент! Мы пережили зиму. Месяцы нашего отчаяния и торжества наших врагов. Народ голодал. Народ мерз. Народ жил в страхе. Пища и тепло – вот что нужно было народу. За это он был готов платить любую цену, даже жертвовать своей свободой, своими правами. Но пришла весна, и весной наши соотечественники расправят плечи, гордо вскинут головы и потребуют отдать им обратно их права: права граждан.
   Он заметил сомнение в глазах своих слушателей и улыбнулся.
   – Не бойтесь, друзья, я не сошел с ума. Во всяком случае, в моем безумии есть система и рациональное зерно.
   Его тон вдруг резко изменился. Из пламенного трибуна он мгновенно превратился в расчетливого штабного работника, планирующего очередную войсковую операцию.
   – Мы проведем еще один марш. Мы выйдем на улицы в еще большем числе, чем прежде. Нас нельзя будет не заметить, как пытались сделать вид в прошлый раз правящие нами негодяи. Но я хочу, чтобы перед маршем город был парализован всеобщей забастовкой.
   Храдецки с сомнением пожал плечами.
   – В прошлый раз мы кое-чего добились, но... Организовать массовую стачку и вывести на демонстрацию еще больше людей – это невозможно сделать...
   Нахмурившись, он добавил, поясняя свою позицию:
   – Это нельзя организовать скрытно.
   – Конечно! – тут же согласился Кушин. – Но кто говорит о скрытности? Наша подготовка должна проводиться открыто. Пусть о нас пишут и говорят. Пусть вещают по радио и телевидению на всю страну и на весь мир. Пусть все знают про все – место, время, все подробности и детали. Через друзей в мировой прессе я придам событию всеобщую огласку.
   Кирай покивал головой с плохо скрытой мрачной иронией.
   – Разумеется, растрезвонить обо всем легче легкого. Так же легко, как службе безопасности сцапать нас всех разом.
   – Это будет проверка на прочность, – возразил Кушин, – решатся ли генералы и их франко-германские хозяева произвести аресты до того, как мы действительно нарушим законы чрезвычайного положения? Уверен, что нет.
   Храдецки чувствовал, как от волнения мурашки бегут по телу. Кровь приливала к голове. Мысли метались, как бешеные. Он пытался остановить их, охладить свое разыгравшееся воображение. Перспектива будущих событий, изложенная Кушиным была заманчива, желанна, но насколько реально все это?
   "А мы готовы к акции такого масштаба?" – мысленно он задал себе вопрос. Вслух он не произнес ни слова, но Кушин словно прочитал его мысли.
   – Я твердо верю – мы готовы, – услышал полковник слова вождя. – Народ с нами. Пресса на нашей стороне. А правительство слабее, чем нам кажется.
   Он опять улыбнулся, но теперь его улыбка была жесткой. Это была улыбка провидца, Высшего судьи, вершителя судеб.
   – Оно слабее, чем оно само о себе думает...

* * *

   8 МАЯ, ПАЛЕ-РОЙЯЛЬ, ПАРИЖ
   – Вы в этом уверены?
   Никола Десо похлопал ладонью по красному переплету лежащей на его письменном столе папки. В ней находился сверхсекретный доклад.
   – Не вызвало ли всю эту панику лицезрение на улице нескольких бородатых болванов с намалеванными на картоне лозунгами в руках?
   – Нет, господин министр. Источник вполне надежен, я верю в достоверность его информации.
   Хотя Жак Морин ныне возглавлял французскую разведывательную службу, а также Секретариат по безопасности Европейской Конфедерации, он никогда не забывал, кто он и кто его патрон.
   Десо состроил гримасу. Поднимающаяся в Венгрии волна сопротивления собственному военному правительству, а также противостояние франко-германскому влиянию озадачивали его. Его внимание почти целиком сосредоточилось на конфликте с Польшей, Чехией, Словакией, Британией и США. Какие-то жалкие протесты какой-то маленькой страны выглядели так ничтожно по сравнению с той крупной игрой, которую он вел в глобальном масштабе, с событиями, разворачивающимися в Северном море и на восточной границе Германии. Он пожалел, что выпустил из поля зрения венгерскую проблему, не занялся ею раньше. Теперь он почувствовал, что ему нанесли укол, пусть не очень болезненный, но неожиданный и поэтому неприятный. Позволять себе такие просчеты никак нельзя.
   "Конечно, – подумал он, – это пустяк, локальный эпизод одного общего сражения, которое ведется на территории Европы. Польша и ее соседи создают, по мере своих слабых возможностей, дополнительные трудности в надежде хоть как-то отомстить за энергетическое эмбарго. Похоже на попытку блохи укусить слона. Но и блошиные укусы нельзя оставлять без возмездия".
   Поэтому Десо уже внимательнее вновь пробежал глазами доклад, особо сосредоточившись на заголовках разделов и выводах. Его беспокоила позиция венгерских сил охраны порядка. Хотя ни одно подразделение полиции не перешло открыто на сторону оппозиции, нарушившие закон демонстранты не получили должного отпора. И рейды против редакций и типографий подпольных газет тоже не дали ощутимых результатов. Было ясно, что оппозиция проникла в ряды служб безопасности, запустила туда свои щупальца.
   Хуже всего, что уже поползли слухи о разложении армии, о недопустимых настроениях среди младших офицеров и рядовых. Венгерские руководители явно нервничают. Одна деталь бросилась в глаза Десо – некоторые генералы перевели деньги из венгерских в швейцарские банки. Трусы! И дураки! Если это стало известно информатору – это, вероятно, известно и бунтовщикам. А уж они не преминут воспользоваться "жареным". Известие о том, что кое-кто из правящей хунты готовится драпать из страны, всколыхнет самых равнодушных, и они тоже пойдут вслед за Кушиным и его компанией размахивать национальными флагами. Десо закрыл красную папку и отодвинул ее от себя.
   – И что же? – спросил он. – Эти горячие головы задумали устроить в столице еще больший переполох?
   Морин кивнул. Он выглядел озабоченным.
   – Кушин и другие лидеры призывают к всеобщей политической стачке. Затем последует марш протеста через весь Будапешт и массовый митинг. Все намечено на шестнадцатое число.
   – Тонкий ход! – высказал свое мнение Десо. Раскрывая заранее свои намерения, оппозиция вызывает генералов на поединок, в котором те, вполне вероятно, могут оказаться проигравшей стороной. Позволить противнику открыто готовить забастовку и демонстрацию – это значит идти на смертельный риск, не зная, чем обернется вся затея, до каких пределов может дойти оппозиция в своих требованиях. Предпринять же превентивные меры, произвести аресты, запретить стачку, опираясь на не вполне лояльную полицию, тоже рискованно, так как в случае провала операции, взрыв общественного возмущения неминуем. Действия правительства только ускорят ход событий.
   Он повернулся вместе с вращающимся креслом и устремил взгляд на Париж за окном. Армейские вертолеты парили низко над крышами и памятниками великого города, патрулируя все его необозримое пространство. Несмотря на месяцы относительного затишья, столица еще жила по законам военного положения.
   Солдаты охраняли все более или менее важные объекты, и с наступлением сумерек и до рассвета улицы пустели. "Город света" – как еще недавно называли Париж – по ночам погружался во тьму и выглядел пугающе пустынным.
   В дневное время угрюмые толпы безработных нарушали порядок, создавая помехи уличному движению, устраивая сидячие забастовки и разбивая витрины продовольственных магазинчиков и лавчонок, чем повергали в отчаяние их ни в чем не повинных владельцев. Большинство граждан имели и пищу и работу, но безработица все росла, и благополучие многих висело на волоске. Все больше озлобленных, неудовлетворенных своим положением людей бесцельно бродили по парижским тротуарам или, укрывшись в своих жилищах, копили в себе ярость, не находя пока выхода. Пока? А что будет дальше?
   Экономика была в тупике. Не хватало средств, сил, энергии, свежих идей. Жесткие меры правительств задушили торговлю и коммерцию, на которых основывалось благосостояние Европы. Самые развитые экономически страны континента – Франция и Германия – шли ко дну. В этом году погружение происходило еще быстрее, чем в прошлом. И вот сейчас восточные европейцы, а за их спиной США и Британия, открыто воспротивились попыткам франко-германского альянса создать единый, замкнутый, но спасительный для его участников континентальный рынок.
   Десо нахмурился. Он и его коллеги по Комитету по чрезвычайному положению Французской республики придерживались мнения, что управлять своими неуправляемыми согражданами легче и проще с помощью армейской "большой дубинки". Зрелище патрульных вертолетов над городом, однако, наводило его на неприятные размышления о том, что "большая дубинка" срабатывает не совсем надежно и оперативно. Время шло, а достижений в установлении порядка в стране было до обидного мало.
   Франция занимала доминирующее положение в новообразованной Европейской Конфедерации, но сама Конфедерация существовала пока что только на словах и на бумаге. Как политический и экономический инструмент, она еще не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Слушая заверения своих правительств о том, что вхождение в Конфедерацию обеспечит мир и процветание, народы малых стран Европы ощущали в реальности и глубоко переживали потерю своего суверенитета.
   Если венгерская хунта, поддерживающая Конфедерацию, прикажет долго жить, начнется цепная реакция и карточный домик рассыплется вмиг.
   Десо яростно тряхнул головой. Он этого не допустит. Он оторвал взгляд от окна, от вида Парижа, который чем-то притягивал, словно гипнотизировал его.
   – Прекрасно, Морин. Теперь слушайте меня внимательно. Если венгры сами не могут пресечь эту нелепую заварушку, мы им поможем. Вам все ясно?
   – Вполне, господин министр. Вы хотите, чтобы специальный комиссар Релинг взял работу на себя?
   – Нет. – Десо хлопнул ладонью по столу. – Категорически нет! Только не немец. Немцы слишком мягкотелы. И слишком увлекаются бумажной волокитой. Релинг имел свой шанс, но просрал его.
   Он вновь стукнул по столу, но теперь уже кулаком.
   – Мне нужен человек более твердый, более решительный... Тот, кто не побоится рискнуть и пойдет во всем до конца. Кто не поморщится, если дело станет "мокрым" в случае необходимости. Мне нужен результат любой ценой, а не оправдания, почему то или это не получилось. Вы меня хорошо поняли?
   – Может быть, майор Дюрок?..
   Улыбка Десо была зловещей.
   – Конечно. Я и имел в виду этого человека. Пусть будет Поль Дюрок.

* * *

   16 МАЯ, МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, БУДАПЕШТ
   Полковник Храдецки удивился, что обычно наглухо закрытая дверь в кабинет Белы Силвануса приоткрыта. Он вошел и увидел, что хозяин кабинета разыгрывает спектакль. Он изображает лихорадочную деятельность, просматривая и отбрасывая какие-то якобы важные бумаги. При виде гостя Силванус тут же прекратил игру в важную персону.
   – Закрой дверь поплотнее!
   Храдецки выполнил его распоряжение.
   – Я получил вашу записку. Что случилось?
   – Ничего хорошего. Сядь и слушай. – Силванус расслабился и закурил сигарету. Храдецки насторожился. С тех пор, как Силванус передал ему взрывоопасные документы, их контакт сводился к минимуму. Силванус предпочитал ничего не знать, не слышать и не видеть. Как Храдецки использовал полученную информацию – его это не касалось.
   Сейчас Силванус был явно встревожен.
   – Есть проблемы, мой друг! Проблемы, о которых тебе полезно узнать заранее.
   – Какие проблемы? Мои личные или... только меня повесят или всех разом? Сколько дней мне осталось жить?
   – Не так много. Европейская Конфедерация восприняла вас всерьез.
   Короткая фраза, брошенная Силванусом, несмотря на шутливость тона, несла в себе важнейшую информацию. Не генерал Дожа, не венгерские войска, не коллеги из службы безопасности – нет... Теперь оппозиции противостояла невидимая и поэтому вдвойне страшная сила.
   Храдецки тут же вспомнил, как несколько минут назад он шел по коридору министерства, направляясь в кабинет Силвануса. Офицеры, которые днем раньше были готовы чуть ли не кинуться ему в объятия, проходили мимо, словно не замечая полковника. Они боялись! Они знали, что телекамеры, установленные в коридорах, и телеглаз следят за ними. И еще страшнее. С каждым из них была проведена беседа, и каждому было обещано тридцать, сорок или больше сребреников за предательство. И никто не знал, сколько кто получит, но все надеялись быть в числе награжденных.
   – Ну и что? – спросил Храдецки так равнодушно, как будто речь шла о перегоревшей лампочке на лестнице.
   – Я так занят... – В тон ему ответил, а вернее, не ответил, а пожаловался на свою судьбу Силванус.
   – Я понимаю, – подхватил Храдецки.
   – Ты не поймешь до конца. Их столько! Они прилетают и прилетают. Все хотят увидеть нашу страну, но главное – столицу. Все они бизнесмены. Из Парижа. Молодые и энергичные парни. Я их встречаю, размещаю и организую им развлечения. Но как они развлекаются – я не контролирую... Я только оформляю им документы на приобретение оружия. Может быть, оно им понадобится?
   – Тяжелая у вас работа! – сказал полковник.
   – Хлопотная.
   – Сколько их прилетело?
   – Я встретил пятьдесят человек.
   Пятьдесят агентов французской секретной службы! Это сила, это возможность контрудара, если их энергия будет направлена на одну, заранее им известную цель. Методы Релинга более или менее известны, а кто руководит этими "призраками"?
   – ...Майор Поль Дюрок, – вторгся в мысли Храдецки Силванус.
   – Тот, кто в Шопроне?
   – Не знаю...
   Храдецки встал с кресла, собираясь уходить.
   – Вы прекрасный начальник, Бела! Служить под вашим руководством...
   – Я уже на пенсии. С двенадцати часов сегодняшнего дня.
   – Жаль.
   – Надеюсь, немцы и французы не доберутся до моей деревни. А после того, как вы отстоите свободу Венгрии, я угощу вас отличным ужином.
   – Филе "Поль Дюрок"?
   – Мы не увидимся больше?
   – Будапешт стал городом вредным для моего здоровья.

* * *

   16 МАЯ, ПЛОЩАДЬ ГЕРОЕВ, БУДАПЕШТ
   Им повезло с погодой. Обычно в мае в Венгрии каждый день идут дожди, но этот день обещал быть солнечным. Полковник Золтан Храдецки стоял на наскоро сколоченной трибуне рядом с Кушиным и Кираем. Когда их плечи соприкасались, он чувствовал тепло их разгоряченных тел. Людские потоки текли из узких улиц на площадь, как реки в море. Большая часть столицы бастовала. Не только рабочие и мелкие лавочники, но и хитрые банкиры на всякий случай прикрыли свою деятельность. Работал только городской транспорт. Он доставлял демонстрантов с окраин в центр. Парадная полицейская форма полковника бросалась всем в глаза. Храдецки чувствовал себя неуютно под взглядами тысяч разъяренных и ненавидящих эту форму людей. Но Кушин сказал, что это политически необходимо, и полковник подчинился. Он понял, что простым людям важно ощутить причастность к властным структурам, что их протест освящен законностью. Кушин был прирожденным политиком, а в политике все средства хороши. Невольно пальцы Храдецки тянулись к позолоченным аксельбантам, пытаясь прикрыть их блеск, когда бесцветная масса в серых пиджаках и куртках потоком, словно лава из вулкана, выливалась на площадь.
   В жизни полковника Золтана Храдецки насту пил решающий момент. Если власть объявит демонстрацию незаконной, и полиция, подчиняясь приказам, начнет производить аресты – он конченый человек. Но он устал от двойной игры. Серые люди в серых пиджаках – его товарищи. Он встал на их сторону и будет охранять их права.
   То, что полицейские, окружившие демонстрантов, чувствовали себя неуверенно, и казалось, не знали вообще, что им делать, – не удивляло полковника. Его испугало вторжение в толпу десятка молодых людей, на опытный взгляд офицера полиции, не имеющих никакого отношения к демонстрантам. Они появлялись, словно ниоткуда, и исчезали в людской массе. Его профессиональный глаз легко выхватывал из толпы их лица. Сигнал тревоги был принят, но он не знал, какими действиями, словами или поступками на него ответить.
   Были ли это люди Поля Дюрока или просто праздношатающаяся молодежь? Кто знает?
   – Вам нельзя идти впереди, – сказал Кирай Кушину. – Один удар, одна пуля – и все.
   – Молчи. Это моя идея, моя страна, моя демонстрация. Я вывел людей на площадь, я подставил их под дула автоматов, и теперь ты предлагаешь мне спрятаться за их спинами? Время вождей-трусов кончилось.
   – Тогда пошли, – сказал Кирай просто и спокойно.
   Веры в победу в его голосе не было, но не было и обреченности. Он, как солдат, выполнял свой долг на поле сражения. Храдецки решал для себя сейчас главную задачу жизни. За кого он? Против кого? Ведь все они его соотечественники Он понимал, что "испытание на прочность?" правительства, провозглашенное Кушиным, игра, бессмысленная и жестокая, подобная сценам из американских фильмов, когда два автомобиля сталкиваются лоб в лоб – чей мотор мощнее, или кому, по сюжету, отдано право победить.
   Кушин посмотрел на часы и глубоко вдохнул воздух, словно собираясь нырнуть в глубину.
   – Время, Кирай...
   Оскар кивнул и, казалось, небрежно махнул кому-то рукой. Но по этому знаку выключилась телефонная сеть Будапешта. Работники, сочувствующие оппозиции в этот день, как по заказу, были на дежурстве.
   Подошвы тысяч башмаков, туфель, сапог касались асфальта и камней будапештских мостовых, и этот шум все нарастал, и вот больше ста тысяч человек заполнили Площадь Героев. И опять в воздух взметнулись национальные флаги и мощный хор пением национального гимна потряс древние стены будапештских зданий.
   Колонна демонстрантов двигалась к парламенту. Впереди шел Кушин, рядом с ним самые его близкие помощники. Те, кто всю долгую тревожную зиму скрывались в подполье. Теперь майское солнце светило им в глаза. Исчез страх... Голубые мундиры полицейских их уже не пугали. Полиция смешалась с толпой, и повязки с цветами национального флага, раздаваемые девушками-патриотками, красовались теперь у них на рукавах. Транспарант с надписью "За Венгрию! За любимую нашу Родину!" несли ветераны полиции и бывшие работники службы безопасности.
   Шеренга за шеренгой граждане Будапешта втягивались в уличное шествие. К организованным оппозицией колоннам стихийно присоединялось все большее число просто прохожих и жителей близлежащих кварталов. Матери с детскими колясками, чиновники и бизнесмены в строгих костюмах, рабочие в неизменных своих кепках, молодежь в ярких рубашках – соседи по дому, товарищи по работе, сослуживцы или просто незнакомые люди брались за руки и заряжались друг от друга энергией. Бесчисленные оркестры, играя на ходу, еще больше взбадривали демонстрантов. От радостного возбуждения кружились головы, сердца бились в унисон.
   Шагая рядом с Кушиным и Кираем, Храдецки глядел на их просветленные лица, без тени былой озабоченности или озлобленности, и постепенно начинал смотреть на все происходящее вокруг их глазами. Тревожные предчувствия его таяли, уступая место ощущению восторженного полета.

* * *

   КОМАНДНЫЙ ПУНКТ ПО РУКОВОДСТВУ СПЕЦИАЛЬНОЙ ОПЕРАЦИЕЙ
   Неподалеку находился еще один наблюдатель, который разглядывал толпу. На него это зрелище производило совсем иное впечатление.
   Майор Поль Дюрок прижался лбом к оконному стеклу на третьем этаже конторского здания, фасад которого выходил на Радиальный проспект. Он "позаимствовал" это помещение у одной скромной французской фирмы и разместил здесь свой штаб.
   Штабных работников было немного – один радист и один помощник, отвечающий на телефонные звонки и передающий приказы. Этого было достаточно, чтобы постоянно держать под контролем французских агентов и руководство венгерских сил безопасности. Если ему понадобятся еще люди, он сможет их тотчас же вызвать по телефону или по рации. Шеф разведки в Париже дал ему понять, что правительство Венгрии будет неуклонно следовать его указаниям. Выпустив из рук руль, генералы теперь были готовы схватиться за любую соломинку, чтобы волна событий не смыла их.