Страница:
Суда, заполнившие гавань, загружались людьми, техникой и военным снаряжением для отправки в Европу. Среди судов были новейшие транспорты RO/RO со специальными подъемными устройствами, откидывающимися бортами, с подвижными палубами, изменяющими угол наклона, предназначенные для быстрейшей погрузки и разгрузки в экстремальной ситуации. Большинство же составляли обычные морские сухогрузы и контейнеровозы, которые выстроились в очередь под портальными кранами многочисленных причалов Саванны.
Майк Дейкер положил на привычное место свою коробку с домашней снедью, как всегда заботливо приготовленной женой для трапезы в короткий рабочий перерыв, растянулся во всю длину на деревянной скамье. После восьми часов, проведенных в стальной коробке на немыслимой высоте по соседству с нахальными чайками, любая жесткая скамья покажется королевским ложем. Он потер себе щеки шершавыми ладонями, смежил веки и прикрыл лицо носовым платком. Таким образом он расслаблялся. Позади была тяжелая ночь, а предстоял не менее тяжелый день.
Он отработал уже две смены. Стрела его крана монотонно проделывала один и тот же маршрут, в одном и том же ритме, подхватывала с бетонных причалов и опускала в развернутое нутро палубы кораблей одни и те же грузы – танки, бронемашины, зачехленные пушки и опять пушки, бронемашины, танки. Порядок менялся, суть оставалась та же. Более молодому человеку, может быть, было бы легче выдержать этот бешеный рабочий график, все-таки Майку оставалось всего ничего до выхода на долгожданный отдых после тридцати лет работы крановщиком, но молодым не доверили бы такой работы, да еще в такие напряженные дни. Было важно не сбиться с ритма, а у молодых нервы, как нитки. Зато у Майка нервы, как толстые просмоленные веревки. Поэтому он мог расслабиться и отдохнуть на жесткой деревянной скамье, а молодым нужна дискотека, чтоб попрыгать, виски или еще что похлестче, вроде "дымка" – самодельной сигаретки с травкой. Никто его не информировал, зачем такая спешка. Газет он не покупал, телевизор не смотрел из-за надоедливой рекламы и физиономий нелюбимых им актеров и политиков. Но здравый смысл ему подсказывал, что Соединенные Штаты вступили в войну. А Штаты – его страна, и правда, и справедливость всегда на ее стороне. Значит, надо пожелать кораблям, которые он загрузил, счастливого плавания.
Внутри обширного помещения грузового самолета С-141 было сумрачно, несмотря на включенное освещение под потолком. Капитан Майк Ренолдз с трудом разглядел мощную фигуру сержанта, вставшего во весь рост в дальнем конце самолета. Чтобы преодолеть гул моторов и быть услышанным всеми, сержанту пришлось поднести к губам микрофон. Огромную воздушную машину потряхивало, и сержант держался свободной рукой за металлическое кольцо в потолке.
– Слушайте меня, джентльмены! Посадочка наша будет "горяченькой"! Прохлаждаться некогда. Уж извините, если я кому-нибудь заеду коленкой под зад. Выпрыгивать вы должны быстрехонько, как лягушки в пруд. На земле нам делать нечего. Скорее бы от вас избавиться и обратно домой. Вы отстегнете ремни, как только приземлимся, и бегом марш к открытым люкам. За десять минут вы должны освободить самолет от своего присутствия. И забирайте свое барахло. В аэропорту нет камеры хранения забытых вещичек.
Легкий смешок, пробежавший по рядам, был откликом на грубоватый юмор сержанта. Но за его шуточками скрывался весьма серьезный подтекст. После того, как Объединенные силы обеспечили себе господство в воздушном пространстве над Гданьском, неожиданный налет ЕвроКона был маловероятен. Враг мог послать несколько штурмовиков или выпустить с десяток управляемых ракет – и тогда катастрофа неминуема. Промахнуться было невозможно. Аэродром был забит до отказа самолетами и различным снаряжением. Одни самолеты взлетали, другие садились, третьи, а их было множество – кружились в ожидании освободившейся полосы для посадки. Гданьск стал главным разгрузочным пунктом "дороги жизни", которая имела решающее значение для достижения победы в войне за демократию в Восточной Европе.
Устав от долгой неподвижности, Ренолдз прошелся вдоль рядов сидений, занятых солдатами. Теснота в самолете была страшная. Сиденья были расположены парами, и ряды были сдвинуты почти вплотную. Некуда было девать ноги, и колени неминуемо упирались в спинку сиденья, расположенного впереди. У каждого солдата была масса всяческой амуниции. Рюкзаки были заполнены различными твердыми предметами с выпирающими углами, и одиннадцать часов монотонного воздушного путешествия из форта Кэмрелл в штате Кентукки до балтийских берегов было тяжелым испытанием для человеческого организма. Промежуточных посадок не было. Была только дозаправка горючим в небе где-то над Ирландией, но это не могло особо развлечь изнывающих от скуки солдат. Большинство из них ее просто не заметили. Один раз в самолете возникла легкая паника. Кто-то узрел в иллюминаторе истребители сопровождения и принял их за неприятельские. Атмосферу разрядил пилот "Старлифтера", разъяснивший по радио ситуацию.
Зная, что им предстоит изнурительная и опасная работа, многие старались выспаться впрок, но это не очень-то удавалось, так как при малейшем движении сосед будил спящего прикосновением какой-нибудь железяки в своем рюкзаке.
Рота "Альфа" капитана Ренолдза входила в состав 3-го батальона 187-го пехотного полка. Вместе с подразделениями противотанковой защиты, связи и разведки и штабными службами, батальон насчитывал более восьмисот человек личного состава. У него была славная боевая история, берущая начало еще во времена второй мировой войны. За быстроту передвижения, маневренность и решительность в атакующих действиях их прозвали "Адскими ангелами". Офицеры и солдаты относились к этой кличке весьма серьезно и гордились репутацией своего батальона. В роте "Альфа" было всего сто бойцов. Ренолдз прошел вместе с ними напряженный и суровый тренировочный процесс и за это время приложил много стараний, чтобы поближе узнать каждого – его характер, привычки, возможности. Большинство младших офицеров и сержантов имели боевой опыт. Ренолдз такого опыта не имел. Он стал офицером вскоре после окончания войны в Персидском заливе. За его плечами был Вест-Пойнт и пехотные офицерские курсы. Поэтому он, как и обычный рядовой солдат, мысленно задавал себе вопрос: "Как я поведу себя под огнем? В реальном, а не в учебном бою?"
Зуммер просигналил, что осталась одна минута до посадки. Спящие открыли глаза, капрал Кук с сожалением расстался с романом ужасов, который читал во время полета.
Самолет быстро терял высоту. Ренолдз вернулся на свое место и заглянул в иллюминатор. Сквозь разрывы в облаках он увидел город и поблескивающую поверхность воды.
Гданьск был страшно далеко от Техаса, где он родился, от всех тех мест, где он учился или служил. Вот за эту возможность повидать мир Ренолдз и любил армейскую службу.
Окрестности Гданьска выглядели мирно – домики, перелески, зеленые луга, желтая песчаная полоса вдоль кромки воды. Фронт находился в двухстах километрах от города. Но в современной войне это не расстояние. Колеса "Старлифтера" ударились о бетонную полосу и покатились по ней. Рота "Альфа" прибыла в зону военных действий.
Глава 25
Майк Дейкер положил на привычное место свою коробку с домашней снедью, как всегда заботливо приготовленной женой для трапезы в короткий рабочий перерыв, растянулся во всю длину на деревянной скамье. После восьми часов, проведенных в стальной коробке на немыслимой высоте по соседству с нахальными чайками, любая жесткая скамья покажется королевским ложем. Он потер себе щеки шершавыми ладонями, смежил веки и прикрыл лицо носовым платком. Таким образом он расслаблялся. Позади была тяжелая ночь, а предстоял не менее тяжелый день.
Он отработал уже две смены. Стрела его крана монотонно проделывала один и тот же маршрут, в одном и том же ритме, подхватывала с бетонных причалов и опускала в развернутое нутро палубы кораблей одни и те же грузы – танки, бронемашины, зачехленные пушки и опять пушки, бронемашины, танки. Порядок менялся, суть оставалась та же. Более молодому человеку, может быть, было бы легче выдержать этот бешеный рабочий график, все-таки Майку оставалось всего ничего до выхода на долгожданный отдых после тридцати лет работы крановщиком, но молодым не доверили бы такой работы, да еще в такие напряженные дни. Было важно не сбиться с ритма, а у молодых нервы, как нитки. Зато у Майка нервы, как толстые просмоленные веревки. Поэтому он мог расслабиться и отдохнуть на жесткой деревянной скамье, а молодым нужна дискотека, чтоб попрыгать, виски или еще что похлестче, вроде "дымка" – самодельной сигаретки с травкой. Никто его не информировал, зачем такая спешка. Газет он не покупал, телевизор не смотрел из-за надоедливой рекламы и физиономий нелюбимых им актеров и политиков. Но здравый смысл ему подсказывал, что Соединенные Штаты вступили в войну. А Штаты – его страна, и правда, и справедливость всегда на ее стороне. Значит, надо пожелать кораблям, которые он загрузил, счастливого плавания.
* * *
22 ИЮНЯ. РОТА "АЛЬФА", ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 3/187, ГДАНЬСКВнутри обширного помещения грузового самолета С-141 было сумрачно, несмотря на включенное освещение под потолком. Капитан Майк Ренолдз с трудом разглядел мощную фигуру сержанта, вставшего во весь рост в дальнем конце самолета. Чтобы преодолеть гул моторов и быть услышанным всеми, сержанту пришлось поднести к губам микрофон. Огромную воздушную машину потряхивало, и сержант держался свободной рукой за металлическое кольцо в потолке.
– Слушайте меня, джентльмены! Посадочка наша будет "горяченькой"! Прохлаждаться некогда. Уж извините, если я кому-нибудь заеду коленкой под зад. Выпрыгивать вы должны быстрехонько, как лягушки в пруд. На земле нам делать нечего. Скорее бы от вас избавиться и обратно домой. Вы отстегнете ремни, как только приземлимся, и бегом марш к открытым люкам. За десять минут вы должны освободить самолет от своего присутствия. И забирайте свое барахло. В аэропорту нет камеры хранения забытых вещичек.
Легкий смешок, пробежавший по рядам, был откликом на грубоватый юмор сержанта. Но за его шуточками скрывался весьма серьезный подтекст. После того, как Объединенные силы обеспечили себе господство в воздушном пространстве над Гданьском, неожиданный налет ЕвроКона был маловероятен. Враг мог послать несколько штурмовиков или выпустить с десяток управляемых ракет – и тогда катастрофа неминуема. Промахнуться было невозможно. Аэродром был забит до отказа самолетами и различным снаряжением. Одни самолеты взлетали, другие садились, третьи, а их было множество – кружились в ожидании освободившейся полосы для посадки. Гданьск стал главным разгрузочным пунктом "дороги жизни", которая имела решающее значение для достижения победы в войне за демократию в Восточной Европе.
Устав от долгой неподвижности, Ренолдз прошелся вдоль рядов сидений, занятых солдатами. Теснота в самолете была страшная. Сиденья были расположены парами, и ряды были сдвинуты почти вплотную. Некуда было девать ноги, и колени неминуемо упирались в спинку сиденья, расположенного впереди. У каждого солдата была масса всяческой амуниции. Рюкзаки были заполнены различными твердыми предметами с выпирающими углами, и одиннадцать часов монотонного воздушного путешествия из форта Кэмрелл в штате Кентукки до балтийских берегов было тяжелым испытанием для человеческого организма. Промежуточных посадок не было. Была только дозаправка горючим в небе где-то над Ирландией, но это не могло особо развлечь изнывающих от скуки солдат. Большинство из них ее просто не заметили. Один раз в самолете возникла легкая паника. Кто-то узрел в иллюминаторе истребители сопровождения и принял их за неприятельские. Атмосферу разрядил пилот "Старлифтера", разъяснивший по радио ситуацию.
Зная, что им предстоит изнурительная и опасная работа, многие старались выспаться впрок, но это не очень-то удавалось, так как при малейшем движении сосед будил спящего прикосновением какой-нибудь железяки в своем рюкзаке.
Рота "Альфа" капитана Ренолдза входила в состав 3-го батальона 187-го пехотного полка. Вместе с подразделениями противотанковой защиты, связи и разведки и штабными службами, батальон насчитывал более восьмисот человек личного состава. У него была славная боевая история, берущая начало еще во времена второй мировой войны. За быстроту передвижения, маневренность и решительность в атакующих действиях их прозвали "Адскими ангелами". Офицеры и солдаты относились к этой кличке весьма серьезно и гордились репутацией своего батальона. В роте "Альфа" было всего сто бойцов. Ренолдз прошел вместе с ними напряженный и суровый тренировочный процесс и за это время приложил много стараний, чтобы поближе узнать каждого – его характер, привычки, возможности. Большинство младших офицеров и сержантов имели боевой опыт. Ренолдз такого опыта не имел. Он стал офицером вскоре после окончания войны в Персидском заливе. За его плечами был Вест-Пойнт и пехотные офицерские курсы. Поэтому он, как и обычный рядовой солдат, мысленно задавал себе вопрос: "Как я поведу себя под огнем? В реальном, а не в учебном бою?"
Зуммер просигналил, что осталась одна минута до посадки. Спящие открыли глаза, капрал Кук с сожалением расстался с романом ужасов, который читал во время полета.
Самолет быстро терял высоту. Ренолдз вернулся на свое место и заглянул в иллюминатор. Сквозь разрывы в облаках он увидел город и поблескивающую поверхность воды.
Гданьск был страшно далеко от Техаса, где он родился, от всех тех мест, где он учился или служил. Вот за эту возможность повидать мир Ренолдз и любил армейскую службу.
Окрестности Гданьска выглядели мирно – домики, перелески, зеленые луга, желтая песчаная полоса вдоль кромки воды. Фронт находился в двухстах километрах от города. Но в современной войне это не расстояние. Колеса "Старлифтера" ударились о бетонную полосу и покатились по ней. Рота "Альфа" прибыла в зону военных действий.
Глава 25
Игра в темную
22 ИЮНЯ, ПАЛЕ-РОЙЯЛЬ, ПАРИЖ
За окнами кабинета Никола Десо сиял огнями Париж. Уличные фонари, неоновые рекламы, ярко-освещенные витрины и террасы кафе отгоняли прочь темноту и окрашивали небо в нежно-оранжевый цвет. Локаторы и электронные системы защиты обеспечивали безопасность города от вражеских налетов. Отпала необходимость в затемнении, и правительство не настаивало на введении светомаскировки, чтобы без надобности не беспокоить жителей Парижа.
Но улицы, театры, рестораны пустовали. В столице по-прежнему действовал комендантский час.
Трое мужчин расположились в креслах вокруг низкого столика. На серебряном подносе стояли хрустальные бокалы с вином для Десо и Жака Морина, директора Департамента разведки. Мишель Гюши предпочитал кальвадос – крепкий яблочный напиток, изготовляемый в Нормандии. Он сам был родом оттуда. Десо, Морин и Гюши образовали триумвират, правящий Францией, а также через высшие органы Конфедерации, большей частью Европы. Они собрались втроем обсудить ход войны, которую сами же и развязали.
Никакого прогресса в развитии ситуации не наблюдалось. Наоборот, дела шли все хуже. С нескрываемой горечью Десо констатировал:
– Итак, американские и британские войска уже находятся в Польше.
Гюши утвердительно кивнул головой.
– Пока они расположились в Гданьске и вокруг него.
Мишель Гюши выглядел неважно. Темные мешки под глазами были результатом бессонных ночей, проведенных в зале заседаний комитета обороны, и изнурительных поездок на театр военных действий.
– Сейчас туда прибыли только легковооруженные десанты и группы морских коммандос, но тяжелая техника на подходе. День-два, и они развернутся в полную силу.
Десо поморщился. Неудавшаяся затея адмирала Жибьержа с ядерным ударом не только не вспугнула союзников, а наоборот, подстегнула их активность.
– А что поляки? – обратился он к третьему из компаньонов.
– Они спешно перебрасывают свои силы на западное направление, – ответил Морин. Начальник разведки отбросил прочь свою обычную осторожность и изворотливость и выдавал информацию с неестественной для него прямотой и жесткостью. – Когда мы начали войну, четыре польских дивизии на востоке караулили русских. Теперь же одна дивизия – 5-я механизированная, уже сражается и немцы сообщают, что еще одна движется к фронту. У меня нет оснований им не верить.
Десо молча проглотил эту неутешительную новость. Не будучи профессиональным стратегом, он понимал военные термины и знал, что такое "количество штыков" и "стволов" и сколько их в дивизии или в бригаде. С подходом подкреплений союзники будут иметь на линии фронта восемь с половиной дивизий – шесть польских, две американских и одну британскую бригаду. Даже пустив в дело свой главный стратегический резерв – 5-й корпус, Франция и Германия выставят против врага всего одиннадцать дивизий.
Он понимал, что можно было снять некоторые части с чешского и венгерского фронтов, но это был бы смертельно рискованный шаг. Французы и немцы уже начали уставать от нарастающих трудностей и порядком подрастеряли иллюзии и надежды на быстрое и победоносное окончание войны. Им надоело жить в суровых условиях военного положения. Если сейчас объявить дополнительную мобилизацию, может произойти социальный взрыв и вообще все кончится крахом.
Чтобы как-то скрыть от собеседников свое удрученное настроение, Десо поднял бокал, сделал глоток и подержал вино во рту, смакуя его аромат и вкус. Вино всегда расковывало мысль, будоражило фантазию. Вот и сейчас он вроде бы нашел выход из мрачного лабиринта, луч света блеснул в сгустившемся мраке. Он аккуратно поставил бокал на поднос, полюбовался бликами его хрустальных граней и улыбнулся.
– Что вас так развеселило, Никола? – поинтересовался несколько раздраженно Гюши.
Десо перевел торжествующий взгляд с одного своего собеседника на другого.
– Я смеюсь над тем, какие мы глупцы, друзья мои! Залезли в туннель и мечемся в поисках выхода. А он впереди! Как во всяком туннеле! Переброска польских войск это для нас не катастрофа, а наоборот, благо. Если мы достаточно быстро устремимся вперед, то добьемся решительной победы!
И Гюши и Морин – оба озадаченно уставились на него. Они ничего не понимали. Десо буквально в двух словах пояснил им свою идею. Гюши в изумлении раскрыл глаза.
– А как же боши?! Они будут в ярости. Они никогда не одобрят подобный шаг!
– Согласен, Мишель. Но мы и не будем спрашивать. Обо всем они узнают, когда будет уже слишком поздно что-нибудь переделывать.
Крупнейший из аэропортов Москвы, Внуково, находился в двадцати километрах от центра города, вблизи шоссе, ведущего на Киев. До развала бывшего СССР Внуково использовалось только для внутренних рейсов. Иностранные самолеты садились в Шереметьево-1 или Шереметьево-2, севернее Москвы. Непредусмотренное появление четырехмоторного аэробуса А-340 с эмблемой "Эйр Франс" взбудоражило внуковских диспетчеров, механиков, весь обслуживающий персонал. Однако на глазах у сотен агентов ФСК и военных, заполнивших все коридоры, вестибюли и служебные помещения, они делали вид, что это событие их мало волнует. Под автократическим руководством маршала Каминова это было необходимо. Каждый работник аэропорта помнил еще со времен СССР мудрое изречение: "Хочешь жить – держи рот на замке". Они и следовали этой весьма полезной истине. Направляемый инструкциями, поступающими из диспетчерской вышки, аэробус плавно свернул с главной посадочной полосы Внуково и остановился возле строя почетного караула. Там же расположился военный оркестр и вытянулась вереница длинных черных лимузинов. Служащие поспешно подкатили трап и остановили его возле передней двери воздушного гиганта. Сотни рук, облаченных в белые нитяные перчатки, обхватили приклады карабинов, и вскинутые вверх штыки сверкнули в ярких лучах летнего солнца. Два флага затрепетали под небом Внуково – русский флаг и флаг Франции. Открылась дверь аэробуса, и группа мужчин стала медленно спускаться по трапу навстречу собравшимся русским военным. Некоторые из французов были одеты в темные элегантные, великолепно пошитые костюмы, другие были в военной форме, представляющей все три различных рода войск.
Военные оркестранты исполняли знакомую всему миру "Марсельезу". После длинного окружного перелета над территорией Конфедерации и нейтральных стран полномочный посланец Никола Десо и сопровождающие его лица наконец очутились на гостеприимной российской земле.
Майор Поль Дюрок держался на положенной дистанции от полномочного посла Сорэ. Одетый в скромный гражданский костюм, он затерялся в толпе помощников, переводчиков и прочего младшего персонала делегации. Его рука прижималась к груди в том месте, где было сердце, но на самом деле он просто ощупывал плечевую кобуру своего пистолета, спрятанного под пиджаком. Ему нравилось прикасаться к этому твердому небольшому, но внушающему уверенность предмету. Это было единственное что-то надежное, что никогда не предавало его среди бурь и волнений извилистой карьеры. Он пережил падение с вершины в пропасть, с поста независимого руководителя специальными секретными операциями до должности телохранителя при высокой персоне французского посланника.
Справедливо или несправедливо, но он был обвинен в провале будапештской операции. Даже то, что ему удалось захватить лидера венгерских демократов Кушина и доставить его в Париж, не снискало ему лавров победителя. Отношение к нему в правительственных кругах резко изменилось к худшему. Бюрократам нужен был козел отпущения, и они его нашли в лице Дюрока. Важно было на кого-то взвалить вину за неуклюжую попытку вмешательства в ход политических событий, а самим умыть руки.
И вот теперь он, бывший старший офицер секретной службы, выполняет роль телохранителя. Париж, отправляя его в Москву, снабдил Дюрока строжайшими инструкциями: держать язык за зубами, смотреть в оба, но, главное, не предпринимать ничего, что могло как-то побеспокоить гостеприимных хозяев. Ему разрешили налаживать контакты с русскими секретными службами, но ни в коем случае не сотрудничать с ними. А в общем-то – майор это хорошо понял, его поставили "стоять на часах".
Каждый раз, когда он вспоминал об отданных ему приказах, он стискивал зубы, чтобы не дать своему возмущению вырваться на волю. "Хорошо, я буду часовым на посту. Буду выполнять все пункты инструкции от "а" до "я", но если появится шанс восстановить свою репутацию, нарушив эти унизительные приказы – как тогда поступить?" Он мысленно принял решение – послать тогда этих засранцев-бюрократов к чертям собачьим!
Эрин Маккена задержалась в дверях в ожидании, когда объявят ее фамилию. Она взглядом окинула приемный зал посольства. Там бурлило море смокингов, военных мундиров и вечерних платьев. Половина московской элиты толпилась вокруг столов с закусками, вином и крепкими напитками. Часть зала была заполнена пустыми стульями и нотными пюпитрами, предназначавшимися для большого оркестра, приглашенного послом США. По мере того, как разгоралось пламя военного пожара, американские дипломаты предпринимали все больше усилий, чтобы завоевать расположение русских политических и военных лидеров – особенно тех, кто был близок к маршалу Юрию Каминову.
С этой целью и был организован прием "для укрепления мира и взаимопонимания между великими народами России и Соединенных Штатов Америки". "Ура, ура, ура!" – иронически подумала про себя Эрин. Увиденное в Москве за последнее время утвердило ее окончательно в суждении, что излюбленным методом достижения маршалом Каминовым "мирного взаимопонимания" была пуля, пущенная партнеру в затылок.
Эрин надеялась, что Алекс Банич будет ее спутником в этот вечер. Но он, проглядев список гостей, сразу же отрицательно покачал головой.
– Там будет слишком много персон, знающих меня под псевдонимом Николая Юшенко, – он хитро улыбнулся. – Зачем ставить их в неловкое положение?
Его доводы были, разумеется, убедительны, но зато она лишилась его общества.
Она прошлась по залу, в глубине души получая удовольствие от восхищенных взглядов мужской половины гостей и работников посольства. Благоразумие подсказывало ей одеться на этот прием поскромнее, во что-нибудь эдакое серенькое, незаметное. Подозреваемая в связях и даже тесном сотрудничестве с ЦРУ, она практически стала узницей в здании посольства и представляла своим существованием проблему для дипломатических функционеров. В таких обстоятельствах ей вообще бы было лучше совсем не показываться на публике. Несколько часов тому назад она почти так и решила – провести вечер в одиночестве. Но вдруг в ее душе что-то взорвалось, подобно вулкану. Черт побери! Почему она должна обрекать себя на затворничество? Почему бы не показать себя во всем блеске? Это желание произвести на окружающих впечатление материализовалось в виде изумрудно-зеленого шелкового платья с открытой спиной, туфель на шпильках, изумрудных серег и элегантной прически. Улавливая перешептывания и откровенно восхищенные взгляды, она поняла, что цель произвести своим появлением эффект в зале достигнута. Да, это не дипломатично, не скромно, не профессионально, но зато она доставила радость себе и другим. Эрин взяла двумя пальцами узкий высокий бокал шампанского с подноса у проходящего официанта, отхлебнула глоток и стала разглядывать толпу.
Прямо перед ней возник высокий, приятной наружности мужчина в форме. В русской военной форме. Она опустила глаза и прочла фамилию на карточке, приколотой поверх рядов орденских планок и значков, незнакомых ей. "Полковник Валентин Соловьев". Словно какой-то контакт немедленно замкнулся в ее мозгу. Фамилия была ей знакома. Это был человек, которого Алекс называл "главный палач" Каминова. Странно. Он не был похож на портрет, нарисованный ее воображением.
Эрин внезапно почувствовала, что Соловьев как будто просвечивает ее рентгеновским лучом.
– Вы и есть та самая мисс Маккена? – он улыбнулся широко и добродушно. – О вас говорят, что вы шпионка?
– А вы, значит, полковник Соловьев? О вас говорят, что вы деспот, садист и хладнокровный убийца!
– Страшненькая парочка получается! Удивляюсь, почему нас обоих удостоили чести пригласить сюда. – Улыбка исчезла с лица полковника, тон разговора изменился, стал сухим и каким-то бесцветным.
Эрин против своей воли вдруг расхохоталась.
– Я тоже удивлена, полковник. Может быть, кто-то надеялся, что мы найдем с вами общий язык и соединим наши усилия для свершения каких-нибудь темных дел?
Серые глаза полковника сверкнули и тут же погасли.
– Я вижу все в более мрачном свете, мисс Маккена.
У них за спиной оркестр заиграл мелодию Кола Портера.
Соловьев некоторое время молча смотрел на музыкантов, а потом вдруг обратился к Эрин тоном, не терпящим возражений.
– Потанцуем?
Она сама удивилась – почему согласилась, не раздумывая.
– С удовольствием.
Он взял ее под руку и провел через толпу на свободное пространство возле оркестра. Две-три пары уже скользили по паркету. Эрин заметила, как расширились глаза ее коллег, когда она и ее партнер – высокий русский офицер – появились среди танцующих. Она немного рассердилась. Какого дьявола они так смотрят на нее? Что им за дело? Соловьев выглядел вполне прилично, даже аристократично, и вел себя вполне воспитанно. Конечно, ближайшие сподвижники маршала Каминова имели право поступать, как им хотелось, даже отплясывать заморские танцы с предполагаемыми агентками ЦРУ.
Кстати, он был первоклассным танцором.
В танце он наклонился, коснувшись подбородком ее пышных волос, и прошептал на ухо:
– Должен вам признаться, мисс Маккена, что вы самый необычный иностранный шпион из тех, с кем мне приходилось иметь дело. Приятное разнообразие. Я просто отдыхаю душой. Мне так надоели курящие трубку ваши таинственные рыцари "плаща и шпаги", буквально наводнившие Москву.
Она засмеялась, вообразив Банича с трубкой, зажатой в зубах. Он бы выглядел очень смешным, если в курил трубку.
– Мне жаль разочаровывать вас, полковник, но я не шпионка, а только скучный, аккуратный до отвращения экономический атташе. Я могу вам показать несколько действительно настоящих шпионов в этом зале. Посмотрите – они так заняты своей шпионской работой, что скоро от усталости окажутся под столом.
Она кивком обратила внимание Соловьева на небольшую, но достаточно плотную группу русских, которые вели дружное наступление на запасы посольской водки. Соловьев улыбнулся ей в ответ.
– Огромное вам спасибо. Я учту вашу информацию!
В дальнейшем они танцевали молча. Разговор исчерпал сам себя.
Закончилась и мелодия Кола Портера; последовали вежливые аплодисменты. Соловьев еще несколько мгновений крепко прижимал ее к себе после того, как закончился танец. Потом отпустил, сделал полшага назад и поклонился.
– Благодарю вас!
Его губы коснулись ее руки. Эрин вздрогнула. Но не потому, что ей стало неловко от его старомодных манер, а совсем по другой причине. Крошечный комочек бумаги выскользнул из его пальцев и упал на ее ладонь. Полковник выпрямился. Его лицо выглядело совершенно спокойным. Она сжимала записку в кулаке, с трудом веря в реальность происходящего. Неужели она только что получила секретное послание?
– Мне было очень приятно провести с вами, мисс Маккена, эти несколько незабываемых минут. Может, так случится, что мы когда-нибудь еще потанцуем.
Она молча кивнула и проследила, как он скрылся в толпе. Не одна она смотрела ему вслед – женщины с интересом, мужчины – со страхом и с ревностью. Постепенно она начала приходить в себя. Все-таки что же произошло?
Впервые за этот вечер Эрин пожалела, что не оделась скромнее и незаметнее. Ей пришлось потратить несколько минут, чтобы найти укромный уголок, где она могла развернуть записку, скрытно переданную ей русским офицером. Короткий текст, написанный твердым мужским почерком. "Я должен увидеться с вами еще раз. На встречу приходите одна. В шесть утра послезавтра. Возле Новодевичьего монастыря. Дело важное, не терпящее отлагательств".
Удивлению Эрин не было границ. Инстинктивно она поискала взглядом Соловьева в толпе гостей. Но, вероятно, он уже покинул прием. Она вновь свернула записку в крошечный бумажный шарик и направилась наверх, туда, где в посольском здании размещалась секретная служба. То, что произошло, было настолько важным, что касалось не только ее лично.
Получасом позже Эрин и Алекс Банич сидели в кабинете руководителя московского отделения ЦРУ. Лен Катнер уже несколько минут молча разглядывал записку. Он ослабил галстук, расстегнул воротник, как будто что-то душило его.
– Что все это значит, Алекс?
– Ловушка ли это, провокация или что другое – мы все равно не угадаем, – убежденно сказал Банич. – Этот хитрый подлец Соловьев – для нас проблема. Причем проблема с большой буквы. Эту проблему можно обозначить словом, начинающимся с большой буквы "к".
– Каким же? – удивилась Эрин.
– КГБ, – ответил Банич.
– КГБ больше нет. Его разогнали.
– И ты в это веришь?! – взорвался Банич. – Эта гидра бессмертна. Они назовут ее ФСК или еще как-нибудь, но все равно это будет та же шайка.
Эрин с сомнением покачала головой.
– Я не совсем согласна с тобой. Он не похож на кого-нибудь из этой организации.
– В том-то и дело! – воскликнул Банич. – Не забудь, я уже сталкивался с этим парнем раньше.
Соловьева так просто не ухватишь. Он скользкий и верткий, как угорь. Он будет улыбаться тебе и очаровывать, а в это время размышлять, как бы всадить половчее нож тебе между лопаток.
Катнер в раздумье подпер голову руками.
– Вероятно, все это так, но у меня не укладывается в голове, для чего главный советник Каминова будет связывать себя с какой-то сомнительной операцией, влезать в какую-то аферу.
За окнами кабинета Никола Десо сиял огнями Париж. Уличные фонари, неоновые рекламы, ярко-освещенные витрины и террасы кафе отгоняли прочь темноту и окрашивали небо в нежно-оранжевый цвет. Локаторы и электронные системы защиты обеспечивали безопасность города от вражеских налетов. Отпала необходимость в затемнении, и правительство не настаивало на введении светомаскировки, чтобы без надобности не беспокоить жителей Парижа.
Но улицы, театры, рестораны пустовали. В столице по-прежнему действовал комендантский час.
Трое мужчин расположились в креслах вокруг низкого столика. На серебряном подносе стояли хрустальные бокалы с вином для Десо и Жака Морина, директора Департамента разведки. Мишель Гюши предпочитал кальвадос – крепкий яблочный напиток, изготовляемый в Нормандии. Он сам был родом оттуда. Десо, Морин и Гюши образовали триумвират, правящий Францией, а также через высшие органы Конфедерации, большей частью Европы. Они собрались втроем обсудить ход войны, которую сами же и развязали.
Никакого прогресса в развитии ситуации не наблюдалось. Наоборот, дела шли все хуже. С нескрываемой горечью Десо констатировал:
– Итак, американские и британские войска уже находятся в Польше.
Гюши утвердительно кивнул головой.
– Пока они расположились в Гданьске и вокруг него.
Мишель Гюши выглядел неважно. Темные мешки под глазами были результатом бессонных ночей, проведенных в зале заседаний комитета обороны, и изнурительных поездок на театр военных действий.
– Сейчас туда прибыли только легковооруженные десанты и группы морских коммандос, но тяжелая техника на подходе. День-два, и они развернутся в полную силу.
Десо поморщился. Неудавшаяся затея адмирала Жибьержа с ядерным ударом не только не вспугнула союзников, а наоборот, подстегнула их активность.
– А что поляки? – обратился он к третьему из компаньонов.
– Они спешно перебрасывают свои силы на западное направление, – ответил Морин. Начальник разведки отбросил прочь свою обычную осторожность и изворотливость и выдавал информацию с неестественной для него прямотой и жесткостью. – Когда мы начали войну, четыре польских дивизии на востоке караулили русских. Теперь же одна дивизия – 5-я механизированная, уже сражается и немцы сообщают, что еще одна движется к фронту. У меня нет оснований им не верить.
Десо молча проглотил эту неутешительную новость. Не будучи профессиональным стратегом, он понимал военные термины и знал, что такое "количество штыков" и "стволов" и сколько их в дивизии или в бригаде. С подходом подкреплений союзники будут иметь на линии фронта восемь с половиной дивизий – шесть польских, две американских и одну британскую бригаду. Даже пустив в дело свой главный стратегический резерв – 5-й корпус, Франция и Германия выставят против врага всего одиннадцать дивизий.
Он понимал, что можно было снять некоторые части с чешского и венгерского фронтов, но это был бы смертельно рискованный шаг. Французы и немцы уже начали уставать от нарастающих трудностей и порядком подрастеряли иллюзии и надежды на быстрое и победоносное окончание войны. Им надоело жить в суровых условиях военного положения. Если сейчас объявить дополнительную мобилизацию, может произойти социальный взрыв и вообще все кончится крахом.
Чтобы как-то скрыть от собеседников свое удрученное настроение, Десо поднял бокал, сделал глоток и подержал вино во рту, смакуя его аромат и вкус. Вино всегда расковывало мысль, будоражило фантазию. Вот и сейчас он вроде бы нашел выход из мрачного лабиринта, луч света блеснул в сгустившемся мраке. Он аккуратно поставил бокал на поднос, полюбовался бликами его хрустальных граней и улыбнулся.
– Что вас так развеселило, Никола? – поинтересовался несколько раздраженно Гюши.
Десо перевел торжествующий взгляд с одного своего собеседника на другого.
– Я смеюсь над тем, какие мы глупцы, друзья мои! Залезли в туннель и мечемся в поисках выхода. А он впереди! Как во всяком туннеле! Переброска польских войск это для нас не катастрофа, а наоборот, благо. Если мы достаточно быстро устремимся вперед, то добьемся решительной победы!
И Гюши и Морин – оба озадаченно уставились на него. Они ничего не понимали. Десо буквально в двух словах пояснил им свою идею. Гюши в изумлении раскрыл глаза.
– А как же боши?! Они будут в ярости. Они никогда не одобрят подобный шаг!
– Согласен, Мишель. Но мы и не будем спрашивать. Обо всем они узнают, когда будет уже слишком поздно что-нибудь переделывать.
* * *
23 ИЮНЯ, АЭРОПОРТ ВНУКОВО, МОСКВАКрупнейший из аэропортов Москвы, Внуково, находился в двадцати километрах от центра города, вблизи шоссе, ведущего на Киев. До развала бывшего СССР Внуково использовалось только для внутренних рейсов. Иностранные самолеты садились в Шереметьево-1 или Шереметьево-2, севернее Москвы. Непредусмотренное появление четырехмоторного аэробуса А-340 с эмблемой "Эйр Франс" взбудоражило внуковских диспетчеров, механиков, весь обслуживающий персонал. Однако на глазах у сотен агентов ФСК и военных, заполнивших все коридоры, вестибюли и служебные помещения, они делали вид, что это событие их мало волнует. Под автократическим руководством маршала Каминова это было необходимо. Каждый работник аэропорта помнил еще со времен СССР мудрое изречение: "Хочешь жить – держи рот на замке". Они и следовали этой весьма полезной истине. Направляемый инструкциями, поступающими из диспетчерской вышки, аэробус плавно свернул с главной посадочной полосы Внуково и остановился возле строя почетного караула. Там же расположился военный оркестр и вытянулась вереница длинных черных лимузинов. Служащие поспешно подкатили трап и остановили его возле передней двери воздушного гиганта. Сотни рук, облаченных в белые нитяные перчатки, обхватили приклады карабинов, и вскинутые вверх штыки сверкнули в ярких лучах летнего солнца. Два флага затрепетали под небом Внуково – русский флаг и флаг Франции. Открылась дверь аэробуса, и группа мужчин стала медленно спускаться по трапу навстречу собравшимся русским военным. Некоторые из французов были одеты в темные элегантные, великолепно пошитые костюмы, другие были в военной форме, представляющей все три различных рода войск.
Военные оркестранты исполняли знакомую всему миру "Марсельезу". После длинного окружного перелета над территорией Конфедерации и нейтральных стран полномочный посланец Никола Десо и сопровождающие его лица наконец очутились на гостеприимной российской земле.
Майор Поль Дюрок держался на положенной дистанции от полномочного посла Сорэ. Одетый в скромный гражданский костюм, он затерялся в толпе помощников, переводчиков и прочего младшего персонала делегации. Его рука прижималась к груди в том месте, где было сердце, но на самом деле он просто ощупывал плечевую кобуру своего пистолета, спрятанного под пиджаком. Ему нравилось прикасаться к этому твердому небольшому, но внушающему уверенность предмету. Это было единственное что-то надежное, что никогда не предавало его среди бурь и волнений извилистой карьеры. Он пережил падение с вершины в пропасть, с поста независимого руководителя специальными секретными операциями до должности телохранителя при высокой персоне французского посланника.
Справедливо или несправедливо, но он был обвинен в провале будапештской операции. Даже то, что ему удалось захватить лидера венгерских демократов Кушина и доставить его в Париж, не снискало ему лавров победителя. Отношение к нему в правительственных кругах резко изменилось к худшему. Бюрократам нужен был козел отпущения, и они его нашли в лице Дюрока. Важно было на кого-то взвалить вину за неуклюжую попытку вмешательства в ход политических событий, а самим умыть руки.
И вот теперь он, бывший старший офицер секретной службы, выполняет роль телохранителя. Париж, отправляя его в Москву, снабдил Дюрока строжайшими инструкциями: держать язык за зубами, смотреть в оба, но, главное, не предпринимать ничего, что могло как-то побеспокоить гостеприимных хозяев. Ему разрешили налаживать контакты с русскими секретными службами, но ни в коем случае не сотрудничать с ними. А в общем-то – майор это хорошо понял, его поставили "стоять на часах".
Каждый раз, когда он вспоминал об отданных ему приказах, он стискивал зубы, чтобы не дать своему возмущению вырваться на волю. "Хорошо, я буду часовым на посту. Буду выполнять все пункты инструкции от "а" до "я", но если появится шанс восстановить свою репутацию, нарушив эти унизительные приказы – как тогда поступить?" Он мысленно принял решение – послать тогда этих засранцев-бюрократов к чертям собачьим!
* * *
24 ИЮНЯ, ПОСОЛЬСТВО США, МОСКВАЭрин Маккена задержалась в дверях в ожидании, когда объявят ее фамилию. Она взглядом окинула приемный зал посольства. Там бурлило море смокингов, военных мундиров и вечерних платьев. Половина московской элиты толпилась вокруг столов с закусками, вином и крепкими напитками. Часть зала была заполнена пустыми стульями и нотными пюпитрами, предназначавшимися для большого оркестра, приглашенного послом США. По мере того, как разгоралось пламя военного пожара, американские дипломаты предпринимали все больше усилий, чтобы завоевать расположение русских политических и военных лидеров – особенно тех, кто был близок к маршалу Юрию Каминову.
С этой целью и был организован прием "для укрепления мира и взаимопонимания между великими народами России и Соединенных Штатов Америки". "Ура, ура, ура!" – иронически подумала про себя Эрин. Увиденное в Москве за последнее время утвердило ее окончательно в суждении, что излюбленным методом достижения маршалом Каминовым "мирного взаимопонимания" была пуля, пущенная партнеру в затылок.
Эрин надеялась, что Алекс Банич будет ее спутником в этот вечер. Но он, проглядев список гостей, сразу же отрицательно покачал головой.
– Там будет слишком много персон, знающих меня под псевдонимом Николая Юшенко, – он хитро улыбнулся. – Зачем ставить их в неловкое положение?
Его доводы были, разумеется, убедительны, но зато она лишилась его общества.
Она прошлась по залу, в глубине души получая удовольствие от восхищенных взглядов мужской половины гостей и работников посольства. Благоразумие подсказывало ей одеться на этот прием поскромнее, во что-нибудь эдакое серенькое, незаметное. Подозреваемая в связях и даже тесном сотрудничестве с ЦРУ, она практически стала узницей в здании посольства и представляла своим существованием проблему для дипломатических функционеров. В таких обстоятельствах ей вообще бы было лучше совсем не показываться на публике. Несколько часов тому назад она почти так и решила – провести вечер в одиночестве. Но вдруг в ее душе что-то взорвалось, подобно вулкану. Черт побери! Почему она должна обрекать себя на затворничество? Почему бы не показать себя во всем блеске? Это желание произвести на окружающих впечатление материализовалось в виде изумрудно-зеленого шелкового платья с открытой спиной, туфель на шпильках, изумрудных серег и элегантной прически. Улавливая перешептывания и откровенно восхищенные взгляды, она поняла, что цель произвести своим появлением эффект в зале достигнута. Да, это не дипломатично, не скромно, не профессионально, но зато она доставила радость себе и другим. Эрин взяла двумя пальцами узкий высокий бокал шампанского с подноса у проходящего официанта, отхлебнула глоток и стала разглядывать толпу.
Прямо перед ней возник высокий, приятной наружности мужчина в форме. В русской военной форме. Она опустила глаза и прочла фамилию на карточке, приколотой поверх рядов орденских планок и значков, незнакомых ей. "Полковник Валентин Соловьев". Словно какой-то контакт немедленно замкнулся в ее мозгу. Фамилия была ей знакома. Это был человек, которого Алекс называл "главный палач" Каминова. Странно. Он не был похож на портрет, нарисованный ее воображением.
Эрин внезапно почувствовала, что Соловьев как будто просвечивает ее рентгеновским лучом.
– Вы и есть та самая мисс Маккена? – он улыбнулся широко и добродушно. – О вас говорят, что вы шпионка?
– А вы, значит, полковник Соловьев? О вас говорят, что вы деспот, садист и хладнокровный убийца!
– Страшненькая парочка получается! Удивляюсь, почему нас обоих удостоили чести пригласить сюда. – Улыбка исчезла с лица полковника, тон разговора изменился, стал сухим и каким-то бесцветным.
Эрин против своей воли вдруг расхохоталась.
– Я тоже удивлена, полковник. Может быть, кто-то надеялся, что мы найдем с вами общий язык и соединим наши усилия для свершения каких-нибудь темных дел?
Серые глаза полковника сверкнули и тут же погасли.
– Я вижу все в более мрачном свете, мисс Маккена.
У них за спиной оркестр заиграл мелодию Кола Портера.
Соловьев некоторое время молча смотрел на музыкантов, а потом вдруг обратился к Эрин тоном, не терпящим возражений.
– Потанцуем?
Она сама удивилась – почему согласилась, не раздумывая.
– С удовольствием.
Он взял ее под руку и провел через толпу на свободное пространство возле оркестра. Две-три пары уже скользили по паркету. Эрин заметила, как расширились глаза ее коллег, когда она и ее партнер – высокий русский офицер – появились среди танцующих. Она немного рассердилась. Какого дьявола они так смотрят на нее? Что им за дело? Соловьев выглядел вполне прилично, даже аристократично, и вел себя вполне воспитанно. Конечно, ближайшие сподвижники маршала Каминова имели право поступать, как им хотелось, даже отплясывать заморские танцы с предполагаемыми агентками ЦРУ.
Кстати, он был первоклассным танцором.
В танце он наклонился, коснувшись подбородком ее пышных волос, и прошептал на ухо:
– Должен вам признаться, мисс Маккена, что вы самый необычный иностранный шпион из тех, с кем мне приходилось иметь дело. Приятное разнообразие. Я просто отдыхаю душой. Мне так надоели курящие трубку ваши таинственные рыцари "плаща и шпаги", буквально наводнившие Москву.
Она засмеялась, вообразив Банича с трубкой, зажатой в зубах. Он бы выглядел очень смешным, если в курил трубку.
– Мне жаль разочаровывать вас, полковник, но я не шпионка, а только скучный, аккуратный до отвращения экономический атташе. Я могу вам показать несколько действительно настоящих шпионов в этом зале. Посмотрите – они так заняты своей шпионской работой, что скоро от усталости окажутся под столом.
Она кивком обратила внимание Соловьева на небольшую, но достаточно плотную группу русских, которые вели дружное наступление на запасы посольской водки. Соловьев улыбнулся ей в ответ.
– Огромное вам спасибо. Я учту вашу информацию!
В дальнейшем они танцевали молча. Разговор исчерпал сам себя.
Закончилась и мелодия Кола Портера; последовали вежливые аплодисменты. Соловьев еще несколько мгновений крепко прижимал ее к себе после того, как закончился танец. Потом отпустил, сделал полшага назад и поклонился.
– Благодарю вас!
Его губы коснулись ее руки. Эрин вздрогнула. Но не потому, что ей стало неловко от его старомодных манер, а совсем по другой причине. Крошечный комочек бумаги выскользнул из его пальцев и упал на ее ладонь. Полковник выпрямился. Его лицо выглядело совершенно спокойным. Она сжимала записку в кулаке, с трудом веря в реальность происходящего. Неужели она только что получила секретное послание?
– Мне было очень приятно провести с вами, мисс Маккена, эти несколько незабываемых минут. Может, так случится, что мы когда-нибудь еще потанцуем.
Она молча кивнула и проследила, как он скрылся в толпе. Не одна она смотрела ему вслед – женщины с интересом, мужчины – со страхом и с ревностью. Постепенно она начала приходить в себя. Все-таки что же произошло?
Впервые за этот вечер Эрин пожалела, что не оделась скромнее и незаметнее. Ей пришлось потратить несколько минут, чтобы найти укромный уголок, где она могла развернуть записку, скрытно переданную ей русским офицером. Короткий текст, написанный твердым мужским почерком. "Я должен увидеться с вами еще раз. На встречу приходите одна. В шесть утра послезавтра. Возле Новодевичьего монастыря. Дело важное, не терпящее отлагательств".
Удивлению Эрин не было границ. Инстинктивно она поискала взглядом Соловьева в толпе гостей. Но, вероятно, он уже покинул прием. Она вновь свернула записку в крошечный бумажный шарик и направилась наверх, туда, где в посольском здании размещалась секретная служба. То, что произошло, было настолько важным, что касалось не только ее лично.
Получасом позже Эрин и Алекс Банич сидели в кабинете руководителя московского отделения ЦРУ. Лен Катнер уже несколько минут молча разглядывал записку. Он ослабил галстук, расстегнул воротник, как будто что-то душило его.
– Что все это значит, Алекс?
– Ловушка ли это, провокация или что другое – мы все равно не угадаем, – убежденно сказал Банич. – Этот хитрый подлец Соловьев – для нас проблема. Причем проблема с большой буквы. Эту проблему можно обозначить словом, начинающимся с большой буквы "к".
– Каким же? – удивилась Эрин.
– КГБ, – ответил Банич.
– КГБ больше нет. Его разогнали.
– И ты в это веришь?! – взорвался Банич. – Эта гидра бессмертна. Они назовут ее ФСК или еще как-нибудь, но все равно это будет та же шайка.
Эрин с сомнением покачала головой.
– Я не совсем согласна с тобой. Он не похож на кого-нибудь из этой организации.
– В том-то и дело! – воскликнул Банич. – Не забудь, я уже сталкивался с этим парнем раньше.
Соловьева так просто не ухватишь. Он скользкий и верткий, как угорь. Он будет улыбаться тебе и очаровывать, а в это время размышлять, как бы всадить половчее нож тебе между лопаток.
Катнер в раздумье подпер голову руками.
– Вероятно, все это так, но у меня не укладывается в голове, для чего главный советник Каминова будет связывать себя с какой-то сомнительной операцией, влезать в какую-то аферу.