Браст Стивен. Сетра Лавоуд

   По ту сторону двери оказалась женщина, достаточно немолодая, на лбу которой годы и беспокойства провели немало морщин, а в глазах затаилась тревога; она была одета как воин, во все черное, без единого пятнышка другого цвета, и по форме ее ушей и глаз можно было мгновенно догадаться, что она из Дома Дзур. Она поклонилась Кааврену и сказала, — Милорд, меня зовут Сенния.
   Глаза Кааврена невольно расширились, и он сказал, — Ваша Высочество? Я помню вас еще со времени до Катастрофы, хотя вы, вероятно, никогда не замечали меня.
   — На самом деле я очень хорошо помню вас, Капитан Гвардии Тортаалика. И, да, я действительно Наследница от Дома Дзур, но сейчас я хочу поговорить с вами о делах, никакого отношения к этому не имеющих.
   — Тем не мненее, мадам, примите, пожалуйста, мои самые почтительные приветствия и позвольте представить вам моего друга, Герцога Ариллы.
   Айрич, который уже давно был на ногах, поклонился. Сенниа, со своей стороны, вернула ему вежливое приветствие и, опять обращаясь к Кавврену, сказала, — Возможно нам стоит поговорить наедине, милорд.
   Айрич опять поклонился и сделал движение, как если бы собирался уйти, но Кааврен сказал, — Совсем нет. Напротив, я считаю, что знаю, о чем пойдет речь, и как раз именно сейчас я и мой друг Айрич обсуждали этот вопрос.
   Лиорн бросил непонимающий взгляд на Кааврена, который сказал, — Ее Высочество Принцесса Сенниа является не только Наследницей от Дома Дзур, но и матерью Ибронки.
   — А, теперь я понимаю, — сказал Айрич.
   Лиорн подвинул кресло для Принцессы, потом подождал. Какое-то мгновение она, казалось, колебалась, но потом решилась и села; Кааврен и Айрич сели рядом с ней.
   — Я не могу решить, — сказала Сенния, — стоит ли начать с таких слов, «Вы тот самый человек, чей сын обесчестил мою дочь».
   — Обратное, — заметил Кааврен, — также верно.
   — Конечно. И, если бы я так начала, результат у такого разговора мог бы быть только один, и я бы приветствовала его.
   — О, тогда вы хотите сражаться?
   — Я не в состоянии сражаться. Это было бы убийство, и вот его я бы приветствовала.
   Кааврен наклонил голову. — Я надеюсь, Ваше Высочество не думает, что будет слишком развязно с моей стороны сказать, что я что-то понимаю.
   — А как это вообще произошло?
   — Я знаю об этом меньше всех в мире, Ваше Высочество. Когда я уезжал, чтобы послужить Империи, я разрешил ей ехать со мной, вот и все. Да, я боялся, что мне придется говорить вам о том, что она убита…
   — О, я уже почти хочу, чтобы так и было!
   — Но, откровенно говоря, я не ждал этого. Вы знаете, что у нее есть подруга?
   — Нет, я ничего не знаю ни о какой подруге.
   — И эта подруга самая прекрасная Тиаса, которую только можно себе представить. Эта Тиаса и ваша дочка путешествовали вместе. Разве мог я подумать что, когда мой сын и ваша дочь встретились…
   — Я не виню вас, милорд.
   Кааврен склонил голову. Подождав мгновение, он сказал, — Мой друг и я, мы собираемся искать моего сына. Насколько я могу судить, когда мы найдем его…
   — То вы, без всякого сомнения, найдете Ибронку.
   — Да.
   Сенния какое-то время размышляла. — Вы знаете Отель Тайдес в Адриланке?
   — Да, знаю.
   — Я буду там.
   — Вы не хотите сопровождать нас?
   — Пока я еще не готова увидеть свою дочь. Я не доверяю себе, я могу наговорить ей совершенно ужасные вещи.
   — Ваше Высочестве мудрее меня.
   Сенния бросила на него непонимающий взгляд, но он решил не объяснять свой ответ. Поэтому она сказала, — Очень хорошо. Я буду ждать от вас сообщения.
   Она встала, Кааврен с Айричем немедленно вскочили на ноги; оба они почтительно поклонились и последовали за ней в бальный зал, где Кааврен, увидя знакомое лицо, воскликнул, — Тазендра!
   — Кааврен! Айрич!
   Все трое горячо обнялись, и вскоре к ним присоединилась Даро.
   — Моя дорогая Графиня, — сказал Кааврен. — Я боюсь…
   — Вы опять уезжаете.
   — Как, вы уже знаете?
   — Было бы за пределами моего понимания, если бы вы не отправились на поиски Пиро.
   Кааврен улыбнулся. — Айрич поможет мне в поисках.
   — Как? — удивилась Тазендра. — Ваш сын исчез?
   — Да, — сказал Кааврен.
   — Тогда я тоже помогу вам в поисках.
   — И не оставляйте меня без дела, — сказал чей-то голос.
   — Пэл! — воскрикнули все остальные.
   — О, — продолжил Кааврен, — наверно я должен сказать Его Доверительность.
   — Ах, — сказал Йеди улыбаясь. — Это одно и то же, это я сам. Но что я слышу, Кааврен. Ваш сын пропал?
   — Это достаточно длинная история, и достаточно мучительная.
   — Вы знаете, — сказал Пэл, — что только мысль о том, что я могу послужить вам, делает меня счастливым.
   — Вы очень добры, — сказал Кааврен.
   — Совсем нет.
   — Но ваш долг…
   — О, что до этого… Императрица с удовольствием отдохнет от меня, хотя бы ненадолго; кроме того как раз сейчас ее совесть достаточно чиста.
   — Неужели? — сказал Кааврен.
   Пэл бросил на него быстрый взгляд, но Кааврен только пожал плечами и сказал, — Хорошо, возможно так оно и есть. Во всяком случае это больше, чем я могу сказать о себе.
   — Мы с вами, — сказал Айрич. — Мне нужно только совсем немного времени, чтобы отдать распоряжения моему стюарту, это займет не больше дня.
   — Что касается меня, — сказал Пэл, — я буду готов, как только соберу свои вещи и стряхну пыль со своего меча.
   — Точно, — согласилась Тазендра. — И мне нужен день, чтобы приготовить несколько заклинаний, которые нам могут понадобиться в дороге, и я к вашим услугам.
   Как только Тазендра закончила говорить, в зал вошла Леди Телдра и крикнула так, что заглушила всех, находящихся в помощении, — Императрица Зарика Четвертая.
   Ее Величество было одето в блестящее, доходящее до шеи золотое платье, переливающееся опалами и брильянтами, на ее ногах были узкие, тоже золотые туфельки, ее желтые волосы были распущены и падали волной ей на плечи. Все глубоко поклонились, и Ее Величество вернула поклон, наклонив голову и широко поведя рукой. Легко можно было заметить, только взглянув на ее лицо, что она была в самом лучшем расположении духа; глаза и губы улыбались, в каждом движении сквозила радость; она засмеялась, когда ее знакомили с некоторыми из гостей, и, хотя Кааврен не слышал, что она сказала, было похоже, что ей нравится все, что говорили ей и что говорит она. Даже когда она прошла рядом с Кавреном, который поклонился ей не без некоторой настороженности, ее настроение не изменилось ни на йоту, и она так радостно приветствовала его, как если бы между ними никогда не было обид и недопонимания.
   Бесполезно говорить, что она была рада видеть и Графиню, с которой редко пересекалась, хота сейчас они жили под одной крышей; потом Зарика счастливо улыбнулась Пэлу, и Тазендра с Айричем получили дружеские улыбки.
   Совершенно случайно, в тот момент, когда Императрица вошла в бальный зал, в его дальнем углу стоял Маролан и о чем-то беседовал с Некроманткой. Оборвав разговор, он примчался приветствовать Ее Величество как раз тогда, когда Пэл и Тазендра кланялись ей в ответ.
   — Ваше Величество! — воскликнул Маролан. — Какая честь для моего бедного дома!
   — Совсем нет, — сказала Зарика, засмеявшись. — Замечательное место. Вы будете должны оказать мне чест и посетить мой собственный замок, когда он будет готов. Я думаю, что это будет не позже, чем пять или десять лет, потому что все лучшие ремесленники освободились, закончив ваш.
   — О, Ваше Величество, если бы я знал…
   Она махнула рукой, прерывая его на полуслове. — Это пустяки, мой друг. Но, поскольку мы здесь на публике, я хочу, при всех, сказать вам, что я беру назад свое обещание, данное вам, и прошу меня простить.
   — Как, вы берете назад свое слово?
   — Да, речь идет о трех графствах на севере, которые я пообещала вам. По политическом причинам я была вынуждена отдать их другому. Поэтому прошу меня простить, Граф, и клянусь, что найду возможность вознаградить вас каким-нибудь другим способом.
   Так получилось, что Маролан, наслаждаясь приемом и прибытием Императрицы, совсем не ожидал услышать эти слова; все его усилия были настолько направлены на изучение магических искусств, что он ненавидел любое событие, отрывавшее его от учебы, хотя, на самом деле, несколько месяцев назад он согласился устроить прием, когда Телдра предложила эту идею. Так что хотя большая часть его внимания была прикована к балу, в оставшейся крутились комбинации некоторых заклинаний («вытащить, скрутить, расширить; вытащить, скрутить, послать»), и он не обращал никакого внимания на экономические или политические события — а об этих трех графствах он вообще не вспомнил ни разу с того дня, как Императрица пообещала их ему. Так что в ответ он сумел только махнуть рукой и сказать, — Я прошу Ваше Величество больше не думать об этом, — и эти слова прозвучали настолько искренне, что Кааврен, например, был просто потрясен.
   — Вы очень великодушны и щедры, милорд, — сказала Зарика, — я этого не забуду.
   — О, Ваше Величество свободно помнить или забывать все, что оно пожелает.
   — Да, Граф, и мне приятно помнить ваши слова. И еще более приятно наговорить вам тысячу комплиментов за это великолепное развлечение. Вы дали мне урок, который я надеюсь использовать, когда Императорский Дворец будет готов.
   — Ваше Величество очень добро.
   — Сетра Лавоуд, — объявила Телдра.
   Чародейку Горы Дзур — могущественную, загадочную и мрачную — видели многие Императоры в самых разных ситуациях. Бывали времена, когда ее искали и звали ко двору, в другое время ее изгоняли и угрожали арестом; но, насколько этот историк сумел узнать, в первый раз за все время Императрица Драгейры бросилась в объятия Сетры Лавоуд, прижала ее к себе как самого дорогого друга, к полному изумлению тех из гостей, кто жил еще до Междуцарствия и хорошо знал обычаи Двора. Чародейка была одета, как обычно, в старую форму Лавоудов: свободные черные брюки и черную рубашку, и только особый фасон первых и узкий воротник последней намекали на стиль.
   Что касается Зарики, она вообще не обратила ни малейшего внимания ни на то, что подумают другие, ни на гардероб своей подруги. — Ах, Сетра! Я и не знала, что вы будете здесь.
   — Я тоже не собиралась присутствовать, пока не узнала, что Ваше Величество приехало. И, увы, я не могу оставаться долго.
   — Да, я понимаю, но не могу выразить всю мою радость от того, что вижу вас.
   — И я не меньше рада видеть вас, Ваше Величество.
   Так и шел вечер — на самом деле вечер, ночь и большая часть утра следующего дня, пока наконец Леди Телдра не заметила Маролану, что они должны подумать о том, чтобы послать гостям прощальную бутылку.
   — Неужели? И почему?
   — Ну, милорд, праздник не может продолжаться вечно.
   — Но почему не может? Видите ли, мы послали сотни приглашений, и, как кажется, каждый раз, когда появляется кто-то новый, он должен поговорить с другом, и сообщить ему, что этот праздник — всем праздникам праздник, и его друг должен увидеть это сам. На самом деле ко мне все время подходят наши гости и просят приглашение для своих друзей, не включенных в наш список.
   — Да, и?
   — И я не вижу причины, по которой я должен просить наших гостей уехать. Некоторые, действительно, уже уехали, хотя, как мне кажется, скорее побежденные слишком большим количеством вина, а не сном. Так что некоторые уезжают, некоторые приезжают; давайте продолжать.
   — Милорд…
   — Ну?
   — Вы не можете не спать вечно.
   — Но я и не должен. У нас полно слуг, которые могут продолжать подавать вино и еду, и достаточно музыкантов. Если мне потребуется сон, хорошо, я оставлю вас вместо себя. Если вы захотите спать, нет сомнений, что Сетра Младшая сумеет быть распорядителем. А если и она устанет, можо попросить Волшебницу в Зеленом. Наконец, к тому времени, когда и ей захочется спать, я уже проснусь.
   — То есть, милорд, вы хотите, чтобы праздник длился вечно?
   — Почему нет?
   Телдра нахмурилась. — Тогда я должна обдумать этот вопрос.
   — Очень хорошо. Но пока вы думаете, я…
   — Да, милорд?
   — Я рапоряжусь, чтобы из погреба доставили еще вина.
   Винный погреб Черного Замка тогда был не так знаменит, как впоследствии, но уже был почти полностью наполнен бочками, боченками и бутылками. В тот момент, однако, в нем было еще кое-что, а именно парочка Текл, каждый из которых сидел рядом со стеной, держа в руке большой деревяный ковш, который он наполнял из ближайшей бочки, когда возникала необходимость. Едва ли читатель удивится узнав, что одним из них был наш старый друг Мика, а вторым — не кто иной как Фоунд, слуга Айрича.
   — Итак, — сказал Фоунд на удивление ясным голосом, поскольку, как можно допустить, он решил, что это вино слишком хорошо для Текл, — как поживает ваша дорогая Сахри?
   — О, замечательно, — сказал Мика. — Если, после тяжелого рабочего дня, она чувствует себя усталой и разбитой, я приношу ей пива и массирую ей спину. И наоборот, если я работал слишком тяжело, она приносит мне эля и массирует мне ногу.
   — Твою ногу, дружище? Не твои ноги?
   — Ну, ты понимаешь, бесполезно тереть деревянный протез, который заменил мою ногу, которую я потерял много лет назад.
   — Ах, да. Я и забыл об этом обстоятельстве. Ну, ты должен был напомнить мне о нем.
   — Я только что так и сделал, мой дорогой Фоунд.
   — Ну, мы видели немало приключений, ты и я, не правда ли?
   — О, конечно видели. И, более того — ах, мой ковш пуст.
   — Сюда, милорд, разрешите мне.
   — Ты очень добр.
   — Есть. О чем ты говорил?
   — Я уже не помню.
   — Приключения.
   — А. Да. Ну, я не вижу причины, по которой они должны прекратиться
   — Не видишь? Хотя Империя восстановлена?
   — О, ты знаешь, я не думаю, что все уже устаканилось.
   — Как, ты так не думаешь?
   — Нет, ничего еще не ясно.
   — И тем не менее, уже есть Императрица, разве нет?
   — Великие Дома должны это признать.
   — Ну, это правда, мой добрый Мика. Но я как-то раз подслушал, что говорит об этом мой хозяин, и он говорил достаточно оптимистично.
   — Да ну? А что с этим Каной?
   — Верно, его еще не нашли, не арестовали и не вздернули, как он того, безусловно, заслужил. Но если за последние полгода он не сделал вообще ничего, он не может быть слишком силен.
   — Ты думаешь не? И тем не менее…
   — Ну?
   — Позавчера случалась странная штука.
   — Не мог бы ты, дружище, рассказать мне об этом.
   — Рассказать о чем?
   — Тебе не нужно еще вина?
   — Пока нет.
   — Расскажи мне о об этой странной штуке, которая случилась позавчера.
   — О, да. Вот. Я как раз подавал завтрак свой хозяйка на Горе Дзур, и был в кухне, когда Такко…
   — Кто?
   — Слуга Сетры. Очень странный парень. Я должен познакомить тебя с ним. Его зовут Чаз.
   — Я думал, что его имя…но это не имеет значения. Он дружелюбен?
   — Ну, не очень-то он дружелюбен.
   — Но он хороший товарищ?
   — Нет, пожалуй нет.
   — Тогда я не хочу знакомиться с ним.
   — Очень хорошо.
   — Но что ты говорил только что?
   — Я говорил тебе о Такко.
   — Нет, до того.
   — Я не помню.
   — Ты был в кухне.
   — А, да, вместе с Чазом.
   — И?
   — Да, когда я вошел в кухню, чтобы принести хозяйке бисквиты после того, как она выбрала самое лучшее вино — ты же знаешь, что у нее тонкий вкус.
   — О, да. Я видел это множество раз.
   — И, когда я уже выходил, я услышал, как мне показалось, голос ребенка.
   — Ребенка? На горе Дзур?
   — Так мне показалось.
   — Но ты вышел из кухни и посмотрел?
   — Конечно. Я должен был принести бисквиты, разве нет?
   — Естественно.
   — Ну, и что ты увидел, Мика?
   — Хорошенькую маленькую леди Дракон, вот что я увидел, и она разговаривала с Сетрой Лавоуд — то есть с Чародейкой, ты же понимаешь — так, как будто она знала ее всю жизнь.
   — А ты не врешь, случаем?
   — Я настаиваю на этом.
   — Ты сказал леди Дракон?
   — Без всяких сомнений. Невозможно ошибиться в форме скул, и у ней уже появилась благородная точка.
   — Ну и что, значит Чародейка знает этого ребенка. Это же не делает его чудом, не правда ли?
   — Но это заставило меня удивиться.
   — И что она говорила?
   — Ну, на самом деле, что-то колдовское и мистическое.
   — Как, ребенок говорил что-то колдовское и мистическое?
   — Я так думаю. По меньшей мере я ничего не понял.
   — Но что именно она сказала?
   — Она сказала, «Три'нагор исчез из Залов Суда».
   — Теперь я согласен.
   — Ты согласен с тем, что Три'нагор исчез?
   — Нет, я согласен с тем, что это колдовское и мистическое.
   — О. Да, конечно.
   — А что сказала Чародейка, услышав эту колдовскую и мистическую фразу?
   — Она ничего не сказала, но…
   — Да?
   — Мне показалось, что она встревожилась.
   — Как, она?
   — Никаких сомнений. На самом деле, даже более, чем встревожилась, она, кажется, забеспокоилась.
   — Да, это интересно. Хотел бы я знать, что это означает.
   — И потом…
   — Есть еще что-то?
   — Да, ведь я тебе еще не рассказал самую замечательную часть.
   — Тогда расскажи.
   — Ребенок исчез.
   — Как, исчез?
   — Да, рассыпался на тысячи золотых пятнышек, которые очень быстро погасли и превратились в ничто.
   — Ты знаешь, я слышал, что боги появляются и исчезают как раз таким способом.
   — Быть может это была богиня?
   — Кто знает? Но я очень хотел бы знать, что она сказала Чародейке. То есть, я имею в виду, что означают ее слова.
   — Это значит — ты не мог бы передать мне еще вина.
   — Ты пролил большую часть твоего последнего ковша.
   — И если я сделал так?
   — Не имеет значения. Бери.
   — Ты замечательный друг.
   — Тем не менее хотел бы я знать, что это означает.
   — О, что до этого, я могу рассказать тебе.
   — Ну, я был бы самым счастливым человеком в Империи, если бы узнал.
   Мика взглянул на вино в своем ковше, настолько темно красным, что оно было почти пурпурным, и сказал, — Это значит, что нам предстоит много чего сделать.

Семьдесят Пятая Глава

Как Кааврен начал поиск Пиро из центра Адриланки

   Было утро Фермерского дня в начале второго года правления Императрицы Зарики Четвертой, когда Кааврен всерьез начал искать своего сына. Поверх синей поношенной туники он надел белую рубашку, накинул тяжелый голубой плащ, прицепил на пояс свою любимую рапиру, которая верой и правдой служила ему уже больше семисот лет, хотя, если придерживаться фактов, ему дважды приходилось заменять ее на меч.
   Он потребовал от мальчика-конюшего оседлать своего любимого коня, девятилетнего чалого мерина породы Танкослабу, отличавшего изящной и гордый поступью, а также способностью с поистине удивительной скоростью проскакать две добрые мили; помимо этого он отвечал на малейшее прокосновение коленей Кааврена; на самом деле иногда казалось, что стоило Кааврену только подумать о том, чего он хочет, а конь, которого звали Ходок, уже подчинялся. Итак, сев на свою лучшую лошадь, взяв свою лучшую рапиру и далеко не самую лучшую тунику, наш Тиаса утром выехал из дома, сопровождаемый сильным ветром, дующим с моря. Обычно ему потребовалось не больше часа, чтобы по извилистым улицам добраться до северного берега реки, но теперь это время увеличилось из-за грандиозной стройки, которая не только блокировала многие главные дороги в том районе, где строился Дворец, но и, благодаря ей, многие достаточно узкие улицы были переполнены огромными фургонами со строительными материалами. Тем не менее в конце концов он сумел добраться до некоего особняка, окруженного стеной с железными воротами, перед которым стояло несколько огромных камней. Так как ворота были открыты, он проехал через них, сам привязал свою лошадь к коновязи (так как никакого конюха было не видно), подошел к двери и ударил в дверной молоток.
   Хорошенькая маленькая служанка немеделенно открыла ему дверь, спросив у Его Лордства, что бы оно хотело.
   — Я Кааврен из Кастлрока, Граф Уайткрест, и если это возможно, я хотел бы повидать твоего хозяина, хозяйку, или их обоих. Если это невозможно, я бы хотел, что мне показали, где их можно найти.
   — Да, милорд. Не сделаете ли вы нам честь пройти в приемную, а я немедленно сообщу господам о вас.
   После нескольких минут ожидания в приемной, Кааврена провели в уютную гостиную, или, возможно, библиотеку, так как вдоль стен стояли шкафы со множествим книг и эти книги не были только украшением, в отличии от меча непонятного качества, висевшего на цепях на стене. В этой комнате находились как хозяин, так и хозяйка, одетые достаточно небрежно; один в черном, как Дзурлорд, а другая в зеленом и белом. Оба почтительно поклонились Кааврену, хотя и с намеком на холодность, и попросили его сесть.
   Кааврен, со значительным видом, расстегнул свой пояс с рапирой и прислонил его к стене, потом вернулся в центр комнаты, тщательно поклонился каждому из хозяев и сказал, — Я думаю, что лучше постою.
   — Как пожелаете, — сказал Шант, Дзурлорд.
   — Могу я предложить вам вина? — спросила Льючин. — У меня есть несколько бутылок того, которое звучит как ваше имя, и достаточно хорошей выдержки. А может быть вы хотите кляву: мы сами варим очень сильную, и у нас полным полно меда.
   — Благодарю вас, мадам, вы очень добры, хотя мне и не нужно освежиться, но, если вы не против, я бы хотел с вами побеседовать.
   — Конечно, сэр, — ответил Шант. — Мы полностью в вашем распоряжении.
   — И на какую тему, сэр, — осведомилась Льючин, — хочет Ваше Лордство побеседовать?
   Слова «вы совершенно точно знаете это» почти вылетели из губ Кааврена, но там застряли, потом отступили назад и были проглочены, возможно из-за элегантной куртуазности, с которой к нему обратились. Вместо них он сказал, резко и жестко, — Где мой сын?
   Наступила тишина — хотя и не очень неловкая, так как бысто кончилась — и в ее конце Льючин сказала, — Милорд, вы совершенно уверены, что не хотите сесть?
   Кааврен сжал зубы. Его положение, будьте уверены, было совсем не простым; хотя он никогда не запрещал своему сыну видеться с этими двумя, все знали, что они близки, а он никогда не одобрял подобной ситуации: Дзур и Иссола, живушие вместе как муж и жена. И действительно, Кааврену казалось, что именно их пример, более, чем что-нибудь другое, привел Пиро не только к любви к девушке из другого Дома, но и заставил поверить, что он сможет жениться на ней. Хотя все это было правдой, правдой было и то, что здесь он гость и должен вести себя, как гость.
   В конце концов он пошел на компромис: сел на край кресла, а спину гордо выпрямил. Шант и Льючин, со своей стороны, полностью откинулись на спинки своих кресел — достаточно удобных, ручки и сидения которых были обиты кожей, наполненной каким-то эластичным материалом — с таким видом, что Кааврен невольно заподозрил, что его хотят оскорбить. В его голове мелькнула соблазнительная мысль, что бы он сделал с этой парочкой, если бы они гвардейцами под его командованием, но он с усилием отогнал ее и опять вернулся в гостиную-библиотеку.
   — Очень хорошо, — сказал Кааврен. — Я сижу. Могу ли я сделать себе честь и повторить свой вопрос во второй раз?
   — Вместо этого, — сказала Льючин, — возможно вы сделаете нам честь и разрешите задать вопрос вам?
   Непроизнесенным остался конец этой фразы, то есть «потому что вы в нашем доме». Кааврен услышал как то что было сказано, так то, что не было, и хотя это ему далеко не понравилось, он не нашел хорошей причины, чтобы отказаться, поэтому просто кивнул, — Очень хорошо. Это справедливо. Какой вопрос у вас?
   — О, очень простой: Почему мы должны рассказать вам?
   — Что такое? — спросил Кааврен, побледнев, а его голос показался ему самому хриплым и неприятным.
   — Милорд, — сказал Шант, — видите ли, мы не отрицаем того, что наш друг Пиро связывался с нами. На самом деле он действительно делал это, и не однажды. И хотя бы потому, что вы спрашиваете об этом, нам ясно, что он сам не сказал вам, где именно он находится. Отсюда следует, что он не хочет, чтобы вы знали. Тогда почему мы должны предать его доверие и рассказать то, что он имел честь доверить нам?
   — Но он, по меньшей мере, жив?
   Льючин, в выражении лица которой, как мы уже сказали, было что-то холодное — на самом деле невероятно холодное для Иссолы — смягчилась и сказала, — Да, милорд. Не будет никакого вреда, если мы скажем вам, что он жив и здоров, во всяком случае был в то время, когда писал нам последний раз, то есть в Рыночный день этой недели.
   Кааврен наклонил голову, благодаря за это сведение, потом опять поднял ее и сказал, — А вот ответ на вопрос, который вы имели честь мне задать: В первую очередь я должен заметить вам, что я его отец.
   Шант и Льючин кивнули — и каждый из них кивнул так, как если бы пожал плечами.
   — Более того, — продолжал Кааврен, — я хочу поговорить с ним.
   — Возможно, — сказал Шант, — что он не очень хочет говорить с вами. Я говорю это потому, что он не сделал этого. Правда, до сегодняшнего дня, вы тоже; и, как вы сами должны понять, я не могу взять на себя ответственность решать за него.
   Кааврену показалось, что в течении разговора он потерял моральное преимущество — даже если оно у него вообще было. — Я бы очень хотел, — сказал он, подумав какое-то мгновение, — услышать от него самого, правда ли то, что вы мне сказали.
   — И даже если так, — сказал Шант, — будете ли вы уважать то, чего он сам хочет?