Страница:
Постояв мгновение, Текла сказал, или, скорее, прошептал, — Я что-то слышу.
— И что ты слышишь? — спросил Тсалмот, тоже шепотом.
— Я думаю — о, я боюсь, за нами кто-то идет.
— Ты так думаешь?
— Лошади, я слышу лошадей, они идут за нами.
— Ты, кажется, испугался?
— Да, милорд, а вы?
— Ни капельки. Идем дальше.
— Как, вы не испугались?
— Пока они позди нас, а не перед нами, я хочу идти дальше. Кроме того, я думаю, что ты ошибаешься.
— Вы так думаете? — с сомнением спросил Текла.
— Я не слышу ничего.
— И все-таки…
— Показывай дорогу, мой друг.
— Как хочет Ваше Лордство.
Они проехали еще около мили, и тут Текла опять остановился.
— Ну, что на этот раз? — спросил купец.
— Милорд, на этот раз я убежден, что за нами едут.
— Ты думаешь, это Синий Лис?
— Нет… то есть, я не знаю.
— Но, если это бандиты, почему они не нападают на нас.
— О, что до этого, я не могу сказать. И все-таки…
— Что?
— Я боюсь.
— И все-таки разве ты не сказал, что честому человеку бояться нечего?
— Да, верно.
— А ты честный человек?
— О, что до этого…
— Ну?
— Однажды я смухлевал, играя в карты.
— Ну, это не так-то плохо.
— Вы так думете?
— Если, конечно, это не вошло у тебя в привычку.
— И тем не менее я опасаюсь.
— Хорошо, но если они позади нас, мы не можем вернуться.
— О, точно.
— А если мы останемся здесь, то не сможем добраться до Адриланки.
— Я не могу спорить с Вашим Лордством.
— Тогда вперед.
— И все-таки…
— Иди!
— Да, милорд.
После чего они прошли не больше полумили, прежде чем опять остановились, но на этот раз не по приказу Теклы, а, скорее, по приказу того, кто появился из-за исключительно толстого дерева, которое легко могло скрывать за собой человека даже без помощи почти полной темноты. Услышав повелительную команду, оба, Текла и Тсалмот, отпустили поводья, а Тсалмот совершенно хладнокровно сказал, — Синий Лис, если я не ошибаюсь.
— Так меня иногда называют, сэр, — сказал тот, кто выехал из-за дерева, и в дымном свете фонаря в его руке блеснул обнаженный меч. Более того, за его спиной показались и другие фигуры, в руках которых также свернула сталь.
— Обращайтесь ко мне Ваша Светлость, — сказал купец повелительным, предполагающим уважении тоном — и действительно, этот тон очень отличался от того, каким он разговаривал с Теклой.
— Очень хорошо, — сказал Синий Лис. — Я не против вежливости.
— И так будет намного лучше.
— Но теперь, если Ваша Светлость будет достаточна добра и передаст мне свой кошелек, то она сможет продолжить путь без малейшей задержки.
— Боюсь, — надменно сказал Тсалмот, — что мне в любом случае придется задержаться.
— Неужели? Я искренно надеюсь, что Ваша Светлость не собирается сопротивляться нам. Помимо всего прочего, я не один, мы все вооружены и знаем, за какой конец надо держать меч, и, даю слово, если вы заставите нас понаделать в вас дырок, мы все равно добудем ваш кошелек, оставив вас беднее, чем вы были бы в другом случае, так как мы отнимем не только несколько монет, которое вы везете с собой, но и некоторое количество вашей крови, а может быть и вашу жизнь, которую, я уверен, Ваша Светлость тоже ценит, хотя бы немного.
— Не так много, — сказал его собеседник.
— Но тогда…
— Но вы ошибаетесь, я не один.
— О, Ваша Светлость наверно имеет в виду Джами, вашего друга, который сидит на муле.
— Вы его знаете?
— Достаточно хорошо; он неплохо послужил нам раньше, много раз.
Текла, Джами, поклонился, а купец сказал, — Да, как хорошо иметь друзей.
— Вы так думаете.
— Уверен.
— Не могу не согласиться.
— На самом деле и у меня есть друзья.
— Неужели?
— Точно, уверяю вас. На самом деле я имел в виду именно своих друзей. Так получилось, что у меня их три. — И как только он это сказал, послышался звук приближающихся лошадей, и за ним появилось еще три темных силуэта.
— Свет, — приказал Синий Лис, и два бандита за его спиной зажгли свои фонари, осветив лицо купца.
Синий Лис изумленно уставился на выступившее из темноты лицо купца, и крикнул, — Пэл!
Йенди, одетый как Тсалмот, поклонился ему, не сходя с лошади, как и три неясно вырисовывающихся в свете фонарей всадника, находившихся позади него,
— Здраствуйте, мой сын, — мрачным тоном сказал Кааврен. — Вот мы и встретились.
Семьдесят Седьмая Глава
— И вы не рады мне?
— А вы ожидали, что вам здесь обрадуются?
— Я, можно сказать, надеялся.
— Что вам здесь рады, я не могу сказать. Но, по меньшей мере, вы можете спуститься с лошади — или, если хотите, поехать за мной, совсем недалеко отсюда наш лагерь и мы сможем достойно принять вас там.
— Очень хорошо. Благодарю вас за гостеприимство.
Пиро поклонился, не сходя с лошади, повернул в противоположную сторону и медленно поехал впереди, указывая дорогу.
— Если слухи верны, то, насколько я понимаю, вы больше не служите Империи, милорд.
— Слухи верны, Виконт.
— Тем лучше, значит вам не поручали арестовать меня, и мне не надо ломать голову, буду ли я сопротивляться вам или нет.
— А вы бы стали сопротивляться, Виконт?
Пиро пожал плечами. — Я очень рад, милорд, что мне не надо отвечать на этот вопрос.
Как и обещал Пиро, лагерь бандитов находился совсем близко, и через несколько минут они уже были в нем; а Лар, который, как обычно, готовил, был более чем удивлен, когда увидел тех, кто будет ужинать вместе с ними.
— Милорд Кааврен! — крикнул он. — И Ваша Светлость! И… о, мой бог! — После этого взрыва эмоций, заметив, что Мики нет, он смущенно вернулся к своей работе, на этот раз к уходу за вернувшимися лошадьми, так как он всегда заботился о том, чтобы надежно привязать каждую лошадь, обтереть и накормить ее; и только, со своей обычной аккуратностью, закончив с лошадьми, он собирался вернуться к костру, на котором готовилось то, что можно было назвать очень поздним ужином или очень ранним завтраком, потому что у Синего Лиса не было привычки различать эти понятия, а добрый Лар тщательно следовал его примеру.
Пока Текла занимался лошадями, все остальные сидели вокруг костра, за исключением Пиро и Кааврена, которые в почти полной темноте медленно шли по лесу.
Какое-то время они оба молчали, Кааврен, потому что не знал, что сказать — или, во всяком случае, как это сказать; Пиро, потому что искали его, а не он, и он не чувствовал, что должен начать. Тем не менее поток мыслей в конце концов заставил его прервать молчание, — Как вы нашли меня?
— А, вы хотите это знать? — сказал Кааврен.
— Вы должны понимать причину моего любопытства. И, кроме того, я думал, что достаточно хорошо спрятался.
— Вы должны помнить, что у нас есть Пэл, который может найти все на свете.
— А, да, верно. Вы рассказывали мне о нем немало историй.
Кааврен кивнул. — Он провел ваших друзей, Шанта и Льючин. Да, он провел и меня, но я не собираюсь лицемерить и утверждать, будто я не использовал это.
— Я понял. То есть вот как вы узнали, где меня можно найти?
— Да, но пришлось как следует посидеть над картой и понять, какое именно из Графств Мистиваль вы, скорее всего, выбрали. И, конечно, тут главную роль сыграла Тазендра, которая заметила, что из всех них именно это самое подходящее для Синего Лиса.
— Синего Лиса? Но как вам удалось догадаться, что я назвался Синим Лисом?
— Не мне, Айричу.
— Айричу?
— Он говорит на таких языках, о готорых я даже не слышал. Например на старинных языках Драконов, Лиорнов и даже, немного, на Йенди. Он может пищать как Сариоли, мяукать как кот-кентавр, и мычать или выводить трели на десяти или двадцати Восточных языках, на одном из которых ваше имя, которое использовали Шант и Льючин, переводится как Синий Лис.
— А, а, я понял.
— После чего Пэл опять сыграл свою роль, как вы сами видите.
— Да, и разрешите мне сказать, сыграл замечательно.
— Пэл, я уверен, будет рад услышать ваши слова.
— Тогда я скажу ему, если вы разрешите.
— Ничего не имею против.
— Ну, хорошо, теперь я знаю, как вы нашли меня.
— Да.
— Мне осталось только узнать, почему.
— Вы хотите спросить?
— Клянусь Лошадью! Я не только хочу, но, как мне кажется, я уже спросил!
— Да, точно. Вы знаете, что ваша мать скучает по вам.
— Я тоже скучаю по ней.
— Вы поступили очень плохо, когда уехали так далеко от нее.
— Вы поступили очень плохо, когда вы заставили меня сделать выбор между любовью к девушке и любовью к родителям.
— То есть вы любите ваших родителей?
— Вы прекрасно знаете, что люблю.
— Я надеялся на это.
— И?
— И, ну, понимаете ли, на самом деле вовсе не я заставил вас сделать выбор, это мир заставляет делать такой выбор.
— Ах, Отец, вы неправы, когда хотите спрятаться за этими словами, это пахнет низкопоклонством перед общественным мнением.
— Неужел вы осмелились использовать это слово по отношению ко мне?
— Вы сами учили меня, что бывают случаи, когда надо говорить неприятную правду. Можете ли вы отрицать, что сейчас как раз именно такой случай?
— То есть вы считаете, что, несмотря на то, что весь мир смотрит с отвращением на подобные связи, я был не прав, осуждая ее?
— Да, верно, я не отрицаю этого.
— И?
— И именно вы заставили меня понять, что я не могу любить эту женщину так, как я ее люблю, и, одновременно, сохранить вашу привязанность.
— Как, вы так считаете?
— Мне кажется, что в этом вопросе вы тверды, как адамант.
— Да, точно, я былтверд.
— Что?
Кааврен опустил голову. — Давайте поговорим об этом.
— Ча! А я думал, что мы только это и делаем!
— Тогда давайте продолжим.
— Очень хорошо, на это я согласен.
Несмотря на собственные слова, которые он только что произнес, Кааврен обнаружил, что не способен ничего сказать — или, во всяком случае, что его следующие слова надо как следует обдумать, прежде чем произнести. На самом деле он чувствовал, как если бы идет по натянутой провеолоке; ему казалось, что одно неправильно сказанное слово — и он потеряет сына, навсегда. И, тем не менее, он должен был ответить. Пиро, со своей стороны, молчал, разрешая своему отцу подумать, то ли из-за вежливости, то ли потому, что ему было нечего сказать.
В конце концов Кааврен сказал, аккуратно подбирая слова, — А вы думали о том, чтобы жениться на ней, прежде чем предлагать ей жить вместе?
— Нет, — сказал Пиро.
— Итак, вы не думали, что женитьба — то есть соглашение оставаться вместе всю достаточно длинную жизнь — требует некоторого предварительного раздумья?
— Нет, — сказал Пиро.
— Как, нет?
— Я люблю ее. Я не в состоянии представить себе жизнь без нее. Видите ли, такая жизнь не имеет смысла для меня. Что вы сами об этом думаете?
— А что о ваших детях?
— Возможно у нас их не будет.
— Как будет жаль, если у вас не будет детей!.
— Как будет жаль, если я всю жизнь проживу один.
— Ну, это правда.
— Более того, будет еще более жалко, если у меня будут дети от женщины, которую я не люблю.
— Да, и это тоже правда, — согласился Кааврен.
— Или проведу всю мою жизнь с кем-нибудь, к кому равнодушен.
— Да, конечно, не все браки длятся вечно…
— Отец, вы слышали то, что сказали?
Кааврен вздохнул. — Да, простите. Можно ли мне отказаться от моих последних слов?
— Конечно.
— Благодарю вас.
Какое-то время они шли дальше, не выходя из света костра, который горел слева от них.
Пока они разговаривали, не обращая внимания на запах еды, Лар взял тяжелую кастрюлю, и, с помошью Клари, начал раздавать что-то вроде тушеного мяса, приготовленного из норски, клубней и лука, приправленных некоторым специями. Чтобы хватило на всех, Лар долил воды и добавил несколько клубней. Все немедленно набросились на еду, за исключением Айрича, который отказался, сказав, что он не голоден. Когда все уже ели, Лар сходил за вином, которое — не случайно! — оказалось Каавр'ном, и про которое Лар утверждал, что это был хороший год. Сам Лар, Клари и Джами налили его всем за исключением Айрича, который опять отказался, сказав, что не испытывает жажду.
Если кто-нибудь и был смушен отсутствием у Айрича интереса к еде или питью, то только не сам Лиорн: он безмятежно уселся на землю, прислонившись спиной к седлу, скрестил ноги перед собой, на его благородном лице появилась спокойная улыбка, как если бы он был совершенно доволен сам собой, и его не интересовал весь остальной мир, который в настоящий момент энергично жевал и пил, а говорил только о том, насколько замечательно приготовлена еда или требовал еще вина. Джами, все еще униженный тем, как обошелся с ним Йенди, оставался в тени и препочитал не показываться; Лар, со своей стороны, отвечал как на похвалы так и на требования совершенно одинаково: то есть кланялся. А Клари, когда требовалось, разливала вино.
Тазендра, которая всегда ела быстро, первая начала общий разговор, сказав, — Как хорошо опять увидеть вас, мой дорогой Китраан.
— Ну, мне тоже очень приятно видеть вас, и разрешите пожелать вам удачи в предстоящей битве.
— А! — сказала Тазендра. — Так вы считаете, что скоро будет битва?
— Я так думаю, — сказал Китраан.
— И с кем?
— С Претендентом. Видите ли, почти все кругом только об этом и говорят.
— И что они говорят?
— Что тиран должен быть низвергнут.
— Тиран? — спросил Пэл, внимательно слушавший разговор.
— Претендент, — объяснил Китраан.
— А. Я и не знал, что он тиран.
— Ну, — сказал Китраан, пожимая плечами. — Любой, кто попытается захватить силой Орб и потерпит поражение — тиран. По меньшей мере таково общественное мнение.
— То есть если бы он победил, он не был бы тираном?
— Точно. Если бы он победил, тираном была бы Зарика.
Пэл пожал плечами. — Обычно я не обращаю внимание на общественное мнение.
— Пиро тоже, — заметила Ибронка. — Видите ли, я думаю, что это именно то, что он и его отец обсуждают как раз сейчас.
— Это, — сказал Пэл, — или что-нибудь другое, совершенно отличное.
— Да, и пока они говорят об этом другом…
— Ну?
— Кто-нибудь слышал что-нибудь о Ее Высочестве, Принцессе Сеннии?
— Я знаю только то, что она была при дворе, — сказал Пэл.
— А она говорила что-нибудь обо мне?
— Она говорила о вас Ее Величеству, — сказал Пэл, — и выразилась в том смысле, что хотела бы, чтобы вы нашлись, причем в ее словах звучала неподдельная любовь к вам. Но так как я слышал этот разговор находясь на официальной службе Ее Величества, я не могу передать его вам.
— Да, я поняла.
В этот момент Клари обратилась к Айричу, сказав, — Не хочет ли Ваша Светлость немного вина?
Айрич ленивым жестом отклонил предложение и опять вернулся к своим размышлениям.
— Предложите ему воды, — сказал Пэл.
— Не хочет ли Ваша Светлость немного воды? — послушно сказала Клари. — Мы ее берем из чистейшего ключа в двадцати шагах отсюда; из-за этого ключа мы разбили наш лагерь имено здесь, и я могу поручиться за его чистоту.
— Хорошо, — на этот раз сказал Айрич.
Пока Клари бегала, чтобы принести Лиорну кружку воды, Рёаана тихо спросила у Пэла, — Разве Его Светлость вообще отказался от вина?
— Нет, — сказал Пэл. — Но, насколько я могу догадаться…
— Да?
— Я верю, что он не желает есть или пить того, что могло быть куплена на деньги, добытые грабежом.
— А, — сказала Рёаана. — Я и не подумала об этом обстоятельстве.
— А вы, — сказал Китраан. — У вас нет подобных предубеждений?
— О, для меня все по другому, — сказал Пэл. — Как вы понимаете, я ем со стола Ее Величества.
— Да, и?
— Еда для Ее Величества покупается на деньги, полученные от Великих Домов, а Великие Дома получают их как налоги за дома, еду или торговлю.
— Ни и что?
Пэл пожал плечами. — Так что, можно сказать, все, что я ем, приобретено на деньги от грабежа.
— То есть вы не видите разницы между грабежом и налогами, — удивилась Тазендра.
— О, нет сомнения, разница есть, но не настолько большая, чтобы волноваться из-за нее.
— Мне кажется, — сказала Ибронка, — что для придворного ваши слова звучат странно.
Пэл пожал плечами.
— Есть разница, — спокойно сказал Айрич. — По закону.
— О, закон, — сказал Пэл, опять пожимая плечами.
— Вы презираете закон, мой друг? — сказал Айрич, слегка улыбаюсь.
— Почти полностью.
— Тогда вы нечего не можете сказать против наших друзей здесь, которые подстрегают путников, чтобы избавить их от кошельков, наполненных монетами, которые те заработали более или менее тяжелой работой?
— Более или менее, — повторил Пэл. — А я спрошу, какой?
— О, что до этого, кто может сказать?
— Точно. Кто может сказать?
— Но тогда, мой дорогой Пэл, не значит ли это, что вы предпочитаете жить в обществе, где вообще нет законов?
— Такого не бывает, — с сожалением возразил Йенди. — Если нет законов, то, как вы понимаете, нет и общества.
— Прошу прощения, мой друг, — сказал Айрич, — но, как мне кажется, вы противоречите сами себе.
— Ни в малейшей степени, — сказал Пэл.
— Я не понимаю.
— Тогда я объясню.
— Очень хорошо, я слушаю.
— Есть законы, другие законы и третьи законы, — мой дорогой Айрич.
— Как, три сорта?
— И даже больше, но давайте упростим ситуацию.
— Я за упрощение, если при этом мы не потеряем смысл.
— Посмотрим.
— Хорошо.
— Во-первых, есть законы природы.
— Я их понимаю.
— Потом есть законы человека.
— И это достаточно ясно. А третьи?
— Законы чести.
— Разве это не часть законов природы?
— Ни в коем случае.
— А законов людей?
— Только частично.
— Тогда продолжайте.
— Итак, мы должны подчинаться законам природы.
— Конечно, как же иначе?
— Точно. Что касается законов людей, которым некоторые подчиняются, некоторые нет, то большинство из нас…
— Да, большинство из нас?
— Большинство из нас ходит по чему-то вроде линии, выбирая для себя, чему подчиняться, а на что не обращать внимание, отбрасывая его как на неудобство.
— Вы так думаете?
— Ну, те кто ел вместе со мной — за исключением вас, конечно — выбрали не обращать внимание законы, которые говорят, что если человек купил фунт бекона за десять пенни, а продал за двенадцать, он заслужил доход в два пенни.
— Мне кажется, это хороший закон.
Пэл пожал плечами. — Возможно. И будьте уверены, если бы такого закона не было, было бы крайне трудно найти того, кто вообще бы захотел продать фунт бекона.
— Это и мое мнение. И тогда?
— И тогда вспомните время, когда мы служили в Гвардии и когда мы встречали множество очаровательных людей, которые искренне верили, что они могут игнорировать закон, требующий платить налоги за азартные игры.
— Я помню.
— И наших друзей гвардейцев, которые чувствовали что, в свою очередь, они могут игнорировать законы, которые говорят, что гвардеец не может отворачиваться от нарушений закона, и некоторые из них брали деньги за то, чтобы смотреть в другую сторону.
— Но вы помните, что я никогда не брал таких денег.
— Вы выше обычного человека, Айрич.
— И?
— И, тем не менее, те, кто брал эти деньги, были хорошими гвардейцами, хорошими Драконлордами и, зачастую, хорошими гражданами Империи.
— А, я вижу куда вы клоните.
— Итак, это достаточно ясно или нет?
— Остались законы чести.
— Точно, Айрич. Законы чести говорят о долге, любви, дружбе и верности, и располагают все эти понятия в замечательном порядке. Законы чести говорят о том, как и что мы должны выбирать, и каким законам человека мы должны подчиняться.
— Вы привели очень сильный аргумент, Пэл. Вы согласны со мной, Тазендра?
— О, да, конечно, конечно. И я даже могу что-то добавить. Долг — это Айрич, Любовь — Кааврен, я — дружба, а Пэл олицетворяет верность. Я права? Именно поэтому мы всегда хорошо ладим между собой.
— Нет сомнения, что вы правы, — сказал Пэл.
— Итак, — продолжал Айрич, — по вашему каждый человек имеет свои законы чести?
— Конечно, — сказал Пэл. — Унаследованные от семьи, заимствованные у друзей, а также у всех тех, с кем он встречается каждый день своей жизни. Конечно за исключением вас, мой дорогой Айрич.
— Я — исключение? — с улыбкой сказал Лиорн.
— Безусловно. Вы родились с законами чести, и они не изменились за все время вашей жизни. Вот почему вы не можете понять их. Вы можете рассказать о вашем собственном чувство чести не больше, чем вы можете рассказать о вкусе вашего языка.
— Я даже не знаю, вы меня слишком хвалите или слишком ругаете.
— Ни то и не другое.
— Но вы считаете, что это дает вам право нарушать законы людей, если вы следуете законам чести?
— Конечно. Не всякий, Айрич, может следовать им обоим сразу. Иногда мы должны нарушить один или другой. Когда вы сталкиваетесь с таким выбором, я знаю, в каком направлении вы пойдете и что сделаете.
— Мой дорогой Пэл, если вы сталкиваетесь с таким выбором, это означает только то, что либо ваш кодекс чести неправилен…
— Да, либо?
— Либо что-нибудь не в порядке с законами.
— О, с этим я согласен.
— Хорошо. Вот видите, я ошибался: я не думал, что мы сможет придти к согласию в таком вопросе.
— Как мы могли не согласиться, Айрич, когда для несгибаемого, высокомерного упрямца вы в высшей степени милы. Я бы сдвинул наши кружки, если бы в вашей было что-нибудь другое, а не вода.
— Как, это мешает вам?
— Очень мешает. Я не люблю бесчестить чувство.
Айрич хихикнул. — Хорошо, я пью вместе с вами, в душе. Но скажите мне…
— Да?
— Не заставило ли вас именно чувство чести оставить службу у Претендента? Или сработала ваша обычная проницательность, и вы поняли, что Зарика обязательно победит?
— Ни то, ни другое. Скорее они привели к тому, что я поддержал Кану; первое потому, что я считал это своим долгом, а второе — потому что я верил, что он победит.
— Хорошо, но что же это было?
— Айрич, вы прекрасно знаете это. Дружба, конечно, и любовь.
— Но тогда получается, что дружба и любовь восстали против чести?
— Дружба и любовь — часть чести. Однако, дружба и любовь действительно могут столкнуться друг с другом, и оба могу вступить в конфликт с долгом. И вот свидетельство — наш бедный друг Кааврен, не говоря уже о его сыне.
Айрич вздохнул. — Я думаю, что вы правы. И чем, как вы думаете, все это закончится?
Пэл покачал головой. — Как раз в этом случае…
— Ну?
— У меня вообще нет никаких идей.
Айрич и Пэл (а также иногда вставлявшая слово Тазендра) разговаривали так, как если бы они были одни в мире, или вернулись в свой старый дом, в котором жили в городе Драгейра, а не сидели вокруг костра вместе с разбойниками с большой дороги, которые, впрочем, хранили почтительное молчание. Ибронка, со своей стороны, глядела на них во все глаза и слушала так, как если бы ей разрешили подслушать разговоры богов — хотя, на самом деле, это разрешено только читателю. И пока этот разговор продолжался, Кааврен и его сын продолжали свою медленную, долгую прогулку.
— Тогда, — сказал Кааврен, — Виконт, объясните мне кое-что.
— Я отвечу на любой вопрос, который вы зададите.
— Что вы хотите?
— Что я хочу?
— Да, Виконт. Какое событие бы вам понравилось?
— О, я бы очень хотел, чтобы вы и Графиня, моя мать, обняли Ибронку, ее мать обняла бы меня, и мы все вернулись в Адриланку.
— Вы думаете, это может произойти?
— Мне это кажется совершенно невероятным.
— Вы очень много просите у меня, Пиро.
— О, напротив, милорд. Я ничего не прошу у вас. Это вы сделали мне честь и попросили меня рассказать вам, что я хочу, вот и все.
— В некоторых отношениях, — сказал Кааврен, медленно выговаривая слова, — я бы предпочел, чтобы я мог не замечать — то есть полностью игнорировать — законы и правила общества, и воспитание, которое получил.
— Только в некоторых отношениях, милорд?
— Вам все кажется совсем просто, не так ли? Вы любите, ваша любовь чиста, и все, что следует из вашей любви, тоже должно быть чистым, а все то, что мешает вашей любви, должно быть злом.
— Милорд Граф, я совсем не такой дурак.
— Но тогда?
— А чем я пожертвовал, милорд? И кому или чему была принесена моя жертва? Кто от этого выиграл и сколько?
— Вы говорите как торгаш.
— Тогда я немного забежал вперед, вот и все.
— Как, вы думаете, что мы все станем купцами?
— Через десять лет разбойник не сможет выжить в этой области. Через сто лет будет невозможно выжить во всей Империи. А через тысячу лет никто не будет способен сказать слово «честь» без гнусной ухмылки на своем лице.
— Виконт, вы действительно думаете, что мы к этому идем?
— Я боюсь, что это может произойти.
— Если так, то мне жалко Айрича.
— И что ты слышишь? — спросил Тсалмот, тоже шепотом.
— Я думаю — о, я боюсь, за нами кто-то идет.
— Ты так думаешь?
— Лошади, я слышу лошадей, они идут за нами.
— Ты, кажется, испугался?
— Да, милорд, а вы?
— Ни капельки. Идем дальше.
— Как, вы не испугались?
— Пока они позди нас, а не перед нами, я хочу идти дальше. Кроме того, я думаю, что ты ошибаешься.
— Вы так думаете? — с сомнением спросил Текла.
— Я не слышу ничего.
— И все-таки…
— Показывай дорогу, мой друг.
— Как хочет Ваше Лордство.
Они проехали еще около мили, и тут Текла опять остановился.
— Ну, что на этот раз? — спросил купец.
— Милорд, на этот раз я убежден, что за нами едут.
— Ты думаешь, это Синий Лис?
— Нет… то есть, я не знаю.
— Но, если это бандиты, почему они не нападают на нас.
— О, что до этого, я не могу сказать. И все-таки…
— Что?
— Я боюсь.
— И все-таки разве ты не сказал, что честому человеку бояться нечего?
— Да, верно.
— А ты честный человек?
— О, что до этого…
— Ну?
— Однажды я смухлевал, играя в карты.
— Ну, это не так-то плохо.
— Вы так думете?
— Если, конечно, это не вошло у тебя в привычку.
— И тем не менее я опасаюсь.
— Хорошо, но если они позади нас, мы не можем вернуться.
— О, точно.
— А если мы останемся здесь, то не сможем добраться до Адриланки.
— Я не могу спорить с Вашим Лордством.
— Тогда вперед.
— И все-таки…
— Иди!
— Да, милорд.
После чего они прошли не больше полумили, прежде чем опять остановились, но на этот раз не по приказу Теклы, а, скорее, по приказу того, кто появился из-за исключительно толстого дерева, которое легко могло скрывать за собой человека даже без помощи почти полной темноты. Услышав повелительную команду, оба, Текла и Тсалмот, отпустили поводья, а Тсалмот совершенно хладнокровно сказал, — Синий Лис, если я не ошибаюсь.
— Так меня иногда называют, сэр, — сказал тот, кто выехал из-за дерева, и в дымном свете фонаря в его руке блеснул обнаженный меч. Более того, за его спиной показались и другие фигуры, в руках которых также свернула сталь.
— Обращайтесь ко мне Ваша Светлость, — сказал купец повелительным, предполагающим уважении тоном — и действительно, этот тон очень отличался от того, каким он разговаривал с Теклой.
— Очень хорошо, — сказал Синий Лис. — Я не против вежливости.
— И так будет намного лучше.
— Но теперь, если Ваша Светлость будет достаточна добра и передаст мне свой кошелек, то она сможет продолжить путь без малейшей задержки.
— Боюсь, — надменно сказал Тсалмот, — что мне в любом случае придется задержаться.
— Неужели? Я искренно надеюсь, что Ваша Светлость не собирается сопротивляться нам. Помимо всего прочего, я не один, мы все вооружены и знаем, за какой конец надо держать меч, и, даю слово, если вы заставите нас понаделать в вас дырок, мы все равно добудем ваш кошелек, оставив вас беднее, чем вы были бы в другом случае, так как мы отнимем не только несколько монет, которое вы везете с собой, но и некоторое количество вашей крови, а может быть и вашу жизнь, которую, я уверен, Ваша Светлость тоже ценит, хотя бы немного.
— Не так много, — сказал его собеседник.
— Но тогда…
— Но вы ошибаетесь, я не один.
— О, Ваша Светлость наверно имеет в виду Джами, вашего друга, который сидит на муле.
— Вы его знаете?
— Достаточно хорошо; он неплохо послужил нам раньше, много раз.
Текла, Джами, поклонился, а купец сказал, — Да, как хорошо иметь друзей.
— Вы так думаете.
— Уверен.
— Не могу не согласиться.
— На самом деле и у меня есть друзья.
— Неужели?
— Точно, уверяю вас. На самом деле я имел в виду именно своих друзей. Так получилось, что у меня их три. — И как только он это сказал, послышался звук приближающихся лошадей, и за ним появилось еще три темных силуэта.
— Свет, — приказал Синий Лис, и два бандита за его спиной зажгли свои фонари, осветив лицо купца.
Синий Лис изумленно уставился на выступившее из темноты лицо купца, и крикнул, — Пэл!
Йенди, одетый как Тсалмот, поклонился ему, не сходя с лошади, как и три неясно вырисовывающихся в свете фонарей всадника, находившихся позади него,
— Здраствуйте, мой сын, — мрачным тоном сказал Кааврен. — Вот мы и встретились.
Семьдесят Седьмая Глава
Как отец и сын разговаривали после долгой разлуки
— Вот мы и встретились, отец, — сказал Пиро дрогнувшим голосом. — Как вы понимаете, я не ожидал увидеть вас.— И вы не рады мне?
— А вы ожидали, что вам здесь обрадуются?
— Я, можно сказать, надеялся.
— Что вам здесь рады, я не могу сказать. Но, по меньшей мере, вы можете спуститься с лошади — или, если хотите, поехать за мной, совсем недалеко отсюда наш лагерь и мы сможем достойно принять вас там.
— Очень хорошо. Благодарю вас за гостеприимство.
Пиро поклонился, не сходя с лошади, повернул в противоположную сторону и медленно поехал впереди, указывая дорогу.
— Если слухи верны, то, насколько я понимаю, вы больше не служите Империи, милорд.
— Слухи верны, Виконт.
— Тем лучше, значит вам не поручали арестовать меня, и мне не надо ломать голову, буду ли я сопротивляться вам или нет.
— А вы бы стали сопротивляться, Виконт?
Пиро пожал плечами. — Я очень рад, милорд, что мне не надо отвечать на этот вопрос.
Как и обещал Пиро, лагерь бандитов находился совсем близко, и через несколько минут они уже были в нем; а Лар, который, как обычно, готовил, был более чем удивлен, когда увидел тех, кто будет ужинать вместе с ними.
— Милорд Кааврен! — крикнул он. — И Ваша Светлость! И… о, мой бог! — После этого взрыва эмоций, заметив, что Мики нет, он смущенно вернулся к своей работе, на этот раз к уходу за вернувшимися лошадьми, так как он всегда заботился о том, чтобы надежно привязать каждую лошадь, обтереть и накормить ее; и только, со своей обычной аккуратностью, закончив с лошадьми, он собирался вернуться к костру, на котором готовилось то, что можно было назвать очень поздним ужином или очень ранним завтраком, потому что у Синего Лиса не было привычки различать эти понятия, а добрый Лар тщательно следовал его примеру.
Пока Текла занимался лошадями, все остальные сидели вокруг костра, за исключением Пиро и Кааврена, которые в почти полной темноте медленно шли по лесу.
Какое-то время они оба молчали, Кааврен, потому что не знал, что сказать — или, во всяком случае, как это сказать; Пиро, потому что искали его, а не он, и он не чувствовал, что должен начать. Тем не менее поток мыслей в конце концов заставил его прервать молчание, — Как вы нашли меня?
— А, вы хотите это знать? — сказал Кааврен.
— Вы должны понимать причину моего любопытства. И, кроме того, я думал, что достаточно хорошо спрятался.
— Вы должны помнить, что у нас есть Пэл, который может найти все на свете.
— А, да, верно. Вы рассказывали мне о нем немало историй.
Кааврен кивнул. — Он провел ваших друзей, Шанта и Льючин. Да, он провел и меня, но я не собираюсь лицемерить и утверждать, будто я не использовал это.
— Я понял. То есть вот как вы узнали, где меня можно найти?
— Да, но пришлось как следует посидеть над картой и понять, какое именно из Графств Мистиваль вы, скорее всего, выбрали. И, конечно, тут главную роль сыграла Тазендра, которая заметила, что из всех них именно это самое подходящее для Синего Лиса.
— Синего Лиса? Но как вам удалось догадаться, что я назвался Синим Лисом?
— Не мне, Айричу.
— Айричу?
— Он говорит на таких языках, о готорых я даже не слышал. Например на старинных языках Драконов, Лиорнов и даже, немного, на Йенди. Он может пищать как Сариоли, мяукать как кот-кентавр, и мычать или выводить трели на десяти или двадцати Восточных языках, на одном из которых ваше имя, которое использовали Шант и Льючин, переводится как Синий Лис.
— А, а, я понял.
— После чего Пэл опять сыграл свою роль, как вы сами видите.
— Да, и разрешите мне сказать, сыграл замечательно.
— Пэл, я уверен, будет рад услышать ваши слова.
— Тогда я скажу ему, если вы разрешите.
— Ничего не имею против.
— Ну, хорошо, теперь я знаю, как вы нашли меня.
— Да.
— Мне осталось только узнать, почему.
— Вы хотите спросить?
— Клянусь Лошадью! Я не только хочу, но, как мне кажется, я уже спросил!
— Да, точно. Вы знаете, что ваша мать скучает по вам.
— Я тоже скучаю по ней.
— Вы поступили очень плохо, когда уехали так далеко от нее.
— Вы поступили очень плохо, когда вы заставили меня сделать выбор между любовью к девушке и любовью к родителям.
— То есть вы любите ваших родителей?
— Вы прекрасно знаете, что люблю.
— Я надеялся на это.
— И?
— И, ну, понимаете ли, на самом деле вовсе не я заставил вас сделать выбор, это мир заставляет делать такой выбор.
— Ах, Отец, вы неправы, когда хотите спрятаться за этими словами, это пахнет низкопоклонством перед общественным мнением.
— Неужел вы осмелились использовать это слово по отношению ко мне?
— Вы сами учили меня, что бывают случаи, когда надо говорить неприятную правду. Можете ли вы отрицать, что сейчас как раз именно такой случай?
— То есть вы считаете, что, несмотря на то, что весь мир смотрит с отвращением на подобные связи, я был не прав, осуждая ее?
— Да, верно, я не отрицаю этого.
— И?
— И именно вы заставили меня понять, что я не могу любить эту женщину так, как я ее люблю, и, одновременно, сохранить вашу привязанность.
— Как, вы так считаете?
— Мне кажется, что в этом вопросе вы тверды, как адамант.
— Да, точно, я былтверд.
— Что?
Кааврен опустил голову. — Давайте поговорим об этом.
— Ча! А я думал, что мы только это и делаем!
— Тогда давайте продолжим.
— Очень хорошо, на это я согласен.
Несмотря на собственные слова, которые он только что произнес, Кааврен обнаружил, что не способен ничего сказать — или, во всяком случае, что его следующие слова надо как следует обдумать, прежде чем произнести. На самом деле он чувствовал, как если бы идет по натянутой провеолоке; ему казалось, что одно неправильно сказанное слово — и он потеряет сына, навсегда. И, тем не менее, он должен был ответить. Пиро, со своей стороны, молчал, разрешая своему отцу подумать, то ли из-за вежливости, то ли потому, что ему было нечего сказать.
В конце концов Кааврен сказал, аккуратно подбирая слова, — А вы думали о том, чтобы жениться на ней, прежде чем предлагать ей жить вместе?
— Нет, — сказал Пиро.
— Итак, вы не думали, что женитьба — то есть соглашение оставаться вместе всю достаточно длинную жизнь — требует некоторого предварительного раздумья?
— Нет, — сказал Пиро.
— Как, нет?
— Я люблю ее. Я не в состоянии представить себе жизнь без нее. Видите ли, такая жизнь не имеет смысла для меня. Что вы сами об этом думаете?
— А что о ваших детях?
— Возможно у нас их не будет.
— Как будет жаль, если у вас не будет детей!.
— Как будет жаль, если я всю жизнь проживу один.
— Ну, это правда.
— Более того, будет еще более жалко, если у меня будут дети от женщины, которую я не люблю.
— Да, и это тоже правда, — согласился Кааврен.
— Или проведу всю мою жизнь с кем-нибудь, к кому равнодушен.
— Да, конечно, не все браки длятся вечно…
— Отец, вы слышали то, что сказали?
Кааврен вздохнул. — Да, простите. Можно ли мне отказаться от моих последних слов?
— Конечно.
— Благодарю вас.
Какое-то время они шли дальше, не выходя из света костра, который горел слева от них.
Пока они разговаривали, не обращая внимания на запах еды, Лар взял тяжелую кастрюлю, и, с помошью Клари, начал раздавать что-то вроде тушеного мяса, приготовленного из норски, клубней и лука, приправленных некоторым специями. Чтобы хватило на всех, Лар долил воды и добавил несколько клубней. Все немедленно набросились на еду, за исключением Айрича, который отказался, сказав, что он не голоден. Когда все уже ели, Лар сходил за вином, которое — не случайно! — оказалось Каавр'ном, и про которое Лар утверждал, что это был хороший год. Сам Лар, Клари и Джами налили его всем за исключением Айрича, который опять отказался, сказав, что не испытывает жажду.
Если кто-нибудь и был смушен отсутствием у Айрича интереса к еде или питью, то только не сам Лиорн: он безмятежно уселся на землю, прислонившись спиной к седлу, скрестил ноги перед собой, на его благородном лице появилась спокойная улыбка, как если бы он был совершенно доволен сам собой, и его не интересовал весь остальной мир, который в настоящий момент энергично жевал и пил, а говорил только о том, насколько замечательно приготовлена еда или требовал еще вина. Джами, все еще униженный тем, как обошелся с ним Йенди, оставался в тени и препочитал не показываться; Лар, со своей стороны, отвечал как на похвалы так и на требования совершенно одинаково: то есть кланялся. А Клари, когда требовалось, разливала вино.
Тазендра, которая всегда ела быстро, первая начала общий разговор, сказав, — Как хорошо опять увидеть вас, мой дорогой Китраан.
— Ну, мне тоже очень приятно видеть вас, и разрешите пожелать вам удачи в предстоящей битве.
— А! — сказала Тазендра. — Так вы считаете, что скоро будет битва?
— Я так думаю, — сказал Китраан.
— И с кем?
— С Претендентом. Видите ли, почти все кругом только об этом и говорят.
— И что они говорят?
— Что тиран должен быть низвергнут.
— Тиран? — спросил Пэл, внимательно слушавший разговор.
— Претендент, — объяснил Китраан.
— А. Я и не знал, что он тиран.
— Ну, — сказал Китраан, пожимая плечами. — Любой, кто попытается захватить силой Орб и потерпит поражение — тиран. По меньшей мере таково общественное мнение.
— То есть если бы он победил, он не был бы тираном?
— Точно. Если бы он победил, тираном была бы Зарика.
Пэл пожал плечами. — Обычно я не обращаю внимание на общественное мнение.
— Пиро тоже, — заметила Ибронка. — Видите ли, я думаю, что это именно то, что он и его отец обсуждают как раз сейчас.
— Это, — сказал Пэл, — или что-нибудь другое, совершенно отличное.
— Да, и пока они говорят об этом другом…
— Ну?
— Кто-нибудь слышал что-нибудь о Ее Высочестве, Принцессе Сеннии?
— Я знаю только то, что она была при дворе, — сказал Пэл.
— А она говорила что-нибудь обо мне?
— Она говорила о вас Ее Величеству, — сказал Пэл, — и выразилась в том смысле, что хотела бы, чтобы вы нашлись, причем в ее словах звучала неподдельная любовь к вам. Но так как я слышал этот разговор находясь на официальной службе Ее Величества, я не могу передать его вам.
— Да, я поняла.
В этот момент Клари обратилась к Айричу, сказав, — Не хочет ли Ваша Светлость немного вина?
Айрич ленивым жестом отклонил предложение и опять вернулся к своим размышлениям.
— Предложите ему воды, — сказал Пэл.
— Не хочет ли Ваша Светлость немного воды? — послушно сказала Клари. — Мы ее берем из чистейшего ключа в двадцати шагах отсюда; из-за этого ключа мы разбили наш лагерь имено здесь, и я могу поручиться за его чистоту.
— Хорошо, — на этот раз сказал Айрич.
Пока Клари бегала, чтобы принести Лиорну кружку воды, Рёаана тихо спросила у Пэла, — Разве Его Светлость вообще отказался от вина?
— Нет, — сказал Пэл. — Но, насколько я могу догадаться…
— Да?
— Я верю, что он не желает есть или пить того, что могло быть куплена на деньги, добытые грабежом.
— А, — сказала Рёаана. — Я и не подумала об этом обстоятельстве.
— А вы, — сказал Китраан. — У вас нет подобных предубеждений?
— О, для меня все по другому, — сказал Пэл. — Как вы понимаете, я ем со стола Ее Величества.
— Да, и?
— Еда для Ее Величества покупается на деньги, полученные от Великих Домов, а Великие Дома получают их как налоги за дома, еду или торговлю.
— Ни и что?
Пэл пожал плечами. — Так что, можно сказать, все, что я ем, приобретено на деньги от грабежа.
— То есть вы не видите разницы между грабежом и налогами, — удивилась Тазендра.
— О, нет сомнения, разница есть, но не настолько большая, чтобы волноваться из-за нее.
— Мне кажется, — сказала Ибронка, — что для придворного ваши слова звучат странно.
Пэл пожал плечами.
— Есть разница, — спокойно сказал Айрич. — По закону.
— О, закон, — сказал Пэл, опять пожимая плечами.
— Вы презираете закон, мой друг? — сказал Айрич, слегка улыбаюсь.
— Почти полностью.
— Тогда вы нечего не можете сказать против наших друзей здесь, которые подстрегают путников, чтобы избавить их от кошельков, наполненных монетами, которые те заработали более или менее тяжелой работой?
— Более или менее, — повторил Пэл. — А я спрошу, какой?
— О, что до этого, кто может сказать?
— Точно. Кто может сказать?
— Но тогда, мой дорогой Пэл, не значит ли это, что вы предпочитаете жить в обществе, где вообще нет законов?
— Такого не бывает, — с сожалением возразил Йенди. — Если нет законов, то, как вы понимаете, нет и общества.
— Прошу прощения, мой друг, — сказал Айрич, — но, как мне кажется, вы противоречите сами себе.
— Ни в малейшей степени, — сказал Пэл.
— Я не понимаю.
— Тогда я объясню.
— Очень хорошо, я слушаю.
— Есть законы, другие законы и третьи законы, — мой дорогой Айрич.
— Как, три сорта?
— И даже больше, но давайте упростим ситуацию.
— Я за упрощение, если при этом мы не потеряем смысл.
— Посмотрим.
— Хорошо.
— Во-первых, есть законы природы.
— Я их понимаю.
— Потом есть законы человека.
— И это достаточно ясно. А третьи?
— Законы чести.
— Разве это не часть законов природы?
— Ни в коем случае.
— А законов людей?
— Только частично.
— Тогда продолжайте.
— Итак, мы должны подчинаться законам природы.
— Конечно, как же иначе?
— Точно. Что касается законов людей, которым некоторые подчиняются, некоторые нет, то большинство из нас…
— Да, большинство из нас?
— Большинство из нас ходит по чему-то вроде линии, выбирая для себя, чему подчиняться, а на что не обращать внимание, отбрасывая его как на неудобство.
— Вы так думаете?
— Ну, те кто ел вместе со мной — за исключением вас, конечно — выбрали не обращать внимание законы, которые говорят, что если человек купил фунт бекона за десять пенни, а продал за двенадцать, он заслужил доход в два пенни.
— Мне кажется, это хороший закон.
Пэл пожал плечами. — Возможно. И будьте уверены, если бы такого закона не было, было бы крайне трудно найти того, кто вообще бы захотел продать фунт бекона.
— Это и мое мнение. И тогда?
— И тогда вспомните время, когда мы служили в Гвардии и когда мы встречали множество очаровательных людей, которые искренне верили, что они могут игнорировать закон, требующий платить налоги за азартные игры.
— Я помню.
— И наших друзей гвардейцев, которые чувствовали что, в свою очередь, они могут игнорировать законы, которые говорят, что гвардеец не может отворачиваться от нарушений закона, и некоторые из них брали деньги за то, чтобы смотреть в другую сторону.
— Но вы помните, что я никогда не брал таких денег.
— Вы выше обычного человека, Айрич.
— И?
— И, тем не менее, те, кто брал эти деньги, были хорошими гвардейцами, хорошими Драконлордами и, зачастую, хорошими гражданами Империи.
— А, я вижу куда вы клоните.
— Итак, это достаточно ясно или нет?
— Остались законы чести.
— Точно, Айрич. Законы чести говорят о долге, любви, дружбе и верности, и располагают все эти понятия в замечательном порядке. Законы чести говорят о том, как и что мы должны выбирать, и каким законам человека мы должны подчиняться.
— Вы привели очень сильный аргумент, Пэл. Вы согласны со мной, Тазендра?
— О, да, конечно, конечно. И я даже могу что-то добавить. Долг — это Айрич, Любовь — Кааврен, я — дружба, а Пэл олицетворяет верность. Я права? Именно поэтому мы всегда хорошо ладим между собой.
— Нет сомнения, что вы правы, — сказал Пэл.
— Итак, — продолжал Айрич, — по вашему каждый человек имеет свои законы чести?
— Конечно, — сказал Пэл. — Унаследованные от семьи, заимствованные у друзей, а также у всех тех, с кем он встречается каждый день своей жизни. Конечно за исключением вас, мой дорогой Айрич.
— Я — исключение? — с улыбкой сказал Лиорн.
— Безусловно. Вы родились с законами чести, и они не изменились за все время вашей жизни. Вот почему вы не можете понять их. Вы можете рассказать о вашем собственном чувство чести не больше, чем вы можете рассказать о вкусе вашего языка.
— Я даже не знаю, вы меня слишком хвалите или слишком ругаете.
— Ни то и не другое.
— Но вы считаете, что это дает вам право нарушать законы людей, если вы следуете законам чести?
— Конечно. Не всякий, Айрич, может следовать им обоим сразу. Иногда мы должны нарушить один или другой. Когда вы сталкиваетесь с таким выбором, я знаю, в каком направлении вы пойдете и что сделаете.
— Мой дорогой Пэл, если вы сталкиваетесь с таким выбором, это означает только то, что либо ваш кодекс чести неправилен…
— Да, либо?
— Либо что-нибудь не в порядке с законами.
— О, с этим я согласен.
— Хорошо. Вот видите, я ошибался: я не думал, что мы сможет придти к согласию в таком вопросе.
— Как мы могли не согласиться, Айрич, когда для несгибаемого, высокомерного упрямца вы в высшей степени милы. Я бы сдвинул наши кружки, если бы в вашей было что-нибудь другое, а не вода.
— Как, это мешает вам?
— Очень мешает. Я не люблю бесчестить чувство.
Айрич хихикнул. — Хорошо, я пью вместе с вами, в душе. Но скажите мне…
— Да?
— Не заставило ли вас именно чувство чести оставить службу у Претендента? Или сработала ваша обычная проницательность, и вы поняли, что Зарика обязательно победит?
— Ни то, ни другое. Скорее они привели к тому, что я поддержал Кану; первое потому, что я считал это своим долгом, а второе — потому что я верил, что он победит.
— Хорошо, но что же это было?
— Айрич, вы прекрасно знаете это. Дружба, конечно, и любовь.
— Но тогда получается, что дружба и любовь восстали против чести?
— Дружба и любовь — часть чести. Однако, дружба и любовь действительно могут столкнуться друг с другом, и оба могу вступить в конфликт с долгом. И вот свидетельство — наш бедный друг Кааврен, не говоря уже о его сыне.
Айрич вздохнул. — Я думаю, что вы правы. И чем, как вы думаете, все это закончится?
Пэл покачал головой. — Как раз в этом случае…
— Ну?
— У меня вообще нет никаких идей.
Айрич и Пэл (а также иногда вставлявшая слово Тазендра) разговаривали так, как если бы они были одни в мире, или вернулись в свой старый дом, в котором жили в городе Драгейра, а не сидели вокруг костра вместе с разбойниками с большой дороги, которые, впрочем, хранили почтительное молчание. Ибронка, со своей стороны, глядела на них во все глаза и слушала так, как если бы ей разрешили подслушать разговоры богов — хотя, на самом деле, это разрешено только читателю. И пока этот разговор продолжался, Кааврен и его сын продолжали свою медленную, долгую прогулку.
— Тогда, — сказал Кааврен, — Виконт, объясните мне кое-что.
— Я отвечу на любой вопрос, который вы зададите.
— Что вы хотите?
— Что я хочу?
— Да, Виконт. Какое событие бы вам понравилось?
— О, я бы очень хотел, чтобы вы и Графиня, моя мать, обняли Ибронку, ее мать обняла бы меня, и мы все вернулись в Адриланку.
— Вы думаете, это может произойти?
— Мне это кажется совершенно невероятным.
— Вы очень много просите у меня, Пиро.
— О, напротив, милорд. Я ничего не прошу у вас. Это вы сделали мне честь и попросили меня рассказать вам, что я хочу, вот и все.
— В некоторых отношениях, — сказал Кааврен, медленно выговаривая слова, — я бы предпочел, чтобы я мог не замечать — то есть полностью игнорировать — законы и правила общества, и воспитание, которое получил.
— Только в некоторых отношениях, милорд?
— Вам все кажется совсем просто, не так ли? Вы любите, ваша любовь чиста, и все, что следует из вашей любви, тоже должно быть чистым, а все то, что мешает вашей любви, должно быть злом.
— Милорд Граф, я совсем не такой дурак.
— Но тогда?
— А чем я пожертвовал, милорд? И кому или чему была принесена моя жертва? Кто от этого выиграл и сколько?
— Вы говорите как торгаш.
— Тогда я немного забежал вперед, вот и все.
— Как, вы думаете, что мы все станем купцами?
— Через десять лет разбойник не сможет выжить в этой области. Через сто лет будет невозможно выжить во всей Империи. А через тысячу лет никто не будет способен сказать слово «честь» без гнусной ухмылки на своем лице.
— Виконт, вы действительно думаете, что мы к этому идем?
— Я боюсь, что это может произойти.
— Если так, то мне жалко Айрича.