Браун Джим. Точка разрыва

глава 2

   Вас приветствует Кей-Ди-Эл-Уай в самом начале десятого часа. С вами Ларри Пеппердин и Хэнк Уильямс-старший…»
   Сколько еще?
   Пятнадцать минут. Перезвоны музыки кантри заполнили ящик, казалось, что они обволакивают холодной жидкой грязью. Уайти Доббс потер рукоятку ножа, потом осторожно ощупал лезвие. Оно было теплым. Что, если они забыли?
   Вдох.
   Не смей думать об этом. Все это плевое дело.
   Он не боялся гроба и не боялся быть заживо погребенным. Во всем была виновата темнота, одиночество среди всех этих воспоминаний, среди мелькающих перед глазами непрошеных сцен.
   Вдох.
   Полиция расценила это как самозащиту. Тело его сестры и перекошенное от побоев лицо Уайти не оставляли сомнений. Но все равно появились вопросы. Он уловил обрывок разговора полицейского с медсестрой в больничном коридоре:
   – … Какой-то кошмарный сон, мужик выпотрошен и разделан – прямо рыбное филе. А кровь, Боже праведный, – кажется, малыш просто купался в ней… Черт, было впечатление, что вся комната раскрашена ею. Двадцать два года на службе, а ничего такого не видел. К тому же, – скептически подвел итог полицейский, – ему всего пятнадцать.
   – А что у него с волосами? – спросила сестра.
   – Были каштановые до вчерашнего дня. Сейчас белый, как лунь. Каждый волосок побелел до корня, как у привидения.
   Через четыре месяца, когда расследование было закрыто и газетчики потеряли интерес к этой истории, семья Доббсов покинула Балтимор и переехала с Восточного побережья на Западное, в штат Орегон. Удивительно, но полицейский вернул нож. Уайти поклялся, что тот никогда не покинет своего хозяина. Никогда.
   Вдох.
   «О погоде на Кей-Ди-Эл-Уай: четырнадцать градусов тепла. А сейчас блок местных новостей…»
   Черная Долина – это вам не Балтимор, но местечко вполне подходило, ведь он уже не был Мелвином: все, включая мать, стали называть его Уайти.
   Несмотря на всю свою ненависть к старику, Уайти унаследовал от него бешеный нрав и его похоть.
   «Кормить змею» – так говорил его отец.
   Уайти Доббс расстался с девственностью в музыкальном классе средней школы днем в пятницу. Девчонка попалась упорная.
   Клик.
   Флип.
   Но нож ее убедил.
   На тот момент с убийства его тети прошло всего шесть часов. Он еще пальцами чувствовал, как душил ее подушкой, ощущая особое возбуждение.
   Полиция установила, что тетя умерла во сне. Им досталось небольшое наследство плюс дом, а это означало, что его мать могла спокойно продолжать пить, предоставив Уайти его собственным планам.
   Из своих ночных походов он приносил карманные деньги. Было немало развлечений. Приблизительно раз в две-три недели Уайти выбирал дом, иногда в Черной Долине, но чаще в других городах, пробирался внутрь, когда там никого не было или хозяева спали, забирая те вещи, которые можно было спрятать в миртовой роще. Иногда он овладевал женщиной, если она жила одна или ее отец или муж отсутствовал. По его подсчетам их набралось уже восемь после музыкального класса, восемь разных женщин – и ни одного сообщения в полицию. Нож иногда мог быть очень убедительным.
   «Если вы хотите получить качественное обслуживание и дружескую финансовую поддержку, приходите в Фермерский и лесопромышленный банк, который существует в Черной Долине уже тридцать пять лет», – квакало радио.
   Не так уж давно.
   Вдох.
   Он снова начал хихикать. Если это самое ужасное, что они могли придумать, они и впрямь слизняки.
   А что, если они навсегда погребли его на вершине холма? Черт, они же оставили ему баллон с кислородом и радио, во имя всего святого?!
   Холм Хокинса.
   Надеялись испугать его? Ну да, до него тоже доходили эти россказни… Высоко над городом, в обрамлении лесов, с лысой вершиной, на которой росла лишь чахлая трава, возносился холм Хокинса – источник слухов и легенд.
   Отравленная земля, танцующие привидения, проклятый холм.
   Да ладно.
   По радио Ларри Пеппердин сообщал последние местные новости, что-то о собрании городского совета, потом о каком-то происшествии на дороге в город…
   Вдох.
   Холм Хокинса.
   Что-то холодное коснулось его ноги. Уайти Доббс взвизгнул под своей воздушной маской.
   Что за черт? Холодный рассудок изменил ему, в мозгу засверлила назойливая мысль. Крысы? Змеи? Еще хуже? Неужели что-то могло проникнуть в закрытый гроб? Левой рукой он ощупал ногу. Всего несколько капель воды. Он потрогал обшивку крышки – мокрая. Гроб протекал!
   «Надо будет пожаловаться в похоронное агентство Перкинсов, – он засмеялся, забыв свою минутную панику. – Наверное, идет дождь. Льет как из ведра, раз дошло даже сюда».
   Странно, но радио о дожде умолчало. Новости закончились. Долли Партон запела разбитную песенку.
   Что, если гроб и дальше будет протекать? Наполнится водой?
   Вдох.
   Он сложил нож, потом снова выпустил лезвие.
   Клик.
   Флип.
   Звук успокоил его.
   Нет, волноваться не из-за чего. Его время еще не истекло, а кроме того, у него оставался кислород. Даже если этот дурацкий гроб наполнится водой, он сможет продолжать дышать – ведь воздушный баллон непроницаем.
   Уайти захихикал под маской.
   Музыка по радио перестала играть.
   – Это Ларри Пеппердин, и на Кей-Ди-Эл-Уай срочные новости. Свежая информация об инциденте на Ривер-роад…
   Время почти вышло. Можно послушать.
   – Полиция штата Орегон теперь с точностью утверждает, что все четыре человека погибли после того, как их машину сбил поезд на железнодорожном переезде к западу от города…
   Вдох.
   – Личности погибших установлены. Это… Вдох.
   – …Мейсон Эванс…
   Мышцы его руки свело судорогой.
   – … Клайд Уоткинс…
   Сильная дрожь прошла по спине.
   – …Натан Перкинс…
   Он принялся дышать прерывисто, истерически захлебываясь.
   – …и Джон Эванс… Сердце оледенело.
   – …О смерти всех четверых уже сообщено родственникам. Полиция считает, что катастрофа произошла из-за того, что подростки проигнорировали сигнальные огни…
   Радио продолжало говорить, но Уайти больше не слушал.
   Единственные, кто знал о нем, о том, где он был, единственные, кто мог освободить его, погибли.
   Ему казалось, что мозг высох. Мысли растворились, понимание исчезло, выдержки не существовало. Мир уменьшился до всепоглощающей темноты крышки.
   Он уронил нож и уперся в крышку гроба обеими руками, надавливая изо всех сил, каждой клеточкой своего тела. Пока руки не задрожали, а суставы не захрустели.
   Крышка оставалась неподвижной.
   Вдох.
   – У нас есть обряд посвящения, – говорил Джон Эванс. – Чтобы знать, на что ты способен.
   А теперь Джон мертв, Мейсон Эванс мертв, Клайд Уоткинс мертв, Натан Перкинс – тоже. И никто не знает, где находится Уайти Доббс. Никто не знает, что он зарыт заживо на вершине холма Хокинса.
   А скоро и Уайти Доббс будет мертв.
   Кровь текла яростным и неослабевающим потоком. Джина Линн Блэкмор приложила руку к носу в слабой попытке остановить этот натиск. Ее ладонь моментально наполнилась красной жидкостью.
   – Плохо дело, очень плохо, – прошептала она. Джина вытащила сверток бумажных салфеток из буфета.
   – Очень плохо, – повторила она. – Такого не бывало со времен… пожара в шестьдесят восьмом.
   Голос ее был слаб и прозрачен, как взмах крыльев бабочки. В тот день начальная школа Черной Долины исчезла в языках желто-красного пламени. Погибло семьдесят два ребенка. Причину так никогда и не установили.
   – Все то же самое. Это Божественное чудо, что еще кто-то спасся, – говорил отец, крепко прижимая ее к себе.
   Джина тогда училась только в третьем классе, но она понимала, что это не чудо: причиной всему была кровь. Она хлынула, как и сегодня, без предупреждения, без остановки… и… Что «и…»?
   Джина знала – что. Тогда кровь пошла так же и появилось то же ощущение. Джина выбежала из класса, помчалась в туалетную комнату. Оказавшись в коридоре, поняла, что ощущение усиливается. Она затихла, прислушиваясь к голосу крови, лицо ее было белым, а руки и платье окрашивались алым. Потом она потянулась и нажала окровавленными пальцами на сигнал аварийной тревоги.
   Впоследствии никто даже не подумал, что сигнал прозвучал за три минуты до начала пожара. Но когда огонь вспыхнул, то в миг охватил здание, так что от трех минут было мало пользы. Не все смогли выбраться.
   Но ее класс выбрался.
   Сколько бы еще могло погибнуть, если бы не…
   Кровь.
   Джина ни единой душе не сказала. Да и кто бы поверил? Рожденная и выросшая в тени холма Хокинса, уже в таком возрасте она считалась маленькой ведьмой. Иногда Джина и сама в это верила. Возможно, это была просто мечта, детская фантазия, желаемое принималось за действительное. Она перетасовывала свои воспоминания, где ей отводилась роль героини, своеобразная дань травме. Глубоко в душе она все же знала правду.
   Давным-давно, давным-давно…
   Кровь была лишь иллюзией, далеким ночным кошмаром, ничем больше… До сегодняшнего дня.
   Небо содрогалось, дождь лил все сильнее.
   Происходило что-то ужасное.
   – Что? – спросила она.
   Но на этот раз кровь хранила молчание.
   Уайти Доббс очнулся. Он потерял сознание от изнеможения и страха, которые погрузили его в непроглядную бездну, темную, как сама могила.
   Сколько это продолжалось? Сколько осталось воздуха?
   Он схватил молчавшее радио и до упора повернул ручку звука – ничего не произошло. Батарейки сдохли.
   – Скоро и я умру. Вдох.
   Он чувствовал сырость – гроб все протекал. Нет, влага была слишком теплой для дождя. Просунув руку в пах, он понял, что помочился в штаны. Не имеет значения. Многие вещи не имеют значения, когда тебе предстоит умереть. Его сердце билось от ярости и страха.
   Он принялся колотить крышку гроба, вскрикивая при каждом ударе.
   Клик.
   Флип.
   Он вонзил нож в крышку, глубоко загнав лезвие в дерево. Должно быть, слишком глубоко. Но адреналин, наполнявший мышцы, позволил ему вывернуть нож. Он вонзал его снова и снова. Каждый раз нож вгрызался в обшивку, кромсая кружева, выдалбливая твердый потолок.
   Лезвие погружалось все глубже и глубже.
   Потом оно застряло. Он тянул изо всех сил обеими руками.
   Треск.
   Рукоятка оказалась у него в руках, а лезвие было похоронено в крышке.
   – Нет, нет, нет! – верещал Доббс, молотя по крышке голыми руками, вкладывая в каждый удар всю мощь.
   Плоть против дерева. Плоть против дерева.
   Что-то теплое брызнуло ему на руки. Кровь. Он сделал из своих рук отбивные, но крышка не сдвинулась ни на йоту.
   – Я мог всех их убить! Я мог всех их убить!
   Теплая кровь заливала его лицо, пока он бомбардировал крышку, и каждый толчок приносил ему жгучую боль. Уайти не обращал внимания. Боль означала, что он еще жив.
   Если бы он взглянул на себя в зеркало, то вряд ли узнал бы свое отражение. Его глаза стали огромными, как плошки, испещренными темными сплетениями сосудов, искалеченные руки истекали кровью. Красные ручьи сбегали по рукам. Красные капли на его лице, зубах, мертвенно-белых волосах…
   Боль была повсюду. Руки перестали двигаться, не в состоянии больше быть продолжением его ярости и отчаяния.
   Тишина.
   Безмолвие в тысячу раз более громкое, чем сильнейший звук, потрясавший, когда-либо мир. Звук пустоты, конца, смерти.
   После…

глава 3

   20.33
   Она так и не пришла. Ее смена окончилась больше двадцати минут назад, однако Джуди Пинбрау так и не появилась. Неужели она злилась? Неужели в предпоследний уикенд был единственный и последний шанс Дина?
   А теперь, когда он упустил его, она потеряна навсегда? И теперь он обречен на неполноценную жизнь? Дин не мог представить будущее без нее.
   Где же она?
   Жаровня издала протяжный, врезающийся в мозг звук. Он машинально откинул металлическую корзину и выгрузил картофель фри. Заплакал ребенок. Мать бормотала что-то успокаивающее. Мужчина с длинными каштановыми волосами, бородой и усами оккупировал заднюю кабинку, он проталкивал соломинку то вниз, то вверх через пластиковую крышку огромной порции содовой, сопровождая это занятие невыносимым скрипом.
   И все же ее не было.
   Дверь открылась. Дин в надежде поднял глаза.
   Вошли Джон Эванс, Мейсон Эванс, Клайд Уоткинс и Натан Перкинс. Компания. Они были вместе с начальных классов школы. Дин хорошо знал каждого, знал их причуды, симпатии и антипатии, так же как они понимали его собственные. И чутье подсказало ему, что случилось что-то не то.
   Лицо Натана имело землистый оттенок, Мейсон и Клайд явно были довольны собой, а Джон напоминал сфинкса.
   Они стряхнули капли дождя и сели за стол недалеко от стойки. Как обычно. Клайд заказал всем кока-колы, включая порцию для Дина.
   – Ничего, если я передохну, мистер Двайер? – спросил Дин управляющего.
   – Конечно, конечно. Торговля все равно замерла, как могилы на кладбище.
   Клайд и Мейсон переглянулись. Они кивнули и подавились смешком.
   Дин пододвинул пластиковый стул к столу и обернулся к Джону.
   – Недавно заходил Ларри Пеппердин. Он спросил, не в курсе ли я, как все прошло.
   Джон кивнул легким движением головы, как будто письмо скользнуло в почтовую щель.
   – Он, кажется, удивился, что я не понял, о чем идет речь, – продолжал Дин.
   – Угу.
   Клайд и Мейсон покончили с напитками, на лицах у них отпечатались улыбки. Натан попытался перенять их энтузиазм, но безуспешно. Наоборот, он производил впечатление человека, затаившего душевную боль.
   – Ладно, так какого же черта происходит? – спросил Дин. Клайд и Мейсон фыркнули. Из горла Натана вылетел какой-то блеющий звук.
   – Скажите мне сейчас же или…
   – Или что? – с вызовом спросил Мейсон. – Что ты мне можешь сделать?
   – Эй, эй, полегче, мальчики, – вмешался Натан. – Давайте же, умерьте пыл. Никаких драк в группе. Мы команда. Великолепная пятерка, помните?
   Великолепная пятерка. Дин улыбнулся.
   Спросите любого члена группы, что это значит, и вы получите противоречивые ответы. Красавчик Клайд утверждал, что это, мол, благодаря тому, что они фотогеничны. (Совсем нет.) Мейсон, помешанный на машинах, приписывал все бешеной скорости езды и жизни. (Вовсе нет.) В то же время Натан, самый тихий из них, говорил, что это потому, что они спасли группу болельщиков во время того таинственного пожара, призванного опустошить Черную Долину. (Хотелось бы, чтобы это было так!)
   Как бы там другие ни считали, Дин знал правду. Поэтому никогда не уставал улыбаться, слыша это название.
   – Натан прав, – сказал Клайд. Он поднял руку и растопырил пальцы. – Великолепная пятерка все еще жива. Великолепная четверка уже ничто.
   Дин расслабился:
   – Ты говоришь, как Уайти Доббс.
   Улыбка Клайда увяла. Натан нервно дернулся на своем месте. Джон Эванс уставился в пространство отсутствующим взглядом, затем сказал:
   – Смешно, что именно сейчас ты упомянул Доббса. Уайти Доббс?
   Девяносто девять Эйнштейн.
   – Мы похоронили его на вершине холма сегодня вечером, – спокойно сказал Джон.
   Мистер Двайер опустил корзинку с нарезанным картофелем в разогретое масло. Раздалось шипение, как будто потревожили клубок змей.
   Джина Блэкмор умирала. Этот факт был так же очевиден, как жесткий холодный пол под ее спиной, как падающий дождь на улице. Кровь не остановится. Джина пыталась позвать на помощь, но телефонная линия испортилась.
   Буря.
   Может быть, соседи? Она пробралась к входной двери, но бессильно упала в проходе. Дождь плескался снаружи, ударяя в стекло.
   Перед ее глазами было небо, испещренное венами молний поверх черных, тучных облаков.
   Буря и кровь, и немощь. Все смешалось. Каким-то непостижимым образом.
   Умереть от потери крови здесь, в моем собственном доме. Боже, Джо же сойдет с ума!
   Муж работал в ночную смену и не должен был вернуться раньше полуночи. «Сколько крови натечет к тому времени?» – подумала она.
   Ее мысли становились все более несвязными и прерывистыми.
   – Мамочка?
   Тоненький тихий голосок привлек ее внимание. Она попыталась повернуть голову, но не смогла.
   – Пайпер? – произнесла Джина, даже не понимая, действительно ли она говорила или только мысленно.
   Пайпер, ее четырехлетняя дочка, давно должна была спать в кровати невинным сном младенца.
   – Мамочка, что случилось?
   Белые зубцы молний озарили лицо Джины, небеса ревели, как раненый зверь. Что-то прикоснулось к ее затылку, тоненькие пальчики перебирали волосы.
   – Мамочка больна?
   – Пайпер. Нет, дорогая, возвращайся в постель, – Джина захлебнулась собственной кровью.
   – Мамочка, вставай.
   – Все в порядке, дорогая, иди, спи. Мамочка просто отдыхает.
   – Я боюсь.
   – Это всего лишь буря… – она с трудом выталкивала слова из горла. – Не бойся.
   – Я не боюсь бури, – сказала Пайпер, вставая между лежащей матерью и открытой дверью.
   Сверкнула молния. Джина увидела дрожащий силуэт дочери.
   – Боюсь, что-то плохое, – сказала Пайпер, поворачиваясь лицом к матери.
   Тонкая струйка крови стекала из ее носа.
   – Пайпер? Небеса извергались.
   Огромный зигзаг – продолжительная, устойчивая вспышка, ярче солнца, но лишенная тепла. А в дверном проеме? Позади ее ребенка? Мужчина.. Мужчина?
   Джоэл? Нет, это не ее муж. Длинные волосы, борода. Она раскрыла губы, чтобы позвать на помощь, произнести хоть слово. Кровь хлюпала у нее в горле, мешая говорить, лишая воздуха. Потом пришла темнота. Вспышка исчезла.
   – Мамочка! Мамочка! Что-то плохое!
   Она еще различала плач дочери, неясный и растворяющийся в шуме грома.
   – Мамочка… Мамочка… Мамочка…
   Необычайно яркая, ослепительная вспышка молнии разрезала темноту ночи. Мейсон Эванс ударил по тормозам. «Шевроле» заскользил по обильно политой дождем дороге, сворачивая на обочину. Молния держалась на небе. Дин увидел открытое поле, столбы изгороди с украшениями из колючей проволоки, скотину с поднятыми мордами и расширенными от страха глазами – плоскую картину, выхваченную электрическим разрядом.
   Молния держалась.
   «Невероятно, – подумал Дин, мысленно отсчитывая время. – Вспышка вечного огня?»
   Он отчетливо видел струи серого монотонного дождя, сочные сорняки, колышущиеся на ветру, ворону, стремительно улетавшую прочь.
   А молния все еще держалась.
   Громыхнул гром, потрясший машину, дорогу, весь мир.
   Тьма хлынула с удвоенной силой, как океан, заполняющий вновь образовавшуюся впадину.
   – Какого дьявола, что это было? – спросил Мейсон. Дин почувствовал, как у него сердце бьется в горле.
   Больше полуминуты. Вспышка молнии освещала небо больше полуминуты. Невозможно. Невозможно.
   Мейсон заморгал, как ребенок, которого разбудили.
   – Боже! Парни, вы это видели?
   – И слепой бы увидел, – отозвался с заднего сиденья Джон. – Если вы не хотите, чтобы Натан и Клайд въехали в нас на похоронной развалюхе, предлагаю двигаться дальше.
   Мейсон Эванс дал полный газ и выровнял машину.
   – Дьявольщина какая-то. Как могла молния столько светить? Как?
   «Научно все объяснимо. Нет загадок во Вселенной, – думал Дин, – просто к задачам еще не найдено ответов».
   – Она и не светила, – ответил он. – Вернее, это была не одна вспышка, а серия вспышек, следовавших одна за другой непрерывно, так что создалось впечатление одной молнии.
   Мейсон давил на газ, все еще не отводя взгляда от неба, вздрагивая при каждой новой вспышке.
   Дин совершил нечто, что до этого ему и в голову не приходило делать: он раньше ушел с работы. Его менеджер был свой парень, но Дин все еще волновался из-за того, что оставил дежурство. Или на самом деле его волновало то, что он упустил шанс увидеться с Джуди? Воспоминание об улыбке Джуди как навязчивое видение возникало у него в голове. Ее капризные холодно-голубые глаза, нежные щеки и дерзкий нос в обрамлении золотисто-светлых волос.
   Дин выкинул мысли о Джуди Пинбрау из головы, сконцентрировавшись на разговоре, ведь Джон рассказывал ему об обряде посвящения Уайти Доббса.
   – Запись? Так, я понимаю, Ларри внес свою лепту? Он сделал запись? – спросил Дин.
   Звезды и луна исчезли. Молния высветлила массивные тучи. Воздух был беспокоен и полон запахом озона.
   – Да, потом я выпотрошил старое радио и встроил туда магнитофон. Здорово сработано, ага? – сказал Мейсон.
   Его застенчивость как рукой сняло. Он развязно вел машину, крутя руль залихватскими быстрыми движениями. Перекрестные огни мелькнули на асфальтовой дороге и исчезли в ночи.
   – Вы больные, вот это точно.
   Мейсон проигнорировал выпад, выставляя напоказ свою сообразительность и удаль.
   – Тебе лучше послушать. Ларри создал целое часовое радио-шоу – песни, финансовые сводки, полный комплект.
   – В том числе и новости, – подытожил Дин.
   Мейсон ухмыльнулся. В тусклом свете огней приборной доски его зубы светились фосфорическим блеском и были испещрены тенями. Крепыш Джон Эванс сидел, откинувшись, на заднем сиденье, скрестив руки, молчаливый, как изваяние.
   – И в этом блоке новостей, – продолжал Мейсон, – говорится, что произошла автомобильная катастрофа, в которой погибли Джон, Клайд, Натан и я. Мы мертвы, мать твою, парень.
   Мейсон удоволетворенно крякнул, отпустил руль и, соединив ладони мясистых рук, как будто поаплодировал себе.
   – Этот выродок похоронен заживо. Он думает, что те, кто знал, где он, мертвы. Ого! Отлично, правда?
   Дин Трумэн вдруг почувствовал смутное опасение – как будто кто-то провел зазубренным лезвием по его спине.
   Дорога пошла в гору, взбираясь по склону холма Хокинса.
   Гнев переполнял Дина. Он закрыл глаза и попытался подавить эмоции. Когда он заговорил, его тон был сдержан.
   – Зачем? Просто скажите мне зачем. Джон? Я думал, что вы просто дурака валяете, возясь с таким подонком, как Доббс. Но, клянусь, он опасен. Серьезно. Он не из тех, с кем можно играть. А так, – Дин повел рукой, – все, что вы сделали, разозлит его.
   Капли дождя, серебрящиеся в вихрях дворников, ударялись в ветровое стекло.
   Дин покачал головой:
   – Зачем вы придумали такую глупую… бесчеловечную штуку?
   – Потому что, мы не могли убить его, – прошептал Джон на заднем сиденье.
   Молния залила светом небо, озаряя лицо Джона. Он был серьезен. По спине Дина неожиданно пробежал холодок, заставивший его содрогнуться. Случилось что-то ужасное.
   – Я тебя не понимаю, Джон, и вообще ни черта в этом не понимаю. Никто не заслуживает такого обращения.
   – Скажи об этом Джуди, – еле долетел до Дина шепот Джона, но ему показалось, что звук этого имени ударил ему в уши.
   – Джуди?
   – Скажи ему, парень, – настаивал Мейсон.
   Дин ощутил, как его периферическое зрение заслоняет туманная боль. Странное, нереальное предчувствие усиливалось с каждым ударом сердца. Ему хотелось помешать Джону Эвансу сказать то, что он собирался.
   – Этот ублюдок изнасиловал ее. Уайти Доббс изнасиловал мою сестру – он изнасиловал Джуди.
   Мир Дина Трумэна сузился, превратившись в статичное серое пятно. Он закусил губу, пока не почувствовал, как течет кровь, но солоноватый привкус растворился в вихре его чувств.
   Дождь пошел еще сильнее.
   В темноте Джон Эванс рассказал всю историю. Он первым заметил что-то неладное в предпоследнее воскресенье, когда лучезарная улыбка Джуди исчезла. Сначала он подумал, что причиной тому было окончание школы. Она ведь любила школу. Может, она испытывала печаль потому, что Дин уезжал в колледж. Но в понедельник она опять не пришла в школу, то же самое произошло во вторник. До той поры у Джуди Пинбрау были самые высокие показатели по посещаемости.
   Несмотря на то что Джуди была не родной его сестрой, у Джона с ней сложились доверительные отношения. При всей разнице характеров они оба отличались чувством ответственности. Именно Джуди вытаскивала его из депрессий, заставляя говорить о своих проблемах, и мир снова оказывался весьма сносным местом. Но теперь пришла очередь Джона.
   Он потребовал объяснений. Она сначала притворилась больной, затем утомленной. Но сколько ни силилась, не могла выдавить из себя улыбку. Правда вылилась наружу вместе со слезами.
   – Это произошло две недели назад, в субботу, – сказал Джон. – После того как она оставила тебя в баре. Она припарковалась позади цветочного магазина. И там ее ждал Доббс.
   Дин закрыл глаза. У него пересохло во рту, в горле першило. Он слушал спокойно, хотя с удовольствием заткнул бы уши.
   Джон рассказывал, как Доббс напал на Джуди сзади, зажав ей рукой рот и заглушив крики, как она услышала тихий, но завораживающий звук, едва различимый за бешеными ударами ее сердца.
   Клик.
   После что-то холодное и острое коснулось ее шеи. Уайти сказал, что у ножа есть имя – Молния, что он его лучший друг и что, если она не сделает все, чего Доббс попросит, он собирается дать своему другу отведать внутренностей хорошенькой маленькой девочки. Затем Доббс отволок ее к мусорным бакам и там, на куче пустых коробок и увядших цветов, овладел ею.
   – Почему ты не сказала мне или папе или не пошла в полицию? Ради всего святого? – допрашивал Джон сестру.
   – Потому что вы бы попытались убить его, но не смогли бы, – отвечала она без энтузиазма.
   Джон готов был лопнуть от ярости, но слезы Джуди привели его в себя. Если он хотел что-то сделать, нужно было держать себя в руках. А потом она взяла с него обещание, что ни он, никто другой и пальцем не тронет Уайти Доббса, что они не причинят ему физического вреда.