Страница:
— Приступайте, — сказал Уотлин, и Нора, кончив что-то записывать, положила ручку и ободряюще улыбнулась своей свидетельнице.
— Пожалуйста, назовите ваше имя.
— Аманда Джексон.
— Но разве все называют вас не Менди?
Это был наводящий вопрос. Идиот тут обязательно заявил бы протест. Генри хранил молчание.
— Где ты живешь, Менди?
Менди назвала своей домашний адрес. Нора подчеркнула, что это в Сан-Антонио.
— Ты замужем?
— Нет, мэм. Мой муж умер.
— А дети у тебя есть?
— Двое. Мальчик и девочка. Старшему ребенку двенадцать.
Впервые в голосе ее прозвучали какие-то живые ноты.
Создалось впечатление, что она хотела сказать что-то еще, но снова заставила себя ожесточиться и замолчала.
Эти вступительные вопросы кажутся тривиальными, но они чрезвычайно важны. Когда я работал третьим помощником прокурора, наш тогдашний первый помощник говорил: «Дело бывает выиграно или проиграно уже к тому моменту, когда ваша лучшая свидетельница назовет свое имя и ответит на вопрос о своем семейном положении. Как раз столько времени требуется присяжным на то, чтобы решить, нравится она им или нет. А когда присяжные идут голосовать за обвинительный вердикт, они всегда голосуют за того, кто им понравился».
— Где ты работаешь, Менди?
— В «Гранд-билдинг» на Луп. В этом здании десять или двенадцать разных компаний.
— И в чем заключаются твои служебные обязанности в «Гранд-билдинг»?
— Я уборщица.
— А чем ты еще занимаешься, помимо работы и воспитания детей?
— Я учусь в университете Тринити. Мне осталось немногим больше двух лет.
Я попытался прочитать что-нибудь по лицам присяжных и не смог. Не знаю, с чего они взяли, что должны выглядеть абсолютно безучастными во время свидетельских показаний, но обычно они так и делали.
— Ты работала тринадцатого апреля этого года?
— Да, мэм.
— В какое время?
— Я была на работе утром того дня, а потом вернулась туда ближе к вечеру. Словом, в тот день я работала допоздна. Обычно я этого не делаю. К этому времени я стараюсь быть дома, чтобы поужинать вместе со своими детьми.
— Знаешь ли ты человека по имени Дэвид Блэквелл?
— Да.
Очень сухо. Теперь она уже не смотрела на Дэвида, она смотрела исключительно на Нору, руководимая ею. Голос ее был так ровен, как я только мог надеяться.
— Он тоже работает в «Гранд-билдинге»?
— Да.
— Ты была с ним в дружеских отношениях?
Свидетельница издала звук, выражавший ее недоверие к серьезности вопроса.
— Я уборщица. А он сотрудник компании.
Мне понравилась ее обидчивость.
— Ты убирала кабинет мистера Блэквелла в тот вечер?
— Да. Этот кабинет оставался одним из последних, которые мне еще предстояло убрать.
— Сколько было времени, когда ты пришла туда?
— Часов восемь, вероятно. Может быть, больше.
— Много ли людей находилось в здании в тот вечерний час?
— На том этаже — ни одного человека. Я очень удивилась, увидев там кого-то.
— Какой это был этаж?
— Я не совсем уверена. Один из верхних.
— Этот этаж был хорошо освещен?
— Да.
— Там было светло, как днем?
— В некоторых комнатах горел свет. В некоторых было темно. По-разному.
— А что касается кабинета Дэвида Блэквелла? Опиши нам его офис, пожалуйста.
Ее взгляд поднимался все выше по мере того, как она вспоминала внутренний вид помещения. До сих пор это было единственным подтверждением, что Менди Джексон свидетельствует скорее по памяти, чем рассказывает заученное наизусть.
— Там большая главная комната с картотечными шкафами и двумя письменными столами секретарей. Позади три кабинета поменьше, и у каждого своя дверь. В тот вечер свет горел только в большой комнате, поэтому было немного темновато.
— А в тех кабинетах, которые поменьше?
— Двери двух были закрыты, в третьем было темно, но дверь его была открыта.
— Скажи, Дэвид Блэквелл, тот человек, о котором мы говорили, присутствует сегодня в этом зале.
— Да.
— Не могла бы ты как-то указать нам на него, назвав какие-либо предметы его одежды, так чтобы мы поняли, кого именно ты имеешь в виду?
Она указала:
— За тем столом. Он в синем костюме и полосатом галстуке.
Нора обратилась к судье Уотлину с просьбой, чтобы в протоколах суда было отражено, что свидетельница опознала обвиняемого. Судья разрешил сделать это. Некоторые обвинители предпочитают дождаться, когда пострадавшая закончит свои показания, и лишь потом просят ее идентифицировать обвиняемого. Нора сделала это раньше и по вполне понятным соображениям. Она больше не хотела упоминать о Дэвиде как о мистере Блэквелле.
— Где находился обвиняемый, когда ты вошла в офис?
— Сначала я его не заметила. Я зашла за один из секретарских столов, чтобы достать мусорную корзину. Когда я потянулась за ней, то услышала позади какой-то звук, я обернулась... и, вероятно, вскрикнула, потому что он напугал меня. Я не знала, что в комнате кто-то есть.
— Где стоял обвиняемый?
— В дверях маленького кабинета. Было темно, поэтому я не могла видеть его лица.
— Он что-нибудь сказал?
— Он сказал: «Все в порядке, Менди, это всего лишь я». Что-то наподобие этого.
— Ты узнала его голос?
— Не совсем. Но я догадалась, кто это, по тому, в чьем офисе была и как этот человек выглядел.
— Как он выглядел, Менди? Во что он был одет?
— Он был в костюме, но без пиджака. Он выглядел немного... ну, словно для него это был долгий день.
— Сказал он еще что-нибудь?
— Он сказал что-то вроде того, что рад меня видеть, потому что ему надоело быть единственным живым существом во всем здании.
— А что ответила ты?
— Я сказала, что уже слишком поздно для того, чтобы люди работали, в это время им следует быть дома со своими семьями.
— Он по-прежнему стоял в двери?
— Да. Только он прислонился спиной к косяку. Его голос звучал как-то странно.
— В чем заключалась эта странность, Менди?
— Как будто он был пьяным или невыспавшимся.
— Что произошло дальше?
— Я наклонилась снова, чтобы вытащить мусорную корзину и отнести ее к своей тележке. А он сказал: «Оставь это, почему бы тебе не отдохнуть?»
Нора ничего не записывала. Она вся подалась вперед, заинтересованная, будто слушала рассказ своей подруги. Она задала свидетельнице сторонний вопрос, именно так, как иногда это делают подруги, беседуя между собой:
— Как ты была одета, Менди?
— На мне было что-то вроде униформы, которую нас там заставляют носить. Просто черная юбка и белая блузка.
Нора извлекла названные предметы из бумажного мешка, который стоял у ее ног. Затем она отнесла эти вещи к столу секретаря суда, где к ним прикрепили опознавательные ярлычки. Присяжные выпрямились в своих креслах. Наконец-то для них появилось нечто, на что можно было посмотреть, а не один только монотонный гул свидетельских показаний.
— Это зарегистрированные обвинением вещественные доказательства номер восемнадцать и номер девятнадцать, Менди. Скажи нам, что это за предметы.
— Юбка и блузка, которые я носила.
— Они сейчас находятся в том же состоянии, в каком были, когда ты вошла в тот офис?
— Нет, мэм. На блузке не хватает нескольких пуговиц, а на юбке сорвана молния.
Она снова взглянула на Дэвида. На этот раз ему удалось не отвернуться.
— Ваша честь, я предъявляю это в качестве доказательств, — сказала Нора.
Генри был на ногах, прежде чем она передала ему эти вещи.
— У защиты нет возражений.
— Доказательства принимаются, — скучающим голосом объявил Уотлин.
Он воспринимал все это как составную часть судейского долга.
Нора все еще не передала вещи присяжным. Она оставила их на полке напротив судейской скамьи, они выглядели сильно помятыми. Нора продолжила опрос.
— Итак, обвиняемый предложил тебе сделать перерыв. Что ты ему ответила?
— Я сказала, что очень занята. Хочу закончить работу.
— И что тогда сделал он?
— Я стояла рядом с тележкой, высыпая мусорную корзину, и он подошел ко мне сзади. Я даже не слышала его шагов, поэтому сразу отскочила в сторону.
— Почему? Он прикоснулся к тебе?
— Он взял меня за руку. Прямо под локтем. И я снова отшатнулась. Тогда он сказал: «Чего ты испугалась?»
— Ты была напугана?
— Честно говоря, он заставил меня понервничать, подойдя так незаметно и стоя так близко. Но я не особенно испугалась его.
Миссис Джексон выглядела намного скованнее, чем когда только поднялась на свидетельский помост. Норе тогда удалось ее успокоить — безусловно, чуть больше, чем того хотелось обвинению. Нора вновь начала создавать необходимое напряжение.
— Он все еще держал тебя?
— Я отдернула руку, когда он меня напугал, но он снова взял меня за локоть.
— Ты опять вырвалась?
— Я отступила назад, но и он отошел вместе со мной. Он по-прежнему стоял очень близко.
— Говорил ли он еще что-нибудь?
— Он сказал, что мне нужно немного посидеть с ним. Сказал, что я, должно быть, устала. Я ответила, что действительно чувствую себя уставшей, поэтому и хочу побыстрее закончить работу и пойти домой. Он сказал... я подумала, что это очень странно, но я не поняла, что он имел в виду... Он спросил меня: «Ты всегда идешь домой в конце дня?»
Лоис по-прежнему держала мою руку. Я не замечал, что она сжимает ее все сильнее, пока внезапно она не встала рядом со мной. Я поднял на нее глаза, на мгновение испугавшись, что она собирается устроить сцену. Но Лоис на меня даже не взглянула. Она взяла за руку Дину, и они вместе направились по проходу между рядами к двери. Когда они торопливо удалялись, Дина все оглядывалась назад, стараясь услышать еще что-нибудь. Шляпка на ее голове съехала набок.
После их ухода я оказался рядом с Викторией. Она не подвинулась, чтобы сократить расстояние между нами, я тоже не стал этого делать. Я взглянул на ее профиль. Красивая девушка, эта Виктория. Дэвид встречался с нею еще со школы, но мне так и не довелось как следует узнать ее. Я понятия не имел, что происходило под этим чистым и упругим лбом. Виктория смотрела на свидетельницу. Единственным выражением, которое, как мне подумалось, я сумел прочитать на ее лице, было презрение, но и это так походило на обычное выражение Виктории, что я вовсе не был уверен в том, к чему оно относилось.
Я пропустил пару фраз из показаний свидетельницы и увидел как Дэвид медленно покачивает головой из стороны в сторону. Генри снова коснулся его колена, и Дэвид успокоился.
— Он встал за моей спиной и положил руки мне на плечи у самой шеи. Он начал сжимать свои пальцы. Сказал, что делает мне массаж. Предложил пойти с ним в его кабинет, где есть кушетка.
— К тому времени, — спросила Нора, — появились у тебя какие-то догадки насчет того, что происходит?
Пока я все еще пытался решить, не заслуживает ли этот вопрос опротестования, Генри уже выступил с протестом:
— Ее возможные предположения о том, что происходит, не имеют отношения к делу.
— Безусловно, это относится к делу, ваша честь. Она находилась там. Ее впечатления — единственное, с помощью чего мы обязаны показать присутствие слабо выраженной угрозы...
— Впечатления не являются доказательством, — возразил Генри.
— Я поддерживаю протест, — сказал судья.
Оба сели на свои места. Менди Джексон начала:
— Я знала, что он...
Прежде чем Генри успел остановить ее, это сделала сама Нора:
— Нет, Менди, судья постановил, что ты не можешь отвечать на тот вопрос. Вместо него я задам тебе другой. Ты что-нибудь сказала в ответ на предложение обвиняемого сделать тебе массаж?
— Я вывернулась из его рук и встала по другую сторону тележки. Начала откатывать ее назад. Я сказала ему, что вернусь убирать его офис попозже.
— Ты была напугана в тот момент?
— Не то чтобы до смерти. Я просто подумала, что будет лучше, если я уйду.
— И что сделал он?
— Он рассмеялся. Сказал: «О, не волнуйся!» — и еще, что он больше не станет меня беспокоить. И ушел. Мне тоже тогда надо было уйти.
Генри начал делать соответствующую запись. Нора опередила его.
— В таком случае, почему же ты не ушла, Менди?
— Я решила, что все это закончилось. Подумала, что он позабавился и теперь оставит меня в покое. Кроме того, мне нужно было закончить уборку. Я не хотела, чтобы он или еще кто-то на меня жаловались.
— Ну, ладно, и что же ты сделала?
— Я вытряхнула мусорные корзины и включила пылесос. Мистера Блэквелла я больше не видела. Я заключила, что он опять вернулся в свой кабинет. Я побыстрее убрала в двух других кабинетах и пыталась решить, стоит ли мне идти в его. Зачем напрашиваться на неприятности? Но затем я увидела, что он сам вытащил свою мусорную корзину из-под стола, так что теперь она стояла прямо за открытой дверью. Я подумала, что таким способом он предлагает мне перемирие, намекая, что я могу просто высыпать мусор и быть свободной. Поэтому я вошла, чтобы взять ту корзину.
Она вздохнула. Нора остановила ее прямо на этом месте, сделав небольшую паузу на случай, если кто-то из присяжных еще не успел вникнуть в рассказ Менди. Когда все они замерли в ожидании следующего вопроса, Нора задала его:
— Где был обвиняемый?
— Он стоял прямо за дверью. Как только я вошла, он схватил меня. Сказал: «Ну что, передумала, а?»
— Как он тебя схватил?
— Точно так же, сзади, вцепившись руками в мои плечи возле шеи. Я опять попыталась вывернуться, но он держал меня слишком крепко. Я подняла руки и попробовала разжать его пальцы, но и это мне не удалось. Он держал меня так до тех пор, пока я не перестала вырываться, затем навалился на меня прямо сзади.
— Прижавшись своим телом к твоему?
— Да, он обхватил меня руками и дышал мне в ухо. Я могла чувствовать.
— Чувствовать что? — спросила Нора.
Это был критический момент, та точка, где судебные дела разваливаются из-за того, что показания свидетельницы оказывается несостоятельным. Она должна была воспроизвести эмоциональное напряжение сцены и описать ее в деталях. Она не могла сказать об этом в общем, не могла попросту заявить: «Он изнасиловал меня». Она обязана была дать детали, разбить этот акт на его составляющие. До этого момента Менди не проявляла каких-либо эмоций. Она говорила немного быстрее, но все же держа себя под контролем. Ее стиснутые кулаки лежали перед нею на перекладине барьера.
— Все его тело, прижатое к моей спине. И к моему... моим ягодицам.
— Сказал ли он еще что-нибудь?
— Он сказал: «Разве этот задний массаж тебе не приятен?» И он сунул руку за пояс моей юбки. Я попыталась вытащить его руку и одновременно повернулась. Он резко дернул за юбку, и как раз тогда на ней сломалась молния.
— Что же произошло дальше?
— Он меня отпустил. В прямом смысле этого слова. Я едва не упала, попятившись назад. Я повернулась кругом, так что теперь смотрела на него и отступала, держа юбку, чтобы она с меня не слетела. На секунду он, казалось, действительно обеспокоился, словно испугавшись того, что он сделал, и сказал: «Позволь, я тебе помогу?» — и когда он потянулся ко мне, я ударила его по руке.
— Какова была его реакция?
— Мне это показалось странным. Он улыбнулся. Как будто я дала ему понять, что прощаю его. Он сказал: «Нет, я все-таки помогу тебе». Я прижалась к стене, а он приблизился, схватился обеими руками за мою блузку и распахнул ее.
Я кричала, чтобы он остановился, но все было бесполезно. Я нырнула под его руку и побежала, но он уцепился за подол моей юбки и наполовину стянул ее, так что я уже не могла бежать, а затем он снова крепко схватил меня сзади. Он пытался сорвать с меня лифчик и, когда я хотела помешать ему, сильно оцарапал мне грудь. Я опять закричала, но он знал...
— Ваша честь, я возражаю против того, чтобы показания давались в форме рассказа, — заявил Генри. — Кое-что из этого заслуживает опротестования, но я не имею возможности это сделать.
— Да, — согласился судья. — Опрашивайте вашу свидетельницу, адвокат, — сказал он Норе.
Менди Джексон была остановлена внезапно, она тяжело дышала, но в остальном была все так же непоколебима. Я увидел в ней нечто такое, чего никогда не замечал во время дюжины подобных процессов, на которых сам был обвинителем. Всегда в таких случаях жертва либо полностью теряет самообладание, либо держит себя под таким контролем, что присяжные находят ее рассказ неправдоподобным. Миссис Джексон была из тех, что умеют себя контролировать, но в ней я сумел увидеть то напряжение, с каким ей это давалось. Она не расплакалась и не повысила голоса, но казалось, она едва удерживается от того, чтобы не вскочить с кресла. Напряжение, с которым она подавляла в себе эмоции, было таким же сильным, как, вероятно, и сами эти эмоции. Я осознал, что слушаю ее так, будто наконец-то узнаю правду о том, что случилось в тот вечер. Ее показания вылились в такой поток памятных деталей, что, пока она рассказывала, сомнение даже не приходило мне в голову.
Нора дала ей возможность немного передохнуть. Менди Джексон смотрела перед собой, моргая глазами. Она начала было поворачивать голову в сторону присяжных, но затем остановилась. Не думаю, что она также видела и публику.
Нора попросила у судьи разрешения подойти к свидетельнице и передать ей фотографию.
— Ты сказала, Менди, что он оцарапал тебя. Можешь ты идентифицировать вещественное доказательство обвинения номер двенадцать, которое я только что передала тебе?
— Это моя фотография, которую сделал один из полицейских той ночью в госпитале.
— Что этот снимок показывает?
— Царапины на моей груди.
— Как ты получила эти царапины?
— Они оставлены ногтями мистера Блэквелла, когда я пыталась от него вырваться.
— "От него" означает от обвиняемого?
— Да.
Нора резюмировала установление факта, не передав фотогфра-фию присяжным. Этот снимок, как и почти два десятка других предметов, уже был признан судом в качестве вещественного доказательства, но ни одну из этих улик Нора пока не передала им на изучение.
— Что случилось потом, Менди?
— Он держал меня, стоя сзади. Одна его рука сжимала мое горло так, что я не могла дышать. Я изо всех сил тянула эту руку вниз, пытаясь отцепить ее, и, пока я это делала, он опустил вторую руку и совсем стащил с меня юбку. Затем он ухватился за мои трусики и разорвал их.
— Ты пыталась остановить его?
— Я просто хотела дышать. Мне казалось, что я умираю. Я попробовала опустить руку, но тогда его пальцы сильнее сжались вокруг моей шеи, и я снова схватилась за них.
— Что произошло дальше?
— Он чуть ослабил хватку, так чтобы я могла дышать. И я почувствовала, что он начал делать какие-то движения позади меня. Я услышала, как расстегнулась молния на его брюках, и еще раздался такой... шарящий звук.
— Ты могла догадываться о том, что именно он делал?
— О да. О да, я поняла. Он схватил меня, приподнял над полом и толкнул вперед. Передо мной стояла кушетка, и он просто как бы опустил меня на нее, однако он при этом продолжал держать мои ноги, поэтому я упала на руки и попыталась подняться. И тогда он протиснулся между моими ногами.
— Кого ты имеешь в виду? Что было между твоими ногами?.. Извини, Менди, но ты должна отвечать громко; я не думаю, что кто-нибудь расслышал тебя.
— Его пенис. Он поместил свой пенис между моих ног.
— Менди, я сожалею, что тебе приходится это делать, но ты должна говорить более определенно. Куда обвиняемый поместил свой пенис?
Менди смотрела вниз, на руки.
— В мое влагалище, — тихо сказала она.
— Его половой орган проник внутрь твоего?
— Протест, ваша честь! Это наводящий вопрос.
— Поддерживается.
Нора не стала возвращаться к этому. Она, разумеется, получила уже достаточно для присяжных.
— Не пыталась ли ты остановить его? — спросила Нора взамен.
— Как? — сказала Менди Джексон, отрывая взгляд от своих рук. — Скажите мне, как? Я думала и думала потом. Ноги мои не касались пола. Когда я попыталась дотянуться рукой, я не смогла достать до него и упала лицом вниз. Как я могла остановить его?
— И что же ты делала?
— Я кричала. И что-то говорила ему. «Пожалуйста, не надо», — вероятно. «Прошу вас! Пожалуйста!»
Нора через стол взглянула на Дэвида.
— Обвиняемый говорил что-нибудь?
— Он говорил: «Не вопи, не вопи. Я тебе понравлюсь». И один раз он сказал: «Я дам тебе денег».
Генри сделал запись в блокноте. Нора дала присяжным несколько минут подумать.
— Что случилось потом? — спросила она.
— Он опустил меня вниз и, должно быть, встал позади меня на колени, потому что он все еще продолжал. Он...
— Что продолжал?
— Проникать. В меня. Но казалось, будто он не мог...
— Я буду опротестовывать любую попытку делать предположения, — сказал Генри.
Уотлин поддержал его.
— Он эякулировал? — спросила Нора.
— Нет.
— Что было дальше?
— Он это вытащил и повернул меня кругом, так что я оказалась сидящей на кушетке. И он сказал: «Давай».
— Что он подразумевал под этим? Тебе это было ясно? — спросила Нора, предупреждая возражение со стороны Генри.
— Он хотел, чтобы я положила это себе в рот.
— Что ты имеешь в виду...
— Его пенис, — сказала Менди Джексон.
Она казалась слишком уставшей, чтобы сердиться. Она смотрела только на Нору.
— Он хотел поместить свой пенис в мой рот.
— И он сделал это?
Менди Джексон опустила глаза. Больше не осталось никого, чей взгляд она была в состоянии выдержать.
— Да.
— Почему ты не остановила его?
— Я испугалась.
— Чего ты испугалась?
— Я подумала, что он собирается убить меня. Мне каждую секунду казалось, что он вот-вот начнет меня избивать. Я подумала, что, если он сделает то, что хочет, мне, может быть, удастся уйти.
Нора кивнула. То же самое сделала одна из женщин-присяжных.
— Сколько времени это, последнее, длилось? — спросила Нора.
— Я не знаю.
— Минуту? Пять минут?
Скорее всего, минуту. Затем он что-то услышал.
— Протест, ваша честь! Опять предположение.
— Я сама тогда услышала, — сказала Менди, обращаясь к Генри.
Он сел на место.
— Я услышала гул лифта.
— Как далеко находится лифт от того помещения? — спросила Нора.
Остальная часть истории была рассказана быстро. Дэвид спешно привел себя в порядок и, когда подошел охранник, был уже в другой комнате. Миссис Джексон рухнула на пол и попыталась чем-нибудь прикрыться. В конце концов туда прибыла полиция и доставила ее в госпиталь. Менди описала, как ее там подвергли клиническим обследованиям и осмотрам. Рассказала о том, как она плакала дома. Голос ее звучал все тише и тише, а голова клонилась книзу, пока эта женщина не стала выглядеть как несомненная жертва преступления.
Нора передала свидетельницу защите.
Однако, прежде чем сделать это, Нора попросила у судьи разрешения «обнародовать» для присяжных предметы, признанные судом в качестве вещественных доказательств. Когда такое разрешение было получено, она передала сверток крайнему из присяжных: одежду, фотографии, заключение медицинской экспертизы. Первый присяжный все это просмотрел и отдал другому. Остальные наклонились вперед, чтобы получить свою долю.
Генри не попался в ловушку и не стал начинать перекрестного допроса, пока присяжные были отвлечены таким занятием. Он сидел на месте и что-то записывал до тех пор, пока последняя из вещей не перешла к последнему из присяжных. Менди Джексон смотрела по сторонам, словно впервые увидев этот судебный зал. Ее взгляд скользнул по мне не задержавшись. В конце концов Уотлин сказал Генри:
— Приступайте.
Генри кончил делать заметки, перелистнул назад несколько страничек своего адвокатского блокнота, прочитал запись, затем уселся, глядя на свидетельницу, пока она не встретилась с ним глазами.
— Миссис Джексон, меня зовут Генри Келер. Я представляю здесь интересы Дэвида Блэквелла. Сейчас я задам вам несколько вопросов, хорошо?
Она кивнула.
— Это звучит грубо, но я обязан спросить. Как вам удается материально содержать двоих детей, себя и еще посещать университет, получая лишь жалованье уборщицы и не имея каких-либо дополнительных пособий?
Этот вопрос, вероятно, мог быть опротестован, однако Нора позволила задать его, потому что благодаря этому истица выглядела более несчастной и стойкой. Еще и потому, возможно, что у Менди Джексон имелся ответ на него.
— Мы получаем пособие, — сказала она.
— Помощь семьям, имеющим детей-иждивенцев?
— Да. И еще с нами живет моя мама, которая получает социальное пособие.
— Кто присматривал за вашими детьми в тот вечер тринадцатого апреля?
— Мама.
— Между вами было условлено, что вам, как вы знали, придется задержаться на работе?
— Да.
Когда она ответила на этот вопрос, кто-то прошел мимо меня по проходу. Это была Линда. Она, вероятно, сидела где-то в задних рядах. Линда была в костюме, и вид у нее был официально-адвокатский. Присяжные вряд ли знали, кто она, но кое-кому в зале Линда наверняка была известна. Репортерам, например. Ее явно не волновало, какое впечатление она производит. Линда прошла за судебный барьер, и Генри, услышав скрип перил, оглянулся. Линда передала ему какую-то записку и пошла назад. Я, кажется, уже сказал, что ее не беспокоило производимое ею впечатление? Но она не взглянула и на меня, сидевшего рядом со своей невесткой.
— Пожалуйста, назовите ваше имя.
— Аманда Джексон.
— Но разве все называют вас не Менди?
Это был наводящий вопрос. Идиот тут обязательно заявил бы протест. Генри хранил молчание.
— Где ты живешь, Менди?
Менди назвала своей домашний адрес. Нора подчеркнула, что это в Сан-Антонио.
— Ты замужем?
— Нет, мэм. Мой муж умер.
— А дети у тебя есть?
— Двое. Мальчик и девочка. Старшему ребенку двенадцать.
Впервые в голосе ее прозвучали какие-то живые ноты.
Создалось впечатление, что она хотела сказать что-то еще, но снова заставила себя ожесточиться и замолчала.
Эти вступительные вопросы кажутся тривиальными, но они чрезвычайно важны. Когда я работал третьим помощником прокурора, наш тогдашний первый помощник говорил: «Дело бывает выиграно или проиграно уже к тому моменту, когда ваша лучшая свидетельница назовет свое имя и ответит на вопрос о своем семейном положении. Как раз столько времени требуется присяжным на то, чтобы решить, нравится она им или нет. А когда присяжные идут голосовать за обвинительный вердикт, они всегда голосуют за того, кто им понравился».
— Где ты работаешь, Менди?
— В «Гранд-билдинг» на Луп. В этом здании десять или двенадцать разных компаний.
— И в чем заключаются твои служебные обязанности в «Гранд-билдинг»?
— Я уборщица.
— А чем ты еще занимаешься, помимо работы и воспитания детей?
— Я учусь в университете Тринити. Мне осталось немногим больше двух лет.
Я попытался прочитать что-нибудь по лицам присяжных и не смог. Не знаю, с чего они взяли, что должны выглядеть абсолютно безучастными во время свидетельских показаний, но обычно они так и делали.
— Ты работала тринадцатого апреля этого года?
— Да, мэм.
— В какое время?
— Я была на работе утром того дня, а потом вернулась туда ближе к вечеру. Словом, в тот день я работала допоздна. Обычно я этого не делаю. К этому времени я стараюсь быть дома, чтобы поужинать вместе со своими детьми.
— Знаешь ли ты человека по имени Дэвид Блэквелл?
— Да.
Очень сухо. Теперь она уже не смотрела на Дэвида, она смотрела исключительно на Нору, руководимая ею. Голос ее был так ровен, как я только мог надеяться.
— Он тоже работает в «Гранд-билдинге»?
— Да.
— Ты была с ним в дружеских отношениях?
Свидетельница издала звук, выражавший ее недоверие к серьезности вопроса.
— Я уборщица. А он сотрудник компании.
Мне понравилась ее обидчивость.
— Ты убирала кабинет мистера Блэквелла в тот вечер?
— Да. Этот кабинет оставался одним из последних, которые мне еще предстояло убрать.
— Сколько было времени, когда ты пришла туда?
— Часов восемь, вероятно. Может быть, больше.
— Много ли людей находилось в здании в тот вечерний час?
— На том этаже — ни одного человека. Я очень удивилась, увидев там кого-то.
— Какой это был этаж?
— Я не совсем уверена. Один из верхних.
— Этот этаж был хорошо освещен?
— Да.
— Там было светло, как днем?
— В некоторых комнатах горел свет. В некоторых было темно. По-разному.
— А что касается кабинета Дэвида Блэквелла? Опиши нам его офис, пожалуйста.
Ее взгляд поднимался все выше по мере того, как она вспоминала внутренний вид помещения. До сих пор это было единственным подтверждением, что Менди Джексон свидетельствует скорее по памяти, чем рассказывает заученное наизусть.
— Там большая главная комната с картотечными шкафами и двумя письменными столами секретарей. Позади три кабинета поменьше, и у каждого своя дверь. В тот вечер свет горел только в большой комнате, поэтому было немного темновато.
— А в тех кабинетах, которые поменьше?
— Двери двух были закрыты, в третьем было темно, но дверь его была открыта.
— Скажи, Дэвид Блэквелл, тот человек, о котором мы говорили, присутствует сегодня в этом зале.
— Да.
— Не могла бы ты как-то указать нам на него, назвав какие-либо предметы его одежды, так чтобы мы поняли, кого именно ты имеешь в виду?
Она указала:
— За тем столом. Он в синем костюме и полосатом галстуке.
Нора обратилась к судье Уотлину с просьбой, чтобы в протоколах суда было отражено, что свидетельница опознала обвиняемого. Судья разрешил сделать это. Некоторые обвинители предпочитают дождаться, когда пострадавшая закончит свои показания, и лишь потом просят ее идентифицировать обвиняемого. Нора сделала это раньше и по вполне понятным соображениям. Она больше не хотела упоминать о Дэвиде как о мистере Блэквелле.
— Где находился обвиняемый, когда ты вошла в офис?
— Сначала я его не заметила. Я зашла за один из секретарских столов, чтобы достать мусорную корзину. Когда я потянулась за ней, то услышала позади какой-то звук, я обернулась... и, вероятно, вскрикнула, потому что он напугал меня. Я не знала, что в комнате кто-то есть.
— Где стоял обвиняемый?
— В дверях маленького кабинета. Было темно, поэтому я не могла видеть его лица.
— Он что-нибудь сказал?
— Он сказал: «Все в порядке, Менди, это всего лишь я». Что-то наподобие этого.
— Ты узнала его голос?
— Не совсем. Но я догадалась, кто это, по тому, в чьем офисе была и как этот человек выглядел.
— Как он выглядел, Менди? Во что он был одет?
— Он был в костюме, но без пиджака. Он выглядел немного... ну, словно для него это был долгий день.
— Сказал он еще что-нибудь?
— Он сказал что-то вроде того, что рад меня видеть, потому что ему надоело быть единственным живым существом во всем здании.
— А что ответила ты?
— Я сказала, что уже слишком поздно для того, чтобы люди работали, в это время им следует быть дома со своими семьями.
— Он по-прежнему стоял в двери?
— Да. Только он прислонился спиной к косяку. Его голос звучал как-то странно.
— В чем заключалась эта странность, Менди?
— Как будто он был пьяным или невыспавшимся.
— Что произошло дальше?
— Я наклонилась снова, чтобы вытащить мусорную корзину и отнести ее к своей тележке. А он сказал: «Оставь это, почему бы тебе не отдохнуть?»
Нора ничего не записывала. Она вся подалась вперед, заинтересованная, будто слушала рассказ своей подруги. Она задала свидетельнице сторонний вопрос, именно так, как иногда это делают подруги, беседуя между собой:
— Как ты была одета, Менди?
— На мне было что-то вроде униформы, которую нас там заставляют носить. Просто черная юбка и белая блузка.
Нора извлекла названные предметы из бумажного мешка, который стоял у ее ног. Затем она отнесла эти вещи к столу секретаря суда, где к ним прикрепили опознавательные ярлычки. Присяжные выпрямились в своих креслах. Наконец-то для них появилось нечто, на что можно было посмотреть, а не один только монотонный гул свидетельских показаний.
— Это зарегистрированные обвинением вещественные доказательства номер восемнадцать и номер девятнадцать, Менди. Скажи нам, что это за предметы.
— Юбка и блузка, которые я носила.
— Они сейчас находятся в том же состоянии, в каком были, когда ты вошла в тот офис?
— Нет, мэм. На блузке не хватает нескольких пуговиц, а на юбке сорвана молния.
Она снова взглянула на Дэвида. На этот раз ему удалось не отвернуться.
— Ваша честь, я предъявляю это в качестве доказательств, — сказала Нора.
Генри был на ногах, прежде чем она передала ему эти вещи.
— У защиты нет возражений.
— Доказательства принимаются, — скучающим голосом объявил Уотлин.
Он воспринимал все это как составную часть судейского долга.
Нора все еще не передала вещи присяжным. Она оставила их на полке напротив судейской скамьи, они выглядели сильно помятыми. Нора продолжила опрос.
— Итак, обвиняемый предложил тебе сделать перерыв. Что ты ему ответила?
— Я сказала, что очень занята. Хочу закончить работу.
— И что тогда сделал он?
— Я стояла рядом с тележкой, высыпая мусорную корзину, и он подошел ко мне сзади. Я даже не слышала его шагов, поэтому сразу отскочила в сторону.
— Почему? Он прикоснулся к тебе?
— Он взял меня за руку. Прямо под локтем. И я снова отшатнулась. Тогда он сказал: «Чего ты испугалась?»
— Ты была напугана?
— Честно говоря, он заставил меня понервничать, подойдя так незаметно и стоя так близко. Но я не особенно испугалась его.
Миссис Джексон выглядела намного скованнее, чем когда только поднялась на свидетельский помост. Норе тогда удалось ее успокоить — безусловно, чуть больше, чем того хотелось обвинению. Нора вновь начала создавать необходимое напряжение.
— Он все еще держал тебя?
— Я отдернула руку, когда он меня напугал, но он снова взял меня за локоть.
— Ты опять вырвалась?
— Я отступила назад, но и он отошел вместе со мной. Он по-прежнему стоял очень близко.
— Говорил ли он еще что-нибудь?
— Он сказал, что мне нужно немного посидеть с ним. Сказал, что я, должно быть, устала. Я ответила, что действительно чувствую себя уставшей, поэтому и хочу побыстрее закончить работу и пойти домой. Он сказал... я подумала, что это очень странно, но я не поняла, что он имел в виду... Он спросил меня: «Ты всегда идешь домой в конце дня?»
Лоис по-прежнему держала мою руку. Я не замечал, что она сжимает ее все сильнее, пока внезапно она не встала рядом со мной. Я поднял на нее глаза, на мгновение испугавшись, что она собирается устроить сцену. Но Лоис на меня даже не взглянула. Она взяла за руку Дину, и они вместе направились по проходу между рядами к двери. Когда они торопливо удалялись, Дина все оглядывалась назад, стараясь услышать еще что-нибудь. Шляпка на ее голове съехала набок.
После их ухода я оказался рядом с Викторией. Она не подвинулась, чтобы сократить расстояние между нами, я тоже не стал этого делать. Я взглянул на ее профиль. Красивая девушка, эта Виктория. Дэвид встречался с нею еще со школы, но мне так и не довелось как следует узнать ее. Я понятия не имел, что происходило под этим чистым и упругим лбом. Виктория смотрела на свидетельницу. Единственным выражением, которое, как мне подумалось, я сумел прочитать на ее лице, было презрение, но и это так походило на обычное выражение Виктории, что я вовсе не был уверен в том, к чему оно относилось.
Я пропустил пару фраз из показаний свидетельницы и увидел как Дэвид медленно покачивает головой из стороны в сторону. Генри снова коснулся его колена, и Дэвид успокоился.
— Он встал за моей спиной и положил руки мне на плечи у самой шеи. Он начал сжимать свои пальцы. Сказал, что делает мне массаж. Предложил пойти с ним в его кабинет, где есть кушетка.
— К тому времени, — спросила Нора, — появились у тебя какие-то догадки насчет того, что происходит?
Пока я все еще пытался решить, не заслуживает ли этот вопрос опротестования, Генри уже выступил с протестом:
— Ее возможные предположения о том, что происходит, не имеют отношения к делу.
— Безусловно, это относится к делу, ваша честь. Она находилась там. Ее впечатления — единственное, с помощью чего мы обязаны показать присутствие слабо выраженной угрозы...
— Впечатления не являются доказательством, — возразил Генри.
— Я поддерживаю протест, — сказал судья.
Оба сели на свои места. Менди Джексон начала:
— Я знала, что он...
Прежде чем Генри успел остановить ее, это сделала сама Нора:
— Нет, Менди, судья постановил, что ты не можешь отвечать на тот вопрос. Вместо него я задам тебе другой. Ты что-нибудь сказала в ответ на предложение обвиняемого сделать тебе массаж?
— Я вывернулась из его рук и встала по другую сторону тележки. Начала откатывать ее назад. Я сказала ему, что вернусь убирать его офис попозже.
— Ты была напугана в тот момент?
— Не то чтобы до смерти. Я просто подумала, что будет лучше, если я уйду.
— И что сделал он?
— Он рассмеялся. Сказал: «О, не волнуйся!» — и еще, что он больше не станет меня беспокоить. И ушел. Мне тоже тогда надо было уйти.
Генри начал делать соответствующую запись. Нора опередила его.
— В таком случае, почему же ты не ушла, Менди?
— Я решила, что все это закончилось. Подумала, что он позабавился и теперь оставит меня в покое. Кроме того, мне нужно было закончить уборку. Я не хотела, чтобы он или еще кто-то на меня жаловались.
— Ну, ладно, и что же ты сделала?
— Я вытряхнула мусорные корзины и включила пылесос. Мистера Блэквелла я больше не видела. Я заключила, что он опять вернулся в свой кабинет. Я побыстрее убрала в двух других кабинетах и пыталась решить, стоит ли мне идти в его. Зачем напрашиваться на неприятности? Но затем я увидела, что он сам вытащил свою мусорную корзину из-под стола, так что теперь она стояла прямо за открытой дверью. Я подумала, что таким способом он предлагает мне перемирие, намекая, что я могу просто высыпать мусор и быть свободной. Поэтому я вошла, чтобы взять ту корзину.
Она вздохнула. Нора остановила ее прямо на этом месте, сделав небольшую паузу на случай, если кто-то из присяжных еще не успел вникнуть в рассказ Менди. Когда все они замерли в ожидании следующего вопроса, Нора задала его:
— Где был обвиняемый?
— Он стоял прямо за дверью. Как только я вошла, он схватил меня. Сказал: «Ну что, передумала, а?»
— Как он тебя схватил?
— Точно так же, сзади, вцепившись руками в мои плечи возле шеи. Я опять попыталась вывернуться, но он держал меня слишком крепко. Я подняла руки и попробовала разжать его пальцы, но и это мне не удалось. Он держал меня так до тех пор, пока я не перестала вырываться, затем навалился на меня прямо сзади.
— Прижавшись своим телом к твоему?
— Да, он обхватил меня руками и дышал мне в ухо. Я могла чувствовать.
— Чувствовать что? — спросила Нора.
Это был критический момент, та точка, где судебные дела разваливаются из-за того, что показания свидетельницы оказывается несостоятельным. Она должна была воспроизвести эмоциональное напряжение сцены и описать ее в деталях. Она не могла сказать об этом в общем, не могла попросту заявить: «Он изнасиловал меня». Она обязана была дать детали, разбить этот акт на его составляющие. До этого момента Менди не проявляла каких-либо эмоций. Она говорила немного быстрее, но все же держа себя под контролем. Ее стиснутые кулаки лежали перед нею на перекладине барьера.
— Все его тело, прижатое к моей спине. И к моему... моим ягодицам.
— Сказал ли он еще что-нибудь?
— Он сказал: «Разве этот задний массаж тебе не приятен?» И он сунул руку за пояс моей юбки. Я попыталась вытащить его руку и одновременно повернулась. Он резко дернул за юбку, и как раз тогда на ней сломалась молния.
— Что же произошло дальше?
— Он меня отпустил. В прямом смысле этого слова. Я едва не упала, попятившись назад. Я повернулась кругом, так что теперь смотрела на него и отступала, держа юбку, чтобы она с меня не слетела. На секунду он, казалось, действительно обеспокоился, словно испугавшись того, что он сделал, и сказал: «Позволь, я тебе помогу?» — и когда он потянулся ко мне, я ударила его по руке.
— Какова была его реакция?
— Мне это показалось странным. Он улыбнулся. Как будто я дала ему понять, что прощаю его. Он сказал: «Нет, я все-таки помогу тебе». Я прижалась к стене, а он приблизился, схватился обеими руками за мою блузку и распахнул ее.
Я кричала, чтобы он остановился, но все было бесполезно. Я нырнула под его руку и побежала, но он уцепился за подол моей юбки и наполовину стянул ее, так что я уже не могла бежать, а затем он снова крепко схватил меня сзади. Он пытался сорвать с меня лифчик и, когда я хотела помешать ему, сильно оцарапал мне грудь. Я опять закричала, но он знал...
— Ваша честь, я возражаю против того, чтобы показания давались в форме рассказа, — заявил Генри. — Кое-что из этого заслуживает опротестования, но я не имею возможности это сделать.
— Да, — согласился судья. — Опрашивайте вашу свидетельницу, адвокат, — сказал он Норе.
Менди Джексон была остановлена внезапно, она тяжело дышала, но в остальном была все так же непоколебима. Я увидел в ней нечто такое, чего никогда не замечал во время дюжины подобных процессов, на которых сам был обвинителем. Всегда в таких случаях жертва либо полностью теряет самообладание, либо держит себя под таким контролем, что присяжные находят ее рассказ неправдоподобным. Миссис Джексон была из тех, что умеют себя контролировать, но в ней я сумел увидеть то напряжение, с каким ей это давалось. Она не расплакалась и не повысила голоса, но казалось, она едва удерживается от того, чтобы не вскочить с кресла. Напряжение, с которым она подавляла в себе эмоции, было таким же сильным, как, вероятно, и сами эти эмоции. Я осознал, что слушаю ее так, будто наконец-то узнаю правду о том, что случилось в тот вечер. Ее показания вылились в такой поток памятных деталей, что, пока она рассказывала, сомнение даже не приходило мне в голову.
Нора дала ей возможность немного передохнуть. Менди Джексон смотрела перед собой, моргая глазами. Она начала было поворачивать голову в сторону присяжных, но затем остановилась. Не думаю, что она также видела и публику.
Нора попросила у судьи разрешения подойти к свидетельнице и передать ей фотографию.
— Ты сказала, Менди, что он оцарапал тебя. Можешь ты идентифицировать вещественное доказательство обвинения номер двенадцать, которое я только что передала тебе?
— Это моя фотография, которую сделал один из полицейских той ночью в госпитале.
— Что этот снимок показывает?
— Царапины на моей груди.
— Как ты получила эти царапины?
— Они оставлены ногтями мистера Блэквелла, когда я пыталась от него вырваться.
— "От него" означает от обвиняемого?
— Да.
Нора резюмировала установление факта, не передав фотогфра-фию присяжным. Этот снимок, как и почти два десятка других предметов, уже был признан судом в качестве вещественного доказательства, но ни одну из этих улик Нора пока не передала им на изучение.
— Что случилось потом, Менди?
— Он держал меня, стоя сзади. Одна его рука сжимала мое горло так, что я не могла дышать. Я изо всех сил тянула эту руку вниз, пытаясь отцепить ее, и, пока я это делала, он опустил вторую руку и совсем стащил с меня юбку. Затем он ухватился за мои трусики и разорвал их.
— Ты пыталась остановить его?
— Я просто хотела дышать. Мне казалось, что я умираю. Я попробовала опустить руку, но тогда его пальцы сильнее сжались вокруг моей шеи, и я снова схватилась за них.
— Что произошло дальше?
— Он чуть ослабил хватку, так чтобы я могла дышать. И я почувствовала, что он начал делать какие-то движения позади меня. Я услышала, как расстегнулась молния на его брюках, и еще раздался такой... шарящий звук.
— Ты могла догадываться о том, что именно он делал?
— О да. О да, я поняла. Он схватил меня, приподнял над полом и толкнул вперед. Передо мной стояла кушетка, и он просто как бы опустил меня на нее, однако он при этом продолжал держать мои ноги, поэтому я упала на руки и попыталась подняться. И тогда он протиснулся между моими ногами.
— Кого ты имеешь в виду? Что было между твоими ногами?.. Извини, Менди, но ты должна отвечать громко; я не думаю, что кто-нибудь расслышал тебя.
— Его пенис. Он поместил свой пенис между моих ног.
— Менди, я сожалею, что тебе приходится это делать, но ты должна говорить более определенно. Куда обвиняемый поместил свой пенис?
Менди смотрела вниз, на руки.
— В мое влагалище, — тихо сказала она.
— Его половой орган проник внутрь твоего?
— Протест, ваша честь! Это наводящий вопрос.
— Поддерживается.
Нора не стала возвращаться к этому. Она, разумеется, получила уже достаточно для присяжных.
— Не пыталась ли ты остановить его? — спросила Нора взамен.
— Как? — сказала Менди Джексон, отрывая взгляд от своих рук. — Скажите мне, как? Я думала и думала потом. Ноги мои не касались пола. Когда я попыталась дотянуться рукой, я не смогла достать до него и упала лицом вниз. Как я могла остановить его?
— И что же ты делала?
— Я кричала. И что-то говорила ему. «Пожалуйста, не надо», — вероятно. «Прошу вас! Пожалуйста!»
Нора через стол взглянула на Дэвида.
— Обвиняемый говорил что-нибудь?
— Он говорил: «Не вопи, не вопи. Я тебе понравлюсь». И один раз он сказал: «Я дам тебе денег».
Генри сделал запись в блокноте. Нора дала присяжным несколько минут подумать.
— Что случилось потом? — спросила она.
— Он опустил меня вниз и, должно быть, встал позади меня на колени, потому что он все еще продолжал. Он...
— Что продолжал?
— Проникать. В меня. Но казалось, будто он не мог...
— Я буду опротестовывать любую попытку делать предположения, — сказал Генри.
Уотлин поддержал его.
— Он эякулировал? — спросила Нора.
— Нет.
— Что было дальше?
— Он это вытащил и повернул меня кругом, так что я оказалась сидящей на кушетке. И он сказал: «Давай».
— Что он подразумевал под этим? Тебе это было ясно? — спросила Нора, предупреждая возражение со стороны Генри.
— Он хотел, чтобы я положила это себе в рот.
— Что ты имеешь в виду...
— Его пенис, — сказала Менди Джексон.
Она казалась слишком уставшей, чтобы сердиться. Она смотрела только на Нору.
— Он хотел поместить свой пенис в мой рот.
— И он сделал это?
Менди Джексон опустила глаза. Больше не осталось никого, чей взгляд она была в состоянии выдержать.
— Да.
— Почему ты не остановила его?
— Я испугалась.
— Чего ты испугалась?
— Я подумала, что он собирается убить меня. Мне каждую секунду казалось, что он вот-вот начнет меня избивать. Я подумала, что, если он сделает то, что хочет, мне, может быть, удастся уйти.
Нора кивнула. То же самое сделала одна из женщин-присяжных.
— Сколько времени это, последнее, длилось? — спросила Нора.
— Я не знаю.
— Минуту? Пять минут?
Скорее всего, минуту. Затем он что-то услышал.
— Протест, ваша честь! Опять предположение.
— Я сама тогда услышала, — сказала Менди, обращаясь к Генри.
Он сел на место.
— Я услышала гул лифта.
— Как далеко находится лифт от того помещения? — спросила Нора.
Остальная часть истории была рассказана быстро. Дэвид спешно привел себя в порядок и, когда подошел охранник, был уже в другой комнате. Миссис Джексон рухнула на пол и попыталась чем-нибудь прикрыться. В конце концов туда прибыла полиция и доставила ее в госпиталь. Менди описала, как ее там подвергли клиническим обследованиям и осмотрам. Рассказала о том, как она плакала дома. Голос ее звучал все тише и тише, а голова клонилась книзу, пока эта женщина не стала выглядеть как несомненная жертва преступления.
Нора передала свидетельницу защите.
Однако, прежде чем сделать это, Нора попросила у судьи разрешения «обнародовать» для присяжных предметы, признанные судом в качестве вещественных доказательств. Когда такое разрешение было получено, она передала сверток крайнему из присяжных: одежду, фотографии, заключение медицинской экспертизы. Первый присяжный все это просмотрел и отдал другому. Остальные наклонились вперед, чтобы получить свою долю.
Генри не попался в ловушку и не стал начинать перекрестного допроса, пока присяжные были отвлечены таким занятием. Он сидел на месте и что-то записывал до тех пор, пока последняя из вещей не перешла к последнему из присяжных. Менди Джексон смотрела по сторонам, словно впервые увидев этот судебный зал. Ее взгляд скользнул по мне не задержавшись. В конце концов Уотлин сказал Генри:
— Приступайте.
Генри кончил делать заметки, перелистнул назад несколько страничек своего адвокатского блокнота, прочитал запись, затем уселся, глядя на свидетельницу, пока она не встретилась с ним глазами.
— Миссис Джексон, меня зовут Генри Келер. Я представляю здесь интересы Дэвида Блэквелла. Сейчас я задам вам несколько вопросов, хорошо?
Она кивнула.
— Это звучит грубо, но я обязан спросить. Как вам удается материально содержать двоих детей, себя и еще посещать университет, получая лишь жалованье уборщицы и не имея каких-либо дополнительных пособий?
Этот вопрос, вероятно, мог быть опротестован, однако Нора позволила задать его, потому что благодаря этому истица выглядела более несчастной и стойкой. Еще и потому, возможно, что у Менди Джексон имелся ответ на него.
— Мы получаем пособие, — сказала она.
— Помощь семьям, имеющим детей-иждивенцев?
— Да. И еще с нами живет моя мама, которая получает социальное пособие.
— Кто присматривал за вашими детьми в тот вечер тринадцатого апреля?
— Мама.
— Между вами было условлено, что вам, как вы знали, придется задержаться на работе?
— Да.
Когда она ответила на этот вопрос, кто-то прошел мимо меня по проходу. Это была Линда. Она, вероятно, сидела где-то в задних рядах. Линда была в костюме, и вид у нее был официально-адвокатский. Присяжные вряд ли знали, кто она, но кое-кому в зале Линда наверняка была известна. Репортерам, например. Ее явно не волновало, какое впечатление она производит. Линда прошла за судебный барьер, и Генри, услышав скрип перил, оглянулся. Линда передала ему какую-то записку и пошла назад. Я, кажется, уже сказал, что ее не беспокоило производимое ею впечатление? Но она не взглянула и на меня, сидевшего рядом со своей невесткой.