Брэндон Джей. Когда бессилен закон

   — Но вы знали о ней?
   Сталь заколебался, не решаясь ответить.
   — Нет. Да... о том деле я знал. И, естественно, до меня доходили слухи.
   — Но вы не принимали в том деле участия?
   — Нет.
   — Он платил вам по шестьдесят тысяч в год исключительно за составление контрактов. Имеются ли у него на жалованье другие адвокаты?
   — Нет, насколько мне известно.
   — А вы никак не связаны с его преступной деятельностью?
   — Ваша честь... — начала Нора.
   — Давайте перейдем еще к одному вопросу, — сказала Линда. — Вы засвидетельствовали, что не были знакомы с Менди Джексон.
   — Именно так.
   — Известно ли вам, что Виолетта Уэнтуэрт, мать Менди Джексон, уже выступала здесь сегодня с показанием, в котором...
   — Я протестую, ваша честь. Это является нарушением правила — комментировать свидетельские показания другого свидетеля.
   — В таком случае предположим, — сказала Линда, как бы показывая студенту-юристу, как следует формулировать свой вопрос, — предположим — чисто гипотетически, — что за два месяца до ареста Дэвида Блэквелла кто-то видел вас вместе с Менди Джексон. Смогли бы вы дать этому какое-то объяснение?
   — Да. — Сталь был доволен собой. — Я сказал, что не был знаком с этой леди, но я не говорил, что никогда не встречался с ней. Однажды я действительно побывал в ее доме. Я не помню, присутствовала ли при этом ее мать, но, вполне возможно, она была там.
   Я обернулся и через несколько рядов посмотрел на Грегори Стилвела, сидевшего рядом с матерью Менди. Он, я уверен, был одет в свой единственный черный похоронный костюм. Рука его обнимала плечи сестры, но его внимание было сосредоточено на происходящем. Он не ответил на мой взгляд, как бы храня в тайне факт нашего знакомства. Или взгляд его был так прикован к Майрону Сталю, что никого больше он уже не видел.
   — Почему вы оказались там? — спросила Линда у Сталя.
   — Я был там по указанию мистера Малиша, чтобы предложить миссис Джексон работу.
   — Работу? В качестве уборщицы?
   — Нет, в качестве бухгалтера. Она была, насколько я знаю, студенткой колледжа. Мистер Малиш сказал мне, что желает воспользоваться ее услугами.
   — Она приняла предложение?
   — Нет. Она пришла в страшное негодование, когда я упомянул имя мистера Малиша. Уходя, я решил, что это была совершенно бесплодная затея.
   — Не только это, согласитесь, но и совершенно знаменательное совпадение, что за два месяца до того, как она обвинила Дэвида Блэквелла в изнасиловании, вы побывали в ее доме, то есть в доме женщины, оказавшейся в центре заговора, свою причастность к которому вы так упорно отрицаете?
   Сталь казался невозмутимым.
   — Если это совпадение, то оно и не может быть чем-то иным.
   — Если?..
   Тон его голоса сделался доверительным. Он делился с нами соими мыслями.
   — Позднее мне пришло в голову, что меня направили туда с единственной целью: создать неопровержимую улику, что я встречался с миссис Джексон. В последовавшем затем уголовном деле мистера Малиша ему необходимо было ложно обвинить меня в том, что именно я являлся инициатором этого плана, — что, кстати, мистер Малиш и делает сейчас.
   Линда на мгновение задержалась на этом. Просто замечательно, когда свидетель строит теории.
   — Значит, вы полагаете, что существовал заговор, имевший целью арест Дэвида Блэквелла и осуждение его за изнасилование, которого он не совершал?
   — Мне об этом ничего не известно.
   — Но зачем Клайду Малишу понадобилось подставлять для этого вас, мистер Сталь? Разве не мог бы какой-нибудь менее ценный для него работник занять ваше место в этом ложном обвинении? Кто-нибудь, стоивший ему меньше шестидесяти тысяч долларов в год?
   — Я не знаю.
   Сталь не продумал достаточно далеко все детали, когда предложил свое объяснение тому обстоятельству, что его видели в доме Менди Джексон. Теперь он раскаивался в этом.
   — Итак, либо существовал заговор, имевший целью несправедливое обвинение Дэвида, либо ваш контакт с обвинившей его женщиной — перед тем как это обвинение было выдвинуто — замечательное совпадение.
   — У меня протест, ваша честь, — заявила Нора. — Прежде всего, это вообще не вопрос. А если вопрос, то это призыв к обдумыванию ответа.
   — В таком случае не отвечайте, — сказала Линда. — Давайте перейдем к тому факту, что Марк Блэквелл имел под мостом стычку с вашим бывшим однокурсником, мистер Сталь. В своем заявлении вы признали, что наняли Саймона Хоторна для этой цели. Это правда?
   — Нет.
   — Вы хотите назвать это другим замечательным совпадением?
   — Нет. Я бы назвал это обычной ложью.
   Зал суда снова загудел. Я почувствовал, как в моем затылке разливается тепло.
   — Я не видел доказательств того, что это произошло в действительности, — продолжал Сталь. — Они включили это в мои показания, чтобы инкриминировать мне вину. Заметьте, что, кроме самого мистера Блэквелла, свидетелей данного инцидента не существует.
   Сталь снова выглядел довольным собой.
   Я посмотрел на судью, чтобы понять, успел ли тот заметить выражение самодовольства на лице Сталя, характерное для человека, который сумел отыскать отличное объяснение случившемуся. Но Уотлин не смотрел на свидетеля. Не смотрел он и на меня. Взгляд его был устремлен через зал, а склоненная голова свидетельствовала, что судья внимательно слушает, являя собой образец беспристрастности.
   Линда больше не причинила Сталю особого вреда. Я думал, что он понесет больший урон. Я не понимал, как кто-то мог верить этому человеку. Если только этот человек не полный глупец. Но прежде всего Сталь был больше похож на жертву заговора, чем на его вдохновителя.
   Один из сидевших в зале во всем поверил Линде. Дэвид пристально вглядывался в лицо Сталя. И я заметил, что Сталь не мог смотреть на него. За Дэвидом наблюдали бейлифы. И еще одного человека не надо было убеждать. Клайд Малиш тоже не сводил глаз со своего адвоката. Сталь был преследуемой добычей. Независимо от исхода слушания. Невзирая на защиту полиции. Мы с Клайдом Малишем не пришли к согласию по поводу судьбы Сталя. Я не сумел бы остановить его, если бы даже захотел. И вряд ли мне удалось бы выдвинуть против него обвинение. Он будет осторожнее. Аккуратнее Майрона Сталя.
   Что уж говорить о дядюшке Менди, Грегори Стиллуэлле. Мне не хотелось бы оказаться на месте Майрона Сталя, даже за все деньги Клайда Малиша.
   Нора немножко доработала линию обвинения при повторном прямом допросе свидетеля. Линда в свою очередь задала Сталю лишь короткую серию вопросов.
   — Вы не были знакомы с Менди Джексон? — начала она.
   — Строго говоря, нет. Та единственная короткая встреча...
   — Судьба этой женщины ничего не значила для вас?
   — Не совсем так, — сказал Сталь. — Как я уже говорил, мне было жаль...
   — Вы сами ее не убивали?
   — Нет. Я...
   — Следовательно, вы организовали это убийство? Вы наняли того, кто сделал ей инъекцию, ввел смертельную дозу героина...
   — Нет!
   — ...что, как и предполагалось, убило ее, а затем убийца сбросил тело в сточную канаву? Женщину, чья судьба не волновала вас и вина которой была лишь в том, что она случайно имела доступ к Дэвиду Блэквеллу.
   — Нет, нет и нет. Я никогда...
   — Но кто-то сделал это, не так ли, мистер Сталь?
   — Не обязательно. Она могла сделать это сама. Может быть, она неправильно отмерила дозу и потому...
   — Если вы впервые в жизни собрались принять героин, мистер Сталь, разве вы не выбрали бы для этого какое-нибудь другое место, а не дренажный канал?
   — Я... я бы никогда... — заикаясь начал Сталь.
   Он склонился вперед, едва не падая с кресла.
   — Может быть, кто-то, с кем она была, запаниковал...
   — У меня больше нет вопросов.
   — Запаниковал и отнес ее туда, сбросил тело...
   Сталь вытянул руки, словно в мольбе или словно сам нес это тело. Голос его сорвался на последнем слове, и он умолк. Сталь посмотрел вниз, будто в конце концов действительно увидел тело Менди Джексон. Казалось, он вот-вот разрыдается. Скорее всего в тот момент он видел перед собой свое собственное тело.
   — Вы можете занять место в зале, — сказал ему Уотлин, и, прежде чем Сталь поднялся, Нора добавила:
   — Обвинение закончило свое выступление.
   Это было так неожиданно, что, когда я сообразил, то увидел, что стою на ногах, поднимая руку, словно школьник, рвущийся к доске. Мне хотелось, чтобы это слушание продолжалось дальше, чтобы оно длилось бесконечно. Уотлин окинул меня тяжелым, безжизненным взглядом. Я вспомнил все, что было между нами. Мне пришлось почти запугивать его даже для того, чтобы пораньше перевести Дэвида из тюрьмы на это слушание. Я не хотел оставлять все это в руках Уотлина. Я подумал, что, когда он удалится в своей кабинет, я последую за ним, предложу ему все, что он захочет. Свою отставку, свою поддержку...
   — Адвокаты могут быть свободны, — сказал Уотлин. — Я не нуждаюсь в заключительных аргументах. Факты достаточно просты, и все законные возражения хорошо изложены в кратких выступлениях обеих сторон.
   Майрон Сталь покинул свидетельское место и сел в зале рядом со своим полицейским эскортом. За барьером судебного зала остался один Уотлин, фигура которого возвышалась за судейским столом. Выражение его лица было суровым и одновременно каким-то мирным. Он знал, что намерен сделать.
   — Я ожидал, что настоящее решение будет очень трудным, — сказал он. — Но оказалось, что оно на редкость простое. Я думал, что мне придется на какое-то время подвергнуть этот вопрос серьезному рассмотрению. Как выяснилось, в этом нет необходимости.
   Закон, касающийся разрешения на повторный процесс в связи с вновь обнаруженными доказательствами, предельно ясен. Доказательство должно быть таким, чтобы обвиняемый при всем старании не в состоянии был обнаружить его в период, предшествовавший первому процессу. В данном случае доказательство отвечает этому требованию. Следующий момент. Доказательство должно быть убедительным, чтобы у суда составилось мнение, что присяжные, услышав это доказательство на судебном процессе, могут счесть возможным изменить предыдущий вердикт.
   Уотлин слегка передвинул свои руки, лежавшие перед ним на столе. Мой Бог! — подумал я. Он читает заранее приготовленную речь. Все, что только что здесь произошло, не имело абсолютно никакого значения. Он уже все решил, прежде чем услышал хотя бы одно слово из свидетельских показаний.
   — Но существует одно необходимое предварительное условие, — торжественным голосом продолжал Уотлин. — Доказательство, естественно, должно быть правдоподобным. Только процессуальный суд решает, заслуживает ли доверия представленное при ходатайстве о новом процессе доказательство.
   Доказательство, предложенное суду на этом слушании, может быть буквально названо неправдоподобным с точки зрения его законности. Данный суд за двадцать лет своей судебно-правовой деятельности ни разу не слышал о заговоре, который хотя бы отдаленно напоминал тот, на существовании которого настаивает защитник в слушаемом деле. Обвинитель правильно указала на то, что на обвиняемого возложено тяжелое бремя доказательства выдвинутых им заявлений, прежде чем будет дано разрешение на новый процесс. В данном слушании бремя доказательства является даже более тяжелым благодаря необычной природе вновь обнаруженных улик.
   Джон, Джон! Я сделаю все что угодно. Дай мне еще немного времени, мысленно молил я. Принеси мне настоящее доказательство, незримо умолял он в ответ. И я сам видел теперь, что принесенных улик было недостаточно. Но ведь там больше ничего не было. Ах, Джон, думал я. Если бы у тебя был сын.
   — Очевидность конфликта между обвинением и защитой не вызывает сомнений. Здесь нет каких-то трудноуловимых различий в восприятии. Защита утверждает, что преступный сговор имел место. Обвинение говорит, что это нонсенс. Трудный вопрос, связанный с этим спором, заключается в противоречии между двумя свидетелями, каждый из которых имеет веские, вполне объяснимые мотивы для лжесвидетельствования. Сын Марка Блэквелла был обвинен в серьезном преступлении и приговорен к тюремному заключению. Майрон Сталь обвиняется в организации этого судебного приговора, что уже само по себе является серьезным правонарушением. Оба свидетеля — служители правосудия. Если бы они так решительно не противостояли друг другу, я по долгу службы был бы почти обязан верить им обоим. Но в данном случае я не могу этого сделать. Они занимают диаметрально противоположные позиции. Это единственная сложность, которая наличествует в этом деле. У обеих сторон имеются подтвержденные фактами и уличающие доказательства, но все эти доказательства недостаточно убедительны или объяснимы.
   Уотлин по-прежнему не смотрел на меня. У него не хватало на это духу. Но затем, к моему удивлению, он все же это сделал. Приняв властный вид, он окинул взглядом публику за моей спиной. Задержал взгляд на стае газетных репортеров. Затем опустил его на меня. Выражение лица Уотлина при этом не изменилось.
   — Следовательно, единственным вопросом является вопрос о правдоподобии. Ответить на него сложно, и, тем не менее, именно это делает мое решение удивительно легким.
   Он не собирался идти моим путем. Он хотел защитить самого себя. Но дело было не во мне. Речь шла о Дэвиде. Это свобода Дэвида была поставлена на карту, а не моя или Уотлина репутация.
   — Я знаю Марка Блэквелла уже двадцать лет, — продолжал Уотлин. — И ни разу не слышал, чтобы кто-либо усомнился в его честности. Я не побоюсь сказать, что он никогда прежде не имел такого побудительного мотива для лжи, как сегодня. Но я не в состоянии поверить, что именно этот мотив руководил им в его свидетельском выступлении. Я проработал десять лет в качестве процессуального судьи, занимаясь тем, что отличал правду от неправды. Вне всякого сомнения, я допускал ошибки. Но никогда раньше я не имел такого преимущества, как личное знакомство со свидетелем, что наличествует в данном деле. Я верю свидетельскому показанию мистера Блэквелла. Я верю, что ему было сообщено о том, что его сын осужден по ложному обвинению. Я верю, что он пытался найти основания, по которым это обвинение было выдвинуто. И я верю, что он достиг цели, обнаружив их.
   Это делает второе требование, предъявляемое здесь в соответствии с законом, столь же достижимым. Если бы доказательство, которое я сегодня услышал, было выслушано присяжными, мог ли их вердикт оказаться иным? Вне всякого сомнения, да. Я никоим образом не намерен оспаривать справедливость решения, вынесенного теми двенадцатью присяжными. Их вердикт абсолютно соответствовал тем обстоятельствам, что им были представлены. Они слышали лишь то, что слышали. Но тогда они не были знакомы со всеми фактами!
   Разрешение на новый процесс дается. Сумма залога устанавливается на том же уровне, что и до суда. И в заключение я бы настоятельно советовал обвинению подумать, может ли тот же обвинитель вновь быть использован в предстоящем процессе. Я не могу сказать, к какому решению придут присяжные, но я знаю, как буду вести этот процесс я.
   Это все. Стороны настоящего судебного слушания свободны.
   Мое сердце отчаянно колотилось. И тут я все понял. Мои тревоги были совершенно напрасными. Уотлин с самого начала намерен был дать разрешение на новый процесс. Пока я занимал место свидетеля, он умолял: «Принеси мне доказательство», — но это нужно было ему лишь для прикрытия, для того, чтобы его решение выглядело справедливым. Даже если бы я оказался единственным свидетелем, Дэвид все равно бы выиграл. Для судьи этот вопрос по-прежнему был политическим. Я являлся чиновником, которого выбрала общественность. Это означало, что некоторое время назад более половины избирателей в округе одобрили мою кандидатуру. Может быть, также одобряли и сейчас. Если я достаточно хорошо покажу себя на этом слушании, я, несомненно, сохраню симпатии этого магического пятидесяти одного процента. А кто такой Майрон Сталь по сравнению со мной? Да никто! У него нет абсолютно никакого политического веса. Должно быть, для судьи Уотлина это решение оказалось несложным.
   Возможно, я ошибался. Возможно, решение Уотлина основывалось на доказательстве, и никакие иные соображения для него значения не имели. Этого я не узнаю никогда.
   Я был ближе всех к Дэвиду и оказался первым, кто обнял его. Наверно, я кричал от радости, но я был не единственным. Я притянул Дэвида к себе и сжал в объятиях так сильно, как только смог. Казалось, будто он снова обрел материальность, после того как долгие месяцы находился в призрачном состоянии. Он тоже обнял меня в ответ.
   — Не представляю, как это тебе удалось, — сказал он мне на ухо. — Я даже не знаю, радоваться мне или беситься от злости. Я не...
   — Хочешь радуйся, хочешь бесись, — ответил я ему. — Ты можешь делать что угодно. Теперь ты свободен.
   — Пристегни их к своей заднице, — добавил я, обращаясь к бейлифу, который стоял с наручниками возле Дэвида. Бейлиф выглядел смущенным.
   — Думаю, без наручников мы, пожалуй, можем и обойтись, — сказал он. — Но мы должны вернуться в тюрьму.
   — Черта с два! Ты слышал, что говорил судья? Он восстановил освобождение под залог. Эту сумму я уже заплатил.
   — И все равно ему нужно вернуться туда для снятия с учета. Это займет около часа.
   Теперь рядом с первым стоял и другой, такой же смущенный и такой же неумолимый.
   — Вы не заберете его, — сказал я.
   И тут появился шериф. Их босс. Он поздоровался со мной за руку. Все же у меня было много друзей. Шериф пожал руки бейлифам, и они сразу вспомнили, что их еще ждут дела где-то еще.
   — Разделайся с бумагами, — сказал мне шериф, подмигнул и удалился.
   Еще одна оказанная мне любезность.
   Казалось, Дэвид почувствовал облегчение. Он повернулся. Мне представилось, что его глаза ищут Лоис, но первой он увидел Вики. Она стояла — олицетворение спокойствия посреди всеобщего хаоса. Дэвид не стал заключать жену в объятия. Он смотрел на нее так, как будто старался вспомнить, кто это. Я внезапно осознал, что ни разу не слышал о том, навещала ли Вики Дэвида в тюрьме, но решил, что она все же делала это.
   Появилась Лоис. Она перехватила Дэвида.
   — Мы уходим отсюда, — сказала она. Затем подтолкнула Дэвида к Вики, а сама приблизилась ко мне.
   — Не ходи с нами, Марк, — сказала она так тихо, чтобы только я мог услышать ее. Она сказала это по-доброму, не зло. — Я собираюсь увезти его подальше отсюда и постараюсь сделать так, будто ничего этого никогда не было. У нас будет лучший ленч из всех, что когда-либо бывали в жизни. Где-нибудь в другом месте, которое будет совершенно непохожим на тюрьму, он подумает, что попросту очнулся от долгого дурного сна. Если там будешь ты, он не сможет этого забыть.
   — А ты думаешь он когда-нибудь сумеет сделать это?
   — Думаю, что смогу ему помочь. Позволь Дэвиду уйти, чтобы поблизости не было никого, связанного с этим зданием, Марк. Я вовсе не хочу причинять тебе боль. Но ты был здесь, и когда это началось и когда закончилось. Может быть, если на этот раз тебя с нами не будет, ему станет легче...
   — Хорошо.
   Она улыбнулась мне.
   — Спасибо. Приходи ужинать вечером. Домой. — Лоис вспомнила: — К ней домой. В... ну, ты знаешь, Марк...
   Я подумал, что она собирается сказать мне о том, кого мне брать и кого не брать с собою.
   — Да?
   — Ты был великолепен на месте свидетеля, — сказала она. Лоис ухитрилась пробиться с Дэвидом сквозь публику и дальше, к двери. Он не оглянулся на меня. Может быть, он считал, что я иду с ними. Репортеры облепили его, словно мухи. «Забыть», — криво усмехнулся я. Лоис по-прежнему бывает порой трогательно наивной. Годы не изменили ее. Она вела Дину за руку. Дина оглядывалась назад. Она улыбнулась, махнула мне рукой и жестом пригласила присоединиться к ним. Я покачал головой и улыбнулся. Я проследил, как маленькая группка добралась до двери и исчезла за нею.
   Я все еще находился за барьером. Я повернулся и увидел, что Уотлин покинул зал. Но он должен был вернуться. Мой взгляд остановился на заключенных, сидевших в ложе присяжных. Я всматривался в них внимательней, чем когда-либо раньше. У единственного из заключенных, который ответил на мой взгляд, были глубоко посаженные глаза и руки, испещренные татуировкой. Среди этих людей в сером не было по-детски испуганных лиц, не было никого, кто выглядел бы так, будто не принадлежал к их числу.
   В деле Дэвида самым необычным был сам Дэвид, вид — никак не виновного. На его месте мог оказаться любой другой выхваченный наугад житель страны. Факты в деле тоже были необычными, но приемы игры, которая привела Дэвида за тюремную решетку, — необычными не были: честолюбивый обвинитель, привыкший побеждать на процессах; судья, у которого на уме нечто большее, чем дело как таковое; свидетель с кошмарной историей.
   Люди, уходя, поздравляли меня, но их приветствия с каждой минутой становились все торопливее. Это было утро понедельника, дня, который не мог быть упущен. Адвокаты беседовали с заключенными. Судебные обвинители уже снова разложили перед собой на столе дела, назначенные к слушанию. Судебный зал снова наполнялся гулом.
   Линда как всегда стояла рядом со мной. Только однажды, когда этого никто не мог видеть, она взяла мою руку и сжала ее.
   Свежее заявление Линды об отставке все еще лежало на моем столе.
   — Насладись этим триумфом, — сказал я ей. — У защиты их бывает немного.
   Линда изучала меня взглядом, отыскивая, как я догадался, следы раны, оставленной Лоис. После того как я заговорил, она улыбнулась.
   — Не слишком рано для ленча? — спросил она.
   На нас никто не обращал внимания. Кто-то склонился над страницами уголовного дела, кто-то с кем-то спорил. Поразительно легко, словно его и не прерывали, суд продолжал свою обычную работу.
   — Давай уйдем наконец из этого проклятого здания! — сказал я.