Страница:
— Ты хочешь сказать, что он не пожелал подписать это? Что здесь не так?
— Здесь все так, Марк. Это решение суда, оно написано по стандарту. Я представила ему этот документ, и он сказал нет.
— Где, в его кабинете или в суде? Был там еще кто-нибудь?
— Разве это имеет значение? — спросила Линда.
— Не знаю. С Уоддлом ничего нельзя знать наверняка. Там не было поблизости какого-нибудь репортера?
— Не помню. В пределах слышимости не было никого. Я подошла к судейскому столу. С документом все в порядке, Марк. Уоддл начал хмуриться, как только меня увидел. Он просто покачал головой и вернул мне бумагу.
— Не хотел ли он встретиться со мной?
— Нет.
Линда, насупившись, смотрела на меня. Я на минуту задумался о ее состоянии. Я послал ее выполнить простую задачу, по сути — поручение для клерка, и она не смогла этого сделать. Она знала, насколько это важно. Ей я тоже рассказал про маленького человека. Даже прежде, чем Лоис.
— Не волнуйся, Линда. Ты все сделала правильно.
— Я знаю.
— Уоддл попросту вынужден думать о том, что за этим всем кроется. Где документ?
— Я пойду с тобой.
— Нет. Он не захочет иметь свидетелей. Кроме того, это будет выглядеть так, будто ты побежала за старшим братом, чтобы он накостылял ему.
— Я не нуждаюсь...
— Я знаю. Спасибо, Линда. Есть еще кое-что, чем тебе предстоит заняться в мое отсутствие.
— Привет, Блэки. Чем могу быть полезен?
Собственно говоря, Уотлин был первым, кто начал называть меня этим ненавистным мне прозвищем. Хотя совершенно справедливо. Думаю, что я тоже был первым, кто назвал его судьей Уоддлом.
— Я пришел, чтобы немного пополнить свое юридическое образование, судья. Ты явно обнаружил в том судебном решении какие-то технические ошибки, которые ускользнули от меня. Я пришел, чтобы у тебя поучиться.
Уотлин не был наделен непроизвольным смехом, смех возникал у него лишь тогда, когда судья решал, что это будет уместным ответом в той или иной ситуации. Теперь Уотлин был похож на неудачную мультипликацию: маленькие жесткие глазки на его лице никак не сочетались со смеющимся ртом. Когда веселье затихло, он вытер глаза и сказал:
— Блэки, мы с тобой оба знаем, что вся моя юридическая консультация не займет и минуты. Насколько я знаю, в твоей бумаге все в полном порядке. Ничего незаконного.
— Следовательно...
— Дело во времени. Черт побери, сколько он просидел — неделю? И ты уже хочешь, чтобы я вернул его назад? — Он покачал головой. — Это и по сегодняшний день остается шумной историей. Репортеры все еще рыщут вокруг, ищут, куда бы вставить свой зонд. Но до сих пор мы ничего им не дали, Блэки, потому что все было сделано по закону. Пусть это немного затихнет, и мы вернем его сюда на слушание.
— Судья, я думаю, что твоя тревога...
Уотлин взял со стола лежавший перед ним документ.
— Это твое видоизмененное ходатайство о новом процессе — кстати, я не совсем уверен, что время для него пришло, но пока забудем о нем — это довольно сомнительная штука, как ты понимаешь. У тебя действительно есть новое доказательство? Что-нибудь такое, что ты в состоянии доказать, или просто какой-нибудь...
— Пока я еще не могу доказать этого, Джон. Я всего лишь ухватился за ниточку. Но я и не прошу назначить слушание на сегодня. Где-нибудь через неделю, может быть, две...
Он кивнул. И снова попытался вернуть мне бумагу.
— Вот что я подумал, — сказал он. — Мы вызовем обвиняемого назад, в округ Бексар, когда будем реально готовы к слушанию. Точно так, как мы сделали бы это для любого другого осужденного уголовного преступника.
Я не протянул руки за документом, который он мне совал.
— Он не уголовник, — сказал я.
Уотлин вздохнул.
— И что же, каждый шаг пути будет похож на этот, Блэки? Я понимаю, каково тебе сейчас, но все равно придется смириться и позволить делу идти своим ходом. Твой контроль простирается только до этих пор. Теперь все уже кончилось. Ты должен...
— Послушай, — перебил я. — Все совсем не так, Джон. Я знаю, что Дэвид невиновен. У меня есть доказательства.
Он посмотрел на меня скептически.
— Если у тебя есть доказательства, тогда, конечно, давай проведем слушание. Я буду более чем рад...
— Они еще недостаточно веские. Кое-кто шантажирует меня. После процесса ко мне подошли и сказали, что Менди Джексон откажется от своих показаний, если я окажу кое-кому услугу.
Судья задумался над этим. Он вовсе не был тугодумом. Он переварил информацию и нашел в ней слабое место даже быстрее, чем я решил, что скажу дальше.
— Тот факт, что она откажется от показаний, вовсе не означает, что она сказала неправду в первый раз, — заявил он.
— Я знаю. Это одна из проблем в моем доказательстве, вот потому-то я еще и не совсем готов к слушанию. Но мне известно, что Дэвид говорил правду. Понимаешь, Джон? Я говорю не о законном доказательстве. Я знаю, что он невиновен, — а он, мой сын, находится в тюрьме.
Уотлин понимающе кивнул. Его собранные в комок губы слегка шевелились, отражая внутренний диалог. Мы, юристы, не обязаны особенно задумываться над тем, что такое тюрьма. Для устрашения заблудших, осужденных условно мы используем полицейского, а для того, чтобы они обратились с ходатайством об условном освобождении, — в первую очередь тюрьму. Мы наслаждаемся, присуждая долгие сроки заключения, или оплакиваем их, но для нас — все это только цифры. Адвокаты со стажем видят, как их клиенты уходят и возвращаются совершенно невредимыми и нераскаявшимися. Мы уже давно отказались от веры в то, что тюрьма способна кого-то исправить.
Судьи еще больше удалены от всего этого. Они видят мелькающих перед ними людей, они принимают заявления об отмене приговоров по условному освобождению или виновности и меняют их на приговоры о тюремном заключении — по сути дела, убеждаясь, что все эти люди готовы к Техасской исправительной колонии. Судебные залы ежедневно переполнены подсудимыми, вид которых говорит о том, что им совершенно все равно, где они проведут ночь — на улице или в камере. Уотлин же никогда не был и адвокатом защиты: ему не приходилось беседовать с клиентом сквозь прутья решетки, в душной огороженной комнате, пропитанной запахами тюрьмы.
Единственный брак Уотлина был недолгим и бездетным, что в дальнейшем уменьшило способность судьи к состраданию. Я не смог вспомнить, когда он последний раз встречался с Дэвидом до суда.
— Ты видел его там? — спросил он.
— Да. Уже избитого и изнасилованного.
Уотлин слегка содрогнулся, но ничего не сказал. Он с сочувствием прикоснулся к моей руке. Затем взгляд его вильнул в сторону, и я почти увидел, как мысли его перенеслись к вопросу о том, как воспримет общество тот факт, что он окажет мне такую услугу. Губы Уотлина снова стянулись в гузку.
— Все это выяснится уже в один из ближайших дней, судья. Люди узнают, что Дэвид был отправлен за решетку лишь потому, что кому-то хотелось надавить на меня.
Мне не нужно было "говорить ничего, кроме этого. Про себя я думал о том, что бывают герои и негодяи, простаки и интриганы. Уотлин понял, в какую из этих категорий попадет судья, у которого была возможность встать на сторону истинного правосудия и который упустил этот шанс из личных соображений. Он не отвечал, будто вовсе не слышал меня, будто давно готов был подписать судебное решение просто так, исключительно из беспокойства за судьбу Дэвида. Может быть, он действительно переживал за него? Я не знал, что в Уотлине оказалось сильнее: его сострадание или личная заинтересованность, но я знал, что то и другое было на моей стороне.
Уотлин не отпустил бумагу сразу, как только мои пальцы прикоснулись к ней.
— Ты понимаешь, что я тебе сейчас передаю, так ведь, Блэки? Частицу своей карьеры. Может быть, это вовсе и не погубит меня, но я не привык упускать свой шанс с такой легкостью. Вот почему я сижу здесь третий срок. Ты не стал бы лгать мне, ведь так?
Да. Ложь, лесть — что угодно, лишь бы пробиться сквозь твою бесчувственность, — мысленно сказал я себе.
— Я надеялся, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы спрашивать об этом, Джон, — торжественно произнес я вслух.
Мы кивнули друг другу: мужчины, понимавшие, что такое честь.
Мне понадобилось четверть часа, чтобы доставить документ шерифу и добиться, чтобы два его помощника тут же отправились с этой бумагой в Хантсвилл. Они должны были добраться туда до наступления темноты. Возвращаясь в здание суда, я чувствовал, что сбросил несколько фунтов.
Ну, а затем я решил заняться тем, что мне было велено: я сел разрушать дело Клайда Малиша.
Глава 10
— Здесь все так, Марк. Это решение суда, оно написано по стандарту. Я представила ему этот документ, и он сказал нет.
— Где, в его кабинете или в суде? Был там еще кто-нибудь?
— Разве это имеет значение? — спросила Линда.
— Не знаю. С Уоддлом ничего нельзя знать наверняка. Там не было поблизости какого-нибудь репортера?
— Не помню. В пределах слышимости не было никого. Я подошла к судейскому столу. С документом все в порядке, Марк. Уоддл начал хмуриться, как только меня увидел. Он просто покачал головой и вернул мне бумагу.
— Не хотел ли он встретиться со мной?
— Нет.
Линда, насупившись, смотрела на меня. Я на минуту задумался о ее состоянии. Я послал ее выполнить простую задачу, по сути — поручение для клерка, и она не смогла этого сделать. Она знала, насколько это важно. Ей я тоже рассказал про маленького человека. Даже прежде, чем Лоис.
— Не волнуйся, Линда. Ты все сделала правильно.
— Я знаю.
— Уоддл попросту вынужден думать о том, что за этим всем кроется. Где документ?
— Я пойду с тобой.
— Нет. Он не захочет иметь свидетелей. Кроме того, это будет выглядеть так, будто ты побежала за старшим братом, чтобы он накостылял ему.
— Я не нуждаюсь...
— Я знаю. Спасибо, Линда. Есть еще кое-что, чем тебе предстоит заняться в мое отсутствие.
* * *
Судья Уотлин сидел в своем кабинете. Мне стало любопытно, как долго он уже был здесь. Я понял, он ждал меня, потому что с ним никого не было — никого из тех неизбежных подлиз, которые вечно толпились в очереди у его зада. Он все еще был в своей мантии, как будто только что на несколько минут покинул судейское кресло, чтобы уточнить какой-нибудь закон.— Привет, Блэки. Чем могу быть полезен?
Собственно говоря, Уотлин был первым, кто начал называть меня этим ненавистным мне прозвищем. Хотя совершенно справедливо. Думаю, что я тоже был первым, кто назвал его судьей Уоддлом.
— Я пришел, чтобы немного пополнить свое юридическое образование, судья. Ты явно обнаружил в том судебном решении какие-то технические ошибки, которые ускользнули от меня. Я пришел, чтобы у тебя поучиться.
Уотлин не был наделен непроизвольным смехом, смех возникал у него лишь тогда, когда судья решал, что это будет уместным ответом в той или иной ситуации. Теперь Уотлин был похож на неудачную мультипликацию: маленькие жесткие глазки на его лице никак не сочетались со смеющимся ртом. Когда веселье затихло, он вытер глаза и сказал:
— Блэки, мы с тобой оба знаем, что вся моя юридическая консультация не займет и минуты. Насколько я знаю, в твоей бумаге все в полном порядке. Ничего незаконного.
— Следовательно...
— Дело во времени. Черт побери, сколько он просидел — неделю? И ты уже хочешь, чтобы я вернул его назад? — Он покачал головой. — Это и по сегодняшний день остается шумной историей. Репортеры все еще рыщут вокруг, ищут, куда бы вставить свой зонд. Но до сих пор мы ничего им не дали, Блэки, потому что все было сделано по закону. Пусть это немного затихнет, и мы вернем его сюда на слушание.
— Судья, я думаю, что твоя тревога...
Уотлин взял со стола лежавший перед ним документ.
— Это твое видоизмененное ходатайство о новом процессе — кстати, я не совсем уверен, что время для него пришло, но пока забудем о нем — это довольно сомнительная штука, как ты понимаешь. У тебя действительно есть новое доказательство? Что-нибудь такое, что ты в состоянии доказать, или просто какой-нибудь...
— Пока я еще не могу доказать этого, Джон. Я всего лишь ухватился за ниточку. Но я и не прошу назначить слушание на сегодня. Где-нибудь через неделю, может быть, две...
Он кивнул. И снова попытался вернуть мне бумагу.
— Вот что я подумал, — сказал он. — Мы вызовем обвиняемого назад, в округ Бексар, когда будем реально готовы к слушанию. Точно так, как мы сделали бы это для любого другого осужденного уголовного преступника.
Я не протянул руки за документом, который он мне совал.
— Он не уголовник, — сказал я.
Уотлин вздохнул.
— И что же, каждый шаг пути будет похож на этот, Блэки? Я понимаю, каково тебе сейчас, но все равно придется смириться и позволить делу идти своим ходом. Твой контроль простирается только до этих пор. Теперь все уже кончилось. Ты должен...
— Послушай, — перебил я. — Все совсем не так, Джон. Я знаю, что Дэвид невиновен. У меня есть доказательства.
Он посмотрел на меня скептически.
— Если у тебя есть доказательства, тогда, конечно, давай проведем слушание. Я буду более чем рад...
— Они еще недостаточно веские. Кое-кто шантажирует меня. После процесса ко мне подошли и сказали, что Менди Джексон откажется от своих показаний, если я окажу кое-кому услугу.
Судья задумался над этим. Он вовсе не был тугодумом. Он переварил информацию и нашел в ней слабое место даже быстрее, чем я решил, что скажу дальше.
— Тот факт, что она откажется от показаний, вовсе не означает, что она сказала неправду в первый раз, — заявил он.
— Я знаю. Это одна из проблем в моем доказательстве, вот потому-то я еще и не совсем готов к слушанию. Но мне известно, что Дэвид говорил правду. Понимаешь, Джон? Я говорю не о законном доказательстве. Я знаю, что он невиновен, — а он, мой сын, находится в тюрьме.
Уотлин понимающе кивнул. Его собранные в комок губы слегка шевелились, отражая внутренний диалог. Мы, юристы, не обязаны особенно задумываться над тем, что такое тюрьма. Для устрашения заблудших, осужденных условно мы используем полицейского, а для того, чтобы они обратились с ходатайством об условном освобождении, — в первую очередь тюрьму. Мы наслаждаемся, присуждая долгие сроки заключения, или оплакиваем их, но для нас — все это только цифры. Адвокаты со стажем видят, как их клиенты уходят и возвращаются совершенно невредимыми и нераскаявшимися. Мы уже давно отказались от веры в то, что тюрьма способна кого-то исправить.
Судьи еще больше удалены от всего этого. Они видят мелькающих перед ними людей, они принимают заявления об отмене приговоров по условному освобождению или виновности и меняют их на приговоры о тюремном заключении — по сути дела, убеждаясь, что все эти люди готовы к Техасской исправительной колонии. Судебные залы ежедневно переполнены подсудимыми, вид которых говорит о том, что им совершенно все равно, где они проведут ночь — на улице или в камере. Уотлин же никогда не был и адвокатом защиты: ему не приходилось беседовать с клиентом сквозь прутья решетки, в душной огороженной комнате, пропитанной запахами тюрьмы.
Единственный брак Уотлина был недолгим и бездетным, что в дальнейшем уменьшило способность судьи к состраданию. Я не смог вспомнить, когда он последний раз встречался с Дэвидом до суда.
— Ты видел его там? — спросил он.
— Да. Уже избитого и изнасилованного.
Уотлин слегка содрогнулся, но ничего не сказал. Он с сочувствием прикоснулся к моей руке. Затем взгляд его вильнул в сторону, и я почти увидел, как мысли его перенеслись к вопросу о том, как воспримет общество тот факт, что он окажет мне такую услугу. Губы Уотлина снова стянулись в гузку.
— Все это выяснится уже в один из ближайших дней, судья. Люди узнают, что Дэвид был отправлен за решетку лишь потому, что кому-то хотелось надавить на меня.
Мне не нужно было "говорить ничего, кроме этого. Про себя я думал о том, что бывают герои и негодяи, простаки и интриганы. Уотлин понял, в какую из этих категорий попадет судья, у которого была возможность встать на сторону истинного правосудия и который упустил этот шанс из личных соображений. Он не отвечал, будто вовсе не слышал меня, будто давно готов был подписать судебное решение просто так, исключительно из беспокойства за судьбу Дэвида. Может быть, он действительно переживал за него? Я не знал, что в Уотлине оказалось сильнее: его сострадание или личная заинтересованность, но я знал, что то и другое было на моей стороне.
Уотлин не отпустил бумагу сразу, как только мои пальцы прикоснулись к ней.
— Ты понимаешь, что я тебе сейчас передаю, так ведь, Блэки? Частицу своей карьеры. Может быть, это вовсе и не погубит меня, но я не привык упускать свой шанс с такой легкостью. Вот почему я сижу здесь третий срок. Ты не стал бы лгать мне, ведь так?
Да. Ложь, лесть — что угодно, лишь бы пробиться сквозь твою бесчувственность, — мысленно сказал я себе.
— Я надеялся, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы спрашивать об этом, Джон, — торжественно произнес я вслух.
Мы кивнули друг другу: мужчины, понимавшие, что такое честь.
Мне понадобилось четверть часа, чтобы доставить документ шерифу и добиться, чтобы два его помощника тут же отправились с этой бумагой в Хантсвилл. Они должны были добраться туда до наступления темноты. Возвращаясь в здание суда, я чувствовал, что сбросил несколько фунтов.
Ну, а затем я решил заняться тем, что мне было велено: я сел разрушать дело Клайда Малиша.
Глава 10
Это не случайное совпадение, что его процесс был назначен через два дня после моей встречи с тем маленьким франтом. Они хотели, чтобы у меня осталось время только для действий, а не для того, чтобы я успел составить какой-то план. Я намекнул обвинителям, что неплохо бы подтолкнуть материалы к суду, но им и не нужно было ничего предпринимать. По делу Малиша прошло уже столько слушаний, что оно числилось одним из первых в судебном списке, и его адвокат объявил о своей готовности к процессу.
Я пришел в зал суда, чтобы посмотреть на слушание. Судья Маррокуин взглянул на меня с одобрением. Мы были политическими соратниками, единственными людьми в зале, не скрывающими своих симпатий, даже членами одной партии. Помимо всего прочего, он знал, насколько важным был процесс Малиша. И в глазах судьи мое присутствие здесь придавало этому уголовному делу еще большую значимость. Подразумевалось непременное освещение в прессе. Всякий избранный на свой пост чиновник любит встречать в газетах собственное имя. Судья Маррокуин был далек от того, чтобы считаться исключением. Он учтиво кивнул мне. Мои глаза устремились на Клайда Малиша. Он сидел в окружении своих адвокатов. Справа от него находился некто Майрон Сталь, адвокат, который вел исключительно его дела. Он не занимался уголовными делами, и я не был с ним знаком. Он был одним из тех, кто вызывал у меня недоумение: для чего они вообще стали адвокатами, если не желали вести никаких судебных дел. По другую сторону от обвиняемого сидел Джо Уайт, практикующий адвокат, которого наняли специально для этого процесса. Это был пятидесятилетний мужчина с внешностью ростовщика; не особенно сведущий в статье закона, под которую подпадал данный случай, он, тем не менее, способен был вцепиться в глотку всякому обвинителю уже в предварительном заявлении.
Они одновременно говорили что-то Клайду Малишу. Поскольку оба склонились к нему, Малиш казался на голову выше их. Он отрешенно смотрел куда-то и явно их не слушал, не кивал им и не отвечал. Он походил на скакового рысака-чемпиона, которого успокаивали двое его жокеев.
Я кое-что знал о Малише. Как напомнила Линда, одно время я собирался вести это дело сам. Рассеянный с виду, Клайд Малиш значился мелким бизнесменом, владевшим двумя магазинами электробытовой техники в захудалых районах города. Но тогда каким образом он мог жить в доме площадью пять тысяч квадратных футов, иметь шесть автомобилей, ранчо в горах, прислугу, которую отличали играющие мускулы? Малиш был бизнесменом, все верно, но только ни к чему из того, что он делал, слово «мелкий» не подходило. Крупнейший импортер наркотиков в Южном Техасе, он ни разу не приближался к ним ближе десяти миль. Малиш был весьма предусмотрительным человеком, и оказался намного умнее среднего торговца марихуаной. Он сообразил, что может получать от своих клиентов не только прибыль. Наркоманам воровать, что рыбе плавать. Клайд Малиш говорил им, где и что нужно украсть. Прошло по меньшей мере лет десять с тех пор, как он создал из своих покупателей армию гангстеров. Он организовывал их налеты и расплачивался с ними наркотиками, которые сам приобретал по низким ценам, отчего и прибыль его была намного больше, чем у обычного скупщика краденого. Мощный денежный поток позволил Малишу создать целую сеть побочных ручейков в виде грабежей, корпоративного шпионажа и, вне всякого сомнения, еще дюжины всякого рода мелких предприятий, о которых полиции ничего не было известно. И никому еще ни разу не удалось завести против Малиша сколько-нибудь серьезного дела — нынешнее было первым.
Я смотрел на Малиша сбоку и очень хотел, чтобы он повернулся. Мне хотелось увидеть его лицо. Знал ли он хотя бы, как выглядит Дэвид? Я подошел ближе и почувствовал, как мои кулаки сжались. Майрон Сталь раздраженно взглянул на меня. Клайд Малиш нет.
Он определенно знал, что сегодня его дело будет назначено к суду, и специально оделся для этого. Малиш был в новом дешевом костюме и тупоносых черных ботинках, начищенных для такого случая, но со стоптанными каблуками. Он напоминал фермера, отказывающего себе во всем ради сына-выпускника.
Понадобился час, чтобы разделаться с заявлениями защиты и вызвать кандидатов в присяжные. Я все это время оставался на виду. Помимо всего прочего, мне хотелось, чтобы Малиш знал, что я несу ответственность за все то, что должно здесь произойти. Казалось, он не замечал меня. Прежде чем ввели группу присяжных, он занял свое место за столом защиты и смотрел по сторонам с таким видом, будто ошеломлен собственным присутствием здесь. Майрон Сталь незаметно исчез еще до того, как начался подбор присяжных, и я поступил точно так же.
Я отрицательно покачал головой.
— Я хочу тебе помочь, — настаивала она.
— Не беспокойся, тебе еще хватит важных преступников, которыми предстоит заняться. Ты можешь приняться за следующее дело.
Я сидел не за столом, а развалился на диване в другой части кабинета. Линда стояла рядом, но я вел себя с нею так же, как Клайд Малиш со мной. Я смотрел не на нее, а в пустой угол потолка.
— Чем это закончится?
— Я не могу позволить себе роскошь продумать все это до конца, — сказал я.
— Черт побери, Марк, ты всегда считал, что видишь за два квартала вперед. Обычно так оно и случалось, поэтому все срабатывало прекрасно. Но сейчас ты имеешь дело с человеком, который всегда видел за три квартала. И он сделает все, что захочет. Все.
— В таком случае, мне, возможно, и вовсе не стоит загадывать на будущее. Может быть, он попадется на свою собственную удочку.
Линда с отвращением выдохнула. Она выглядела донельзя встревоженной, и я представлял себе, как выгляжу сам, развалясь на диване. Линда была на моей стороне. Может быть, она даже любила меня, но она не доверяла мне. И мне сложно было объяснить ей свои чувства. Я и сам не мог в них разобраться, пока не вернулся из судебного зала в свой кабинет. Я был почти счастлив. Меня переполняло чувство свободы и непренужденности. Я освободился от груза сомнений в невиновности Дэвида. Все остальное было неважно. Клайд Малиш может что-то предпринять? Но у меня было больше возможностей, чем у него.
Это был конец судебного дня. Судья Маррокуин не отличается энтузиазмом в работе и обычно занимает сторону обвинения. Он знал, что обвинители предпочтут изложить суть дела в один день, чтобы присяжные не забыли за ночь детали.
Снова Клайд Малиш, казалось, игнорировал мое присутствие, но судебные адвокаты знали, что я здесь, а мои подчиненные — в особенности. Вряд ли им доставляло удовольствие иметь за спиной окружного прокурора. Хотя Фрэнку Мендиоле это, должно быть, нравилось — такой уж ненормальный он был. Я уверен, что он опрашивал свидетеля-полицейского так долго именно потому, что знал: босс наблюдает за его работой.
Он изобразил удивление, увидев меня, но, тем не менее, громко произнес мое имя и поздоровался за руку. Мерилин Эббетс, его сообвинитель, похоже, испытывала к нему чувство омерзения. Мы подождали, пока команда «нехороших» парней прошла мимо нас к выходу, и только после этого я спросил:
— Надежное дело?
— Могло бы быть и лучше, — сказал Фрэнк. — Но мы его все равно достанем.
— Пойдемте в мой кабинет, и там вы мне все расскажете.
Они удивились, но, конечно, пошли. Фрэнк начал рассказывать.
Ему всего лишь тридцать, он самый молодой из старших обвинителей. Это честолюбивый мальчишка, но вовсе не такой умный, как ему кажется. До сегодняшнего дня он относился ко мне со снисходительным уважением. Я участвовал в выборной кампании как судебный обвинитель, но Фрэнк знал меня только в качестве защитника. Он, по-видимому, должен был испытывать ко мне чувство благодарности за то, что я дал ему эту работу, возможно, так оно и было, но это его явно тяготило. Он сам был профессиональным обвинителем, но никогда никем иным. Мерилин немного задержалась в коридоре, но была достаточно близко, чтобы все слышать. В моем кабинете она развернула кресло так, чтобы видеть лица нас обоих. Она знала о репутации Фрэнка: о том, что к нему нельзя поворачиваться спиной и оставлять одного в кабинете, если хозяин этого кабинета может сделать что-то хорошее для него и что-то плохое для тебя.
Я снова спросил о том, надежное ли это дело. Фрэнк оказался в сложном положении: ему хотелось подчеркнуть уверенность в себе и в то же время показать, что если он выиграет, то исключительно благодаря своим талантам, а не природе или особенностям дела.
— Я, конечно, участвовал в процессах полегче, — сказал он, — но и этот мы можем вытянуть.
— На чем вы строите доказательства? Насколько я понимаю, сам Клайд Малиш в окно не лазил?
Фрэнк улыбнулся.
— Он был организатором. Владельцем дома является врач, с которым Клайд Малиш однажды вел дела, — что-то вроде инвестиций. Грабители, кроме обычных вещей, забрали некоторые документы, интересовавшие Малиша. И он же скупил все награбленное.
— Наркотики?
— Да, и наркотики. А так большей частью телерадиоаппаратура: стерео, видеомагнитофоны и прочая.
Я обернулся к Мерилин.
— Каким образом тут завязан Малиш?
Она медленно начала объяснять. Мерилин больше Фрэнка тревожила причина моих расспросов. Она не могла понять, что за ответы я хочу от них получить.
— Разумеется, это бумаги, которые были похищены. И свидетельство соучастника, — сказала она.
Я поднял брови.
— Самого грабителя?
— Да.
— Звучит неплохо. Где он?
На самом деле мне это было известно.
— В моем кабинете, — сказал Фрэнк. — Мы подумали, вдруг он понадобится сегодня?
Я одобрительно кивнул.
— Приведите его. Если позволите, мне бы хотелось провести предварительный допрос.
Они переглянулись. Мерилин подошла к двери и попросила Пэтти послать служащего за свидетелем. Минуту мы ждали в молчании. Оба они теперь выглядели смущенными. Наконец Фрэнк откашлялся и спросил:
— Вы все еще намерены сами вести дело?
Я отмахнулся от этой идеи.
— Я не стану встревать сейчас, когда процесс уже начался. Мне просто любопытно, что за дело было бы у меня. Если вы возражаете, я не буду вставать между вами и свидетелем...
— О! Нет-нет, что вы?
— Как я понял, вы его уже основательно подготовили к допросу?
— Конечно, — сказал Фрэнк. — На нем держится все дело.
Но он по-прежнему выглядел смущенным, когда грабитель, волоча ноги, вошел в комнату. Фрэнк посмотрел на него, отнюдь не как на своего успевающего ученика. Свидетеля трудно было назвать располагающим к себе молодым человеком. Если они считали, что этот парень может выйти на свидетельское место, им следовало бы одеть его получше. Грабитель был в каких-то рябых штанах и клетчатой рубашке. Это был очень худой молодой мексиканец с шапкой непокорных волос, глаза его скользили по предметам, не задерживаясь на них.
— Присаживайтесь, — сказал я голосом радушного хозяина.
Фрэнк подвинул ему кресло.
— Как вас зовут?
— Джесси.
— Джесси? Прекрасно. Если ваша фамилия когда-нибудь станет известна, я тоже смогу ее узнать. Мне сказали, что ты самый важный свидетель, Джесси. Ты когда-нибудь раньше свидетельствовал в суде?
Он кивнул, глядя на свои колени.
— Один раз, — пробормотал он.
— Неужели? Значит, ты уже не в первый раз выступаешь с показаниями против кого-то?
— Нет. Я свидетельствовал для себя.
— Для себя? Ты имеешь в виду, что тебя уже за что-нибудь судили?
Фрэнк Мендиола подался вперед.
— Мы, естественно, сами поднимем этот вопрос сразу прямо в начале заседания. У него две судимости в прошлом.
— Две? Сколько же тебе лет, Джесси?
— Двадцать шесть.
Он по-прежнему не смотрел на меня. Хотя теперь взгляд его поднялся до уровня моего письменного стола. Он, должно быть, оценивал ручку и подставку для карандашей.
— Те два преступления — это все, что ты совершил?
Он пожал плечами.
— Я кололся. Иногда меня забирали. Бывало, я делал плохо. Теперь все, я этого не делаю.
— Ты бросил эту привычку после того, последнего ограбления?
— Да.
— И теперь ты хочешь свидетельствовать против Клайда Малиша в связи с ограблением, в котором участвовал. Вы ведь действительно сделали это, не так ли, Джесси? Проникли в дом доктора.
Он согласно кивнул, однако возразил мне:
— Это офис.
— Офис? А я думал, что это был его дом.
Я вопросительно взглянул на своего подчиненного.
— Это и то и другое, — объяснил Фрэнк. — На первом этаже его кабинет, приемная и все такое плюс кухня. Наверху — жилые комнаты и спальни. Это большой старый особняк в Аламо-Хайтс, прямо на Бродвее.
Джесси снова дополнил информацию:
— Нам нужен был его офис. Из-за наркотиков.
— Это была мысль мистера Малиша?
— Нет, что касается наркотиков, то это я сам. Я тогда еще кололся, понимаете, поэтому, как...
— У-гу. А какая часть плана принадлежала мистеру Малишу?
— Он сказал нам, куда залезть. И бумаги. Ему нужны были бумаги.
— Да, насчет бумаг. Что это было? Контракты? Документы?
— Бумаги, мистер. Я не знаю, какие...
— Вы нашли их?
— Да.
— Вы отдали их Малишу?
— Да, вроде отдали.
— Как это вроде?
— Я передал их его человеку.
— Карлу Стенглу, — вставил Фрэнк Мандиола. — Он работает на Малиша.
Я безучастно взглянул на него и снова повернулся к допрашиваемому.
— А сегодня в суде ты видел мистера Малиша?
— Ага. Я не хотел подходить к нему близко без надобности.
— Как он выглядит, Джесси?
— Белый парень. Вроде как высокий. Небольшой живот.
— Сколько ему лет?
— Он старый. Ему лет пятьдесят, не меньше.
Я повернулся к судебным обвинителям.
— До настоящего момента я так и не понял, кого он описывает: Клайда Малиша или Джо Уайта. Поразмыслите над этим. Сам бы я предпочел с этим не связываться. Не стоит чересчур уж рассчитывать на парня.
— Он его знает, — немного раздраженно заметил Фрэнк. Грабителю же он сказал: — Расскажи, как Малиш велел тебе сделать это.
Свидетель чуть оживился. В конце концов он сообразил, что в данный момент как бы выступает в суде или по крайней мере репетирует.
— Это было в том заведении в южной части. Просто кабак. Мексиканские блюда на вынос; может, столов шесть в зале. Мы встретились там в среду утром, когда там никого не было. Нам подали такое. Мистер Малиш заказал картошку и яйца, а я — чоризо. Парень, который был с ним...
— Он помнит подробности того завтрака, — сказал я обвинителям.
— Да. Мистер Малиш как бы ни причем сидел в другом конце комнаты и ел, а парень, который был с ним, подошел ко мне, и мы условились насчет работы. Он записал адрес на салфетке.
— У тебя сохранилась эта салфетка?
— Нет, мистер. Салфетка? На ней он попросту объяснял. Но адрес он сказал и сказал, что бумаги, которые нужны мистеру Малишу, лежат в письменном столе в офисе. Он говорил, что мы можем взломать замок. Потом он сказал, что доктора в воскресенье не будет в городе, так что никаких проблем. Ну, мы поговорили о гонораре, немножко поспорили насчет этого.
— А что все это время делал Малиш?
— Просто жрал такое и притворялся, что не смотрит на нас. Но в конце он вдруг подходит к моему столу и говорит: «Все понял?» И я сказал ему: «Ясное дело, приятель. Ты что думаешь, для меня это впервой?»
— Короче, ты сделал работу в воскресенье?
— Да. В воскресенье. Я и Эрни Валенсиано.
— Тоже наркоман?
— Да, мистер, но только он не как я — он не исправился.
Я пришел в зал суда, чтобы посмотреть на слушание. Судья Маррокуин взглянул на меня с одобрением. Мы были политическими соратниками, единственными людьми в зале, не скрывающими своих симпатий, даже членами одной партии. Помимо всего прочего, он знал, насколько важным был процесс Малиша. И в глазах судьи мое присутствие здесь придавало этому уголовному делу еще большую значимость. Подразумевалось непременное освещение в прессе. Всякий избранный на свой пост чиновник любит встречать в газетах собственное имя. Судья Маррокуин был далек от того, чтобы считаться исключением. Он учтиво кивнул мне. Мои глаза устремились на Клайда Малиша. Он сидел в окружении своих адвокатов. Справа от него находился некто Майрон Сталь, адвокат, который вел исключительно его дела. Он не занимался уголовными делами, и я не был с ним знаком. Он был одним из тех, кто вызывал у меня недоумение: для чего они вообще стали адвокатами, если не желали вести никаких судебных дел. По другую сторону от обвиняемого сидел Джо Уайт, практикующий адвокат, которого наняли специально для этого процесса. Это был пятидесятилетний мужчина с внешностью ростовщика; не особенно сведущий в статье закона, под которую подпадал данный случай, он, тем не менее, способен был вцепиться в глотку всякому обвинителю уже в предварительном заявлении.
Они одновременно говорили что-то Клайду Малишу. Поскольку оба склонились к нему, Малиш казался на голову выше их. Он отрешенно смотрел куда-то и явно их не слушал, не кивал им и не отвечал. Он походил на скакового рысака-чемпиона, которого успокаивали двое его жокеев.
Я кое-что знал о Малише. Как напомнила Линда, одно время я собирался вести это дело сам. Рассеянный с виду, Клайд Малиш значился мелким бизнесменом, владевшим двумя магазинами электробытовой техники в захудалых районах города. Но тогда каким образом он мог жить в доме площадью пять тысяч квадратных футов, иметь шесть автомобилей, ранчо в горах, прислугу, которую отличали играющие мускулы? Малиш был бизнесменом, все верно, но только ни к чему из того, что он делал, слово «мелкий» не подходило. Крупнейший импортер наркотиков в Южном Техасе, он ни разу не приближался к ним ближе десяти миль. Малиш был весьма предусмотрительным человеком, и оказался намного умнее среднего торговца марихуаной. Он сообразил, что может получать от своих клиентов не только прибыль. Наркоманам воровать, что рыбе плавать. Клайд Малиш говорил им, где и что нужно украсть. Прошло по меньшей мере лет десять с тех пор, как он создал из своих покупателей армию гангстеров. Он организовывал их налеты и расплачивался с ними наркотиками, которые сам приобретал по низким ценам, отчего и прибыль его была намного больше, чем у обычного скупщика краденого. Мощный денежный поток позволил Малишу создать целую сеть побочных ручейков в виде грабежей, корпоративного шпионажа и, вне всякого сомнения, еще дюжины всякого рода мелких предприятий, о которых полиции ничего не было известно. И никому еще ни разу не удалось завести против Малиша сколько-нибудь серьезного дела — нынешнее было первым.
Я смотрел на Малиша сбоку и очень хотел, чтобы он повернулся. Мне хотелось увидеть его лицо. Знал ли он хотя бы, как выглядит Дэвид? Я подошел ближе и почувствовал, как мои кулаки сжались. Майрон Сталь раздраженно взглянул на меня. Клайд Малиш нет.
Он определенно знал, что сегодня его дело будет назначено к суду, и специально оделся для этого. Малиш был в новом дешевом костюме и тупоносых черных ботинках, начищенных для такого случая, но со стоптанными каблуками. Он напоминал фермера, отказывающего себе во всем ради сына-выпускника.
Понадобился час, чтобы разделаться с заявлениями защиты и вызвать кандидатов в присяжные. Я все это время оставался на виду. Помимо всего прочего, мне хотелось, чтобы Малиш знал, что я несу ответственность за все то, что должно здесь произойти. Казалось, он не замечал меня. Прежде чем ввели группу присяжных, он занял свое место за столом защиты и смотрел по сторонам с таким видом, будто ошеломлен собственным присутствием здесь. Майрон Сталь незаметно исчез еще до того, как начался подбор присяжных, и я поступил точно так же.
* * *
— Что ты намерен поручить мне? — спросила Линда.Я отрицательно покачал головой.
— Я хочу тебе помочь, — настаивала она.
— Не беспокойся, тебе еще хватит важных преступников, которыми предстоит заняться. Ты можешь приняться за следующее дело.
Я сидел не за столом, а развалился на диване в другой части кабинета. Линда стояла рядом, но я вел себя с нею так же, как Клайд Малиш со мной. Я смотрел не на нее, а в пустой угол потолка.
— Чем это закончится?
— Я не могу позволить себе роскошь продумать все это до конца, — сказал я.
— Черт побери, Марк, ты всегда считал, что видишь за два квартала вперед. Обычно так оно и случалось, поэтому все срабатывало прекрасно. Но сейчас ты имеешь дело с человеком, который всегда видел за три квартала. И он сделает все, что захочет. Все.
— В таком случае, мне, возможно, и вовсе не стоит загадывать на будущее. Может быть, он попадется на свою собственную удочку.
Линда с отвращением выдохнула. Она выглядела донельзя встревоженной, и я представлял себе, как выгляжу сам, развалясь на диване. Линда была на моей стороне. Может быть, она даже любила меня, но она не доверяла мне. И мне сложно было объяснить ей свои чувства. Я и сам не мог в них разобраться, пока не вернулся из судебного зала в свой кабинет. Я был почти счастлив. Меня переполняло чувство свободы и непренужденности. Я освободился от груза сомнений в невиновности Дэвида. Все остальное было неважно. Клайд Малиш может что-то предпринять? Но у меня было больше возможностей, чем у него.
* * *
В полдень того же дня я снова был в зале суда, чтобы посмотреть, как приводят к присяге заседателей. Это все, что мне требовалось узнать, но я остался и дальше. Обвинение вызвало своего первого свидетеля, полицейского, который первым оказался на месте преступления — ограбления дома в северной части города. Его свидетельские показания едва не усыпили меня: разбитое оконное стекло, отсутствие следов крови и отпечатков пальцев, перечень похищенных вещей, — но присяжные, похоже, слушали с интересом. Любопытно, подумал я, многих ли из них когда-нибудь грабили? Теперь уже невозможно подобрать присяжных так, чтобы хоть один из них в прошлом сам не оказывался жертвой преступления.Это был конец судебного дня. Судья Маррокуин не отличается энтузиазмом в работе и обычно занимает сторону обвинения. Он знал, что обвинители предпочтут изложить суть дела в один день, чтобы присяжные не забыли за ночь детали.
Снова Клайд Малиш, казалось, игнорировал мое присутствие, но судебные адвокаты знали, что я здесь, а мои подчиненные — в особенности. Вряд ли им доставляло удовольствие иметь за спиной окружного прокурора. Хотя Фрэнку Мендиоле это, должно быть, нравилось — такой уж ненормальный он был. Я уверен, что он опрашивал свидетеля-полицейского так долго именно потому, что знал: босс наблюдает за его работой.
Он изобразил удивление, увидев меня, но, тем не менее, громко произнес мое имя и поздоровался за руку. Мерилин Эббетс, его сообвинитель, похоже, испытывала к нему чувство омерзения. Мы подождали, пока команда «нехороших» парней прошла мимо нас к выходу, и только после этого я спросил:
— Надежное дело?
— Могло бы быть и лучше, — сказал Фрэнк. — Но мы его все равно достанем.
— Пойдемте в мой кабинет, и там вы мне все расскажете.
Они удивились, но, конечно, пошли. Фрэнк начал рассказывать.
Ему всего лишь тридцать, он самый молодой из старших обвинителей. Это честолюбивый мальчишка, но вовсе не такой умный, как ему кажется. До сегодняшнего дня он относился ко мне со снисходительным уважением. Я участвовал в выборной кампании как судебный обвинитель, но Фрэнк знал меня только в качестве защитника. Он, по-видимому, должен был испытывать ко мне чувство благодарности за то, что я дал ему эту работу, возможно, так оно и было, но это его явно тяготило. Он сам был профессиональным обвинителем, но никогда никем иным. Мерилин немного задержалась в коридоре, но была достаточно близко, чтобы все слышать. В моем кабинете она развернула кресло так, чтобы видеть лица нас обоих. Она знала о репутации Фрэнка: о том, что к нему нельзя поворачиваться спиной и оставлять одного в кабинете, если хозяин этого кабинета может сделать что-то хорошее для него и что-то плохое для тебя.
Я снова спросил о том, надежное ли это дело. Фрэнк оказался в сложном положении: ему хотелось подчеркнуть уверенность в себе и в то же время показать, что если он выиграет, то исключительно благодаря своим талантам, а не природе или особенностям дела.
— Я, конечно, участвовал в процессах полегче, — сказал он, — но и этот мы можем вытянуть.
— На чем вы строите доказательства? Насколько я понимаю, сам Клайд Малиш в окно не лазил?
Фрэнк улыбнулся.
— Он был организатором. Владельцем дома является врач, с которым Клайд Малиш однажды вел дела, — что-то вроде инвестиций. Грабители, кроме обычных вещей, забрали некоторые документы, интересовавшие Малиша. И он же скупил все награбленное.
— Наркотики?
— Да, и наркотики. А так большей частью телерадиоаппаратура: стерео, видеомагнитофоны и прочая.
Я обернулся к Мерилин.
— Каким образом тут завязан Малиш?
Она медленно начала объяснять. Мерилин больше Фрэнка тревожила причина моих расспросов. Она не могла понять, что за ответы я хочу от них получить.
— Разумеется, это бумаги, которые были похищены. И свидетельство соучастника, — сказала она.
Я поднял брови.
— Самого грабителя?
— Да.
— Звучит неплохо. Где он?
На самом деле мне это было известно.
— В моем кабинете, — сказал Фрэнк. — Мы подумали, вдруг он понадобится сегодня?
Я одобрительно кивнул.
— Приведите его. Если позволите, мне бы хотелось провести предварительный допрос.
Они переглянулись. Мерилин подошла к двери и попросила Пэтти послать служащего за свидетелем. Минуту мы ждали в молчании. Оба они теперь выглядели смущенными. Наконец Фрэнк откашлялся и спросил:
— Вы все еще намерены сами вести дело?
Я отмахнулся от этой идеи.
— Я не стану встревать сейчас, когда процесс уже начался. Мне просто любопытно, что за дело было бы у меня. Если вы возражаете, я не буду вставать между вами и свидетелем...
— О! Нет-нет, что вы?
— Как я понял, вы его уже основательно подготовили к допросу?
— Конечно, — сказал Фрэнк. — На нем держится все дело.
Но он по-прежнему выглядел смущенным, когда грабитель, волоча ноги, вошел в комнату. Фрэнк посмотрел на него, отнюдь не как на своего успевающего ученика. Свидетеля трудно было назвать располагающим к себе молодым человеком. Если они считали, что этот парень может выйти на свидетельское место, им следовало бы одеть его получше. Грабитель был в каких-то рябых штанах и клетчатой рубашке. Это был очень худой молодой мексиканец с шапкой непокорных волос, глаза его скользили по предметам, не задерживаясь на них.
— Присаживайтесь, — сказал я голосом радушного хозяина.
Фрэнк подвинул ему кресло.
— Как вас зовут?
— Джесси.
— Джесси? Прекрасно. Если ваша фамилия когда-нибудь станет известна, я тоже смогу ее узнать. Мне сказали, что ты самый важный свидетель, Джесси. Ты когда-нибудь раньше свидетельствовал в суде?
Он кивнул, глядя на свои колени.
— Один раз, — пробормотал он.
— Неужели? Значит, ты уже не в первый раз выступаешь с показаниями против кого-то?
— Нет. Я свидетельствовал для себя.
— Для себя? Ты имеешь в виду, что тебя уже за что-нибудь судили?
Фрэнк Мендиола подался вперед.
— Мы, естественно, сами поднимем этот вопрос сразу прямо в начале заседания. У него две судимости в прошлом.
— Две? Сколько же тебе лет, Джесси?
— Двадцать шесть.
Он по-прежнему не смотрел на меня. Хотя теперь взгляд его поднялся до уровня моего письменного стола. Он, должно быть, оценивал ручку и подставку для карандашей.
— Те два преступления — это все, что ты совершил?
Он пожал плечами.
— Я кололся. Иногда меня забирали. Бывало, я делал плохо. Теперь все, я этого не делаю.
— Ты бросил эту привычку после того, последнего ограбления?
— Да.
— И теперь ты хочешь свидетельствовать против Клайда Малиша в связи с ограблением, в котором участвовал. Вы ведь действительно сделали это, не так ли, Джесси? Проникли в дом доктора.
Он согласно кивнул, однако возразил мне:
— Это офис.
— Офис? А я думал, что это был его дом.
Я вопросительно взглянул на своего подчиненного.
— Это и то и другое, — объяснил Фрэнк. — На первом этаже его кабинет, приемная и все такое плюс кухня. Наверху — жилые комнаты и спальни. Это большой старый особняк в Аламо-Хайтс, прямо на Бродвее.
Джесси снова дополнил информацию:
— Нам нужен был его офис. Из-за наркотиков.
— Это была мысль мистера Малиша?
— Нет, что касается наркотиков, то это я сам. Я тогда еще кололся, понимаете, поэтому, как...
— У-гу. А какая часть плана принадлежала мистеру Малишу?
— Он сказал нам, куда залезть. И бумаги. Ему нужны были бумаги.
— Да, насчет бумаг. Что это было? Контракты? Документы?
— Бумаги, мистер. Я не знаю, какие...
— Вы нашли их?
— Да.
— Вы отдали их Малишу?
— Да, вроде отдали.
— Как это вроде?
— Я передал их его человеку.
— Карлу Стенглу, — вставил Фрэнк Мандиола. — Он работает на Малиша.
Я безучастно взглянул на него и снова повернулся к допрашиваемому.
— А сегодня в суде ты видел мистера Малиша?
— Ага. Я не хотел подходить к нему близко без надобности.
— Как он выглядит, Джесси?
— Белый парень. Вроде как высокий. Небольшой живот.
— Сколько ему лет?
— Он старый. Ему лет пятьдесят, не меньше.
Я повернулся к судебным обвинителям.
— До настоящего момента я так и не понял, кого он описывает: Клайда Малиша или Джо Уайта. Поразмыслите над этим. Сам бы я предпочел с этим не связываться. Не стоит чересчур уж рассчитывать на парня.
— Он его знает, — немного раздраженно заметил Фрэнк. Грабителю же он сказал: — Расскажи, как Малиш велел тебе сделать это.
Свидетель чуть оживился. В конце концов он сообразил, что в данный момент как бы выступает в суде или по крайней мере репетирует.
— Это было в том заведении в южной части. Просто кабак. Мексиканские блюда на вынос; может, столов шесть в зале. Мы встретились там в среду утром, когда там никого не было. Нам подали такое. Мистер Малиш заказал картошку и яйца, а я — чоризо. Парень, который был с ним...
— Он помнит подробности того завтрака, — сказал я обвинителям.
— Да. Мистер Малиш как бы ни причем сидел в другом конце комнаты и ел, а парень, который был с ним, подошел ко мне, и мы условились насчет работы. Он записал адрес на салфетке.
— У тебя сохранилась эта салфетка?
— Нет, мистер. Салфетка? На ней он попросту объяснял. Но адрес он сказал и сказал, что бумаги, которые нужны мистеру Малишу, лежат в письменном столе в офисе. Он говорил, что мы можем взломать замок. Потом он сказал, что доктора в воскресенье не будет в городе, так что никаких проблем. Ну, мы поговорили о гонораре, немножко поспорили насчет этого.
— А что все это время делал Малиш?
— Просто жрал такое и притворялся, что не смотрит на нас. Но в конце он вдруг подходит к моему столу и говорит: «Все понял?» И я сказал ему: «Ясное дело, приятель. Ты что думаешь, для меня это впервой?»
— Короче, ты сделал работу в воскресенье?
— Да. В воскресенье. Я и Эрни Валенсиано.
— Тоже наркоман?
— Да, мистер, но только он не как я — он не исправился.