Булгаков Михаил Афанасьевич. Статьи, рассказы, наброски (сборник)

   "СПРАВКА
   Кисловодский стол ЗАГС сим удостоверяет, что гр. Корабчевский Виталий 9 месяцев умер 17 июня с. г. от воспаления легких. Акт записан за э 163. Подпись: Завед. столом ЗАГС
   Лидовский.
   И с подлинным тоже верно:
   Счетовод Минераловодской учстрахкассы
   (подпись неразбор.)".
   Этого мало. Он не только помер, но и погребен был. И это видно из свидетельства Кисловодского отдела записей актов гражданского состояния, где значится, что ребенок мужского пола Корабчевский Виталий погребен на братском кладбище.
   Точка! Лучше помереть трудно.
   И однако...
   Была зловещая лунная ночь над Кисловодском через несколько дней после погребения Корабчевского-сына.
   И вот шел сосед Корабчевского в самом радостном расположении духа, посвистывая, и совершенно трезвый и видит-стоит возле корабчевской квартиры странного вида женщина, вся в белом, а лицо у нее зеленое от луны.
   И на руках у нее сверток, а в свертке что-то небольшое. Подошел сосед и говорит:
   - Кто это?.. Ах, это вы, мадам Корабчевская? А та отвечает гробовым голосом:
   - Да, я.
   - А что это у вас на руках? - спросил сосед с удивлением.
   - А это, - ответила женщина глухо, - мой покойный младенчик Виталий.
   - Как Виталий? - спросил сосед и почувствовал, что мурашки полезли у него по спине, - ведь Виталия же вашего па-па-па-хоронили?
   - Да, - ответила женщина, - а он взял да и пришел обратно.
   И в это время лунный луч скользнул по пеленочному конверту, и видит сосед, что на руках у женщины действительно Виталий и лицо у него в зеленоватой тени тления смертного.
   - Караул! - закричал сосед и кинулся бежать по Шоссейной улице. Луна глядела из-за кипариса рожей покойника, и соседу чудилось, что холодные руки хватают его за штаны.
   Через час наиболее смелые из кисловодцев стояли у крылечка корабчевского дома. И вышел к ним сам Корабчевский и рассказал такую историю:
   - Сидим мы с женой позавчера и вдруг слышим стук окошка, выглянули мы и чуть не померли на месте. Стоит Виталий на воздухе, не касаясь земли, и говорит: "А вот я и пришел!"
   - С нами крестная сила!! - взвыл кто-то из бабьего элемента.
   - Ну?! - закричали мужчины.
   - Ну, и больше ничего, - ответил Корабчевский, - пришлось его принять обратно.
   В толпе началось смятение. Лица в лунном свете у всех позеленели. Но в это время луна зашла за облачко и скрыла в глубокой тьме окончание этой жуткой истории.
   x x x
   В редакции "Гудка" теперь у нас смятение тоже.
   Кто кричит: "Чудо!" Кто кричит: "Ничего не понимаю". Кто говорит: "Расследовать надо!!" Вообще - хоть работу бросай!
   В самом деле, история ведь гробовая! Проще всего было бы предположить, что Виталий вовсе не помирал, но тогда, позвольте, на каком же основании лекпом Борисов, проживающий по Николаевской улице, в д. э 11, дал ему удостоверение о смерти и на каком основании учстрахкасса выдала на погребение живого человека 17 р. 10 к.?!
   А может быть, он не воскресал? Может быть, сосед наврал, может быть, фельетонист сочинил про луну и покойника?
   Позвольте, как же не воскресал, когда сотрудник Минераловодской учстрахкассы Владимир Иванович Николаев пишет:
   "Выяснилось, что никто из членов семьи указанного т. Корабчевского не умирал, что последний, заручившись документом, незаконно получил пособие на погребение".
   Нет, жуткие дела творятся в городе Кисловодске!
   * Михаил Булгаков. Чертовщина
   Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
   OCR Гуцев В.Н.
   У нас, в Кузнецке, в один и тот же
   вечер, в один и тот же час в помещении
   месткома было назначено заседание
   лавочно-наблюдательной комиссии,
   заседание производственной ячейки,
   заседание охраны труда, собрание
   рабкоров, а также заседание пионеров. А
   рядом идет кинематографическая картина
   "Дочь Монтецумы". Получается такое, что
   описать нельзя.
   Рабкор
   В небольшой комнате тесно сидели люди, взъерошенные и потные. Над их головами висела "Дочь Монтецумы" с участием любимицы публики и королевы экрана и "Вокруг света в 18 дней".
   Дверь раскрылась на одну четверть. В нее влезла рука с растерзанной манжетой, затем озверевшая голова. И голова эта начала, кричать:
   - Пустите меня, товарищи! Это безобразие.
   - Влезайте! - кричали из комнаты.
   - Пустите меня! - кричала голова, вырываясь из невидимых клещей за дверью. За дверью же послышался крик.
   - Не лягайтесь ногами, товарищ Крутобедров! Вы не на базаре!
   Стена затряслась, и на ней запрыгали слова: "Курьер Наполеона".
   Растерзанная личность влезла наконец в комнатушку, проникла на эстраду и оттуда хрипло забасила немедленно, как заводной граммофон.
   - Говоря о цене на свиные котлеты, товарищи, я не могу не отметить с возмущением того факта, что в то время, как на частном рынке они 32 к., у нас в лавке э 17 они 33 1/2...
   Собрание на это ответило злобным гулом, а за дверью вырвался истерический крик:
   - Скорее! Долго заседаете!
   - Что вы про котлеты бормочете?! - закричал в раздражении человек, притиснутый к "Дочери миллионера".
   - Я не бормочу! - закричал в ответ оратор. - А докладываю!
   - Про что докладываешь?
   - Цены на свинину, - закричал докладчик.
   - Выкатывайся ты со своей свининой к чертям! Где наш оратор? - кричали со всех сторон.
   - Нету оратора, опоздал, черт его возьми! Значить, им надо уступать место!
   Публика хлынула к дверям, а навстречу ей - другая, которая моментально расселась на стульях. За другой дверью тапер глухо заиграл полонез Шопена.
   Взъерошенный докладчик всмотрелся в новые лица и забубнил:
   - Говоря о цене на свиные котлеты, дорогие товарищи, я не могу не отметить с возмущением того факта, что в то время, когда на частном рынке цена за свиные котлеты 32 коп., а у нас в лавке э 17 они стоят 33 1/2 коп. ...
   Молодой человек в папахе встал и вежливо его перебил:
   - Вы, товарищ, спутали. "Производство мяса" шло вчера, а сегодня "Кровь и песок".
   - Сахарный песок тоже! - закричал оратор в отчаянии. - В то время, как на частном рынке он - 25 1/2 к. ...
   - Нарезался объясняльщик перед картиной, - закричала с хохотом публика и вдруг рванулась к дверям, и Шопен моментально смолк.
   Из всех дверей насыпалась новая публика.
   - Говоря о цене на свиные котлеты, - в отчаянии начал ей докладчик, - я не могу не отметить с возмущением того факта, в то время, когда сахарный песок на рынке стоит 25 1/2 коп., свинина у нас в магазине - 36 коп.! Разница, таким образом, дорогие товарищи...
   - К чертям со свининой! - закричала новая публика. - Не наговорился еще в своей лавочной комиссии!
   Докладчика с котлетами выпихнули куда-то, а другой влез на его место, закрыл глаза и торопливо забубнил:
   - Вопрос о прозодежде - кардинальный вопрос, товарищи. До каких пор мы будем ждать рукавиц для ремонтных рабочих? Что же, спрашивается, они голыми руками...
   Он бубнил около 3 минут и открыл глаза от страшных криков:
   - Довольно! Достаточно! Наквакал о рукавицах - и будет, дай другим поговорить!
   Какие-то взволнованные люди с карандашами в руках сидели, вытеснив предыдущую публику. Один из них выскочил на эстраду, спеца с рукавицами прижал к "Индийской гробнице" и немедленно начал кричать:
   - Для того, чтобы корреспонденция в газеты была наиболее актуальна, необходимо следовать такого рода, правилам...
   Но он не успел объяснить, какого рода правилам нужно следовать для того, чтобы корреспонденция была актуальна, потому что за дверью слева загремел марш "Железная дивизия", а с правой, за дверями же, хор в двести человек запел:
   На дежурство из палатки
   Не хотелось вылезать!!
   Приходилось нам за пятки
   Пионеров всех таскать!!!!!
   Тут и началось то самое, чего, по мнению корреспондента, описать нельзя. Поэтому и описывать не будем.
   * Михаил Булгаков. Динамит!!!
   Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
   OCR Гуцев В.Н.
   Прислали нам весной динамит для взрыва
   ледяных заторов. Осталось его 18 фунтов,
   и теперь наш участок прямо не знает, что
   с ним делать. Взрыва боимся, и отослать
   его не к кому. Наказание с этим
   динамитом!
   Рабкор
   На всех видных местах в управлении службы пути висели официальные надписи:
   "Курить строжайше воспрещается".
   "Громко не разговаривать".
   "Сапогами не стучать".
   Кроме того, на входных дверях железнодорожного общежития висела записка менее официального характера:
   "Ежели ваши ребятишки не перестанут скакать, я им ухи повырываю с корнем. Иванов седьмой".
   На путях за семафором висели красные сигналы и надписи:
   "Не свистеть".
   "Скорость шесть верст в час".
   Поезда входили на станцию крадучись, с тихим шипением тормозов, и в кухнях вагон-ресторанов заливали огонь. Охрана шла по поезду и предупреждала:
   - Гражданчики, затушите папироски. Тут у них динамит на станции.
   x x x
   - Я тебе кашляну (шепот), я тебе кашляну.
   - Простудился я сильно, Сидор Иваныч.
   - Я тебе простужусь. Бухает, как в бочку! Ты мне тут накашляешь, что у меня взлетит вся станция на воздух.
   - Наказание с этим динамитом, Сидор Иваныч.
   - А ты сапогами не хлопай, вот и не будет наказания.
   x x x
   - Где вы его держите, Сидор Иваныч? - спрашивал приезжий.
   - В гостиной, на квартире. В мокрую тряпку его завернули - и под диван.
   - Как табак, стало быть?
   - Хорошенький табак. Это собачья каторга, а не жизнь. Детишек пришлось к тетке отправить. Они обрадовались, ангелочки. Начали прыгать: "Папа динамит привез, папа динамит привез..." Выдрал их, чертей полосатых, и отправил гостить.
   - Долго ль до греха!
   - Вот то-то. Дежурство пришлось устроить. Днем жена с винтовкой стоит, вечером - кухарка, по ночам - я.
   - Да вы б его отправили.
   - Пробовал-с. Сам завернул. Запечатал. Приношу на станцию в багажное отделение. А весовщик и спрашивает: "Что это у вас, Сидор Иваныч, в посылке?" Я ему отвечаю: "Да пустяки, - говорю, - не обращайте внимания, тут динамита 18 фунтов. В Омск посылаю". Так он, представьте, бросил багажное отделение, вылез в окно и убежал. Только я его и видел.
   - Вот оказия!
   - Мученье. Пробовал его другой дороге подарить. Написал им бумажку. Так, мол, и так: "Посылаю вам, дорогая соседка, Самаро-Златоустовская дорога, в подарок 18 фунтов динамита. Пользуйтесь им на здоровье, как желаете. Любящий тебя участок Омской дороги".
   - Ну и что ж она?
   Сидор Иваныч порылся в кармане и вытащил телеграмму:
   "В адрес 105. Подите к чертям. Точка".
   Сидор Иванович уныло повесил голову и вздохнул.
   - А вы знаете что, Сидор Иваныч, - посоветовал ему фиезжий, - вы б его попробовали Красной Армии подарить.
   Сидор Иванович ожил:
   - А ведь это идея. Как же это нам в голову не пришло.
   Вечером в службе пути сочинили бумажку такого содержания:
   "Глубокоуважаемый тов. Фрунзе, в знак любви к Красной Армии посылаем 18 фунтов динамита. С почтением, участок Омской дороги".
   При этом была приписка: "Только пришлите своего человека за ним, опытного и военного, а то никто у нас не соглашается его везти".
   Ответа от тов. Фрунзе еще нет.
   * Михаил Булгаков. Говорящая собака
   Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
   OCR Гуцев В.Н.
   У всякого своя манера культработы.
   Русская пословица
   С поездами всегда так бывает: едет, едет - и заедет в такую глушь, где ни черта нет, кроме лесов и культработников.
   Один из таких поездов заскочил на некую ст. Мурманской ж. д. и выплюнул некоего человека. Человек пробыл на станции ровно столько же, сколько и поезд, - 3 минуты, и отбыл, но последствия его визита были неисчислимы. Человек успел метнуться по станции и наляпать две афиши: одну на рыжей стене возле колокола, а другую на двери кислого здания с вывеской:
   КЛУБ ЖЕ-ДЕ
   Афиши вызвали на станции вавилонское столпотворение. Люди лезли даже на плечи друг к другу.
   Остановись, прохожий!! Спешите видеть!
   Только один раз и затем уезжают в Париж!
   С дозволения начальства.
   Знаменитый ковбой и факир
   ДЖОН ПИРС
   со своими мировыми аттракционами, как то: исполнит танец с кипящим самоваром на голове, босой пройдет по битому стеклу и ляжет в него лицом.
   КРОМЕ ТОГО, ПО ЖЕЛАНИЮ УВАЖАЕМОЙ ПУБЛИКИ БУДЕТ СЪЕДЕН ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК И ДРУГИЕ
   СЕАНСЫ ЧРЕВОВЕЩАНИЯ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ БУДЕТ ПОКАЗАНА ЯСНОВИДЯЩАЯ ГОВОРЯЩАЯ
   СОБАКА ИЛИ ЧУДО XX ВЕКА
   С почтением, Джон Пирс - белый маг.
   Верно:
   Председатель правления клуба.
   x x x
   Через три дня клуб, вмещавший обыкновенно 8 человек, вместил их 400, из которых 350 не были членами клуба.
   Приехали даже окрестные мужики, и их клиновидные бороды смотрели с галерки. Клуб гудел, смеялся, гул летал в нем сверху вниз. Как птичка порхнул слух о том, что будет съеден живой председатель месткома.
   Телеграфист Вася поместился за пианино, и под звуки "Тоски по родине" перед публикой предстал ковбой и маг Джон Пирс.
   Джон Пирс оказался щуплым человеком в телесном трико с блестками. Он вышел на сцену и послал публике воздушный поцелуй. Публика ответила ему аплодисментами и воплями:
   - Времечко!
   Джон Пирс отпрянул назад, улыбнулся, и тотчас румяная свояченица председателя правления клуба вынесла на сцену кипящий пузатый самовар. Председатель в первом ряду побагровел от гордости.
   - Ваш самовар, Федосей Петрович? - зашептала восхищенная публика.
   - Мой, - ответил Федосей.
   Джон Пирс взял самовар за ручки, водрузил его на поднос, а затем все сооружение поставил себе на голову.
   - Маэстро, попрошу матчиш, - сказал он сдавленным голосом.
   Маэстро Вася нажал педаль, и матчиш запрыгал по клавишам разбитого пианино.
   Джон Пирс, вскидывая худые ноги, заплясал по сцене. Лицо его побагровело от напряжения. Самовар громыхал на подносе ножками и плевался.
   - Бис! - гремел восхищенный клуб.
   Затем Пирс показал дальнейшие чудеса. Разувшись, он ходил по битому станционному стеклу и ложился на него лицом. Потом был антракт.
   x x x
   - Ешь живого человека! - взвыл театр. Пирс приложил руку к сердцу и пригласил:
   - Прошу желающего.
   Театр замер.
   - Петя, выходи, - предложил чей-то голос в боковой ложе.
   - Какой умный, - ответили оттуда же, - выходи сам.
   - Так нет желающих? - спросил Пирс, улыбаясь кровожадной улыбкой.
   - Деньги обратно! - бухнул чей-то голос с галереи.
   - За неимением желающего быть съеденным номер отменяется, - объявил Пирс.
   - Собаку даешь! - гремели в партере.
   x x x
   Ясновидящая собака оказалась на вид самым невзрачным псом из породы дворняг. Джон Пирс остановился перед ней и опять молвил:
   - Желающих разговаривать с собакой прошу на сцену.
   Клубный председатель, тяжело дыша выпитым пивом, поднялся на сцену и остановился возле пса.
   - Попрошу задавать вопросы.
   Председатель подумал, побледнел и спросил в гробовой тишине:
   - Который час, собачка?
   - Без четверти девять, - ответил пес, высунув язык.
   - С нами крестная сила, - взвыл кто-то на галерке.
   Мужики, крестясь и давя друг друга, мгновенно очистили галерею и уехали домой.
   - Слушай, - сказал председатель Джону Пирсу, - вот что, милый человек, говори, сколько стоит пес?
   - Этот пес непродажный, помилуйте, товарищ, - ответил Пирс, - эта собачка ученая, ясновидящая.
   - Хочешь два червонца? - сказал, распаляясь, председатель.
   Джон Пирс отказался.
   - Три, - сказал председатель и полез в карман. Джон Пирс колебался.
   - Собачка, желаешь идти ко мне в услужение? - спросил председатель.
   - Желаем, - ответил пес и кашлянул.
   - Пять! - рявкнул председатель. Джон Пирс охнул и сказал:
   - Ну, берите.
   x x x
   Джона Пирса, напоенного пивом, увез очередной поезд. Он же увез и пять председательских червонцев.
   На следующий вечер клуб опять вместил триста человек.
   Пес стоял на эстраде и улыбался задумчивой улыбкой. Председатель стал перед ним и спросил:
   - Ну, как тебе у нас понравилось на Мурманской жел. дороге, дорогой Милорд?
   Но Милорд остался совершенно безмолвным. Председатель побледнел.
   - Что с тобой, - спросил он, - ты что, онемел, что ли?
   Но пес и на это не пожелал ответить.
   - Он с дураками не разговаривает, - сказал злорадный голос на галерке. И все загрохотали.
   x x x
   Ровно через неделю поезд вытряхнул на станцию человека. Человек этот не расклеивал никаких афиш, а, зажав под мышкою портфель, прямо направился в клуб и спросил председателя правления.
   - Это у вас тут говорящая собака? - спросил владелец портфеля у председателя клуба.
   - У нас, - ответил председатель, багровея, - только она оказалась фальшивая собака. Ничего не говорит. Это жулик у нас был. Он за нее животом говорил. Пропали мои деньги...
   - Так-с, - задумчиво сказал портфель, - а я вам тут бумажку привез, товарищ, что вы увольняетесь из заведующих клубом.
   - За что?! - ахнул ошеломленный председатель.
   - А вот за то, что вы вместо того, чтобы заниматься культработой, балаган устраиваете в клубе. Председатель поник головой и взял бумагу.
   * Михаил Булгаков. No 13. - дом Эльпит-Рабкоммуна
   Рассказ
   Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
   OCR Гуцев В.Н.
   Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась ста семьюдесятью окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече все лето гляделась томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерне клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит...
   Однажды, например, в десять вечера стосильная машина, грянув веселый мажорный сигнал, стала у первого парадного. Два сыщика, словно тени, выскочили из земли и метнулись в тень, а один прошмыгнул в черные ворота, а там по скользким ступеням в дворницкий подвал. Открылась дверца лакированной каретки, и, закутанный в шубу, высадился дорогой гость.
   В квартире э 3 генерала от кавалерии Де-Баррейн он до трех гостил.
   До трех, припав к подножию серой кариатиды, истомленный волчьей жизнью, бодрствовал шпион. Другой до трех на полутемном марше лестницы курил, слушая приглушенный коврами то звон Венгерской рапсодии, capriccioso, - то цыганские буйные взрывы:
   Сегодня пьем! Завтра пьем!
   Пьем мы всю неде-елю - эх!
   Раз... еще раз...
   До трех сидел третий на ситцево-лоскутной дряни в конуре старшего дворника. И конусы резкого белого света до трех горели на полукруге. И из этажа в этаж по невидимому телефону бежал шепчущий горделивый слух: Распутин здесь. Распутин. Смуглый обладатель сейфа, торговец живым товаром, Борис Самойлович Христи, гениальнейший из всех московских управляющих, после ночи у Де-Баррейн стал как будто еще загадочнее, еще надменнее.
   Искры стальной гордости появились у него в черных глазах, и на квартиры жестоко набавили.
   А в э 2 Христи, да что Христи... Сам Эльпит снимал, в бурю ли, в снег ли, каракулевую шапку, сталкиваясь с выходящей из зеркальной каретки женщиной в шиншилях. И улыбался. Счета женщины гасил человек столь вознесенный, что у него не было фамилии. Подписывался именем с хитрым росчерком... Да что говорить. Был дом... Большие люди - большая жизнь.
   В зимние вечера, когда бес, прикинувшись вьюгой, кувыркался и выл под железными желобами крыш, проворные дворники гнали перед собой щитами сугробы, до асфальта расчищали двор. Четыре лифта ходили беззвучно вверх и вниз. Утром и вечером, словно по волшебству, серые гармонии труб во всех 75 квартирах наливались теплом. В кронштейнах на площадках горели лампы... В недрах квартир белые ванны, в важных полутемных передних тусклый блеск телефонных аппаратов... Ковры... В кабинетах беззвучно торжественно. Массивные кожаные кресла. И до самых верхних площадок жили крупные массивные люди. Директор банка, умница, государственный человек с лицом Сен-Бри из "Гугенотов", лишь чуть испорченным какими-то странноватыми, не то больными, не то уголовными, глазами, фабрикант (афинские ночи со съемками при магнии), золотистые выкормленные женщины, всемирный феноменальный бас - солист, еще генерал, еще... И мелочь: присяжные поверенные в визитках, доктора по абортам...
   Большое было время...
   И ничего не стало. Sic transit gloria mundi! [Все проходит (лат.)]
   Страшно жить, когда падают царства. И самая память стала угасать. Да было ли это, господи?.. Генерал от кавалерии!.. Слово какое!
   Да... А вещи остались. Вывезти никому не дали.
   Эльпит сам ушел в чем был.
   Вот тогда у ворот рядом с фонарем (огненный "э 13") прилипла белая таблица и странная надпись на ней: "Рабкоммуна". Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд. Пианино умолкли, но граммофоны были живы и часто пели зловещими голосами. Поперек гостиных протянулись веревки, а на них сырое белье. Примусы шипели по-змеиному, и днем и ночью плыл по лестницам щиплющий чад. Из всех кронштейнов лампы исчезли, и наступал ежевечерне мрак. В нем спотыкались тени с узлом и тоскливо вскрикивали:
   - Мань, а Ма-ань! Где ж ты? Черт те возьми!
   В квартире 50 в двух комнатах вытопили паркет. Лифты... Да, впрочем, что тут рассказывать...
   --------
   Но было чудо: Эльпит-Рабкоммуну топили.
   Дело в том, что в полуподвальной квартире, в двух комнатах, остался... Христи.
   Те три человека, которым досталась львиная доля эльпитовских ковров и которые вывесили на двери Де-Баррейна в бельэтаже лоскуток: "Правление", поняли, что без Христи дом Рабкоммуны не простоит и месяца. Рассыплется. И матово-черного дельца в фуражке с лакированным козырьком оставили за зелеными занавесками в полуподвале. Чудовищное соединение: с одной стороны, шумное, заскорузлое правление, с другой - "смотритель"! Это Христи-то! Но это было прочнейшее в мире соединение. Христи был именно тот человек, который не менее правления желал, чтобы Рабкоммуна стояла бы невредимо мышастой громадой, а не упала бы в прах.
   И вот Христи не только не обидели, но положили ему жалованье. Ну, правда, ничтожное. Около 1/10 того, что платил ему Эльпит, без всяких признаков жизни сидящий в двух комнатушках на другом конце Москвы.
   - Черт с ними, с унитазами, черт с проводами! - страстно говорил Эльпит, сжимая кулаки. - Но лишь бы топить. Сохранить главное. Борис Самойлович, сберегите мне дом, пока все это кончится, и я сумею вас отблагодарить! Что? Верьте мне!
   Христи верил, кивал стриженой седеющей головой и уезжал после доклада хмурый и озабоченный. Подъезжая, видел в воротах правление и закрывал глаза от ненависти, бледнел. Но это только миг. А потом улыбался. Он умел терпеть.
   А главное - топить. И вот добывали ордера, нефть возили. Трубы нагревались. 12o, 12o! Если там, откуда получали нефть, что-то заедало, крупно платился Эльпит. У него горели глаза.
   - Ну, хорошо... Я заплачу. Дайте обоим и секретарю. Что? Перестать? О, нет, нет! Ни на минуту...
   --------
   Христи был гениален. В среднем корпусе, в пятом этаже, на квартиру, в которой когда-то студия была, табу наложил.
   - Нилушкина Егора туда вселить...
   - Нет уж, товарищи, будьте добры. Мне без хозяйственного склада нельзя. Для дома ведь, для вас же.
   В сущности, был хлам. Какие-то глупые декорации, арматура. Но... Но были и тридцать бидонов с бензином эльпитовским и еще что-то в свертках, что хранил Христи до лучших дней.
   И жила серая Рабкоммуна э 13 под недреманным оком. Правда, в левом крыле то и дело угасал свет... Монтер, начавший пить с января 18-го года, вытертый, как войлок, озверевший монтер, бабам кричал:
   - А, чтоб вы издохли! Дверью больше хлопайте у щита! Что я вам, каторжный? Сверхурочные.
   И бабы злобно-тоскливо вопили во мраке:
   - Мань! А Ма-ань! Где ты?
   Опять к монтеру ходили:
   - Сво-о-лочь ты! Пяндрыга. Христи пожалуемся.
   И от одного имени Христи свет волшебно загорался.
   Да-с, Христи был человек.
   Мучил он правление до тех пор, пока оно не выделило из своей среды Нилушкина Егора с титулом "санитарный наблюдающий". Нилушкин Егор два раза в неделю обходил все 75 квартир. Грохотал кулаками в запертые двери, а в незапертые входил без церемонии, хоть будь тут голые бабы, пролезал под сырыми подштанниками и кричал сипло и страшно:
   - Которые тут гадют, всех в 24 часа!
   И с уличенных брал дань.
   --------
   И вот жили, жили, ан в феврале, в самый мороз, заело вновь с нефтью. И Эльпит ничего не мог сделать. Взятку взяли, но сказали:
   - Дадим через неделю.
   Христи на докладе у Эльпита промолвил тяжко:
   - Ой... Я так устал! Если бы вы знали, Адольф Иосифович, как я устал. Когда же все это кончится?
   И тут действительно можно было видеть, что у Христи тоскливые стали замученные глаза. У стального Христи.
   Эльпит страстно ответил:
   - Борис Самойлович! Вы верите мне? Ну, так вот вам: это последняя зима. И так же легко, как я эту папироску выкурю, я их вышвырну будущим летом, к чертовой матери. Что? Верьте мне. Но только я вас прошу, очень прошу, уж эту неделю вы сами, сами посмотрите. Боже сохрани - печки! Эта вентиляция... Я так боюсь. Но и стекла чтобы не резали. Ведь не сдохну г же они за неделю!1 Ну, может, шесть дней. Я сам завтра съезжу к Иван Иванычу.
   В Рабкоммуне вечером Христи, выдыхая беловатый пар, говорил:
   - Ну, что ж... Ну, потерпим. Четыре-пять дней. Но без печек...
   И правление соглашалось.
   - Конешно. Мыслимо ли? Это не дымоходы. Долго ли до беды.
   И Христи сам ходил, сам ходил каждый день, в особенности в пятый этаж. Зорко глядел, чтобы не наставили черных буржуек, не вывели бы труб в отверстия, что предательски приветливо глядели в углах комнат под самым потолком.
   И Нилушкин Егор ходил:
   - Ежели мне которые... Это вам не дымоходы. В двадцать четыре часа.