Страница:
поощрял), то сталинская номенклатура была сразу же поставлена совершенно в
другие рамки. Вознесенная продуманной системой привилегий на уровень жизни,
немыслимый для народа, превращенного ленинскими грабежами поголовно в нищий
пролетариат, имея над этим пародом фактически неограниченную власть,
сталинская элита прекрасно осознавала собственное ничтожество, ибо в любой
момент все - от секретаря захолустного райкома до члена Политбюро,
Генерального комиссара госбезопасности или маршала - могли быть застрелены
прямо в кабинете, забиты сапогами в подвале НКВД или превращены в "петуха"
на каком-нибудь из бесчисленных островов ГУЛАГа. Понимание подобных вещей по
простой схеме "сегодня жив, завтра - нет" очень ограничивало аппетиты
номенклатуры, сводя к минимуму коррупцию и алчность, направляя энергию на
нужды государства и партии. Под понятиями "государство" и "партия" имелась в
виду опять же номенклатура, которая именно так себя и ощущала, чего в
конечной итоге и добивался Иосиф Виссарионович.
Закалка номенклатуры началась еще в эпоху страшного голода,
порожденного коллективизацией. Около райкомов партии, где находились
спецстоловые, собирались умирающие от голода крестьяне и опухшие, кричащие
от нестерпимого голода дети. Входы в райкомы, естественно, круглосуточно
охранялись милицией и солдатами ГПУ, но через открытые окна столовой неслись
запахи, сводящие с ума умирающих от голода людей. В этих столовых по
исключительно низким, почти символическим ценам продавались: белый хлеб,
мясо, птица, экзотические фрукты и различные деликатесы, сами наименования
которых народ забыл с 1917 года. Даже обслуживающему персоналу этих столовых
полагался так называемый "Микояновский паек", содержащий двадцать
наименований различных продуктов.
А вокруг этих спецоазисов роскоши свирепствовали голод и смерть.
Поначалу многие работники партаппарата не выдерживали и из фондов
райкомовских столовых начинали кормить собиравшихся у окон спецстоловых
погибающих людей, главным образом, конечно, детей. Столь "мягкотелых"
немедленно снимали с должностей, и они исчезали неизвестно куда, но из
номенклатуры - навсегда. С высот ЦК до уровня райкомов была спущена
совершенно секретная инструкция, где говорилось: "Самое страшное, если вы
вдруг почувствуете жалость и потеряете твердость. Вы должны научиться есть,
даже когда кругом все будут умирать от голода. Иначе некому будет вернуть
урожай стране. Не поддавайтесь чувствам и думайте только о себе". Однако и
подобную инструкцию следовало понимать правильно. Но не все были способны
это попять. В районных и областных центрах в разгар голода местные партийные
секретари и прочие номенклатурные деятели стали закатывать неприкрытые оргии
с фонтанами шампанского и прочими старыми купеческими шутками вроде: кто за
один присест съест годовалого барашка, нашпигованного перепелами. Таких,
правда, без особого шума, арестовывали и расстреливали для назидания прочим.
Кого за это не расстреляли сразу, тому эти оргии припомнили в 1937 и
последующих годах.
Воспитываемая в подобном духе номенклатура, хотя и осознавала свои
потенциально беспредельные возможности, но, сжав зубы, старалась держаться в
установленных Сталиным рамках. Исключений почти не было. Жена Калинина, по
инерции ленинского беспредела, взяла из Гохрана соболью шубу, принадлежавшую
расстрелянной императрице, и в итоге получила возможность хорошо подумать о
своем поступке в течение долгих лет, проведенных в заключении. Жена Молотова
считала, что она вполне имеет право взять из Гохрана свадебную корону
Екатерины II и подарить ее жене американского посла, но тоже оказалась в
тюрьме. Могущественные мужья, находящиеся на самой вершине
партийно-государственной элиты, ничем не могли помочь своим женам, вся беда
которых не столько в их алчности, сколько в неправильном понимании
обстановки. Все, что они считали своими законными трофеями, Сталин считал
принадлежащим государству, и каждому члену номенклатуры постепенно
становилось ясно, на что он имеет право в соответствии со своим статусом, за
пределами которого был уже смертельный риск.
Даже всесильный Лаврентий Берия, охотившийся за девочками прямо на
московских улицах, не подозревал, что на него уже открыто уголовное дело,
все его жертвы фиксируются, и в итоге, если что и удалось предъявить
арестованному шефу тайной полиции, то уже готовое дело по многочисленным
эпизодам изнасилования. За что и расстреляли. И хотя это произошло уже после
смерти Сталина, дело явно было готово еще при жизни генералиссимуса.
Ленин как-то, в порыве вдохновения, сказал: "Все наши планы говно!
Главное - подбор кадров!" - Видимо, вождь мирового пролетариата, обдумывая в
последние годы жизни возможность построения социалистического государства,
также хорошо понял, что с теми кадрами, которые его окружали, построить
ничего не удастся. А грабить уже было некого. Разве что нэпманов, но те еще
недостаточно обросли жирком, чтобы представлять интерес для ненасытной
ленинской "гвардии". Только Сталин сумел правильно понять все гениальные
задумки Ильича, блестяще в течение всего своего тридцатилетнего правления
используя ленинское наследие в качестве плахи для своего топора.
Но если вдуматься, что оставил ему Ленин, кроме методики построения
первого в мире социалистического государства и туманных пророчеств о
неизбежности войн в эпоху империализма - постоянного детонатора всемирной
пролетарской? Пустую казну, дезорганизованную и совершенно небоеспособную
армию, расколотую, разложенную и на глазах деградирующую партию, разоренную,
разграбленную и распятую страну с темным, забитым, деклассированным и, что,
возможно, самое главное, неграмотным населением, у которого уже тогда само
слово "социализм" ассоциировалось с пулей в затылок. Разрушенная до
основания промышленность, приведенная в полный хаос финансовая система,
парализованный транспорт, почти полностью уничтоженная квалифицированная
рабочая сила и частично уничтоженная, частично рассеянная по всему миру
интеллигенция. Мертвые фабричные трубы, проржавевшие, оледенелые паровозы,
брошенные, полузатонувшие корабли, легионы бродяг в лохмотьях, уголовный
террор в городах, спокойно сосуществующий с террором государственным. НЭП
немного оживил торговлю и сферу обслуживания. Но кому нужна сфера
обслуживания в такой обстановке?
И только ЧК-ГПУ как основная опора режима, еще сохранила более-менее
хорошую форму, с удовольствием выполняя завет Ильича о перманентном
государственном терроре, понимая, что и новый вождь не оставит их без
работы. Новый вождь хорошо обеспечил их работой, но и срок жизни положил
каждому не более 10 лет. Ибо задуманное Сталиным государство превратилось в
неизвестно куда идущий корабль, котлы которого способны были вырабатывать
энергию только от постоянно бросаемых в топку человеческих жизней - тысяч,
миллионов, десятков миллионов. И кочегары-чекисты, работая у топок
круглосуточно с упоением и энтузиазмом, окончив вахту, также превращались в
топливо для котлов огромного корабля, Несущего на своих бортах неповторимо
великолепный лозунг: "Учение Ленина бессмертно, ибо оно верно!". Сколько их,
сверкая золотом погон, синевой петлиц, хромом начищенных сапог, скрипя
новыми портупеями, спускались в страшную кочегарку, не понимая, что им уже
никогда не выйти на верхнюю палубу, что они сами - не более чем топливо для
котлов. Все - топливо. В этом и заключалась неземная мудрость как вождя
мирового пролетариата, так и его скромного ученика - вождя всех народов. Но
топки пылали, котлы давали пар, и корабль шел, хотя и неизвестно куда, но
набирая скорость.
5 декабря 1931 года в самом центре Москвы был торжественно взорван
величественный Храм Христа-Спасителя - символ старой России, ее наиболее
почитаемая святыня, строившийся более 40 лет в царствование четырех
императоров. Гром этого взрыва должен был показать всему миру, что
тысячелетняя Российская Империя уничтожена навсегда, и что уже поднялся на
ноги и стал действовать ее оживленный труп, получивший название Союз
Советских Социалистических Республик. Именно эту дату можно считать началом
самостоятельной деятельности Сталина, когда он, стряхнув с себя "ленинскую
гвардию", НЭП и все прочее, доставшееся в наследство от великой смуты 1917
года, повел реанимированы" труп по начертанному им пути. Прошло 10 лет -
микросекунда в масштабе истории - и ошеломленный мир с ужасом, смешанным с
восхищением, вынужден был признать, что стал свидетелем чуда. И хотя это
чудо было очень милитаризировано, но от этого отнюдь не становилось менее
впечатляющим.
В это время 303 дивизии уже находились под ружьем. 23 тысячи танков,
включая невиданные еще в мире бронированные чудовища с дизельными, а не
бензиновыми моторами, сводились в стальные, всесокрушающие армады. 17 тысяч
самолетов, включая модели, по меньшей мере, не уступающие лучшим западным
образцам, плотными строями бесчисленных эскадрилий бороздили небо, элегантно
перестраиваясь на лету в огромный лозунг. "Слава великому Сталину!". 40
тысяч артиллерийских стволов и секретные реактивные минометы готовы были
смести все, что лежит на дороге к победе коммунизма в мировом масштабе. 220
подводных лодок - больше, чем у всех стран в мире, вместе взятых, эскадры
новейших эсминцев и крейсеров, строящиеся в лихорадочной спешке суперлинкоры
наглядно давали понять стареющим морским державам, что солнце их славы давно
миновало свой зенит. Заводы, выплавляющие стали и чугуна на душу населения
больше всех в мире, бесчисленные конструкторские бюро, лаборатории,
научно-исследовательские институты, разрабатывающие новые виды оружия,
вплотную подошедшие к ядерному огню и реактивному движению.
Откуда все это началось? Откуда появились сотни тысяч, миллионы
инженеров, исследователей, конструкторов, летчиков, штурманов, механиков,
водителей танков, командиров кораблей, флотских штурманов, электриков,
минеров, артиллеристов, инженеров-механиков надводного и подводного флота,
специалистов по металлургии сверхпрочных сплавов, сверхпроводимости, плазме,
радиотехнике и радиолокации? Они же не выросли на деревьях. И на 1913 год ни
одного из подобной категории военных и гражданских специалистов не было и в
помине. Почти никого, не считая единиц, не было и в 1930 году. И вот, всего
за 10 лет, они появились, и в таком количестве, что составили инфраструктуру
мощной военно-индустриальной империи. А всего 10 лет назад многие из них
даже не знали грамоты.
Речь идет не о том, какой ценой и для чего все это создавалось, а о
том, как это возможно было создать за столь короткий срок! Подобно былинному
богатырю, бросающему горсть земли с криком: "Встань, рать несметная!" - и
наблюдающему, как из-под земли вырастают миллионы уже обученных,
экипированных и вооруженных воинов, Сталин мог с явным удовлетворением
поверить в свою способность творить чудеса. Энергия от миллионов сожженных в
топке социализма человеческих существ трансформировалась в кипучую работу.
Сталин и созданная им партия новых "меченосцев" продемонстрировали свою
организационную мощь и невероятную работоспособность.
В течение этого времени было взорвано и уничтожено более 60 тысяч
храмов, но построено примерно такое же количество стадионов и домов
культуры. Постоянно набирающий силу террор оттачивал дисциплину работы и
быта. Почти все партийное "офицерство", включая и "генералитет", методично
уничтожалось или бросалось в жернова ГУЛАГа, заменяясь новым, еще более
беспощадным и преданным вождю. Номенклатура цементировалась, возводя
непроницаемую стену между собой и уничтожаемым народом.
Секретность жизни номенклатуры уже была возведена в ранг наиболее
охраняемой государственной тайны. Простое любопытство по поводу того, как
живут, едят и работают "вожди", как правило, заканчивалось для простого
человека расстрелом, поскольку единственным побудительным мотивом для
подобного любопытства считалось желание организовать терракт на жизнь
какого-либо руководителя. Диктатура пролетариата, о которой очень невнятно
говорил Маркс, превратилась в диктатуру номенклатуры над народом, поголовно
превращенным в пролетариат в самом прямом смысле этого слова - лишенный
собственности и юридических прав, делающий работу по усмотрению хозяина и
получающий за работу ровно столько, чтобы не умереть с голоду или умереть с
голоду, если так решит хозяин. В принципе, в подобном воспитании рабов
ничего хитрого не было. Как мы уже упоминали, методику разработали еще в
глубокой античной древности. Хитрость была совершенно в другом - заставить
рабов хором, да еще в упоением петь песню: "Я другой такой страны не знаю,
где так вольно дышит человек!". И в этом отношении была проведена такая
гигантская работа, по сравнению с которой строительство пирамид выглядит
игрой в детской песочнице.
Но на какие же средства и во имя чего была проделана подобная,
космическая по масштабам, работа?
Получив от Ленина в наследство пустую казну [Все советские историки с
этим согласны. Сталин принял страну в тяжелейшее время - казна была пуста.
Эти историки только почему-то помалкивают: а куда же подевались захваченные
Лениным несметные сокровища старой России?], Сталин приложил немало сил,
чтобы ее наполнить. Еще в 1919 году Ленин создал "алмазный" и "золотой" фонд
Политбюро, распределенный поровну между его членами. Назначение "фонда" было
таково: в случае военной катастрофы члены Политбюро, захватив свою долю,
пробиваются за границу и используют "фонд" для обустройства на первое время.
Обстановка могла быть непредсказуемой: невозможность связаться с банками и
друг с другом, враждебная агрессивность местных властей и тому подобное.
Ведь речь шла не о Западной Европе или США, где, возможно, не удалось бы
скрыться, а о разных экзотических странах вроде Аргентины, куда собирался
Бухарин. Однако сразу же стало ясно, что золота с собою много не увезешь -
тяжелое, а вот алмазов и бриллиантов можно было захватить много больше и на
гораздо большую сумму. Поэтому золото постепенно перекочевывало в западные
банки, а бриллианты оставались в "фонде".
Еще при жизни Ленина Сталин, став секретарем ЦК, изъял из фонда все
алмазы и передал их на хранение вдове Свердлова Клавдии Новгородцевой,
которая и набила ими четыре огромных ящика массивного старинного комода и
сундук средних размеров. Вдова жила тихо, незаметно и нигде не работала.
Другие люди, знавшие о перемещении, не прожили и суток. Члены Политбюро
попробовали устроить скандал, обвиняя Сталина путь ли не в тривиальном
воровстве. Будущей вождь всех народов, пряча усмешку в своих знаменитых
усах, объяснял, что алмазы перемещены в целях гарантирования их сохранности
- уж больно здорово воруют в Гохране, не уследишь. Это во-первых. А
во-вторых, никаких объективных предпосылок к тому, что в обозримом времени
придется бежать за границу и развертывать там подпольную или иную
деятельность, не существует. Если кто-нибудь из товарищей желает выехать за
границу "на постоянное место жительства", то пусть, как и положено, объявит
об этом на Политбюро, вопрос будет обсужден, и в случае принятия
положительного решения уезжающий получит свою долю. Хотя лично он, Сталин,
против. Поскольку свою долю они уже получили и спрятали, где хотели, а фонд
"Политбюро" не является личным, а существует для конкретной организационной
работы в условиях подполья.
На вопрос: "Кто так приказал?", - Сталин, пыхнув трубкой в лицо
вопрошавшего Зиновьева, ответил: "Я приказал!" Желтые огоньки в сталинских
глазах вызвали у Зиновьева сильное сердцебиение, от которого шефу Коминтерна
не удалось избавиться до самого расстрела.
Спровадив для начала в могилу Ленина, Дзержинского и Фрунзе и заместив
вакантные посты собой, Ягодой и Ворошиловым, Сталин в ходе осуществления
своих грандиозных замыслов постоянно думал о золоте. И как все остальное,
мысли Иосифа Виссарионовича немедленно воплощались в конкретные дела.
По линии ЦК номинальный шеф ГПУ Менжинский был вызван в Центральную
Контрольную Комиссию, где ему был задан ряд вопросов, касающихся его
многогранной Деятельности на чекистском и дипломатическом поприще с 1917 по
1920 годы. Вопросы начались с пустяков, связанных со спартаковским движением
в Германии, но как-то незаметно перешли на огромные суммы, которые прошли в
западные банки через руки заместителя "железного Феликса". У Менжинского
случился сердечный приступ. Это было очень кстати, так как позволило
упрятать его без лишнего шума - по состоянию здоровья - под домашний арест,
где следствие перешло непосредственно к Ягоде и подчиненным ему лечащим
врачам. Была устроена для освежения памяти и очная ставка с Иоффе, которому
порекомендовали навестить "старого, больного друга". Навестив друга, Иоффе
вернулся домой и застрелился. Это было явное упущение в работе ГПУ, о чем
Иосиф Виссарионович с укоризной заметил Ягоде. Тот пообещал, что подобные
проколы больше не повторятся, и даже сам не застрелился, когда пришел его
черед.
Только Ганецкий выразил конкретное желание смыться за рубеж. Ему уже
было разрешили, но неожиданно оказалась арестованной его жена, а затем и
сын. Ганецкий, между тем, чуть ли не каждую неделю навещал своего "старого
партийного товарища", содержащегося на подмосковной даче, все подступы к
которой стерегли его собственные подчиненные, поскольку Менжинский оставался
главой ГПУ, а Ягода числился одним из его заместителей. За четыре месяца
подобных посещений Ганецкого стало не узнать: он стал совершенно седым,
здоровье его надломилось, и когда его расстреляли вместе со всей семьей, то
все деньги с личных счетов, как его самого, так и всех его друзей, включая
Ленина, были уже сняты и возвращены в Москву.
Вместе с тем, ГПУ пыталось найти Парвуса. В 1924 году пришло известие о
его смерти в Швейцарии, но в это никто не желал верить, поскольку
существовало слишком много свидетельств, говорящих о том, что Парвус просто
еще раз сменил имя и исчез. Чтобы облегчить поиски отца, был арестован сын
Парвуса, работавший в НКИДе под фамилией Гнедин. Папу так и не нашли, что
спасло сына. Его не хотели расстреливать до очной ставки с отцом, а потому
ему удалось просидеть в тюрьме до самой смерти Сталина.
В то же время Ягода запустил небывалую по своей многослойности
глобальную операцию, широко известную под кодовым наименованием "Трест". Что
в действительности представлял собой "Трест", не разобраться до сих пор.
Покойный Василий Шульгин, не любивший говорить на эту тему, как-то все-таки
заметил, что "Трест" - это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы
даже не можете и помыслить". В операции были задействованы все наличные
оперативные силы ОГПУ, как внутри страны, так и за рубежом. Шла непонятная
тайная и жестокая война между разными отделами сталинской тайной полиции с
внедрением в структуры смежных отделов (которые территориально находились на
одном этаже, через коридор или, в крайнем случае, на соседнем этаже одного
здания) своих сотрудников, с выдачей засветившихся "смежников" "белой"
контрразведке или европейским органам правопорядка, с безжалостным
уничтожением конкурентов в многочисленных разборках от Москвы до Парижа, с
настоящими и фальшивыми "окнами" на границе, с немыслимой чехардой двойных,
тройных и четверных агентов. Видимо руководство ОГПУ само запуталось в этой
игре, поскольку ни один из участников этой операции не пережил 1937 года,
если не считать двух английских и одного немецкого разведчика, которым под
крышей "Треста" удалось внедриться в НКВД и оставить интересные
воспоминания.
Целей у "Треста", судя по всему, было несколько. Не все они очевидны, а
некоторые пока даже трудно сформулировать. Но одна из целей совершенно ясна:
выйти на белогвардейское золото и на источники финансирования с подключением
групп "Треста" к этим источникам. Параллельно шел поиск золота левых эсеров,
которые в течение примерно 15 лет грабили банки России и Европы. Похищения
Бориса Савинкова и генерала Кутепова, происшедшие почти в одно время,
говорят сами за себя. В это же время агентура ОГПУ через француза-посредника
приобрело в Париже частный банк, который быстро разросся и стал знаменитым
"Евробанком" - самым крупным иностранным банком в столице Франции. Самое
пикантное в этой истории то, что этот банк первоначально был основан
Русскими эмигрантами, и на его счетах фактически лежало все золото Белого
движения, постепенно перекачиваемое в Москву.
Менее романтичные, но не менее серьезные мероприятия проводились и
внутри страны. Еще по инерции ленинских времен перемещались на запад
ценности из богатейших музеев России, но вскоре этому был положен конец.
Очевидная реверсивность сталинской политики в свете выдвинутого лозунга о
возможности построения социализма в одной стране если и не меняла, то
значительно совершенствовала старые ленинские методы грабежа населения.
Давно ушли в прошлое повальные обыски, когда вооруженные отряды врывались в
квартиры в поисках золота и драгоценностей. Весь этот шум со стрельбой и
криками уже не мог дать нужных результатов, поскольку подавляющее
большинство людей уже было обчищено до нитки, а если у кого что еще и
оставалось, то было запрятано так, что никаким обыском зарытых в землю и
замурованных в стены ценностей обнаружить было невозможно. Все было
проделано просто и элегантно. Инспирировав в стране страшный голод, унесший
в могилу миллионы людей, власти открыли во многих городах так называемые
"Торгсины" [Торговый синдикат.], где можно было купить кое-какие продукты
(не Бог весть что: макароны, жиры, крупу и пр.), но только за золото и
иностранную валюту. Люди сами отрывали свои клады и несли в торгсины, где
уже ждали сотрудники ГПУ с вопросами, откуда у них золото или валюта, когда
и то, и другое давно было приказано сдать. Визит в "Торгсин", как правило,
означал обыск в тот же день и арест с последующим освобождением в случае
добровольной сдачи золота и валюты.
В разгар этих событий окончательно прихлопнули и НЭП. Во всех крупных
городах страны "нэпманов" вызвали в ГПУ и сделали им сообщение, видимо,
директивно согласованное, а потому и попавшее в историю: "Господа, вы копили
золото на черный день. Черный день настал! Сдавайте его государству".
Некоторые, поняв серьезность момента, по принципу "жизнь дороже", сдали все
сразу. Колеблющихся в разных местах убеждали по-разному. Некоторым даже
читали лекции по политэкономии социализма, уверяя, что каждый гражданин
станет богаче, сильнее и свободнее, если единственным владельцем золота в
стране станет могучее социалистическое государство. Хотя эти лекции, само
собой разумеется, читались в тюрьмах, где содержались колеблющиеся, убедить
удалось немногих. Большинство продолжало откровенно не верить в
экономическую рентабельность социализма. Не убедив словом, стали убеждать
делом. Там, где это было возможно, держали несчастных "нэпманов" в камерах,
где воздух был нагрет до 60 градусов, не давая им воды, в других местах
использовались камеры с нулевой температурой и водой по щиколотку, а там,
где подобные сложные методы не умели или не хотели применять, просто били
смертным боем. Лишь немногие предпочли умереть, не отдав ничего. Большинство
сдалось и отдало все, что удалось накопить за краткий период Новой
экономической политики. Но было уже слишком поздно, поскольку подобное
упорство вызвало у работников ГПУ вполне справедливое подозрение в
искренности их подопечных: а все ли сдано? Даже если было и все сдано,
доказать это было совсем непросто, если не сказать - невозможно. Изощрялись
методы пыток, и ручейки золота продолжали литься в социалистическую казну.
В завещании-инструкции, оставленной Лениным родным органам ГПУ,
помнится, в разделе "Тайные враги советского режима" в пунктах 4 и 5
значились: все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок; все бывшие
владельцы промышленных предприятий и мастерских; все бывшие землевладельцы,
крупные арендаторы, богатые крестьяне. С этими категориями подданных
социалистического государства разбирались примерно такими же методами, что и
с "нэпманами", только лекции по политэкономии социализма им не читали. На
уверения, что "у меня, мол, все отобрали еще 1918 году", посмеивались: "Так
уж все отобрали? А если подумать? Вспомните-ка, чего где спрятали, закопали,
замуровали? Не помните? Вспомните! Время есть". Вспоминали и гибли.
Держались до конца - тоже гибли. Ибо на гибель они были обречены, а если что
при этом еще и государству сдавали, то это было просто прекрасно. Хуже было
другое.
Не было никакого контроля над огромной армией следователей и
дознавателей из ГПУ, и сколько при этих операциях прилипало к их рукам,
оставалось неизвестным. Это нервировало руководство, но поскольку весь
личный состав ГПУ и раннего НКВД было решено, от греха подальше, перемолоть
в их же собственных жерновах, то тех, кто вел подобные дела с "нэпманами" и
другие рамки. Вознесенная продуманной системой привилегий на уровень жизни,
немыслимый для народа, превращенного ленинскими грабежами поголовно в нищий
пролетариат, имея над этим пародом фактически неограниченную власть,
сталинская элита прекрасно осознавала собственное ничтожество, ибо в любой
момент все - от секретаря захолустного райкома до члена Политбюро,
Генерального комиссара госбезопасности или маршала - могли быть застрелены
прямо в кабинете, забиты сапогами в подвале НКВД или превращены в "петуха"
на каком-нибудь из бесчисленных островов ГУЛАГа. Понимание подобных вещей по
простой схеме "сегодня жив, завтра - нет" очень ограничивало аппетиты
номенклатуры, сводя к минимуму коррупцию и алчность, направляя энергию на
нужды государства и партии. Под понятиями "государство" и "партия" имелась в
виду опять же номенклатура, которая именно так себя и ощущала, чего в
конечной итоге и добивался Иосиф Виссарионович.
Закалка номенклатуры началась еще в эпоху страшного голода,
порожденного коллективизацией. Около райкомов партии, где находились
спецстоловые, собирались умирающие от голода крестьяне и опухшие, кричащие
от нестерпимого голода дети. Входы в райкомы, естественно, круглосуточно
охранялись милицией и солдатами ГПУ, но через открытые окна столовой неслись
запахи, сводящие с ума умирающих от голода людей. В этих столовых по
исключительно низким, почти символическим ценам продавались: белый хлеб,
мясо, птица, экзотические фрукты и различные деликатесы, сами наименования
которых народ забыл с 1917 года. Даже обслуживающему персоналу этих столовых
полагался так называемый "Микояновский паек", содержащий двадцать
наименований различных продуктов.
А вокруг этих спецоазисов роскоши свирепствовали голод и смерть.
Поначалу многие работники партаппарата не выдерживали и из фондов
райкомовских столовых начинали кормить собиравшихся у окон спецстоловых
погибающих людей, главным образом, конечно, детей. Столь "мягкотелых"
немедленно снимали с должностей, и они исчезали неизвестно куда, но из
номенклатуры - навсегда. С высот ЦК до уровня райкомов была спущена
совершенно секретная инструкция, где говорилось: "Самое страшное, если вы
вдруг почувствуете жалость и потеряете твердость. Вы должны научиться есть,
даже когда кругом все будут умирать от голода. Иначе некому будет вернуть
урожай стране. Не поддавайтесь чувствам и думайте только о себе". Однако и
подобную инструкцию следовало понимать правильно. Но не все были способны
это попять. В районных и областных центрах в разгар голода местные партийные
секретари и прочие номенклатурные деятели стали закатывать неприкрытые оргии
с фонтанами шампанского и прочими старыми купеческими шутками вроде: кто за
один присест съест годовалого барашка, нашпигованного перепелами. Таких,
правда, без особого шума, арестовывали и расстреливали для назидания прочим.
Кого за это не расстреляли сразу, тому эти оргии припомнили в 1937 и
последующих годах.
Воспитываемая в подобном духе номенклатура, хотя и осознавала свои
потенциально беспредельные возможности, но, сжав зубы, старалась держаться в
установленных Сталиным рамках. Исключений почти не было. Жена Калинина, по
инерции ленинского беспредела, взяла из Гохрана соболью шубу, принадлежавшую
расстрелянной императрице, и в итоге получила возможность хорошо подумать о
своем поступке в течение долгих лет, проведенных в заключении. Жена Молотова
считала, что она вполне имеет право взять из Гохрана свадебную корону
Екатерины II и подарить ее жене американского посла, но тоже оказалась в
тюрьме. Могущественные мужья, находящиеся на самой вершине
партийно-государственной элиты, ничем не могли помочь своим женам, вся беда
которых не столько в их алчности, сколько в неправильном понимании
обстановки. Все, что они считали своими законными трофеями, Сталин считал
принадлежащим государству, и каждому члену номенклатуры постепенно
становилось ясно, на что он имеет право в соответствии со своим статусом, за
пределами которого был уже смертельный риск.
Даже всесильный Лаврентий Берия, охотившийся за девочками прямо на
московских улицах, не подозревал, что на него уже открыто уголовное дело,
все его жертвы фиксируются, и в итоге, если что и удалось предъявить
арестованному шефу тайной полиции, то уже готовое дело по многочисленным
эпизодам изнасилования. За что и расстреляли. И хотя это произошло уже после
смерти Сталина, дело явно было готово еще при жизни генералиссимуса.
Ленин как-то, в порыве вдохновения, сказал: "Все наши планы говно!
Главное - подбор кадров!" - Видимо, вождь мирового пролетариата, обдумывая в
последние годы жизни возможность построения социалистического государства,
также хорошо понял, что с теми кадрами, которые его окружали, построить
ничего не удастся. А грабить уже было некого. Разве что нэпманов, но те еще
недостаточно обросли жирком, чтобы представлять интерес для ненасытной
ленинской "гвардии". Только Сталин сумел правильно понять все гениальные
задумки Ильича, блестяще в течение всего своего тридцатилетнего правления
используя ленинское наследие в качестве плахи для своего топора.
Но если вдуматься, что оставил ему Ленин, кроме методики построения
первого в мире социалистического государства и туманных пророчеств о
неизбежности войн в эпоху империализма - постоянного детонатора всемирной
пролетарской? Пустую казну, дезорганизованную и совершенно небоеспособную
армию, расколотую, разложенную и на глазах деградирующую партию, разоренную,
разграбленную и распятую страну с темным, забитым, деклассированным и, что,
возможно, самое главное, неграмотным населением, у которого уже тогда само
слово "социализм" ассоциировалось с пулей в затылок. Разрушенная до
основания промышленность, приведенная в полный хаос финансовая система,
парализованный транспорт, почти полностью уничтоженная квалифицированная
рабочая сила и частично уничтоженная, частично рассеянная по всему миру
интеллигенция. Мертвые фабричные трубы, проржавевшие, оледенелые паровозы,
брошенные, полузатонувшие корабли, легионы бродяг в лохмотьях, уголовный
террор в городах, спокойно сосуществующий с террором государственным. НЭП
немного оживил торговлю и сферу обслуживания. Но кому нужна сфера
обслуживания в такой обстановке?
И только ЧК-ГПУ как основная опора режима, еще сохранила более-менее
хорошую форму, с удовольствием выполняя завет Ильича о перманентном
государственном терроре, понимая, что и новый вождь не оставит их без
работы. Новый вождь хорошо обеспечил их работой, но и срок жизни положил
каждому не более 10 лет. Ибо задуманное Сталиным государство превратилось в
неизвестно куда идущий корабль, котлы которого способны были вырабатывать
энергию только от постоянно бросаемых в топку человеческих жизней - тысяч,
миллионов, десятков миллионов. И кочегары-чекисты, работая у топок
круглосуточно с упоением и энтузиазмом, окончив вахту, также превращались в
топливо для котлов огромного корабля, Несущего на своих бортах неповторимо
великолепный лозунг: "Учение Ленина бессмертно, ибо оно верно!". Сколько их,
сверкая золотом погон, синевой петлиц, хромом начищенных сапог, скрипя
новыми портупеями, спускались в страшную кочегарку, не понимая, что им уже
никогда не выйти на верхнюю палубу, что они сами - не более чем топливо для
котлов. Все - топливо. В этом и заключалась неземная мудрость как вождя
мирового пролетариата, так и его скромного ученика - вождя всех народов. Но
топки пылали, котлы давали пар, и корабль шел, хотя и неизвестно куда, но
набирая скорость.
5 декабря 1931 года в самом центре Москвы был торжественно взорван
величественный Храм Христа-Спасителя - символ старой России, ее наиболее
почитаемая святыня, строившийся более 40 лет в царствование четырех
императоров. Гром этого взрыва должен был показать всему миру, что
тысячелетняя Российская Империя уничтожена навсегда, и что уже поднялся на
ноги и стал действовать ее оживленный труп, получивший название Союз
Советских Социалистических Республик. Именно эту дату можно считать началом
самостоятельной деятельности Сталина, когда он, стряхнув с себя "ленинскую
гвардию", НЭП и все прочее, доставшееся в наследство от великой смуты 1917
года, повел реанимированы" труп по начертанному им пути. Прошло 10 лет -
микросекунда в масштабе истории - и ошеломленный мир с ужасом, смешанным с
восхищением, вынужден был признать, что стал свидетелем чуда. И хотя это
чудо было очень милитаризировано, но от этого отнюдь не становилось менее
впечатляющим.
В это время 303 дивизии уже находились под ружьем. 23 тысячи танков,
включая невиданные еще в мире бронированные чудовища с дизельными, а не
бензиновыми моторами, сводились в стальные, всесокрушающие армады. 17 тысяч
самолетов, включая модели, по меньшей мере, не уступающие лучшим западным
образцам, плотными строями бесчисленных эскадрилий бороздили небо, элегантно
перестраиваясь на лету в огромный лозунг. "Слава великому Сталину!". 40
тысяч артиллерийских стволов и секретные реактивные минометы готовы были
смести все, что лежит на дороге к победе коммунизма в мировом масштабе. 220
подводных лодок - больше, чем у всех стран в мире, вместе взятых, эскадры
новейших эсминцев и крейсеров, строящиеся в лихорадочной спешке суперлинкоры
наглядно давали понять стареющим морским державам, что солнце их славы давно
миновало свой зенит. Заводы, выплавляющие стали и чугуна на душу населения
больше всех в мире, бесчисленные конструкторские бюро, лаборатории,
научно-исследовательские институты, разрабатывающие новые виды оружия,
вплотную подошедшие к ядерному огню и реактивному движению.
Откуда все это началось? Откуда появились сотни тысяч, миллионы
инженеров, исследователей, конструкторов, летчиков, штурманов, механиков,
водителей танков, командиров кораблей, флотских штурманов, электриков,
минеров, артиллеристов, инженеров-механиков надводного и подводного флота,
специалистов по металлургии сверхпрочных сплавов, сверхпроводимости, плазме,
радиотехнике и радиолокации? Они же не выросли на деревьях. И на 1913 год ни
одного из подобной категории военных и гражданских специалистов не было и в
помине. Почти никого, не считая единиц, не было и в 1930 году. И вот, всего
за 10 лет, они появились, и в таком количестве, что составили инфраструктуру
мощной военно-индустриальной империи. А всего 10 лет назад многие из них
даже не знали грамоты.
Речь идет не о том, какой ценой и для чего все это создавалось, а о
том, как это возможно было создать за столь короткий срок! Подобно былинному
богатырю, бросающему горсть земли с криком: "Встань, рать несметная!" - и
наблюдающему, как из-под земли вырастают миллионы уже обученных,
экипированных и вооруженных воинов, Сталин мог с явным удовлетворением
поверить в свою способность творить чудеса. Энергия от миллионов сожженных в
топке социализма человеческих существ трансформировалась в кипучую работу.
Сталин и созданная им партия новых "меченосцев" продемонстрировали свою
организационную мощь и невероятную работоспособность.
В течение этого времени было взорвано и уничтожено более 60 тысяч
храмов, но построено примерно такое же количество стадионов и домов
культуры. Постоянно набирающий силу террор оттачивал дисциплину работы и
быта. Почти все партийное "офицерство", включая и "генералитет", методично
уничтожалось или бросалось в жернова ГУЛАГа, заменяясь новым, еще более
беспощадным и преданным вождю. Номенклатура цементировалась, возводя
непроницаемую стену между собой и уничтожаемым народом.
Секретность жизни номенклатуры уже была возведена в ранг наиболее
охраняемой государственной тайны. Простое любопытство по поводу того, как
живут, едят и работают "вожди", как правило, заканчивалось для простого
человека расстрелом, поскольку единственным побудительным мотивом для
подобного любопытства считалось желание организовать терракт на жизнь
какого-либо руководителя. Диктатура пролетариата, о которой очень невнятно
говорил Маркс, превратилась в диктатуру номенклатуры над народом, поголовно
превращенным в пролетариат в самом прямом смысле этого слова - лишенный
собственности и юридических прав, делающий работу по усмотрению хозяина и
получающий за работу ровно столько, чтобы не умереть с голоду или умереть с
голоду, если так решит хозяин. В принципе, в подобном воспитании рабов
ничего хитрого не было. Как мы уже упоминали, методику разработали еще в
глубокой античной древности. Хитрость была совершенно в другом - заставить
рабов хором, да еще в упоением петь песню: "Я другой такой страны не знаю,
где так вольно дышит человек!". И в этом отношении была проведена такая
гигантская работа, по сравнению с которой строительство пирамид выглядит
игрой в детской песочнице.
Но на какие же средства и во имя чего была проделана подобная,
космическая по масштабам, работа?
Получив от Ленина в наследство пустую казну [Все советские историки с
этим согласны. Сталин принял страну в тяжелейшее время - казна была пуста.
Эти историки только почему-то помалкивают: а куда же подевались захваченные
Лениным несметные сокровища старой России?], Сталин приложил немало сил,
чтобы ее наполнить. Еще в 1919 году Ленин создал "алмазный" и "золотой" фонд
Политбюро, распределенный поровну между его членами. Назначение "фонда" было
таково: в случае военной катастрофы члены Политбюро, захватив свою долю,
пробиваются за границу и используют "фонд" для обустройства на первое время.
Обстановка могла быть непредсказуемой: невозможность связаться с банками и
друг с другом, враждебная агрессивность местных властей и тому подобное.
Ведь речь шла не о Западной Европе или США, где, возможно, не удалось бы
скрыться, а о разных экзотических странах вроде Аргентины, куда собирался
Бухарин. Однако сразу же стало ясно, что золота с собою много не увезешь -
тяжелое, а вот алмазов и бриллиантов можно было захватить много больше и на
гораздо большую сумму. Поэтому золото постепенно перекочевывало в западные
банки, а бриллианты оставались в "фонде".
Еще при жизни Ленина Сталин, став секретарем ЦК, изъял из фонда все
алмазы и передал их на хранение вдове Свердлова Клавдии Новгородцевой,
которая и набила ими четыре огромных ящика массивного старинного комода и
сундук средних размеров. Вдова жила тихо, незаметно и нигде не работала.
Другие люди, знавшие о перемещении, не прожили и суток. Члены Политбюро
попробовали устроить скандал, обвиняя Сталина путь ли не в тривиальном
воровстве. Будущей вождь всех народов, пряча усмешку в своих знаменитых
усах, объяснял, что алмазы перемещены в целях гарантирования их сохранности
- уж больно здорово воруют в Гохране, не уследишь. Это во-первых. А
во-вторых, никаких объективных предпосылок к тому, что в обозримом времени
придется бежать за границу и развертывать там подпольную или иную
деятельность, не существует. Если кто-нибудь из товарищей желает выехать за
границу "на постоянное место жительства", то пусть, как и положено, объявит
об этом на Политбюро, вопрос будет обсужден, и в случае принятия
положительного решения уезжающий получит свою долю. Хотя лично он, Сталин,
против. Поскольку свою долю они уже получили и спрятали, где хотели, а фонд
"Политбюро" не является личным, а существует для конкретной организационной
работы в условиях подполья.
На вопрос: "Кто так приказал?", - Сталин, пыхнув трубкой в лицо
вопрошавшего Зиновьева, ответил: "Я приказал!" Желтые огоньки в сталинских
глазах вызвали у Зиновьева сильное сердцебиение, от которого шефу Коминтерна
не удалось избавиться до самого расстрела.
Спровадив для начала в могилу Ленина, Дзержинского и Фрунзе и заместив
вакантные посты собой, Ягодой и Ворошиловым, Сталин в ходе осуществления
своих грандиозных замыслов постоянно думал о золоте. И как все остальное,
мысли Иосифа Виссарионовича немедленно воплощались в конкретные дела.
По линии ЦК номинальный шеф ГПУ Менжинский был вызван в Центральную
Контрольную Комиссию, где ему был задан ряд вопросов, касающихся его
многогранной Деятельности на чекистском и дипломатическом поприще с 1917 по
1920 годы. Вопросы начались с пустяков, связанных со спартаковским движением
в Германии, но как-то незаметно перешли на огромные суммы, которые прошли в
западные банки через руки заместителя "железного Феликса". У Менжинского
случился сердечный приступ. Это было очень кстати, так как позволило
упрятать его без лишнего шума - по состоянию здоровья - под домашний арест,
где следствие перешло непосредственно к Ягоде и подчиненным ему лечащим
врачам. Была устроена для освежения памяти и очная ставка с Иоффе, которому
порекомендовали навестить "старого, больного друга". Навестив друга, Иоффе
вернулся домой и застрелился. Это было явное упущение в работе ГПУ, о чем
Иосиф Виссарионович с укоризной заметил Ягоде. Тот пообещал, что подобные
проколы больше не повторятся, и даже сам не застрелился, когда пришел его
черед.
Только Ганецкий выразил конкретное желание смыться за рубеж. Ему уже
было разрешили, но неожиданно оказалась арестованной его жена, а затем и
сын. Ганецкий, между тем, чуть ли не каждую неделю навещал своего "старого
партийного товарища", содержащегося на подмосковной даче, все подступы к
которой стерегли его собственные подчиненные, поскольку Менжинский оставался
главой ГПУ, а Ягода числился одним из его заместителей. За четыре месяца
подобных посещений Ганецкого стало не узнать: он стал совершенно седым,
здоровье его надломилось, и когда его расстреляли вместе со всей семьей, то
все деньги с личных счетов, как его самого, так и всех его друзей, включая
Ленина, были уже сняты и возвращены в Москву.
Вместе с тем, ГПУ пыталось найти Парвуса. В 1924 году пришло известие о
его смерти в Швейцарии, но в это никто не желал верить, поскольку
существовало слишком много свидетельств, говорящих о том, что Парвус просто
еще раз сменил имя и исчез. Чтобы облегчить поиски отца, был арестован сын
Парвуса, работавший в НКИДе под фамилией Гнедин. Папу так и не нашли, что
спасло сына. Его не хотели расстреливать до очной ставки с отцом, а потому
ему удалось просидеть в тюрьме до самой смерти Сталина.
В то же время Ягода запустил небывалую по своей многослойности
глобальную операцию, широко известную под кодовым наименованием "Трест". Что
в действительности представлял собой "Трест", не разобраться до сих пор.
Покойный Василий Шульгин, не любивший говорить на эту тему, как-то все-таки
заметил, что "Трест" - это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы
даже не можете и помыслить". В операции были задействованы все наличные
оперативные силы ОГПУ, как внутри страны, так и за рубежом. Шла непонятная
тайная и жестокая война между разными отделами сталинской тайной полиции с
внедрением в структуры смежных отделов (которые территориально находились на
одном этаже, через коридор или, в крайнем случае, на соседнем этаже одного
здания) своих сотрудников, с выдачей засветившихся "смежников" "белой"
контрразведке или европейским органам правопорядка, с безжалостным
уничтожением конкурентов в многочисленных разборках от Москвы до Парижа, с
настоящими и фальшивыми "окнами" на границе, с немыслимой чехардой двойных,
тройных и четверных агентов. Видимо руководство ОГПУ само запуталось в этой
игре, поскольку ни один из участников этой операции не пережил 1937 года,
если не считать двух английских и одного немецкого разведчика, которым под
крышей "Треста" удалось внедриться в НКВД и оставить интересные
воспоминания.
Целей у "Треста", судя по всему, было несколько. Не все они очевидны, а
некоторые пока даже трудно сформулировать. Но одна из целей совершенно ясна:
выйти на белогвардейское золото и на источники финансирования с подключением
групп "Треста" к этим источникам. Параллельно шел поиск золота левых эсеров,
которые в течение примерно 15 лет грабили банки России и Европы. Похищения
Бориса Савинкова и генерала Кутепова, происшедшие почти в одно время,
говорят сами за себя. В это же время агентура ОГПУ через француза-посредника
приобрело в Париже частный банк, который быстро разросся и стал знаменитым
"Евробанком" - самым крупным иностранным банком в столице Франции. Самое
пикантное в этой истории то, что этот банк первоначально был основан
Русскими эмигрантами, и на его счетах фактически лежало все золото Белого
движения, постепенно перекачиваемое в Москву.
Менее романтичные, но не менее серьезные мероприятия проводились и
внутри страны. Еще по инерции ленинских времен перемещались на запад
ценности из богатейших музеев России, но вскоре этому был положен конец.
Очевидная реверсивность сталинской политики в свете выдвинутого лозунга о
возможности построения социализма в одной стране если и не меняла, то
значительно совершенствовала старые ленинские методы грабежа населения.
Давно ушли в прошлое повальные обыски, когда вооруженные отряды врывались в
квартиры в поисках золота и драгоценностей. Весь этот шум со стрельбой и
криками уже не мог дать нужных результатов, поскольку подавляющее
большинство людей уже было обчищено до нитки, а если у кого что еще и
оставалось, то было запрятано так, что никаким обыском зарытых в землю и
замурованных в стены ценностей обнаружить было невозможно. Все было
проделано просто и элегантно. Инспирировав в стране страшный голод, унесший
в могилу миллионы людей, власти открыли во многих городах так называемые
"Торгсины" [Торговый синдикат.], где можно было купить кое-какие продукты
(не Бог весть что: макароны, жиры, крупу и пр.), но только за золото и
иностранную валюту. Люди сами отрывали свои клады и несли в торгсины, где
уже ждали сотрудники ГПУ с вопросами, откуда у них золото или валюта, когда
и то, и другое давно было приказано сдать. Визит в "Торгсин", как правило,
означал обыск в тот же день и арест с последующим освобождением в случае
добровольной сдачи золота и валюты.
В разгар этих событий окончательно прихлопнули и НЭП. Во всех крупных
городах страны "нэпманов" вызвали в ГПУ и сделали им сообщение, видимо,
директивно согласованное, а потому и попавшее в историю: "Господа, вы копили
золото на черный день. Черный день настал! Сдавайте его государству".
Некоторые, поняв серьезность момента, по принципу "жизнь дороже", сдали все
сразу. Колеблющихся в разных местах убеждали по-разному. Некоторым даже
читали лекции по политэкономии социализма, уверяя, что каждый гражданин
станет богаче, сильнее и свободнее, если единственным владельцем золота в
стране станет могучее социалистическое государство. Хотя эти лекции, само
собой разумеется, читались в тюрьмах, где содержались колеблющиеся, убедить
удалось немногих. Большинство продолжало откровенно не верить в
экономическую рентабельность социализма. Не убедив словом, стали убеждать
делом. Там, где это было возможно, держали несчастных "нэпманов" в камерах,
где воздух был нагрет до 60 градусов, не давая им воды, в других местах
использовались камеры с нулевой температурой и водой по щиколотку, а там,
где подобные сложные методы не умели или не хотели применять, просто били
смертным боем. Лишь немногие предпочли умереть, не отдав ничего. Большинство
сдалось и отдало все, что удалось накопить за краткий период Новой
экономической политики. Но было уже слишком поздно, поскольку подобное
упорство вызвало у работников ГПУ вполне справедливое подозрение в
искренности их подопечных: а все ли сдано? Даже если было и все сдано,
доказать это было совсем непросто, если не сказать - невозможно. Изощрялись
методы пыток, и ручейки золота продолжали литься в социалистическую казну.
В завещании-инструкции, оставленной Лениным родным органам ГПУ,
помнится, в разделе "Тайные враги советского режима" в пунктах 4 и 5
значились: все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок; все бывшие
владельцы промышленных предприятий и мастерских; все бывшие землевладельцы,
крупные арендаторы, богатые крестьяне. С этими категориями подданных
социалистического государства разбирались примерно такими же методами, что и
с "нэпманами", только лекции по политэкономии социализма им не читали. На
уверения, что "у меня, мол, все отобрали еще 1918 году", посмеивались: "Так
уж все отобрали? А если подумать? Вспомните-ка, чего где спрятали, закопали,
замуровали? Не помните? Вспомните! Время есть". Вспоминали и гибли.
Держались до конца - тоже гибли. Ибо на гибель они были обречены, а если что
при этом еще и государству сдавали, то это было просто прекрасно. Хуже было
другое.
Не было никакого контроля над огромной армией следователей и
дознавателей из ГПУ, и сколько при этих операциях прилипало к их рукам,
оставалось неизвестным. Это нервировало руководство, но поскольку весь
личный состав ГПУ и раннего НКВД было решено, от греха подальше, перемолоть
в их же собственных жерновах, то тех, кто вел подобные дела с "нэпманами" и