Страница:
всех своих сообщников вместе взятых, смотрел несколько дальше своего
окружения. Если те, выполняя возложенную на них задачу разграбить Россию до
нитки и быть в постоянной готовности немедленно исчезнуть со своей
фантастической добычей, именно этому и посвящали свою энергию и
"революционный задор", то Ленин, внимательно отслеживавший положение в
стране и мире, увидел уже теоретическую возможность удержаться у власти.
Вступление в войну Соединенных Штатов с каждым днем делало положение
кайзеровской Германии, несмотря на отсутствие восточного фронта, все более
отчаянным, приближая ее к экономической и военной катастрофе, а
следовательно - к капитуляции. Это, в свою очередь, означало аннулирование
Брестского договора и превращение "Республики Советов" из немецкого
протектората в нечто совершенно самостоятельное и непредсказуемое. К этому
дню нужно было придти соответственно подготовленным, для чего было
совершенно недостаточно ликвидировать только буржуазию и интеллигенцию. Это
было легко и просто. Теперь задача была посложнее, но, как известно, нет
таких задач, которые были бы не по плечу большевикам.
"Главным врагом социализма, - изрек Ленин, - является мелкобуржуазная
стихия, - и продолжал, - "Мелкие буржуи имеют запас деньжонок в несколько
тысяч, накопленных "правдами" и, особенно, "неправдами"... Деньги - это
свидетельство на получение общественного богатства, и многомиллионный слой
мелких собственников крепко держит это свидетельство, пряча его от
государства, ни в какой социализм и коммунизм не веря. Мелкий буржуа,
хранящий тысчонки, враг, и эти тысчонки он желает реализовать непременно на
себя" Нет, не дают Ленину покоя деньжонки в чужих карманах! И дело тут было
не только в деньгах, хотя деньги, безусловно, необходимо было отобрать в
первую очередь. Ведь мелкие собственники (включая и земледельцев) - это все
самодеятельное население огромной страны. Самодеятельное, а потому и
самостоятельное. А дальняя задача вождя "мирового пролетариата" состояла не
только в том, чтобы их обобрать, но и полностью лишить самостоятельности,
превратив в рабов, в послушный механизм выполнения его воли. Ленин, не
стесняясь, поучал своих сообщников, как воплотить в жизнь свои грандиозные
планы.
"Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность
является в руках пролетарского государства, в руках полновластных советов
самым могучим средством учета и контроля. Это средство контроля и
принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина
только запугивала, только сламывала активное сопротивление. НАМ ЭТОГО МАЛО.
Нам надо не только запугать капиталистов в том смысле, чтобы чувствовали
всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении
ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное
сопротивление. Нам надо не только сломать какое-либо сопротивление. Нам надо
заставить работать в новых организационных государственных рамках. И мы
имеем средство для этого.. Это средство - хлебная монополия, хлебная
карточка, всеобщая трудовая повинность".
Яснее не скажешь. Если удастся удержаться у власти (и для того, чтобы
удержаться), необходимо сосредоточить в руках все богатства страны (что уже
и делалось), весь хлеб, все продукты, все жилье, в общем, все, от чего
зависит просто выживание, а затем распределять это так, чтобы всего только
за хлебную карточку изголодавшийся и униженный голодом человек пошел бы
работать и вообще делать все, что прикажут. Гениально и просто. Хотя еще не
совсем ясно, на кого все-таки этот блестящий принцип распространяется? Слово
"капиталист", "буржуй", "кулак" - понятия какие-то неопределенные, да и сам
Ленин, запутавшись в ярлыках, никак не мог эти понятия четко обозначить с
точки зрения дохода, жалования, общего состояния, опустив нижнюю границу
определения "богатые классы" до дохода в 100 рублей в месяц. И чтобы ни у
кого не оставалось сомнения, кто же все-таки является главным объектом
грабежа и насилия, Ленин, без всяких недомолвок, разъясняет:
"От трудовой повинности в применении к богатым власть должна перейти, а
вернее, одновременно должна поставить на очередь применение соответствующих
принципов (хлебная карточка, трудовая повинность и принуждение) к
большинству трудящихся рабочих и крестьян... Следует добиваться подчинения,
и притом беспрекословного единоличным распоряжениям советских руководителей,
диктаторов, выбранных или назначенных, снабженных диктаторскими
полномочиями..."
У членов ЦК от страха белели губы. Это уже не классовая борьба, это -
война, объявленная всему народу. Во-первых, это опасно, а во-вторых... "Но
что же останется от России? - в ужасе лепечет верный Бонч-Бруевич. - Ведь
это означает полное уничтожение России в том виде, в каком она существовала
1000 лет..."
Резким движением Ленин засовывает большие пальцы рук за проймы жилетки,
пиджак распахивается, щелочки глаз колюче и недобро смотрят на Управляющего
делами СНК. Остальные молчат
"Запомните, батенька, - говорит Ленин, обращаясь к Бонч-Бруевичу, но
так, чтобы слышали все, - запомните НА РОССИЮ МНЕ НАПЛЕВАТЬ, ИБО Я -
БОЛЬШЕВИК!" Это любимое выражение Ленина стало девизом его сообщников,
которые любили повторять его и к месту, и не к месту, пока Иосиф
Виссарионович не заткнул им глотки пулями, поскольку эта страшная фраза
Ленина никак не стыковалась со сталинской "еретической" теорией о
возможности "построения социализма в одной стране". Итак, война была
объявлена. Одним мигом была порушена вся, складывавшаяся десятилетиями,
инфраструктура городов, замерли все виды торговли, прекратила существовать
сфера обслуживания. Домовладельцы и хозяева гостиниц, кому не удалось
бежать, были либо убиты, либо арестованы, либо, в лучшем случае, выброшены
на улицу. Разбитыми или забитыми фанерой витринами смотрели на пустынные
заснеженные улицы некогда известные всей Европе магазины и рестораны,
первоклассные отели, гостиницы и клубы. Но не только они. Магазинчики,
лавки, постоялые дворы, мастерские и ателье, меблированные комнаты и
пансионаты - все прекратило свое существование. Естественно, что из продажи
мгновенно исчезло все, и прежде всего - хлеб.
"Что такое подавление буржуазии? - разъяснял Ленин. - Помещика можно
подавить и уничтожить тем, что уничтожено помещичье землевладение и земля
передана крестьянам. Но можно ли буржуазию подавить и уничтожить тем, что
уничтожен крупный капитал? Всякий, кто учился азбуке марксизма, знает, что
так подавить буржуазию нельзя, что буржуазия рождается из товарного
производства; в этих условиях товарного производства крестьянин, который
имеет сотни пудов хлеба лишних, которые он не сдает государству, и
спекулирует - это что? Это не буржуазия?.. Вот что страшно, вот где
опасность для социальной революции" И, конечно, уничтожив всю систему
торговли в стране, любую продажу продовольствия немедленно объявили
спекуляцией (прекрасное слово, которое победным маршем шло к коммунизму все
74 года существования режима, пережив сам режим и, кажется, обеспечив себе
бессмертие в пашей стране).
Уже 10 ноября 1917 года спекулянты объявляются врагами народа, а через
три месяца в декрете, подписанном Лениным, дается ясное указание:
"спекулянты... расстреливаются на месте преступления"
И на домах, на заборах, на фонарных столбах - повсюду забелели приказы:
"Конфискация всего имущества и расстрел ждет тех, кто вздумает обойти
существующие и изданные советской властью законы об обмене, продаже и
купле..."
Блестящее перо Зинаиды Гиппиус донесло до нас кошмарную реальность той
страшной эпохи: "... в силу бесчисленных (иногда противоречивых и спутанных,
но всегда угрожающих) декретов, все было "национализировано" -
"большевизировано". Все считалось принадлежащим "государству" (большевикам).
Не говоря об еще оставшихся фабриках и заводах, - но и все лавки, все
магазины, все предприятия и учреждения, все дома, все недвижимости, почти
все движимости (крупные) - все это, по идее, переходило в веденье и
собственность государства. Декреты и направлялись в сторону воплощения этой
идеи. Нельзя сказать, чтобы воплощение шло стройно. В конце концов, это
просто было желание прибрать все к своим рукам. И большею частью кончалось
разрушением и уничтожением того, что объявлялось "национализированным".
Захваченные магазины, предприятия и заводы закрывались, захват частной
торговли привел к прекращению вообще всякой торговли, к закрытию всех
магазинов и к страшному развитию торговли нелегальной, спекулятивной,
воровской. На нее большевикам поневоле приходилось смотреть сквозь пальцы и
лишь периодически громить и хватать покупающих-продающих на улицах, в
частных помещениях, на рынках; рынки, единственный источник питания
решительно для всех, тоже были нелегальщиной. Террористические налеты на
рынки, со стрельбой и смертоубийствами, кончались просто разграблением
продовольствия в пользу отряда, который совершал налет. Продовольствие -
прежде всего, но так как нет вещи, которой нельзя встретить на рынке, то
забиралось и остальное: ручки от дверей, бронзовые подсвечники, древнее
бархатное евангелие, обивка мебели... Мебель тоже считалась собственностью
государства, а так как под полой диван тащить нельзя, то люди сдирали обивку
и норовили сбыть ее хоть за полфунта соломенного хлеба... Надо было видеть,
как с визгами, воплями и стонами кидались торгующие врассыпную при слухе,
что близки красноармейцы! Всякий хватал свою рухлядь... бежали, толкались,
лезли в пустые подвалы, в разбитые окна. Туда же спешили и покупатели - ведь
покупать в Совдепии не менее преступно, чем продавать, хотя сам Зиновьев
отлично знает, что без этого преступления Совдепия кончилась бы, за
неимением подданных, дней через 10.
Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся
остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и
даже враждебно. Получается истинная картина чужеземного завоевания.
Латышские, немецкие, австрийские, венгерские и китайские полки дорисовывают
эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков.
Китайцы расстреливают арестованных, захваченных. (Чуть не написала
"осужденных", но осужденных нет, ибо нет суда над захваченными. Их просто
так расстреливают)... Чем не монгольское иго?".
Так обстояли дела в оккупированных городах. Но Россия - страна
аграрная, и подавляющее большинство ее населения, ее кормильцы -
многомиллионная армия крестьян - не могли быть не ограблены и не раздавлены,
ибо помимо золотых монет в кубышках, что, как помнится, постоянно вызывало
раздражение Ильича и не давало ему покоя, владели и мощным эквивалентом
золота - хлебом. А без хлебной монополии вождь мирового пролетариата просто
не знал, что ему делать дальше, "если большевикам удастся удержать власть" И
хотя в этот период возможность удержания власти выглядела весьма
сомнительной, оставлять неограбленным столь большой процент захваченного
населения было совершенно невозможно.
Энергия массового безумия, излучаемая Лениным, подсказала оптимальные
решения. "Наша важнейшая задача, - декларировал вождь, - это задача
натравить сначала крестьян на помещиков, а затем, и даже не затем, а в то же
самое время натравить рабочих на крестьян!".
Но надо было не просто натравить друг на друга разные категории
населения, что на языке большевиков называлось классовой борьбой, а под
шумок этой борьбы обчистить до нитки все участвующие в этой "борьбе"
стороны. Потому что вопрос, как ни крути, ставился вполне откровенно:
следовало лишить крестьянина права продавать свое зерно и просто захватить
его от имени государства, не заплатив, естественно, ни копейки. Сделать это
можно было только одним путем - силой, ибо никто и не предполагал, что
крестьяне так просто - даром, отдадут свой хлеб. Поэтому быстро начали
формировать продовольственные реквизиционные отряды для конфискации хлеба (а
равно и других ценностей) у сельского населения. Но в сельской местности
дело не пошло так гладко, как в городах. Крестьяне немедленно начали
оказывать яростное сопротивление. 245 крупных крестьянских восстаний
вспыхнуло в 1918 году только в 20 районах центральной России. В селах и
деревнях разыгрывались настоящие сражения. Суть ленинского плана заключалась
в обеспечении любой ценой "хлебной монополии", так как без нее невозможно
было превратить в рабов двухсотмиллионное население огромной страны.
"Ни один пуд хлеба, - указывал вождь, - не должен оставаться в руках
держателей... Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на
ссыпные пункты, врагами парода, предавать их революционному суду с тем,
чтобы виновные приговаривались к тюремному заключению на срок не менее 10
лет, изгонялись навсегда из общины, а все их имущество подвергалось
конфискации...". Но "не менее 10 лет" с конфискацией всего имущества - это
было только началом. Спустя некоторое время, в ярости от сопротивления
повальным грабежам, Ленин будет отдавать направо и налево приказы следующего
содержания: "...Прекрасный план. Доработайте его с т. Дзержинским.
Замаскируйтесь под "зеленых" (а позднее мы на них это и свалим!), проскачите
10-20 верст и перевешайте всех кулаков, священников и помещиков. Премия
100000 рублей (видимо, с собственного лицевого счета - И. Б.) за каждого
повешенного".
Разбой в деревнях был пострашнее, чем в городах. Крестьянские дома
подвергались обыскам. Вместе с хлебом конфисковывались любые ценности,
которые удавалось обнаружить в нехитрой обстановке деревенских изб. Не
говоря уже о деньгах, отбирались даже дешевые женские украшения из "дутого"
золота, оклады икон, разная мелочь, купленная в свое время на уездных
ярмарках. Хлеб, как правило, никуда не шел дальше уездного центра, где
ссыпался как попало и в большинстве своем пропадал и гнил. Озверевшие
крестьяне с дубьем и вилами шли на пулеметы.
"Несмотря на горы трупов, - докладывал в Москву один из исполнителей, -
их ярость не поддается описанию". Многие продовольственные отряды
истреблялись еще на пути в деревню. Вслед за этим в деревню направлялась
карательная экспедиция, которая, публично расстреляв десятка два крестьян,
арестовывала и угоняла в город остальных. Прибывал новый отряд, но его снова
истребляли в день прибытия. Следовала новая карательная экспедиция, и все
начиналось сначала, постепенно принимая формы страшной народной войны.
Летом 1918 года Ленин предложил брать по деревням заложников, главным
образом, женщин и детей, чтобы подавить крестьянское сопротивление. "Взять
25-30 заложников из числа богатых крестьян, - с пылом инструктировал свою
банду Ильич, - которые отвечали бы жизнью за сбор и отгрузку зерна". А ведь
"красный террор" еще не был объявлен. Но русские крестьяне не чувствовали
себя столь беспомощными, как буржуазия и интеллигенция городов. Деревню
такими методами было не сломать. Первой и совершенно естественной реакцией
крестьян было прекращение посевов. Наивные русские крестьяне и не
подозревали, что такой поворот событий только на руку правящей банде.
Создать в стране искусственный голод, свалить вину на крестьян, а затем за
это истребить десяток-другой миллионов непослушных.
Под защитным кордоном немецких штыков Ленину была предоставлена свобода
действий на захваченной территории с четкой установкой: за это время
большевистское правительство (а немцы в своем вековом самомнении считали,
что время нахождения большевиков у власти определено ими и закончится, когда
они этого пожелают) должно провести ряд мероприятий, после осуществления
которых Россия, подвергнутая небывалому разграблению и кровопусканию, раз и
навсегда прекратит свое существование как великая империя, представляющая
угрозу для Германского рейха. Немцы играли свою игру, большевики - свою. Но
играли, постоянно взаимодействуя.
После подавления первого крупного восстания крестьян Ярославской
губернии, чудом уцелевшие от бойни сдались немцам, имевшим свои комендатуры
во всех губерниях "Советской России". Эти комендатуры назывались Германскими
Комиссиями, и были созданы в рамках секретных протоколов к Брестскому
договору Председатель Германской Комиссии в Ярославской губернии немецкий
лейтенант Балк приказом от 21 июля 1918 года (No 4) объявил гражданскому
населению города Ярославля, что отряд Северной добровольческой крестьянской
армии сдался Германской Комиссии. Сдавшиеся были выданы большевистской
власти. Все выданные - 428 человек - были немедленно расстреляны на глазах у
немцев. Лейтенант Балк с чисто немецкой педантичностью вел картотеку лиц,
проходивших через его комендатуру, выдаваемых большевикам и немедленно
расстреливаемых. На основании картотеки он докладывал своему командованию,
что большевики свято выполняют все обязательства перед Германией. К моменту
эвакуации Комиссии (комендатуры) из Ярославской губернии у лейтенанта Балка
имелась картотека на 50247 расстрелянных с марта по ноябрь 1918 года. Причем
именно тех, кто имел глупость искать защиты у германского командования!
Но война продолжала разгораться, диктуя свою тактику Реквизиционные
отряды, базируясь в уездных городах и опираясь на интернациональные
гарнизоны, начали совершать неприкрытые бандитские рейды на села, грабя и
убивая крестьян по собственному усмотрению. Пылали хлеба, выгорали деревни,
уничтожались люди. В ответ крестьяне организовали комитеты обороны,
истребляя реквизиционные отряды, часто захватывая уездные города, грабя их,
в свою очередь, и уничтожая всех представителей ненавистной власти с
жестокостью пугачевских и разинских времен. Обе стороны применяли
средневековые методы казни - сжигали заживо, сажали на кол, разрывали
деревьями. Разгоралась милая сердцу Ленина гражданская война, а Россия
стремительно дичала. Что, впрочем, было обещано при проезде Ульянова в марте
1917 года через Германию "Пролетарская" пресса с упоением вела прямые
репортажи из отбитых у восставших крестьян уездных городков. Корреспондент
"Правды" передал сообщение о разгроме крестьянского восстания в Ливнах:
"Город пострадал сравнительно мало. Сейчас на улицах города убирают убитых и
раненых. Среди прибывших позднее подкреплений потерь сравнительно мало.
Только доблестные интернационалисты понесли жестокие потери. Зато буквально
накрошили горы кулацких трупов, усеяв ими все улицы"
Кто же эти "доблестные интернационалисты", которые огнем и мечом
прошлись по внутренним губерниям России, куда даже во время татарского
нашествия не ступала нога захватчика, превратив в пепел и безжизненную
пустыню богатейшие русские житницы? История их создания такова. Еще в марте
1917 года, когда решался вопрос о пропуске Ленина и его сообщников в Россию
и оговаривались предварительные условия будущего Брестского договора,
германское командование, наряду с выделением большевикам необходимых для их
подрывной деятельности денежных средств, приняло решение и об оказании им
немедленной военной помощи в случае захвата власти. Для этой цели в апреле
1917 года с фальшивым шведским паспортом в Петроград прибыл полковник
германского генерального штаба Генрих фон Рупперт, доставивший секретные
приказы немецким и австрийским военнопленным оказать вооруженную поддержку
большевикам, которые, в свою очередь, должны были обеспечить их оружием. Эти
приказы, подписанные начальниками генеральных штабов Германии и
Австро-Венгрии, были обнаружены американцами в немецких архивах после второй
мировой войны, но наверняка их можно обнаружить и в архивах ЦК КПСС.
Под Петроградом находилось несколько лагерей с германскими и
австрийскими военнопленными, в том числе из весьма элитных частей. В
частности, вблизи села Колтуши, фактически рядом с Большой Охтой, почти в
полном составе сидел в лагере 3-й Кирасирский императора Вильгельма полк,
захваченный в свое время в плен казаками генерала Ренненкампфа. Неподалеку
коротал время 142-й Бранденбургский полк. Нет смысла перечислять немецкие и
австро-венгерские воинские части, находившиеся в лагере военнопленных, хотя
сделать это не так уж сложно. Благодаря демократическому беспределу
Временного правительства военнопленных удалось ознакомить с предстоящей
задачей и достаточно тщательно к ней подготовить.
Все было продумано до мелочей, даже то, что немцы плохо знакомы с
русскими трехлинейными винтовками, наганами и прочим оружием. В связи с этим
"большевистский" сторожевой корабль "Ястреб" специально ходил в
Фридрихсхафен, откуда доставил 12000 немецких винтовок и миллионы патронов
прямо к 25 октября, за что и попал навеки в список "кораблей Великого
Октября". Кроме того, "Ястреб" привел за собой на буксире судно раза в два
больше его самого. Самые честные советские историки признаются, что им так и
не удалось выяснить, что же было на этом судне. Другие просто о нем молчат,
а третьи уверяют, что там был "десант революционных матросов". Откуда они
взялись в Фридрихсхафене, никто не уточняет, хотя никакой особой тайны здесь
нет. "Ястреб", помимо винтовок, доставил в Петроград и немецкие полевые
орудия. Если кто-нибудь еще остается наивным до такой степени, что полагает
возможность взятия под контроль такого огромного города, как Петроград,
двумя тысячами матросов, прибывших на "Амуре" из Кронштадта, или совершенно
необученными рабочими дружинами, которые, как ныне выясняется, встретили
переворот враждебно, то даже не будем с ними спорить.
Да, теоретически, при полном развале гарнизона и органов правопорядка,
это представляется возможным. Но при этом власть большевиков не
просуществовала бы и суток, поскольку буквально на следующий день к городу
уже подходила конница генерал Краснова. Рассеяв двумя неприцельными
шрапнельными залпами "красногвардейцев" в Павловске и Царском Селе, казаки
Краснова начали продвигаться к столице со стороны Пулковских высот
Выдвинутая вперед сотня уральских казаков пыталась сходу овладеть высотами,
но вынуждена была отступить под великолепно координируемым и управляемым
огнем. Казачьи офицеры, прошедшие через годы войны, быстро поняли по
"почерку", кто занял оборону на высотах. Немцы! Не поверивший им генерал
Краснов сам выехал в сторожевое охранение. Сомнений не было. Немецкая пехота
и артиллерия преградили путь к "революционному" Петрограду.
Немецкие и австрийские солдаты с большим удовольствием и без особого
труда подавили восстание военных училищ в Петрограде, истерзав картечью и
переколов штыками несчастных русских мальчишек, чей
благородно-самоубийственный порыв против черной тирании в обстановке общего
развала и апатии никем не был поддержан.
Ленин 29 октября решил провести смотр немецких батальонов. По замыслу
вождя мирового пролетариата, "интернационалисты" должны были пройти парадным
маршем мимо стоящего на ступеньках Смольного Ленина и членов
"рабоче-крестьянского" правительства. Поравнявшись с ними, вчерашние
военнопленные должны были хором прокричать: "Да здравствует мировая
революция!". По-немецки, конечно, который и сам вождь, и его окружение знали
отлично, порой гораздо лучше русского. Но получился конфуз. Блеснув старой
выправкой, держа равнение и печатая шаг, как это умеют делать только немцы,
солдаты, проходя мимо революционных вождей, хором проорали: "Да здравствует
кайзер Вильгельм!" - тем самым великолепно продемонстрировав глубоко
оскорбленному Ленину свое совершенно правильное понимание происходящего.
Заключенный вскоре Брестский договор предусматривал репатриацию
военнопленных, однако за ним последовал секретный приказ генерала фон
Людендорфа, предписавший немецким и австрийским [Приказ, видимо, был
согласован с австро-венгерским командованием.] военнопленным сформировать
отряды для поддержки большевистского правительства. Приказ был составлен
таким образом, что предполагалось как бы добровольное желание солдат и
офицеров вступать в подобные отряды, но зная порядки в немецкой армии и
методы комплектования "добровольческих" частей, можно не сомневаться, что в
данном случае действовал, по меньше, мере на начальном периоде, просто
приказ.
Члены германской миссии по перемирию и заключению мира - генерал Гофман
и знакомый уже нам полковник Рупперт - посетили несколько лагерей
военнопленных, разъясняя им задачу. Возможность послужить фатерлянду, а
заодно пограбить на чужой территории вдохновила многих, и буквально, как по
мановению волшебной палочки, большевики, при полном развале прочих воинских
структур, ощетинились прекрасно обученной и организованной армией,
насчитывавшей более трехсот тысяч человек.
Что-либо противопоставить такой военной силе в те дни не мог никто [Так
называемые "интернациональные" войска показали себя особо надежными при
массовых арестах в городах, при подавлении крестьянских восстаний и рабочих
выступлений. Из них формировались знаменитые "части особого назначения",
окружения. Если те, выполняя возложенную на них задачу разграбить Россию до
нитки и быть в постоянной готовности немедленно исчезнуть со своей
фантастической добычей, именно этому и посвящали свою энергию и
"революционный задор", то Ленин, внимательно отслеживавший положение в
стране и мире, увидел уже теоретическую возможность удержаться у власти.
Вступление в войну Соединенных Штатов с каждым днем делало положение
кайзеровской Германии, несмотря на отсутствие восточного фронта, все более
отчаянным, приближая ее к экономической и военной катастрофе, а
следовательно - к капитуляции. Это, в свою очередь, означало аннулирование
Брестского договора и превращение "Республики Советов" из немецкого
протектората в нечто совершенно самостоятельное и непредсказуемое. К этому
дню нужно было придти соответственно подготовленным, для чего было
совершенно недостаточно ликвидировать только буржуазию и интеллигенцию. Это
было легко и просто. Теперь задача была посложнее, но, как известно, нет
таких задач, которые были бы не по плечу большевикам.
"Главным врагом социализма, - изрек Ленин, - является мелкобуржуазная
стихия, - и продолжал, - "Мелкие буржуи имеют запас деньжонок в несколько
тысяч, накопленных "правдами" и, особенно, "неправдами"... Деньги - это
свидетельство на получение общественного богатства, и многомиллионный слой
мелких собственников крепко держит это свидетельство, пряча его от
государства, ни в какой социализм и коммунизм не веря. Мелкий буржуа,
хранящий тысчонки, враг, и эти тысчонки он желает реализовать непременно на
себя" Нет, не дают Ленину покоя деньжонки в чужих карманах! И дело тут было
не только в деньгах, хотя деньги, безусловно, необходимо было отобрать в
первую очередь. Ведь мелкие собственники (включая и земледельцев) - это все
самодеятельное население огромной страны. Самодеятельное, а потому и
самостоятельное. А дальняя задача вождя "мирового пролетариата" состояла не
только в том, чтобы их обобрать, но и полностью лишить самостоятельности,
превратив в рабов, в послушный механизм выполнения его воли. Ленин, не
стесняясь, поучал своих сообщников, как воплотить в жизнь свои грандиозные
планы.
"Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность
является в руках пролетарского государства, в руках полновластных советов
самым могучим средством учета и контроля. Это средство контроля и
принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина
только запугивала, только сламывала активное сопротивление. НАМ ЭТОГО МАЛО.
Нам надо не только запугать капиталистов в том смысле, чтобы чувствовали
всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении
ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное
сопротивление. Нам надо не только сломать какое-либо сопротивление. Нам надо
заставить работать в новых организационных государственных рамках. И мы
имеем средство для этого.. Это средство - хлебная монополия, хлебная
карточка, всеобщая трудовая повинность".
Яснее не скажешь. Если удастся удержаться у власти (и для того, чтобы
удержаться), необходимо сосредоточить в руках все богатства страны (что уже
и делалось), весь хлеб, все продукты, все жилье, в общем, все, от чего
зависит просто выживание, а затем распределять это так, чтобы всего только
за хлебную карточку изголодавшийся и униженный голодом человек пошел бы
работать и вообще делать все, что прикажут. Гениально и просто. Хотя еще не
совсем ясно, на кого все-таки этот блестящий принцип распространяется? Слово
"капиталист", "буржуй", "кулак" - понятия какие-то неопределенные, да и сам
Ленин, запутавшись в ярлыках, никак не мог эти понятия четко обозначить с
точки зрения дохода, жалования, общего состояния, опустив нижнюю границу
определения "богатые классы" до дохода в 100 рублей в месяц. И чтобы ни у
кого не оставалось сомнения, кто же все-таки является главным объектом
грабежа и насилия, Ленин, без всяких недомолвок, разъясняет:
"От трудовой повинности в применении к богатым власть должна перейти, а
вернее, одновременно должна поставить на очередь применение соответствующих
принципов (хлебная карточка, трудовая повинность и принуждение) к
большинству трудящихся рабочих и крестьян... Следует добиваться подчинения,
и притом беспрекословного единоличным распоряжениям советских руководителей,
диктаторов, выбранных или назначенных, снабженных диктаторскими
полномочиями..."
У членов ЦК от страха белели губы. Это уже не классовая борьба, это -
война, объявленная всему народу. Во-первых, это опасно, а во-вторых... "Но
что же останется от России? - в ужасе лепечет верный Бонч-Бруевич. - Ведь
это означает полное уничтожение России в том виде, в каком она существовала
1000 лет..."
Резким движением Ленин засовывает большие пальцы рук за проймы жилетки,
пиджак распахивается, щелочки глаз колюче и недобро смотрят на Управляющего
делами СНК. Остальные молчат
"Запомните, батенька, - говорит Ленин, обращаясь к Бонч-Бруевичу, но
так, чтобы слышали все, - запомните НА РОССИЮ МНЕ НАПЛЕВАТЬ, ИБО Я -
БОЛЬШЕВИК!" Это любимое выражение Ленина стало девизом его сообщников,
которые любили повторять его и к месту, и не к месту, пока Иосиф
Виссарионович не заткнул им глотки пулями, поскольку эта страшная фраза
Ленина никак не стыковалась со сталинской "еретической" теорией о
возможности "построения социализма в одной стране". Итак, война была
объявлена. Одним мигом была порушена вся, складывавшаяся десятилетиями,
инфраструктура городов, замерли все виды торговли, прекратила существовать
сфера обслуживания. Домовладельцы и хозяева гостиниц, кому не удалось
бежать, были либо убиты, либо арестованы, либо, в лучшем случае, выброшены
на улицу. Разбитыми или забитыми фанерой витринами смотрели на пустынные
заснеженные улицы некогда известные всей Европе магазины и рестораны,
первоклассные отели, гостиницы и клубы. Но не только они. Магазинчики,
лавки, постоялые дворы, мастерские и ателье, меблированные комнаты и
пансионаты - все прекратило свое существование. Естественно, что из продажи
мгновенно исчезло все, и прежде всего - хлеб.
"Что такое подавление буржуазии? - разъяснял Ленин. - Помещика можно
подавить и уничтожить тем, что уничтожено помещичье землевладение и земля
передана крестьянам. Но можно ли буржуазию подавить и уничтожить тем, что
уничтожен крупный капитал? Всякий, кто учился азбуке марксизма, знает, что
так подавить буржуазию нельзя, что буржуазия рождается из товарного
производства; в этих условиях товарного производства крестьянин, который
имеет сотни пудов хлеба лишних, которые он не сдает государству, и
спекулирует - это что? Это не буржуазия?.. Вот что страшно, вот где
опасность для социальной революции" И, конечно, уничтожив всю систему
торговли в стране, любую продажу продовольствия немедленно объявили
спекуляцией (прекрасное слово, которое победным маршем шло к коммунизму все
74 года существования режима, пережив сам режим и, кажется, обеспечив себе
бессмертие в пашей стране).
Уже 10 ноября 1917 года спекулянты объявляются врагами народа, а через
три месяца в декрете, подписанном Лениным, дается ясное указание:
"спекулянты... расстреливаются на месте преступления"
И на домах, на заборах, на фонарных столбах - повсюду забелели приказы:
"Конфискация всего имущества и расстрел ждет тех, кто вздумает обойти
существующие и изданные советской властью законы об обмене, продаже и
купле..."
Блестящее перо Зинаиды Гиппиус донесло до нас кошмарную реальность той
страшной эпохи: "... в силу бесчисленных (иногда противоречивых и спутанных,
но всегда угрожающих) декретов, все было "национализировано" -
"большевизировано". Все считалось принадлежащим "государству" (большевикам).
Не говоря об еще оставшихся фабриках и заводах, - но и все лавки, все
магазины, все предприятия и учреждения, все дома, все недвижимости, почти
все движимости (крупные) - все это, по идее, переходило в веденье и
собственность государства. Декреты и направлялись в сторону воплощения этой
идеи. Нельзя сказать, чтобы воплощение шло стройно. В конце концов, это
просто было желание прибрать все к своим рукам. И большею частью кончалось
разрушением и уничтожением того, что объявлялось "национализированным".
Захваченные магазины, предприятия и заводы закрывались, захват частной
торговли привел к прекращению вообще всякой торговли, к закрытию всех
магазинов и к страшному развитию торговли нелегальной, спекулятивной,
воровской. На нее большевикам поневоле приходилось смотреть сквозь пальцы и
лишь периодически громить и хватать покупающих-продающих на улицах, в
частных помещениях, на рынках; рынки, единственный источник питания
решительно для всех, тоже были нелегальщиной. Террористические налеты на
рынки, со стрельбой и смертоубийствами, кончались просто разграблением
продовольствия в пользу отряда, который совершал налет. Продовольствие -
прежде всего, но так как нет вещи, которой нельзя встретить на рынке, то
забиралось и остальное: ручки от дверей, бронзовые подсвечники, древнее
бархатное евангелие, обивка мебели... Мебель тоже считалась собственностью
государства, а так как под полой диван тащить нельзя, то люди сдирали обивку
и норовили сбыть ее хоть за полфунта соломенного хлеба... Надо было видеть,
как с визгами, воплями и стонами кидались торгующие врассыпную при слухе,
что близки красноармейцы! Всякий хватал свою рухлядь... бежали, толкались,
лезли в пустые подвалы, в разбитые окна. Туда же спешили и покупатели - ведь
покупать в Совдепии не менее преступно, чем продавать, хотя сам Зиновьев
отлично знает, что без этого преступления Совдепия кончилась бы, за
неимением подданных, дней через 10.
Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся
остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и
даже враждебно. Получается истинная картина чужеземного завоевания.
Латышские, немецкие, австрийские, венгерские и китайские полки дорисовывают
эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков.
Китайцы расстреливают арестованных, захваченных. (Чуть не написала
"осужденных", но осужденных нет, ибо нет суда над захваченными. Их просто
так расстреливают)... Чем не монгольское иго?".
Так обстояли дела в оккупированных городах. Но Россия - страна
аграрная, и подавляющее большинство ее населения, ее кормильцы -
многомиллионная армия крестьян - не могли быть не ограблены и не раздавлены,
ибо помимо золотых монет в кубышках, что, как помнится, постоянно вызывало
раздражение Ильича и не давало ему покоя, владели и мощным эквивалентом
золота - хлебом. А без хлебной монополии вождь мирового пролетариата просто
не знал, что ему делать дальше, "если большевикам удастся удержать власть" И
хотя в этот период возможность удержания власти выглядела весьма
сомнительной, оставлять неограбленным столь большой процент захваченного
населения было совершенно невозможно.
Энергия массового безумия, излучаемая Лениным, подсказала оптимальные
решения. "Наша важнейшая задача, - декларировал вождь, - это задача
натравить сначала крестьян на помещиков, а затем, и даже не затем, а в то же
самое время натравить рабочих на крестьян!".
Но надо было не просто натравить друг на друга разные категории
населения, что на языке большевиков называлось классовой борьбой, а под
шумок этой борьбы обчистить до нитки все участвующие в этой "борьбе"
стороны. Потому что вопрос, как ни крути, ставился вполне откровенно:
следовало лишить крестьянина права продавать свое зерно и просто захватить
его от имени государства, не заплатив, естественно, ни копейки. Сделать это
можно было только одним путем - силой, ибо никто и не предполагал, что
крестьяне так просто - даром, отдадут свой хлеб. Поэтому быстро начали
формировать продовольственные реквизиционные отряды для конфискации хлеба (а
равно и других ценностей) у сельского населения. Но в сельской местности
дело не пошло так гладко, как в городах. Крестьяне немедленно начали
оказывать яростное сопротивление. 245 крупных крестьянских восстаний
вспыхнуло в 1918 году только в 20 районах центральной России. В селах и
деревнях разыгрывались настоящие сражения. Суть ленинского плана заключалась
в обеспечении любой ценой "хлебной монополии", так как без нее невозможно
было превратить в рабов двухсотмиллионное население огромной страны.
"Ни один пуд хлеба, - указывал вождь, - не должен оставаться в руках
держателей... Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на
ссыпные пункты, врагами парода, предавать их революционному суду с тем,
чтобы виновные приговаривались к тюремному заключению на срок не менее 10
лет, изгонялись навсегда из общины, а все их имущество подвергалось
конфискации...". Но "не менее 10 лет" с конфискацией всего имущества - это
было только началом. Спустя некоторое время, в ярости от сопротивления
повальным грабежам, Ленин будет отдавать направо и налево приказы следующего
содержания: "...Прекрасный план. Доработайте его с т. Дзержинским.
Замаскируйтесь под "зеленых" (а позднее мы на них это и свалим!), проскачите
10-20 верст и перевешайте всех кулаков, священников и помещиков. Премия
100000 рублей (видимо, с собственного лицевого счета - И. Б.) за каждого
повешенного".
Разбой в деревнях был пострашнее, чем в городах. Крестьянские дома
подвергались обыскам. Вместе с хлебом конфисковывались любые ценности,
которые удавалось обнаружить в нехитрой обстановке деревенских изб. Не
говоря уже о деньгах, отбирались даже дешевые женские украшения из "дутого"
золота, оклады икон, разная мелочь, купленная в свое время на уездных
ярмарках. Хлеб, как правило, никуда не шел дальше уездного центра, где
ссыпался как попало и в большинстве своем пропадал и гнил. Озверевшие
крестьяне с дубьем и вилами шли на пулеметы.
"Несмотря на горы трупов, - докладывал в Москву один из исполнителей, -
их ярость не поддается описанию". Многие продовольственные отряды
истреблялись еще на пути в деревню. Вслед за этим в деревню направлялась
карательная экспедиция, которая, публично расстреляв десятка два крестьян,
арестовывала и угоняла в город остальных. Прибывал новый отряд, но его снова
истребляли в день прибытия. Следовала новая карательная экспедиция, и все
начиналось сначала, постепенно принимая формы страшной народной войны.
Летом 1918 года Ленин предложил брать по деревням заложников, главным
образом, женщин и детей, чтобы подавить крестьянское сопротивление. "Взять
25-30 заложников из числа богатых крестьян, - с пылом инструктировал свою
банду Ильич, - которые отвечали бы жизнью за сбор и отгрузку зерна". А ведь
"красный террор" еще не был объявлен. Но русские крестьяне не чувствовали
себя столь беспомощными, как буржуазия и интеллигенция городов. Деревню
такими методами было не сломать. Первой и совершенно естественной реакцией
крестьян было прекращение посевов. Наивные русские крестьяне и не
подозревали, что такой поворот событий только на руку правящей банде.
Создать в стране искусственный голод, свалить вину на крестьян, а затем за
это истребить десяток-другой миллионов непослушных.
Под защитным кордоном немецких штыков Ленину была предоставлена свобода
действий на захваченной территории с четкой установкой: за это время
большевистское правительство (а немцы в своем вековом самомнении считали,
что время нахождения большевиков у власти определено ими и закончится, когда
они этого пожелают) должно провести ряд мероприятий, после осуществления
которых Россия, подвергнутая небывалому разграблению и кровопусканию, раз и
навсегда прекратит свое существование как великая империя, представляющая
угрозу для Германского рейха. Немцы играли свою игру, большевики - свою. Но
играли, постоянно взаимодействуя.
После подавления первого крупного восстания крестьян Ярославской
губернии, чудом уцелевшие от бойни сдались немцам, имевшим свои комендатуры
во всех губерниях "Советской России". Эти комендатуры назывались Германскими
Комиссиями, и были созданы в рамках секретных протоколов к Брестскому
договору Председатель Германской Комиссии в Ярославской губернии немецкий
лейтенант Балк приказом от 21 июля 1918 года (No 4) объявил гражданскому
населению города Ярославля, что отряд Северной добровольческой крестьянской
армии сдался Германской Комиссии. Сдавшиеся были выданы большевистской
власти. Все выданные - 428 человек - были немедленно расстреляны на глазах у
немцев. Лейтенант Балк с чисто немецкой педантичностью вел картотеку лиц,
проходивших через его комендатуру, выдаваемых большевикам и немедленно
расстреливаемых. На основании картотеки он докладывал своему командованию,
что большевики свято выполняют все обязательства перед Германией. К моменту
эвакуации Комиссии (комендатуры) из Ярославской губернии у лейтенанта Балка
имелась картотека на 50247 расстрелянных с марта по ноябрь 1918 года. Причем
именно тех, кто имел глупость искать защиты у германского командования!
Но война продолжала разгораться, диктуя свою тактику Реквизиционные
отряды, базируясь в уездных городах и опираясь на интернациональные
гарнизоны, начали совершать неприкрытые бандитские рейды на села, грабя и
убивая крестьян по собственному усмотрению. Пылали хлеба, выгорали деревни,
уничтожались люди. В ответ крестьяне организовали комитеты обороны,
истребляя реквизиционные отряды, часто захватывая уездные города, грабя их,
в свою очередь, и уничтожая всех представителей ненавистной власти с
жестокостью пугачевских и разинских времен. Обе стороны применяли
средневековые методы казни - сжигали заживо, сажали на кол, разрывали
деревьями. Разгоралась милая сердцу Ленина гражданская война, а Россия
стремительно дичала. Что, впрочем, было обещано при проезде Ульянова в марте
1917 года через Германию "Пролетарская" пресса с упоением вела прямые
репортажи из отбитых у восставших крестьян уездных городков. Корреспондент
"Правды" передал сообщение о разгроме крестьянского восстания в Ливнах:
"Город пострадал сравнительно мало. Сейчас на улицах города убирают убитых и
раненых. Среди прибывших позднее подкреплений потерь сравнительно мало.
Только доблестные интернационалисты понесли жестокие потери. Зато буквально
накрошили горы кулацких трупов, усеяв ими все улицы"
Кто же эти "доблестные интернационалисты", которые огнем и мечом
прошлись по внутренним губерниям России, куда даже во время татарского
нашествия не ступала нога захватчика, превратив в пепел и безжизненную
пустыню богатейшие русские житницы? История их создания такова. Еще в марте
1917 года, когда решался вопрос о пропуске Ленина и его сообщников в Россию
и оговаривались предварительные условия будущего Брестского договора,
германское командование, наряду с выделением большевикам необходимых для их
подрывной деятельности денежных средств, приняло решение и об оказании им
немедленной военной помощи в случае захвата власти. Для этой цели в апреле
1917 года с фальшивым шведским паспортом в Петроград прибыл полковник
германского генерального штаба Генрих фон Рупперт, доставивший секретные
приказы немецким и австрийским военнопленным оказать вооруженную поддержку
большевикам, которые, в свою очередь, должны были обеспечить их оружием. Эти
приказы, подписанные начальниками генеральных штабов Германии и
Австро-Венгрии, были обнаружены американцами в немецких архивах после второй
мировой войны, но наверняка их можно обнаружить и в архивах ЦК КПСС.
Под Петроградом находилось несколько лагерей с германскими и
австрийскими военнопленными, в том числе из весьма элитных частей. В
частности, вблизи села Колтуши, фактически рядом с Большой Охтой, почти в
полном составе сидел в лагере 3-й Кирасирский императора Вильгельма полк,
захваченный в свое время в плен казаками генерала Ренненкампфа. Неподалеку
коротал время 142-й Бранденбургский полк. Нет смысла перечислять немецкие и
австро-венгерские воинские части, находившиеся в лагере военнопленных, хотя
сделать это не так уж сложно. Благодаря демократическому беспределу
Временного правительства военнопленных удалось ознакомить с предстоящей
задачей и достаточно тщательно к ней подготовить.
Все было продумано до мелочей, даже то, что немцы плохо знакомы с
русскими трехлинейными винтовками, наганами и прочим оружием. В связи с этим
"большевистский" сторожевой корабль "Ястреб" специально ходил в
Фридрихсхафен, откуда доставил 12000 немецких винтовок и миллионы патронов
прямо к 25 октября, за что и попал навеки в список "кораблей Великого
Октября". Кроме того, "Ястреб" привел за собой на буксире судно раза в два
больше его самого. Самые честные советские историки признаются, что им так и
не удалось выяснить, что же было на этом судне. Другие просто о нем молчат,
а третьи уверяют, что там был "десант революционных матросов". Откуда они
взялись в Фридрихсхафене, никто не уточняет, хотя никакой особой тайны здесь
нет. "Ястреб", помимо винтовок, доставил в Петроград и немецкие полевые
орудия. Если кто-нибудь еще остается наивным до такой степени, что полагает
возможность взятия под контроль такого огромного города, как Петроград,
двумя тысячами матросов, прибывших на "Амуре" из Кронштадта, или совершенно
необученными рабочими дружинами, которые, как ныне выясняется, встретили
переворот враждебно, то даже не будем с ними спорить.
Да, теоретически, при полном развале гарнизона и органов правопорядка,
это представляется возможным. Но при этом власть большевиков не
просуществовала бы и суток, поскольку буквально на следующий день к городу
уже подходила конница генерал Краснова. Рассеяв двумя неприцельными
шрапнельными залпами "красногвардейцев" в Павловске и Царском Селе, казаки
Краснова начали продвигаться к столице со стороны Пулковских высот
Выдвинутая вперед сотня уральских казаков пыталась сходу овладеть высотами,
но вынуждена была отступить под великолепно координируемым и управляемым
огнем. Казачьи офицеры, прошедшие через годы войны, быстро поняли по
"почерку", кто занял оборону на высотах. Немцы! Не поверивший им генерал
Краснов сам выехал в сторожевое охранение. Сомнений не было. Немецкая пехота
и артиллерия преградили путь к "революционному" Петрограду.
Немецкие и австрийские солдаты с большим удовольствием и без особого
труда подавили восстание военных училищ в Петрограде, истерзав картечью и
переколов штыками несчастных русских мальчишек, чей
благородно-самоубийственный порыв против черной тирании в обстановке общего
развала и апатии никем не был поддержан.
Ленин 29 октября решил провести смотр немецких батальонов. По замыслу
вождя мирового пролетариата, "интернационалисты" должны были пройти парадным
маршем мимо стоящего на ступеньках Смольного Ленина и членов
"рабоче-крестьянского" правительства. Поравнявшись с ними, вчерашние
военнопленные должны были хором прокричать: "Да здравствует мировая
революция!". По-немецки, конечно, который и сам вождь, и его окружение знали
отлично, порой гораздо лучше русского. Но получился конфуз. Блеснув старой
выправкой, держа равнение и печатая шаг, как это умеют делать только немцы,
солдаты, проходя мимо революционных вождей, хором проорали: "Да здравствует
кайзер Вильгельм!" - тем самым великолепно продемонстрировав глубоко
оскорбленному Ленину свое совершенно правильное понимание происходящего.
Заключенный вскоре Брестский договор предусматривал репатриацию
военнопленных, однако за ним последовал секретный приказ генерала фон
Людендорфа, предписавший немецким и австрийским [Приказ, видимо, был
согласован с австро-венгерским командованием.] военнопленным сформировать
отряды для поддержки большевистского правительства. Приказ был составлен
таким образом, что предполагалось как бы добровольное желание солдат и
офицеров вступать в подобные отряды, но зная порядки в немецкой армии и
методы комплектования "добровольческих" частей, можно не сомневаться, что в
данном случае действовал, по меньше, мере на начальном периоде, просто
приказ.
Члены германской миссии по перемирию и заключению мира - генерал Гофман
и знакомый уже нам полковник Рупперт - посетили несколько лагерей
военнопленных, разъясняя им задачу. Возможность послужить фатерлянду, а
заодно пограбить на чужой территории вдохновила многих, и буквально, как по
мановению волшебной палочки, большевики, при полном развале прочих воинских
структур, ощетинились прекрасно обученной и организованной армией,
насчитывавшей более трехсот тысяч человек.
Что-либо противопоставить такой военной силе в те дни не мог никто [Так
называемые "интернациональные" войска показали себя особо надежными при
массовых арестах в городах, при подавлении крестьянских восстаний и рабочих
выступлений. Из них формировались знаменитые "части особого назначения",