Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Плюхнувшись на диван и выкурив сигарету, он немного остыл. Даже смог трезво подумать, что все эти невыносимо страстные вздохи и прочие испробованные на нем приемчики служат насквозь утилитарной цели — заставить клиента побыстрее кончить, что-то он об этом читал, что-то такое и Вадик говорил...
   Но и это тоже не волновало ничуть. Родион прекрасно понимал, что в ванной не спеша ополаскивается обыкновеннейшая проститутка, пропустившая сегодня до него неизвестное количество мужиков, наверняка слушавших те же вздохи и шепот, испытавших то же изощренное скольжение по телу пальцев и губ, но хотел ее снова и снова, при одной мысли о ее теле в висках жарко стучало. И невыносимо было думать, что она сегодня уедет к кому-то еще. Он сам не понимал, что с ним творится: то ли все дело в том, что Соня не походила на платных шлюх, какими он их себе представлял, то ли в том, что она была своя, росла в таком же доме, читала, несомненно, те же книги...
   А может, всему виной одиночество. Он слишком долго был одинок — и впервые появилась иллюзия близости, пусть эрзац. Иллюзия близости в его новой жизни. В новой жизни и близкие люди должны быть новыми, если их нет, следует их создавать самому, так надежнее всего...
   Вернулась Соня, свеженькая, причесанная, совсем юная. Прошла к столу, потом присела с ним рядом, с рюмкой в одной руке и сигаретой в другой. Родион запустил ладонь под футболку и, жмурясь, поглаживал ее теплый плоский живот. Соня глянула через плечо сверху вниз, улыбнулась и медленно опустила ресницы — так, что у него дрогнуло сердце. Господи боже ты мой, смятенно подумал он, ты ведь самым натуральнейшим образом влюбляешься в проститутку, ты слишком давно влюблялся в последний раз, вот и пошли вразнос мысли и чувства... Ну и черт с ним со всем — коли уж такая жизнь вокруг, коли уж напрочь исчезли границы меж чистым и грешным... Не хочется с ней расставаться, вот и все...
   Соня отставила пустую рюмку, легла с ним рядом, задумчиво пуская дым, ее рука мимолетно скользнула по его бедру, вызвав прилив желания. Родион осторожно сказал:
   — Слушай, а тебе... вот все это нравится?
   Девушка бегло глянула на него:
   — Родик, я надеюсь, не будет рассуждении о морали, а? Ты, по-моему, вполне нормальный мужик, вон грабишь кого-то, значит, врос в дикий рынок...
   — Да нет, я не то имел в виду...
   — Ага, — сказала она устало. — Сталкивалась уже. Недельки две назад привозят меня в какую-то богатенькую квартирку, где встречает меня семейная, судя по всему, парочка лет на пять тебя постарше. Я, как специалист широкого профиля, моментально настраиваюсь на амор де труа, поскольку, судя по заплаченным денежкам, речь о чем-то подобном и идет... Шиш. Дамочка вмиг выставляет благоверного из квартиры и волокет меня в итальянскую кроватку...
   — А ты?
   — А что я? Я на работе — нравится, не нравится, ложись, моя красавица... Не в том суть и квинтэссенция. Эта холеная сучка, после того, как я честно отработала со всем прилежанием, вдруг начинает меня жалеть, вздыхать о погубленной морали, охать в лучших традициях «Санта-Барбары» — захотелось ей, окромя лесбоса, еще и высокими переживаниями над судьбой падшего ангелочка насладиться. А сама тем временем без всякой логики меня на второй круг раскладывает. Так что не надо насчет морали, Родик. Я тебе в жилетку плакаться не собираюсь, нет у меня такой потребности, но и ты мне в душу не лезь с сапогами. Если пришлась по вкусу, в следующий раз заказывай меня персонально, ты не первый такой, дело обычное. Замуж, надеюсь, спьяну не предложишь? Ведь потом протрезвеешь, обоим не по себе будет...
   Он вскочил. Сходил в прихожую, вернулся с зеленой банкнотой, украшенной портретом президента Гранта, сунул девушке:
   — Держи.
   — А взамен? — прищурилась она.
   — А поговорить, — сказал он. — Без всякой морали и обоюдного плача в жилетки. Честный бизнес, а?
   — Ну валяй...
   — Нравится тебе все это?
   — Ты как пацан, честное слово, — сказала Соня ничуть не сердито. — Или журналист — был у меня такой, оргазм ловил не на мне, а от собственных вопросиков и моих старательных ответов, трахать так и не стал, побежал репортажик черкать... Ну, не так уж и нравится. С одной стороны. А с другой — меня, милый, в этот веселый бизнес не на аркане тянули. И вопреки разным там идиотским статейкам уволиться из этой конторы даже проще, чем развестись в суде бездетным супругам, друг к другу претензий не имеющим. А мне так и совсем просто — я с нашим боссом на одном курсе училась, вместе, считай, сбегали в сей увлекательный бизнес... Ну, а потом? Куда прикажешь податься самой заурядной в плане интеллекта и способностей девочке? Разве что подловить муженька из пожилых, кое-кому из девочек везет иногда. Я с тобой так откровенно насчет этого говорю, поскольку персонально тебя на предмет брака охмурять не собираюсь... — она покосилась не без лукавства. — Хотя при некоторых усилиях это предприятие могло бы и выгореть... Берешь замуж, Родик? Ну вот, не берешь...
   — Я даже не знаю, честно... — сказал он. — Сам не пойму, что в голове творится...
   — Тоже мне, бином Ньютона. Коньяк там плещется, только и делов... В общем, Родик, есть такая расхожая мудрость: «бывает и хуже». Так оно и обстоит. Клиент идет в большинстве своем приличный и чисто вымытый, на приличную жизнь хватает, косячникам, тьфу-тьфу, ни разу не попадалась...
   — Кому?
   — Есть такие орлы. Заманят на хату или подловят — и понужают сутки-двое во все дырки. Причем совершенно бесплатно, если ты не знал... И никому не пожалуешься — тот еще народ, кто из-за меня станет стрелку назначать? Короче, наше профессиональное пугало. — Ее явственно передернуло. — Единственное неудобство, пожалуй...
   — А потом?
   — А черт его знает, — сказала она устало. — Кто теперь загадывает наперед? Пробую копить понемножку, оборачиваю в зеленые — кое-как идет... Там видно будет. Опять-таки, выпадают премиальные... Будут премиальные, Родик? За душевный стриптиз вкупе с телесным?
   — Будут, — сказал он рассеянно.
   — Я вами очарована и околдована, мистер Робин Гуд... — Соня прильнула к нему, ее ладонь поползла по бедру Родиона. — Что тебе сделать? У нас еще чертова уйма времени...
   — Только помедленнее... — прошептал он, наваливаясь на нее, прижимая к себе так, словно через четверть часа должен был грянуть конец света. — Медленнее...
   Повторилось недавнее нежное безумие — со стонами и жаркими придыханиями над ухом, с ощущением полной власти над ее гибким теплым телом, с яростными толчками, с полузабытьем, когда Соня оказалась сверху, ритмично дергалась, встряхивая головой, так что распущенные волосы метались бледным пламенем. Он ощутил себя опустошенным до предела, лежал, не открывая глаз — и очнулся лишь, когда ему в губы ткнулся фильтр зажженной сигареты. Жмурясь, втянул дым, левой рукой расслабленно прижимая к себе девушку.
   — Тебе дурацкий вопрос можно задать? — прошептала она на ухо, щекоча волосами щеку.
   — Любой, — сказал он, вновь прикрыв глаза.
   — А ты-то как докатился до жизни такой? Должно же было что-то случиться, чтобы загнать интеллигента в варнаки? Безденежье подкосило?
   — Плесни коньячку, пожалуйста, — сказал он, примяв в пепельнице догоревший до фильтра окурок.
   Выпил рюмку и заговорил, неожиданно для себя вывернувшись чуть ли не наизнанку — про Лику, про завод, про яростное стремление вырваться из невидимого круга. Правда, у него хватило ума не выставлять себя «тварью дрожащей», не плакаться в жилетку — жалости он не искал, наоборот. Насколько мог, пытался добросовестно лепить образ загнанного в угол жизнью, но не опустившего руки твердого мужика, способного ухватить за волосы Фортуну. Собственно, почему «лепить»? Он уже выломился из безликого стада, доказал это по крайней мере себе...
   — Ага, — сказала Соня задумчиво, — Чего-то в этом роде я и ждала, вполне вписывается...
   — Я тебя разочаровал? — спросил он настороженно.
   — Полноте, с чего бы вдруг? Я бы сказала, все крайне логично и разумно — в рамках нашего сюрреалистического времени, конечно. То, о чем я раньше и говорила, философия проста: либо ты стебешь, либо тебя стебут... И если у тебя хватило силы воли переломить прежнее бытие, это уже кое-что... — она подняла голову, прищурилась: — Родик, а ты ее трахнул?
   — Кого?
   — Супругу этого богатенького Буратино, от которого тебе досталась пушечка. В твоем повествовании, едва дошло до этого момента, определенно появилась логическая прореха, говоря ученым языком — лакуна. Я ведь три года на психолога старательно училась, кое-что отложилось в голове...
   — Да, знаешь...
   — Значит, трахнул, — уверенно сказала Соня. — Это, могу тебя порадовать, говорит в твою пользу — конечно, богатенькие кошки бывают развратными и одержимыми самыми неожиданными причудами, плюс к тому ей страшно хотелось на свой манер отомстить муженьку — и все же не легла бы она под тебя с маху, будь ты классическим интеллигентским растяпой. Есть в тебе тверденький стержень — я не о том, что ты мне якобы невзначай под ладонь подсовываешь, он-то сейчас как раз мягонький, словно Горбачев после Фороса... — Она зажгла новую сигарету и уставилась в потолок с крайне серьезным выражением лица. — Вопрос только, насколько этот стержень твердый...
   — А что?
   — Родик, ты понимаешь, что до сих пор старательно занимался художественной самодеятельностью?
   — В смысле?
   — Это больше всего напоминает пресловутого «джентльмена в поисках десятки». Согласись? Во-первых, и ларьки, и узкоглазых коробейников из ближнего зарубежья нельзя грабить слишком часто и долго. Очень быстро напорешься либо на сигнальную кнопку в ларечке, либо на базарную охрану, что еще хуже. Как говаривал товарищ Бендер, скоро ваши рыжие кудри примелькаются, Шура, и вас начнут бить...
   — Ну, рыжая-то ты у нас, оказывается... Как выяснилось, — он не удержался, поднял голову и взглянул, чтобы еще раз наглядно в этом убедиться.
   — Не ерничай, я серьезно... Во-вторых, уж извини, не видно пока никакой перспективы. Сколько можно взять с ларечников и коробейников? — она кивнула на стол. — Ровно столько, чтобы попить натуральный парижский коньяк под осетринку и покувыркаться с девками...
   — Ну, ты даешь, моралистка, — усмехнулся он. — Как будто не на тебя денежки были потрачены...
   — При чем тут мораль? — пожала она голыми плечами. — Я в первую очередь женщина, пусть и беспутная. У женщин склад ума весьма практичный и хозяйственный, знаешь ли, а у беспутных тем более, потому что им чертовски хочется выйти в путние... Я на скорую руку провожу экономическую экспертизу, Родик. Это вы, мужики, в любом возрасте, не задумываясь особо, носитесь по морям под черными флагами и награбленные дублоны расшвыриваете горстями в первом же порту, где есть ром и красотки, а женщина изначально запрограммирована на обустройство очага...
   — Что-то не пойму я, куда ты клонишь, — признался он искренне.
   — Сколько у нас еще осталось? С полчаса, неплохо... Слышал ты когда-нибудь очень мудрую поговорку, Родик? Штатовскую? Про то, что главное — оказаться в нужном месте в нужное время?
   — Доводилось как-то.
   — Значит, быстрее поймешь... Я пытаюсь поймать шанс, Родик. В этом смысл жизни и состоит, согласись? — Соня приподнялась на локте, посмотрела на него серьезно и пытливо. — Может, я его и поймала в твоем лице? Если тебе со мной хорошо, может, есть смысл поработать на пару?
   — Бонни и Клайд? — усмехнулся он.
   — Бонни и Клайд, — столь же серьезно кивнула она. — Почему бы и нет? Вот что, ты на большую дорожку вышел без всякой цели или все же была сверхзадача?
   — Как тебе сказать... — подумав, протянул он. — Вообще-то, если прикинуть... Есть у меня один старый друг на Урале. Сокурсник. Виделись два месяца назад. У него там свое дело, и немаленькое. Металлопрокатный завод в том числе. Приглашал к себе, вполне серьезно. Нет у меня способностей к бизнесу, чего уж там, но ему нужен не бизнесмен, а толковый управленец, причем такой, на которого можно положиться...
   — А в чем проблема?
   — Друг-то он друг, но человек по-бизнесменски прижимистый, — сказал Родион. — И не настолько я ему необходим, чтобы покупать мне квартирку...
   — Ага, — понятливо сказала Соня. — Будь у тебя бабки, смог бы бросить свою деловую бабу и податься на Урал?
   — Смог бы, — сказал он решительно. — Дочку, конечно, жалко, но себя еще жальче — не вынесу я этого, подвинусь в конце концов... А дочка уже чужая, такое впечатление...
   — Ну, так, — сказала Соня. — Деньги на квартиру, на машину, мебелишку, обзаведение... На черный день, на красавицу жену, чтобы не ходила в драных колготках и соответствовала имиджу преуспевающего менеджера... Грубо прикидывая, тысяч сто баксов. Самое малое. Лучше, конечно, побольше. Этак сто пятьдесят или двести. Но сотня зеленых тонн — программа-минимум, как ни крути...
   — Интересно, — сказал он. Ему и в самом-деле стало любопытно. — А кто красавица жена? Ты?
   — Какой ты догадливый, это что-то...
   — Соня, ты серьезно?
   — А что, испугался и на попятный захотелось? — она усмехнулась одними губами. — Давай в открытую, Родик. Как нынче и принято. С приданым в сто тысяч баксов и менеджерскими перспективами ты был бы не самым худшим вариантом, честное слово. А верность, уют и все такое прочее я бы тебе гарантировала. Серьезно. Браки по расчету — они ведь самые крепкие и удачные... Не знаком с такой житейской истиной? Ну вот... Мы бы были не первыми и не последними...
   После долгого молчания он спросил:
   — А как ты это себе представляешь? В практическом плане? Где сто тысяч-то взять?
   — Вот это и будет наша общая проблема, — сказала Соня. — Мне, знаешь ли, приходилось бывать в иных богатых квартирках. Где достаточно забросить невод — и хватит на две жизни. Конечно, здесь придется сто раз отмерить и лишь потом отрезать, чтобы не налететь на нехорошего индивидуума, чьи мальчики потом найдут и на Луне.Но это уже моя забота — навести. Твое дело будет — чисто и аккуратно взять. Моральные препоны есть?
   — Никаких, — сказал он. — Желательно бы без крови...
   — Думаешь, мне хочется налетать на мокрушку? Я же говорю, наводка — это мое дело. Насмотрелась и наслушалась. И честно тебе признаюсь, эта идейка мне пришла в голову не вчера и не позавчера. Давно думала. Вот только не было подходящего человека. Ровесники не годятся — маленькие еще, ничуточки не умеют вдумчиво планировать жизнь и будущее. Или проболтаются по пьянке своим телочкам, или бездарно расшвыряют денежки на сиюминутные забавы. Ты в этом плане надежнее. У тебя есть вполне серьезный вариант. В конце концов, Урал, если есть надежные завязки — не самое худшее будущее. Я же чувствую, как ты от меня тащишься... Значит, и в постельке все будет нормально. Я неглупая,а?
   — Неглупая, — сказал он раздумчиво. — Во всем этом есть огромадный резон...
   — А твой однокашник, точно, возьмет?
   — Петрович? Возьмет, серьезно. Собственно, все в квартиру и упиралось... Подожди. Нас ведь могут потом спросить, откуда у нас денежки...
   — Нас? — прищурилась Соня. — Я так понимаю, этот оборот означает, что ты меня в законные жены взять не против?
   — Если не врешь насчет верности, — сказал он, глядя ей в глаза.
   — Не вру, — сказала она тихо. — Я за этот год, уж прости за вульгарность, Родик, столько хренов отпробовала, что надоели они мне хуже горькой редьки, уж поверь... Одного будет вполне достаточно. А насчет легализации денежек... Тут опять-таки надо будет крепко подумать. Препятствие в наши времена вполне преодолимое — благо у тебя однокашник из деловых. Это все уже вторично. Не о том сейчас раздумье. Это стратегия, а нам следует о тактике подумать. Пара-тройка хорошо спланированных налетов, потом топим твой пистолетик в Шантаре, оформляешь развод — и покупаем билеты до Урала... Милицейскую форму я достану, есть канальчик. Вот что, ты машину водишь? Совсем хорошо. На первую же выручку надо прикупить подержанную иномарку, очень даже пригодится. И оторваться в случае чего будет легко, и всякие там случайные прохожие из плебса стараются блескучие иностранные тачки особенно не разглядывать, побыстрее мимо проскакивают.
   — Тут уж мне и карты в руки, — сказал он уверенно. — Любой мотор до ума доведу в два счета.
   — И прекрасно... — глянув на часы, она вскочила, потянулась за джинсами. — Ты тут мне обещал премиальные, так я не возьму. В знак серьезности намерений. Вот телефончик, позвони дня через три.
   — А почему так долго?
   — Ро-одик... — протянула она с прямо-таки материнской интонацией, лишний раз убеждавшей, что все сказанное было крайне серьезно. — Не корову покупаем. Не могу же я метеором носиться по знакомым и выспрашивать, нет ли где подходящей хатенки для гоп-стопа? Тут придется напрягать ум почище Штирлица, чтобы нам потом хвост в мясорубку не запихнули... Я тебя умоляю, если уж решились работать под Бонни и Клайда, нужно творить со всей серьезностью... — Накинула курточку, обеими руками пригладила волосы. — Вот уж точно: не знаешь, где найдешь, где потеряешь...
   Родион подошел к ней, крепко взял за плечи и заглянул в глаза:
   — Только ты крепенько помни насчет верности, а то...
   — А ну-ка, ну-ка... — Соня высвободилась, обошла вокруг него с непонятным выражением лица, фыркнула. — Сделай-ка еще раз столь же грозную физиономию... Ну я тебя прошу! Господи ты боже, так это ты был, точно!
   — Где?
   — А позавчера, — улыбаясь во весь рот, сказала Соня. — Возле кафе «Усадьба», летел с монтиркой меня спасать... Я тогда и не обратила внимания толком, только сейчас, когда ты скорчил страшную рожу, сопоставила... Точно,ты.
   — Подожди, а...
   — Ох, да я же была в Лидкином парике... Ну, припоминаешь?
   — А ведь точно... — сказал он, рассмеявшись. — До чего мир тесен, оказывается... — и ощутил укол самой натуральной ревности, хотя и понимал, что это пока смешно. — Что это за шпана с тобой была?
   — Шпана, — с гримаской сказала она. — Так, молодежь... Не думаешь же ты, что я до сегодняшнего судьбоносного дня в монастыре обреталась? Приходится болтаться черт-те с кем... Уже ревнуешь? Так это совсем хорошо, работа у нас пойдет вовсе даже бешеными темпами, чтобы побыстрее с прошлым-то развязаться... Да, Родик?
   Он сказал с досадой:
   — А пока суд да дело, ты и дальше будешь...
   — Ну что поделать, Родик? Для пользы дела придется перетерпеть. Не могу же я с завтрашнего утра уходить с битьем посуды на лестнице, подозрительно покажется в свете будущих событий, точно тебе говорю...
   Звонок залился длинной трелью.
   — Ну, я побежала, — сказала Соня весело, придвинулась поближе и чмокнула его в щеку. — Раньше, чем через три дня, не звони...Все будет прекрасно, если не поскользнемся... Ла риведери!
   Дверь захлопнулась за ней, щелкнул автоматический замок. Родион, поддернув плавки, вернулся в комнату, сел за стол и медленно, с превеликим тщанием наполнил рюмку. И отставил, едва пригубив — он вдруг протрезвел, голова была совершенно ясная, а если и кружилась чуточку, то безусловно не от спиртного. От раскрывшихся в одночасье ослепительных перспектив. Возможность с маху поменять прежнюю ублюдочную жизнь на совершенно новую, в которой его ждали квартира в чужом городе, кресло менеджера частного бизнеса, красавица жена и все прочее, непредставимое пока, была столь заманчивой и волнующей, что комната, казалось, мягко закружилась вокруг него, он готов был воспарить к потолку воздушным шариком...
   Правда, и самого немного изумляла та легкость, с которой он списал в расход всю прошлую жизнь. Но, немного поразмыслив, он понял, что в этом и заключается некое неуловимое отличие настоящего мужчины от жвачного стада. Слабый не способен одним рывком переиграть все... И потом, никакой ностальгии по прошлому не было. Он специально порылся в памяти, добросовестно пытаясь найти что-то, о чем стоило сожалеть, — и не отыскал...
   Выпил парочку рюмок, по-прежнему сидя в одних плавках за чуточку подрастерявшим авантажность столом. На глаза опять попалась газета, открытая на «Криминальной страничке». Хмель снова забродил в голове, рождая нешуточную обиду на сопливого бесцеремонного щелкопера.
   Он не утерпел — перелистав газету, набрал значившийся на последней странице номер. Время позднее, но они там, говорят, по рыночному обычаю до полуночи засиживаются — шакалы пера, твари такие...
   Телефон у пижона Самсонова был с антиопределителем номера, так что риска засветиться не было. После десятка коротких гудков откликнулся женский голос:
   — «Завтрашняя»...
   — Олега Киреева мне нарисуй, красавица, — сказал Родион раскованно.
   — Простите, а кто его спрашивает?
   Не раздумывая, он безмятежно сказал:
   — Из банка «Шантарский кредит» его спрашивают. По поводу спонсорства...
   — Минуточку, — голос заинтересованно подобрел. — Попробую сейчас найти...
   — А зашевелилась, а забегала... — пьяно фыркнул Родион, отведя трубку от уха, и наполнил рюмку. Вскоре послышался энергичный мужской голос:
   — Киреев, слушаю...
   Родион левой рукой держал газету с портретом собеседника — это помогло словно бы увидеть его вживе.
   — Насчет банка я немного пошутил, Олежек, — сказал он спокойно. — Поживешь пока без спонсоров, уж извини... Это персонаж говорит.
   — Какой персонаж?
   — Не какой, а чей, — сказал Родион. — Персонаж твоей поганой хроники, детка. Улавливаешь?
   — Ну, допустим.
   — Ты мне давай без допущений, — сказал Родион. — Что, номерок-то не высвечивается? То-то... В общем, милый отрок, ты бы на будущее следил за базаром, а? Вроде бы не пацан уже, судя по снимочку — и пишешь не о пацанах.
   — А конкретно?
   — А конкретно — я не требую, чтобы ты нам пел дифирамбы, но и хамить не надо сверх меры, не о запойных слесарях пишешь. О людях трудной профессии. Так что словечки на будущее выбирай тщательнее...
   — Еще пожелания будут? — довольно спокойно поинтересовался собеседник.
   — Смотри, — сказал Родион, немного разозлившись. — Ведь и по рогам получить можно очень даже запросто...
   После недолгого молчания Киреев с тем же спокойствием сказал:
   — Слушай, персонаж, а не пошел бы ты на ту херню? — и в трубке запищали короткие гудки.
   Бросив трубку, Родион осклабился в пространство: «Ну, ты у меня, сопляк, нарвешься...»
   Разобраться с незадачливым летописцем, Нестором позорным, конечно, следовало в самом скором времени, но это сейчас было не самым главным: пора и собираться понемногу. Не то чтобы он боялся заночевать здесь и нарваться на неприятности дома — даже интересно было бы попробовать, прежде с ним такого не случалось, — просто могучий инстинкт семейного человека с многолетним стажем гнал его к родному очагу. В общем, он не был особо пьян — пройти по парку, а там, на Королева, и тачку можно поймать без труда, несмотря на позднее время. Внутренняя деревянная дверь была распахнута, как ее Вадик и оставил, уходя. Когда Родион в несколько приемов выносил на кухню остатки роскошных закусок, в который раз заслышал железное похрустыванье и лязганье, доносившееся с лестничной клетки, и окончательно убедился, что в нем присутствует нечто грешное, потаенное, воровское. Очень уж тихая возня и слишком долго продолжается — будь там загулявший законный жилец, он возился бы не в пример шумнее, по-хозяйски...
   Глянул в глазок. Непроницаемый мрак на лестнице. Положительно, воры. Никто не высунется, конечно, даже если слышат и подозревают нехорошее, сидеть будут, как мышки в норе. Он бы и сам не вылез на площадку, случись все несколькими днями ранее, но теперь воришки, вздумавшие резвиться в двух шагах от берлоги благородного разбойника, заслуживали примерного наказания...
   Пошарив в прихожей, он отыскал длинный импортный фонарик, нажал кнопку — горит. Сунув его в карман джинсов рефлектором вверх, держа пистолет в левой руке, тихонько растворил железную дверь и в одних носках выскользнул на лестницу, в сплошную темноту.
   Железное позвякиванье этажом ниже, на втором, прекратилось, Родион стоял, сдерживая дыхание, глаза по-немногу привыкали к темноте. С улицы сквозь крохотные горизонтальные прямоугольнички окон проникало немного бледного света.
   Звяканье и хруст внизу возобновились. Никаких сомнений теперь не осталось — трудился домушник. На цыпочках Родион миновал два лестничных марша, рассмотрел смутно склонившуюся у двери фигуру — у ее ног стояла небольшая квадратная сумка, тщательно просчитал все и кинулся вперед.
   Фонарик не понадобился, в общем. Света хватало. Левой рукой сграбастав вора за шиворот, Родион припечатал его к железной двери, уперев дуло пистолета меж подбородком и челостью, прошипел:
   — Стоять! Тихо, не дергаться!
   Какая-то железяка со звоном упала на бетонный пол. Ошарашенная жертва не оказала ни малейшего сопротивления. Времени терять не следовало, иначе упустишь главный свой козырь — внезапность, кто знает, что у него в кармане, еще сопротивляться начнет...
   — Руки назад, тварь! — шепотом рявкнул Родион. Когда тот оторопело подчинился, левой рукой вырвал ремень из петель, потянул пленника за шиворот назад и, продев конец ремня под перила, быстренько сделал знакомую каждому солдату «мертвую петлю». Затянул рывком. Теперь пленник был накрепко принайтован к перилам, самому, без посторонней помощи, освободиться из этого капкана невозможно...
   На миг включив фонарик, осветил испуганное, не столь уж молодое лицо с растрепанным чубчиком и крупным носом. Свой брат, славянин, мгновенно определил Родион. И не без злорадства сказал тихонько: