Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Возле райотдела не было ни единой машины. Сержант выпрыгнул чуть ли не на ходу, буркнув что-то в благодарность, Родион поехал дальше.
   Завидев справа новенькую церковь, притормозил, свернул с проспекта, остановил машину в темном месте. На ходу запихивая ключи в карман, направился к распахнутым зеленым дверям. Церковка была совсем маленькая и походила на пирожное — темно-розовый кирпич, белые прожилки, три золотых купола...
   Внутри, в загадочном полумраке, казавшиеся почти детскими голоса выводили незнакомую ему мелодию. Остановившись на пороге, он попытался вызвать в себе почтение, но не смог. Перед ним маячили однотипные спины, звонко нудил невидимый хор, повсюду теплились крохотные огоньки, бросая таинственные отсветы на диковинные, в непривычных пропорциях лики и фигуры. Вытянутые лица на иконах, их нездешние глаза не вызывали ни трепета, ни уважения, словно он оказался на другой планете, где все было чужое, совершенно ненужное.
   Растерянно оглянулся, никем не замеченный. Ага, у входа сидела старуха, держа веером тонюсенькие свечи. Наугад выхватив из кармана купюру, Родион сунул ей в руку, двумя пальцами вытянул из сухонькой ладони свечку, повертел ее, не представляя, что делать дальше. Низко наклонясь к старухе, спросил:
   — А как надо за упокой?
   — Свечку поставить? — ничуть не удивилась она. — Подойди вон к иконке, прилепи аккуратненько, да помолись...
   Он чиркнул зажигалкой, кое-как приладил свечу, присмотревшись сначала к тем, что уже там горели. Крестообразно дернул рукой у груди — в надежде, что сойдет и это, он же не умеет...
   Ощутил сильный толчок в поясницу. Недоуменно обернулся. Еще одна старуха — огромные глаза на бледном неразличимом лице — наступала на него, тихонько шепча:
   — Изыди из храма, ирод! Чтоб тебя земля не приняла! — и принялась тыкать кулачком в грудь, тесня к двери. — Как нахальства-то хватает, господи...
   Пожав плечами, он отступил под натиском, так ничего и не поняв. Вышел из пахнущего чем-то пряно-непонятным полумрака, испытывая облегчение: хоть что-то сделал для подруги...
   Не следовало далее испытывать судьбу. Сев за руль, он помчался к новому мосту. Лучше места, чем остров Кумышева, и не найти.
   Огромный, заросший лесом остров, через который пролегал соединявший берега Шантары мост, издавна пользовался в городе мрачноватой и дурной славой. В буйные и беззаконные времена основания Шантарского острога царский воевода Обольянинов, люто враждовавший с казацким атаманом Лубенским, велел ссечь там головы трем ближайшим сподвижникам последнего, обвинив в сношениях с маньчжурами. Удаленность от Москвы воеводе с рук не сошла — Лубенский, приложив к челобитной пару сороков соболей, сумел-таки добиться справедливости, и воевода, в свою очередь, расстался с головой примерно на том же месте. В гражданскую войну остров использовали для расстрельных дел то чекисты, то колчаковские контрразведчики — так что иные всерьез уверяли, будто в глухих уголках леса бродят непонятно чьи призраки. А ныне, еще задолго до наступления темноты, остров превращался в некое подобие нью-йоркского Сентрал-парка, куда калачом не заманишь добропорядочного американца, разве что писатель Лимонов забредает изредка пообщаться с большими неграми... На Кумышева вольготно разгуливали ночной порою и наркоманы, и «голубые» — правда, в последнее время среди относительно законопослушной «золотой молодежи» особенным шиком считалось углубиться на тачке в дебри и пообщаться с подружкой не на заднем сиденье, а непременно в кустах. Щекоча нервишки опасностью. Естественно, случались и милицейские облавы, но сейчас Родион, сворачивая с моста на узкую тропку, не усмотрел никаких признаков милиции.
   Лес стоял сплошной стеной. Временами в тусклом ближнем свете возникали непонятные фигуры — и, как пойманные лучом прожектора бомбардировщики, шарахались в темень. По неписаному закону острова прибывавшие сюда на машинах считались классом выше пешеходов, и не без оснований — в пеших, вздумавших атаковать стального коня, изнутри могли бабахнуть из приличного калибра. И бабахали, между прочим, не особенно чинясь...
   Родион, прекрасно изучивший остров в студенческие времена, с тех пор ландшафт и топография не изменились ничуть, уверенно ехал по узеньким дорожкам, машина подпрыгивала на колдобинах и корнях, Сонина голова беспомощно моталась, в сердце сидела заноза.
   Он загнал «Форд» под деревья, вылез и сторожко прислушался. Слева доносился хмельной девичий визг и рев магнитофона, но разудалая компания разместилась где-то далеко, просто звуки разносились в ночной тиши чуть ли не по всему острову, как всегда бывает на реке.
   Распахнув правую дверцу, вытащил Соню. Поднял ее на руки и углубился в лес, напрягая взор, чтобы не налететь лицом на низкую ветку. Жесткие иглы задевали лицо, над головой холодно сияли крупные звезды.
   Темень стояла, хоть глаз выколи. Потом стало чуточку полегче: меж соснами показались тускло-желтые яркие полосы, отражение огней левого берега, лес немного поредел. От Сони несло холодом и знакомыми духами, она стала неимоверно тяжелой, гнула к земле.
   Спустившись с-невысокого обрывчика, Родион положил подругу на землю — под сосной, совсем рядом со спокойной водой, от которой веяло затхлым холодком. Вновь попытался закрыть ей глаза, но веки не подчинились. Тихонько хлюпала темная вода — на реке слабо тарахтел кораблик, буксир с леспромхоза, скорее всего, и низенькие волны набегали на берег.
   — Прощай, Бонни, — тихо сказал он, коснувшись губами холодной щеки. — Нам было хорошо...
   Не было времени для сентиментальной грусти, да и желания тосковать на нашлось. Отдышавшись, он влез на обрывчик и огляделся, прикидывая, как ему выйти к оставленной машине.
   Осторожно двинулся в лес, выставив вперед руки — только что протертые стекла очков опять запотели, он весь взмок...
   Замер, как чуткий зверь. Совсем рядом раздавалось шипенье и потрескивание — электронное похрипыванье крохотной рации. Явственно удалось расслышать:
   — ...потом пройдешь по берегу...
   Он буквально взмок — с головы до пят. Но, вместо того чтобы испуганным зайцем кинуться прочь, оскалился во мраке. Бесшумно двинулся в ту сторону. Расслышал тихое журчанье, потом на фоне колышущихся на воде желтых отсветов разглядел высокую фигуру, замершую лицом к стволу в классической позе застигнутого малой нуждой мужчины. Всматриваясь до рези в глазах, рассмотрел заломленный берет, автомат на плече, призрачно-белые в полумраке металлические сержантские лычки.
   Рация хрипела и пришепетывала. Не обращая на нее внимания, человек с автоматом застегнул штаны, потянулся — и направился к берегу, к тому самому месту...
   Частичка разума вопила, что следует немедленно уносить ноги. Родион проигнорировал этот призыв из прошлого. Под черепом пульсировало жаркое сияние. Должно быть, так чувствует себя волк, узревший в чащобе одинокую охотничью собаку. Слепая ярость подминала все остальное.
   Милиционер, присмотревшись, ускорил шаг. Родион крался следом, вытаскивая пистолет из кобуры, примериваясь. Непонятные силы, казалось, бесшумно несут его над землей, над корявыми корнями, ямками и кочками, меж стволов...
   Человек впереди олицетворял сейчас врага. В нем сплелось все, что мучило Родиона, все, что Родион ненавидел. Не было другой мишени, иной искупительной жертвы...
   Последний метр он преодолел отчаянным прыжком. Силы пронесли его, словно исполинского нетопыря, короля ночи, и рукоятка тяжелого пистолета опустилась на шею, чуть пониже стриженого затылка, послышался противный хруст-Автоматчик без вскрика рухнул лицом вниз. Нерассуждающая темная злоба швырнула Родиона вперед, великолепным футбольным ударом он поддел затылок твердым носком туфли — и принялся что есть силы пинать мотавшуюся голову, рыча и скалясь. Он приносил жертву на могиле подруги, он выполнял священный обряд, и сатанинское наслаждение пронизывало тело, пенило кровь...
   Обмяк вдруг, отступил на шаг. Темная фигура лежала у его ног в нелепой позе. Склонившись, Родион не услышал дыхания, не заметил ни малейшего шевеления. Рация умолкла — по ней угодил один из сильных пинков.
   Опомнись, шептал в ухо кто-то благожелательный и заботливый. Волк не имеет права нервничать...
   Нарвав сухой прошлогодней травы, он старательно вытер туфли. Предусмотрительно сбегал к реке и выкинул повлажневшую траву в воду. Вернувшись, постоял над мертвым, кривя губы. Потом наклонился и решительно вытащил из-под тяжелого тела коротенький автомат.
   Вместо откидного плечевого упора к скобе была прикреплена широкая петля из какой-то синтетической ткани. Удобная штука. Отсоединив магазин, он умело передернул затвор, поймал на лету выскочивший патрон. Оружие было в полной исправности. Защелкнув патрон в магазин и вставив его, Родион вновь передернул затвор, не ставя автомат на предохранитель, и, держа его наперевес, двинулся в сторону машины. Волк вышел на охоту, он прямо-таки жаждал встретить врага, чтобы продолжать кровавую тризну...
   Интересно, чьи пальчики были на бутылке, оставленной им рядом с телом Сони? Кому-то будет весело, если эти пальчики числятся в милицейской картотеке или как там она называется... Вот теперь можно считать себя настоящим гангстером — как иначе, если на твоем счету появился паршиный коп...
   Постоял возле машины, держа наготове автомат. По-прежнему доносились визги, верещанье, рев магнитофона. Неподалеку мягко урчал автомобильный мотор, но никаких признаков тревоги или начавшейся облавы не наблюдалось. Волк сделал свое дело с присущим ему совершенством.
   Стало вдруг скучно и тоскливо. Сев за руль, он медленно поехал к мосту. Автомат лежал в багажнике, первый же досмотр стал бы провалом, но Родион не испытывал ни малейшего беспокойства. Сила распирала его, он был хозяином ночи, а вокруг раскинулся гигантский ящик кукольника со множеством суетливых марионеток, бессильных причинить зло двуногому волку из плоти и крови. Пульсирующее неудобство в виске было не вульгарной болью, а радаром, испускавшим охранительные лучи, покрывшие машину шапкой-невидимкой...
   Когда он выезжал на мост, был уже на самом верху пологого подъема, справа, отчаянно сверкая мигалками, показались две милицейских машины, промчались далеко от него — и тут же сбросили скорость, оказавшись на узкой лесной стежке. Оглянувшись на мельтешение синих и красных огней, Родион пренебрежительно усмехнулся — гончие безнадежно опаздывали, сбившись со следа.
   Однако, несмотря на все триумфы и власть над ночными куколками, следовало подстраховаться. Как-никак он был не тупым бандитом — побеждал превосходством интеллекта. Куколки, столь бессильные, когда он выходил на п о д в и г, в другое время могли невозбранно путаться под ногами с дурацкими претензиями и вопросами, это следовало учесть...
   Стоя под лампочкой, он тщательно осмотрел туфли — нет, ни единого пятнышка. Позвонил. Дверь распахнулась чуть ли не моментально, словно они торчали в прихожей — две серых мышки, с состарившимися преждевременно лицами. И эти произвели на свет умную и отчаянную Бонни? Родиону хотелось их убить.
   — Простите, а Соню... — начал он с вежливым поклоном.
   — Сони нет до сих пор! — воскликнула, чуть ли не вскрикнула мать. — Я так беспокоюсь...
   — Странно, — сказал Родион, старательно нахмурившись в полном недоумении. — Я ее час прождал возле университета, думал, что-то задержало, потом пошел в аудиторию, но они сказали, что Соня давно ушла...
   Родители переглянулись, став на миг неразличимыми — ни мужчины, ни женщины, две серых мышки, охваченные приливом тревоги за неизмеримо превосходящее их чадо.
   — Мы договорились встретиться в половине десятого, — продолжал он с надлежащим легким беспокойством. — Не ссорились нисколечко, она была веселой...
   — Господи, так что ж это... — прошептала мать.
   — Пусть она мне позвонит потом, хорошо? — сказал Родион. — Не беспокойтесь вы так, мало ли что могло случиться... У подруги засиделась...
   — Она же всегда предупреждала...
   — Ерунда, образуется, — утешил ее Родион. — Ветерок в голове в эти годы, сам таким же был...
   — Родион Петрович, заходите! — спохватился папаша.
   — Некогда, извините, — сказал он. — Я поеду, а уж Соня, как придет, пусть мне позвонит...
   Коротко кивнул и направился вниз по лестнице, содрогаясь от омерзения к серым мышкам.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

...и вдруг пойму, сломясь в тоске...

   В первый миг, открыв дверь, он не узнал сначала майора женского рода по фамилии Шевчук. Именно потому, что на сей раз ее принадлежность к женскому роду откровенно и ярко бросалась в глаза. Перед ним стояла красавица на высоких каблучках, с распущенными рыжими волосами, в короткой черной юбке и синей кофточке с пышными рукавами, умевшая пользоваться косметикой.
   Родион откровенно разглядывал ее, не находя слов. Потом сообразил разинуть рот:
   — Вы ко мне?
   — Конечно, — сказала она. — Нужно поговорить. Должна вас сразу предупредить: разговор будет, естественно, служебного характера, но неофициальный. Согласно Конституции и законам вы вовсе не обязаны меня впускать. Можете захлопнуть дверь перед носом. Можете не стесняться в выражениях. Не стоит только применять рукоприкладство — это законом в любом случае преследуется...
   — Проходите, — сказал он, неловко отступая. — Что, неужели к вам кто-то может применять рукоприкладство?
   — Увы, — сказала она. — Не все же обладают столь развитым эстетическим чувством... Куда прикажете?
   Родион провел ее в свою комнату, подождал, пока усядется в кресло, закинув ногу на ногу, предложил:
   — Выпьете что-нибудь?
   Она покачала головой:
   — Знаете, до такой непринужденности доводить не стоит...
   — Насколько я помню американские детективы, там в таких случаях полицейский без обиняков принимает виски с содовой...
   — Эх, Родион Петрович, ну какая из нас Америка? Мы, знаете ли, неповторимы и самобытны... Дочка все еще у тещи?
   — Ага. У вас что, появились какие-то подвижки?
   — Если бы все так быстро делалось...
   — И чаю не хотите?
   — И чаю не хочу. Только что из столовой. Вот сигарету — с удовольствием. Спасибо. Если вы не особенно раздосадованы моим вторжением, быть может, и начнем с ходу? Меня интересует буквально все, что вы помните из рассказов вашей жены о ее работе и коллегах... Вам не трудно?
   — Ну что вы, Дарья Андреевна... а может, просто Даша?
   — Лучше уж с отчеством. Привычнее как-то. «Значит, о Соне она не знает, — подумал Родион, усаживаясь напротив. — Все ж чуточку легче...»
   ...Его нашли быстрее, чем он предполагал. На другой же день, часов в десять утра, заявился какой-то капитан из райотдела. Сонины родители, конечно, заложили, мышки серые, знали фамилию, имя, отчество, остальное было делом техники. Он сыграл изумление, переходящее в легкий шок, достаточно талантливо. Да, собирались пожениться. Нет, вчера он с ней не виделся, сидел дома — не отошел толком после злодейского убийства жены, знаете ли... Как, капитан не в курсе? Извольте, поведаем... В общем, не то было настроение, чтобы встречаться с почти законной невестой. Нет, в последнее время ее ничто не угнетало, ни о каких угрозах в ее адрес не слышал, ни о каких подозрительных знакомствах — тем более. Совершеннейшая неожиданность. На острове Кумышева? Нечего ей там было делать, тем более поздним вечером. Деньги при ней нашли? Странно, я же ей утром давал полмиллиона, чтобы купила платье... Может, тут и кроется следочек? И так далее, и тому подобное. Долго его не изводили, отпустили минут через сорок. О налете домушников на «берлогу» он, конечно, заявлять не стал. Сонечка, надо ж тебе было открыть дверь неизвестно кому...
   Впрочем, откровенно говоря, ему не особенно и хотелось предаваться тайной печали, когда напротив, совсем близко, сидела рыжеволосая красотка, без всякого смущения демонстрировавшая великолепные ноги, равно как и стройные бедра — столь же естественно, как курила. Она, конечно же, замечала производимое ею впечатление — о женщины, отродье крокодилов! — но в глазах не было особого холодка.
   И Родион, старательно излагая запомнившиеся ему откровения Лики (а то и легонько привирая), все больше преисполнялся мужской уверенности. В последнее время в нем что-то здорово изменилось: он больше не растекался мыслью по древу, размышления, чего бы они ни касались, были лишены глубины и сложности, напоминали полет снаряда по тому самому каналу ствола, а приходившие в голову желания требовали немедленного претворения их в жизнь.
   Совсем нельзя исключать, что ей просто хочется трахнуться на стороне, потому и заявилась в столь взбадривающем виде. Месткомов и парткомов у них нынче нет, как и везде, но злые языки и забота о репутации остаются при всех режимах. Очень похоже, что угадал. Куда уж дальше, если только что без особого труда углядел, что трусики у нее розовые... Ногами играет, как фокусник булавами...
   Он взглянул на рыжую Дашеньку уже по-новому. Зримо представил, как опускает ее на диван, расстегивает блузку, и его естество проникает неспешно в то, что куртуазный поэт Пьер Ронсар четыреста лет назад поименовал «маленькой аленькой щелью». Кожа у нее была белая, с крохотными веснушками, как у большинства рыжих... Останется на ночь или дело ограничится парой часов?
   Обретя конкретную цель, он стал целеустремлен и напорист. В рамках джентльменского ухаживания, разумеется. Пустил в ход все приемы, знакомые опытному мужику, — от многозначительных взглядов до недвусмысленных интонаций и мнимо безобидных фразочек с подтекстом. Ручаться можно, она очень быстро поняла, куда Родион клонит, но не протестовала, временами с той же вполне культурной многозначительностью выказывая легонькое поощрение.
   Настал момент, когда Родион оказался рядом с креслом. А потом присел на широкий подлокотник. Легонько, но напористо, чтобы никаких сомнений не осталось, положил ей ладонь на плечо...
   Даша как-то удивительно ловко и неуловимо ударила его костяшкой большого пальца под запястье. Рука Родиона мгновенно подпрыгнула, как от удара электрического тока, пальцы сами собой разжались. Левая рука, уже готовая опуститься ей на колено, так и замерла в воздухе.
   И Родион ее тут же убрал, сердито выпрямился.
   — Родион Петрович... — протянула Даша укоризненно. — Что это на вас нашло? Вы ж не мальчишка, право, если женщина носит юбку согласно последней моде, чисто символическую, это еще не значит, что она готова с каждым встречным, кому этого захочется...
   Голос звучал ровно, без эмоций.
   — Извините, — сказал он, унимая колотящееся сердце.
   — Ну что вы, я сама виновата, не подумала... Буду сидеть, как школьница в классе.
   — Даша...
   — Дарья Андреевна.
   — Простите. Наверно, не следовало...
   — Не следовало, — сказала Даша спокойно. — Можно нескромный вопрос? Вы себя можете контролировать или мне уйти, чтобы не волновать вас более?
   — Я себя полностью контролирую, — сказал он зло. — Уж извините, почудилось черт-те что...
   — Ничего, — сказала Даша. — Мужчины все одинаковы, уж простите за невольную провокацию, но мне ведь тоже хочется иногда погулять без мундира, как самой нормальной женщине... Родион Петрович, вы знали, что Соня Миладова была, деликатно выражаясь, девочкой по вызову?
   Словно пелена упала у него с глаз. Слишком поздно вспомнил откровения Лики — о том, как подчас мини-юбка при деловых переговорах помогает отвлечь внимание партнера и заставить его сомневаться в изощренности ума играющей ножками красотки...
   Не было ветреной красотки. Перед ним сидел опасный враг, разве что втиснутый в привлекательную упаковку...
   — Знал, — сказал он, не промедлив ни секунды. — Представьте себе, знал. И не устраивал истерик по этому поводу. Она сама сказала. Когда речь всерьез зашла о браке. Возможно, вам это покажется странным, но я все принял спокойно. Достоевский однажды выразился, что в некоторой игривости природы не отказано даже и корове. Что уж говорить о людях, особенно в наше идиотское время... Соня... в общем, она оттуда ушла.
   — Откуда конкретно?
   — Вот в эти детали я не вникал. Меня устраивало, что она ушла. Не верите, что из таких девочек получаются иногда хорошие жены?
   — Отчего же, — сказала Даша. — По-всякому бывает. А почему ее родителям вы соврали насчет своего места работы?
   — Не хотел, чтобы они узнали, что Соня бросила университет. Так выглядело гораздо безобиднее — познакомились в альма матер...
   — Пожалуй, — согласилась Даша. — Значит, вы уверены, что Сонины... работодатели ее не тревожили?
   — Уверен.
   — Ее родители показали, что в ночь с четвертого на пятое мая она ушла из дома, предупредив, что собирается остаться с вами до утра. Если не секрет, где именно вы оставались с ней до утра? Вряд ли в этой квартире? Как бы мирно вы с женой ни расстались и были уже фактически чужими людьми, вряд ли она простерла бы терпимость до того, чтобы позволить вам принимать... Пусть даже невесту?
   — Верно, — сказал Родион. — Вряд ли простерла бы... Понимаете, секрет в том, что Соня в ту ночь вовсе и не была со мной. Она ставила «отвальную» своим девчонкам. Где именно, уж простите, не знаю. Мне туда было как-то неудобно идти. Соня сама не хотела...
   Поздним вечером четвертого они как раз заполучили сумку с деньгами и кокаином...Но наводить рыжую стерву на «берлогу» было никак нельзя. Кто знает, что им взбредет в голову, еще начнут расспрашивать соседей, полезут в подвал...
   — Странно, — задумчиво сказала Даша. — Женскую психологию я понимаю, как женщина, а психологию этих девочек хорошо представляю, как сыщик... Гораздо предпочтительнее было бы взять вас с собой на этот девичник — примитивно похвастаться женихом.
   — Не у всех же психология укладывается в ваши схемы.
   — Ну разумеется, — сказала Даша. — Значит, вечером десятого, когда Миладову убили, вы были дома... Вот только подтвердить этого никто не может, а?
   — И опровергнуть тоже, — спокойно сказал Родион, сделал вид, что спохватился. — Вы что же... меня подозреваете?
   — Вы детективы читаете?
   — Иногда. Не особенно люблю.
   — Но все же читали, что подозревают обычно всех? Верно? Между прочим, в жизни так оно и бывает.
   — А как насчет презумпции невиновности?
   — Помилуйте, никто ее не отменял, — сказала Даша. — Я вас ни в чем не обвиняю. Это функция прокурора. А функция сыскаря — подозревать на первых порах все ближайшее окружение погибшего. Или погибшей. Досаждать всем и каждому неприятными, нескромными вопросами...
   — И требовать ответов?
   — Не в данной ситуации. Это беседа, напоминаю. Можете выгнать меня в любой момент, написать потом заявление, либо просто пожаловаться на бесцеремонность майора Шевчук, либо красиво расписать, как я ворвалась к вам с пистолетом наголо, пьяная или обкуренная, грозила «испанским сапогом», изнасиловать пыталась... Да вы не смущайтесь, многие пишут... словом, я могу уйти.
   — Ну что вы, никто вас не гонит, — сказал Родион. — Мы люди законопослушные, скрывать нечего...
   — Вы просто молодец, — сказала Даша с легкой насмешкой. — Так вот, Родион Петрович... Какой-то детектив так и назывался — «Подозреваются все»...
   Родион никак не хотел, чтобы она уходила: как-никак появился шанс узнать, что они думают и в каком направлении ведут поиск. Задавая вопросы, она невольно обозначит эти направления...
   — И, в отличие от всех, ваша ситуация не в пример запутаннее, — продолжала Даша. — В течение буквально нескольких дней погибли ваша жена и девушка, на которой вы собирались жениться. Боже упаси, это не намек. Просто весьма неприятное совпадение, на которое, признаюсь вам откровенно, любой сыскарь сразу делает стояйку, как сеттер на дичь. — Большие глаза были холодными и дерзкими. — Особенно если мы вспомним, что алиби на момент смерти вашей жены вам обеспечивала невеста...
   — Что значит — обеспечивала? — Родион впервые повысил голос.
   — Простите, оговорилась, — без малейшего раскаяния в голосе поправилась Даша. — Подтвердила ваше алиби, о чем дала официальные показания. Только это не меняет дела. Гибнет ваша жена, вслед за чем при столь же таинственных обстоятельствах гибнет единственный, кто мог подтвердить ваше алиби...
   Родион посмотрел ей в глаза:
   — Мне-то зачем убивать человека, подтвердившего мое алиби?
   — Ну что вы, никто не говорит...
   — Нет уж, простите! Тут и дурак поймет, куда вы клоните. Выражаясь цинично. Соня — это мое алиби...
   — Ваше алиби — это Сонины показания, которые отныне могли преспокойно существовать и сами по себе, без Сони, ничуть не утратив ценности...
   — Вот теперь мне и в самом деле хочется вас послать, — сказал Родион, гордясь собственным хладнокровием. — Материально. — Усмехнулся. — Но у меня не хватит духу послать по матери женщину с такими ножками...
   — Да, и вообще я прелесть... — рассеянно промолвила Даша. — Можно опять положить ногу на ногу?
   — Не юродствуйте.
   — Я и не думаю, Родион Петрович...
   — Ладно, — сказал он. — Я не ребенок, прекрасно понимаю, куда вы клоните. Я убил их обеих, да? В таком случае должен же я иметь мотивы, вам не кажется? Или, может, я маньяк? Чикатило? Вы не боитесь, что и вас убью?
   — Чтобы попробовать меня убить, Родион Петрович, надо очень постараться, — сообщила она спокойно. — Пробовали, было... Жива, как видите.