Страница:
Квартира приобрела такой вид, словно в ней банда махновцев проводила товарищескую встречу по мордобою с командой пиратского брига. Родион, смакуя, выкурил сигарету, развалившись в кресле посреди всего этого хаоса. Окурок нахально выкинул в мусорное ведро на кухне — там лежала парочка его старых, оставленных здесь, когда пили с Вадиком коньячок. Да и бутылка с отпечатками пальцев его и Вадика стояла тут же. Но там ее и следовало оставить — конечно же, он здесь был, и не отрицает, друг попросил подмогнуть, затащить телевизор, и коньячок пили из этой самой бутылки, и сигареты курили... Насколько он знал Вадика, тот, вообще-то употреблявший в меру, на отдыхе, подобном тому, что только что себе устроил, с первой минуты начинал сосать алкоголь, как слон. На выпитый здесь коньяк и выхлебанную в квартире «Черемуховую» с железной непреложностью належится все, что высосет с Наташкой в «Загорье», вполне возможно, вообще не вспомнит, что поведал Родиону о коде. Все чисто.
Как утверждают авторитетные английские историки, пресловутый народный заступник и борец за права угнетенного саксонского крестьянства Робин Гуд — не более чем красивый миф. Очень может быть, его прототип был вполне реальным человеком, загнанным в леса местным дворянчиком, обобранным норманнами — но вряд ли он пекся о земляках так беззаветно и яро, как это показывают в кино. Ежели кого-то и одаривал горстью золотых — то наверняка лишь тех, кто его укрывал или поставлял нужную информацию. Разбойничьи атаманы — рационалисты и прагматики, независимо от географической широты. Так что и мы не будем швыряться награбленным без меры, благо укрывателей и информаторов на горизонте пока что нет... Даже Соня куда-то запропала.
Выйдя в переднюю, он открыл дверь и, стоя спиной к лестничной площадке — на случай, если любопытный сосед напротив таращился в глазок, — с помощью толстостенного стеклянного пузырька с длинным горлышком переправил в крохотные отверстия кожуха замка энное количество концентрированной азотной кислоты, раздобытой через знакомого с братского предприятия. Почти сразу же потянуло специфическим запашком, из отверстий пополз едва заметный дымок. Родион, отворачивая лицо, повесив на плечо сумку, вышел из квартиры, прикрыл за собой дверь — и не услышал щелчка, язычок автоматического замка так и остался в стальной коробке, чье нутро было выжжено кислотой. Вот так. Ищите профессионала, ребятки, чья служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто невидна. А ежели найдете среди рядовых работяг того, кого известие об ограблении квартиры Михея по-настоящему опечалит, будете достойны звания Героя России. Ручаться можно, новость эта вызовет одно-единственное чувство: зависть к удачливому вору, на чьем месте желал бы оказаться каждый...
Как утверждают авторитетные английские историки, пресловутый народный заступник и борец за права угнетенного саксонского крестьянства Робин Гуд — не более чем красивый миф. Очень может быть, его прототип был вполне реальным человеком, загнанным в леса местным дворянчиком, обобранным норманнами — но вряд ли он пекся о земляках так беззаветно и яро, как это показывают в кино. Ежели кого-то и одаривал горстью золотых — то наверняка лишь тех, кто его укрывал или поставлял нужную информацию. Разбойничьи атаманы — рационалисты и прагматики, независимо от географической широты. Так что и мы не будем швыряться награбленным без меры, благо укрывателей и информаторов на горизонте пока что нет... Даже Соня куда-то запропала.
Выйдя в переднюю, он открыл дверь и, стоя спиной к лестничной площадке — на случай, если любопытный сосед напротив таращился в глазок, — с помощью толстостенного стеклянного пузырька с длинным горлышком переправил в крохотные отверстия кожуха замка энное количество концентрированной азотной кислоты, раздобытой через знакомого с братского предприятия. Почти сразу же потянуло специфическим запашком, из отверстий пополз едва заметный дымок. Родион, отворачивая лицо, повесив на плечо сумку, вышел из квартиры, прикрыл за собой дверь — и не услышал щелчка, язычок автоматического замка так и остался в стальной коробке, чье нутро было выжжено кислотой. Вот так. Ищите профессионала, ребятки, чья служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто невидна. А ежели найдете среди рядовых работяг того, кого известие об ограблении квартиры Михея по-настоящему опечалит, будете достойны звания Героя России. Ручаться можно, новость эта вызовет одно-единственное чувство: зависть к удачливому вору, на чьем месте желал бы оказаться каждый...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Дебютант в прекрасном настроении
Стоянка была как стоянка — ограда из железной сетки на высоких железных штырях, несколько круглых черных прожекторов, заливавших ее мертвенно-ярким светом, ряды разнокалиберных машин, от «Запорожцев» во рже и вмятинах до изящно-массивного «Мерседеса» и полудюжины импортных пляжных джипов. В углу возвышалась крытая шифером будочка — окошко было только на втором этаже, куда вела узенькая лесенка.
Родион выбрал ее по двум причинам: во-первых, что немаловажно, здесь не было собаки, во-вторых, что еще важнее, персонал здесь состоял из законченных раздолбаев. Сколько он ни проезжал мимо темной вечерней порой, ближе к полуночи имела место одна и та же картина: из будочки доносятся вопли магнитофона, звон стекла и девичий визг, порой по площадке бродят шатающиеся личности. Стоило упасть сумеркам, как молодые сторожа с помощью мгновенно появлявшихся подруг без предрассудков начинали прожигать жизнь бурно и незатейливо. Уже потом, выйдя на охоту, он провел тщательные наблюдения и убедился, что никаких изменений к лучшему в этом плане не произошло. Касса — надо полагать, не особенно и обильная — прямо-таки сама просилась в руки. Взять ее стоило не столько из страсти к наживе, сколько для того, чтобы напомнить молодежи общеизвестную истину: на то и щука в море, чтобы карась не дремал. Честно говоря, шантарский Робин Гуд уже ощущал, что его буквально тянет вечером на улицу, влечет сила, которой он не мог и не хотел противиться...
Поднеся к глазам старенький театральный бинокль, он окончательно убедился, что на ярко освещенном втором этаже никого нет. Прячась за деревом, зябко поднял воротник камуфлированной куртки — обещанного синоптиками потепления, как водится, что-то не наблюдалось. Капюшон уже был натянут на голову и тщательно расправлен. Спрятав бинокль, Родион в последний раз огляделся и, видя, что в продуваемом ледяным ветром скверике никого нет, решился. Бесшумно двинулся вперед, тихонько приоткрыл дверь — в одном месте вместо сетки метров на десять тянулся высокий деревянный забор, в коем она и была проделана для удобства тех, кто, оставив машину, шел к домам за сквериком, — на цыпочках преодолел ярко освещенное пространство, лавируя меж машинами, добрался до будочки.
Вытащив пистолет, сгруппировавшись, глубоко вздохнул и рванул дверь на себя. Даже не заперлись, идиоты...
Ворвался внутрь, в тесную комнатку. Почти все проранство занимал стол с бутылками и скромной закусой, вокруг которого сидела теплая компания, человек пять. В углу надрывался магнитофон. Сначала они даже не врубились — добрых десять секунд занимались прежними делами: пили, что-то бессвязно толковали друг другу, лапали за бока повизгивающих для приличия юных гурий. Родиона несколько обидело такое пренебрежение к разбойникам с большой дороги, и он рявкнул, силясь перекричать импортную музыку:
— Всем стоять! Руки!
Вот тут он стал центром общего внимания. Все лица обратились к нему, взвизгнула девчонка, пьяная болтовня утихла. Чтобы показать им, с кем имеют дело, Родион прицелился в самую высокую бутылку и потянул спуск.
Откровенно говоря, выстрела и не слышно было за ревом магнитофона — но осколки брызнули достаточно красноречиво. Смело можно сказать, что теплая компания изрядно протрезвела.
— Вырубай! — крикнул он, показав пистолетом в сторону источника ненужного шума.
Его поняли мгновенно — ближайшие двое, столкнувшись головами, кинулись к магнитофону, принялись вслепую нажимать кнопки, косясь через плечо на зловещего пришельца. Магнитофон наконец заткнулся, в комнатке сразу стало уютнее.
— Деньги, быстро! — распорядился Родион, поигрывая пистолетом, но особенно не ослабляя бдительности — очень уж близко к нему находились клиенты.
Один с перекошенным лицом принялся тыкать пальцем в потолок.
— Там? — догадался Родион.
— Ага, там касса...
— Всем на пол! — распорядился он, извлек из-под куртки заранее припасенную нейлоновую веревку. — Мордой вниз, руки за спину! — повернулся к одной из девчонок, юному созданию, трясущемуся от страха. — Возьми ножик со стола. Режь веревочку... вот так, умница... А теперь связывай этих джентльменов, да смотри у меня, на совесть...
Хлюпая носом и косясь на него, она присела на корточки и старательно принялась за работу. Один из «джентльменов», не отрывая лица от пола, подал голос:
— Ты, отморозок, нарвешься еще...
Родион легонько пнул его под ребро, и отрок замолчал. Оглянулся на девчонку и кивнул:
— Так, теперь даму... А теперь сама ложись, будь умницей.
Связал ей руки-ноги, стараясь не особенно туго стягивать веревку, по узенькой шаткой лесенке поднялся на второй этаж. Оглядевшись, выдвинул ящик обшарпанного стола, горстью, словно крупу черпал, принялся переправлять в карман разноцветные бумажки. Не было времени отсортировывать мелочь, и он греб все подряд.
Уже повернувшись, чтобы уйти, взглянул через плечо на стол. Вообще-то владельцы автомашин, загнав их на стоянку, забирают ключи с собой — чтобы не катались этакие вот сторожа, но иногда и оставляют, если нужно, например, прогреть двигатель холодным утром. На столе лежали три кольца с ключами — и на одном посверкивал никелем фирменный брелок со знаменитой мерседесовской звездой.
Сопоставив ключи с увиденным на стоянке «мерсом», Родион, не раздумывая, по-хозяйски прибрал их со стола и спустился вниз. При его появлении яростные маты умолкли. Он присел на корточки над ближайшим:
— Ключики — от того «мерса», что у вас стоит? — не получив ответа, прижал дуло к виску юнца. — Ну?
— Ага, — зло пропыхтел тот. — Дядька просил по утрянке движок прогреть...
— Родной дядька-то?
— Ну...
— Лежи, племянничек, — хмыкнул Родион и вышел. Уверенно двинулся к «Мерседесу» — ни разу в жизни не сидел в такой машине, не говоря уж о том, чтобы ею управлять, искушение оказалось слишком велико...
Когда он открыл дверцу, не последовало ни звуковых, ни световых эффектов, тишина осталась ненарушенной. Мало кто включает на ночь сигнализацию, полагаясь на отвечающих потрохами сторожей...
Дверца захлопнулась бесшумно — словно шпага вошла в ножны. Упруго-мягкое сиденье прогнулось под ним ровно настолько, чтобы стало удобно. Растягивая шалое наслаждение, он не спеша закурил, стряхнул пепел на пол. Вставил ключ, повернул.
Мощный мотор замурлыкал едва слышно. Родион вывел машину в ворота. Управиться с германским битюгом оказалось гораздо легче, чем ему представлялось:
«Мерседес» откликался на малейший поворот руля с предупредительностью дорогой шлюхи, оказавшейся в постели щедрого миллионера. Казалось, он угадывает желания водителя.
Как всегда в столь поздний час, машин на улицах было немного, и Родион несся, то и дело нарушая правила, вылетая за непрерывную линию, не уступая проезда там, где следовало бы, обгоняя попутных и заставляя шарахаться к обочине встречных. Сердце заходилось в ликующем восторге. «Вот это жизнь! — крутилось у него в голове. — Вот это жизнь!»
Пора было поворачивать, он забрался слишком далеко от места, где оставил «жигуль», — но не нашлось сил и желания повернуть руль, вернуться к своей разбитой таратайке...
Заорав в совершеннейшем упоении что-то неразборчивое, он завертел руль — и «Мерседес» послушно выписал на дороге широкую синусоиду, заставив встречную машину буквально выпрыгнуть на тротуар, она едва не врезалась в киоск, визжа тормозами, уткнулась капотом в хлипкую оградку возле магазина «Подарки».
Родион помчался дальше. Справа показались сине-белые милицейские «Жигули», неспешно въехали на перекресток, Родиону согласно всем писаным правилам полагалось бы уступить дорогу, он-то ехал по второстепенной — но вместо этого нога сильнее притоптала педаль газа, руки сами собой крутнули руль чуть вправо...
Отчаянный скрежет раздираемого железа, удар... Сине-белую машину развернуло, она вмазалась левым бортом в лакированный бок «Мерседеса», Родион успел заметить в мертвенно-бледном свете уличных фонарей две искаженные физиономии, показавшиеся невероятно глупыми, — и «мерс», подобно хорошему скакуну, вынес случайного седока из схватки, «Жигули» отлетели в сторону.
Родион несся дальше. Правая фара погасла, что-то назойливо скрипело — похоже, надломившееся крыло задевало покрышку, но мощная машина тянула исправно, как прежде, подчиняясь легкому движению рук.
Вновь вернулся трезвый расчет и самообладание — правда, как с гордостью отметил Родион, без малейшей примеси страха. Следовало кончать с детскими играми. Если рация у них осталась в целости, немедленно начнут вызывать подмогу — он на их месте тоже пришел бы в ярость от такого хамства. Буквально через несколько минут начнется охота по всем правилам, что бы там ни говорили, ночная дежурная рота работает четко...
Он резко сбросил газ, свернул в знакомый двор, проскочил его насквозь и, выбравшись на широкий проспект Революции, погнал в противоположную сторону. Появилась встречная машина, и по закону подлости оказалась милицейским «уазиком», но Родион, вдавив педаль до пола, рванул по длиннющему проспекту так, что они неминуемо должны были его потерять.
...И потеряли. С превеликим сожалением бросив «Мерседес» возле булочной, он нырнул под арку и, попетляв проходными дворами, добрался до своей таратайки. Никто на нее за это время не польстился. Дальше пошло по испытанному сценарию: пистолет — в старательно опустошенный от мякиша через прорезанную внизу дырку каравай хлеба. Подстелить газетку и положить каравай на сиденье рядом с водительским — хлебца купил в дом хозяйственный мужичок. Камуфлированную куртку — свернуть в комок и бросить на заднее сиденье. Капюшон — в бардачок. Пистолет, конечно, придется дома разобрать и тщательно почистить от неизбежных крошек, но это будет крайне приятное занятие — нечто вроде вечерней молитвы для верующего...
Откинувшись на спинку сиденья, он с удовольствием закурил. Наскоро, небрежно пересчитал добычу — ерунда, тысяч триста, против прошлых подвигов сущая мелочевка. Какой-нибудь бабке отдать, что ли? А это мысль, господа варнаки, что-то мы в последнее время стали сущими эгоистами, гребем все к себе да к себе, пора подумать и об изнуренном реформами народе...
Сигарета казалась восхитительной. Едва вышвырнув в окно окурок, он закурил новую. Кровь горячо растекалась по жилочкам, насыщенная этаким электрическим бурлением, умом он понимал, что следует тихонечко направиться домой, соблюдая все до единого правила движения, даже те, что по ночному времени в отсутствие вблизи милиции можно проигнорировать.
Но сердце и душа просили варварства и разгула. Переход в домашний мирок, где ему вновь предстояло стать затюканным принцем-консортом, казался невыносимым. Правда, безумием было бы выходить на дело наобум, ничего не обдумав, не просчитав, не проведя разведки — это-то он понимал, не был ни идиотом, ни взбалмошным пацаном...
Как сплошь и рядом случается, великолепная идея пришла нежданно, вспышкой в ночи, миг назад о ней и не думалось — и вот она, во всем очаровании...
«А это мысль, — подумал он. — Вполне в духе Робин Гуда — ненастоящего, мифического, но это еще приятнее...»
Примерно через четверть часа он, оставив машину в заранее присмотренном месте, быстрым шагом входил во двор. Пока ехал сюда, пару раз попадались деловито мчавшиеся по ночным улицам под вой сирен и мельтешение цветных огней милицейские машины — но потрепанная «единичка» внимания не привлекала, словно сделалась невидимой.
Он остановился во мраке, под широкой аркой, держа в левой руке канистру, где плескалась пара литров «девяносто третьего». Огляделся. Двор, из-за малых размеров и плотно обступивших его семиэтажных «сталинок» напоминавший колодец, был погружен в темноту, и ни единой живой души там вроде бы не присутствовало.
Светились несколько окон, выходивших во двор — и этого было достаточно, чтобы рассмотреть вагончик на высоких колесах, стоявший рядом с ним тот самый БМВ и еще парочку машин, вроде бы подержанных «японок».
Можно работать, пожалуй... Осторожно, без малейшего бряканья поставив канистру, Родион натянул маску, хлопнул себя по карману, убедившись, что спички на месте, тихим размашистым шагом направился к вагончику. Из-под ног шарахнулась кошка, он вздрогнул, тихо выругался. Потрогал дверь вагончика, высоко подняв руку над головой. Заперто. Ничего, если облить стены, получится не хуже, чем у достопамятного императора Нерона с вечным городом Римом...
Осторожно, чтобы не плеснуть на одежду, освободил крышку канистры. Примерился.
— Стой, мать твою! — раздалось у него за спиной практически одновременно с грохотом распахнувшейся двери.
Сердце на миг ухнуло в пятки, оборвалось куда-то в парализующий холод, пронизавший от каблуков до макушки, — но, оглянувшись, он узрел картину скорее комическую с точки зрения вооруженного германской пятнадцатизарядкой шантарского Робин Гуда.
Хозяина БМВ — он же давешний скандалист и князь из грязи — Родион узнал почти сразу же. Вполне возможно, даже наверняка, тот бдил у окна, опасаясь, что разозленные соседи подпустят красного петуха в хорошем большевистском духе — и ведь не обмануло предчувствие болезного, хотя источник опасности, выражаясь интеллигентно, локализовал ошибочно. Вообще-то, дешевенький князь — БМВ преклонных лет, да и в облике нет должной авантажности, чересчур сметлив и . скандален для серьезного человека...
— Стой, говорю! — орал хозяин, подбегая с крохотным пистолетиком в вытянутой руке, громко хлопая великоватыми домашними тапочками.
Наряд его был причудлив: вышеупомянутые тапочки, брюки от хорошего костюма, белая майка и распахнутое кожаное пальто. Родион спокойно ждал, поставив канистру, держа обе руки за спиной.
Остановившись метрах в трех от него, старательно держа под прицелом паршивенькой газовой игрушки, пузан возопил зло и мстительно:
— Попался, гад! Так и знал, что пакость устроите! Ты личину-то сними, тварь! Кириллыч, я ж тебя сразу узнал, козла драного... Коллективизатор, бля...
— Руки, — спокойно сказал Родион, рывком предъявив пистолет для обозрения. — Руки, морда! Положил я на твою вонючку девять граммов в медной оболочке...
Без всяких натяжек, это прозвучало весьма убедительно. Рядом с «Зауэром» крохотная газовая игрушка смотрелась в высшей степени непрезентабельно.
— Ну, поднял руки! — уже зло прикрикнул Родион. — Что, киллеров не видел? Или решил, что у соседей денег на тебя не хватит?
Противник дрогнул морально, это было заметно даже в полумраке. Родион окончательно уверился, что столкнулся с мелкой рыбкой, от которой за версту пахло примитивной уличной торговлей или иным микроскопическим бизнесом без должных связей и полета. И ковал железо, пока горячо:
— Наклонись, харя, аккуратно положи вонючку, на корточки присядь, не отрывая взгляда от меня... Да дергаться не вздумай, ветер от меня к тебе, вся вонь, если что, тебе и достанется, а я тебя вдобавок свинцом уделаю, как булку изюмом...
Он говорил не особенно и громко, с брезгливым превосходством — именно этот тон и возымел должное действие. Пузан, как завороженный, опустился на корточки, положил пистолетик и выпрямился, встав чуть ли не навытяжку:
— Слушай, парень, нельзя же так, давай поговорим...
Где-то над головой послышался склочный старушечий голос:
— Товарищ! Товарищ с пистолетом! Вы ему колесо прострелите, будьте добры, а то ездит по двору, как бульдозер! Колесо ему прострелите, а лучше два! (Должно быть, выше этой кровожадности мстительные замыслы старушки не поднимались.)
— Ну, слышал глас народа, сволочь? — от души забавляясь, спросил Родион.
— Парень, тебе что, меня всерьез заказали...
— Молчи, тварь, — сказал Родион. — Возьми канистру и поплескай старательно на вагончик... Что встал?! — Он шагнул вперед и ткнул дулом в отвисшую небритую щеку. — Работай давай!
Пузан, неловко ухватив канистру, оглядываясь через плечо, принялся плескать на стены. Запахло бензином.
— Молодец, — прокомментировал хладнокровно наблюдавший Родион. — И машину не забудь, выплесни остаточки. Запомни, росток капитализма: второй раз я с вашими гаражами возиться не буду, влеплю пулю в лоб, как в контракте и оговорено... Отойди! Отойди, идиот, а то вспыхнешь заодно, ты ж облился...
Едва толстяк отскочил метра на три, Родион чиркнул спичкой и, тщательно примерившись, бросил ее в поблескивающий ручеек, текущий от вагончика. Взметнулось бледное, трепещущее пламя, мгновенно распространилось вширь, охватило вагончик и машину ослепительным, колышущимся ореолом.
С балкона, где все еще торчала старушка, раздались громкие, демонстративные аплодисменты:
— Правильно, товарищ! Да здравствует Ленин!
— Робин Гуды вне политики, бабушка! — крикнул Родион, задрав вверх голову, повернулся к пузану. — А теперь беги подальше, пока бак не рванул, да помни, о чем я тебя предупреждал...
Полыхало уже на совесть, занялась краска на стенах вагончика, пламя лизало машину, грозя перекинуться на соседние. Толстяк издал протяжный стон — удивительно просто, как много мыслей, чувств и эмоций может быть вложено в подобное печальное мычание...
— Сука! — взревел он истово, но к подъезду отбежал довольно проворно. — Что ж ты делаешь, террорист хренов!
— Экспроприирую экспроприаторов, — громко ответил Родион, тоже отодвигаясь резво на безопасную дистанцию. — Спроси потом бабулю, она тебя теоретически подкует... Бабуль, уйди с балкона, сейчас тут будет американское кино со взрывами! Ладно уж — дело Ленина живет и побеждает! Ию — ху!
Он махнул на прощанье толстяку, повернулся и побежал к арке. Успел еще услышать, как натужно скрипят только что освобожденные от зимнего утепления двери балконов.
Взрыв громыхнул в тесном дворе, когда Родион выбегал на улицу. «Могло быть громче», — чуть разочарованно подумал он, не останавливаясь.
Родион выбрал ее по двум причинам: во-первых, что немаловажно, здесь не было собаки, во-вторых, что еще важнее, персонал здесь состоял из законченных раздолбаев. Сколько он ни проезжал мимо темной вечерней порой, ближе к полуночи имела место одна и та же картина: из будочки доносятся вопли магнитофона, звон стекла и девичий визг, порой по площадке бродят шатающиеся личности. Стоило упасть сумеркам, как молодые сторожа с помощью мгновенно появлявшихся подруг без предрассудков начинали прожигать жизнь бурно и незатейливо. Уже потом, выйдя на охоту, он провел тщательные наблюдения и убедился, что никаких изменений к лучшему в этом плане не произошло. Касса — надо полагать, не особенно и обильная — прямо-таки сама просилась в руки. Взять ее стоило не столько из страсти к наживе, сколько для того, чтобы напомнить молодежи общеизвестную истину: на то и щука в море, чтобы карась не дремал. Честно говоря, шантарский Робин Гуд уже ощущал, что его буквально тянет вечером на улицу, влечет сила, которой он не мог и не хотел противиться...
Поднеся к глазам старенький театральный бинокль, он окончательно убедился, что на ярко освещенном втором этаже никого нет. Прячась за деревом, зябко поднял воротник камуфлированной куртки — обещанного синоптиками потепления, как водится, что-то не наблюдалось. Капюшон уже был натянут на голову и тщательно расправлен. Спрятав бинокль, Родион в последний раз огляделся и, видя, что в продуваемом ледяным ветром скверике никого нет, решился. Бесшумно двинулся вперед, тихонько приоткрыл дверь — в одном месте вместо сетки метров на десять тянулся высокий деревянный забор, в коем она и была проделана для удобства тех, кто, оставив машину, шел к домам за сквериком, — на цыпочках преодолел ярко освещенное пространство, лавируя меж машинами, добрался до будочки.
Вытащив пистолет, сгруппировавшись, глубоко вздохнул и рванул дверь на себя. Даже не заперлись, идиоты...
Ворвался внутрь, в тесную комнатку. Почти все проранство занимал стол с бутылками и скромной закусой, вокруг которого сидела теплая компания, человек пять. В углу надрывался магнитофон. Сначала они даже не врубились — добрых десять секунд занимались прежними делами: пили, что-то бессвязно толковали друг другу, лапали за бока повизгивающих для приличия юных гурий. Родиона несколько обидело такое пренебрежение к разбойникам с большой дороги, и он рявкнул, силясь перекричать импортную музыку:
— Всем стоять! Руки!
Вот тут он стал центром общего внимания. Все лица обратились к нему, взвизгнула девчонка, пьяная болтовня утихла. Чтобы показать им, с кем имеют дело, Родион прицелился в самую высокую бутылку и потянул спуск.
Откровенно говоря, выстрела и не слышно было за ревом магнитофона — но осколки брызнули достаточно красноречиво. Смело можно сказать, что теплая компания изрядно протрезвела.
— Вырубай! — крикнул он, показав пистолетом в сторону источника ненужного шума.
Его поняли мгновенно — ближайшие двое, столкнувшись головами, кинулись к магнитофону, принялись вслепую нажимать кнопки, косясь через плечо на зловещего пришельца. Магнитофон наконец заткнулся, в комнатке сразу стало уютнее.
— Деньги, быстро! — распорядился Родион, поигрывая пистолетом, но особенно не ослабляя бдительности — очень уж близко к нему находились клиенты.
Один с перекошенным лицом принялся тыкать пальцем в потолок.
— Там? — догадался Родион.
— Ага, там касса...
— Всем на пол! — распорядился он, извлек из-под куртки заранее припасенную нейлоновую веревку. — Мордой вниз, руки за спину! — повернулся к одной из девчонок, юному созданию, трясущемуся от страха. — Возьми ножик со стола. Режь веревочку... вот так, умница... А теперь связывай этих джентльменов, да смотри у меня, на совесть...
Хлюпая носом и косясь на него, она присела на корточки и старательно принялась за работу. Один из «джентльменов», не отрывая лица от пола, подал голос:
— Ты, отморозок, нарвешься еще...
Родион легонько пнул его под ребро, и отрок замолчал. Оглянулся на девчонку и кивнул:
— Так, теперь даму... А теперь сама ложись, будь умницей.
Связал ей руки-ноги, стараясь не особенно туго стягивать веревку, по узенькой шаткой лесенке поднялся на второй этаж. Оглядевшись, выдвинул ящик обшарпанного стола, горстью, словно крупу черпал, принялся переправлять в карман разноцветные бумажки. Не было времени отсортировывать мелочь, и он греб все подряд.
Уже повернувшись, чтобы уйти, взглянул через плечо на стол. Вообще-то владельцы автомашин, загнав их на стоянку, забирают ключи с собой — чтобы не катались этакие вот сторожа, но иногда и оставляют, если нужно, например, прогреть двигатель холодным утром. На столе лежали три кольца с ключами — и на одном посверкивал никелем фирменный брелок со знаменитой мерседесовской звездой.
Сопоставив ключи с увиденным на стоянке «мерсом», Родион, не раздумывая, по-хозяйски прибрал их со стола и спустился вниз. При его появлении яростные маты умолкли. Он присел на корточки над ближайшим:
— Ключики — от того «мерса», что у вас стоит? — не получив ответа, прижал дуло к виску юнца. — Ну?
— Ага, — зло пропыхтел тот. — Дядька просил по утрянке движок прогреть...
— Родной дядька-то?
— Ну...
— Лежи, племянничек, — хмыкнул Родион и вышел. Уверенно двинулся к «Мерседесу» — ни разу в жизни не сидел в такой машине, не говоря уж о том, чтобы ею управлять, искушение оказалось слишком велико...
Когда он открыл дверцу, не последовало ни звуковых, ни световых эффектов, тишина осталась ненарушенной. Мало кто включает на ночь сигнализацию, полагаясь на отвечающих потрохами сторожей...
Дверца захлопнулась бесшумно — словно шпага вошла в ножны. Упруго-мягкое сиденье прогнулось под ним ровно настолько, чтобы стало удобно. Растягивая шалое наслаждение, он не спеша закурил, стряхнул пепел на пол. Вставил ключ, повернул.
Мощный мотор замурлыкал едва слышно. Родион вывел машину в ворота. Управиться с германским битюгом оказалось гораздо легче, чем ему представлялось:
«Мерседес» откликался на малейший поворот руля с предупредительностью дорогой шлюхи, оказавшейся в постели щедрого миллионера. Казалось, он угадывает желания водителя.
Как всегда в столь поздний час, машин на улицах было немного, и Родион несся, то и дело нарушая правила, вылетая за непрерывную линию, не уступая проезда там, где следовало бы, обгоняя попутных и заставляя шарахаться к обочине встречных. Сердце заходилось в ликующем восторге. «Вот это жизнь! — крутилось у него в голове. — Вот это жизнь!»
Пора было поворачивать, он забрался слишком далеко от места, где оставил «жигуль», — но не нашлось сил и желания повернуть руль, вернуться к своей разбитой таратайке...
Заорав в совершеннейшем упоении что-то неразборчивое, он завертел руль — и «Мерседес» послушно выписал на дороге широкую синусоиду, заставив встречную машину буквально выпрыгнуть на тротуар, она едва не врезалась в киоск, визжа тормозами, уткнулась капотом в хлипкую оградку возле магазина «Подарки».
Родион помчался дальше. Справа показались сине-белые милицейские «Жигули», неспешно въехали на перекресток, Родиону согласно всем писаным правилам полагалось бы уступить дорогу, он-то ехал по второстепенной — но вместо этого нога сильнее притоптала педаль газа, руки сами собой крутнули руль чуть вправо...
Отчаянный скрежет раздираемого железа, удар... Сине-белую машину развернуло, она вмазалась левым бортом в лакированный бок «Мерседеса», Родион успел заметить в мертвенно-бледном свете уличных фонарей две искаженные физиономии, показавшиеся невероятно глупыми, — и «мерс», подобно хорошему скакуну, вынес случайного седока из схватки, «Жигули» отлетели в сторону.
Родион несся дальше. Правая фара погасла, что-то назойливо скрипело — похоже, надломившееся крыло задевало покрышку, но мощная машина тянула исправно, как прежде, подчиняясь легкому движению рук.
Вновь вернулся трезвый расчет и самообладание — правда, как с гордостью отметил Родион, без малейшей примеси страха. Следовало кончать с детскими играми. Если рация у них осталась в целости, немедленно начнут вызывать подмогу — он на их месте тоже пришел бы в ярость от такого хамства. Буквально через несколько минут начнется охота по всем правилам, что бы там ни говорили, ночная дежурная рота работает четко...
Он резко сбросил газ, свернул в знакомый двор, проскочил его насквозь и, выбравшись на широкий проспект Революции, погнал в противоположную сторону. Появилась встречная машина, и по закону подлости оказалась милицейским «уазиком», но Родион, вдавив педаль до пола, рванул по длиннющему проспекту так, что они неминуемо должны были его потерять.
...И потеряли. С превеликим сожалением бросив «Мерседес» возле булочной, он нырнул под арку и, попетляв проходными дворами, добрался до своей таратайки. Никто на нее за это время не польстился. Дальше пошло по испытанному сценарию: пистолет — в старательно опустошенный от мякиша через прорезанную внизу дырку каравай хлеба. Подстелить газетку и положить каравай на сиденье рядом с водительским — хлебца купил в дом хозяйственный мужичок. Камуфлированную куртку — свернуть в комок и бросить на заднее сиденье. Капюшон — в бардачок. Пистолет, конечно, придется дома разобрать и тщательно почистить от неизбежных крошек, но это будет крайне приятное занятие — нечто вроде вечерней молитвы для верующего...
Откинувшись на спинку сиденья, он с удовольствием закурил. Наскоро, небрежно пересчитал добычу — ерунда, тысяч триста, против прошлых подвигов сущая мелочевка. Какой-нибудь бабке отдать, что ли? А это мысль, господа варнаки, что-то мы в последнее время стали сущими эгоистами, гребем все к себе да к себе, пора подумать и об изнуренном реформами народе...
Сигарета казалась восхитительной. Едва вышвырнув в окно окурок, он закурил новую. Кровь горячо растекалась по жилочкам, насыщенная этаким электрическим бурлением, умом он понимал, что следует тихонечко направиться домой, соблюдая все до единого правила движения, даже те, что по ночному времени в отсутствие вблизи милиции можно проигнорировать.
Но сердце и душа просили варварства и разгула. Переход в домашний мирок, где ему вновь предстояло стать затюканным принцем-консортом, казался невыносимым. Правда, безумием было бы выходить на дело наобум, ничего не обдумав, не просчитав, не проведя разведки — это-то он понимал, не был ни идиотом, ни взбалмошным пацаном...
Как сплошь и рядом случается, великолепная идея пришла нежданно, вспышкой в ночи, миг назад о ней и не думалось — и вот она, во всем очаровании...
«А это мысль, — подумал он. — Вполне в духе Робин Гуда — ненастоящего, мифического, но это еще приятнее...»
Примерно через четверть часа он, оставив машину в заранее присмотренном месте, быстрым шагом входил во двор. Пока ехал сюда, пару раз попадались деловито мчавшиеся по ночным улицам под вой сирен и мельтешение цветных огней милицейские машины — но потрепанная «единичка» внимания не привлекала, словно сделалась невидимой.
Он остановился во мраке, под широкой аркой, держа в левой руке канистру, где плескалась пара литров «девяносто третьего». Огляделся. Двор, из-за малых размеров и плотно обступивших его семиэтажных «сталинок» напоминавший колодец, был погружен в темноту, и ни единой живой души там вроде бы не присутствовало.
Светились несколько окон, выходивших во двор — и этого было достаточно, чтобы рассмотреть вагончик на высоких колесах, стоявший рядом с ним тот самый БМВ и еще парочку машин, вроде бы подержанных «японок».
Можно работать, пожалуй... Осторожно, без малейшего бряканья поставив канистру, Родион натянул маску, хлопнул себя по карману, убедившись, что спички на месте, тихим размашистым шагом направился к вагончику. Из-под ног шарахнулась кошка, он вздрогнул, тихо выругался. Потрогал дверь вагончика, высоко подняв руку над головой. Заперто. Ничего, если облить стены, получится не хуже, чем у достопамятного императора Нерона с вечным городом Римом...
Осторожно, чтобы не плеснуть на одежду, освободил крышку канистры. Примерился.
— Стой, мать твою! — раздалось у него за спиной практически одновременно с грохотом распахнувшейся двери.
Сердце на миг ухнуло в пятки, оборвалось куда-то в парализующий холод, пронизавший от каблуков до макушки, — но, оглянувшись, он узрел картину скорее комическую с точки зрения вооруженного германской пятнадцатизарядкой шантарского Робин Гуда.
Хозяина БМВ — он же давешний скандалист и князь из грязи — Родион узнал почти сразу же. Вполне возможно, даже наверняка, тот бдил у окна, опасаясь, что разозленные соседи подпустят красного петуха в хорошем большевистском духе — и ведь не обмануло предчувствие болезного, хотя источник опасности, выражаясь интеллигентно, локализовал ошибочно. Вообще-то, дешевенький князь — БМВ преклонных лет, да и в облике нет должной авантажности, чересчур сметлив и . скандален для серьезного человека...
— Стой, говорю! — орал хозяин, подбегая с крохотным пистолетиком в вытянутой руке, громко хлопая великоватыми домашними тапочками.
Наряд его был причудлив: вышеупомянутые тапочки, брюки от хорошего костюма, белая майка и распахнутое кожаное пальто. Родион спокойно ждал, поставив канистру, держа обе руки за спиной.
Остановившись метрах в трех от него, старательно держа под прицелом паршивенькой газовой игрушки, пузан возопил зло и мстительно:
— Попался, гад! Так и знал, что пакость устроите! Ты личину-то сними, тварь! Кириллыч, я ж тебя сразу узнал, козла драного... Коллективизатор, бля...
— Руки, — спокойно сказал Родион, рывком предъявив пистолет для обозрения. — Руки, морда! Положил я на твою вонючку девять граммов в медной оболочке...
Без всяких натяжек, это прозвучало весьма убедительно. Рядом с «Зауэром» крохотная газовая игрушка смотрелась в высшей степени непрезентабельно.
— Ну, поднял руки! — уже зло прикрикнул Родион. — Что, киллеров не видел? Или решил, что у соседей денег на тебя не хватит?
Противник дрогнул морально, это было заметно даже в полумраке. Родион окончательно уверился, что столкнулся с мелкой рыбкой, от которой за версту пахло примитивной уличной торговлей или иным микроскопическим бизнесом без должных связей и полета. И ковал железо, пока горячо:
— Наклонись, харя, аккуратно положи вонючку, на корточки присядь, не отрывая взгляда от меня... Да дергаться не вздумай, ветер от меня к тебе, вся вонь, если что, тебе и достанется, а я тебя вдобавок свинцом уделаю, как булку изюмом...
Он говорил не особенно и громко, с брезгливым превосходством — именно этот тон и возымел должное действие. Пузан, как завороженный, опустился на корточки, положил пистолетик и выпрямился, встав чуть ли не навытяжку:
— Слушай, парень, нельзя же так, давай поговорим...
Где-то над головой послышался склочный старушечий голос:
— Товарищ! Товарищ с пистолетом! Вы ему колесо прострелите, будьте добры, а то ездит по двору, как бульдозер! Колесо ему прострелите, а лучше два! (Должно быть, выше этой кровожадности мстительные замыслы старушки не поднимались.)
— Ну, слышал глас народа, сволочь? — от души забавляясь, спросил Родион.
— Парень, тебе что, меня всерьез заказали...
— Молчи, тварь, — сказал Родион. — Возьми канистру и поплескай старательно на вагончик... Что встал?! — Он шагнул вперед и ткнул дулом в отвисшую небритую щеку. — Работай давай!
Пузан, неловко ухватив канистру, оглядываясь через плечо, принялся плескать на стены. Запахло бензином.
— Молодец, — прокомментировал хладнокровно наблюдавший Родион. — И машину не забудь, выплесни остаточки. Запомни, росток капитализма: второй раз я с вашими гаражами возиться не буду, влеплю пулю в лоб, как в контракте и оговорено... Отойди! Отойди, идиот, а то вспыхнешь заодно, ты ж облился...
Едва толстяк отскочил метра на три, Родион чиркнул спичкой и, тщательно примерившись, бросил ее в поблескивающий ручеек, текущий от вагончика. Взметнулось бледное, трепещущее пламя, мгновенно распространилось вширь, охватило вагончик и машину ослепительным, колышущимся ореолом.
С балкона, где все еще торчала старушка, раздались громкие, демонстративные аплодисменты:
— Правильно, товарищ! Да здравствует Ленин!
— Робин Гуды вне политики, бабушка! — крикнул Родион, задрав вверх голову, повернулся к пузану. — А теперь беги подальше, пока бак не рванул, да помни, о чем я тебя предупреждал...
Полыхало уже на совесть, занялась краска на стенах вагончика, пламя лизало машину, грозя перекинуться на соседние. Толстяк издал протяжный стон — удивительно просто, как много мыслей, чувств и эмоций может быть вложено в подобное печальное мычание...
— Сука! — взревел он истово, но к подъезду отбежал довольно проворно. — Что ж ты делаешь, террорист хренов!
— Экспроприирую экспроприаторов, — громко ответил Родион, тоже отодвигаясь резво на безопасную дистанцию. — Спроси потом бабулю, она тебя теоретически подкует... Бабуль, уйди с балкона, сейчас тут будет американское кино со взрывами! Ладно уж — дело Ленина живет и побеждает! Ию — ху!
Он махнул на прощанье толстяку, повернулся и побежал к арке. Успел еще услышать, как натужно скрипят только что освобожденные от зимнего утепления двери балконов.
Взрыв громыхнул в тесном дворе, когда Родион выбегал на улицу. «Могло быть громче», — чуть разочарованно подумал он, не останавливаясь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Дебютант в расстройстве чувств
Открывать дверь на звонок выскочила Зоя — Родион так и рассчитывал, что она отреагирует, сам он сидел в своей комнате над разобранным на газетке пистолетом, священно действовал, право слово...
— Кто там? — окликнул он лениво, приоткрыв дверь.
— Пап! — равнодушным тоном откликнулось чадушко. — Тут к тебе милиция пришла!
Его словно электрическим током прошило, ладони вмиг вспотели — противно, липко. В коридоре уже слышались деликатно приглушенные, но неотвратимые шаги, направлявшиеся прямехонько к его двери, — видимо, Зойка указала, куда. следует идти.
В голове крутилась всякая белиберда, застигнутый врасплох, он тщетно пытался собрать мысли в некое подобие трезвого расчета. И ничегошеньки не получалось, страх был слишком жарким, парализующим. Киоск?! Поджог?! Узнали об услуге, которую он собирался оказать Ирине? Стоп; вот это уже законченная паранойя, соберись ты, мразь...
«Не хватило Робин Гуду должной твердости, — отметил он с вялым презрением к себе, — задрожали под-жилочки, едва застучали подкованные сапоги шерифа ноттингемского...»
Да опомнись ты!
Содрогнувшись от брезгливости к собственной панике — словно въехал рукой в чужую соплю на перилах, полное впечателение, он все же нашел силы шагнуть к столу, панически, затравленно оглядевшись, схватил толстую, многостраничную газету и бросил ее поверх разобранного пистолета, масленки и отверточек, кусков ваты и протирки.
Выпрямился, с ужасом ощущая, что лицо кривится в жалкой, искательной улыбочке. Страх не исчез — просто, пропитав все тело, угнездился, словно распространившая метастазы раковая опухоль.
Вошел милиционер — в единственном числе, сообразил Родион закоулочком трезвого сознания. Не милиция, .а один-единственный капитан чуть ли не предпенсионного возраста, седоватый, с усталым и угрюмым лицом наработавшегося за страду крестьянина. Вроде бы и маловато звездочек для столь преклонных лет...
Вошедший не выхватывал оружия, не тряс под носом страшными казенными бумагами — осклабился вполне вежливо и даже чуть смущенно, — но Родион все еще торчал посреди комнатки онемевшей статуей.
— Вы — Раскатников? Родион Петрович? — спросил нежданный визитер нейтрально-вежливо.
Родион кивнул, пребывая в смятении. В горле пересохло, ладони оставались липкими, по спине под рубашкой поползли теплые капли, словно в комнате вдруг стало невероятно жарко.
Наконец прорезался голос:
— А чем, простите, могу...
— Капитан Бакаев, ваш участковый, — произнес милиционер словно бы отработанно. — Мы с вами и не встречались, наверно? Я тут года три, а вашу квартиру не помню... Впрочем, если вы, как я смотрю, человек приличный, то и ничего удивительного, что не встречались...
— Да... — протянул Родион, сам не понимая, что этим хочет сказать. — Конечно... Да... Вы садитесь.
Капитан грузно опустился на стул. Его локоть лег аккурат на уголок газеты — и, должно быть, наткнулся на одну из деталек, потому что капитан непроизвольно переместил руку, не глянув.
Родион опустился — почти упал — на второй стул. Из-за движения руки милиционера газета сместилась, шурша, что-то явственно скребнуло по столешнице. «Боек, — сообразил Родион, — боек там и лежал, если упадет на пол для всеобщего обозрения...»
— Что-то вид у вас... — произнес капитан устало. А может, не устало? Может, подлавливал? Взвыв про себя от тоскливого отчаяния и ужаса, Родион промямлил:
— Да с похмелья маюсь, откровенно говоря, башку ломит... — И попытался улыбнуться: — Это ж вроде милиция не запрещает?
— Зачем запрещать? — капитан легонько пожал плечами. — Если с соблюдением всех правил, не затрагивая интересов граждан и законов не нарушая! День рожденья, а? Праздников вроде нет, вообще день будний...
Опасность наконец-то обострила его чувства. Он произнес почти нормальным голосом:
— Да можно сказать, с горя. Я на «Шантармаше» работаю, нас в скором времени закрывать собираются, да и без того зарплату не выдают который месяц...
Капитан кивнул с понимающим видом:
— А кем вы там?
— Инженер.
— Дело житейское, — сказал капитан. — У нас та же петрушка. Нам, участковым, еще вовремя дают или почти вовремя, а вот федеральные, то бишь сыскари, получают не от местных властей, а от Москвы, им похуже... Видок у вас, конечно... Не похмеляетесь?
Родион мотнул головой.
— И правильно, — благодушно сказал капитан. — Так оно легче, быстрей отойдете. Все зло не оттого, что пьют, а оттого, что похмеляются, вон в доме напротив был случай... — Он словно бы вспомнил, зачем пришел, сделал гораздо более казенное выражение лица. — Вы, Родион... Петрович, соседа из семнадцатой хорошо знаете?
— Кто там? — окликнул он лениво, приоткрыв дверь.
— Пап! — равнодушным тоном откликнулось чадушко. — Тут к тебе милиция пришла!
Его словно электрическим током прошило, ладони вмиг вспотели — противно, липко. В коридоре уже слышались деликатно приглушенные, но неотвратимые шаги, направлявшиеся прямехонько к его двери, — видимо, Зойка указала, куда. следует идти.
В голове крутилась всякая белиберда, застигнутый врасплох, он тщетно пытался собрать мысли в некое подобие трезвого расчета. И ничегошеньки не получалось, страх был слишком жарким, парализующим. Киоск?! Поджог?! Узнали об услуге, которую он собирался оказать Ирине? Стоп; вот это уже законченная паранойя, соберись ты, мразь...
«Не хватило Робин Гуду должной твердости, — отметил он с вялым презрением к себе, — задрожали под-жилочки, едва застучали подкованные сапоги шерифа ноттингемского...»
Да опомнись ты!
Содрогнувшись от брезгливости к собственной панике — словно въехал рукой в чужую соплю на перилах, полное впечателение, он все же нашел силы шагнуть к столу, панически, затравленно оглядевшись, схватил толстую, многостраничную газету и бросил ее поверх разобранного пистолета, масленки и отверточек, кусков ваты и протирки.
Выпрямился, с ужасом ощущая, что лицо кривится в жалкой, искательной улыбочке. Страх не исчез — просто, пропитав все тело, угнездился, словно распространившая метастазы раковая опухоль.
Вошел милиционер — в единственном числе, сообразил Родион закоулочком трезвого сознания. Не милиция, .а один-единственный капитан чуть ли не предпенсионного возраста, седоватый, с усталым и угрюмым лицом наработавшегося за страду крестьянина. Вроде бы и маловато звездочек для столь преклонных лет...
Вошедший не выхватывал оружия, не тряс под носом страшными казенными бумагами — осклабился вполне вежливо и даже чуть смущенно, — но Родион все еще торчал посреди комнатки онемевшей статуей.
— Вы — Раскатников? Родион Петрович? — спросил нежданный визитер нейтрально-вежливо.
Родион кивнул, пребывая в смятении. В горле пересохло, ладони оставались липкими, по спине под рубашкой поползли теплые капли, словно в комнате вдруг стало невероятно жарко.
Наконец прорезался голос:
— А чем, простите, могу...
— Капитан Бакаев, ваш участковый, — произнес милиционер словно бы отработанно. — Мы с вами и не встречались, наверно? Я тут года три, а вашу квартиру не помню... Впрочем, если вы, как я смотрю, человек приличный, то и ничего удивительного, что не встречались...
— Да... — протянул Родион, сам не понимая, что этим хочет сказать. — Конечно... Да... Вы садитесь.
Капитан грузно опустился на стул. Его локоть лег аккурат на уголок газеты — и, должно быть, наткнулся на одну из деталек, потому что капитан непроизвольно переместил руку, не глянув.
Родион опустился — почти упал — на второй стул. Из-за движения руки милиционера газета сместилась, шурша, что-то явственно скребнуло по столешнице. «Боек, — сообразил Родион, — боек там и лежал, если упадет на пол для всеобщего обозрения...»
— Что-то вид у вас... — произнес капитан устало. А может, не устало? Может, подлавливал? Взвыв про себя от тоскливого отчаяния и ужаса, Родион промямлил:
— Да с похмелья маюсь, откровенно говоря, башку ломит... — И попытался улыбнуться: — Это ж вроде милиция не запрещает?
— Зачем запрещать? — капитан легонько пожал плечами. — Если с соблюдением всех правил, не затрагивая интересов граждан и законов не нарушая! День рожденья, а? Праздников вроде нет, вообще день будний...
Опасность наконец-то обострила его чувства. Он произнес почти нормальным голосом:
— Да можно сказать, с горя. Я на «Шантармаше» работаю, нас в скором времени закрывать собираются, да и без того зарплату не выдают который месяц...
Капитан кивнул с понимающим видом:
— А кем вы там?
— Инженер.
— Дело житейское, — сказал капитан. — У нас та же петрушка. Нам, участковым, еще вовремя дают или почти вовремя, а вот федеральные, то бишь сыскари, получают не от местных властей, а от Москвы, им похуже... Видок у вас, конечно... Не похмеляетесь?
Родион мотнул головой.
— И правильно, — благодушно сказал капитан. — Так оно легче, быстрей отойдете. Все зло не оттого, что пьют, а оттого, что похмеляются, вон в доме напротив был случай... — Он словно бы вспомнил, зачем пришел, сделал гораздо более казенное выражение лица. — Вы, Родион... Петрович, соседа из семнадцатой хорошо знаете?