Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Родион поджал губы, ощущая некое неудобство. Следовало бы что-то возразить, но аргументы на ум не шли — если только они были...
   — Русофобия на пустом месте не возникает, — сказал пассажир мягче. — Если хотите, нам за вас скорее обидно — когда смотрим, как старший брат превращается неведомо во что. Ни в мышонка, ни в лягушку, ни в неведому зверушку... Уж если ваши предки взвалили на себя обязанность быть становым хребтом империи, потомки обязаны соответствовать.
   — Попытаюсь, — хмыкнул Родион.
   Осетин покосился на него, ничего не сказал, но в глазах промелькнуло нечто неприятно царапнувшее. Словно включилось некое второе зрение — Родион все чаще замечал на тротуарах то пошатывавшихся пьяненьких мужичков, то кучи мусора возле киосков.
   — Вообще-то, у нас во дворе такого дерьма нет, — сказал он зачем-то. И сам понял, как по-детски прозвучало.
   И ответный удар последовал мгновенно:
   — А за остальные можно и не отвечать?
   — Слушайте, а у вас-то есть рецепт? — спросил он, внезапно озлившись. — Или со стороны указывать легко?
   — Срезали... — улыбнулся пассажир чуть беспомощно. — Нет у меня рецептов. У нас, как ни странно, гораздо проще — отбиться бы, когда опять полезут. А вообще — нужен ли рецепт, а? Разве есть рецепт для таких случаев? Не президентский же указ издавать: «Сим повелеваю с завтрашнего дня отучиться выбрасывать мусор на улицы, в кратчайший срок обрести национальную гордость и стать расторопными, работящими, достойными славы великих предков...» Ведь не сработает, согласитесь.
   — Не сработает, — угрюмо подтвердил Родион.
   — Уж извините, если наговорил... Стоп! — Они двигались в крайнем правом ряду, движение на Кутеванова было, как всегда в эту пору, слабеньким, и Родион без всякого труда притерся к тротуару, не вызвав протестующей лавины гудков. Недоумевающе завертел головой. Пассажир уже выскочил, оставив дверцу незакрытой.
   Ага, вот оно что... Автобусная остановка — обшарпанный бетонный павильончик, сохранившийся со старых времен. Трое приземистых типов в коже, то ли небритых неделю, то ли чернощекихот природы, обступили девушку в синем пальто, со скрипичным футляром в руке. Нельзя сказать, чтобы картина была для Шантарска необычная — черные не то чтобы наглели и хватали руками, но блокировали прочно, сцепив руки, с ухмылочками и пересмешкой бросали реплики, легко читавшиеся по губам. Толпившийся на остановке народ, человек десять, старательно отводил глаза — кто заинтересовался небом, кто высматривал автобус. Тут же стояла белая «японка» с распахнутыми дверцами.
   Родионов пассажир что-то коротко спросил у оказавшегося к нему ближе всех. Тот лениво, не поворачивая головы, откликнулся парой слов. Метаморфоза была молниеносной — лицо осетина исказилось в хищном оскале, он даже повеселел, будто оправдались его неведомые ожидания. И, гордо выпрямившись, громко произнес несколько непонятных слов. Родион, приоткрывший дверцу, услышал лишь конец фразы, прозвучавшей для него, как загадочное заклинание:
   — ...могытхан ни траки!
   Вот тут все трое кинулись на него, слаженно и яростно, будто сработал таинственный детонатор. Девушка отлетела в сторону, чуть не упала, но удержалась на ногах. Раздался отчаянный женский визг.
   Пассажир буквально снес первого, так, что Родион и заметить не успел удара. Нелепо взмахнув руками, нападающий покатился кубарем по мятым сигаретным пачкам и обрывкам газет. Секундой позже к нему присоединился и второй. Остановка забыла о созерцании небес — все с тупо-завороженными лицами таращились на драку.
   Родион выпрыгнул из машины, хоть и без особой охоты. Успел заметить, что сшибленный первым, раскорячась, встал на корточки и потянул из кармана что-то длинное, блеснувшее металлом.
   Что-что, а драться он умел, по крайней мере, по этому поводу не испытывал никаких комплексов и не ощущал себя слабаком... Третий чернокожаный, похоже, с грехом пополам владел каким-то из видов рукопашой — с ним пассажиру Родиона пришлось потруднее, оба крутились волчком вокруг невидимой оси, делая разведочные выпады.
   Точно, пика... Носком кроссовки Родион метко угодил по запястью уже вставшего на ноги противника, увернулся от захвата, левой коротко влепил под вздох и добавил правой в подбородок. Тот хрястнулся на задницу так смачно, что неминуемо должен был отшибить внутренности. Из игры он безусловно выбыл, и принимать его в расчет больше не следовало. Подхваченный веселой яростью — будто в студенческие годы, когда «политехи» согласно бравшей исток в неведомом прошлом традиции ходили кучками колошматить свято соблюдавших ту же традицию курсантов из Шантарского танкового, — налетел на второго. Тот, заверещав, шарахнулся, всем видом показывая, что не особенно и стремится к лаврам воина. Родион удачно попал ему пинком под зад, обернулся, услышав невыносимый дребезг стекла.
   Третий уже валялся у скамейки с наполовину выломанными деревянными планками сиденья. Вооружившись неведомо где раздобытым арматурным прутом, осетин крушил стекла белой «хонды». Толпа взирала на него с боязливым восхищением, где-то поблизости истошно орал мальчишка:
   — Витек, беги посмотреть! «Грачи» район иелят!
   Именно этот вопль и отрезвил Родиона, сгоряча было решившего поднять за шкирку поверженного противника и настучать по почкам. За его машиной уже недовольно трубил клаксоном шофер автобуса, в котором успели скрыться и девушка со скрипкой, и добрая половина болельщиков. Милиции, слава богу, поблизости пока что не наблюдалось.
   Он схватил за шиворот воинственного пассажира, потащил к машине, на ходу отобрав арматурину и запустив ее подальше. «Хонда» являла собою зрелище жалкое и унылое. Родион рванул с места на второй скорости, мимо, отчаянно мяукнув переливчатым сигналом, впритирку прошла бежевая «Волга». Он опомнился, держась осевой, подъехал к перекрестку и, дождавшись зеленого света, свернул влево — в гостиницу, куда требовалось пассажиру, было бы гораздо ближе проехать прямой дорогой, но на всякий случай следовало укрыться на тихих окраинных улочках.
   Остановив машину у ржавого остова самосвала «ЗИЛ-130», судя по виду, покоившегося на пустой улочке, застроенной частными домами, с времен очаковских и покорения Крыма, помотал головой, закурил сам и протянул сигарету пассажиру, все еще сверкавшему глазами и бормотавшему сквозь зубы что-то непонятное. Нервно хохотнул, с понимающим видом спросил:
   — Что, грузины?
   Пассажир кивнул, осторожно трогая тыльной стороной ладони кровоточащую царапину на скуле.
   — А будь это осетины? — с откровенной подначкой спросил Родион.
   — Все равно получили бы по физиономии. Чтобы не позорили нацию вдали от дома.
   — Странный ты русофоб, — хмыкнул Родион.
   — Какие русские, такая и русофобия, — огрызнулся пассажир. Вытер кровь платком. — Мы почему не едем?
   — Следы заметаем, — сказал Родион. — Согласно закону гор.
   — В горах следы не заметают, — машинально огрызнулся осетин.
   ...Свернув на Короленко и прибавив газу — дорога резко поднималась вверх, движение было одностороннее, — он не сразу заметил, что улица блокирована. Поворачивать все равно было некуда, дворы глухие — и Родион, сбросив газ, продолжал двигаться к плотно перегородившему улицу невеликому скопищу машин. Над крышами некоторых крутились синие мигалки — две милицейские, высокая желтая «Газель» реанимации...
   Наперерез кинулся милиционер в белых ремнях и с коротким автоматом на плече, отчаянно замахал жезлом, словно опасался, что Родион собирается повторить подвиг капитана Гастелло и на полной скорости врежется в бок ближайшей машины.
   Он затормозил. Милиционер пробежал мимо машины, торопясь тормознуть следующую. Родион с пассажиром во все глаза уставились направо.
   Обменный пункт располагался на первом этаже закопченной пятиэтажки. Он и был эпицентром суеты. Стекла в одном из зарешеченных окон торчали острыми обломками, неподалеку от входа лежал длинный предмет, накрытый куском черного пластика. Родион, присмотревшись, разглядел высокий черный ботинок и штанину пятнистых камуфляжных брюк. Рядом — несколько больших темно-багровых пятен, уже успевшая подсохнуть кровь. Сквозь разбитое окно видно было, что внутри полно народу, главным образом людей в форме. Там ослепительно полыхнул блиц.
   Из распахнутой двери показалась девушка в джинсах и серой куртке, с красивыми рыжими волосами. Остановилась, что-то сказала сопровождавшим ее милиционерам. Они кивнули с таким видом, словно старшей здесь была именно она. Торопливо направились к бело-синим «Жигулям» с длинной красно-синей мигалкой поперек крыши, залезли внутрь, и машина, осторожно объехав «скорую помощь», рванула к центру.
   Задняя дверца распахнулась, на сиденье, не спрашивая разрешения, плюхнулись двое — крепыш в штатском и капитан с белой портупеей поверх бушлата. Капитан распорядился:
   — Давай, парень, к областному УВД. Дорогу знаешь?
   — Конечно, — сказал Родион.
   Без малейшего протеста включил зажигание — подвернулась единственная возможность выбраться из затора, и глупо было бы протестовать. Любопытно глянул в зеркальце заднего вида — пареньв штатском бережно держал на весу полиэтиленовый пакет с пистолетом Макарова. Капитан, склонив голову к плечу, бубнил в пристегнутую к ремню рацию:
   — Я «Ишим-два», я «Ишим-два», повторяю ориентировку: белая иномарка, предположительно БМВ до девяностого года, две дверцы. Трое пассажиров, трое совершили налет на обменный пункт, все вооружены. Начинайте впридачу к «Неводу» перехват по спирали, соблюдайте осторожность...
   Рация что-то неразборчиво захрипела в ответ.
   — Много взяли? — поинтересовался Родион, когда рация умолкла и пару минут стояла тишина.
   — Нам с тобой все равно таких денег в руках не держать, — устало огрызнулся капитан. — Давай по крайнему левому, в темпе... Слав, а Рыжая что, не в отпуске?
   — Не-а.
   — А говорил кто-то, в отпуске... — Он настороженно склонил голову, чтобы не прослушать ничего, если рация вдруг заработает. — Ведмедь своих поднимает...
   — Хоть сто Ведмедей, — отрешенно сказал крепыш в штатском. — Хрена ты их сейчас возьмешь. Если бросят тачку. Описания никто не дал, безнадега...
   — А белобрысая?
   — Белобрысая... «Высокий, рожа наглая...» Это, Коляныч, не описание, а лирическая зарисовка.
   — Рыжая из-под земли выкопает.
   — Мне, конечно, приятно, что ты нас чародеями считаешь, но у Дрына не тебе отдуваться. Хорошо, если есть пальчики, — парень качнул пакетом с «Макаровым». — Только если они свежие, не светившиеся, ни черта это не поможет.
   — Залетные, думаешь?
   — Ничего я пока не думаю... Ты лучше в окно высунься да покрути палкой, чтобы видели... — Он наклонился вперед и тронул Родиона за плечо: — Вруби фары на дальний, гони через светофор. Уж извини, что запрягли...
   — Да что там, — сказал Родион. — Найдете? .
   — Будем искать, — сказал тот, но прозвучало это не особенно решительно.
   «Значит, вот так и делаются дела?» — спросил себя Родион. — А голосок-то у него отнюдь не исполнен оптимизма, совсем даже наоборот... Интересно, сколько можно взять в таком вот заведении? Вряд ли у них переписаны номера купюр, тут не банк, каждый день то продают, то покупают, коловращение денег такое, что замучишься записывать номера...
   Испугался на миг, что двое на заднем сиденье смогут отгадать его мысли, — и тут же опомнился, посмеялся над собой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Случайная подруга дона Сезара

   Отъехав от гостиницы, он сразу обратил внимание, что милиции на улицах резко прибавилось: ну да, охота продолжается, а значит, тех, в стареньком белом БМВ, так и не поймали, надо думать.
   Нет, ему такое безусловно не подходило — в одиночку не провернешь, нечего и думать, да и не обойтись без крови. Он как-то проходил мимо обменного пункта на Ленина и видел, что охранник там щеголял с коротеньким АКСУ. И автомат, уж конечно, заряжен. Значит, ковбойские штучки отпадают. Что же тогда?
   Он нажал на тормоз, остановился метрах в двадцати от шеренги однотипных ларьков, оглянулся. Было еще достаточно светло, и он разглядел, что не ошибся. Происходящее имело нехорошую странность.
   Девушку с длинными пепельно-русыми волосами тащил за руку к вишневой «девятке» коротко стриженый молодец из ненавистных Кожаных, а еще двое, сидевшие в машине, высунувшись, подбадривали компатриота свистом и криками. Девчонка, в джинсах и распахнутой алой куртке, отчаянно отбивалась, так, что с первого взгляда было видно — ни игрой, ни кокетством тут не пахнет. Свободной рукой колотила парня по спине, но с тем же успехом могла стучать по рельсу. Силы были заведомо неравны, и от распахнутой задней дверцы ее отделяло уже метров десять.
   По совести признаться, в другое время он побыстрее проехал бы мимо. Одному богу известно, что там могло оказаться у них в карманах. Однако темпераментный осетин, с которым Родион только что вполне дружелюбно расстался у гостиницы, чтобы никогда больше наверняка не встретиться, заронил в душу, чтоб его черти взяли, то ли отвагу, то ли горячее стремление кому-то что-то доказать. Родион и сам не понял толком, что за импульс заставил его, не заглушив мотора, выскочить из машины с монтиркой наперес.
   Вокруг было тихо и пустынно — только две машины и шеренга забранных стальными решетками ларьков. «Шлепнут и фамилии не спросят», — пронеслось в голове у Родиона, в коленках почувствовалась неприятная вялость, но отступать было поздно. В три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он вторгся в происходящее, как чертик из коробочки, остановился совсем рядом, перекинул монтирку в левую руку, а правую с самым многозначительным видом сунул за отворот кожанки, рявкнул:
   — Стоять!
   Действующие лица так и замерли. Те, что в машине, видел он краешком глаза, перестали махать руками и смотрели скорее озадаченно. Это приободрило Родиона, и он, сторожа каждое движение парня, не вынимая руки из-под куртки, приказал:
   — Ну-ка, отпустил живенько!
   Кожаный с оторопелым видом разжал пальцы. Девчонка, освободившись, осталась стоять, словно соляный столб. Сердито оправила задравшийся чуть ли не до локтя рукав красной курточки. Немая сцена продолжалась, и Родион, чем дальше, тем больше убеждался, что смелость и в самом деле города берет, — шло время, но никто не вытаскивал оружия, на лицах осталось прежнее удивление.
   — Иди в машину! — мягко сказал он девчонке. — Довезу, куда надо.
   — Эй, ты откуда упал? — скорее озадаченно, чем агрессивно пробурчал похититель.
   — Избавитель пришел, как в кино, — громко сказал тот, что сидел за рулем. — Э, мужик, а ну-ка врежь ему промеж глаз, чтобы не хватал невинных девочек...
   Он и сидевший рядом заржали. Что-то тут не складывалось...
   — Иди в машину, не бойся, — сказал Родион громче. — Живо.
   Девчонка, подбоченясь, шагнула к нему. Распущенные волосы падали ей на лицо и Родион не смог его толком рассмотреть — но запашок спиртного почувствовал сразу.
   — А ты кто такой, чтобы я к тебе в машину садилась? — предельно агрессивно напустилась она на Родиона. — Ты, вообще, что себе тут воображаешь?
   — Говорят тебе, избавитель нашелся! — жизнерадостно заорал сидевший за рулем. — Счас спасать будет. Мужик, врежь ему, врежь железякой, чтоб не наглел!
   Теперь заржали все трое. Девчонка смерила Родиона взглядом, хмельно рассмеялась, повернулась и направилась к «девятке». Энергично распахнув дверцу, плюхнулась на сиденье и сказала:
   — Ладно, Вить, поехали, ну его, крестьянина...
   — Ну вот, а ломалась, мужика перепугала... Куплю я тебе ликеру, я ж не виноват, что его тут нету...
   Тот, что тащил девчонку в машину, преспокойно уселся с ней рядом, по-хозяйски обхватил за плечи, и машина тронулась, мелькнули ухмыляющиеся физиономии. Девчонка вдобавок показала Родиону язык. Еще несколько секунд — и их уже не было, машина исчезла за поворотом. Тогда только до него дошло, каким клоуном он предстал. Воровато оглянулся, ожидая взрыва издевательского хохота, но некому было смеяться, кроме продавцов в ларьках, а их за решетками и частоколом бутылок было и не разглядеть.
   Родион тихонечко вернулся к машине, как оплеванный. Сел за руль и не сразу нашарил ногой педаль сцепления — щеки форменным образом пылали. Избавитель, мать твою, святой Георгий на лихом коне. Как там, говорил осетин, у них зовется святой Георгий? Ага, Уастырджи. Вот уж точно — отменный из тебя Уастырджи...
   Вырулил в крайний левый ряд. Промышляя частным извозом, пусть и эпизодически, набираешься кое-какого опыта. На пассажиров в этом районе особо рассчитывать не приходилось — в цирке сегодня ничего, улица пуста. А видневшийся впереди китайский ресторан «Хуанхэ» — замысловатые плетения разноцветных электрических лампочек на крыше, светящиеся красно-золотые иероглифы — клиентуру частным извозчикам практически не поставлял: народ туда ездил, как правило, богатенький, прибывал на своих машинах, на них же и разъезжался. Ловить нечего, можно проскочить длиннющий участок на скорости, а там и домой, что ли, нет сегодня настроения...
   В сгущавшихся сумерках длинный белый плащ он заметил издали. Женщина, выскочившая на проезжую часть, отчаянно махала рукой. «Нет уж, — подумал он неприязненно и не подумав притормозить. — Еще раз нарваться на идиллическую сцену семейной ссоры? Вторично предстать шутом? Увольте...»
   Правда, подъехав ближе, он начал думать, что ошибся. Площадка вокруг ресторана была ярко освещена. У затейливого навеса над парадным входом — рядок иномарок. На автобусной остановке, на стоявшей под открытым небом лавочке без спинки скорчился здоровенный мужик в черном плаще, кроме него и женщины, никого поблизости нет. Пожалуй, все-таки клиенты, у таких и зеленые водятся, так что извольте напялить на рожу профессиональную улыбочку... Но если не по дороге — пусть катятся вместе с зелеными...
   Остановился на скорости, под визг тормозов, по инерции машина проскочила мимо лавочки метров на пятнадцать. Женщина в белом плаще тут же кинулась к нему, словно боялась, что он передумает и нажмет на газ. Отчаянно стучали высокие каблуки, развевались полы длинного, чуть ли не до земли, плаща. Родион сидел, не без удовольствия глядя на нее в зеркальце заднего вида, — пусть побегает хоть раз в жизни, если есть такая необходимость...
   Она перешла на быстрый шаг, видимо, убедившись, что машина отъезжать не собирается. Под плащом, теперь он видел, на ней было коротенькое платье, то ли черное, то ли темно-вишневое, по плечам рассыпалась волна темных волос. «Симпатичная, стерва, — оценил он, — эти ж себе кикимор не выбирают...» И, закурив, неторопливо завертел ручку, опуская стекло.
   Незнакомка, наконец, добежала, наклонилась к нему, обдавая запахом духов и вина, на груди в свете фонаря остро сверкнуло белыми лучиками ожерелье — а грудь, насколько позволяет судить глубокий низкий вырез, весьма даже недурна... Лет тридцати? Или меньше?
   Он, глядя на женщину, терпеливо ждал. Пусть проникнется и сообразит, что на цыпочках здесь не ходят, «драйверу» сам бог велел быть наглым, как танк...
   Ну вот. Голос, к его удовольствию, звучал крайне просительно:
   — Вы нас на Тухачевского не увезете?
   В общем, это было почти по дороге, не столь уж великий крюк. Выдержав театральную паузу, Родион спросил с хорошо рассчитанным равнодушием:
   — Кого это — нас?
   Она, сразу видно, была довольно пьяна, но на ногах держалась и себя контролировала. Показала на фигуру, успевшую к тому времени самым безмятежнейшим образом перебраться из сидячего положения в лежачее: мужчина вытянулся во всю длину скамейки, обратив лицо к небесам, полы плаща свисали на обе стороны, руки по-наполеоновски скрещены на груди, а широкий галстук протянулся косой полосой, словно кровь из перерезанной глотки... Судя по всему, верзиле было хорошо и уютно, он уже никуда не стремился и ни малейшего неудобства испытывать не мог.
   — Неужели не видите? — она показала назад. — Вот это именуется — беспутный муж.
   Родион выждал еще немного, наслаждаясь минутной иллюзией власти над чужой холеной красавицей, хамским тоном бросил:
   — Пятьдесят баксов.
   — И плюс десятка, если потом поможете поднять тело в апартаменты. Там, в принципе, невысоко, третий этаж...
   — Годится.
   — Вы, пожалуйста, назад сдайте, надо же его погрузить...
   Родион кивнул и задним ходом подъехал к бесчувственным останкам. Вышел, критически обозрел лежащего с видом опытного грузчика, приготовившегося грузить тяжеленный платяной шкаф.
   Жлоб был тот еще, немногим уже и массивнее шкафа. На запястье поблескивали массивные золотые часы, на указательном пальце красовался огромный перстень с каким-то синим камнем — в общем, полный джентльменский набор.
   — Можете без всяких церемоний, — посоветовала подошедшая брюнетка. — Кантуйте, как комод с клопами.
   — Вот спасибо, — проворчал Родион. — А то я уже намеревался в струнку вытянуться и белые перчатки натянуть...
   Примерившись, рывком вздернул пьяного со скамейки — на что тот никак не отреагировал, повиснув неподъемным кулем с картошкой. От ресторана доносилась негромкая приятная музыка, по пустой улице прокатил милицейский «уазик», заинтересованно притормозил на миг, но тут же отъехал.
   Закинув себе на плечо ручищу пьяного и вцепившись другой в широкий воротник черного плаща, Родион головой вперед направил его в распахнутую дверцу. Послышался треск, воротник наполовину оторвался.
   — Плевать, — прокомментировала брюнетка. — Неплохо было бы еще в грязи извалять, но не вижу я поблизости грязи...
   — Дверцу лучше подержите, — пропыхтел Родион, чувствуя себя крепостным казачком.
   Она с готовностью кинулась держать дверцу. Кое-как удалось запихнуть бесчувственного верзилу в машину — он по инерции пролетел вперед и с жутким звуком впечатался макушкой в противоположную дверцу.
   — Плевать, — успокоила брюнетка. — Выдержит буйна головушка, даже синяка утром не будет, к сожалению... Едем?
   Шурша разлетевшимися полами плаща, обошла машину спереди и плюхнулась на переднее сиденье. Попросила: :
   — Постойте минутку, покурю с облегчением. Не знала, что и делать — такси нынче не вызовешь, мы в этом кабаке бываем редко, так что обслуга подсуетиться и не подумала...
   — Вы что же, без машины?
   — Обижаете, сударь... Во-он, мерседесовская необозримая корма. Только у меня к вождению ни малейшие способностей, а сокровище и самокат не сможет вести..
   — Не угонят?
   — Новый заставлю купить, — она вынула длинную коричневую сигарету, повозилась с дверцей. — Тьфу ты, я и забыла, что надо ручку покрутить... Прелесть какая, сто лет в советских рыдванах не сидела... Вы не в карман ко мне лезете?
   — Ничего подобного, — сказал Родион сердито. — Плащ мне рычаг передач закрыл...
   — Пардон, было похоже... Вы, часом, не гангстер?
   — Маньяк Щекотало, — сказал он спокойно. — Из него сейчас наделаю котлет, вас охально изобижу, завезя на остров Кумышева...
   — Сударь, да вы же проникли в мои девичьи мечты... — она смотрела с широкой пьяноватой улыбкой, склонив голову к правому плечу. — Телепат вы, что ли?
   — Едем?
   — Не спешите вы, дайте даме блаженно покурить в приятном сознании того, что кончились ее беды... — она умело и неторопливо пускала дым. — После всех сегодняшних разочарований. Это называется — женщина в кои-то веки выбралась провести приятный вечер с медленными танцами, свечами на столике и экзотическими яствами. И оказалась перед необходимостью волочь пьяное сокровище, что твоя Дунька с камвольного комбината... — в ее голосе звучала нешуточная обида.
   — Праздник какой-нибудь?
   — Где там, сударь. Головокружение от успехов, причем перманентное. Вам этот термин на русский переводить?
   — Не надо.
   — Вот...
   — А я думал — непременно есть какие-то шофера, телохранители...
   — Зря думали, — сердито откликнулась она. — Конечно, есть куча дармоедов, только и знают, что просить прибавки да глазами меня трахать, но, как в Совдепии и водится, когда они нужны, их никогда нет... Клятвенно обещало сокровище на сей раз не нажраться и отвезти домой в лучшем виде...
   Полулежащий на заднем сиденье пьяный вдруг стал издавать длинное ритмичное мычание. Родион обеспокоенно оглянулся.
   — Не обращайте внимания, — сказала брюнетка. — Это мы, изволите ли видеть, с большим чувством и неподдельной экспрессией исполняем русские народные песни. Насколько могу судить, сейчас звучит «Ой, мороз, мороз...» А может, «Клен ты мой опавший». Похоже?
   — Ничуточки.
   — Зато он, счастливец, полагает, что душевно и красиво поет... Погодите, сейчас плясать будет.
   Сзади и в самом деле послышалось несколько глухих ударов.
   — Ну вот, говорила я, — сказала брюнетка. — Ноги сами в пляс пошли... Да не дергайтесь вы, успеете. Дайте насладиться кратким мигом свободы. Не так уж часто и выпадает — мы ж ревнивые до одури, одной и шагу ступить нельзя. Как мне говорил один дельный врач, крепнущую импотенцию непременно сопровождает растущая ревность... Не ошибся ничуть. Не оглядывайтесь вы, он реальности уже не воспринимает и до утра ни за что не очнется. Хоть вы меня насилуйте прямо здесь.