Страница:
— Дышит...
И сам кинулся к шкафу, как наиболее удобному месту для хранения клада. Азарт взбаламучивал кровь. Он работал руками, как клешнями снегособирателя. На пол вылетела обувь, тяжелый пиджак сорвался с вешалки, упал на голову, Родион, чертыхнувшись, отбросил его за спину. И провозгласил:
— Есть!
Поднялся с корточек, держа на вытянутой руке черную сумку довольно скромных размеров. Старательно продемонстрировав ее напарнице — она нетерпеливо подпрыгнула, махая сжатыми кулачками, — расстегнул «молнию».
Соня полезла туда обеими руками, ребенок, ожидающий гостинчика «от зайки». Показала Родиону несколько пачек в банковских бандеролях — напрягая взор, он различил в полумраке четко гравированные изображения колесничего с голым фаллосом, по чьему-то неисповедимому решению призванному украшать сотенные бумажки. Должно быть, символизировал любимую поговорку власть предержащих: «А имели мы вас всех...»
Мешая друг другу, они копались в сумке. Пачки десяток, полтинников... Десяток больше всего. Под купюрами обнаружились четыре жестяных коробки индийского чая. Родион подкинул одну на ладони — легкая, словно и в самом деле набита чаем или чем-то ненамного тяжелее чая.
— Ладно, потом разберемся, — сказал он, бросая банку обратно. — Для чего-то же они там лежат... В темпе!
Они буквально бегали по квартире, озираясь, — с первого взгляда видно было, что сумка оказалась единственной. Других не видно, в крохотном жилище все, как на ладони, если и есть тайники, с ходу не отыщешь, значит, и связываться не стоит...
— Уходим! — распорядился он. — Жадность фраера губит...
Они преспокойно закрыли за собой дверь, направились к лифту, но вдруг передумали, одновременно, словно подхлестнутые неведомым импульсом, поднялись вверх на три этажа, охваченные растущим нетерпением — и, оказавшись в уютном уголке за шахтой, стали целоваться, вцепившись друг в друга так, словно завтра должен был наступить конец света с поголовным изничтожением рода человеческого. Вокруг них был словно очерчен магический круг, делавший невидимыми, единственными живыми людьми среди скопища говорящих куколок, не способных ни поймать, ни сопротивляться. Зрячие король и королева в стране слепых, ненароком задевая ногами овеянную видимой только им аурой сумку со многими миллионами, ошалело целовались, чувствуя на губах соленый привкус крови, нетерпеливо возясь с пуговицами и «молниями», торопясь ощутить наготу другого. Они слились в единую плоть так неожиданно и естественно, что в первый миг даже этого не поняли, дыхание смешивалось, превращаясь в хрипящий стон...
...Единственное, что немного отравляло Родиону жизнь, — тот самый белоснежный кошмар. Каждую ночь он оказывался в белой тишине безлюдной комнаты, замкнутый в скорлупу, не позволявшую шевельнуть и пальцем. Краешком глаза улавливались отсветы ядовито-зеленых бликов, мерцавших у самой постели, он пытался кричать, но язык не повиновался. Однажды кошмар настиг его средь бела дня на проспекте Авиаторов, за рулем «Форда». Неуловимо долгий миг казалось, что сквозь солнечный день вокруг вот-вот окончательно проступит комната, и он замрет в параличе, увязнув там навсегда, потеряв и Соню, и деньги, и весь мир. У виска пульсировал упругий шар, пришлось остановиться и выкурить сигарету. Потом это прошло и больше не возвращалось при дневном свете. Да и ночью он притерпелся, отгоняя панические мысли, терпеливо дожидаясь, когда белая комната растает, и он окажется в привычной темноте. Или посреди невероятно яркого цветного сна. В последнее время снились исключительно многоцветные, яркие сны, насыщенные спектрально чистыми красками.
С домом и Ликой уладилось предельно просто: он попросту переселился в «берлогу», прихватив кое-какие вещички. Немного неудобно было перед Зойкой — единственное, что мучило его всерьез, но объяснения он предоставил Лике. Как и улаживание всех формальностей с разводом, написав заявление по всем правилам. Успокоенная всем этим Лика снизошла до того, что полчасика посидела с ним за рюмкой, обсуждая детали и частности вполне цивилизованно. Правда, Родион ее хорошо знал, насколько можно знать женщину, с которой прожил столько лет, — и видел, что в глазах у нее навсегда поселилась нешуточная ненависть, что хамского изнасилования под дулом пистолета Лика ему никогда не простит. Ничего не предпримет, но не простит.
Что его не волновало ничуть. Со старой жизнью было покончено. И напоследок он собирался устроить бывшей женушке и ее любовничку приятный сюрприз. Упаси господи, без убийств и даже без малейшего рукоприкладства — но заломить этот вечер парочка прелюбодеев должна на всю оставшуюся жизнь...
...Впервые Соня оставалась у него ночевать в «берлоге», заявив родителям, что пора провести с будущим мужем настоящую ночь любви без торопливых обжиманий по неприспособленным для этого углам. По ее реляции, родители приняли эту новость со скорбно-философским смирением, налегая лишь на то, чтобы доченька все обдумала и взвесила и по юной ветрености не осталась на бобах. Как признавалась Соня, не будучи в состоянии смеяться открыто, она чуть не описалась от избытка чувств, когда маман, уединившись с ней на кухне, возжелала дать парочку уроков сексуального ликбеза. Слушала Соня, по ее подсчетам, секунд двадцать, больше не вытерпела, а потом, с невинным выражением лица обрисовав мамаше позицию номер сорок семь из некоей французской книжки, преспокойно ушла, пока родительница пыталась вернуть в нормальное положение нижнюю челюсть.
Естественно, Родион возжелал увидеть позицию сорок семь в натуре. Увы, от практических занятий пришлось пока что отказаться. К очередной разбойничьей оргии любовники подготовились всерьез, живописно расположив только что взятые сто пятьдесят миллионов и дюжину шампанского вокруг ковра, а в ванной поместив натуральное французское белье, купленное по дороге. Однако на пути к празднику души и тела досадным препятствием оказались те четыре жестянки из-под индийского чая, содержавшие что угодно, только не чай...
Все четыре были набиты розовой массой, напоминавшей по цвету зефир «Клюковка» шантарского производства, а по консистенции — рахат-лукум местного же изготовления. Масса эта, старательно упакованная в полиэтилен, озадачила не на шутку. Даже привольные мысли отодвинулись на второй план.
Решено было исследовать обстоятельно и вдумчиво. Родион, как мужчина, должен был обеспечить техническую сторону дела, что он в момент и проделал, притащив из кухни самую разнообразную утварь.
Для начала массу долго старательно протыкали пикой для льда, установив, что никаких посторонних вложений там не содержится. Подцепив немного на кончик чайной ложечки, понюхали, но аналогий запаху в прошлом жизненном опыте не вспомнили. Подожгли. Хоть и плохо, но кое-как сгорело — запах опять-таки казался незнакомым. Попробовать на язык так и не хватило храбрости, как ни подбадривали друг друга.
Решительно не зная, что бы учинить еще, попробовали развести щепотку в воде. Растворилась. На этом зуд экспериментаторства как-то приутих — за отсутствием свежих идей.
— А вдруг это яд? — спохватилась Соня.
— А как проверить? Там в подъезде кошка чья-то сидит, можно накормить...
— Кто ее знает, — задумчиво сказала Соня. — Вдруг она не сразу помрет? Или на нее это подействует как-то иначе?
— Действительно...
Соня вдруг запоздало испугалась:
— Слушай, а если это что-то радиоактивное? Ему тоже стало не по себе, отодвинулся от раскрытой банки. Но тут же опомнился:
— Не похоже что-то. Впрочем, проверить не мешает...
Вадик Самсонов, жуир и плейбой, тем не менее был толковым инженером. И держал дома кучу всевозможных импортных штучек. Отыскался и дозиметр. Судя по его показаниям — а в его исправности Родион не сомневался, — никакой радиаци розовая масса не испускала. Фон был самым обычнам для Шантарска, стоявшего вместе с прилегающими деревнями на пластах урановой руды — японцы умерли бы от шока, но коренные горожане не видели ничего пугающего...
— Отпадает, — сказал Родион.
— Может, редкоземы? — с отчаяния предположила Соня. — Сейчас ведь торгуют таким, что и представить раньше было невозможно. Мне даже красную ртуть в пузырьке показывали. Зашел один обормот в офис и предложил партию, показал этот самый сосуд. Тамошние бизнесмены в окна попрыгали, благо дело было летом, на первом этаже...
— Нет никакой красной ртути, — сказал Родион. — Как инженер говорю.
— Но ведь торгуют?
— Если чем-то торгуют, еще не обязательно, чтобы оно в природе существовало, — философски заключил Родион. — Акции МММ взять...
— А все же? Есть цезий, ниобий и что-то там еще...
— Это не металл, — сказал Родион. — Видывал я редкоземы, хоть и не все. Никак не металл.
Они переглянулись, и Соня сделала вывод с таким видом, словно хотела бесповоротно завершить прения:
— В таком случае, остается одна-единственная гипотеза. Наркотик.
— На анашу не похоже.
— А ты ее видел, Клайд?
— Видел, — сказал он. — В институте малость баловались. Тогда далеко было до нынешнего размаха, но все же...
— Анашу я тоже видела, — сказала Соня. — Это не анаша, не опиум, не марихуана. Кокаин белый. Героина видеть не доводилось, но знающие люди говорят, он тоже белый... А впрочем, сейчас развелось столько синтетиков... Знаешь что? Если это наркотик, его ведь можно удачно толкнуть.
— Кому? — пожал он плечами. — На улицу же не пойдешь...
— Можно потолковать с Виталиком.
— А, тот... Он что, причастен?
— Ну, «причастен» — то чересчур пышное определение, — — сказала Соня. — Иногда проходит по краешку... Если это что-то дорогое, за хороший процент возьмется.
— А не получится ли с ним, как с твоим Витьком? — помрачнел на миг Родион.
— К Витьку мы, идиоты, потащили весь товар оптом. Возьмем образец в спичечной коробочке. И попросим консультацию, наврем что-нибудь убедительное — будто не мы продаем, а нам продают. Виталик поумнее Витька, на рожон не полезет — и, что важнее, не хватит у него возможностей, чтобы на нас наехать всерьез... Попробуем?
— Попробуем, — подумав, согласился Родион. — Не выбрасывать же? В особенности если денег стоит...
И сам кинулся к шкафу, как наиболее удобному месту для хранения клада. Азарт взбаламучивал кровь. Он работал руками, как клешнями снегособирателя. На пол вылетела обувь, тяжелый пиджак сорвался с вешалки, упал на голову, Родион, чертыхнувшись, отбросил его за спину. И провозгласил:
— Есть!
Поднялся с корточек, держа на вытянутой руке черную сумку довольно скромных размеров. Старательно продемонстрировав ее напарнице — она нетерпеливо подпрыгнула, махая сжатыми кулачками, — расстегнул «молнию».
Соня полезла туда обеими руками, ребенок, ожидающий гостинчика «от зайки». Показала Родиону несколько пачек в банковских бандеролях — напрягая взор, он различил в полумраке четко гравированные изображения колесничего с голым фаллосом, по чьему-то неисповедимому решению призванному украшать сотенные бумажки. Должно быть, символизировал любимую поговорку власть предержащих: «А имели мы вас всех...»
Мешая друг другу, они копались в сумке. Пачки десяток, полтинников... Десяток больше всего. Под купюрами обнаружились четыре жестяных коробки индийского чая. Родион подкинул одну на ладони — легкая, словно и в самом деле набита чаем или чем-то ненамного тяжелее чая.
— Ладно, потом разберемся, — сказал он, бросая банку обратно. — Для чего-то же они там лежат... В темпе!
Они буквально бегали по квартире, озираясь, — с первого взгляда видно было, что сумка оказалась единственной. Других не видно, в крохотном жилище все, как на ладони, если и есть тайники, с ходу не отыщешь, значит, и связываться не стоит...
— Уходим! — распорядился он. — Жадность фраера губит...
Они преспокойно закрыли за собой дверь, направились к лифту, но вдруг передумали, одновременно, словно подхлестнутые неведомым импульсом, поднялись вверх на три этажа, охваченные растущим нетерпением — и, оказавшись в уютном уголке за шахтой, стали целоваться, вцепившись друг в друга так, словно завтра должен был наступить конец света с поголовным изничтожением рода человеческого. Вокруг них был словно очерчен магический круг, делавший невидимыми, единственными живыми людьми среди скопища говорящих куколок, не способных ни поймать, ни сопротивляться. Зрячие король и королева в стране слепых, ненароком задевая ногами овеянную видимой только им аурой сумку со многими миллионами, ошалело целовались, чувствуя на губах соленый привкус крови, нетерпеливо возясь с пуговицами и «молниями», торопясь ощутить наготу другого. Они слились в единую плоть так неожиданно и естественно, что в первый миг даже этого не поняли, дыхание смешивалось, превращаясь в хрипящий стон...
...Единственное, что немного отравляло Родиону жизнь, — тот самый белоснежный кошмар. Каждую ночь он оказывался в белой тишине безлюдной комнаты, замкнутый в скорлупу, не позволявшую шевельнуть и пальцем. Краешком глаза улавливались отсветы ядовито-зеленых бликов, мерцавших у самой постели, он пытался кричать, но язык не повиновался. Однажды кошмар настиг его средь бела дня на проспекте Авиаторов, за рулем «Форда». Неуловимо долгий миг казалось, что сквозь солнечный день вокруг вот-вот окончательно проступит комната, и он замрет в параличе, увязнув там навсегда, потеряв и Соню, и деньги, и весь мир. У виска пульсировал упругий шар, пришлось остановиться и выкурить сигарету. Потом это прошло и больше не возвращалось при дневном свете. Да и ночью он притерпелся, отгоняя панические мысли, терпеливо дожидаясь, когда белая комната растает, и он окажется в привычной темноте. Или посреди невероятно яркого цветного сна. В последнее время снились исключительно многоцветные, яркие сны, насыщенные спектрально чистыми красками.
С домом и Ликой уладилось предельно просто: он попросту переселился в «берлогу», прихватив кое-какие вещички. Немного неудобно было перед Зойкой — единственное, что мучило его всерьез, но объяснения он предоставил Лике. Как и улаживание всех формальностей с разводом, написав заявление по всем правилам. Успокоенная всем этим Лика снизошла до того, что полчасика посидела с ним за рюмкой, обсуждая детали и частности вполне цивилизованно. Правда, Родион ее хорошо знал, насколько можно знать женщину, с которой прожил столько лет, — и видел, что в глазах у нее навсегда поселилась нешуточная ненависть, что хамского изнасилования под дулом пистолета Лика ему никогда не простит. Ничего не предпримет, но не простит.
Что его не волновало ничуть. Со старой жизнью было покончено. И напоследок он собирался устроить бывшей женушке и ее любовничку приятный сюрприз. Упаси господи, без убийств и даже без малейшего рукоприкладства — но заломить этот вечер парочка прелюбодеев должна на всю оставшуюся жизнь...
...Впервые Соня оставалась у него ночевать в «берлоге», заявив родителям, что пора провести с будущим мужем настоящую ночь любви без торопливых обжиманий по неприспособленным для этого углам. По ее реляции, родители приняли эту новость со скорбно-философским смирением, налегая лишь на то, чтобы доченька все обдумала и взвесила и по юной ветрености не осталась на бобах. Как признавалась Соня, не будучи в состоянии смеяться открыто, она чуть не описалась от избытка чувств, когда маман, уединившись с ней на кухне, возжелала дать парочку уроков сексуального ликбеза. Слушала Соня, по ее подсчетам, секунд двадцать, больше не вытерпела, а потом, с невинным выражением лица обрисовав мамаше позицию номер сорок семь из некоей французской книжки, преспокойно ушла, пока родительница пыталась вернуть в нормальное положение нижнюю челюсть.
Естественно, Родион возжелал увидеть позицию сорок семь в натуре. Увы, от практических занятий пришлось пока что отказаться. К очередной разбойничьей оргии любовники подготовились всерьез, живописно расположив только что взятые сто пятьдесят миллионов и дюжину шампанского вокруг ковра, а в ванной поместив натуральное французское белье, купленное по дороге. Однако на пути к празднику души и тела досадным препятствием оказались те четыре жестянки из-под индийского чая, содержавшие что угодно, только не чай...
Все четыре были набиты розовой массой, напоминавшей по цвету зефир «Клюковка» шантарского производства, а по консистенции — рахат-лукум местного же изготовления. Масса эта, старательно упакованная в полиэтилен, озадачила не на шутку. Даже привольные мысли отодвинулись на второй план.
Решено было исследовать обстоятельно и вдумчиво. Родион, как мужчина, должен был обеспечить техническую сторону дела, что он в момент и проделал, притащив из кухни самую разнообразную утварь.
Для начала массу долго старательно протыкали пикой для льда, установив, что никаких посторонних вложений там не содержится. Подцепив немного на кончик чайной ложечки, понюхали, но аналогий запаху в прошлом жизненном опыте не вспомнили. Подожгли. Хоть и плохо, но кое-как сгорело — запах опять-таки казался незнакомым. Попробовать на язык так и не хватило храбрости, как ни подбадривали друг друга.
Решительно не зная, что бы учинить еще, попробовали развести щепотку в воде. Растворилась. На этом зуд экспериментаторства как-то приутих — за отсутствием свежих идей.
— А вдруг это яд? — спохватилась Соня.
— А как проверить? Там в подъезде кошка чья-то сидит, можно накормить...
— Кто ее знает, — задумчиво сказала Соня. — Вдруг она не сразу помрет? Или на нее это подействует как-то иначе?
— Действительно...
Соня вдруг запоздало испугалась:
— Слушай, а если это что-то радиоактивное? Ему тоже стало не по себе, отодвинулся от раскрытой банки. Но тут же опомнился:
— Не похоже что-то. Впрочем, проверить не мешает...
Вадик Самсонов, жуир и плейбой, тем не менее был толковым инженером. И держал дома кучу всевозможных импортных штучек. Отыскался и дозиметр. Судя по его показаниям — а в его исправности Родион не сомневался, — никакой радиаци розовая масса не испускала. Фон был самым обычнам для Шантарска, стоявшего вместе с прилегающими деревнями на пластах урановой руды — японцы умерли бы от шока, но коренные горожане не видели ничего пугающего...
— Отпадает, — сказал Родион.
— Может, редкоземы? — с отчаяния предположила Соня. — Сейчас ведь торгуют таким, что и представить раньше было невозможно. Мне даже красную ртуть в пузырьке показывали. Зашел один обормот в офис и предложил партию, показал этот самый сосуд. Тамошние бизнесмены в окна попрыгали, благо дело было летом, на первом этаже...
— Нет никакой красной ртути, — сказал Родион. — Как инженер говорю.
— Но ведь торгуют?
— Если чем-то торгуют, еще не обязательно, чтобы оно в природе существовало, — философски заключил Родион. — Акции МММ взять...
— А все же? Есть цезий, ниобий и что-то там еще...
— Это не металл, — сказал Родион. — Видывал я редкоземы, хоть и не все. Никак не металл.
Они переглянулись, и Соня сделала вывод с таким видом, словно хотела бесповоротно завершить прения:
— В таком случае, остается одна-единственная гипотеза. Наркотик.
— На анашу не похоже.
— А ты ее видел, Клайд?
— Видел, — сказал он. — В институте малость баловались. Тогда далеко было до нынешнего размаха, но все же...
— Анашу я тоже видела, — сказала Соня. — Это не анаша, не опиум, не марихуана. Кокаин белый. Героина видеть не доводилось, но знающие люди говорят, он тоже белый... А впрочем, сейчас развелось столько синтетиков... Знаешь что? Если это наркотик, его ведь можно удачно толкнуть.
— Кому? — пожал он плечами. — На улицу же не пойдешь...
— Можно потолковать с Виталиком.
— А, тот... Он что, причастен?
— Ну, «причастен» — то чересчур пышное определение, — — сказала Соня. — Иногда проходит по краешку... Если это что-то дорогое, за хороший процент возьмется.
— А не получится ли с ним, как с твоим Витьком? — помрачнел на миг Родион.
— К Витьку мы, идиоты, потащили весь товар оптом. Возьмем образец в спичечной коробочке. И попросим консультацию, наврем что-нибудь убедительное — будто не мы продаем, а нам продают. Виталик поумнее Витька, на рожон не полезет — и, что важнее, не хватит у него возможностей, чтобы на нас наехать всерьез... Попробуем?
— Попробуем, — подумав, согласился Родион. — Не выбрасывать же? В особенности если денег стоит...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Коготки в бархате
Родион лишний раз убедился, что история человечества сводится к неустанной борьбе меж теми, кто выдумывает законы и правила, и теми, кто стремится эти законы обходить. Причем вторые с начала времен имели преимущество.
Билеты на поезд они с Соней раздобыли без всякого предъявления паспортов. То есть анкетные данные, конечно, там значились, но не имевшие ничего общего с реальными. А сличения билетов с паспортами удалось избежать предельно просто. И задешево, если сравнить с тем, что новоявленные гангстеры уже натащили в свои закрома...
Потом они доплатили еще — за то, чтобы в их купе никого больше не втискивали. Проводница, ничуть не удивившись, деньги взяла без церемоний, окинула их цинично-понимающим взглядом и заключила:
— Ладно, хоть не педики, а то ехали тут двое... И удалилась, пробурчав что-то насчет чая. Родион задвинул дверь, сунул в ящик фальшивый багаж — приличный на вид чемодан, содержавший парочку кирпичей в куче газет.
— Порядок, — сказала Соня, раскинувшись на постели. — Я видела, как он садился. Один. Охраны что-то незаметно.
Родион запер дверь, приоткрыл окно, и оба безмятежно задымили. Вечерело. Бело-лиловые фонари вдоль перрона засияли резче. Динамик захрипел что-то насчет того, чтобы провожающие не забыли у себя бумажники отъезжающих. Фирменный поезд «Шантара» готовился к четырехдневному странствию через всю страну — до белокаменной-первопрестольной.
Родион не без удовольствия поиграл с изящным электрошокером с соответствующим названием «Скорпион». При каждом нажатии клавиши исправно проскакивала синеватая молния, жутковато потрескивающая.
Соня отодвинулась:
— Держи подальше...
Родион из озорства ткнул в ее сторону жуткой игрушкой, сняв палец с клавиши. Боевая подруга, отчаянно взвизгнув, шарахнулась в угол меж стенкой и столиком. Поезд дернулся, под ногами залязгало.
— Поехали... — сказал он облегченно. Спрятал шокер и опустил окно еще ниже. — Вполне может быть, что поедем строго по расписанию, такое и сегодня с поездами случается... Сколько там у нас?
Соня вытащила бумажку, заглянула в нее:
— Если по расписанию — час пятьдесят пять. Потом, естественно, Аннинск. Знаешь, я уже в Аннинске как-то успела освоиться...
— Приятный городишко, — кивнул он задумчиво. Предстоящая операция была, пожалуй, самой сложной из всего, что они уже свершили или готовились свершить. Вообще-то, она была последней в списке — жадность фраера губит, не стоит увлекаться, — и у Родиона осталось стойкое впечатление, что судьба-индейка под занавес решила подбросить им самую головоломную задачку. Чтоб служба медом не казалась...
Чисто технически все выглядело незамысловато. В один вагон сел индивидуум, отягощенный сумкой с деньгами, в другой — двое, задумавшие на эти денежки наложить лапу. Перед самым Аннинском их тропки должны были пересечься — после чего, по расчетам, гангстерам предстояло сойти в Аннинске, сесть в оставленный на стоянке «Форд» и вернуться в Шантарск. А курьеру, соответственно, продолжать путь на запад в упакованном виде, исключающем всякую возможность подать голос или привлечь к себе внимание иными способами.
Это в теории. А на практике возможны варианты. Скажем, в купе-СВ, где обитает дичь, может оказаться сосед — хотя курьер, несомненно, поступил по их примеру и «зарядил» проводницу, поганые случайности обожают выскакивать словно из-под земли. Или в одном вагоне с ним все же разместился бдящий телохранитель. Или кто-то по закону подлости перепутает двери, вломится в самый разгар трудов неправедных по упаковке курьера...
Соня извлекла из сумки розовый халатик, держа на вытянутых руках, обозрела. Подняла глаза на Родиона.
— Шарман, — кивнул он. — Не зря такае денежки отвалили. Тут у любого пуговицы с брюк полетят... Э нет, ты такие позы не принимай, а то отвлечемся не по делу...
— Я тренируюсь.
— Успеешь еще потренироваться...
— Волнуешься?
— Ага, — сказал он. — В таких условиях мы еще не работали. Вообще-то, грубо прикидывая, вожделенные сто тысяч зеленых у нас уже есть, даже чуть побольше...
— Но ведь нельзя упускать такого фазана?
— Нельзя, — согласился он. — Ну, пойду на разведку...
Вышел из купе, свернул направо, в сторону вагона СВ. Можно было купить билеты и туда, но лучше не светиться до времени. Впервые им приходилось ожидать начала акции на людях, при ярком свете, при уйме свидетелей, способных впоследствии что-то запомнить и дать показания. Очередной парик, правда, сделал Соню брюнеткой, а он использовал остатки Ирининого подарка. Было что-то символическое в том, что краски, вкладышей и аэрозоля-перчаток осталось на один-единственный раз, последний, — но все равно, черт. бы побрал милицию с их фотороботами и чем-то еще, неизвестным...
Открыл дверь и не спеша двинулся по красной дорожке, лениво заглядывая в распахнутые двери купе...
Он все-таки стал настоящим гангстером — не запаниковал, не сбился с шага, добрался до вагона-ресторана, купил там совершенно ненужную им бутылку якобы молдавского коньяка. Обратно шел гораздо быстрее — но человек, спешащий куда-то с неоткупоренной бутылкой, вызывает у окружающих не подозрения, а полное понимание, а то и зависть...
Войдя в купе, с грохотом задвинул дверь, плюхнулся рядом с девушкой. Пальцы с сигаретой слегка подрагивали.
— Ты что, привидение увидел? — спросила Соня озабоченно.
— Хуже, — сказал он тихо. — Седьмое купе?
— Ага.
— Высокий, светловолосый, в черных джинсах и клетчатой рубашке? Точнее, это не клетки, а решеточки, синие, черные и такие словно бы бордовые, а сама рубашка — светло-синяя?
— Он.
— Поздравляю, Бонни, — сказал Родион с кривой усмешкой. — Нужно сматываться. Это мент.
— Шутишь?
— Ничего подобного, — резко сказал он. — Дней десять назад в городе грабанули обменный пункт — и этот самый красавец совместно с мусорком в форме меня останавливали, чтобы довез до УВД. Везли пистолет на экспертизу — или как там это у них зовется. И ошибиться я не мог. Хорошо запомнил, очень уж нестандартная была ситуация. Это тот самый, мент.
— Родик... — после долгого молчания сказала Соня. — Тысячу раз извини... Ты, часом, труса не спраздновал?
Он даже не обиделся, преисполненный серьезности минуты. Не глядя на нее, сказал почти шепотом:
— Сонька, я не испугался завалить крутого фирмача за полсотни тонн баксов... Это мент, тот самый. Даже одежду не сменил — видимо, небогатый у него гардероб.
Услышав про заказное убийство. Соня ничуточки не изменилась в лице. Просто-напросто нахмурила бровки, что-то сопоставляя, ухмыльнулась:
— Ага, вот насчет чего я тебе алиби обеспечивала... Мог бы и раньше сказать. Ничего, фирмачей столько, что отстрелять парочку можно без всякого ущерба для цивилизации... Родик, тогда поставим вопрос иначе: ты ошибиться не мог?
— Впервые в жизни вез сыскаря из угрозыска, — сказал Родион. — И потому запомнил накрепко. И второго тоже. Он самый.
— Та-ак... Похоже, накрылась наша черешня?
— Удивительно точно сформулировано, — ответил он мрачно.
...До самого Аннинска они просидели в купе, скупо перебрасываясь словами, нещадно дымя и прислушиваясь к каждому звуку в коридоре. Едва поезд остановился, подхватили сумку и быстренько вышли, оставив чемодан в купе, — жалеть было особенно нечего. Погода немного испортилась, сеялся реденький дождик. Подняв воротники курток, вышли с вокзала, не привлекая ничьего внимания.
— Вроде бы не следят, — тихо сказала Соня, когда они свернули налево, в узкую улочку, застроенную с одной стороны кирпичными пятиэтажками, а с другой — добротными частными домами.
— Ага, — согласился он, пытаясь оглянуться незаметно. — Все чисто.
— Нет, но информация у меня была точная... Мне его обрисовали предельно четко и заверили, что это «черный фельдъегерь»... Может, он подрабатывает? С их убогой зарплатишкой за что угодно схватишься...
— Может, — сказал Родион. — Все равно не стоило. В коридоре и в тамбуре я ничего подозрительного не заметил, но народ там стоял, может, это и была его подстраховка...
— Думаешь, на нас засаду ставили?
— Ну почему обязательно на нас? На абстрактных охотничков за чужими сумками, хоть и «левыми» денежками... Вполне может оказаться, специально его внедрили в ваши... круги.
— Не раз бывало, — кивнула Соня серьезно. — Стукачей и подсадок там вертится немеряно, люди горели, как сухая солома...
Она остановилась под мелким дождиком. Явственно передернулась:
— Значит, у нас были все шансы напороться...
— Ага. На комитет по встрече. Пошли.
— Родик, а ведь это судьба знак подала, — сказала она тихо, крепко держа его под руку. — Знак с небес, чтобы завязывали, пока не поздно... В бога я не особенно верю, но что до примет, судьбы и знамений... Завязываем, а?
— Завязываем. Хватит, все деньги все равно не сгребешь... И так выполнили программу. Там даже не сто тысяч, побольше...
— Подожди, Родик, — спросила она заботливым тоном хозяйственной супруги. — А твои полсотни тысяч?
— Мне их еще получить предстоит.
— Ты что, работал без аванса? Родион чуть смущенно пожал плечами:
— Дал промашку по неопытности. Ничего, завтра как раз встречаюсь с клиентом. Если он меня не подставил до сих пор, заплатит все до копеечки, ручаюсь...
...Наедине с собой Родион мог признаться без ущерба для репутации Робин Гуда, что до сих пор испытывает легкую оторопь. Подступившую полтора часа назад, когда развернул газету с репортажем об убийстве Вершина.
До самого последнего времени он полагал, что завалил не более чем кабана. Оказалось — мамонта. С Ириной он ни разу не заговаривал о размахе и масштабах бизнеса ее непутевого муженька и считал, что имеет дело с рядовой, в общем-то, фигурой — обладание офисом и «Мерседесом» сегодня еще ни о чем не говорит и не служит автоматически признаком определенного статуса, в пиратские времена становления капитализма самый неожиданный народ в одночасье обрастает дорогими игрушками, сплошь и рядом теряя их столь же молниеносно. Он решил, что за «хозяйством Вершина» скрывается еще один торговый дом, которых в Шантарске немеряно, очередная фирмочка, рядовая строка из длинного списка...
И узнал из газет, что это миллионер — долларовый. Судя по скупым обмолвкам репортеров (полагавших, очевидно, что все и так должны знать подноготную героев капиталистического труда), одним миллионом дело не ограничивалось. Строительные фирмы, доля в нескольких заводах и акционерных обществах, что-то еще — одним словом, крохотная империя из тех, чьих владельцев принято почтительно именовать «капитанами бизнеса».
Если уж совсем откровенно, знай он все это раньше, мог и поддаться колебаниям — с неясным исходом. Чересчур уж крупна была глыба. Родион и подумать не мог, вспомнив самую обычную квартиру в обычном доме, отсутствие охраны...
А впрочем, сокрушаться поздно. Все хорошо, что хорошо кончается. Милицейские чины, как и в случае с Киреевым, хором пели исполненные казенного оптимизма арии, заверяя приложить все силы, но бравшие у них интервью репортеры сопровождали эти мажорные песни не в пример более пессимистическими комментариями, приводя в качестве печального примера несколько недавних нашумевших убийств, по которым так и не получено ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего результат...
Он сидел в той самой комнате, где впервые зашел разговор о том, что неплохо было бы помочь Вершину переселиться на тот свет. Ирина задерживалась. Теперь Родион смотрел на все происшедшее, начиная ее лучше понимать: она спасала от начавшего сдавать муженька не просто процветающее предприятие, а империю. Это поневоле придавало случившемуся некий отсвет величия, что ли. Есть разница меж женушкой слесаря, стукнувшей мужа по голове утюгом за последнюю пропитую тысячу, и королевой, смертью державного супруга спасающей целое государство. Соответственно, и сам Родион из заурядного убивца превращался в историческую фигуру наподобие Босвела[5] или Алексея Орлова.
Эта мысль только что пришла ему в голову и крайне понравилась, что греха таить...
Ирина вошла неожиданно, бесшумно распахнув дверь. При всякой их встрече она волшебным образом менялась, так что Родиону всегда приходилось делать над собой некоторое усилие, чтобы узнать заново столь неожиданно ворвавшуюся в его жизнь красавицу. Короткое черное платье, обнажавшее чудесные покатые плечи, с равным успехом могло сойти и за траурный наряд, и за изыск моды. Прическа новая, незнакомая, на шее тоненькая золотая цепочка — и больше никаких драгоценностей. Так и пристало выглядеть королеве, когда супруг еще не опущен в могилу...
На миг ему стало неловко — как говорить и как держаться? Ирина, разрешив сомнения, подошла как ни в чем не бывало, легонько чмокнула в щеку и опустилась в кресло. И словно бы сняла предназначавшуюся для оставшихся за дверью маску — огромные синие глаза светились прежним лукавством и волей.
— Хоть бы пожалел бедную вдову, убивец... — сказала она со знакомой ослепительной улыбкой. — Нет-нет, я не это имела в виду... — она отстранила жестом приподнявшегося было Родиона. — Я про... незапланированные фигуры, снятые с доски.
— А что мне оставалось делать? — пожал он плечами. — Этот черт вдруг кинулся в кабинет, когда я выходил...
— Да нет, все правильно. Ты просто молодец. Но вот каково мне было охать и проливать слезу над тремя? Да еще пенсии родственникам платить придется, жестом доброй воли... Что ты морщишься? Я чудовище?
— Да я сам не лучше.
— Значит, обойдемся без интеллигентских самокопаний, идет? Кинулся в кабинет... Ну конечно, чутье у него было волчье. Все к лучшему в этом лучшем из миров — теперь поставлю своего человека на освободившееся место... Мы можем друг друга поздравить, Родик. Я наконец-то обрела полный душевный покой, а ты — полную безнаказанность. Информация у меня точная — ни одна живая душа на тебя не обратила внимания. Какая-то дуреха видела — но помнит лишь, что мимо нее прошел мужчина. Ни цвета волос, ни роста, ни возраста... Интересно, каково чувствовать себя удачливым киллером?
— А каково — хозяйкой империи?
— Ты преувеличиваешь, Родик... — Она опустила длинные ресницы, но видно было, что реплика ей приятна. — И потом, прежде чем стану полновластной хозяйкой, много воды утечет. Такие дела просто не делаются, не пивной ларек принимаешь... — Она скрестила великолепные ноги, изящно прикурила длинную коричневую сигарету. — Бог мой, а это что?
Он с солидным видом пожал плечами:
— Примитивная глушилка. Не из самых дорогих.
— Родик, ты прелесть... — Она открыла сумочку и одемонстрировала такую же черную коробочку с рубиново светившимся глазком. — Ты, надеюсь, не моего потайного магнитфона опасаешься?
— Конечно, нет, — сказал он искренне. — Друг на друга нам писать было бы глупо. Просто после истории с блудной супругой я здешним стенам не особенно доверяю.
Билеты на поезд они с Соней раздобыли без всякого предъявления паспортов. То есть анкетные данные, конечно, там значились, но не имевшие ничего общего с реальными. А сличения билетов с паспортами удалось избежать предельно просто. И задешево, если сравнить с тем, что новоявленные гангстеры уже натащили в свои закрома...
Потом они доплатили еще — за то, чтобы в их купе никого больше не втискивали. Проводница, ничуть не удивившись, деньги взяла без церемоний, окинула их цинично-понимающим взглядом и заключила:
— Ладно, хоть не педики, а то ехали тут двое... И удалилась, пробурчав что-то насчет чая. Родион задвинул дверь, сунул в ящик фальшивый багаж — приличный на вид чемодан, содержавший парочку кирпичей в куче газет.
— Порядок, — сказала Соня, раскинувшись на постели. — Я видела, как он садился. Один. Охраны что-то незаметно.
Родион запер дверь, приоткрыл окно, и оба безмятежно задымили. Вечерело. Бело-лиловые фонари вдоль перрона засияли резче. Динамик захрипел что-то насчет того, чтобы провожающие не забыли у себя бумажники отъезжающих. Фирменный поезд «Шантара» готовился к четырехдневному странствию через всю страну — до белокаменной-первопрестольной.
Родион не без удовольствия поиграл с изящным электрошокером с соответствующим названием «Скорпион». При каждом нажатии клавиши исправно проскакивала синеватая молния, жутковато потрескивающая.
Соня отодвинулась:
— Держи подальше...
Родион из озорства ткнул в ее сторону жуткой игрушкой, сняв палец с клавиши. Боевая подруга, отчаянно взвизгнув, шарахнулась в угол меж стенкой и столиком. Поезд дернулся, под ногами залязгало.
— Поехали... — сказал он облегченно. Спрятал шокер и опустил окно еще ниже. — Вполне может быть, что поедем строго по расписанию, такое и сегодня с поездами случается... Сколько там у нас?
Соня вытащила бумажку, заглянула в нее:
— Если по расписанию — час пятьдесят пять. Потом, естественно, Аннинск. Знаешь, я уже в Аннинске как-то успела освоиться...
— Приятный городишко, — кивнул он задумчиво. Предстоящая операция была, пожалуй, самой сложной из всего, что они уже свершили или готовились свершить. Вообще-то, она была последней в списке — жадность фраера губит, не стоит увлекаться, — и у Родиона осталось стойкое впечатление, что судьба-индейка под занавес решила подбросить им самую головоломную задачку. Чтоб служба медом не казалась...
Чисто технически все выглядело незамысловато. В один вагон сел индивидуум, отягощенный сумкой с деньгами, в другой — двое, задумавшие на эти денежки наложить лапу. Перед самым Аннинском их тропки должны были пересечься — после чего, по расчетам, гангстерам предстояло сойти в Аннинске, сесть в оставленный на стоянке «Форд» и вернуться в Шантарск. А курьеру, соответственно, продолжать путь на запад в упакованном виде, исключающем всякую возможность подать голос или привлечь к себе внимание иными способами.
Это в теории. А на практике возможны варианты. Скажем, в купе-СВ, где обитает дичь, может оказаться сосед — хотя курьер, несомненно, поступил по их примеру и «зарядил» проводницу, поганые случайности обожают выскакивать словно из-под земли. Или в одном вагоне с ним все же разместился бдящий телохранитель. Или кто-то по закону подлости перепутает двери, вломится в самый разгар трудов неправедных по упаковке курьера...
Соня извлекла из сумки розовый халатик, держа на вытянутых руках, обозрела. Подняла глаза на Родиона.
— Шарман, — кивнул он. — Не зря такае денежки отвалили. Тут у любого пуговицы с брюк полетят... Э нет, ты такие позы не принимай, а то отвлечемся не по делу...
— Я тренируюсь.
— Успеешь еще потренироваться...
— Волнуешься?
— Ага, — сказал он. — В таких условиях мы еще не работали. Вообще-то, грубо прикидывая, вожделенные сто тысяч зеленых у нас уже есть, даже чуть побольше...
— Но ведь нельзя упускать такого фазана?
— Нельзя, — согласился он. — Ну, пойду на разведку...
Вышел из купе, свернул направо, в сторону вагона СВ. Можно было купить билеты и туда, но лучше не светиться до времени. Впервые им приходилось ожидать начала акции на людях, при ярком свете, при уйме свидетелей, способных впоследствии что-то запомнить и дать показания. Очередной парик, правда, сделал Соню брюнеткой, а он использовал остатки Ирининого подарка. Было что-то символическое в том, что краски, вкладышей и аэрозоля-перчаток осталось на один-единственный раз, последний, — но все равно, черт. бы побрал милицию с их фотороботами и чем-то еще, неизвестным...
Открыл дверь и не спеша двинулся по красной дорожке, лениво заглядывая в распахнутые двери купе...
Он все-таки стал настоящим гангстером — не запаниковал, не сбился с шага, добрался до вагона-ресторана, купил там совершенно ненужную им бутылку якобы молдавского коньяка. Обратно шел гораздо быстрее — но человек, спешащий куда-то с неоткупоренной бутылкой, вызывает у окружающих не подозрения, а полное понимание, а то и зависть...
Войдя в купе, с грохотом задвинул дверь, плюхнулся рядом с девушкой. Пальцы с сигаретой слегка подрагивали.
— Ты что, привидение увидел? — спросила Соня озабоченно.
— Хуже, — сказал он тихо. — Седьмое купе?
— Ага.
— Высокий, светловолосый, в черных джинсах и клетчатой рубашке? Точнее, это не клетки, а решеточки, синие, черные и такие словно бы бордовые, а сама рубашка — светло-синяя?
— Он.
— Поздравляю, Бонни, — сказал Родион с кривой усмешкой. — Нужно сматываться. Это мент.
— Шутишь?
— Ничего подобного, — резко сказал он. — Дней десять назад в городе грабанули обменный пункт — и этот самый красавец совместно с мусорком в форме меня останавливали, чтобы довез до УВД. Везли пистолет на экспертизу — или как там это у них зовется. И ошибиться я не мог. Хорошо запомнил, очень уж нестандартная была ситуация. Это тот самый, мент.
— Родик... — после долгого молчания сказала Соня. — Тысячу раз извини... Ты, часом, труса не спраздновал?
Он даже не обиделся, преисполненный серьезности минуты. Не глядя на нее, сказал почти шепотом:
— Сонька, я не испугался завалить крутого фирмача за полсотни тонн баксов... Это мент, тот самый. Даже одежду не сменил — видимо, небогатый у него гардероб.
Услышав про заказное убийство. Соня ничуточки не изменилась в лице. Просто-напросто нахмурила бровки, что-то сопоставляя, ухмыльнулась:
— Ага, вот насчет чего я тебе алиби обеспечивала... Мог бы и раньше сказать. Ничего, фирмачей столько, что отстрелять парочку можно без всякого ущерба для цивилизации... Родик, тогда поставим вопрос иначе: ты ошибиться не мог?
— Впервые в жизни вез сыскаря из угрозыска, — сказал Родион. — И потому запомнил накрепко. И второго тоже. Он самый.
— Та-ак... Похоже, накрылась наша черешня?
— Удивительно точно сформулировано, — ответил он мрачно.
...До самого Аннинска они просидели в купе, скупо перебрасываясь словами, нещадно дымя и прислушиваясь к каждому звуку в коридоре. Едва поезд остановился, подхватили сумку и быстренько вышли, оставив чемодан в купе, — жалеть было особенно нечего. Погода немного испортилась, сеялся реденький дождик. Подняв воротники курток, вышли с вокзала, не привлекая ничьего внимания.
— Вроде бы не следят, — тихо сказала Соня, когда они свернули налево, в узкую улочку, застроенную с одной стороны кирпичными пятиэтажками, а с другой — добротными частными домами.
— Ага, — согласился он, пытаясь оглянуться незаметно. — Все чисто.
— Нет, но информация у меня была точная... Мне его обрисовали предельно четко и заверили, что это «черный фельдъегерь»... Может, он подрабатывает? С их убогой зарплатишкой за что угодно схватишься...
— Может, — сказал Родион. — Все равно не стоило. В коридоре и в тамбуре я ничего подозрительного не заметил, но народ там стоял, может, это и была его подстраховка...
— Думаешь, на нас засаду ставили?
— Ну почему обязательно на нас? На абстрактных охотничков за чужими сумками, хоть и «левыми» денежками... Вполне может оказаться, специально его внедрили в ваши... круги.
— Не раз бывало, — кивнула Соня серьезно. — Стукачей и подсадок там вертится немеряно, люди горели, как сухая солома...
Она остановилась под мелким дождиком. Явственно передернулась:
— Значит, у нас были все шансы напороться...
— Ага. На комитет по встрече. Пошли.
— Родик, а ведь это судьба знак подала, — сказала она тихо, крепко держа его под руку. — Знак с небес, чтобы завязывали, пока не поздно... В бога я не особенно верю, но что до примет, судьбы и знамений... Завязываем, а?
— Завязываем. Хватит, все деньги все равно не сгребешь... И так выполнили программу. Там даже не сто тысяч, побольше...
— Подожди, Родик, — спросила она заботливым тоном хозяйственной супруги. — А твои полсотни тысяч?
— Мне их еще получить предстоит.
— Ты что, работал без аванса? Родион чуть смущенно пожал плечами:
— Дал промашку по неопытности. Ничего, завтра как раз встречаюсь с клиентом. Если он меня не подставил до сих пор, заплатит все до копеечки, ручаюсь...
...Наедине с собой Родион мог признаться без ущерба для репутации Робин Гуда, что до сих пор испытывает легкую оторопь. Подступившую полтора часа назад, когда развернул газету с репортажем об убийстве Вершина.
До самого последнего времени он полагал, что завалил не более чем кабана. Оказалось — мамонта. С Ириной он ни разу не заговаривал о размахе и масштабах бизнеса ее непутевого муженька и считал, что имеет дело с рядовой, в общем-то, фигурой — обладание офисом и «Мерседесом» сегодня еще ни о чем не говорит и не служит автоматически признаком определенного статуса, в пиратские времена становления капитализма самый неожиданный народ в одночасье обрастает дорогими игрушками, сплошь и рядом теряя их столь же молниеносно. Он решил, что за «хозяйством Вершина» скрывается еще один торговый дом, которых в Шантарске немеряно, очередная фирмочка, рядовая строка из длинного списка...
И узнал из газет, что это миллионер — долларовый. Судя по скупым обмолвкам репортеров (полагавших, очевидно, что все и так должны знать подноготную героев капиталистического труда), одним миллионом дело не ограничивалось. Строительные фирмы, доля в нескольких заводах и акционерных обществах, что-то еще — одним словом, крохотная империя из тех, чьих владельцев принято почтительно именовать «капитанами бизнеса».
Если уж совсем откровенно, знай он все это раньше, мог и поддаться колебаниям — с неясным исходом. Чересчур уж крупна была глыба. Родион и подумать не мог, вспомнив самую обычную квартиру в обычном доме, отсутствие охраны...
А впрочем, сокрушаться поздно. Все хорошо, что хорошо кончается. Милицейские чины, как и в случае с Киреевым, хором пели исполненные казенного оптимизма арии, заверяя приложить все силы, но бравшие у них интервью репортеры сопровождали эти мажорные песни не в пример более пессимистическими комментариями, приводя в качестве печального примера несколько недавних нашумевших убийств, по которым так и не получено ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего результат...
Он сидел в той самой комнате, где впервые зашел разговор о том, что неплохо было бы помочь Вершину переселиться на тот свет. Ирина задерживалась. Теперь Родион смотрел на все происшедшее, начиная ее лучше понимать: она спасала от начавшего сдавать муженька не просто процветающее предприятие, а империю. Это поневоле придавало случившемуся некий отсвет величия, что ли. Есть разница меж женушкой слесаря, стукнувшей мужа по голове утюгом за последнюю пропитую тысячу, и королевой, смертью державного супруга спасающей целое государство. Соответственно, и сам Родион из заурядного убивца превращался в историческую фигуру наподобие Босвела[5] или Алексея Орлова.
Эта мысль только что пришла ему в голову и крайне понравилась, что греха таить...
Ирина вошла неожиданно, бесшумно распахнув дверь. При всякой их встрече она волшебным образом менялась, так что Родиону всегда приходилось делать над собой некоторое усилие, чтобы узнать заново столь неожиданно ворвавшуюся в его жизнь красавицу. Короткое черное платье, обнажавшее чудесные покатые плечи, с равным успехом могло сойти и за траурный наряд, и за изыск моды. Прическа новая, незнакомая, на шее тоненькая золотая цепочка — и больше никаких драгоценностей. Так и пристало выглядеть королеве, когда супруг еще не опущен в могилу...
На миг ему стало неловко — как говорить и как держаться? Ирина, разрешив сомнения, подошла как ни в чем не бывало, легонько чмокнула в щеку и опустилась в кресло. И словно бы сняла предназначавшуюся для оставшихся за дверью маску — огромные синие глаза светились прежним лукавством и волей.
— Хоть бы пожалел бедную вдову, убивец... — сказала она со знакомой ослепительной улыбкой. — Нет-нет, я не это имела в виду... — она отстранила жестом приподнявшегося было Родиона. — Я про... незапланированные фигуры, снятые с доски.
— А что мне оставалось делать? — пожал он плечами. — Этот черт вдруг кинулся в кабинет, когда я выходил...
— Да нет, все правильно. Ты просто молодец. Но вот каково мне было охать и проливать слезу над тремя? Да еще пенсии родственникам платить придется, жестом доброй воли... Что ты морщишься? Я чудовище?
— Да я сам не лучше.
— Значит, обойдемся без интеллигентских самокопаний, идет? Кинулся в кабинет... Ну конечно, чутье у него было волчье. Все к лучшему в этом лучшем из миров — теперь поставлю своего человека на освободившееся место... Мы можем друг друга поздравить, Родик. Я наконец-то обрела полный душевный покой, а ты — полную безнаказанность. Информация у меня точная — ни одна живая душа на тебя не обратила внимания. Какая-то дуреха видела — но помнит лишь, что мимо нее прошел мужчина. Ни цвета волос, ни роста, ни возраста... Интересно, каково чувствовать себя удачливым киллером?
— А каково — хозяйкой империи?
— Ты преувеличиваешь, Родик... — Она опустила длинные ресницы, но видно было, что реплика ей приятна. — И потом, прежде чем стану полновластной хозяйкой, много воды утечет. Такие дела просто не делаются, не пивной ларек принимаешь... — Она скрестила великолепные ноги, изящно прикурила длинную коричневую сигарету. — Бог мой, а это что?
Он с солидным видом пожал плечами:
— Примитивная глушилка. Не из самых дорогих.
— Родик, ты прелесть... — Она открыла сумочку и одемонстрировала такую же черную коробочку с рубиново светившимся глазком. — Ты, надеюсь, не моего потайного магнитфона опасаешься?
— Конечно, нет, — сказал он искренне. — Друг на друга нам писать было бы глупо. Просто после истории с блудной супругой я здешним стенам не особенно доверяю.