Бушков Александр Александрович. Стервятник

   Родион кивнул.
   — Зажить мирным рантье? Что ж, каждому свое... — он слегка повысил голос. — Снимите браслеты и всей троицей посидите на кухне. Хозяйские продукты из холодильника не таскать, на стенах матерные слова не писать.
   — Босс... — негодующе пробормотал один из амбалов. — Что вы, в натуре...
   — Я сегодня в игривом настроении, друг мой, — жестко улыбнулся седой. — Шутю... Марш на кухню! Кирочка, проследи...
   Вся троица торопливо ринулась к выходу, возникло даже легкое столпотворение в дверях. Вынув освобожденные руки из-за спины, Родион потер запястья.
   — Надеюсь, вы не будете устраивать дурацких штучек с тигриными прыжками через всю комнату? — усмехнулся седой, отделенный от Родиона двуспальной кроватью.
   — Не буду, — мрачно сказал Родион. Вновь поморщился.
   — Больно? — заботливо спросил седой. — Может, сначала позвать Кирочку на предмет легонького минета? Ну, как хотите. — Он широко улыбнулся, но в глазах по-прежнему стоял неприятный холод. — Вы счастливчик, Родион Петрович. И не принимайте близко к сердцу Кирочкины забавы с батарейкой — право же, это было нечто вроде общественного порицания, предусмотренного иными статьями старого уголовного кодекса... После прегрешений, подобных вашему, люди чувствуют себя заново родившимися счастливцами, если им удается вырваться голыми и босыми, но с целыми конечностями, не потерявшими в количестве... Такие уж игры. Открою вам секрет: жестокость и кровь большей частью проистекают не из пристрастия к садизму, а из жизненной необходимости поддерживать свое реноме в глазах окружающих, ждущих только момента, чтобы лягнуть ослабевшего... Впрочем, об этом за все время существования человечества написано столько, что интеллигентный человек вроде вас должен иметь кое-какое представление о боге и установлениях теневой стороны улицы... Вы уж простите, что пришлось так негуманно поступить с вашей девочкой. По зрелом размышлении сами поймете, что иного выхода не было. Понимаете ли, она выложила все без малейшего, поверьте, физического воздействия. Ей даже не показывали ножиков или утюгов — ну кто из серьезных людей таскает с собой утюги и ножики? Поверьте человеку опытному: такие люди представляют источник повышенной опасности. С той же откровенностью начинают петь арии еще на пороге следовательских кабинетов... Вам это надо? Таких девочек, Родион Петрович, не счесть на каждом углу... — Он улыбнулся, точнее, показал зубы. — Поскольку на вашем лице не читается особых эмоций, рискну предположить, что в глубине души вы признаете мою правоту...
   — Что вам нужно?
   — Не спешите. В кои веки случилось поговорить с культурным человеком... Ваша задумка с автобусом была неплоха. Во второй раз, конечно, не сработает... Кстати, насчет заказного убийства. Кому вы помазали лоб зеленкой — Вершину, Хоботову или Мазину? Впрочем, я не настаиваю. У каждого свои маленькие тайны. Все три акции были проведены блестяще, к какой бы из них вы ни были причастны, работа ювелирная... Родион Петрович, Кирочка обидела вас батарейкой только потому, что я хотел взглянуть, как вы отреагируете на активное следствие. Вы хорошо держались. Конечно, это еще ни о чем не говорит. Есть обработка, которая быстренько сломала бы и вас, и людей потверже, но в мою задачу это не входило... Вы, повторяю, счастливец. Кокаин мы, признаюсь, уже извлекли. В самом деле, нисколечко не подмок. А деньги, если уж совсем откровенно, были не мои. Но оба этих факта ни в коем случае не спасли бы вас от штрафа. Вас выпотрошили бы дочиста, пустив голым и босым — а то и закатав под асфальт... Можете мне поверить, так и случилось бы. Хотя я не уверен, что вас непременно убили бы — ведь в милицию или Чека вы пойти никак не можете... Более того, они к вам сами приходят. Очаровательное создание — Дашенька Шевчук, а? Интересно, вы представляете, что это за кобра?
   — Представляю, — сказал Родион. — Наслышан.
   — Вам невероятно повезло. Тех ста пятидесяти миллионов я с вас требовать не буду. Владейте. Мало того, сделаю так, чтобы их хозяин бесповоротно потерял след. Поскольку я не филантроп, вам придется отслужить. Один-единственный раз.
   Родион поднял на него глаза, натянуто усмехнулся:
   — Интересно, что это за одна-единственная услуга ценой в сто пятьдесят миллионов?
   — И весом, добавлю, всего в девять граммов... Точнее, учитывая контрольный выстрел, в восемнадцать.
   — Кого? — тихо спросил Родион.
   Седой вынул руку из внутреннего кармана, глянул на плоскую черную коробочку, оглянулся на окно:
   — Дашеньку Шевчук. По-моему, вы на собственном опыте поняли уже, насколько эта очаровательная особа может усложнить жизнь мирному обывателю...
   — Вы серьезно?
   — Абсолютно. Это и будет ваш выкуп.
   — Она, наверное, многим мешает жить? — спросил Родион.
   — Не то слово.
   — И мешает, надо полагать, долго?
   — Дольше, чем следовало бы.
   — Неужели вы первый, кому эта светлая идея пришла в голову?
   — И даже не десятый, наверное, — безмятежно сказал седой. — Не стану скрывать, задание архисложное. Пытались не раз — правда, не все покушавшиеся попали в цепкие лапы закона, так что не служите по себе панихиду заранее.. Да, нелегко. Адски трудно. Но вы — везучий новичок, которому удавались весьма сложные дела. Везение, как считают некоторые, по праву считающиеся знатоками предмета, такая же физическая категория, как ловкость в управлении машиной или хорошая реакция. И потом, вы человек со стороны. Вас неимоверно сложно будет вычислить.
   — И все же...
   — Родион Петрович! — с мягкой укоризной сказал седой — Это не дискуссия. Это, если хотите, производственное совещание. И к претворению исторических решений в жизнь вы приступите завтра же. Реквизит получите. Пистолет пристрелян. Если нужна машина, чтобы не светить одну из ваших, скажите. И никто не будет подстерегать вас с обрезом наперевес неподалеку от театра военных действий — на вас уже висит столько... Кое о чем я, вероятно, и не знаю — вы же вашей девочке далеко не все сказали... Вы в ситуации, когда никакое сотрудничество со следствием не спасет от стенки. А пожизненное заключение — штука еще пострашнее стенки... Лучше уж — самому и сразу. Вас не надо держать в руках после...
   — Нужно же знать... — сказал Родион;
   — Ну разумеется. Бессмысленно браться за работу, не зная ее адреса, распорядка дня, прочих мелочей... Я вам все расскажу. Все, что знаю сам, а это немало.
   — Завтра?
   — Лучше всего не оттягивать. Для вас же безопаснее. Я не знаю, что она. против вас накопала, но могу вас заверить — эта очаровашка просто не умеет останавливаться на полпути. В случаях, подобных вашему. Не попрет с голыми руками на тяжелый танк — но при всем моем к вам уважении не могу зачислить вас в категорию сухопутных броненосцев... Вы, часом, не оскорбляли ее само самолюбие?
   — У меня создалось такое впечатление, — сказал Родион не без некоторого самодовольства.
   — Это осложняет дело. В общем, тянуть нельзя. Ах да, насчет пряника, сиречь свободы и нетронутой вашей казны я уже объяснил. Нужно поговорить и о кнуте — как в таких делах без кнута? Не будем размазывать. Удачным исходом дела признается лишь летальный исход. Все прочее означает невыполнение контракта с незамедлительными санкциями. Во-первых, вас обдерут, как липку. Я не знаю, где ваша захоронка. Ваша девочка этого не знала, но это не препятствие для настойчивого человека. Во-вторых — ваша дочь. Недоумок или человек несерьёзный стал бы вам живописать отрезанные пальчики или изнасилование целым взводом. Ничего подобного не будет — нерационально. Но могу вас заверить: в случае неудачи ваша дочка погибнет. Это, повторяю, не из садизма. Все проще: если узнают, что человек, не выполнивший моего поручения, остался безнаказанным, моя репутация получит серьезный урон — с последствиями, которые меня решительно не устраивают. Я вам должен давать какие-то жуткие клятвы, дабы уверить в серьезности моих слов?
   — Не надо, — сказал Родион, глядя ему в глаза. Все было ясно и так. Седой был смертью — только без балахона и косы.
   — Рад, что договорились...
   ...Как и обещал, Родион не двинулся с места, пока не хлопнула гулко входная дверь. Встал, прошел на кухню и долго пересохшим ртом пил воду из-под крана — пока рубашка не промокла окончательно, пока в животе не образовался тяжелый плещущий ком.
   Вышел в прихожую, взял со столика тяжелый красно-коричневый «ТТ» и обойму, запаянную в прозрачном пластиковом пакете. Седой не хотел рисковать — предназначавшаяся для обоймы пустота в рукоятке была к тому же наглухо забита еще одним пакетом, скомканным, сидевшим, как пробка. Родион немало повозился, вытаскивая его пинцетом. Он ни за что не успел бы вставить обойму, выскочить следом за незваными гостями, когда они уходили...
   Оттянул затвор, нажал на спуск. Пистолет сухо щелкнул. «Одной обоймы вполне хватит, — сказал седой. — Вам же не перестрелку там устраивать...»
   Внутренних препятствий не было никаких. Дашенька ему самому казалась предпочтительнее в холодном, горизонтальном положении — такая уж некрофилия, не посетуйте...
   Закурив, Родион уселся в кресло, задумчиво вертя оружие. Седой просчитал все прекрасно, он не знал одного — что дочка сейчас казалась Родиону чужой, в точности, как и Лика. Это избалованное и капризное существо почти не вызывало уже никаких родственных чувств.
   Почти... В глубине сознания что-то еще теплилось — звериный инстинкт, запрещавший бросать детеныша в беде. В конце концов, были еще шансы сделать из нее человека. Пусть и без Сони. Седой, сволочь такая, и здесь прав — найдутся другие. Все выдала, хотя и пальцем не тронули, продала с перепугу...
   Задуматься следует над совсем другим — где гарантии? Ничто не помешает седому после того, как Родион успешно выполнит обещанное, вновь напустить на него своих мордоворотов и умелицу Кирочку, на сей раз с более изощренными причиндалами. В тайнике если пересчитать на доллары, лежит более ста тысяч — это только то, о чем знала Соня, есть еще драгоценности Ирины. Особых иллюзий питать не следует — серьезных пыток ни за что не выдержать. Сам все покажешь и расскажешь.
   И все же другого выхода нет. Если Даша начнет копать всерьез, может осложнить ему жизнь безмерно. Рано или поздно отыщутся свидетели, если удастся выскользнуть, можно попасть под присмотр даже в Екатеринбурге... Или подстраховаться?
   Идея была столь блестящей, что он и от избытка чувств хлопнул себя по коленям. Беспроигрышный вариант, останется Даша в живых, есть вероятность...
   Он буквально пробежал к телефону, накрутил номер.
   — Фелиция Андреевна, — сказал он, едва заслышав голос. — Это Раскатников, Родион. Мне необходимо увидеться с академиком. Дело, поверьте, идет о жизни и смерти...
   На том конце провода спокойно спросили:
   — О чьей?
   — О моей.
   — Вы не драматизируете?
   — Ничуть.
   — Минутку.
   Он машинально следил за секундной стрелкой своих часов. Через минуту и двенадцать секунд вновь раздался голос:
   — Родион Петрович, Алексей Васильевич располагает завтра получасом времени. С девятнадцати до девятнадцати тридцати. Вас такое устроит?
   — Вполне, — сказал он обрадованно. — Благодарю вас несказанно, Фелиция Андреевна...
   — Значит, вас ждать в девятнадцать?
   — Естественно. Послышался смешок:
   — Не столь уж страшна смерть, Родион Петрович, если вы способны ждать чуть ли не сутки... Приезжайте.
   Повесив трубку, он залихватски подмигнул отражению в зеркале. И звонко загнал обойму в рифленую рукоятку, украшенную пятиконечной звездой и ностальгическими буквами «СССР».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Охота на отважную охотницу

   — Ничего не понимаю, — сказала Маришка, щурясь так, словно вот-вот собиралась заплакать. Она выглядела так беспомощно, что Родион чуть было не исполнился жалости, но вместо этого поморщился от прилива злости.
   — Времени совсем мало, — сказал он, пытаясь быть терпеливым. — А дело серьезное, чертовски. Украдкой огляделся — вокруг хватало людей, но невозможно было определить, кто был хвостом от Рыжей, а кто хвостом от Седого. Может, любой. Может, никто. Смотря какие игры планировали Седой и Рыжая. День был солнечный, весенняя грязь давно исчезла, и центр города был сухим, как кость из археологического раскопа.
   — Родька, во что ты ввязался? — спросила Маришка.
   Он промолчал.
   — Это что, какие-то долги? Может, мне попробовать...
   — Мариш... — сказал он как мог убедительнее. — Давай без соплей и трагических физиономий. Говорю же тебе, времени мало. Все запомнила?
   — Все, — она смотрела с покорной безнадежностью. — Подъезжаю к окончанию занятий, поднимаюсь за ней, забираю с собой и увожу. Но если...
   — «Если» — это будет моя забота, — сказал он задумчиво. — Но ты все же возьми...
   Воровски оглядевшись, сунул ей в карман курточки тяжелый револьвер, уже прославленный как в делах разбойных, так и наказании криминаль-репортера, лежавшего сейчас на животе в отдельной палате. Предупредил:
   — Я зарядил дробовыми, зря не дергайся, но и не разевай варежку...
   — Ох, Родька...
   — Шагай, — безжалостно приказал он.
   Маришка попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Медленно, чуть неуверенными шагами пошла к своей крохотульке «Оке», обернулась, уже взявшись за ручку двеои Родион нетерпеливо махнул рукой. Она села за руль, белая табакерочка резко взяла с места, вывернула на Кутеванова.
   Никто не поехал следом — это ободряло. Родион еще раз перебрал в уме все свои будущие действия и их последовательность — и пришел к выводу, что ничего не упустил. Осталось только то, чего никак нельзя было предусмотреть и предугадать. Отступление. Отступление после. А здесь уже приходилось полагаться на везение.
   Сел за руль белой «Хонды». Еще раз пробежал взглядом извлеченную из бардачка доверенность — нет, комар носу не подточит. Какой-то Лукоянов Семен Ильич оформил ее на Родиона по всем правилам и заверил у нотариуса. Ни один инспектор не придерется.
   Вставил ключ зажигания...
   И оказался в невидимой скорлупе.
   Впервые за все время клятый белоснежный кошмар настиг его средь бела дня, завладел столь пугающе и всецело. Нельзя было пошевелить и пальцем, всем телом ощущал невидимый панцирь, мягко-упругий, кончавшийся широким кольцом под ушами и нижней челюстью. Тишина. Неподвижность. Белоснежность.
   Сквозь тоненькое электронное попискиванье прорвался голос Лики, четко, разборчиво, словно бы отрешенно выговоривший:
   — Восемнадцатый день.
   Сердце, как он ни сопротивлялся, зашлось в сосущей смертной тоске. Он ощущал себя потерянным на неведомом рубеже меж непонятными мирами, бессильный, неспособный ни прорваться вперед, ни вернуться назад.
   Лика повторила над самым ухом:
   — Восемнадцатый день...
   Он напряг все тело, каждый мускул, каждую тонюсенькую жилочку. Панцирь лопнул — вернее, медленно растаял. Родион обнаружил, что весь взмок от пота. Головная боль словно бы превратилась в тяжелую свинцовую чашечку, плотно облегавшую затылок. Зато вокруг снова был солнечный день, сквозь чисто промытое лобовое стекло ухоженной машины он видел нелепое подобие рыцарского замка, собранное из разноцветных надувных мешков, и прыгавших на ярких подушках детишек.
   Старательно протерев платком лицо, шею, затылок, даже кисти рук, повернул ключ.
   Напрасно боялся. Дашина белая «Ока» все еще стояла возле здания УВД. Он проехал мимо, свернул к ювелирному магазину — нет, возле него останавливаться надолго опасно, еще охрана встревожится, заехал во двор, миновал дом из конца в конец. Остановился у выезда на улицу, так, чтобы никому не загородить дороги. Отсюда виднелся лишь кусочек стоянки — но белая «Ока» как на ладони.
   Рядом с ним на сиденье лежал букет из алых тюльпанов, завернутый в прозрачный целлофан. Родион был чисто выбрит и неплохо одет, даже при галстуке. У прохожих не должно возникнуть никаких подозрений — парень ждет девушку, судя по пышности букета, тут все серьезно и романтично...
   Пистолет был за поясом, слева. На какой-то момент он всерьез прикинул шансы: не выстрелить ли отсюда, опустив стекло левой дверцы? Вообще-то, при промахе можно послать еще парочку пуль, прежде чем начнется тарарам...
   Нет, чересчур рискованно. Давно и справедливо сказано, что пистолет — — оружие идиотов. Даже столь убойная и надежная машина, как Тульский Токарева. Стрелять придется метров с сорока, нет гарантии, что попадешь в голову, а без этого не стоит и пытаться. Кто ее знает, может щеголять в бронежилете, привычка к подобным знакам внимания со стороны мужчин...
   Остается первоначальный вариант — возле дома. Все возможные позиции для стрельбы давно изучены, пути отхода просчитаны, есть даже болван, которому предстоит сыграть роль козла отпущения, если Даша окажется крайне хитра...
   Во-от они и мы...
   Даша, в черных джинсах и черной куртке, не спеша шагала к «Оке» в сопровождении незнакомого типа в штатском. Неужели поедут вместе? Нет, он отошел, направился к пешеходному переходу.
   Родион включил зажигание. Даша уверенно вырулила со стоянки, поехала в крайнем левом ряду. Родион тронулся следом, отделенный от нее четырьмя машинами. «Ока» шла ровно, не перестраиваясь без нужды, не метаясь из ряда в ряд — так и должен вести себя человек, не подозревающий о слежке и не пытающийся провериться.
   Сам он извертелся, пытаясь определить, не едет ли кто-то за ним. Не хватало должного опыта. Любая из двигавшихся сзади машин могла оказаться хвостом. Кроме тех, что обгоняли, конечно. Это Родиона чертовски нервировало, он время от времени снимал с руля то одну, то другую руку, вытирал о брюки влажные ладони. Раньше все было совершенно иначе...
   Внимание! У «Оки» замигал левый поворот. Куда она может сворачивать, если до следующего перекрестка далеко, а во дворы не повернешь, повсюду заборчики, хоть и невысокие...
   ... Даша остановилась у тротуара, напротив серого дома сталинской постройки, стоявшего буквой «П» — короткая перекладинка отодвинута далеко в глубь двора, образованного длинными пятиэтажными крыльями. Вышла, заперла машину, не оглядываясь, сунув руки в карманы куртки, направилась к короткой перекладинке, к единственной двери, высокой, двустворчатой.
   Родион за ней больше не следил — стало некогда. Пришлось проявить чудеса виртуозности, чтобы подрезать парочку машин в правых рядах и, не доезжая до перекрестка, притереться к обочине. Свернул вправо, за газетный киоск. Слава богу, стоянка здесь разрешена. Вылез, почти бегом вернулся назад. Стараясь не суетиться, встал в очередь к киоску, где продавали сосиски в тесте. Последняя порция только что разошлась, так что очередь не двигалась, и это его вполне устраивало.
   Нечего было и пытаться высмотреть слежку. Место бойкое — длиннющая автобусная остановка, где пересекался десяток маршрутов, а вдоль нее тянулся еще более длинный ряд киосков, меж которыми примостились с семечками, газетами и прочей мелочью коробейники обоего пола. Людской поток служит живой иллюстрацией к броуновскому движению — толпятся на остановке, толкутся у киосков, бродят бесцельно, за тобой может следить дюжина опытных топтунов, а ты и не заметишь... Одно хорошо: сам можешь сколько угодно таращиться по сторонам, притворяясь, что иногда провожаешь взглядом особо стройные ножки и особенно короткие юбки.
   Ни одна машина так и не повторила его маневр. Его «Хонда» торчала неподалеку от магазина в полном одиночестве. Напряжение понемногу спадало, Родион успокаивался, ладони уже не потели. Когда настала его очередь, он, промешкав секунду, попросил две сосиски. Даша все еще не показалась. Без всякого желания стал понемногу откусывать горячее тесто. Приходилось прямо-таки пропихивать его в желудок отчаянными, длинными глотками. Надо растянуть подольше — человек, жующий что-то на улице, являет собою самое мирное зрелище, никому и в голову не придет удивляться, что он надолго задержался под деревом...
   Может, у нее в том доме любовник? Тогда следует настроиться на долгое ожидание. Седой об этом доме ничего не говорил, но вряд ли располагает всеобъемлющим досье. Сам признался, что всего о Рыжей не знает никто...
   Он едва не пропустил появление Даши. А увидев ее, невольно залюбовался: рыжие волосы развеваются под прохладным ветерком, голова гордо посажена, походка энергичная, как будто она рассчитывает провернуть сегодня кучу дел... ну, положим, ей и в самом деле неизвестно, что сегодняшний день для нее — самый неудачный в жизни. «Не нужно было становиться на дороге у Робин Гуда», — мысленно посоветовал Родион. И, неуклюже проглотив последний кусок, почти побежал к машине.
   Рвануть с места не удалось — людей было много, да к тому же поблизости торчала машина ГАИ. Пришлось смирнехонько ждать зеленого. Белая «Ока» уже отъезжала довольно далеко по бывшему проспекту имени Сталина. Родион прибавил газу.
   Вскоре они вновь оказались в невидимой связке — отважная охотница, которой пришлось стать дичью, и ее неумолимый преследователь. «Неумолимый преследователь» — повторил Родион про себя, смакуя эти слова. Вкус у них был великолепный, в нем смешались победа и золото, превосходство и азарт.
   Она ехала столь же аккуратно, умело, чувствовался опытный водитель. Родион, подобравшись поближе — теперь его отделяло от рыжей мишени всего два автомобиля, — жадно пожирал глазами затылок дичи. Словно оргазм, его пронизывало ощущение дикой, противоестественной любви-ненависти, желания-отвращения. Без преувеличения можно сказать — сейчас он ее любил. За то, что оказался ловчее, смелее, хитрее, предусмотрительнее. За то, что мог ее убить вопреки придуманным мелкими людишками законам, а вот она не могла причинить ему вреда, жалкая кроха...
   Взглянул на часы, прикидывая. Девять шансов из десяти за то, что она все же едет домой — некуда сворачивать, справа рядок частных, домиков, за которыми пустынный берег Шантары, слева необозримые пустыри с законсервированными со времен развитого социализма стройками, вот показалось помпезнейшее и нелепейшее здание обкома КПСС, этакий уродливо растянутый в длину Парфенон рыже-коричневого цвета. Не успели в свое время достроить, а теперь оно и вовсе никому не нужно, даже вездесущие коммерсанты не заинтересовались...
   Можно обгонять. Сменив очки на темные, Родион притоптал педаль газа и промчался мимо, не взглянув. Свернул влево, еще раз влево, узкими улочками обогнул проспект Авиаторов, покружил по дворам. И притормозил у гаражей.
   Загнав патрон в ствол, поставил курок на предохранительный взвод, не снимая темных очков, запер машину. Никого вокруг. Доверенность на его имя лежала в кармане — на всякий случай, если придется уходить без машины, огородами...
   Уверенно пройдя по заранее изученному лабиринту гаражей, свернул к недостроенной девятиэтажке. Быстро оглядевшись, нырнул в дверной проем, пачкая кроссовки в смеси опилок и песка, достиг лестничной площадки, лишенной пока что перил, взбежал на пятый этаж.
   Вид открывался прекрасный — для его целей, естественно. Дашин подъезд был как на ладони. И ольховский обормот, подряженный за двести пятьдесят баксов, сидел на лавочке — всего в каких-то пятнадцати метрах, так что Родион различал все его багровые юношеские прыщи. Хоть и ругают архитекторов за их привычку строить дома вплотную один к другому, как спички в коробке, нужно признать, что Родиону они оказали немаленькую услугу...
   Вынул пистолет, взвел курок, положил «ТТ» на бетонный подоконник, сдув предварительно песок. Натянул свой капюшон — тот самый, своими руками смастеренный из шапочки, проверенный в деле.
   Показалось или где-то рядом, в недостроенном доме, на этом же этаже, послышался скрипучий стук? Словно нечаянно задели подошвой камешек или кусочек бетона и он свалился в пролет...
   Решил, что показалось. Но прислушивался сторожко. Если не считать ольховского, людей во дворе не было — только молодая мамаша неподалеку старательно качала коляску. Возле подъезда стоял пустой зеленый «Москвич» и синяя «Газель» с брезентовым тентом, в кабине — никого. Тишина и симметрия...
   Задача шпанца была простой, как перпендикуляр: когда Даша направится в подъезд, шарахнуть ей в спину холостым патроном из крохотной «Перфекты». Во-первых, нелишне посмотреть, что из этого получится, а во-вторых, если ничего особенного не произойдет, Даша непременно вцепится в хулигана согласно милицейскому рефлексу — и подставится под пулю...
   А шпанец получит вторую или третью — смотря каков будет расклад. Даже если он на все сто поверил версии Родиона о строптивой телке, которую следует легонько попугать, чтобы меньше вертела хвостом, — станет совершенно ненужным свидетелем. Или — пусть живет? Плевать на очную ставку в случае чего — отрицать все, честно глядя в глаза следователю. А если еще вмешается Меч-Кладенец, кое-чем серьезным обязанный деду, будет совсем безопасно...
   Показалась белая «Ока»! Родион взял пистолет обеими руками, встал боком к холодной бетонной стене...
   Тонкие перчатки немного мешали, но ничего не поделаешь — кончилась волшебная паста...
   Хлопнула дверца. Даша заперла машину, пошла к подъезду, не оглядываясь, Родион, держа пистолет дулом вверх, стал выдвигаться, разворачиваться лицом к цели...