Страница:
Тут доктор разразился долгим проникновенным монологом о восточной парамедицине, который Ирочка, с напряжением ожидавшая осмотра, слушала не то чтобы вполуха, но немного рассеянно, и из которого поняла только то, что у неё ничего не выходит только потому, что в ней много мужского начала Ян и не хватает женского Инь, которое именно необходимо для получения потомства, согласно учениям тибетских мудрецов.
Закончив, доктор Семёнов посмотрел на Ирочку выжидательно, и она, собирающаяся уже с минуты на минуту получить приглашение пройти на кресло, которое, полускрытое ширмой, поблёскивало в глубине кабинета своими металлическими рожками, спросила, имея в виду ровно это приглашение:
— Что мне теперь делать, доктор?
Восприняв её вопрос по-своему, Семёнов закивал, заговорил снова успокаивающим тоном, что это все победимо, что ей повезло, она попала как раз в то место, где подобные проблемы решают давно и успешно, что вот он выпишет ей сейчас травки для снятия напряжения, их надо принимать по такой-то схеме (схему он записал на листке), и ещё свечи для поднятия тонуса (вот по такой-то схеме), и ещё он рекомендует ежедневно делать определённые упражнения (приложил листочек с картинками), заниматься медитацией, и для полной уверенности он может рекомендовать определённые позы (ещё листочек), и если она последует его рекомендациям, то он почти уверен в успехе.
Доктор явно собирался на этом закончить. Ирочка, не ожидавшая такого поворота, ошарашенно спросила:
— Простите, доктор, а осмотреть меня вы не хотите? И потом, может быть, какие-то анализы? Я не знаю, конечно, но мне казалось…
Нимало не смутясь, доктор Семёнов посмотрел на неё укоризненно:
— Безусловно, Ирина Николаевна, всенепременнейше. Вы, наверное, подумали, что я тут морочу Вам голову, и вообще шарлатан? Нимало. Вот Вы попринимайте то, что я Вам дал, кстати, все это можно купить прямо тут у нас, в киосочке, спросите на выходе, я Вам трехмесячный курс выписал, Вы попринимайте, а потом придёте, и если проблема ещё останется, в чем я лично сомневаюсь, то мы проведём всестороннее исследование, и ультразвук сделаем, и все остальное. У нас прекрасное оборудование, японское. Просто очень многие думают, что лечиться непременно надо таблетками, гормонами, приборами, а проблемы-то наши, они в нас самих, их не лечить надо, а просто увидеть. Тем более такие, как Ваши, какая же это болезнь? Не волнуйтесь, слушайте меня, все у Вас наладится. Придёте через три месяца, я записал Вас. До встречи.
Озадаченная Ирочка вышла. Кто его знает, может, он и прав, этот Семёнов с улыбающимися глазами, во всяком случае верить ему хотелось. Вообще-то его слова совпадали с Ирочкиным внутренним убеждением, что с ней все в порядке, не может быть иначе, просто что-то где-то прощелкивает, не желая вставать на своё место. Может, это как раз и есть загадочный Инь, во всех восточных знаниях много такого, что просто нам недоступно, думала она. И, следуя наказу врача, подошла к девушке-регистраторше, заплатила за визит, сказала, что ей назначено через три месяца и купила требуемые средства. Стоило все это дай Боже, но деньги у Ирочки были, а жалеть их на такое благое дело казалось настолько кощунственным, что даже обдумывания не стоило. Да если это поможет, Господи, никаких денег не жалко, и больше бы отдала, только чтоб удалось, наконец, чтоб почувствовать внутри себя крохотные скребущиеся ручки, чтоб ощутить законную причастность к светлому, неизведанному миру, дающему новую жизнь… Только бы, только бы…
Воодушевлённая, Ирочка принесла домой коробочки и пакетики, исписанные загадочными иероглифами, все разобрала, внимательно перечитала инструкции, когда что принимать, уложила все в голове и стала с нетерпением ждать «после ужина», когда, по схеме, нужно было принимать первую дозу целебных средств. Но до ужина, а тем более, до послеужина, времени было ещё довольно много, и Ирочка решила позвонить Соне, рассказать о достигнутом.
Соня слушала, сопереживала, отрываясь иногда не то, чтобы сказать что-то детям, крики которых непрерывным фоном отдавались в трубке, но, когда рассказ дошёл до методов доктора Семёнова, надолго смолкла.
— Алло, Сонь, ты слушаешь?
— Да, я тут. Я пытаюсь сообразить. Ты знаешь, Ириш, по-моему, это какая-то фигня, все эти травы, Ини-Яни, ты бы не связывалась. Ты говоришь, он тебя ведь даже не посмотрел? Несерьёзно это все, они с тебя только деньги будут тянуть.
— Я думаю, ты не права. Просто мы ничего об этом не знаем, а там, на востоке, у них совершенно все по-другому, и методы, и лечение. На меня, во всяком случае, очень хорошее впечатление произвело.
— Дай-то Бог, конечно. Во всяком случае, я надеюсь, это все не повредит. Из чего хоть эти твои травы?
— Откуда я знаю, там все по-китайски написано.
— Ну-ну. Знаешь что, подруга, травы травами, но в консультацию ты все-таки сходила бы.
— Спасибо большое, ходила уже. Полдня проходила, хватит с меня этих развлечений.
Соня вздохнула в трубке.
— Ну, да, это заведение то ещё… А что делать? Я попробую поспрашивать ещё, может, есть у кого хороший врач без всяких фокусов.
— Спасибо, Сонь, но я, если честно, этому Семёнову верю. И обследования он тоже обещал все сделать, у них там классная аппаратура, и вообще… Мне кажется, он прав, это никакая не болезнь, просто я замотанная как не знаю кто, тут напряг, там напряг.
— Слушай, напряг, а со Славкой-то у вас все в порядке?
Ни за что на свете Ирочка не призналась бы никому в том, что у неё что-то не в порядке с мужем. На эту тему она даже наедине с собой думать боялась. Да все и было в порядке, а что походы, он в них всегда ходил, ну, Леночка, а кто такая эта Леночка, висит себе там где-то на верёвке в гидрокостюме, да кажется, Слава даже говорил что-то такое, вроде она замуж собиралась…
— Нет, с чего ты взяла, абсолютно. Никаких проблем, да ты же знаешь Славку. Какие там проблемы?
— Ну и хорошо, — Соня начала было что-то говорить, но тут дети заорали совсем громко, она быстренько попрощалась и бросила трубку.
Повесив свою, Ирочка осталась сидеть около телефона. В ушах ещё звучали детские крики. Ей вспомнилась Сонина дочка, Анечка, смешная кудрявая девчушка. Сколько ей? Пять? Ирочка с тоской подумала, что у неё у самой тоже вполне могла бы быть такая дочка, даже постарше. Все ждала-выжидала, то Алина ей мешала, то работа, вот и досиделась. Зато путешествовала много. И это, между прочим, тоже кое-что, — с внезапным раздражением ответила она сама себе. По крайней мере, будет, что детям рассказывать. Мне ещё тридцати даже нет, я двадцать раз все успею, нечего тут киснуть и накручивать сама себя, надо пойти сделать упражнения, пока Слава не вернулся, а там ещё медитация, очень интересно. Все-таки есть в этом что-то, — рассуждала она, располагаясь поудобнее на полу (как велено было Семёновым) и погружаясь в своеобразный транс…
Время шло. Ирочка исправно следовала всем Семеновским указаниям, даже звонила ему пару раз, уточняла детали (телефон был предусмотрительно записан доктором на одном из листочков). Она втянулась и привыкла к упражнениям, к медитациям и ко всему прочему, даже резкий вкус настоя из трав стал ей нравиться.
Не нравилось только одно. Комплекс мер, может, и был замечателен сам по себе, но все же хотелось результата. В некотором недоумении и лёгком неудовольствии Ирочка пришла к Семёнову на следующий приём.
Доктор был спокоен и невозмутим, как далай-лама. Нет результата? Ничего страшного, возможно, она нечётко следовала указаниям. Все чётко выполняла? И прекрасно, так и надо, все непременно будет, надо продолжать, ведь беременность — дело случая, она не возникает по команде, тут задействованы тончайшие природные механизмы, только при полном сочетании которых…
Ирочка слушала, как под гипнозом. Доктор рассказывал теперь про замечательного народного целителя-натуропата Иванова, создавшего свою систему воздействия, главной идеей которой была максимальная близость к природе. А они живут в городе, пыль, грязь, выхлопные газы… Откуда тут чему взяться? Удивительно, что вообще-то удаётся выживать. В заключение он посоветовал ей вести по возможности естественный образ жизни, стараться ходить босиком по земле («Да-да, Ирина Николаевна, и сейчас, и по снегу, при условии, конечно, что он чистый»), пить только родниковую воду, в крайнем случае талую, ну и, конечно, продолжать предыдущий комплекс, вручил новый набор листочков…
— Да, и ещё, Ирина Николаевна, в прошлый раз я обещал вам ультразвуковое обследование, так, если хотите, я могу Вас записать. Это где-то через неделю будет, Вам в какое время удобно?
В назначенное время Ирочка пришла на ультразвуковое обследование, неся с собой в сумке простынку и салфетки, как было велено. Обследование проводилось не в «Гармонии», а совсем в другом месте, на задворках одной из городских больниц, и Ирочка долго плутала среди одинаковых унылых корпусов в поисках диагностической лаборатории.
В тёмном тесном коридорчике на клеёнчатых скамьях сидело четверо женщин, трое из них в застиранных байковых халатах, очевидно, здешние пациентки, а ещё одна, как и Ирочка, пришедшая с улицы, держала на коленях сложенное пальто. Ирочка тоже сняла свою шубку, свернула её мехом внутрь и присела с краешку. Она заметила, что почему-то все женщины держали в руках кто стакан, кто чашку, периодически отхлёбывая и словно прислушиваясь к тому, что происходит у них внутри.
Откуда-то из глубин коридора возникла молоденькая медсестра в белом халатике, оглядела очередь, заметила Ирочку, спросила:
— Вы откуда? Давайте ваше направление.
Ирочка протянула ей свой листочек, та взяла и скрылась, прокричав на ходу:
— Вы пока готовьтесь, вас вызовут. Женщины, а вы, кто готов, подходите по одной в порядке очереди.
Ирочка в недоумении спросила тихонько свою соседку:
— Простите, а что значит — готовиться? Мне мой врач ничего не говорил, только простынку взять.
— Готовиться — это значит напиться, — охотно ответила ей женщина с пальто. — Нужно пить воду, сколько только входит, литра два, чтобы уже невтерпёж было. Вон дверка, там есть кран с водой, так что можете начинать.
Теперь Ирочка поняла, для чего у всех разнообразные ёмкости. Но у неё-то таковой не было, и теперь она не знала, что делать. Соседка, заметив её растерянность, предложила ей свою чашку:
— Возьмите, я все равно больше не могу, наверно, сейчас пойду уже. Вы потом, как напьётесь, её прямо здесь оставьте, это ихняя. — Она встала и медленно, словно боясь расплескаться, пошла вглубь коридорчика, оставив пальто на скамейке.
Ирочка брезгливо, двумя пальцами, взяла предложенную ей белую щербатую чашку с незатейливым синеньким цветочком, и пошла за водой.
Больничный туалет, где находился кран с водой, представлял собой, как и следовало ожидать, жалкое зрелище. Стараясь не смотреть по сторонам и, по возможности, не дышать, Ирочка старательно, как могла, отмыла чашку, наполнила её и выпила залпом, повторила процедуру несколько раз, пока хватило сил, потом, налив воды про запас, вышла обратно в коридорчик.
Примерно через час подошла её очередь. К этому моменту Ирочка не могла уже думать ни о чем, кроме одного. Войдя наконец в кабинет, и устраиваясь на кушетке возле аппарата, она забыла обо всех своих вопросах, которые даже записала заранее на листочке, и мечтала только, чтоб процедура не была слишком долгой, а то она не выдержит.
Врач, молодой совсем парень в лихо сдвинутой набекрень белой шапочке, привычно выдавил на Ирочкин голый живот прозрачный липкий гель из пластиковой банки, размазал его серым резиновым датчиком, напоминающим круглый молоток для отбивки мяса, и, довольно сильно нажимая, стал водить датчик кругообразными движениями, одновременно набирая что-то свободной рукой на клавиатуре прибора. Хотя нажатия датчика были достаточно неприятны, Ирочка, изо всех сил стараясь не концентрироваться на своих внутренних ощущениях, вытянула шею и скосила глаза, стараясь рассмотреть что-нибудь на экране. Но, кроме неразборчивых бегающих картинок, состоящих из пятен и линий, перетекающих друг в друга, ничего увидеть ей не удалось. Врач ещё раз провёл датчиком сверху вниз, убрал его, вставил в специальное гнездо, и, бросив Ирочке: «Одевайтесь, только вытирайтесь как следует, это не отстирывается», записал что-то на листочке бумаги. Ирочка потом потратила немалое время, пытаясь расшифровать эти каракули, но, кроме нескольких, ничего ей не говорящих цифр и значка диаметра, никаких более сведений она оттуда не почерпнула.
Расшифровкой она занималась уже дома, а тогда, в лаборатории, сил ей хватило только на то, чтобы пулей выскочить из кабинета и добежать до заветной дверки в коридоре. Два литра воды — не шутка.
Ирочке вообще было не до шуток. После всей этой процедуры она чувствовала себя униженной и испачканной, внутри и снаружи. Ну что это, в самом деле, какие-то грязные закуты где-то на задворках, вода эта… Кошмар. И ладно бы, если сказали что-то вразумительное, а так… Может, конечно, Семёнов сумеет извлечь информацию из двух рядов неразборчивых цифр, но что-то сомнительно, — думала Ирочка, складывая бумажку, и аккуратно присоединяя её к графику температур.
Семёнов, на приём к которому Ирочка попала ещё месяца через полтора, внимательно изучил цифры, привычно покивал:
— Ну что же, Ирина Николаевна, обследование показало, что с этой стороны у вас все в норме, органы малого таза развиты правильно, и это только подтверждает мой первоначальный диагноз. Будем продолжать…
Почему-то на этот раз витиеватые Семеновские излияния не внушали Ирочке надежд, а нагоняли тоску. Она выслушала его, вяло соглашаясь, автоматически взяла листочки, так же автоматически купила при выходе очередной набор снадобий, вышла на улицу…
Стоял солнечный ясный день, из тех, что бывают в самом начале весны, когда весело звенит капель, воздух пахнет талым снегом, а жизнь хочется начать сначала. Ирочка медленно шла к автобусной остановке, погруженная в свои невесёлые мысли. Ох, кажется, Соня все-таки была права, не доверяя этой конторе, что-то идёт не так, как надо, вот и ещё полгода зря пропало, а куда идти теперь, совершенно непонятно. Навстречу, как назло, попалась беременная женщина, потом ещё одна. Принимая во внимание близость женской консультации, ничего удивительного в этом не было, но Ирочка углядела в этом очередную насмешку судьбы. У всех весна, новая и чистая, а она, как проклятая, пьёт дурацкие травы и медитирует. Ах да, ещё у неё есть прогулки босиком по снегу, очень достойное и оригинальное занятие.
Очевидно, у Ирочки начинался приступ весенней депрессии, потому что тоска не прошла даже на работе, а к вечеру ещё усугубилась. Ирочка сидела в кресле, завернувшись в плед, смотрела в стену, невпопад отвечала Славе, который как раз сегодня внезапно вернулся домой около семи, чего с ним давно не случалось, и больше всего на свете хотела остаться одна, а ещё лучше совсем не остаться. Кое-как скоротав вечер, она ушла спать, а утром проснулась уставшая, сама на себя в раздражении. Усилием воли собралась в кучку и поехала на работу.
Масла в огонь нечаянно подлила Лариса Викторовна. По давней договорённости Ирочке нужно было заглянуть к ней после работы, и она, преодолев желание отменить этот визит (разговоров не оберёшься, дешевле зайти, отсидеть час и уйти с чистой совестью), поплелась в отчий дом. Открывая дверь своим ключом, она услышала, как мать громко разговаривает по телефону с одной из своих многочисленных приятельниц:
— Ну что ты, милочка, какое там поздно. Зачем с этим торопиться, только и погулять, пока молодая. — Пауза. — И ты знаешь, дети сейчас вообще не в моде, вот на Западе, там вообще сейчас никто раньше тридцати пяти не рожает, у женщин на первом месте карьера, устройство жизни. Между прочим, ты знаешь, я и сама родила её в тридцать шесть, тогда все ахали, что поздно, а сейчас, я смотрю, очень даже…— Пауза. — Нет-нет, я нисколько не волнуюсь, и она тоже, просто всему своё время. Ой, подожди, кажется, кто-то пришёл, целую, дорогая, перезвоню позже.
Повесив трубку, Лариса Викторовна обрушила на Ирочку ворох приветствий, сплетён и новостей, не замечая её подавленного состояния. Впрочем, Ирочка изо всех сил старалась держаться, поддакивая и задавая наводящие вопросы.
— Вот сейчас беседовала с Диночкой, — рассказывала Лариса Викторовна, — помнишь Диночку? Так вот, представь, она спрашивает, не думаешь ли ты завести ребёнка. А то, говорит, возраст уже, не поздно ли. Ты подумай, какой все-таки ещё тёмный у нас народ. Ведь сейчас медицина, особенно в этой области, достигла таких успехов, можно рожать хоть в пятьдесят… — И Ирочка выслушала весь материн разговор по новой, сжимая до боли руки в карманах, чтобы не зареветь.
Она плохо помнила, как вышла от родителей, как доехала. Выйдя из метро у себя на Бауманской, она решила не идти сразу домой, а пройтись полчаса, чтобы хоть как-то успокоиться. Представить себе, что нужно будет разговаривать с мужем, если он, паче чаяния, опять дома, она не могла.
Перед ней тёмной громадой вырос Елоховский собор. Ирочка медленно шла вдоль него, поровнявшись со входом, с удивлением заметила, что храм открыт, над входом горит неяркий фонарь, и старушки в надвинутых платках стайкой заходят внутрь.
Ирочку будто что-то толкнуло, она, неожиданно сама для себя, последовала за ними, и вошла в церковь. После уличной темноты там показалось светло от множества горящих на киотах свечей. Шли приготовления к вечерней службе. Ирочка совершенно не знала, как себя вести, да и вообще зачем она здесь, но уходить почему-то не хотелось, и она осталась стоять в сторонке, стараясь быть незаметной. Около неё прошла аккуратненькая старушка с висевшим на груди ящиком свечей, подошда к ближнему киоту и стала оправлять свечки, убирая догоревшие. Ирочку словно осенило, она шагнула к старушке, и попросила тихонечко купить свечу. Купив, затеплила её тут же у киота, и опять отошла в сторону, прикрывая огонёк рукой. Затем медленно пошла вдоль стены, приглядываясь к фрескам и образам, пока не остановилась перед изображением Богоматери. Будучи абсолютно не сведущей в вопросах веры, Ирочка не молилась и ничего не просила, она просто стояла перед иконой, держа в руках свечку и глядя на скорбный суровый лик на стене. Смуглая Богоматерь в полумраке смотрела строго перед собой, к плечу её прижимался Младенец. Ирочке на память пришёл почему-то Слава с Алининым сыном на руках, на Алинином новоселье. Какой он тогда был молодой, весёлый, где теперь это все…
Наклонившись, она поставила свечку и осторожно, стараясь никого не задеть, вышла из храма.
На улице подмораживало. Под ногами похрустывал тонкий ледок. Ирочка с удивлением обнаружила, что на душе у неё гораздо легче, она может и хочет идти к Славе, он по-прежнему родной и близкий ей человек, и ничего ещё не потеряно окончательно.
С этого дня она стала заходить в Елоховский, нечасто и ненадолго, но заходить. Постоит, посмотрит на Богоматерь, поставит свечку, и идёт дальше по своим делам.
В начале лета Ирочка попала наконец после сложных перипетий на обследование в Центр Матери и Ребёнка, лучшее место в Москве. Говорили, что если не могут помочь там, то надеяться после этого можно только на чудо. Остаётся, конечно, ещё заграница, но тут, что называется, где Рим, а где Крым, лечение за бугром Ирочке было все же не по деньгам.
В Центре действительно дурака не валяли, к обследованиям и постановке диагноза подходили серьёзно, и лечащий врач — молодая серьёзная женщина, Елена Игоревна — Ирочке нравилась. В августе Центр закрывался на профилактику, но даже за оставшееся время Ирочка успела сдать массу анализов и сделать два ультразвука. В августе Елена Игоревна посоветовала по возможности съездить на грязи, хорошо бы в Мацесту, и Ирочка, обретшая новую надежду, совету послушно последовала.
Когда в сентябре она снова встретилась с врачом (записывться на приём каждый раз приходилось недели за две, очереди в Центре были будь здоров), та, после очередного осмотра, нарисовала Ирочке широкую программу дальнейших действий.
— Данные ультразвука никаких отклонений не дали, нужно будет сделать рентгенографическое исследование, затем гидротубацию, если ничего не найдём, будем делать лапароскопию. Попутно нужно будет гормональный фон проверить, массаж маточный поделать, так что, Ирина Николаевна, мужайтесь, будем бороться.
И если пока для Ирочки все эти слова значили не более, чем набор медицинских терминов, то за следующие три с лишним года она детально познакомилась с каждым из вышеназванных понятий. Теперь воспоминания о моральных страданиях по поводу первого ультразвука вызывали у неё тихую улыбку. Унизительно ей тогда было, горя она не знала, вот что.
То, что страдания, помимо моральных, могут быть чисто физическими, Ирочка постигла в полной мере во время лечения. Лапароскопия оказалась на практике введением внутрь световода через разрез на животе — вполне операция, хоть и под местным наркозом. Страшно, и больно, и шовчики потом ноют. А маточный массаж, хоть за операцию и не считался, был жуткой сам по себе процедурой, когда в тебя, в самое сокровенное твоё нутро вторгаются чуждые жёсткие руки, и мнут тебя, и растягивают, и невозможно сдерживать крик, тут даже понимание того, что это все для твоей же пользы, не спасает. После этого разные мероприятия вроде гидротубации или чего другого кажутся просто развлечением, хотя и они малоприятны, а о стеснительности и прочих сантиментах забываешь напрочь. Да и само по себе нахождение в больнице (а Ирочке, естественно, приходилось периодически проводить там от недели до месяца) не способствует развитию в человеке чрезмерной стыдливости.
За время выполнения намеченной программы лечения Ирочка узнала многое не только о медицине. Она научилась лежать в больнице, где среди таких же несчастных она стала членом нерушимого женского братства. Не радостного сообщества молодых матерей, но братства женщин, лишённых по разным причинам этого такого естественного и такого необходимого счастья. Она не встречала до сих пор нигде такой искренней теплоты и бескорыстной готовности помочь, как здесь, в серых больничных палатах, среди женщин различных кругов и судеб, сведённых случайным образом в узких стенах. Невзирая на, а может быть, именно благодаря тому, что, по выходе из этих стен, встречаться им больше не приходилось, женщины здесь были предельно открыты друг другу, делясь с соседками по палате самым сокровенным, и получая столь же искренний отклик в ответ.
И Ирочка привыкла к таким отношениям и, странным образом, не то чтобы полюбила их, но после, на свободе, среди родных, среди Славиных скупых расспросов и материных суетливых причитаний, она чувствовала себя непонятой и чужой, как с другой планеты. В самом деле, ну как объяснить им, что вот прошлый анализ показал одно, а новый — совсем другое, и в этом есть повод для оптимизма, или наоборот; какими словами описать непричастному человеку, мужчине тем более, как болит все внутри после процедуры гидротубации, когда тебя всю, до маленькой клеточки, накачивают специальной жидкостью, наблюдая по приборам за её током, и как болит потом душа, узнавая, что и это мучение было перенесено втуне. Больничный мир затягивал её, даже работа не приносила облегчения, тем более, что там начинали коситься на её отлучки, и, кроме того, приходилось придумывать каждый раз новые причины для очередного ухода в больницу, настоящих она там не открывала. Это действовало на нервы, и Ирочка стала подумывать о том, чтобы уйти с работы, хотя бы на время, долечиться спокойно. До чего долечиться, она не говорила даже сама себе, хотя вариантов тут было два — пан или пропал, и весы, чем дальше, тем неуклоннее клонились именно ко второму.
Как-то в конце осени, после очередных трех недель, проведённых в Центре (курс эндокринологической гормональной проверки-лечения, каждый день уколы и таблетки, от которых ломит поясницу, ноет все тело до кончиков пальцев и не хочется жить, каждый третий день — анализ крови из вены), Ирочка пришла к своему лечащему врачу на последний перед выпиской приём. Елена Игоревна у себя в кабинете перечитывала бумаги в толстой серой папке, в которой Ирочка опознала свою «историю болезни».
— Доброе утро, Ирочка. Присаживайтесь. — и продолжала листать. Закончила, закрыла папку, положила на край стола, чуть прихлопнув ладонью. — Так вот. Мне грустно об этом говорить, но я не вижу явных причин вашего бесплодия. Мы давно вас наблюдаем, мы провели множество обследований и профилакических курсов, и ничего серьёзного мы за это время не находили. Были лёгкие следы воспалительного процесса, возможно, в результате осложнения после каких-либо инфекционных заболеваний, но, во-первых, сами по себе они достаточно незначительны, во-вторых, мы их успешно устранили. Что я могу ещё сказать? На все только воля Божья. Я не вижу резонов вас дальше мучить, Ирочка, вам тут досталось за это время, — тут она подняла глаза на побледневшую, закусившую губу Ирочку, которая сидела, вцепившись, как в последнюю соломинку, в край стола.
Закончив, доктор Семёнов посмотрел на Ирочку выжидательно, и она, собирающаяся уже с минуты на минуту получить приглашение пройти на кресло, которое, полускрытое ширмой, поблёскивало в глубине кабинета своими металлическими рожками, спросила, имея в виду ровно это приглашение:
— Что мне теперь делать, доктор?
Восприняв её вопрос по-своему, Семёнов закивал, заговорил снова успокаивающим тоном, что это все победимо, что ей повезло, она попала как раз в то место, где подобные проблемы решают давно и успешно, что вот он выпишет ей сейчас травки для снятия напряжения, их надо принимать по такой-то схеме (схему он записал на листке), и ещё свечи для поднятия тонуса (вот по такой-то схеме), и ещё он рекомендует ежедневно делать определённые упражнения (приложил листочек с картинками), заниматься медитацией, и для полной уверенности он может рекомендовать определённые позы (ещё листочек), и если она последует его рекомендациям, то он почти уверен в успехе.
Доктор явно собирался на этом закончить. Ирочка, не ожидавшая такого поворота, ошарашенно спросила:
— Простите, доктор, а осмотреть меня вы не хотите? И потом, может быть, какие-то анализы? Я не знаю, конечно, но мне казалось…
Нимало не смутясь, доктор Семёнов посмотрел на неё укоризненно:
— Безусловно, Ирина Николаевна, всенепременнейше. Вы, наверное, подумали, что я тут морочу Вам голову, и вообще шарлатан? Нимало. Вот Вы попринимайте то, что я Вам дал, кстати, все это можно купить прямо тут у нас, в киосочке, спросите на выходе, я Вам трехмесячный курс выписал, Вы попринимайте, а потом придёте, и если проблема ещё останется, в чем я лично сомневаюсь, то мы проведём всестороннее исследование, и ультразвук сделаем, и все остальное. У нас прекрасное оборудование, японское. Просто очень многие думают, что лечиться непременно надо таблетками, гормонами, приборами, а проблемы-то наши, они в нас самих, их не лечить надо, а просто увидеть. Тем более такие, как Ваши, какая же это болезнь? Не волнуйтесь, слушайте меня, все у Вас наладится. Придёте через три месяца, я записал Вас. До встречи.
Озадаченная Ирочка вышла. Кто его знает, может, он и прав, этот Семёнов с улыбающимися глазами, во всяком случае верить ему хотелось. Вообще-то его слова совпадали с Ирочкиным внутренним убеждением, что с ней все в порядке, не может быть иначе, просто что-то где-то прощелкивает, не желая вставать на своё место. Может, это как раз и есть загадочный Инь, во всех восточных знаниях много такого, что просто нам недоступно, думала она. И, следуя наказу врача, подошла к девушке-регистраторше, заплатила за визит, сказала, что ей назначено через три месяца и купила требуемые средства. Стоило все это дай Боже, но деньги у Ирочки были, а жалеть их на такое благое дело казалось настолько кощунственным, что даже обдумывания не стоило. Да если это поможет, Господи, никаких денег не жалко, и больше бы отдала, только чтоб удалось, наконец, чтоб почувствовать внутри себя крохотные скребущиеся ручки, чтоб ощутить законную причастность к светлому, неизведанному миру, дающему новую жизнь… Только бы, только бы…
Воодушевлённая, Ирочка принесла домой коробочки и пакетики, исписанные загадочными иероглифами, все разобрала, внимательно перечитала инструкции, когда что принимать, уложила все в голове и стала с нетерпением ждать «после ужина», когда, по схеме, нужно было принимать первую дозу целебных средств. Но до ужина, а тем более, до послеужина, времени было ещё довольно много, и Ирочка решила позвонить Соне, рассказать о достигнутом.
Соня слушала, сопереживала, отрываясь иногда не то, чтобы сказать что-то детям, крики которых непрерывным фоном отдавались в трубке, но, когда рассказ дошёл до методов доктора Семёнова, надолго смолкла.
— Алло, Сонь, ты слушаешь?
— Да, я тут. Я пытаюсь сообразить. Ты знаешь, Ириш, по-моему, это какая-то фигня, все эти травы, Ини-Яни, ты бы не связывалась. Ты говоришь, он тебя ведь даже не посмотрел? Несерьёзно это все, они с тебя только деньги будут тянуть.
— Я думаю, ты не права. Просто мы ничего об этом не знаем, а там, на востоке, у них совершенно все по-другому, и методы, и лечение. На меня, во всяком случае, очень хорошее впечатление произвело.
— Дай-то Бог, конечно. Во всяком случае, я надеюсь, это все не повредит. Из чего хоть эти твои травы?
— Откуда я знаю, там все по-китайски написано.
— Ну-ну. Знаешь что, подруга, травы травами, но в консультацию ты все-таки сходила бы.
— Спасибо большое, ходила уже. Полдня проходила, хватит с меня этих развлечений.
Соня вздохнула в трубке.
— Ну, да, это заведение то ещё… А что делать? Я попробую поспрашивать ещё, может, есть у кого хороший врач без всяких фокусов.
— Спасибо, Сонь, но я, если честно, этому Семёнову верю. И обследования он тоже обещал все сделать, у них там классная аппаратура, и вообще… Мне кажется, он прав, это никакая не болезнь, просто я замотанная как не знаю кто, тут напряг, там напряг.
— Слушай, напряг, а со Славкой-то у вас все в порядке?
Ни за что на свете Ирочка не призналась бы никому в том, что у неё что-то не в порядке с мужем. На эту тему она даже наедине с собой думать боялась. Да все и было в порядке, а что походы, он в них всегда ходил, ну, Леночка, а кто такая эта Леночка, висит себе там где-то на верёвке в гидрокостюме, да кажется, Слава даже говорил что-то такое, вроде она замуж собиралась…
— Нет, с чего ты взяла, абсолютно. Никаких проблем, да ты же знаешь Славку. Какие там проблемы?
— Ну и хорошо, — Соня начала было что-то говорить, но тут дети заорали совсем громко, она быстренько попрощалась и бросила трубку.
Повесив свою, Ирочка осталась сидеть около телефона. В ушах ещё звучали детские крики. Ей вспомнилась Сонина дочка, Анечка, смешная кудрявая девчушка. Сколько ей? Пять? Ирочка с тоской подумала, что у неё у самой тоже вполне могла бы быть такая дочка, даже постарше. Все ждала-выжидала, то Алина ей мешала, то работа, вот и досиделась. Зато путешествовала много. И это, между прочим, тоже кое-что, — с внезапным раздражением ответила она сама себе. По крайней мере, будет, что детям рассказывать. Мне ещё тридцати даже нет, я двадцать раз все успею, нечего тут киснуть и накручивать сама себя, надо пойти сделать упражнения, пока Слава не вернулся, а там ещё медитация, очень интересно. Все-таки есть в этом что-то, — рассуждала она, располагаясь поудобнее на полу (как велено было Семёновым) и погружаясь в своеобразный транс…
Время шло. Ирочка исправно следовала всем Семеновским указаниям, даже звонила ему пару раз, уточняла детали (телефон был предусмотрительно записан доктором на одном из листочков). Она втянулась и привыкла к упражнениям, к медитациям и ко всему прочему, даже резкий вкус настоя из трав стал ей нравиться.
Не нравилось только одно. Комплекс мер, может, и был замечателен сам по себе, но все же хотелось результата. В некотором недоумении и лёгком неудовольствии Ирочка пришла к Семёнову на следующий приём.
Доктор был спокоен и невозмутим, как далай-лама. Нет результата? Ничего страшного, возможно, она нечётко следовала указаниям. Все чётко выполняла? И прекрасно, так и надо, все непременно будет, надо продолжать, ведь беременность — дело случая, она не возникает по команде, тут задействованы тончайшие природные механизмы, только при полном сочетании которых…
Ирочка слушала, как под гипнозом. Доктор рассказывал теперь про замечательного народного целителя-натуропата Иванова, создавшего свою систему воздействия, главной идеей которой была максимальная близость к природе. А они живут в городе, пыль, грязь, выхлопные газы… Откуда тут чему взяться? Удивительно, что вообще-то удаётся выживать. В заключение он посоветовал ей вести по возможности естественный образ жизни, стараться ходить босиком по земле («Да-да, Ирина Николаевна, и сейчас, и по снегу, при условии, конечно, что он чистый»), пить только родниковую воду, в крайнем случае талую, ну и, конечно, продолжать предыдущий комплекс, вручил новый набор листочков…
— Да, и ещё, Ирина Николаевна, в прошлый раз я обещал вам ультразвуковое обследование, так, если хотите, я могу Вас записать. Это где-то через неделю будет, Вам в какое время удобно?
В назначенное время Ирочка пришла на ультразвуковое обследование, неся с собой в сумке простынку и салфетки, как было велено. Обследование проводилось не в «Гармонии», а совсем в другом месте, на задворках одной из городских больниц, и Ирочка долго плутала среди одинаковых унылых корпусов в поисках диагностической лаборатории.
В тёмном тесном коридорчике на клеёнчатых скамьях сидело четверо женщин, трое из них в застиранных байковых халатах, очевидно, здешние пациентки, а ещё одна, как и Ирочка, пришедшая с улицы, держала на коленях сложенное пальто. Ирочка тоже сняла свою шубку, свернула её мехом внутрь и присела с краешку. Она заметила, что почему-то все женщины держали в руках кто стакан, кто чашку, периодически отхлёбывая и словно прислушиваясь к тому, что происходит у них внутри.
Откуда-то из глубин коридора возникла молоденькая медсестра в белом халатике, оглядела очередь, заметила Ирочку, спросила:
— Вы откуда? Давайте ваше направление.
Ирочка протянула ей свой листочек, та взяла и скрылась, прокричав на ходу:
— Вы пока готовьтесь, вас вызовут. Женщины, а вы, кто готов, подходите по одной в порядке очереди.
Ирочка в недоумении спросила тихонько свою соседку:
— Простите, а что значит — готовиться? Мне мой врач ничего не говорил, только простынку взять.
— Готовиться — это значит напиться, — охотно ответила ей женщина с пальто. — Нужно пить воду, сколько только входит, литра два, чтобы уже невтерпёж было. Вон дверка, там есть кран с водой, так что можете начинать.
Теперь Ирочка поняла, для чего у всех разнообразные ёмкости. Но у неё-то таковой не было, и теперь она не знала, что делать. Соседка, заметив её растерянность, предложила ей свою чашку:
— Возьмите, я все равно больше не могу, наверно, сейчас пойду уже. Вы потом, как напьётесь, её прямо здесь оставьте, это ихняя. — Она встала и медленно, словно боясь расплескаться, пошла вглубь коридорчика, оставив пальто на скамейке.
Ирочка брезгливо, двумя пальцами, взяла предложенную ей белую щербатую чашку с незатейливым синеньким цветочком, и пошла за водой.
Больничный туалет, где находился кран с водой, представлял собой, как и следовало ожидать, жалкое зрелище. Стараясь не смотреть по сторонам и, по возможности, не дышать, Ирочка старательно, как могла, отмыла чашку, наполнила её и выпила залпом, повторила процедуру несколько раз, пока хватило сил, потом, налив воды про запас, вышла обратно в коридорчик.
Примерно через час подошла её очередь. К этому моменту Ирочка не могла уже думать ни о чем, кроме одного. Войдя наконец в кабинет, и устраиваясь на кушетке возле аппарата, она забыла обо всех своих вопросах, которые даже записала заранее на листочке, и мечтала только, чтоб процедура не была слишком долгой, а то она не выдержит.
Врач, молодой совсем парень в лихо сдвинутой набекрень белой шапочке, привычно выдавил на Ирочкин голый живот прозрачный липкий гель из пластиковой банки, размазал его серым резиновым датчиком, напоминающим круглый молоток для отбивки мяса, и, довольно сильно нажимая, стал водить датчик кругообразными движениями, одновременно набирая что-то свободной рукой на клавиатуре прибора. Хотя нажатия датчика были достаточно неприятны, Ирочка, изо всех сил стараясь не концентрироваться на своих внутренних ощущениях, вытянула шею и скосила глаза, стараясь рассмотреть что-нибудь на экране. Но, кроме неразборчивых бегающих картинок, состоящих из пятен и линий, перетекающих друг в друга, ничего увидеть ей не удалось. Врач ещё раз провёл датчиком сверху вниз, убрал его, вставил в специальное гнездо, и, бросив Ирочке: «Одевайтесь, только вытирайтесь как следует, это не отстирывается», записал что-то на листочке бумаги. Ирочка потом потратила немалое время, пытаясь расшифровать эти каракули, но, кроме нескольких, ничего ей не говорящих цифр и значка диаметра, никаких более сведений она оттуда не почерпнула.
Расшифровкой она занималась уже дома, а тогда, в лаборатории, сил ей хватило только на то, чтобы пулей выскочить из кабинета и добежать до заветной дверки в коридоре. Два литра воды — не шутка.
Ирочке вообще было не до шуток. После всей этой процедуры она чувствовала себя униженной и испачканной, внутри и снаружи. Ну что это, в самом деле, какие-то грязные закуты где-то на задворках, вода эта… Кошмар. И ладно бы, если сказали что-то вразумительное, а так… Может, конечно, Семёнов сумеет извлечь информацию из двух рядов неразборчивых цифр, но что-то сомнительно, — думала Ирочка, складывая бумажку, и аккуратно присоединяя её к графику температур.
Семёнов, на приём к которому Ирочка попала ещё месяца через полтора, внимательно изучил цифры, привычно покивал:
— Ну что же, Ирина Николаевна, обследование показало, что с этой стороны у вас все в норме, органы малого таза развиты правильно, и это только подтверждает мой первоначальный диагноз. Будем продолжать…
Почему-то на этот раз витиеватые Семеновские излияния не внушали Ирочке надежд, а нагоняли тоску. Она выслушала его, вяло соглашаясь, автоматически взяла листочки, так же автоматически купила при выходе очередной набор снадобий, вышла на улицу…
Стоял солнечный ясный день, из тех, что бывают в самом начале весны, когда весело звенит капель, воздух пахнет талым снегом, а жизнь хочется начать сначала. Ирочка медленно шла к автобусной остановке, погруженная в свои невесёлые мысли. Ох, кажется, Соня все-таки была права, не доверяя этой конторе, что-то идёт не так, как надо, вот и ещё полгода зря пропало, а куда идти теперь, совершенно непонятно. Навстречу, как назло, попалась беременная женщина, потом ещё одна. Принимая во внимание близость женской консультации, ничего удивительного в этом не было, но Ирочка углядела в этом очередную насмешку судьбы. У всех весна, новая и чистая, а она, как проклятая, пьёт дурацкие травы и медитирует. Ах да, ещё у неё есть прогулки босиком по снегу, очень достойное и оригинальное занятие.
Очевидно, у Ирочки начинался приступ весенней депрессии, потому что тоска не прошла даже на работе, а к вечеру ещё усугубилась. Ирочка сидела в кресле, завернувшись в плед, смотрела в стену, невпопад отвечала Славе, который как раз сегодня внезапно вернулся домой около семи, чего с ним давно не случалось, и больше всего на свете хотела остаться одна, а ещё лучше совсем не остаться. Кое-как скоротав вечер, она ушла спать, а утром проснулась уставшая, сама на себя в раздражении. Усилием воли собралась в кучку и поехала на работу.
Масла в огонь нечаянно подлила Лариса Викторовна. По давней договорённости Ирочке нужно было заглянуть к ней после работы, и она, преодолев желание отменить этот визит (разговоров не оберёшься, дешевле зайти, отсидеть час и уйти с чистой совестью), поплелась в отчий дом. Открывая дверь своим ключом, она услышала, как мать громко разговаривает по телефону с одной из своих многочисленных приятельниц:
— Ну что ты, милочка, какое там поздно. Зачем с этим торопиться, только и погулять, пока молодая. — Пауза. — И ты знаешь, дети сейчас вообще не в моде, вот на Западе, там вообще сейчас никто раньше тридцати пяти не рожает, у женщин на первом месте карьера, устройство жизни. Между прочим, ты знаешь, я и сама родила её в тридцать шесть, тогда все ахали, что поздно, а сейчас, я смотрю, очень даже…— Пауза. — Нет-нет, я нисколько не волнуюсь, и она тоже, просто всему своё время. Ой, подожди, кажется, кто-то пришёл, целую, дорогая, перезвоню позже.
Повесив трубку, Лариса Викторовна обрушила на Ирочку ворох приветствий, сплетён и новостей, не замечая её подавленного состояния. Впрочем, Ирочка изо всех сил старалась держаться, поддакивая и задавая наводящие вопросы.
— Вот сейчас беседовала с Диночкой, — рассказывала Лариса Викторовна, — помнишь Диночку? Так вот, представь, она спрашивает, не думаешь ли ты завести ребёнка. А то, говорит, возраст уже, не поздно ли. Ты подумай, какой все-таки ещё тёмный у нас народ. Ведь сейчас медицина, особенно в этой области, достигла таких успехов, можно рожать хоть в пятьдесят… — И Ирочка выслушала весь материн разговор по новой, сжимая до боли руки в карманах, чтобы не зареветь.
Она плохо помнила, как вышла от родителей, как доехала. Выйдя из метро у себя на Бауманской, она решила не идти сразу домой, а пройтись полчаса, чтобы хоть как-то успокоиться. Представить себе, что нужно будет разговаривать с мужем, если он, паче чаяния, опять дома, она не могла.
Перед ней тёмной громадой вырос Елоховский собор. Ирочка медленно шла вдоль него, поровнявшись со входом, с удивлением заметила, что храм открыт, над входом горит неяркий фонарь, и старушки в надвинутых платках стайкой заходят внутрь.
Ирочку будто что-то толкнуло, она, неожиданно сама для себя, последовала за ними, и вошла в церковь. После уличной темноты там показалось светло от множества горящих на киотах свечей. Шли приготовления к вечерней службе. Ирочка совершенно не знала, как себя вести, да и вообще зачем она здесь, но уходить почему-то не хотелось, и она осталась стоять в сторонке, стараясь быть незаметной. Около неё прошла аккуратненькая старушка с висевшим на груди ящиком свечей, подошда к ближнему киоту и стала оправлять свечки, убирая догоревшие. Ирочку словно осенило, она шагнула к старушке, и попросила тихонечко купить свечу. Купив, затеплила её тут же у киота, и опять отошла в сторону, прикрывая огонёк рукой. Затем медленно пошла вдоль стены, приглядываясь к фрескам и образам, пока не остановилась перед изображением Богоматери. Будучи абсолютно не сведущей в вопросах веры, Ирочка не молилась и ничего не просила, она просто стояла перед иконой, держа в руках свечку и глядя на скорбный суровый лик на стене. Смуглая Богоматерь в полумраке смотрела строго перед собой, к плечу её прижимался Младенец. Ирочке на память пришёл почему-то Слава с Алининым сыном на руках, на Алинином новоселье. Какой он тогда был молодой, весёлый, где теперь это все…
Наклонившись, она поставила свечку и осторожно, стараясь никого не задеть, вышла из храма.
На улице подмораживало. Под ногами похрустывал тонкий ледок. Ирочка с удивлением обнаружила, что на душе у неё гораздо легче, она может и хочет идти к Славе, он по-прежнему родной и близкий ей человек, и ничего ещё не потеряно окончательно.
С этого дня она стала заходить в Елоховский, нечасто и ненадолго, но заходить. Постоит, посмотрит на Богоматерь, поставит свечку, и идёт дальше по своим делам.
В начале лета Ирочка попала наконец после сложных перипетий на обследование в Центр Матери и Ребёнка, лучшее место в Москве. Говорили, что если не могут помочь там, то надеяться после этого можно только на чудо. Остаётся, конечно, ещё заграница, но тут, что называется, где Рим, а где Крым, лечение за бугром Ирочке было все же не по деньгам.
В Центре действительно дурака не валяли, к обследованиям и постановке диагноза подходили серьёзно, и лечащий врач — молодая серьёзная женщина, Елена Игоревна — Ирочке нравилась. В августе Центр закрывался на профилактику, но даже за оставшееся время Ирочка успела сдать массу анализов и сделать два ультразвука. В августе Елена Игоревна посоветовала по возможности съездить на грязи, хорошо бы в Мацесту, и Ирочка, обретшая новую надежду, совету послушно последовала.
Когда в сентябре она снова встретилась с врачом (записывться на приём каждый раз приходилось недели за две, очереди в Центре были будь здоров), та, после очередного осмотра, нарисовала Ирочке широкую программу дальнейших действий.
— Данные ультразвука никаких отклонений не дали, нужно будет сделать рентгенографическое исследование, затем гидротубацию, если ничего не найдём, будем делать лапароскопию. Попутно нужно будет гормональный фон проверить, массаж маточный поделать, так что, Ирина Николаевна, мужайтесь, будем бороться.
И если пока для Ирочки все эти слова значили не более, чем набор медицинских терминов, то за следующие три с лишним года она детально познакомилась с каждым из вышеназванных понятий. Теперь воспоминания о моральных страданиях по поводу первого ультразвука вызывали у неё тихую улыбку. Унизительно ей тогда было, горя она не знала, вот что.
То, что страдания, помимо моральных, могут быть чисто физическими, Ирочка постигла в полной мере во время лечения. Лапароскопия оказалась на практике введением внутрь световода через разрез на животе — вполне операция, хоть и под местным наркозом. Страшно, и больно, и шовчики потом ноют. А маточный массаж, хоть за операцию и не считался, был жуткой сам по себе процедурой, когда в тебя, в самое сокровенное твоё нутро вторгаются чуждые жёсткие руки, и мнут тебя, и растягивают, и невозможно сдерживать крик, тут даже понимание того, что это все для твоей же пользы, не спасает. После этого разные мероприятия вроде гидротубации или чего другого кажутся просто развлечением, хотя и они малоприятны, а о стеснительности и прочих сантиментах забываешь напрочь. Да и само по себе нахождение в больнице (а Ирочке, естественно, приходилось периодически проводить там от недели до месяца) не способствует развитию в человеке чрезмерной стыдливости.
За время выполнения намеченной программы лечения Ирочка узнала многое не только о медицине. Она научилась лежать в больнице, где среди таких же несчастных она стала членом нерушимого женского братства. Не радостного сообщества молодых матерей, но братства женщин, лишённых по разным причинам этого такого естественного и такого необходимого счастья. Она не встречала до сих пор нигде такой искренней теплоты и бескорыстной готовности помочь, как здесь, в серых больничных палатах, среди женщин различных кругов и судеб, сведённых случайным образом в узких стенах. Невзирая на, а может быть, именно благодаря тому, что, по выходе из этих стен, встречаться им больше не приходилось, женщины здесь были предельно открыты друг другу, делясь с соседками по палате самым сокровенным, и получая столь же искренний отклик в ответ.
И Ирочка привыкла к таким отношениям и, странным образом, не то чтобы полюбила их, но после, на свободе, среди родных, среди Славиных скупых расспросов и материных суетливых причитаний, она чувствовала себя непонятой и чужой, как с другой планеты. В самом деле, ну как объяснить им, что вот прошлый анализ показал одно, а новый — совсем другое, и в этом есть повод для оптимизма, или наоборот; какими словами описать непричастному человеку, мужчине тем более, как болит все внутри после процедуры гидротубации, когда тебя всю, до маленькой клеточки, накачивают специальной жидкостью, наблюдая по приборам за её током, и как болит потом душа, узнавая, что и это мучение было перенесено втуне. Больничный мир затягивал её, даже работа не приносила облегчения, тем более, что там начинали коситься на её отлучки, и, кроме того, приходилось придумывать каждый раз новые причины для очередного ухода в больницу, настоящих она там не открывала. Это действовало на нервы, и Ирочка стала подумывать о том, чтобы уйти с работы, хотя бы на время, долечиться спокойно. До чего долечиться, она не говорила даже сама себе, хотя вариантов тут было два — пан или пропал, и весы, чем дальше, тем неуклоннее клонились именно ко второму.
Как-то в конце осени, после очередных трех недель, проведённых в Центре (курс эндокринологической гормональной проверки-лечения, каждый день уколы и таблетки, от которых ломит поясницу, ноет все тело до кончиков пальцев и не хочется жить, каждый третий день — анализ крови из вены), Ирочка пришла к своему лечащему врачу на последний перед выпиской приём. Елена Игоревна у себя в кабинете перечитывала бумаги в толстой серой папке, в которой Ирочка опознала свою «историю болезни».
— Доброе утро, Ирочка. Присаживайтесь. — и продолжала листать. Закончила, закрыла папку, положила на край стола, чуть прихлопнув ладонью. — Так вот. Мне грустно об этом говорить, но я не вижу явных причин вашего бесплодия. Мы давно вас наблюдаем, мы провели множество обследований и профилакических курсов, и ничего серьёзного мы за это время не находили. Были лёгкие следы воспалительного процесса, возможно, в результате осложнения после каких-либо инфекционных заболеваний, но, во-первых, сами по себе они достаточно незначительны, во-вторых, мы их успешно устранили. Что я могу ещё сказать? На все только воля Божья. Я не вижу резонов вас дальше мучить, Ирочка, вам тут досталось за это время, — тут она подняла глаза на побледневшую, закусившую губу Ирочку, которая сидела, вцепившись, как в последнюю соломинку, в край стола.