Страница:
— Так, — сказала мама на том конце провода. — Ты все сделала правильно, перестань реветь, сиди дома, никуда не ходи, жди меня, я сейчас приеду.
Всегда легче жить, имея перед собой чёткие инструкции. Оля повесила трубку, вернулась в комнату, заползла обратно в диван и стала ждать маму. Ждать маму, конечно, гораздо лучше, чем вообще не знать, что делать дальше, но на душе все равно было тошно. Соня сидела рядом и жалостливо гладила её по плечу.
Олина мама, Наталья Сегреевна, была невысокого роста, носила сильные очки и разговаривала тихим голосом, в быту и на работе отличалась добротой и скромностью, но помимо этого в ней имелось ещё одно скрытое свойство. Многие люди, знавшие Наталью Сергеевну годами, могли даже не подозревать о наличии данного свойства, но те, кому выдавалось столкнуться с его проявлениями напрямую, помнили о нем долго.
Наталья Сергеевна никогда не давала в обиду своих детей. В случае неоправданных посягательств сторонних сил на детское благополучие маленькая хрупкая женщина превращалась в стальной бульдозер с программным управлением, и в этом состоянии была практически непобедима. В качестве иллюстрации можно только добавить, что Оля, в бытность свою школьницей, наиклассичнейшую угрозу всех учителей: «Вот маму в школу вызову» с успехом обращала против них самих. «Может, лучше маму в школу вызвать?»— ангельским голосом предлагала она учителям в случае каких-либо конфликтов, и если учитель по неведению или наивности соглашался, то встреча с Натальей Сергеевной сильно обогащала его педагогическую практику…
Минут через сорок раздался звонок в дверь. Оля поскакала открывать. Мама вошла, спокойная, собранная, чмокнула Олю в нос, поздоровалась с Соней, рассмеялась:
— Господи, ну вы тут прямо как на похоронах сидите, девочки, вы чего? Ничего ведь не случилось пока, мало ли, кто что там сказал, умирать теперь, что ли. Ты как сама себя чувствуешь? Нормально? — Оля кивнула. — Расскажи мне все ещё раз, с самого начала.
Оля, слегка воспрявшая духом после маминого прихода, снова уселась на насиженное место в диване, держа в руках мамину сумку. Рассказывая свою печальную сагу в очередной раз, она раскрыла её и стала копаться внутри, перебирая в руках бесконечные маленькие предметы, которыми полна каждая женская сумка: записную книжку, кошелёк, расчёску, платочек, ручку, старые автобусные билетики, карамельку в замусленном фантике. Процесс успокаивал, все предметы были знакомые и милые, пахли домом и напоминали то время, когда маленькая Оленька, встречая маму с работы, вот так же начинала копаться в сумке, отыскивая какой-нибудь гостинец. Рассказ тем временем подходил к концу, Оля закончила его словами:
— Ну, я и ушла. Ну и все. — развернула карамельку и сунула в рот.
— Понятно. — Мама кивнула. — Покажи направление.
— Зачем? — удивилась Оля.
— Покажи. Надо прочитать, что они там про тебя пишут. И вообще, оно — твой единственный документ, в консультацию-то ты больше не пойдёшь, это ясно.
Внутренне порадовавшись, что не выбросила злополучную бумажку, Оля вручила маме скомканный «документ». Наталья Сергеевна развернула его, разгладила, насколько было возможно, ладошкой и внимательно изучила, морщась на неразборчивый врачебный почерк.
— Н-да. Не много, прямо скажем. «Направляется на госпитализацию…та-та-та оперативное вмешательство…та-та киста правого яичника…» Про беременность ни слова, вот зараза. Ну ничего. Хоть что-то, с чего начать.
— Наташ, что начать? — В ужасе спросила Соня. Излучаемая мамой энергия пугала её.
— Ну как же, — пояснила мама. — Надо ведь разобраться, понять, что все-таки происходит. Катастрофы, скорее всего, никакой нет, но знать-то надо. Есть и хорошие врачи, сходим к ним.
— Мам, ну ты-то веришь, что я беременна? — перебила её Оля. — Не хочу я больше ни к каким врачам, ну их.
— Дурочка. Конечно верю, беременна, и все с тобой, скорее всего, в порядке, но дело важное, тут запускать нельзя, и времени на все не так много. Речь-то уже не о твоём здоровье, ты пойми.
— Да, правда, — вздохнув, согласилась Оля, — и что будем делать?
— У моей подруги был врач знакомый, гинеколог, неплохой. Я сейчас позвоню, и мы с тобой для начала туда съездим, а там видно будет, — подумав, сказала мама. Она взяла записную книжку и пошла к телефону.
— Ну все, я договорилась, сегодня около шести мы с тобой сходим к врачу, её зовут Люба, она даже и живёт недалеко от нашего дома, — сказала мама, закончив переговоры. — Олюнь, собирайся, поедем прямо сейчас, хочешь? Или ты Мишу будешь из института дожидаться?
— Нет, мам, я с тобой, — судорожно вырвалось у Оли. Перспектива общения с Мишей её не прельщала, и без того сейчас тяжело. Она, конечно, все ему расскажет, но лучше потом. Может, вообще обойдётся, и рассказывать будет нечего, а он ведь страдать начнёт… Представить страшно.
Приехав домой, мама, даже не сняв туфель, метнулась к книжному шкафу, достала оттуда видавший виды медицинский справочник, раскрыла его на разделе «Акушерство и гинекология» и протянула Оле со словами:
— На, садись и читай.
— Мам, — удивилась Оля. — Что читать? Я же не знаю, что со мной.
— Вот именно. — Сказала мама. — И никто не знает. И никто и не будет знать, если ты сама этого не поймёшь, потому что это никому не нужно, кроме тебя. Это ты, и твой ребёнок, почему ты считаешь, что какая-то тётка в консультации должна разбираться в тебе лучше, чем ты сама? Тебе это важно, а ей нет, у неё таких, как ты, десятки каждый день ходят.
— Да, но её учили, она должна… — неуверенно пролепетала Оля.
— Вот тебе книжка, читай, думай, учись, — продолжала Наталья Сергеевна. — Я же не говорю, что врач не нужен, но ты должна все понимать сама. Давай, читай, я сейчас что-нибудь поесть соображу, и тоже к тебе приду.
Мама ушла на кухню, а Оля погрузилась в чтение. Она с детства терпеть не могла медицинские книжки, потому что мгновенно находила у себя все болезни сразу, но сейчас, перед лицом обстоятельств…
Первый параграф назывался «Аборт», его Оля за ненадобностью пропустила, а уже второй, «Беременность и её диагностика», увлёк её не на шутку. Через десять минут она примчалась к маме в кухню, крича:
— Смотри, смотри, тут написано, что возникновение кисты в яичнике происходит примерно у двадцати пяти процентов женщин, особенно с первой беременностью, это киста жёлтого тела, это нормально, мама, ну почему же тогда она меня послала резать?!!
— А я тебе что говорила? — риторически спросила мама, взяла у Оли книжку и перечитала сама. — Самой надо все знать, хорошо, что в больницу догадалась не ехать, сейчас бы лежала там на столе…
— Но почему? Почему я могу прочитать, а она — нет? — убивалась Оля.
— Тише, тише. Подожди, надо все-таки другим врачам показаться, раз уж так все случилось, разберёмся потихонечку, все будет нормально. Садись есть, у меня все готово.
Остаток времени Оля с увлечением читала справочник, уже даже не только про гинекологию, открывая для себя много нового и интересного. Звонил Миша, допытывался, что стряслось и когда она вернётся, но Оля отделывалась краткими полуответами, а насчёт возвращения сказала расплывчато:
— Ну, я не знаю, тут врач, вот мы все выясним… Я тебе позвоню. — и повесила трубку.
На самом деле она вдруг поняла, что не была в родительском доме практически с замужества. Нет, забегала, конечно, то взять что-нибудь, то с Мишей вместе на торжественный обед, но это же не то, а чтобы вот так, сама, спокойно посидеть и даже поваляться с книжкой… А дома так хорошо… В Мишиной квартире внутреннее напряжение никогда не оставляло её полностью, и вообще рядом с Мишей расслабляться было нельзя. И чего, дурочка, раньше домой не ехала? В ней зародилась крамольная мысль — под знаменем медицинской необходимости остаться тут на несколько дней, и гори все огнём, но тут мама напомнила, что пора ехать к врачу, Оля снова испугалась и мысль не додумала.
Врач Люба приняла их у себя дома, выслушала, прочитала направление, осмотрела Олю (без кресла, но все равно противно), сказала, что, как ей кажется, ничего страшного нет, киста, действительно, явление вполне частое, но лучше бы сделать ультразвук, чтоб уж сомнений не оставалось, есть сейчас такое обследование, а вот где можно его сделать, она не знает, прибор редкий и в Москве их всего несколько. Лучшее место — это Центр по охране здоровья Матери и ребёнка, но попасть туда трудно, это институт союзного значения, туда чуть ли не Минздрав СССР только направляет…
— Понятно. — сказала мама. Они попрощались с Любой и вернулись домой. Оля осталась ночевать у родителей, несмотря на Мишины протесты, и с интересом прислушивалась весь вечер к маминым долгим телефонным переговорам.
— Значит, так. — Подвела итог Наталья Сергеевна. — Завтра к десяти утра мы с тобой поедем в этот Центр, это где-то у метро Юго-Западная, там работает жена одного папиного бывшего сокурсника, она договорилась, и тебе сделают этот ультразвук. А дальше — по результатам, поживём — увидим.
Центр на Юго-Западе оказался длиннущим зданием серого цвета, возвышающимся среди чахлого лесочка на самой окраине города. Ехать туда было долго и неудобно, две пересадки на метро, а потом ещё на автобусе, а потом пешочком пройти. Обнаружив собственно здание, Оля с мамой ещё долго бегали вокруг него, пытаясь среди многочисленных входов отыскать единственно нужный. Наконец нашли, попали внутрь, и там знакомая докторша Света (та самая жена папиного бывшего сокурсника, впрочем, как выяснилось, они с мамой даже были лично знакомы) повела их уже по внутренним нескончаемым коридорам, застланнным жёлтым линолеумом и неразличимо похожим один на другой.
Приведя Олю с мамой в нужное место, она указала им на подоконник в конце коридора, сказала: «Подождите секундочку», и исчезла за одной из многочисленных дверей. Впрочем, действительно через пару секунд возникла снова и поманила Олю рукой.
За дверью был ещё один коридор, такой же жёлтый, но гораздо короче. В нем и было всего двери три. Одна из них была открыта, Света подтолкнула Олю туда, заглянула сама, сказала:
— Девочки, вот она, — кивнула на прощание и ушла.
Две молодые миловидные женщины в белых халатиках поздоровались с Олей и мамой, выслушали скорбную сагу (на сей раз в мамином изложении), прочитали направление, охнули, сказали что-то вроде, что это надо же, чего только в районных поликлиниках с людьми не делают, а потом одна из них дала Оле обычную фарфоровую кружку со словами:
— Вот, держи, иди тут у нас за углом, пей, сколько сможешь, а как уже не сможешь, быстро беги сюда обратно.
Оля, не очень поняв, что от неё требуется. пошла-таки в указанном направлении, где обнаружила банальный туалет и кран с водой. Она послушно напилась воды до нужной кондиции, после чего действительно почти бегом вернулась в кабинет.
Дальше все было очень быстро. Раздеться, лечь, подставить живот под мягкий резиновый датчик — все это не заняло и минуты. Одна из врачей мягко, но с нажимом катала датчик по животу, и обе они с напряжённым интересом всматривались в экранчик монитора, обмениваясь отрывистыми замечаниями.
Оле очень хотелось узнать, что же они там видят, самой взглянуть она и не мечтала, хорошо бы, хоть что-нибудь потом бы сказали, хоть конечный результат сообщили бы.
Но врачи внезапно повернули экранчик так, чтобы ей тоже было видно, и, водя пальцами по перекрестьям сливающихся линий, стали подробно рассказывать, что и как. Сам этот факт признания её значимости потряс Олю едва ли не больше, чем картинка на мониторе.
Справедливости ради, разглядеть на экранчике что-либо отчётливое Оле не удалось, поэтому она довольно скоро эти попытки оставила, зато слушать стала с утроенным вниманием.
— Вот, видите, это яичник, левый, а вот и правый, а это ваша киста, ничего страшного, бывают и не такие, а вот это, — палец поехал куда-то в угол экрана. — Вот матка, вот задняя стенка, вот, — палец ткнул в еле видное, с ноготь мизинца, светлое пятнышко. —
Это плодное яйцо, зародыш, видите, сердечко бьётся… Давайте-ка посчитаем…так…
Сердцебиение в норме… Какой у вас срок, говорите?
— Семь с половиной недель. — На этот вопрос Оля теперь могла отвечать с точностью едва ли не до часа.
— Надо же, с половиной, — усмехнулась врач. — У меня тут по размеру зародыша получается недель пять, и матка тоже увеличена меньше, чем по вашим срокам выходит, поэтому, может, в консультации и не разобрались. А так все у вас нормально, киста пусть вас не беспокоит, приходите недельки через две снова, посмотрим ещё разок, может, все как раз и придёт в соответствие. А лучше всего, встали бы вы к нам на учёт, у нас не только ультразвук, но и вообще все врачи очень хорошие, и рожать тоже можно.
— А что для этого нужно, чтоб на учёт поставили? — спросила Оля, затаив дыхание. Она и сама хотела бы сюда, где эти милые женщины обращаются с ней как с человеком, а главное — говорят, что с ребёночком все в порядке.
— Ой, ну, я не знаю толком, направление, наверное, вы уточните в вашей консультации, — ответила врач, и Оля пала духом — ничего хорошего от консультации ждать не приходилось.
Домой они с мамой ехали счастливые, по дороге взахлёб обсуждая возможности устройства в этот замечательный Центр. Наталья Сергеевна решила сама сходить в злосчастную консультацию, попытаться напугать Дёмину ошибочным диагнозом и под этим знаменем выбить направление. Оля была так рада, что все обошлось, море казалось ей по колено, а дальнейшее наблюдение в Центре — делом почти решённым. И действительно, если есть такое место, где ей хорошо, и врачи ею довольны — почему бы не лечиться только там?
У официальной медицины, впрочем, было на сей счёт другое мнение. В консультации, куда Олина мама сходила через пару дней, действительно слегка испугались — Наталья
Сергеевна умела быть убедительной, доктор Дёмина призвала даже главврача, та выслушала историю, кивала и соглашалась, но направления не дала. «Вы понимаете, лично мне не жалко, но я просто не имею права, это прерогатива только Минздрава, меня с работы уволят», — объясняла она, и даже мамины замечания, что всех их и следовало бы уволить за издевательства над беременными, успеха не имели.
— Ничего, — сказала мама мрачно, закончив отчёт о походе. — Мы ещё поборемся.
Так как Оле волноваться лишний раз было вредно, она в борьбе не участвовала, продолжала жить своей обычной жизнью, привычно боролась с тошнотой и сдавала сессию (странным образом, даже лучше, чем раньше — наверное, оттого, что было наплевать на результат экзамена). Миша вёл себя просто как тихий ангел, водил Олю по вечерам гулять на бульвары и чуть не пылинки сдувал — когда она вернулась от родителей, он было попытался обидеться на неё в лучших традициях, но Оля молча засобиралась обратно, и этого было достаточно, чтобы обида рассосалась.
Прошло дней десять, и как-то вечером, в пятницу, когда Оля с Мишей мирно сидели дома и готовились к экзамену по сопромату, раздался звонок и в квартиру вихрем влетела Наталья Сергеевна, потрясая бумагой с гербовой печатью Минздрава СССР. Это было вожделенное направление, добытое, как говорится, не мытьём, так катаньем.
Дело было так. После очередной провалившейся попытки получить искомое прямыми, а также всевозможными окольными путями, Наталья Сергеевна решила пойти ва-банк. Она записалась на приём к нужной чиновнице, зашла в кабинет (а время шло к концу рабочего дня, а день был пятница) изложила просьбу, как основание демонстрируя направление на операцию, выслушала стандартный отказ, и заявила:
— Моего ребёнка в подведомственном Вам управлении едва не зарезали, никакого диагноза ей поставить не могут, время идёт, а вы мне отказываете в направлении на консультацию. Я не уйду из Вашего кабинета без направления, сяду сейчас, и буду сидеть тут всегда, делайте что хотите.
Потом-то многие научились действовать подобным образом, но тогда, в середине восьмидесятых, на самой заре перестройки и гласности, это было вновинку и ещё могло напугать. То ли чиновница опешила и испугалась, то ли ей просто не хотелось разводить волынку, а хотелось пораньше домой — пятница! — но она вздохнула, ругнулась тихонько и выписала направление.
— Очень, — веселясь, рассказывала Наталья Сергеевна, — очень осуждающе провожала меня взглядом до дверей. — «Выглядите, — говорит, — как интеллигентная женщина, а так себя ведёте возмутительно».
В понедельник с самого утра Оля с мамой направились в Центр. Отдав в регистратуре направление, они заполнили несколько анкет и скоро получили на руки новенькую карту, где чёрным по белому выписаны были Олины имя-фамилия. Сестричка в регистратуре подробно объяснила, к какому врачу они прикрепляются и где находится нужный кабинет, и, слегка поплутав по коридорам, они оказались перед искомой дверью.
Заняв очередь (впереди было человека три, выяснилось, что это часа на полтора, приём идёт долго), Оля с мамой сели на низенькую скамеечку, каковые стояли вдоль стен в большом количестве, и приготовились ждать.
Оля, к тому времени уже хорошо усвоившая, что очередь к врачу — вещь неизбежная, достала из сумки предусмотрительно запасённый детектив, и начала было читать, но чтение не шло, отвлекали шуршащие слева и справа разговоры на извечные женские темы. Сперва Оля слушала вполуха, потом заинтересовалась и начала прислушиваться всерьёз, потом закрыла книжку и передвинулась по лавочке поближе к разсказчице.
Разговор шёл о женщинах, пострадавших во время Чернобыльской аварии. Оказывается, всех женщин, беременных на маленьких сроках, из заражённых мест привозили сюда, в Центр, долго обследовали, ничего внятного не объясняя, а потом большинству все равно делали аборт. Говорившая женщина была, собственно, матерью такой «чернобыльской беременной», привезли их из-под Киева, срок у дочки был месяцев пять, теперь уже почти семь, и что с ними будет, неизвестно.
— Вот все мытарят-мытарят, а толку нету, — горестно говорила женщина, — дочка вся извелась, это первенький у ней, и я-то так внука хотела, мы уж не знаем, что думать, и идти нам больше некуда…
В это время дверь открылась, из неё вышла худенькая девочка с большим животом и длинной косой, перекинутой через плечо. Она плакала. Женщина вскочила, обняла девочку, та зашептала что-то ей на ухо, и так, обнявшись, они и исчезли в дали коридора.
На Олю эта сцена произвела должное впечатление, все её страхи ожили вновь, читать она уже совсем не могла, и остальное время, невзирая на мамины увещевания и собственные доводы разума, так и просидела, сжавшись в комок и ожидая худшего.
В кабинете довольно молодая докторша, имени-отчества которой ни Оля, ни мама в суматохе не запомнили, пригласила их сесть и, не задавая никаких вопросов, погрузилась в чтение Олиной карты. Прочтя, с неудовольствием вопросила:
— И с чем, собственно, вас сюда направили, я просто не понимаю.
Мама начала было рассказывать, но доктор не стала слушать, сняла трубку телефона и попросила кого-то зайти к ней, «а то я просто не знаю, что тут делать, прислали здоровую женщину, нет, из Минздрава, все по форме, а показаний — никаких». После этой возмущённой тирады она повернулась к Оле с выражением вежливой тоски на лице, как бы подтверждая, что совершенно не понимает причины Олиного здесь присутствия, но и выгнать нельзя — служба.
Минуты через три в кабинет вплыла высокая крупная дама в белом халате, докторша кинулась к ней, как к родной, потрясая Олиной «историей болезни». Теперь они вдвоём погрузились в чтение, перемежая его тихими недоуменными возгласами.
Мама не выдержала, и предельно вежливым тоном, в котором, однако, ощутимо слышался металл, обратилась к консилиуму:
— Простите, но сама больная перед вами, может быть, вы её осмотрите? Вы же понимаете, будь с нами все в порядке, мы бы сюда не попали, а раз уж мы здесь…
Обе врачихи обернулись на Наталью Сергеевну с изумлением, но, встретив её взгляд, замерли на секунду, после чего крупная дама сказала:
— Да-да, конечно, мы вас осмотрим, вас направил Минздрав, но вы тоже поймите, у нас тут все больные с очень сложными диагнозами, а у вашей девочки ничего такого нет, и…
— Моей девочке полостную операцию хотели делать на седьмой неделе беременности. — отчеканила мама в ответ. — А если вы найдёте, что она здорова, уверяю вас, я не буду сильно огорчаться.
— Да-да, иди, раздевайся, — сдаваясь, кивнула первая врачиха в сторону Оли. — Мы сейчас все посмотрим.
Оля покорно поплелась за ширму, к пыточному креслу. Ей уже ничего не хотелось, только уйти скорее отсюда. Все происходящее было страшно и унизительно, ничуть не лучше, чем в той же консультации, напрасны были все мечты. Она разделась, залезла на кресло и обречённо зажмурилась. Молодая врачиха, надев перчатку, начала осмотр все с тем же выражением вежливой скуки, но вдруг лицо её стало меняться, проходя постепенно всю гамму чувств от скуки к недоумению, потом к лёгкой заинтересованности, которая все нарастала, перейдя, наконец в непонимающий испуг… Вся эта смена чувств сопровождалась различными движениями руки у Оли внутри. «Как на рояле играет», — подумала Оля несколько отстраненно (больно особо не было, а к неприятным ощущениям она притерпелась).
Врачиха тем временем извлекла руку, подошла к коллеге, которая наблюдала за процессом с возрастающим недоумением, и что-то зашептала ей на ухо. «Может быть, вы сами посмотрите?»— предложила она под конец в полный голос. Оля и мама, обе встревожившись, хором стали спрашивать: «Что? Что?», на что обе врачихи ответили ласковыми, но неуверенными заверениями, что все в порядке.
Оля вынесла новое вторжение, затем ещё одно, затем врачихи попытались залезть в неё обе одновременно, уговаривая при этом потерпеть, как доярки корову. Осмотр окончился, не принеся результатов. Обе врачихи перечли ещё раз карту, переглянулись и предложили Оле, одевшись, пройти с ними ещё в один кабинет, «Для консультации». Пока Оля слезала и одевалась, та, что помоложе, села к столу и начала с огромной скорстью строчить в карте, а та, что посолидней, читала написанное через плечо. Потом они обе подписались, крупная сгребла карту и выплыла из кабинета, поманив Олю с мамой царственным жестом. Молодая следовала в арьергарде, процессия прошла по коридору, сделала левый поворот и вошла в новый кабинет, где их ждали два новых врача. Оля даже толком не запомнила, мужчины это были или женщины, все они столпились вокруг карты, читая её чуть не хором, потом все переключились на Олю, потом — на дальнейшее заполнение карты, но ясности не наступало. Оля уже отчаялась что-либо о себе выяснить, а мамины попытки задать уточняющий вопрос успеха не имели.
Врачи столпились у окна и что-то тихо бормотали там, перебивая друг друга. Под конец удалось расслышать фразу: «Я не понимаю, что делать», и ещё: «Отведите её к Кравковой».
Последнее предложение, очевидно, всех устроило, дискуссия окончилась, и самая первая врачиха, взяв, как знамя, Олину карту, позвала их: «Идите со мной».
В коридоре врачиха сразу взяла быстрый темп, Оля с мамой еле успевали за ней, уворачиваясь от встречных, поэтому выяснить что-нибудь не представлялось возможным. Они вышли на лестницу, поднялись на этаж выше, сделали несколько зигзагов и остановились в очередном коридоре, где напротив большого окна находилась дверь с табличкой: «Кравкова Е.Н.» Врачиха тихонько постучалась, потом слегка приоткрыла дверь и заглянула туда. Движения её были неуверенны и почтительны. Из-за двери раздалось басовитое: «Да входите же, кто там», и они вошли.
Новый кабинет был не больше всех предыдущих, но отчего-то казался светлее. За письменным столом сидела старая дама в больших очках, с некрасивым, но сильным и властным лицом, в руках у неё была сигарета(!), а перед ней стояла пепельница с несколькими окурками. Коротким мужским движением Кравкова затушила сигарету в пепельнице, встала, высыпала пепел в мусорную корзину, поставила пепельницу обратно и обернулась к вошедшим. Довольно высокого роста, она при этом сильно сутулилась, почти горбилась, и почему-то напоминала Оле черепаху Тортилу. Мудрую старую черепаху Тортилу.
Черепаха Тортила кивком головы показала Оле с мамой на стулья около стола, и они тихонько прошли и сели. Кравкова вернулась на своё место. Пришедшая с ними врачиха чуть ли не на цыпочках подошла к столу, выложила на стол перед Кравковой Олину карту, услужливо раскрыв её на нужной странице и начала было говорить что-то, но была прервана суровым: «Идите, я разберусь», — и исчезла за дверью.
Оля, которая была всем происходящим затравлена окончательно, сидела на своём стульчике, безразличная ко всему, и ждала, пока эта самая Кравкова изучит всю «историю болезни» и погонит её опять на кресло. Мама рядом тоже подавленно молчала.
Кравкова не спеша взяла карту, не глядя, закрыла, отложила на край стола, опёрлась подбородком на руку, и, внимательно глядя на Олю, неожиданно ласковым голосом произнесла:
— Ну, деточка, что же с тобой произошло?
От этого простого человеческого вопроса у Оли мгновенно в горле встал комок, а глаза наполнились слезами, и она смогла только выдавить, показав на карту:
Всегда легче жить, имея перед собой чёткие инструкции. Оля повесила трубку, вернулась в комнату, заползла обратно в диван и стала ждать маму. Ждать маму, конечно, гораздо лучше, чем вообще не знать, что делать дальше, но на душе все равно было тошно. Соня сидела рядом и жалостливо гладила её по плечу.
Олина мама, Наталья Сегреевна, была невысокого роста, носила сильные очки и разговаривала тихим голосом, в быту и на работе отличалась добротой и скромностью, но помимо этого в ней имелось ещё одно скрытое свойство. Многие люди, знавшие Наталью Сергеевну годами, могли даже не подозревать о наличии данного свойства, но те, кому выдавалось столкнуться с его проявлениями напрямую, помнили о нем долго.
Наталья Сергеевна никогда не давала в обиду своих детей. В случае неоправданных посягательств сторонних сил на детское благополучие маленькая хрупкая женщина превращалась в стальной бульдозер с программным управлением, и в этом состоянии была практически непобедима. В качестве иллюстрации можно только добавить, что Оля, в бытность свою школьницей, наиклассичнейшую угрозу всех учителей: «Вот маму в школу вызову» с успехом обращала против них самих. «Может, лучше маму в школу вызвать?»— ангельским голосом предлагала она учителям в случае каких-либо конфликтов, и если учитель по неведению или наивности соглашался, то встреча с Натальей Сергеевной сильно обогащала его педагогическую практику…
Минут через сорок раздался звонок в дверь. Оля поскакала открывать. Мама вошла, спокойная, собранная, чмокнула Олю в нос, поздоровалась с Соней, рассмеялась:
— Господи, ну вы тут прямо как на похоронах сидите, девочки, вы чего? Ничего ведь не случилось пока, мало ли, кто что там сказал, умирать теперь, что ли. Ты как сама себя чувствуешь? Нормально? — Оля кивнула. — Расскажи мне все ещё раз, с самого начала.
Оля, слегка воспрявшая духом после маминого прихода, снова уселась на насиженное место в диване, держа в руках мамину сумку. Рассказывая свою печальную сагу в очередной раз, она раскрыла её и стала копаться внутри, перебирая в руках бесконечные маленькие предметы, которыми полна каждая женская сумка: записную книжку, кошелёк, расчёску, платочек, ручку, старые автобусные билетики, карамельку в замусленном фантике. Процесс успокаивал, все предметы были знакомые и милые, пахли домом и напоминали то время, когда маленькая Оленька, встречая маму с работы, вот так же начинала копаться в сумке, отыскивая какой-нибудь гостинец. Рассказ тем временем подходил к концу, Оля закончила его словами:
— Ну, я и ушла. Ну и все. — развернула карамельку и сунула в рот.
— Понятно. — Мама кивнула. — Покажи направление.
— Зачем? — удивилась Оля.
— Покажи. Надо прочитать, что они там про тебя пишут. И вообще, оно — твой единственный документ, в консультацию-то ты больше не пойдёшь, это ясно.
Внутренне порадовавшись, что не выбросила злополучную бумажку, Оля вручила маме скомканный «документ». Наталья Сергеевна развернула его, разгладила, насколько было возможно, ладошкой и внимательно изучила, морщась на неразборчивый врачебный почерк.
— Н-да. Не много, прямо скажем. «Направляется на госпитализацию…та-та-та оперативное вмешательство…та-та киста правого яичника…» Про беременность ни слова, вот зараза. Ну ничего. Хоть что-то, с чего начать.
— Наташ, что начать? — В ужасе спросила Соня. Излучаемая мамой энергия пугала её.
— Ну как же, — пояснила мама. — Надо ведь разобраться, понять, что все-таки происходит. Катастрофы, скорее всего, никакой нет, но знать-то надо. Есть и хорошие врачи, сходим к ним.
— Мам, ну ты-то веришь, что я беременна? — перебила её Оля. — Не хочу я больше ни к каким врачам, ну их.
— Дурочка. Конечно верю, беременна, и все с тобой, скорее всего, в порядке, но дело важное, тут запускать нельзя, и времени на все не так много. Речь-то уже не о твоём здоровье, ты пойми.
— Да, правда, — вздохнув, согласилась Оля, — и что будем делать?
— У моей подруги был врач знакомый, гинеколог, неплохой. Я сейчас позвоню, и мы с тобой для начала туда съездим, а там видно будет, — подумав, сказала мама. Она взяла записную книжку и пошла к телефону.
— Ну все, я договорилась, сегодня около шести мы с тобой сходим к врачу, её зовут Люба, она даже и живёт недалеко от нашего дома, — сказала мама, закончив переговоры. — Олюнь, собирайся, поедем прямо сейчас, хочешь? Или ты Мишу будешь из института дожидаться?
— Нет, мам, я с тобой, — судорожно вырвалось у Оли. Перспектива общения с Мишей её не прельщала, и без того сейчас тяжело. Она, конечно, все ему расскажет, но лучше потом. Может, вообще обойдётся, и рассказывать будет нечего, а он ведь страдать начнёт… Представить страшно.
Приехав домой, мама, даже не сняв туфель, метнулась к книжному шкафу, достала оттуда видавший виды медицинский справочник, раскрыла его на разделе «Акушерство и гинекология» и протянула Оле со словами:
— На, садись и читай.
— Мам, — удивилась Оля. — Что читать? Я же не знаю, что со мной.
— Вот именно. — Сказала мама. — И никто не знает. И никто и не будет знать, если ты сама этого не поймёшь, потому что это никому не нужно, кроме тебя. Это ты, и твой ребёнок, почему ты считаешь, что какая-то тётка в консультации должна разбираться в тебе лучше, чем ты сама? Тебе это важно, а ей нет, у неё таких, как ты, десятки каждый день ходят.
— Да, но её учили, она должна… — неуверенно пролепетала Оля.
— Вот тебе книжка, читай, думай, учись, — продолжала Наталья Сергеевна. — Я же не говорю, что врач не нужен, но ты должна все понимать сама. Давай, читай, я сейчас что-нибудь поесть соображу, и тоже к тебе приду.
Мама ушла на кухню, а Оля погрузилась в чтение. Она с детства терпеть не могла медицинские книжки, потому что мгновенно находила у себя все болезни сразу, но сейчас, перед лицом обстоятельств…
Первый параграф назывался «Аборт», его Оля за ненадобностью пропустила, а уже второй, «Беременность и её диагностика», увлёк её не на шутку. Через десять минут она примчалась к маме в кухню, крича:
— Смотри, смотри, тут написано, что возникновение кисты в яичнике происходит примерно у двадцати пяти процентов женщин, особенно с первой беременностью, это киста жёлтого тела, это нормально, мама, ну почему же тогда она меня послала резать?!!
— А я тебе что говорила? — риторически спросила мама, взяла у Оли книжку и перечитала сама. — Самой надо все знать, хорошо, что в больницу догадалась не ехать, сейчас бы лежала там на столе…
— Но почему? Почему я могу прочитать, а она — нет? — убивалась Оля.
— Тише, тише. Подожди, надо все-таки другим врачам показаться, раз уж так все случилось, разберёмся потихонечку, все будет нормально. Садись есть, у меня все готово.
Остаток времени Оля с увлечением читала справочник, уже даже не только про гинекологию, открывая для себя много нового и интересного. Звонил Миша, допытывался, что стряслось и когда она вернётся, но Оля отделывалась краткими полуответами, а насчёт возвращения сказала расплывчато:
— Ну, я не знаю, тут врач, вот мы все выясним… Я тебе позвоню. — и повесила трубку.
На самом деле она вдруг поняла, что не была в родительском доме практически с замужества. Нет, забегала, конечно, то взять что-нибудь, то с Мишей вместе на торжественный обед, но это же не то, а чтобы вот так, сама, спокойно посидеть и даже поваляться с книжкой… А дома так хорошо… В Мишиной квартире внутреннее напряжение никогда не оставляло её полностью, и вообще рядом с Мишей расслабляться было нельзя. И чего, дурочка, раньше домой не ехала? В ней зародилась крамольная мысль — под знаменем медицинской необходимости остаться тут на несколько дней, и гори все огнём, но тут мама напомнила, что пора ехать к врачу, Оля снова испугалась и мысль не додумала.
Врач Люба приняла их у себя дома, выслушала, прочитала направление, осмотрела Олю (без кресла, но все равно противно), сказала, что, как ей кажется, ничего страшного нет, киста, действительно, явление вполне частое, но лучше бы сделать ультразвук, чтоб уж сомнений не оставалось, есть сейчас такое обследование, а вот где можно его сделать, она не знает, прибор редкий и в Москве их всего несколько. Лучшее место — это Центр по охране здоровья Матери и ребёнка, но попасть туда трудно, это институт союзного значения, туда чуть ли не Минздрав СССР только направляет…
— Понятно. — сказала мама. Они попрощались с Любой и вернулись домой. Оля осталась ночевать у родителей, несмотря на Мишины протесты, и с интересом прислушивалась весь вечер к маминым долгим телефонным переговорам.
— Значит, так. — Подвела итог Наталья Сергеевна. — Завтра к десяти утра мы с тобой поедем в этот Центр, это где-то у метро Юго-Западная, там работает жена одного папиного бывшего сокурсника, она договорилась, и тебе сделают этот ультразвук. А дальше — по результатам, поживём — увидим.
Центр на Юго-Западе оказался длиннущим зданием серого цвета, возвышающимся среди чахлого лесочка на самой окраине города. Ехать туда было долго и неудобно, две пересадки на метро, а потом ещё на автобусе, а потом пешочком пройти. Обнаружив собственно здание, Оля с мамой ещё долго бегали вокруг него, пытаясь среди многочисленных входов отыскать единственно нужный. Наконец нашли, попали внутрь, и там знакомая докторша Света (та самая жена папиного бывшего сокурсника, впрочем, как выяснилось, они с мамой даже были лично знакомы) повела их уже по внутренним нескончаемым коридорам, застланнным жёлтым линолеумом и неразличимо похожим один на другой.
Приведя Олю с мамой в нужное место, она указала им на подоконник в конце коридора, сказала: «Подождите секундочку», и исчезла за одной из многочисленных дверей. Впрочем, действительно через пару секунд возникла снова и поманила Олю рукой.
За дверью был ещё один коридор, такой же жёлтый, но гораздо короче. В нем и было всего двери три. Одна из них была открыта, Света подтолкнула Олю туда, заглянула сама, сказала:
— Девочки, вот она, — кивнула на прощание и ушла.
Две молодые миловидные женщины в белых халатиках поздоровались с Олей и мамой, выслушали скорбную сагу (на сей раз в мамином изложении), прочитали направление, охнули, сказали что-то вроде, что это надо же, чего только в районных поликлиниках с людьми не делают, а потом одна из них дала Оле обычную фарфоровую кружку со словами:
— Вот, держи, иди тут у нас за углом, пей, сколько сможешь, а как уже не сможешь, быстро беги сюда обратно.
Оля, не очень поняв, что от неё требуется. пошла-таки в указанном направлении, где обнаружила банальный туалет и кран с водой. Она послушно напилась воды до нужной кондиции, после чего действительно почти бегом вернулась в кабинет.
Дальше все было очень быстро. Раздеться, лечь, подставить живот под мягкий резиновый датчик — все это не заняло и минуты. Одна из врачей мягко, но с нажимом катала датчик по животу, и обе они с напряжённым интересом всматривались в экранчик монитора, обмениваясь отрывистыми замечаниями.
Оле очень хотелось узнать, что же они там видят, самой взглянуть она и не мечтала, хорошо бы, хоть что-нибудь потом бы сказали, хоть конечный результат сообщили бы.
Но врачи внезапно повернули экранчик так, чтобы ей тоже было видно, и, водя пальцами по перекрестьям сливающихся линий, стали подробно рассказывать, что и как. Сам этот факт признания её значимости потряс Олю едва ли не больше, чем картинка на мониторе.
Справедливости ради, разглядеть на экранчике что-либо отчётливое Оле не удалось, поэтому она довольно скоро эти попытки оставила, зато слушать стала с утроенным вниманием.
— Вот, видите, это яичник, левый, а вот и правый, а это ваша киста, ничего страшного, бывают и не такие, а вот это, — палец поехал куда-то в угол экрана. — Вот матка, вот задняя стенка, вот, — палец ткнул в еле видное, с ноготь мизинца, светлое пятнышко. —
Это плодное яйцо, зародыш, видите, сердечко бьётся… Давайте-ка посчитаем…так…
Сердцебиение в норме… Какой у вас срок, говорите?
— Семь с половиной недель. — На этот вопрос Оля теперь могла отвечать с точностью едва ли не до часа.
— Надо же, с половиной, — усмехнулась врач. — У меня тут по размеру зародыша получается недель пять, и матка тоже увеличена меньше, чем по вашим срокам выходит, поэтому, может, в консультации и не разобрались. А так все у вас нормально, киста пусть вас не беспокоит, приходите недельки через две снова, посмотрим ещё разок, может, все как раз и придёт в соответствие. А лучше всего, встали бы вы к нам на учёт, у нас не только ультразвук, но и вообще все врачи очень хорошие, и рожать тоже можно.
— А что для этого нужно, чтоб на учёт поставили? — спросила Оля, затаив дыхание. Она и сама хотела бы сюда, где эти милые женщины обращаются с ней как с человеком, а главное — говорят, что с ребёночком все в порядке.
— Ой, ну, я не знаю толком, направление, наверное, вы уточните в вашей консультации, — ответила врач, и Оля пала духом — ничего хорошего от консультации ждать не приходилось.
Домой они с мамой ехали счастливые, по дороге взахлёб обсуждая возможности устройства в этот замечательный Центр. Наталья Сергеевна решила сама сходить в злосчастную консультацию, попытаться напугать Дёмину ошибочным диагнозом и под этим знаменем выбить направление. Оля была так рада, что все обошлось, море казалось ей по колено, а дальнейшее наблюдение в Центре — делом почти решённым. И действительно, если есть такое место, где ей хорошо, и врачи ею довольны — почему бы не лечиться только там?
У официальной медицины, впрочем, было на сей счёт другое мнение. В консультации, куда Олина мама сходила через пару дней, действительно слегка испугались — Наталья
Сергеевна умела быть убедительной, доктор Дёмина призвала даже главврача, та выслушала историю, кивала и соглашалась, но направления не дала. «Вы понимаете, лично мне не жалко, но я просто не имею права, это прерогатива только Минздрава, меня с работы уволят», — объясняла она, и даже мамины замечания, что всех их и следовало бы уволить за издевательства над беременными, успеха не имели.
— Ничего, — сказала мама мрачно, закончив отчёт о походе. — Мы ещё поборемся.
Так как Оле волноваться лишний раз было вредно, она в борьбе не участвовала, продолжала жить своей обычной жизнью, привычно боролась с тошнотой и сдавала сессию (странным образом, даже лучше, чем раньше — наверное, оттого, что было наплевать на результат экзамена). Миша вёл себя просто как тихий ангел, водил Олю по вечерам гулять на бульвары и чуть не пылинки сдувал — когда она вернулась от родителей, он было попытался обидеться на неё в лучших традициях, но Оля молча засобиралась обратно, и этого было достаточно, чтобы обида рассосалась.
Прошло дней десять, и как-то вечером, в пятницу, когда Оля с Мишей мирно сидели дома и готовились к экзамену по сопромату, раздался звонок и в квартиру вихрем влетела Наталья Сергеевна, потрясая бумагой с гербовой печатью Минздрава СССР. Это было вожделенное направление, добытое, как говорится, не мытьём, так катаньем.
Дело было так. После очередной провалившейся попытки получить искомое прямыми, а также всевозможными окольными путями, Наталья Сергеевна решила пойти ва-банк. Она записалась на приём к нужной чиновнице, зашла в кабинет (а время шло к концу рабочего дня, а день был пятница) изложила просьбу, как основание демонстрируя направление на операцию, выслушала стандартный отказ, и заявила:
— Моего ребёнка в подведомственном Вам управлении едва не зарезали, никакого диагноза ей поставить не могут, время идёт, а вы мне отказываете в направлении на консультацию. Я не уйду из Вашего кабинета без направления, сяду сейчас, и буду сидеть тут всегда, делайте что хотите.
Потом-то многие научились действовать подобным образом, но тогда, в середине восьмидесятых, на самой заре перестройки и гласности, это было вновинку и ещё могло напугать. То ли чиновница опешила и испугалась, то ли ей просто не хотелось разводить волынку, а хотелось пораньше домой — пятница! — но она вздохнула, ругнулась тихонько и выписала направление.
— Очень, — веселясь, рассказывала Наталья Сергеевна, — очень осуждающе провожала меня взглядом до дверей. — «Выглядите, — говорит, — как интеллигентная женщина, а так себя ведёте возмутительно».
В понедельник с самого утра Оля с мамой направились в Центр. Отдав в регистратуре направление, они заполнили несколько анкет и скоро получили на руки новенькую карту, где чёрным по белому выписаны были Олины имя-фамилия. Сестричка в регистратуре подробно объяснила, к какому врачу они прикрепляются и где находится нужный кабинет, и, слегка поплутав по коридорам, они оказались перед искомой дверью.
Заняв очередь (впереди было человека три, выяснилось, что это часа на полтора, приём идёт долго), Оля с мамой сели на низенькую скамеечку, каковые стояли вдоль стен в большом количестве, и приготовились ждать.
Оля, к тому времени уже хорошо усвоившая, что очередь к врачу — вещь неизбежная, достала из сумки предусмотрительно запасённый детектив, и начала было читать, но чтение не шло, отвлекали шуршащие слева и справа разговоры на извечные женские темы. Сперва Оля слушала вполуха, потом заинтересовалась и начала прислушиваться всерьёз, потом закрыла книжку и передвинулась по лавочке поближе к разсказчице.
Разговор шёл о женщинах, пострадавших во время Чернобыльской аварии. Оказывается, всех женщин, беременных на маленьких сроках, из заражённых мест привозили сюда, в Центр, долго обследовали, ничего внятного не объясняя, а потом большинству все равно делали аборт. Говорившая женщина была, собственно, матерью такой «чернобыльской беременной», привезли их из-под Киева, срок у дочки был месяцев пять, теперь уже почти семь, и что с ними будет, неизвестно.
— Вот все мытарят-мытарят, а толку нету, — горестно говорила женщина, — дочка вся извелась, это первенький у ней, и я-то так внука хотела, мы уж не знаем, что думать, и идти нам больше некуда…
В это время дверь открылась, из неё вышла худенькая девочка с большим животом и длинной косой, перекинутой через плечо. Она плакала. Женщина вскочила, обняла девочку, та зашептала что-то ей на ухо, и так, обнявшись, они и исчезли в дали коридора.
На Олю эта сцена произвела должное впечатление, все её страхи ожили вновь, читать она уже совсем не могла, и остальное время, невзирая на мамины увещевания и собственные доводы разума, так и просидела, сжавшись в комок и ожидая худшего.
В кабинете довольно молодая докторша, имени-отчества которой ни Оля, ни мама в суматохе не запомнили, пригласила их сесть и, не задавая никаких вопросов, погрузилась в чтение Олиной карты. Прочтя, с неудовольствием вопросила:
— И с чем, собственно, вас сюда направили, я просто не понимаю.
Мама начала было рассказывать, но доктор не стала слушать, сняла трубку телефона и попросила кого-то зайти к ней, «а то я просто не знаю, что тут делать, прислали здоровую женщину, нет, из Минздрава, все по форме, а показаний — никаких». После этой возмущённой тирады она повернулась к Оле с выражением вежливой тоски на лице, как бы подтверждая, что совершенно не понимает причины Олиного здесь присутствия, но и выгнать нельзя — служба.
Минуты через три в кабинет вплыла высокая крупная дама в белом халате, докторша кинулась к ней, как к родной, потрясая Олиной «историей болезни». Теперь они вдвоём погрузились в чтение, перемежая его тихими недоуменными возгласами.
Мама не выдержала, и предельно вежливым тоном, в котором, однако, ощутимо слышался металл, обратилась к консилиуму:
— Простите, но сама больная перед вами, может быть, вы её осмотрите? Вы же понимаете, будь с нами все в порядке, мы бы сюда не попали, а раз уж мы здесь…
Обе врачихи обернулись на Наталью Сергеевну с изумлением, но, встретив её взгляд, замерли на секунду, после чего крупная дама сказала:
— Да-да, конечно, мы вас осмотрим, вас направил Минздрав, но вы тоже поймите, у нас тут все больные с очень сложными диагнозами, а у вашей девочки ничего такого нет, и…
— Моей девочке полостную операцию хотели делать на седьмой неделе беременности. — отчеканила мама в ответ. — А если вы найдёте, что она здорова, уверяю вас, я не буду сильно огорчаться.
— Да-да, иди, раздевайся, — сдаваясь, кивнула первая врачиха в сторону Оли. — Мы сейчас все посмотрим.
Оля покорно поплелась за ширму, к пыточному креслу. Ей уже ничего не хотелось, только уйти скорее отсюда. Все происходящее было страшно и унизительно, ничуть не лучше, чем в той же консультации, напрасны были все мечты. Она разделась, залезла на кресло и обречённо зажмурилась. Молодая врачиха, надев перчатку, начала осмотр все с тем же выражением вежливой скуки, но вдруг лицо её стало меняться, проходя постепенно всю гамму чувств от скуки к недоумению, потом к лёгкой заинтересованности, которая все нарастала, перейдя, наконец в непонимающий испуг… Вся эта смена чувств сопровождалась различными движениями руки у Оли внутри. «Как на рояле играет», — подумала Оля несколько отстраненно (больно особо не было, а к неприятным ощущениям она притерпелась).
Врачиха тем временем извлекла руку, подошла к коллеге, которая наблюдала за процессом с возрастающим недоумением, и что-то зашептала ей на ухо. «Может быть, вы сами посмотрите?»— предложила она под конец в полный голос. Оля и мама, обе встревожившись, хором стали спрашивать: «Что? Что?», на что обе врачихи ответили ласковыми, но неуверенными заверениями, что все в порядке.
Оля вынесла новое вторжение, затем ещё одно, затем врачихи попытались залезть в неё обе одновременно, уговаривая при этом потерпеть, как доярки корову. Осмотр окончился, не принеся результатов. Обе врачихи перечли ещё раз карту, переглянулись и предложили Оле, одевшись, пройти с ними ещё в один кабинет, «Для консультации». Пока Оля слезала и одевалась, та, что помоложе, села к столу и начала с огромной скорстью строчить в карте, а та, что посолидней, читала написанное через плечо. Потом они обе подписались, крупная сгребла карту и выплыла из кабинета, поманив Олю с мамой царственным жестом. Молодая следовала в арьергарде, процессия прошла по коридору, сделала левый поворот и вошла в новый кабинет, где их ждали два новых врача. Оля даже толком не запомнила, мужчины это были или женщины, все они столпились вокруг карты, читая её чуть не хором, потом все переключились на Олю, потом — на дальнейшее заполнение карты, но ясности не наступало. Оля уже отчаялась что-либо о себе выяснить, а мамины попытки задать уточняющий вопрос успеха не имели.
Врачи столпились у окна и что-то тихо бормотали там, перебивая друг друга. Под конец удалось расслышать фразу: «Я не понимаю, что делать», и ещё: «Отведите её к Кравковой».
Последнее предложение, очевидно, всех устроило, дискуссия окончилась, и самая первая врачиха, взяв, как знамя, Олину карту, позвала их: «Идите со мной».
В коридоре врачиха сразу взяла быстрый темп, Оля с мамой еле успевали за ней, уворачиваясь от встречных, поэтому выяснить что-нибудь не представлялось возможным. Они вышли на лестницу, поднялись на этаж выше, сделали несколько зигзагов и остановились в очередном коридоре, где напротив большого окна находилась дверь с табличкой: «Кравкова Е.Н.» Врачиха тихонько постучалась, потом слегка приоткрыла дверь и заглянула туда. Движения её были неуверенны и почтительны. Из-за двери раздалось басовитое: «Да входите же, кто там», и они вошли.
Новый кабинет был не больше всех предыдущих, но отчего-то казался светлее. За письменным столом сидела старая дама в больших очках, с некрасивым, но сильным и властным лицом, в руках у неё была сигарета(!), а перед ней стояла пепельница с несколькими окурками. Коротким мужским движением Кравкова затушила сигарету в пепельнице, встала, высыпала пепел в мусорную корзину, поставила пепельницу обратно и обернулась к вошедшим. Довольно высокого роста, она при этом сильно сутулилась, почти горбилась, и почему-то напоминала Оле черепаху Тортилу. Мудрую старую черепаху Тортилу.
Черепаха Тортила кивком головы показала Оле с мамой на стулья около стола, и они тихонько прошли и сели. Кравкова вернулась на своё место. Пришедшая с ними врачиха чуть ли не на цыпочках подошла к столу, выложила на стол перед Кравковой Олину карту, услужливо раскрыв её на нужной странице и начала было говорить что-то, но была прервана суровым: «Идите, я разберусь», — и исчезла за дверью.
Оля, которая была всем происходящим затравлена окончательно, сидела на своём стульчике, безразличная ко всему, и ждала, пока эта самая Кравкова изучит всю «историю болезни» и погонит её опять на кресло. Мама рядом тоже подавленно молчала.
Кравкова не спеша взяла карту, не глядя, закрыла, отложила на край стола, опёрлась подбородком на руку, и, внимательно глядя на Олю, неожиданно ласковым голосом произнесла:
— Ну, деточка, что же с тобой произошло?
От этого простого человеческого вопроса у Оли мгновенно в горле встал комок, а глаза наполнились слезами, и она смогла только выдавить, показав на карту: