Страница:
– Значит, – произнесла она, неторопливой походкой приближаясь ко мне, – настало время расплаты.
Я попытался подняться, но девушка с ленивой улыбкой покачала головой, давая понять, что мне будет лучше этого не делать.
– Сколько раз ты хлопал меня по заднице? – спросила она. – Называл киской? Предлагал этому дегенерату?
Она посмотрела на меня, как оглядывают свою вполне заслуженную награду.
– Я позволила тебе повеселиться, бэйби, – томно произнесла она. – Но теперь настало время платить. Девочка тоже любит шутки.
И здесь настал час моего триумфа. Я встал и ответил, полный сдержанного достоинства:
– Френки. Я понимаю, тебе оказалось сложно.
Я вздохнул.
– Слишком сложно.
– Сложно?
Рука девушки, уже готовая вцепиться в меня, остановилась; лицо Франсуаз выглядело столь озадаченным, что я почти не мог на нее сердиться.
– Но я предупредил тебя. Я дал тебе шанс посидеть в таверне. Ты сама захотела попробовать свои силы. Кто виноват, что испытание оказалось для тебя…
Я сделал рукой неопределенный жест, подбирая нужное слово.
– Чересчур трудным. В следующий раз мне придется не брать тебя с собой.
– Мерзавец, – прошептала девушка.
– Чем и горжусь.
Я сел в седло и развернул дракона, со снисходительностью глядя на девушку.
– Ты все это сделал только для того, чтобы посмеяться надо мной? – спросила она.
– Я совместил приятное с полезным, – ответил я.
Франсуаз подошла ко мне, взяла за отвороты камзола и сдернула с дракона. То, что я не растянулся на дороге, а приземлился на обе ноги, слегка ее озадачило, но только слегка.
– Знаешь что, Майкл, – ласково произнесла она. – Я заметила там чудесную полянку. Я отведу тебя туда, и мы поиграем в осьминожка.
– Брось, – ответил я. – Такой игры не существует. Я сам это выдумал.
Хищные пальцы девушки провели по моему лицу.
– Ничего, бэйби, – произнесла она. – Я умею импровизировать.
Она повлекла меня за собой.
– Только не хнычь, герой, что я веду себя слишком грубо…
17
18
Часть IV
1
2
3
Я попытался подняться, но девушка с ленивой улыбкой покачала головой, давая понять, что мне будет лучше этого не делать.
– Сколько раз ты хлопал меня по заднице? – спросила она. – Называл киской? Предлагал этому дегенерату?
Она посмотрела на меня, как оглядывают свою вполне заслуженную награду.
– Я позволила тебе повеселиться, бэйби, – томно произнесла она. – Но теперь настало время платить. Девочка тоже любит шутки.
И здесь настал час моего триумфа. Я встал и ответил, полный сдержанного достоинства:
– Френки. Я понимаю, тебе оказалось сложно.
Я вздохнул.
– Слишком сложно.
– Сложно?
Рука девушки, уже готовая вцепиться в меня, остановилась; лицо Франсуаз выглядело столь озадаченным, что я почти не мог на нее сердиться.
– Но я предупредил тебя. Я дал тебе шанс посидеть в таверне. Ты сама захотела попробовать свои силы. Кто виноват, что испытание оказалось для тебя…
Я сделал рукой неопределенный жест, подбирая нужное слово.
– Чересчур трудным. В следующий раз мне придется не брать тебя с собой.
– Мерзавец, – прошептала девушка.
– Чем и горжусь.
Я сел в седло и развернул дракона, со снисходительностью глядя на девушку.
– Ты все это сделал только для того, чтобы посмеяться надо мной? – спросила она.
– Я совместил приятное с полезным, – ответил я.
Франсуаз подошла ко мне, взяла за отвороты камзола и сдернула с дракона. То, что я не растянулся на дороге, а приземлился на обе ноги, слегка ее озадачило, но только слегка.
– Знаешь что, Майкл, – ласково произнесла она. – Я заметила там чудесную полянку. Я отведу тебя туда, и мы поиграем в осьминожка.
– Брось, – ответил я. – Такой игры не существует. Я сам это выдумал.
Хищные пальцы девушки провели по моему лицу.
– Ничего, бэйби, – произнесла она. – Я умею импровизировать.
Она повлекла меня за собой.
– Только не хнычь, герой, что я веду себя слишком грубо…
17
Парадные ворота замка Шлездерн были широко распахнуты. Два длинных ряда лакеев выстроились на широком дворе. Слуги, одетые в цвета виконта, стояли по обе стороны от дороги, что вела от въезда в имение к высокой каменной лестнице.
Замковый оркестр, состоявший из шести скрипачей, играл приветственную мелодию, мягкую и приятную, как дуновение весеннего ветерка.
Сам виконт Шлездерн стоял на вершине лестницы, заложив руки за спину, и с гостеприимной улыбкой на лице. Его маленький рост теперь особенно бросался в глаза; виконт возвышался, по-военному выпрямившись, и шесть золотых орденов сверкали на темно-синей материи его камзола.
Парадный костюм виконта подчеркивался невысокими черными сапогами, с длинными золотыми шпорами, и шпагой с таким же эфесом.
Двухлошадная коляска Нандо Гамбелы въехала в распахнутые ворота. Широкоплечий слуга сидел на козлах. Простодушный негр выглядел растерянным. Его сбивали с толку и пышный прием, и слуги, аллеей стоящие вдоль пути его экипажа, и торжественная, негромкая музыка скрипок. Но еще больше смущал его сам виконт Шлездерн.
При первом же появлении гостей улыбка виконта стала много шире. Он направился вниз по высокой лестнице, раскрывая руки в приветственном жесте.
– Господин Гамбела, – произнес он, и тихие голоса скрипок стали почти неслышны, чтобы не заглушать слов аристократа. – Какая честь видеть вас в моем доме.
Эти слова заставили Нандо смешаться еще больше. Он неловко вылезал из остановившейся двуколки и при этом застрял одной ногой между дверцей и ступенями; темное лицо негра еще больше потемнело от смущения, он не знал, куда девать глаза.
– В самом деле, виконт, – сказал он. – Все это для меня… Так…
Он хотел сказать «непривычно», но тут же спохватился и, смешавшись еще больше, перебил сам себя:
– А, да, вам тоже, тоже доброго утра. Где тут, в общем, эти…
Внезапно произошло то, что заставило всех во дворе замка вскрикнуть от неожиданности и страха. Парадные ворота все еще оставались широко открытыми; орда диких гоблинов ворвалась через них и обступила двуколку.
Косматые существа вкатывались во двор, как большие, упругие мячи. Одетые в полный кожаный доспех, они потрясали короткими дубинками и арбалетами. Злобное рычание сопутствовало их появлению.
Нандо Гамбела застыл от ужаса. Его слуга попытался защитить своего хозяина, но тут же упал, оглушенный ударом деревянной дубинки. Целый выводок гоблинов скалил теперь кривые зубы на каменных плитах двора замка Шлездерн.
Лакеи испуганно бросились в разные стороны, но гоблины не преследовали их. Они не собирались распылять силы. Скрипичная музыка смолкла; виконт остановился и вытянулся во весь рост, как делал всегда, сталкиваясь с опасностью для своей жизни или чести.
Гоблины суетливо шебуршились вокруг Гамбелы; негр выглядел так испуганно, что едва не лишился чувств. Клыкастые твари переговаривались глухими ворчащими голосами; один из них, игуаний череп на шлеме которого выдавал вожака выводка, произнес, обращаясь к виконту Шлездерна:
– Пусть твои слуги притащат все ценное, что есть в замке!
Шлездерн не пошевелился; его лицо наполнилось благородной яростью аристократа, вызванной зрелищем крестьянского бунта.
Гоблин вынул из-за пояса короткий клинок и приставил его к горлу Нандо Гамбелы. Тот дрожал, как отражение в воде.
– Торопись, барин, – приказал гоблин. – Или я перережу ему горло.
– Эй, виконт, – в ужасе прокричал Нандо. – Вы же не позволите им этого сделать.
Он взглянул на гордую фигуру аристократа, и в голову попавшего в переделку негра пришло, что потомственный аристократ, виконт Шлездерн вряд ли станет отдавать семейное достояние только затем, чтобы выкупить жизнь сына булочника.
– Виконт, – завыл Гамбела. – Вы же не можете этого сделать.
Спасительная мысль пришла ему в голову.
– Я же ваш гость! – воскликнул негр. – Вы же сами пригласили меня, виконт. Вы за меня отвечаете. Как там эта ваша честь?
Косматые гоблины рычали что-то на своем языке, плотно обступив своего пленника и угрожая арбалетами виконту. Лесные существа становились все более нервными, и было очевидно, что они не станут ждать слишком долго.
– Виконт! – заверещал Гамбела. – Вы же не дадите им убить меня!
Шлездерн взглянул на него сверху вниз, и весь его облик светился тем превосходством, которое аристократ всегда будет испытывать над плебеем.
– Отчего же, – спокойно произнес он. – Пусть убивают.
– Но честь вашего герба! – закричал негр.
– Моя честь не пострадает, – ответил виконт Шлездерн. – Поскольку вы сами наняли этих гоблинов и обманом впустили их в пределы моего имения. Стража!
Широкие окна распахнулись на всех стенах высокого замка. Городские стражники, закованные в антиплазменную броню, целились в гоблинов из энергетических винтовок.
Косматые существа злобно зарычали. Виконт Шлездерн снисходительно наблюдал за ними. Ни один из гоблинов не осмелился спустить тетиву арбалета, зная, что это означает смертельный приговор для них всех.
– Гамбела, – прохрипел вожак выводка. – Ты же говорил, что он отдаст нам вещи. Ты обманул нас, толстый человек.
– Глупые гоблины, – воскликнул Нандо, – сделайте же хоть что-нибудь!
– Пусть они попробуют, – тихо засмеялась Франсуаз. – О, пусть они только попробуют!
Девушка вышла из-за прикрытия деревянных построек, которые до поры скрывали ее от глаз Нандо Гамбелы и лесных гоблинов. В руках демонесса держала длинноствольный плазменный карабин, а ее серые глаза осматривали гоблинов так, как портной оценивает кусок материи, прежде чем разрезать его на куски.
Бегающие глаза Гамбелы остановились на голубоватом ореоле, мерцающем вокруг четырехугольного дула. Нандо понял, что одного выстрела будет достаточно, чтобы превратить и его, и разбойников в дымящийся оплавленный огарок.
– Гоблины! – закричал он, и на сей раз испуг в его голосе не был притворным. – Сдавайтесь! Я не хочу изжариться живьем.
Трогательное единодушие встретили его слова у косматых лесовиков. Каменные плиты замка Шлездерн никогда не рождали таких звонких аккордов, как в те минуты, когда гоблины бросали наземь клинки и металлические арбалеты.
Люди в форме городских стражников, целясь в лесовиков из плазменных винтовок, один за другим выходили из-за дворовых построек. Гоблины ворчали, и их злости хватило бы, что создать небольшой костерок лично для Нандо Гамбелы.
Стражники приблизились к лохматым тварям и одного за другим заковали в прочные ливадиумные кандалы. В центре цепи оказались Нандо Гамбела, а также его слуга, который до этого момента только притворялся оглушенным.
Другие солдаты, что разместились по окнам замка Шлездерн, пристально следили за гоблинами и были готовы открыть огонь в случае малейшего сопротивления.
Я наблюдал за этой сценой, стоя на вершине лестницы, рядом с виконтом Шлездерном. Мне нравилось смотреть на то, как воплощаются в жизнь результаты моих размышлений, но, что много важнее, я должен был защитить Шлездерна от гоблинов, если кому-нибудь из них придет в голову мысль напасть на хозяина замка.
Только теперь Нандо Гамбела увидел меня. Его удивлению не было предела. Теперь он вновь походил на простоватого, добродушного сына булочника, а не хитрого и опасного преступника, каким только что предстал перед нами.
– Вы? – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?
– Не расстраивайтесь так, Нандо, – произнес я. – Ближайшие двадцать лет вы проведете на артанийских рудниках, но, я полагаю, что могу простить вам ваш долг; к тому же, уверен, что у вас все равно нет этих денег…
При этих словах лицо виконта Шлездерна озарила еще более счастливая улыбка, чем играла на нем ранее. Он был рад констатировать, что удача нуворишей преходяща и их богатство, приобретенное бог весть какими средствами, так же быстро покидает их.
– Но что все это значит? – спросил Гамбела.
Все гоблины были закованы в кандалы и выстроены во дворе. Я начал спускаться по лестнице замка, сопровождаемый виконтом Шлездерном.
– Это был единственный способ доказать, что вы отдали приказ убить гонца и забрать у него свиток. Вы не собирались делать ничего сами, Нандо, предоставив опасную работу гоблинам. Мне пришлось заставить вас поверить, что вы должны крупную сумму опасному человеку. Это вынудило вас поспешить с осуществлением своего плана.
Виконт Шлездерн горячо пожал мне руку.
– Я очень благодарен вам, ченселлор, за то, что вы помогли сохранить императорские статуэтки. Их потеря означала бы потерю нашей родовой чести. И, кто знает, сколько человек погибло бы во время нападения гоблинов.
Капитан стражи подошел к нам и отдал честь.
– Этот человек хотел совершить ограбление, – произнес я, указывая на Гамбелу. – Он узнал о существовании древней традиции, которая связывала замок Шлездерн и обитателей усадьбы Шесть Пилонов. Наверное, эта история стала ему известна одновременно с покупкой самого имения.
По всей видимости, Гамбела смог догадаться также, какой план составил виконт Шлездерн, чтобы избежать необходимости общаться со своим неаристократическим соседом…
Мои слова оказались резко прерваны; широкоплечий слуга, низко опустивший голову и хмуро взирающий на прикованных к нему гоблинов, громко перебил меня:
– Ни о чем он не смог бы догадаться! Ему рассказал все один столичный магистр, к которому виконт обращался за советом. Гамбела отвалил книжнику огромные деньги.
– Заткнись, недоумок! – злобно приказал ему Нандо, но слуга уже не собирался подчиняться своему разоблаченному хозяину.
– Мне-то ты никогда столько не платил, – сказал он.
– В любом случае, – продолжал я, – у Гамбелы появился план, как воспользоваться древними традициями Артании и вашим нежеланием, виконт, впускать его под крышу своего дома.
Что произойдет, если свиток потеряется между имениями? Я предположил, что тогда вы будете должны сами отвезти статуэтки в Шесть Пилонов, чтобы осмотр произошел уже там.
Ваш разговор с лакеем подтвердил мое предположение. Когда же я нашел на дворе вот этот кусочек соломы – тонкой, особой соломы, служащей для упаковки хрупких предметов – у меня уже не оставалось сомнений.
Гамбела предполагал похитить статуэтки, свалив все на нападение гоблинов. Даже в случае неудачи он оставался бы вне подозрения. Он помог бы бежать арестованным лесовикам в обмен на их молчание.
Нам требовалось заманить его в ловушку; заставить совершить нападение в самом Шлездерне и лично участвовать в нем. Однако, виконт, с вашей стороны было неосмотрительно встречать его лично; с этим вполне справился бы и стражник, переодетый лакеем. Виконт Шлездерн улыбнулся.
– Я не мог доверить это никому другому, а сам отсиживаться в замке, – произнес он. – Забота о статуэтках возложена на мою семью.
– Думаю, – произнес я. – Теперь вы сами сможете выкупить Шесть Пилонов. Это положит конец той неловкой ситуации, которая сложилась в связи с падением дома Карпашей.
– Я так и поступлю, – произнес Шлездерн. – А сейчас, ченселлор, пока эти джентльмены заканчивают свою работу, я осмелюсь пригласить вас в свой замок; я уверен, что вам будет небезынтересно взглянуть на фарфор императорской семьи.
Замковый оркестр, состоявший из шести скрипачей, играл приветственную мелодию, мягкую и приятную, как дуновение весеннего ветерка.
Сам виконт Шлездерн стоял на вершине лестницы, заложив руки за спину, и с гостеприимной улыбкой на лице. Его маленький рост теперь особенно бросался в глаза; виконт возвышался, по-военному выпрямившись, и шесть золотых орденов сверкали на темно-синей материи его камзола.
Парадный костюм виконта подчеркивался невысокими черными сапогами, с длинными золотыми шпорами, и шпагой с таким же эфесом.
Двухлошадная коляска Нандо Гамбелы въехала в распахнутые ворота. Широкоплечий слуга сидел на козлах. Простодушный негр выглядел растерянным. Его сбивали с толку и пышный прием, и слуги, аллеей стоящие вдоль пути его экипажа, и торжественная, негромкая музыка скрипок. Но еще больше смущал его сам виконт Шлездерн.
При первом же появлении гостей улыбка виконта стала много шире. Он направился вниз по высокой лестнице, раскрывая руки в приветственном жесте.
– Господин Гамбела, – произнес он, и тихие голоса скрипок стали почти неслышны, чтобы не заглушать слов аристократа. – Какая честь видеть вас в моем доме.
Эти слова заставили Нандо смешаться еще больше. Он неловко вылезал из остановившейся двуколки и при этом застрял одной ногой между дверцей и ступенями; темное лицо негра еще больше потемнело от смущения, он не знал, куда девать глаза.
– В самом деле, виконт, – сказал он. – Все это для меня… Так…
Он хотел сказать «непривычно», но тут же спохватился и, смешавшись еще больше, перебил сам себя:
– А, да, вам тоже, тоже доброго утра. Где тут, в общем, эти…
Внезапно произошло то, что заставило всех во дворе замка вскрикнуть от неожиданности и страха. Парадные ворота все еще оставались широко открытыми; орда диких гоблинов ворвалась через них и обступила двуколку.
Косматые существа вкатывались во двор, как большие, упругие мячи. Одетые в полный кожаный доспех, они потрясали короткими дубинками и арбалетами. Злобное рычание сопутствовало их появлению.
Нандо Гамбела застыл от ужаса. Его слуга попытался защитить своего хозяина, но тут же упал, оглушенный ударом деревянной дубинки. Целый выводок гоблинов скалил теперь кривые зубы на каменных плитах двора замка Шлездерн.
Лакеи испуганно бросились в разные стороны, но гоблины не преследовали их. Они не собирались распылять силы. Скрипичная музыка смолкла; виконт остановился и вытянулся во весь рост, как делал всегда, сталкиваясь с опасностью для своей жизни или чести.
Гоблины суетливо шебуршились вокруг Гамбелы; негр выглядел так испуганно, что едва не лишился чувств. Клыкастые твари переговаривались глухими ворчащими голосами; один из них, игуаний череп на шлеме которого выдавал вожака выводка, произнес, обращаясь к виконту Шлездерна:
– Пусть твои слуги притащат все ценное, что есть в замке!
Шлездерн не пошевелился; его лицо наполнилось благородной яростью аристократа, вызванной зрелищем крестьянского бунта.
Гоблин вынул из-за пояса короткий клинок и приставил его к горлу Нандо Гамбелы. Тот дрожал, как отражение в воде.
– Торопись, барин, – приказал гоблин. – Или я перережу ему горло.
– Эй, виконт, – в ужасе прокричал Нандо. – Вы же не позволите им этого сделать.
Он взглянул на гордую фигуру аристократа, и в голову попавшего в переделку негра пришло, что потомственный аристократ, виконт Шлездерн вряд ли станет отдавать семейное достояние только затем, чтобы выкупить жизнь сына булочника.
– Виконт, – завыл Гамбела. – Вы же не можете этого сделать.
Спасительная мысль пришла ему в голову.
– Я же ваш гость! – воскликнул негр. – Вы же сами пригласили меня, виконт. Вы за меня отвечаете. Как там эта ваша честь?
Косматые гоблины рычали что-то на своем языке, плотно обступив своего пленника и угрожая арбалетами виконту. Лесные существа становились все более нервными, и было очевидно, что они не станут ждать слишком долго.
– Виконт! – заверещал Гамбела. – Вы же не дадите им убить меня!
Шлездерн взглянул на него сверху вниз, и весь его облик светился тем превосходством, которое аристократ всегда будет испытывать над плебеем.
– Отчего же, – спокойно произнес он. – Пусть убивают.
– Но честь вашего герба! – закричал негр.
– Моя честь не пострадает, – ответил виконт Шлездерн. – Поскольку вы сами наняли этих гоблинов и обманом впустили их в пределы моего имения. Стража!
Широкие окна распахнулись на всех стенах высокого замка. Городские стражники, закованные в антиплазменную броню, целились в гоблинов из энергетических винтовок.
Косматые существа злобно зарычали. Виконт Шлездерн снисходительно наблюдал за ними. Ни один из гоблинов не осмелился спустить тетиву арбалета, зная, что это означает смертельный приговор для них всех.
– Гамбела, – прохрипел вожак выводка. – Ты же говорил, что он отдаст нам вещи. Ты обманул нас, толстый человек.
– Глупые гоблины, – воскликнул Нандо, – сделайте же хоть что-нибудь!
– Пусть они попробуют, – тихо засмеялась Франсуаз. – О, пусть они только попробуют!
Девушка вышла из-за прикрытия деревянных построек, которые до поры скрывали ее от глаз Нандо Гамбелы и лесных гоблинов. В руках демонесса держала длинноствольный плазменный карабин, а ее серые глаза осматривали гоблинов так, как портной оценивает кусок материи, прежде чем разрезать его на куски.
Бегающие глаза Гамбелы остановились на голубоватом ореоле, мерцающем вокруг четырехугольного дула. Нандо понял, что одного выстрела будет достаточно, чтобы превратить и его, и разбойников в дымящийся оплавленный огарок.
– Гоблины! – закричал он, и на сей раз испуг в его голосе не был притворным. – Сдавайтесь! Я не хочу изжариться живьем.
Трогательное единодушие встретили его слова у косматых лесовиков. Каменные плиты замка Шлездерн никогда не рождали таких звонких аккордов, как в те минуты, когда гоблины бросали наземь клинки и металлические арбалеты.
Люди в форме городских стражников, целясь в лесовиков из плазменных винтовок, один за другим выходили из-за дворовых построек. Гоблины ворчали, и их злости хватило бы, что создать небольшой костерок лично для Нандо Гамбелы.
Стражники приблизились к лохматым тварям и одного за другим заковали в прочные ливадиумные кандалы. В центре цепи оказались Нандо Гамбела, а также его слуга, который до этого момента только притворялся оглушенным.
Другие солдаты, что разместились по окнам замка Шлездерн, пристально следили за гоблинами и были готовы открыть огонь в случае малейшего сопротивления.
Я наблюдал за этой сценой, стоя на вершине лестницы, рядом с виконтом Шлездерном. Мне нравилось смотреть на то, как воплощаются в жизнь результаты моих размышлений, но, что много важнее, я должен был защитить Шлездерна от гоблинов, если кому-нибудь из них придет в голову мысль напасть на хозяина замка.
Только теперь Нандо Гамбела увидел меня. Его удивлению не было предела. Теперь он вновь походил на простоватого, добродушного сына булочника, а не хитрого и опасного преступника, каким только что предстал перед нами.
– Вы? – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?
– Не расстраивайтесь так, Нандо, – произнес я. – Ближайшие двадцать лет вы проведете на артанийских рудниках, но, я полагаю, что могу простить вам ваш долг; к тому же, уверен, что у вас все равно нет этих денег…
При этих словах лицо виконта Шлездерна озарила еще более счастливая улыбка, чем играла на нем ранее. Он был рад констатировать, что удача нуворишей преходяща и их богатство, приобретенное бог весть какими средствами, так же быстро покидает их.
– Но что все это значит? – спросил Гамбела.
Все гоблины были закованы в кандалы и выстроены во дворе. Я начал спускаться по лестнице замка, сопровождаемый виконтом Шлездерном.
– Это был единственный способ доказать, что вы отдали приказ убить гонца и забрать у него свиток. Вы не собирались делать ничего сами, Нандо, предоставив опасную работу гоблинам. Мне пришлось заставить вас поверить, что вы должны крупную сумму опасному человеку. Это вынудило вас поспешить с осуществлением своего плана.
Виконт Шлездерн горячо пожал мне руку.
– Я очень благодарен вам, ченселлор, за то, что вы помогли сохранить императорские статуэтки. Их потеря означала бы потерю нашей родовой чести. И, кто знает, сколько человек погибло бы во время нападения гоблинов.
Капитан стражи подошел к нам и отдал честь.
– Этот человек хотел совершить ограбление, – произнес я, указывая на Гамбелу. – Он узнал о существовании древней традиции, которая связывала замок Шлездерн и обитателей усадьбы Шесть Пилонов. Наверное, эта история стала ему известна одновременно с покупкой самого имения.
По всей видимости, Гамбела смог догадаться также, какой план составил виконт Шлездерн, чтобы избежать необходимости общаться со своим неаристократическим соседом…
Мои слова оказались резко прерваны; широкоплечий слуга, низко опустивший голову и хмуро взирающий на прикованных к нему гоблинов, громко перебил меня:
– Ни о чем он не смог бы догадаться! Ему рассказал все один столичный магистр, к которому виконт обращался за советом. Гамбела отвалил книжнику огромные деньги.
– Заткнись, недоумок! – злобно приказал ему Нандо, но слуга уже не собирался подчиняться своему разоблаченному хозяину.
– Мне-то ты никогда столько не платил, – сказал он.
– В любом случае, – продолжал я, – у Гамбелы появился план, как воспользоваться древними традициями Артании и вашим нежеланием, виконт, впускать его под крышу своего дома.
Что произойдет, если свиток потеряется между имениями? Я предположил, что тогда вы будете должны сами отвезти статуэтки в Шесть Пилонов, чтобы осмотр произошел уже там.
Ваш разговор с лакеем подтвердил мое предположение. Когда же я нашел на дворе вот этот кусочек соломы – тонкой, особой соломы, служащей для упаковки хрупких предметов – у меня уже не оставалось сомнений.
Гамбела предполагал похитить статуэтки, свалив все на нападение гоблинов. Даже в случае неудачи он оставался бы вне подозрения. Он помог бы бежать арестованным лесовикам в обмен на их молчание.
Нам требовалось заманить его в ловушку; заставить совершить нападение в самом Шлездерне и лично участвовать в нем. Однако, виконт, с вашей стороны было неосмотрительно встречать его лично; с этим вполне справился бы и стражник, переодетый лакеем. Виконт Шлездерн улыбнулся.
– Я не мог доверить это никому другому, а сам отсиживаться в замке, – произнес он. – Забота о статуэтках возложена на мою семью.
– Думаю, – произнес я. – Теперь вы сами сможете выкупить Шесть Пилонов. Это положит конец той неловкой ситуации, которая сложилась в связи с падением дома Карпашей.
– Я так и поступлю, – произнес Шлездерн. – А сейчас, ченселлор, пока эти джентльмены заканчивают свою работу, я осмелюсь пригласить вас в свой замок; я уверен, что вам будет небезынтересно взглянуть на фарфор императорской семьи.
18
– Теперь я понимаю, что ты имел в виду, – произнесла Франсуаз, – когда говорил, что Гамбела получит гораздо меньше, чем потеряют те, кого он ограбил. Он хотел совершить несколько убийств и разрушить родовую честь семьи Шлездерн только ради нескольких глиняных фигурок.
– Да, Френки, – задумчиво произнес я.
Я спрыгнул с верхового дракона и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на высокие башни замка.
– В конечном счете, ты была права – никакие древние редкости не стоят человеческой жизни.
Франсуаз тоже спрыгнула с лошади. Она прижимала к себе большую бронзовую чашу.
– Майкл, – произнесла она, – мы выполнили то, что должны были. Что нам теперь делать с этим?
Девушка заглянула в чашу.
– Майкл, вода стала совсем мутной. Она грязная.
– Так и должно быть, – устало сказал я.
– Но я не понимаю.
Я взял бронзовую чашу из ее рук.
– Дорожная пыль, – произнес я. – Пыльца, кровь. Даже розовые лепестки и те сжались и почернели, и выглядят сейчас, словно мусор. Вот почему вода стала грязной…
– Но ты говорил, что вода – это символ человеческой души?
– Это так… В начале пути она прозрачна и чиста, как ключевая вода. Мы совершили доброе дело: спасли людей, честь виконта, статуэтки, разоблачили преступников. Это было даже увлекательно… И может показаться, что все хорошо, если бы не было с нами чаши. Мы заглядываем в нее и видим грязь, что замутила чистоту воды. Так и человек: он живет, и ему кажется, что все идет правильно, что он остается верен себе и тем идеалам, с которыми пустился в жизненный путь. Но стоит ему заглянуть в свою душу – и он увидит вот это.
– Но что же делать? – спросила девушка.
Я безразлично пожал плечами.
– Нельзя носить в себе грязь, – проговорил я. – Это возможно, только пока ты ее не видишь. А когда увидел…
Я размахнулся и широким движениям выплеснули мутную воду на цветущие лесные колокольчики.
Франсуаз выхватила у меня из рук чашу; девушка заглянула в нее и подняла на меня глаза.
– Майкл, – спросила она, – но грязь можно выплеснуть только с водой. Что тогда остается?
– Пустота, – ответил я.
– Да, Френки, – задумчиво произнес я.
Я спрыгнул с верхового дракона и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на высокие башни замка.
– В конечном счете, ты была права – никакие древние редкости не стоят человеческой жизни.
Франсуаз тоже спрыгнула с лошади. Она прижимала к себе большую бронзовую чашу.
– Майкл, – произнесла она, – мы выполнили то, что должны были. Что нам теперь делать с этим?
Девушка заглянула в чашу.
– Майкл, вода стала совсем мутной. Она грязная.
– Так и должно быть, – устало сказал я.
– Но я не понимаю.
Я взял бронзовую чашу из ее рук.
– Дорожная пыль, – произнес я. – Пыльца, кровь. Даже розовые лепестки и те сжались и почернели, и выглядят сейчас, словно мусор. Вот почему вода стала грязной…
– Но ты говорил, что вода – это символ человеческой души?
– Это так… В начале пути она прозрачна и чиста, как ключевая вода. Мы совершили доброе дело: спасли людей, честь виконта, статуэтки, разоблачили преступников. Это было даже увлекательно… И может показаться, что все хорошо, если бы не было с нами чаши. Мы заглядываем в нее и видим грязь, что замутила чистоту воды. Так и человек: он живет, и ему кажется, что все идет правильно, что он остается верен себе и тем идеалам, с которыми пустился в жизненный путь. Но стоит ему заглянуть в свою душу – и он увидит вот это.
– Но что же делать? – спросила девушка.
Я безразлично пожал плечами.
– Нельзя носить в себе грязь, – проговорил я. – Это возможно, только пока ты ее не видишь. А когда увидел…
Я размахнулся и широким движениям выплеснули мутную воду на цветущие лесные колокольчики.
Франсуаз выхватила у меня из рук чашу; девушка заглянула в нее и подняла на меня глаза.
– Майкл, – спросила она, – но грязь можно выплеснуть только с водой. Что тогда остается?
– Пустота, – ответил я.
Часть IV
СОЗИДАТЕЛИ ХРАМОВ
1
Я подал руку караванщику, и тот крепко пожал ее.
На мой взгляд, даже чересчур крепко, но таковы уж они, торговцы. Привыкли цепко хватать все, что попадется им в лапы.
И кто осмелится их винить?
Только не я.
– Вы точно уверены, что не хотите переночевать в нашем лагере? – спросил он.
Обычно в таких случаях добавляют нечто вроде «Времена нынче беспокойные» или «Место это опасное: говорят, воющего бегемота здесь видели».
Но ничего подобного купец не промолвил, да и не мог. Мы находились в одном дне пути от самого мирного, и самого спокойного города по эту сторону Саламандровых гор.
У града Созидателей Храмов.
– Спасибо за то, что пригласили нас, – произнес я. – Но мы предпочитаем уединение. Разобьем лагерь немного дальше по дороге.
Я не стал говорить: «Мы, эльфы». Это показалось мне нескромным.
По лицу торговца промелькнуло нечто, понять чего я не смог. Слишком много чувств охватило его в один момент, и каждое тянуло в свою сторону.
– Может, все-таки передумаете? – спросил он, и я не был уверен, какой ответ больше его устроит.
Зато я точно знал, чего хочу сам, поэтому снова улыбнулся.
– Мы благодарим вас еще раз, – произнес я. – Действительно, это очень мило с вашей стороны. Но мы не хотим стеснять вас.
В караване и вправду было слишком много всего – и людей, и повозок, и ездовых тарантулов.
– Впрочем, мы будем недалеко. Если что-нибудь случится, вам достаточно будет нас позвать.
Я остро взглянул на своего собеседника. Тот смешался:
– Что может случиться, милостивый господин? Да сохранят нас Небесные Боги. Мы уже, считай, в граде Созидателей Храмов. Более безопасного места и на свете нет.
Вот и я об этом подумал.
Тогда с чего он так нервничает?
Я вновь пожал ему руку – прекрасный способ, чтобы завершить разговор.
Франсуаз, моя спутница-демонесса, только презрительно пожала плечами, а ее гнедая фыркнула, словно присоединяясь к мнению своей хозяйки.
Девушка развернула лошадь и направилась прочь.
– Он тебя просто отпускать не хотел, – насмешливо произнесла она. – Влюбился он, что ли.
– Эльфов мало кто любит, – возразил я. – Уж слишком мы скромны и трудолюбивы.
– Иными словами, богаты, могущественны и спесивы так, что не почитаете даже Небесных Богов.
Я фыркнул.
– Какой смысл почитать Богов, если путешествуешь вместе с дьяволицей? Что же до нашей спеси, то не эльфы, а демоны считают себя избранной расой.
– Так и есть, – ответила Франсуаз.
Не потому, что на самом деле в это верила, а лишь бы со мной поспорить. Думала она совсем о другом и пару раз оборачивалась.
– Отъедем подальше, – сказал я. – Когда стемнеет, вернемся. Сдается мне, скучать он будет не по моей компании, а по твоему острому клинку. Боится чего-то, но чужаку ни за что не расскажет.
– Может, стоило все же остаться в лагере? – неуверенно спросила Френки.
– Я думал об этом. Не знаю. Застрять в центре каравана, среди палаток, телег, стреноженных тарантулов. Если что-то на самом деле случится, мы подставимся под самый удар, а паника вокруг не даст нам ничего сделать. Да и сам купец…
Я полуразвел руками.
– Ты сама видела – на его лице было почти написано «слава богу, что от чужаков избавился». Он ведь мог предложить тебе деньги за охрану. Торговцы так часто делают, Нет, Френки – в чужой монастырь мы не полезем, тем более с богохульными выкриками. Да и чего здесь бояться, возле Святого Града?
– Расскажи мне о Созидателях Храмов, – попросила девушка.
Франсуаз устроилась прямо в высокой траве, подложив под голову руки.
– Это одна из самых древних школ магии, не ведомая в других краях. Созидатели умеют создавать вещи усилием воли. Это может быть что угодно – телега, стол, табакерка. Или же меч.
– Но они делают только храмы?
– Да, таковы их правила. Они установлены много веков назад, чтобы никто из чародеев города не впал в искушение и не стал создавать оружие.
Франсуаз повертела в руках венчик травинки и надломила ее.
– Твой друг – тот, которому ты везешь посылку, тоже волшебник?
– Нет. Как, впрочем, и многие другие жители города. Здесь царят мир и покой. Это привлекает поселенцев со всех краев света.
Громкий, раздирающий душу крик раздался со стороны лагеря.
Девушка выпрямилась; в ее руке сверкал меч. Доля мгновения – и она уже исчезла. Я слышал, как демонесса бежит через заросли, туда, где расположились на ночлег караванщики.
– Мир и покой, – пробормотал я. – Кто меня за, язык тянул.
На мой взгляд, даже чересчур крепко, но таковы уж они, торговцы. Привыкли цепко хватать все, что попадется им в лапы.
И кто осмелится их винить?
Только не я.
– Вы точно уверены, что не хотите переночевать в нашем лагере? – спросил он.
Обычно в таких случаях добавляют нечто вроде «Времена нынче беспокойные» или «Место это опасное: говорят, воющего бегемота здесь видели».
Но ничего подобного купец не промолвил, да и не мог. Мы находились в одном дне пути от самого мирного, и самого спокойного города по эту сторону Саламандровых гор.
У града Созидателей Храмов.
– Спасибо за то, что пригласили нас, – произнес я. – Но мы предпочитаем уединение. Разобьем лагерь немного дальше по дороге.
Я не стал говорить: «Мы, эльфы». Это показалось мне нескромным.
По лицу торговца промелькнуло нечто, понять чего я не смог. Слишком много чувств охватило его в один момент, и каждое тянуло в свою сторону.
– Может, все-таки передумаете? – спросил он, и я не был уверен, какой ответ больше его устроит.
Зато я точно знал, чего хочу сам, поэтому снова улыбнулся.
– Мы благодарим вас еще раз, – произнес я. – Действительно, это очень мило с вашей стороны. Но мы не хотим стеснять вас.
В караване и вправду было слишком много всего – и людей, и повозок, и ездовых тарантулов.
– Впрочем, мы будем недалеко. Если что-нибудь случится, вам достаточно будет нас позвать.
Я остро взглянул на своего собеседника. Тот смешался:
– Что может случиться, милостивый господин? Да сохранят нас Небесные Боги. Мы уже, считай, в граде Созидателей Храмов. Более безопасного места и на свете нет.
Вот и я об этом подумал.
Тогда с чего он так нервничает?
Я вновь пожал ему руку – прекрасный способ, чтобы завершить разговор.
Франсуаз, моя спутница-демонесса, только презрительно пожала плечами, а ее гнедая фыркнула, словно присоединяясь к мнению своей хозяйки.
Девушка развернула лошадь и направилась прочь.
– Он тебя просто отпускать не хотел, – насмешливо произнесла она. – Влюбился он, что ли.
– Эльфов мало кто любит, – возразил я. – Уж слишком мы скромны и трудолюбивы.
– Иными словами, богаты, могущественны и спесивы так, что не почитаете даже Небесных Богов.
Я фыркнул.
– Какой смысл почитать Богов, если путешествуешь вместе с дьяволицей? Что же до нашей спеси, то не эльфы, а демоны считают себя избранной расой.
– Так и есть, – ответила Франсуаз.
Не потому, что на самом деле в это верила, а лишь бы со мной поспорить. Думала она совсем о другом и пару раз оборачивалась.
– Отъедем подальше, – сказал я. – Когда стемнеет, вернемся. Сдается мне, скучать он будет не по моей компании, а по твоему острому клинку. Боится чего-то, но чужаку ни за что не расскажет.
– Может, стоило все же остаться в лагере? – неуверенно спросила Френки.
– Я думал об этом. Не знаю. Застрять в центре каравана, среди палаток, телег, стреноженных тарантулов. Если что-то на самом деле случится, мы подставимся под самый удар, а паника вокруг не даст нам ничего сделать. Да и сам купец…
Я полуразвел руками.
– Ты сама видела – на его лице было почти написано «слава богу, что от чужаков избавился». Он ведь мог предложить тебе деньги за охрану. Торговцы так часто делают, Нет, Френки – в чужой монастырь мы не полезем, тем более с богохульными выкриками. Да и чего здесь бояться, возле Святого Града?
– Расскажи мне о Созидателях Храмов, – попросила девушка.
Франсуаз устроилась прямо в высокой траве, подложив под голову руки.
– Это одна из самых древних школ магии, не ведомая в других краях. Созидатели умеют создавать вещи усилием воли. Это может быть что угодно – телега, стол, табакерка. Или же меч.
– Но они делают только храмы?
– Да, таковы их правила. Они установлены много веков назад, чтобы никто из чародеев города не впал в искушение и не стал создавать оружие.
Франсуаз повертела в руках венчик травинки и надломила ее.
– Твой друг – тот, которому ты везешь посылку, тоже волшебник?
– Нет. Как, впрочем, и многие другие жители города. Здесь царят мир и покой. Это привлекает поселенцев со всех краев света.
Громкий, раздирающий душу крик раздался со стороны лагеря.
Девушка выпрямилась; в ее руке сверкал меч. Доля мгновения – и она уже исчезла. Я слышал, как демонесса бежит через заросли, туда, где расположились на ночлег караванщики.
– Мир и покой, – пробормотал я. – Кто меня за, язык тянул.
2
Серп луны завис высоко в небе, подобный топору палача, готовому обрушиться на шею беспомощной жертвы.
Я выбежал на дорогу и остановился.
Нет.
Смерть уже побывала здесь.
И ушла.
Франсуаз стояла, широко расставив ноги, лезвие меча сверкало перед ее лицом.
Лагерь торговцев грудился темной кучей повозок. Нигде не горело огней, и это показалось мне странным.
Было тихо.
Так тихо, что я слышал, как бьется сердце у Франсуаз.
Я возблагодарил судьбу за то, что не остался ночевать там, внутри.
Надо было подойти ближе.
Один шаг.
Второй.
Новый крик, в сто раз страшнее предыдущего, вспорол тишину, заставил меня замереть на месте. Шум бегущих шагов вдруг послышался повсюду среди палаток. Люди вопили, плакали и молились на десятке известных мне языков.
В лагере по-прежнему оставалось темно.
Крик перешел в затяжной стон, столь чудовищный, что ужасней его могла быть лишь сама темнота. Казалось, это воет душа умирающего, последней хваткой цепляясь за почти мертвое уже тело.
Громко мычали и выли ездовые тарантулы.
Глаза Франсуаз вспыхнули ярким огнем. Девушка выбросила руку вперед, и из ее пальца вырвался сноп пламени. Он обрушился на ближайший из факелов и зажег его.
Свет озарил перепуганные лица. Люди замерли, словно застали их не в минуту опасности, когда все равны и смерд чета королю, а за чем-то порочным и богохульным.
Я воздел руки к небу – и там, высоко над нами, засияла яркая звезда, заливая все ровным, голубоватым светом.
Я не делал этого раньше, потому что не знал, не станет ли от этого хуже. Франсуаз, как обычно, решила все за меня.
Крик стих.
Девушка решительно направилась вперед, раскидывая тюки и сложенную на ночь упряжь, что попадались ей на пути. Те разлетались, словно ничего не весили. Ни один человек не осмелился заступить дорогу демонессе.
Франсуаз остановилась в центре лагеря.
Люди прятались от яркого света, словно были та не существа из плоти и крови, а упыри, в чьих жилах течет лишь полузастывший гной. Ни одного голоса не было слышно, ни одного стона.
– Что здесь происходит? – требовательным тоном спросила девушка.
Я подошел к ней сзади.
На пыльной земле я мог разглядеть следы ног – бегущих ног. Мчаться так быстро может заставить лишь дыхание смерти. А еще я увидел кровь. Много крови.
Навстречу нам вышел караванщик. На нем неряшливо была нацеплена ночная рубашка. Она свисала почти до самых ног.
– Что случилось, друзья мои? – спросил он.
Если он и хотел сыграть роль человека, который только что проснулся, то его голос не стал в этом участвовать. Губы его дрожали, как больной желтой лихорадкой.
Он оборотился к своим товарищам.
Ночная рубашка, наброшенная в спешке и едва застегнутая, на мгновение распахнулась. Под нею купец был полностью одет.
На поясе его висел кривой нож.
Он поднял глаза.
– В небе зажглась звезда… О чудо! Слава Небесным Богам.
Франсуаз смерила его взглядом. Так мясник глядит на тушу, прикидывая, сколько бифштексов из нее выйдет.
– Что здесь происходит? – повторила она.
Нижняя губа караванщика подвернулась, словно блинчик, готовый опуститься в сметану. Купец едва не заплакал. Он постарался улыбнуться как можно шире и отвечал:
– Не знаю, сударыня. Нас разбудил яркий свет, полившийся с неба.
Он оглядел собравшихся в тщетной надежде, что кто-то поддержит его историю. Все молчали. Франсуаз изогнула кончик чувственных губ.
– Вижу, с небес лился не только свет, – сказала она, ткнув кончиком меча в лужи крови, медленно растекающиеся и уходящие в пыль.
– А, – пробормотал караванщик, и было видно – он еще не знает, что именно нам солгать. – Это один из тарантулов. Поранился, бедняга, когда снимали с него сбрую.
Купец нервно хохотнул.
– Придется теперь не нагружать его сильно.
– Конечно, – ответил я. – Тарантул. Ведь всем известно, что кровь у них зеленого цвета. А эта, что разлита под вашими ногами, – красная. Человеческая.
Я положил руку на плечо девушки.
– Пошли. Им не нужна наша помощь.
– Помощь? – караванщик дрожал всем телом. – Какая помощь, милостивый господин? Волей Небесных Богов, мы проводим ночь в этой благословенной земле…
Франсуаз сделала два шага вперед.
На ее пути стоял человек. Девушка ударила его в челюсть, и он полетел в сторону, опрокидывая бочки с вином.
Прежде, чем кто-нибудь успел возразить или что-нибудь сделать, она оказалась возле палатки. Клинок дайкатаны сверкнул в лучах высокой звезды.
Распоротое полотно разошлось в стороны. Мы увидели, что лежало внутри.
Ни сворк, ни вивверна, ни воющий бегемот не могли сотворить такое с человеком. Он был распотрошен, разрезан на кровавые полоски. Череп его превратился в окровавленные крошки костей.
– Волей Небесных Богов, – процедила девушка. – В благословенной земле.
Я выбежал на дорогу и остановился.
Нет.
Смерть уже побывала здесь.
И ушла.
Франсуаз стояла, широко расставив ноги, лезвие меча сверкало перед ее лицом.
Лагерь торговцев грудился темной кучей повозок. Нигде не горело огней, и это показалось мне странным.
Было тихо.
Так тихо, что я слышал, как бьется сердце у Франсуаз.
Я возблагодарил судьбу за то, что не остался ночевать там, внутри.
Надо было подойти ближе.
Один шаг.
Второй.
Новый крик, в сто раз страшнее предыдущего, вспорол тишину, заставил меня замереть на месте. Шум бегущих шагов вдруг послышался повсюду среди палаток. Люди вопили, плакали и молились на десятке известных мне языков.
В лагере по-прежнему оставалось темно.
Крик перешел в затяжной стон, столь чудовищный, что ужасней его могла быть лишь сама темнота. Казалось, это воет душа умирающего, последней хваткой цепляясь за почти мертвое уже тело.
Громко мычали и выли ездовые тарантулы.
Глаза Франсуаз вспыхнули ярким огнем. Девушка выбросила руку вперед, и из ее пальца вырвался сноп пламени. Он обрушился на ближайший из факелов и зажег его.
Свет озарил перепуганные лица. Люди замерли, словно застали их не в минуту опасности, когда все равны и смерд чета королю, а за чем-то порочным и богохульным.
Я воздел руки к небу – и там, высоко над нами, засияла яркая звезда, заливая все ровным, голубоватым светом.
Я не делал этого раньше, потому что не знал, не станет ли от этого хуже. Франсуаз, как обычно, решила все за меня.
Крик стих.
Девушка решительно направилась вперед, раскидывая тюки и сложенную на ночь упряжь, что попадались ей на пути. Те разлетались, словно ничего не весили. Ни один человек не осмелился заступить дорогу демонессе.
Франсуаз остановилась в центре лагеря.
Люди прятались от яркого света, словно были та не существа из плоти и крови, а упыри, в чьих жилах течет лишь полузастывший гной. Ни одного голоса не было слышно, ни одного стона.
– Что здесь происходит? – требовательным тоном спросила девушка.
Я подошел к ней сзади.
На пыльной земле я мог разглядеть следы ног – бегущих ног. Мчаться так быстро может заставить лишь дыхание смерти. А еще я увидел кровь. Много крови.
Навстречу нам вышел караванщик. На нем неряшливо была нацеплена ночная рубашка. Она свисала почти до самых ног.
– Что случилось, друзья мои? – спросил он.
Если он и хотел сыграть роль человека, который только что проснулся, то его голос не стал в этом участвовать. Губы его дрожали, как больной желтой лихорадкой.
Он оборотился к своим товарищам.
Ночная рубашка, наброшенная в спешке и едва застегнутая, на мгновение распахнулась. Под нею купец был полностью одет.
На поясе его висел кривой нож.
Он поднял глаза.
– В небе зажглась звезда… О чудо! Слава Небесным Богам.
Франсуаз смерила его взглядом. Так мясник глядит на тушу, прикидывая, сколько бифштексов из нее выйдет.
– Что здесь происходит? – повторила она.
Нижняя губа караванщика подвернулась, словно блинчик, готовый опуститься в сметану. Купец едва не заплакал. Он постарался улыбнуться как можно шире и отвечал:
– Не знаю, сударыня. Нас разбудил яркий свет, полившийся с неба.
Он оглядел собравшихся в тщетной надежде, что кто-то поддержит его историю. Все молчали. Франсуаз изогнула кончик чувственных губ.
– Вижу, с небес лился не только свет, – сказала она, ткнув кончиком меча в лужи крови, медленно растекающиеся и уходящие в пыль.
– А, – пробормотал караванщик, и было видно – он еще не знает, что именно нам солгать. – Это один из тарантулов. Поранился, бедняга, когда снимали с него сбрую.
Купец нервно хохотнул.
– Придется теперь не нагружать его сильно.
– Конечно, – ответил я. – Тарантул. Ведь всем известно, что кровь у них зеленого цвета. А эта, что разлита под вашими ногами, – красная. Человеческая.
Я положил руку на плечо девушки.
– Пошли. Им не нужна наша помощь.
– Помощь? – караванщик дрожал всем телом. – Какая помощь, милостивый господин? Волей Небесных Богов, мы проводим ночь в этой благословенной земле…
Франсуаз сделала два шага вперед.
На ее пути стоял человек. Девушка ударила его в челюсть, и он полетел в сторону, опрокидывая бочки с вином.
Прежде, чем кто-нибудь успел возразить или что-нибудь сделать, она оказалась возле палатки. Клинок дайкатаны сверкнул в лучах высокой звезды.
Распоротое полотно разошлось в стороны. Мы увидели, что лежало внутри.
Ни сворк, ни вивверна, ни воющий бегемот не могли сотворить такое с человеком. Он был распотрошен, разрезан на кровавые полоски. Череп его превратился в окровавленные крошки костей.
– Волей Небесных Богов, – процедила девушка. – В благословенной земле.
3
– Почему они все скрывают от нас? – резко спросила Франсуаз, когда мы вернулись в наш лагерь. – И почему ты не позволил мне поставить все на уши, но узнать правду?