Чекалов Денис. Дарующая жизнь

   Толпа на площади стала гораздо реже. Жители Маназира ни в грош не ставят ни городскую стражу, ни законность, но отчего-то крайне высоко ценят собственную жизнь.
   Как я уже сказал, мир состоит из парадоксов.
   Что же касается городской стражи, то она появится на месте происшествия не раньше, чем твердо убедится – все на самом деле закончилось и им не придется ни с кем сражаться.
   Ведь гвардейцам платят не за то, чтобы они защищали горожан; они охраняют эмира.
   В этом есть тонкое различие.
   Но утро продолжало бурлить веселыми ручейками улиц, и с каждой минутой на городскую площадь выходили новые люди, которым выпало счастье не видеть произошедшей только что резни.
   Они направлялись по своим делам, нимало на обращая внимания на окровавленные трупы, ибо если что-то и является привычным для маназирца – так это насилие.
   Франсуаз раздвигала толпу практически одним взглядом. Меч, который она держала в правой руке, по рукоятку был испачкан застывающей кровью, и это действовало на горожан куда более убедительно, чем проповеди с вершин минаретов.
   – Ты знаешь, я стала помогать Иль-Закиру сразу после того, как закончила Даркмур, – говорила Алиса Шталь.
   Бессмысленно сообщать собеседнику то, что ему и без того известно; но Алисе очень хотелось лишний раз напомнить мне о прошедших днях.
   Мне начинало казаться, что она навыдумывала себе про наши отношения куда больше, чем ревнивая Френки.
   – Тебе известно, каким исследованиям он себя посвятил?
   В вопросе Алисы слышался легкий упрек.
   Как я уже сказал, человеческая жизнь полна парадоксов; больше всего на свете Алиса Шталь мечтала жить улиткой в собственной раковине. Но это не мешало ей обрушиваться с кроткими – а от того еще более пугающими – упреками на каждого, кто не успеет вовремя отскочить.
   Наверное, причина в том, что люди вокруг не соответствовали ее представлениям о реальном мире, а в этом, естественно, была полностью их вина.
   В данном случае, я должен был пристыдиться того, что не стал преданным и молчаливым учеником Иль-Закира, а ведь мне было известно, сколь важны его философские штудии.
   Я начал сомневаться, что так уж сильно хочу оттоптать хвост эмирской охранке.
   – Да, – ответил я. – Он искал тайну человеческого мышления.
   Разумеется, мне, было известно гораздо больше; я даже имел несчастье прослушать две лекции этого мудреца. Тем не менее, я счел, что Алиса должна полностью рассказать мне всю историю, раз уж она в нее влипла.
   Пролетка оказалась двуместной.
   Франсуаз обернулась ко мне, и в ее взгляде я увидел самые изощренные пытки, выдуманные демонами Преисподней.
   Алиса Шталь остановилась возле экипажа с видом щенка, который напустил лужу на сверкающий паркет, а теперь собирается убедить всех, что это сделал Дворецкий.
   Алиса не предполагала, что я могу оказаться в чьей-либо компании.
   Или, напротив, она хорошо знала, что много лет назад я продал душу демону и приобрел себе таким путем инфернальную спутницу.
   В таком случае Алиса специально выбрала двуколку, в надежде, что мы отправимся в маленькое милое путешествие – вдвоем по сельским дорогам – и оставим Франческу любоваться минаретами.
   И вновь я встал перед одной из почти неразрешимых загадок мироздания.
   Люди усложняют вам жизнь оттого, что чересчур глупы и не понимают, что не принято харкать в бокал с ликером – или, напротив, они чересчур умны и делают гадости намеренно?
   Франсуаз облокотилась на бок пролетки с видом одновременно невозмутимым, отсутствующим и агрессивным, какой бывает разве что у определенных дам на углах проспектов.
   Алиса Шталь сцепила внизу тонкие пальчики в такой позе, словно была беременна и должна была поддерживать выросший живот.
   Девочки ждали от меня решения.
   А. В пролетке только два места.
   Б. Нас трое.
   Уверен, даже Иль-Закир спасовал бы перед такой дилеммой.
   Алиса Шталь ждала, что я одарю Франческу прощальным поцелуем и мы с моей старой знакомой направимся куда-нибудь в то место, где делают закат.
   Точнее говоря, она ничего не ждала. Алиса вообще никогда ничего не ждет от людей – она уверена, что они станут поступать правильно, то есть так, как выдумалось ей.
   Но.
   Если человек женат, он может бросить жену посреди улицы и укатить с любовницей в экипаже – если, конечно, все состояние не записано на имя жены.
   Если у него есть только любовница, то он с еще большей легкостью отпустит ее погулять, чтобы полюбезничать со случайной знакомой.
   Однако между нами и Франсуаз нет того, что принято называть отношениями. Хотя она регулярно делает меня жертвой своего сексуального аппетита, мы договорились на том, что не выходим за рамки коллизии демонесса – человек, продавший ей душу.
   А если мужчина променяет женщину-друга на женщину потенциальную любовницу, его надо просто пристрелить на месте.
   Он все равно не жилец в этом жестоком мире, где не выживают глупцы.
   Женщина-друг встречается так же редко, как рог единорога.
   Но не мог же я предложить Алисе семенить за нами пешком.
   Франсуаз понимала, что я попал в затруднительное положение. И даже не делала вид, что собирается помочь мне выпутаться.
   В душе она садистка.
   – Ладно, девочки, – сказал я.
   После этих слов я улыбнулся так ослепительно, что вызвал световой шок у всех прохожих, обращенных в мою сторону.
   Я потрепал Франсуаз по правой щеке – а надо сказать, что щеки у нее тугие и специально для этого предназначены.
   Френки этого терпеть не может.
   – Поезжайте вдвоем, – произнес я. – В любом случае, я собирался осмотреть городские фонтаны. Уверен, что вы не будете скучать в дороге.
   Мысль о Франсуаз, путешествующей по пасторали на пару с кроткой занудницей Алисой, чрезвычайно развеселила меня. Я уверен, напряжение внутри экипажа достигло бы такой степени, что даже могущественному магу хватило бы подзарядить свои приборы.
   Поэтому я добавил:
   – Вы не будете скучать, Алиса Франческа расскажет тебе о заведении «Сладость муската», что в Кадмире. Она просто-таки обожает эту историю.
   «Сладость муската» был садомазохистским борделем для лесбиянок. Франсуаз ненавидит, когда я напоминаю ей об этом случае.
   Но ведь она сама напросилась.
   Франсуаз посмотрела на меня так, словно собиралась кулаком пробить мне грудную клетку.
   Затем она засунула два пальца в рот и свистнула так громко, что озолотила городские прачечные.
   Можно было ожидать, что Алиса Шталь испуганно присядет или, по крайней мере, закроет уши тоненькими ручками. Однако она не шелохнулась.
   Алиса с первой же секунды поняла, что от такой как Френки, можно ожидать чего угодно.
   – Ты говорил про «Сладость муската»? – мрачно напомнила демонесса.
   Она рассчитывала, что я пристыжусь и переведу разговор на другое.
   – Эта история началась с того, – начал я.
   Франсуаз пнула меня каблуком.
   Все же она садистка.
   Гнедая лошадь скакала через заполненные людьми улицы, и горожане предпочитали уступить ей дорогу.
   Я озабоченно осмотрел оборванную уздечку.
   – Френки, – произнес я. – Сколько раз я учил тебя не подзывать лошадь свистом, если мы оставили ее в конюшне?
   – С чего началась история? – спросила Алиса Шталь.
   Франсуаз вскочила на лошадь и взглянула на философиню сверху вниз. Демонесса выглядела, как суровая завоевательница, которой только что привели новую сотню тысяч рабов.
   – Что там с твоим мудрецом? – спросила она.
   Я обрадовался.
   Ведь Френки могла и выматериться.

5

   Пар поднимался над изогнутым горлышком стеклянного сосуда.
   Человек смотрел в него. Смотрел не двигаясь, и даже его веки не вздрагивали, хотя он не отрывал взгляда от реторты вот уже несколько часов.
   Лепестки пара изгибались перед его взором, обхватывая своими ладонями крохотную часть того, что называется универсумом. Они рождались в крохотном отверстии на вершине сосуда и растворялись в ничто.
   Человек смотрел в них.
   Он видел миры, рождающиеся и погибающие; между моментами их создания и смерти проходила не более чем доля мгновения; но за эту частицы секунды успевали вырасти и смениться миллиарды поколений, и каждое из них было уверено, что их мир – единственный.
   Стол из черного дерева, изложенный книгами, Древними свитками манускриптов, заставленный ретортами и черепами редких магических тварей.
   Человек, стоящий перед ним, не был человеком в полном смысле этого слова. Многие тысячелетия назад его кожа приобрела мертвенный синеватый отблеск, а зрачки растеклись, заполнив собою глаза.
   Мубарраз, один из членов верховного синедрио на Гильдии некромантов, всматривался в будущее мироздания.
   Двери за спиной Мубарраза растворились; но ни капли света не упало на украшенный мозаикой пол. В помещении с низкими сводами стало еще чернее; и только скелет дратианского крокодила злобно щерил оскаленную пасть, подвешенный к балкам.
   – Мубарраз! Верховный владыка. Прости меня за то, что осмелился прервать твою медитацию.
   Некромант повернулся.
   Его рука с тонкими, но неестественно костлявыми пальцами провела над горлышком стеклянного сосуда. И пар перестал идти из него.
   – Что случилось? – спросил Мубарраз.
   Он знал – есть только одна тема, из-за которой его слуга осмелился бы прервать покой своего могущественного хозяина.
   – Есть известия об этом наглеце? Жалком, ничтожном человечишке Закире, которого чернь называет мудрецом? Говори!
   Слуга поклонился еще ниже.
   Он знал, что новости, принесенные им, были скверны; он понимал, что они разгневали бы его великого господина, будь древний некромант способен на радость или же гнев.
   – Не дрожи, – произнес Мубарраз.
   Он провел рукою над головой слуги, и тот выпрямился, помимо собственной воли.
   – Я никогда не караю посланца за скверные вести, – сказал некромант. – Сила таится в знании, и неприемлемо отмахиваться от знания, только из-за того, что оно тебе не по вкусу. Говори – и больше никогда не робей, желая сказать мне правду.
   Мубарраз не лгал.
   Древний некромант был жесток, безжалостен и давно забыл о том, что такое человеческие чувства. Но он не стал бы членом синедриона, если бы направлял свой гнев на своих слуг, а не врагов.
   – Люди, – произнес слуга, – которых ты, великий, послал следить за этой глупой девчонкой, Алисой Шталь. Шпионы из городской стражи ходили за ней по пятам, но они ничего не заподозрили о твоих посланцах.
   – Эмир мне не страшен, – некромант провел пальцами перед своим лицом, слово разгоняя туман.
   На его руках не было ногтей.
   – Это всего лишь толстый болван. Он думает, что власть правителя – большее, о чем может мечтать человек. Так что же случилось?
   – Чужаки, великий. Потом мы узнали, что эти двое приехали в город совсем недавно. Первая из них – демон, в облике прекрасной девушки.
   – Демон?
   Глаза некроманта сверкнули.
   Он отступил на полшага, и просторный плащ за его плечами вздрогнул, словно Мубарраз пытался спрятаться в нем.
   – С какой стати Владыки Преисподней вмешиваются в дела людей? Этим они могут нарушить равновесие между сферами астрала и погрузить все миры в пучину хаоса…
   Древний некромант задумался.
   Лицо слуги просветлело; он был рад, что хоть чем-то может обрадовать своего повелителя.
   – О, нет, великий, – произнес он. – Не похожее что демона послали Владыки Преисподней. Это всего лишь демоница, что странствует в одиночку и преследует свои цели.
   Мубарраз улыбнулся.
   – Это другое дело, – произнес он. – Глупец, именуемый себя Иль-Закиром, подошел слишком близко к разрешению великой тайны мироздания. Я бы не удивился, если Владыки Преисподней дерзнули нарушить чашу весов, лишь бы заполучить его. Но если это простая демоница – мне она не страшна. Здесь, в мире людей, демоны не имеют и тысячной доли своего могущества. Кто же второй?
   – Второй из них – эльф; но эльф, лишенный души.
   – Это легко объяснить; демоница забрала его душу. Дальше.
   – Мы не знаем, кто он; но как только Алиса Шталь подошла к ним, как шпионы эмира начали волноваться. Самый главный из них тоже приблизился и стал о чем-то говорить. Этот человек не испугался его; скорее даже напуган был шпион.
   – Это странно, – пробормотал некромант. – Людям свойственно стремление подчиняться. В своей примитивности они готовы склониться перед любым королем или падишахом. Человек, не испугавшийся шпионов эмира… Как же его зовут?
   Голова слуги мало-помалу вновь склонилась к земле; но в то же время он бросал на своего хозяина более ободренные взгляды. Слуга чувствовал, что новый поворот событий не только не заботит древнего некроманта, а, наоборот, лишь забавляет его.
   – Наши люди смогли расслышать его имя, о великий. Это какой-то Майкл.
   Мубарраз стоял, повернувшись к столу черного дерева. Разговор все меньше занимал его; над прозрачным горлышком сосуда вновь начинал подниматься пар.
   Но при одном упоминании имени незнакомца некромант стремительно развернулся. Слуга попятился в ужасе. Ему никогда не доводилось видеть столь черную тень на лице своего хозяина.
   – Ченселлор Майкл, – пробормотал некромант. – Он не носит ни оружия, ни магических колец? Ведет себя как аристократ и не признает власти…
   – Да, великий.
   Но некромант больше не слушал своего слугу. Он отвернулся; и черные молнии сверкали между его глазами.
   Прозрачное стекло лопнуло, и пенящаяся жидкость начала разливаться по алхимическому столу.
   – Собирай людей, – глухо произнес некромант. – Мы дали Иль-Закиру достаточно времени. Свои исследования он закончит в моей темнице.

6

   Каменные стены, окружающие Маназир, выглядят так, будто вылеплены из потемневшего от времени сахара. Но по странной прихоти мироздания они вызывают у людей совсем другие сравнения.
   Когда выщербленная стена, вздыбливающаяся из земли пустыни, осталась позади, мне показалось, что стало легче дышать; и причина этого заключалась не в том, что позади остался толпящийся уличный люд, крики торговцев и погонщиков верблюдов, запахи, в которых ароматы свежих цветов и фруктов смешивались с испарениями сточных канав.
   Вся эта суета способна вывести из себя того, кто склонен оставаться наедине со своими мыслями; но не она заставляла чувствовать себя стесненным в городе Маназире.
   Выехав через арку ворот, что были подняты и уставлены стражниками по обе свои стороны, я словно ощутил, что выхожу на свободу из тюрьмы.
   Есть города, в которых сам воздух пропитан свободой; есть те, где самый влиятельный аристократ свободен меньше, чем последний заключенный в иной тюрьме.
   Меня не удивляло, что Иль-Закир выбрал для своих размышлений место, достаточно удаленное от города. И только опасения перед набегами кочевников, без сомнения, помешали ему поселиться еще дальше в пустыне.
   Но странно: по мере того, как каменистая дорога, поросшая по краям колючками и саксаулом, подводила нас к убежищу мудреца – все больше исчезало это ощущение свободы, словно, покинув одну темницу, именуемую городом, мы приближались к другой.
   – Чем знаменит этот Иль-Закир? – мрачно осведомилась Франсуаз.
   Девушка гарцевала на гнедой лошади, поигрывая тугим кожаным хлыстом. Судя по тем взглядам, которые вырывались из ее серых глаз, кончик этого хлыста вполне мог угодить по лицу Алисе Шталь.
   Совершенно случайно, разумеется.
   Алису шокировали и ранили ее слова.
   Прежде всего, немыслимо, чтобы кто-нибудь не знал о деяниях великого Иль-Закира. Но к тому же говорить о нем с подобной непочтительностью.
   Алиса и без того выглядела одинокой и брошенной, сидя в двуместной пролетке и правя лошадьми; теперь же она сникла, как мимоза.
   Мой верховой дракон скользил над дорогой. Я сильно сожалел, что девочки смогли совладать с собой и не схлестнулись в драке.
   Фраза, вертевшаяся на кончике ядовитого язычка Франсуаз, на самом деле звучала совсем иначе.
   Например, нечто наподобие: «Какого члена вые……ся твой старый перхотник?»
   Алиса ответила с достоинством, какое пристало гувернантке из приличного дома, что выпроваживает из дома проститутку, притащенную ночью сынком-лоботрясом:
   – Абдулла Иль-Закир достиг огромных успехов в постижении человеческой природы. Ему удалось выделить секреции селезенки, а также определить, что гнев человека вырабатывается я его печени. Трактат Иль-Закира «О кишечном соке и кишечных палочках»…
   – Некроманты решили тебя прирезать из-за кишечных палочек? – осведомилась Френки.
   Может, еще не все потеряно?
   Я стал делать сам с собой ставки – на какой фразе дело дойдет до оскорблений.
   Алиса расстроилась еще горше.
   Расстроить такую, как Алиса, проще простого – но самое глупое, что может сделать человек, это стараться заслужить ее прощение. Подобные женщины специально обижаются на все подряд, чтобы потом использовать людей.
   Но с Френки такие номера не проходят; она привыкла лупить верзил мордой о стойку бара, поэтому обратила мало внимания на закушенные губки Алисы.
   – Я думаю, все это из-за того трактата, над которым он сейчас работает, – произнесла последняя. – «Рассуждение о человеческом мышлении».
   Франсуаз взглянула на философиню столь мрачно, словно та только что показала ей ушат, полный глистов.
   – И? – спросила демонесса.
   Уже почти можно было звать рефери, чтобы объявлять бой.
   – Мышление человека – самая важная загадка во Вселенной, – произнесла Алиса. – Многие мудрецы пытались разрешить ее. Аристотель. Спиноза. Даже великий Авиценна. Но только мой учитель, Иль-Закир, смог найти ключ к пониманию этой проблемы. Только у него хватило гениальности взглянуть на вопрос с правильной точки зрения.
   – И? – повторила Франсуаз. Алиса поперхнулась.
   – Необходимо понять, что представляет собой человек как личность, – произнесла она. – Не как физическое тело. Не как носитель социальной роли. Кто он сам по себе.
   Франсуаз хихикнула.
   – Прости, подружка, – сказала она. – А ты не пробовала – для начала – пустить в ход свое тело? Может, и не пришлось бы тогда лезть в дебри с кишечными палочками.
   Мгновение она помедлила.
   – Впрочем, – пробормотала демонесса. – Ты бы вряд ли нашла себе партнера.
   Алиса вспыхнула. Ее щечки так зарумянились, что я подумал – не вспыхнет ли двуколка.
   Надо сказать, что красивые девушки никогда не занимаются философией.
   Есть много мужчин, которые с этим не согласятся, но они просто не видели красивых девушек.
   Для Алисы самым страшным оскорблением был намек на то, что она девственница. А особенно – девственница оттого, что все парни вокруг бегали слишком быстро.
   Алиса Шталь остановила двуколку.
   Франсуаз взглянула на нее с невинной мордочкой записной стервы.
   Алиса попыталась выпрямиться во весь рост, чтобы сверху вниз посмотреть на свою обидчицу. Однако сделать это, находясь в легкой двуколке, практически невозможно; лошади перебирали ногами, Алиса Шталь вздрогнула и, бросив на Франсуаз полный горячего упрека взгляд, упала на дорогу.
   Демонесса выхватила из ножен обоюдоострый меч.
   Алиса испуганно вскрикнула.
   Она распростерлась на дороге так, словно посвятила несколько десятков лет изысканиям на тему: «Как лежать в пыли, если хочешь побольше вымараться».
   Девушка приподняла над головой свои тоненькие ручки, словно защищаясь от удара мечом.
   Вообще, чрезвычайно интересно наблюдать за тем, как люди закрываются от клинка рукой или ладонью. Наверное, никто не удосужился объяснить им, что так поступать не принято.
   А это не та премудрость, где тебе дают шанс учиться на собственных ошибках.
   Ужас Алисы Шталь от того, что ей сейчас отрубят голову, был так велик, что она не могла отвлекаться на мелочи. Поэтому тот факт, что ей никто ничем не угрожает, прошел мимо ее внимания.
   Франсуаз мрачно посмотрела на куст пустынней го дрока, что рос на краю дороги. Растение старательно практиковалось в демонстрации того, что означает слово «чахлый».
   Взгляд, которым демонесса наградила дрок, был достаточен для гибели любого растения. Однако пустынный сорняк и так почти не существовал, поэтому даже не стал выглядеть более удручающим.
   Человек, прятавшийся за кустарником, еще пару мгновений размышлял над тем – выйти сейчас или попритворяться, что его там все-таки нет.
   Размышляй он еще и третье мгновение, наверняка лишился бы головы.
   Он вышел на дорогу, стараясь выглядеть уверенно и независимо.
   Агенты охранки не могут выглядеть уверенно и независимо, как таковые. Прежде всего потому, что эти качества не удерживаются у профессионального прихвостня.
   Вторая же причина в том, что шпион эмира – пусть даже самый подлый и бессовестный – в глубине своего суррогата души все-таки понимает, что занят грязным и заслуживающим одного только отвращения делом.
   Самоуважения это не прибавляет.
   Поэтому графом Монте-Кристо наш новый друг не смотрелся.
   Выбравшись из-под куста, он взглянул на нас. На языке шпиона уже начинал набухать вопрос наподобие: «Признаетесь ли вы в государственной измене и сговоре с иностранными королями?» Однако взгляд соглядатая снова упал на обнаженное лезвие, и вопрос как-то сам собой отпал.
   Шпион поморщился.
   Надо быть справедливым к парню – у него хватило смекалки притвориться, что его ослепило солнечным зайчиком, отраженным от меча.
   А вовсе не напугал вид оружия.
   – Ждешь, кто бы тебе отрубил голову, придурок? – спросила Франсуаз.
   Я восхитился ее умению завоевывать друзей.
   Эмирский шпион смотрел на нас с уверенным видом человека, который абсолютно не знает, что ему делать.
   Франсуаз пустила лошадь вперед. Глаза демонессы бешено сверкнули, меч дважды провернулся в ее руке.
   Шпион попятился.
   Я произнес:
   – Начальник тайной полиции поставил тебя здесь, чтобы ты наблюдал за дорогой?
   – Да, ваша милость, – ответил он.
   Что мне нравится в агентах охранки – они быстро понимают, кто хозяин.
   – Зачем? – мягко произнес я.
   Я вовсе не спрашивал его; но проверял, насколько верно усвоил он суть своего задания.
   – Я должен знать, кто едет к дому мудреца Иль-Закира, ваша милость.
   Я ласково улыбнулся.
   – Ведь именно этим ты и занимаешься, не правда ли?
   – Да, ваша милость.
   – Тогда продолжай.
   Он поклонился так низко, как делают разве что в Кийтайской империи, и вернулся обратно за куст – как металлические фигурки прячутся в механизм башенных часов.
   Алиса Шталь долго извивалась в пыли, пока ей не пришлось понять, что никто не собирается помочь ей подняться. Тогда она встала и взобралась на сиденье двуколки.
   Франсуаз – демон, она способна открыть в человеке те его качества, о которых он сам не подозревает.
   Но даже я не ожидал, что Френки сумеет вызверить Алису Шталь.
   Похоже, именно это и происходило.
   – Почему я чувствую себя, как юная девственница, которую собралась оттрахать банда разбойников? – спросила Франсуаз.
   – Не думал, что тебе знакомы такие чувства, – ответил я.
   Франсуаз вернула меч в ножны и снова взялась за хлыст.
   Возможно, это было намеком на то, что не стоит развивать тему. Но я уже думал о другом.
   – Посланники некромантов сцепились с эмирскими шпионами из-за Алисы Шталь, – произнес я. – Дом Иль-Закира, следовательно, находится под двойным колпаком. Сложно даже представить, что может произойти, если они не договорятся о перемирии.
   – Скорее аббат сможет сделать шлюху девственницей.
   – Ты права, – согласился я. – Но знала бы ты, как часто случается наоборот!
 

* * *

 
   Шестеро конников стояли на середине дорога, словно мусор, выброшенный из проезжающей мимо телеги.
   – Вооруженный разъезд, – пробормотал я. – А эмир готов начать из-за мудреца гражданскую войну.
   Алиса Шталь сидела в двуколке с видом человека, которого оскорбили в его лучших чувствах. Но она еще готова простить весь мир, если ее очень сильно попросить.
   Просить ее об этом никто не собирался.
   На груди одного из всадников горел красный ярлык. Он говорил о чине офицера-конника тайной полиции Маназира.
   Всадники развернулись в боевой порядок, пока их командир выезжал нам навстречу.
   Такова тайная полиция – они везде ищут врагов.
   Не удивительно, что они везде их находят.
   Было бы в Маназире меньше тайной полиции…
   – Стойте, – приказал офицер.
   – Вот как, – хмыкнул я. – А я было подумал, что он выехал вручить нам ключ от города.
   – Зачем тебе ключ от города? – заинтересовалась Франсуаз.
   – Не знаю, – огрызнулся я. – Просто так говорят.
   – По приказу эмира Маназирского, – произнес всадник. – Владыки бескрайней пустыни…
   Я добродушно улыбнулся.
   – Счастлив вам сообщить, мой друг, – произнес я, – что эта пустыня все же имеет свои границы.
   Я повернулся немного к востоку.
   – Если я не ошибаюсь, вы достигнете горного хребта за пять дней верхом.
   Я улыбнулся чуть шире.
   – Теперь, когда мы расширили ваши познания в географии, может быть, подскажете нам, где находится дом человека по имени Иль-Закир?
   Рука офицера легла на эфес изогнутой сабли. Возможно, он собирался посвятить меня в рыцари?
   – Приказ эмира, – произнес он. – Никто не должен ездить по этой дороге.