Чекалов Денис. Маятник Судьбы

   Франсуаз внимательно осмотрела комнату – это необходимо, когда входишь в чужое помещение. Я расчехлил первый кофр.
   – Правительственные сотрудники не должны в этом участвовать, вы же понимаете, полковник, – сказал Зейшельд.
   – Черта с два, – прорычал тот. – Выбить паскуд из нашей собственной страны мы, видите ли, не имеем права.
   Он выругался.
   Я вынул из чехлов и раскладывал пистолеты и штурмовые винтовки.
   – Для того чтобы провести официальную операцию, – Зейшельд выпрямился, ибо слово «официальный» придало ему сил, – нам нужно одобрение федеральных властей. А у нас его нет.
   – Ибо для того, чтобы его получить, вам потребуется рассказать, какой мерзостью занимались вы и ваши боссы, – сказал я. – Колин, нам надо переодеться.
   – Что это такое? – Полковник Кэрриган подошел ближе и протянул руку к одному из лежавших в кофре стволов. – Это оружие запрещено на Золотом побережье.
   – Можете нас арестовать, – бросила Франсуаз. Он хмуро покосился на меня.
   – Пойдемте, полковник, – заторопился Зейшельд, точно боялся, что поведение Кэрригана может заставить нас передумать. – Пусть они делают свое дело.
   – Это мое дело, черт возьми! – взорвался Кэрриган. – Это моя территория, и если здесь завелась падаль, я должен вычистить от нее побережье. И мне не нужна пара наемников из Города эльфов, которые больше похожи на крючкотворов с правительственного банкета, чем на настоящих солдат.
   Зейшельд положил ему руку на спину и осторожно, чтобы, не дай бог, не оскорбить, стал подталкивать к выходу.
   Кэрриган упрямо не двигался с места.
   – Позвольте сделать это мне, Зейшельд, – сказал он. – Десятеро ребят вычистят место. Никто не узнает, что мы там были. Мы даже трупы унесем с собой. Позвольте мне это сделать.
   Лицо Зейшельда стало жестким.
   – Нет, – сказал он.
   Он умел говорить это слово, хотя по внешнему виду Колина сложно было об этом догадаться.
   Но он умел. Когда было необходимо. На скулах полковника заиграли желваки.
   – Хорошо, – медленно произнес он. – Настанет день, когда власть будет у меня, Зейшельд. И тогда берегитесь.
   Колин прошел мимо него и исчез за дверью. Кэрриган оглянулся.
   – Вам нужна какая-нибудь помощь, ребята? – спросил он. – Оружие, оборудование. Я могу послать с вами столько своих людей, сколько будет нужно.
   – Спасибо, полковник, – сказал я. – С пятью противниками мы как-нибудь справимся сами. Но все равно – еще раз спасибо.
   Он коротко кивнул и вышел.

5

   Высокие, грязные стены, узкая улица, синее, прокаленное жарой небо высоко в прямоугольнике зданий.
   Люди, которые не ходят по улицам, а либо слоняются, либо шныряют.
   Половина из них ничего не делает, другая делает что-то противозаконное.
   Я нахожусь почти в четырех тысячах миль от Города эльфов. Франсуаз останавливает машину и треплет меня по колену.
   – Пошли.
   Отель называется «Будка часового». Интересно, что имеется в виду? В любом случае, часовых у дверей здесь нет, а пятеро террористов развлекаются в одном из номеров третьего этажа.
   Франсуаз не запирает машину – мы намерены возвращаться не на ней.
   Мы заходим в холл одновременно. Администратор поднимает на нас глаза, пытаясь понять, любовники мы или детективы, выслеживающие любовников.
   Франсуаз берет меня за правую руку, слегка пожимает.
   Ей нравится прикасаться ко мне.
   Я облокачиваюсь на стойку.
   – Один парень должен мне деньги, – говорю я с улыбкой. Франсуаз не улыбается, и это производит на администратора еще более глубокое впечатление.
   – Я? – испуганно спрашивает он.
   – Расслабься, приятель, – говорю я. – Он остановился где-то на третьем этаже.
   – Ты ведь хочешь, чтобы мы вернули свои деньги? – спрашивает Франсуаз.
   В ее голосе нет ни металла, ни угрозы. Франсуаз редко кому-нибудь угрожает. Ей достаточно просто посмотреть на человека.
   – Как выгладит… этот ваш друг? – спрашивает админи­стратор.
   – Он нам не друг, – отрезает Франсуаз.
   Администратор смотрит на нас, и опыт, собранный по крупицам за четыре десятка лет жизни в трущобах, подсказывает ему, что с этой девушкой лучше не спорить.
   – Конечно, – говорит администратор, – Он вам не друг.
   – Пятеро людей с Золотого побережья, – говорю я. – Приехали вчера утром, развлекались весь день.
   Франсуаз презрительно фыркает – у моей партнерши свои представления о развлечениях.
   Я кладу на стойку фотографию парня, которого эта компания считает главным.
   – Помнишь или улучшить тебе память? – спрашивает Франсуаз.
   По лицу администратора видно – он раздумывает, не потребовать ли денег. Но это длится лишь мгновение.
   – Я помню, – говорит он и называет номер комнаты. Франсуаз передергивает плечами:
   – Надеюсь, недоноски наверху тоже будут благоразумными. Услышишь шум сверху – не дергайся. Они быстро за­молчат.
   Он кивает раз семь.
   Мы не уходим.
   Администратор смотрит на нас.
   – Запасной ключ, тупица, – говорит Франсуаз. Он достает из-под стойки то, что у него требуют. Франсуаз берет телефон и с корнем вырывает провод из стены.
   – Постарайся быть умненьким, – говорит она, всовывая ему в руки аппарат.
   Мы поднимаемся по лестнице.
   Франсуаз носит на поясе два пистолета, я довольствуюсь запасным револьвером у ботинка.
   Но нынче не время и не место для перестрелки.
   – Я войду первая, – говорит девушка.
   Я не отдаю ей ключ.
   Теперь наша цель – войти в гостиничный номер, в котором сидят пятеро вооруженных людей, полусумасшедших терро­ристов, готовых убивать каждого.
   Скорее всего, они пьяны или находятся под действием наркотиков – значит, непредсказуемы, не особо чувствуют боль, инстинкт самосохранения ослаблен.
   Нам надо войти, разоружить их, обездвижить и сделать это без единого выстрела. С их стороны. Потому что если выстрелы прогремят, их эхо может докатиться до бандитов на базе. Полковник Кэрриган уверял, что они не смогут пройти сквозь его посты, но что, если он ошибается? Жители Золотого побережья такого не заслужили.
   Войти, разоружить, обездвижить – и сделать все бесшумно.
   Если кто-то скажет, что это возможно, я буду сильно удив­лен.
   Я вынимаю пластиковый пузырек-распылитель, направляю струю на ключ. Он покрывается мелкими капельками смазки – теперь замок не будет так скрипеть.

6

   – Работаем чисто или грязно? – спрашивает Франсуаз.
   – Как тебе больше нравится.
   Она улыбается и вынимает из-за пояса оба ствола.
   Они выглядят длиннее из-за глушителей.
   Франсуаз называет их презервативами и постоянно бурчит, что так оружие носить неудобно.
   Франсуаз любит устраивать шум.
   Я вставляю ключ в замочную скважину, на лице Франсуаз застыло сосредоточенное выражение.
   Я выбросил за этот тюбик полторы тысячи динаров. Посмотрим, стоил ли он того.
   Я поворачиваю ключ, замок не скрипит.
   Я распахиваю дверь и отхожу с линии огня.
   Комната не должна быть большой, но может такой оказаться.
   Секунда на то, чтобы определить, сколько человек внутри, кто из них вооружен, кто собирается подать голос.
   Но самое главное – кто они.
   Каждый человек внутри должен быть идентифицирован как террорист, до этого огонь открывать нельзя.
   Идентифицирован по нашим источникам – они самые надежные.
   Человек стоит у окна, застегивая рубашку. Он делает это снизу вверх, чего я терпеть не могу.
   Это один из шести убийц, которые должны здесь находиться.
   Франсуаз посылает ему пулю в сердце, и еще одну – в правое плечо.
   Это необходимо для того, чтобы уравновесить силу удара. Иначе он вылетит в окно, выбивая стекла, и приземлится на асфальте где-нибудь на улице.
   А мы ведь не хотим, чтобы он свалился кому-нибудь на голову.
   Он успевает повернуться и увидеть холодные глаза девушки.
   Пуля попадает ему в плечо уже после того, как Франсуаз его убила.
   Он проворачивается на месте, точно танцор, и падает, гак и не застегнув рубашки.
   Я стою за дверью, и стена закрывает мне комнату справа и слева. Но я слышу шаги человека и скрип деревянного стула.
   Один поднимается на ноги, другой устремляется к двери.
   Он растерян – иначе не стал бы перемещаться по прямой, а залег бы, достал пистолет и прицелился.
   Франсуаз входит в комнату, разводя руки. Пуля с легким свистом входит в голову человека на стуле. Он кряхтит и опрокидывается вместе со стулом.
   Пистолет падает на пол – мужчина даже не успел сжать его в руке.
   Почти одновременно Франсуаз нажимает на второй спусковой крючок.
   Я захожу следом за ней и вижу, как третий убийца хватается за горло, из которого двумя струйками вырывается кровь. Он пытается что-то сказать, разевая рот. Франсуаз всаживает в него пулю.
   Он прислоняется к стене и обмякает.
   Франсуаз наблюдает за ним, пока он не затихает.
   Трое мужчин лежат в гостиничном номере, их тела пробиты пулями, а они даже не успели позвать на помощь.
   Две двери – одна направо, другая налево.
   Одна в ванную, другая в спальню.
   Еще предстоит выковырять из стен пули.
   Я указываю Франсуаз на дверь в ванную, сам приближаюсь к двери в спальню.
   Пружины скрипят, кто-то смеется.
   Франсуаз выходит из ванной. У нее слегка разочарованный вид – она никого не нашла.
   – Захлопни пасть, шлюха, – слышу я из спальни. – Эй, братва, чего замолкли?
   Франсуаз пересекает комнату менее чем за две секунды. Теперь предстоит войти и разрядить ситуацию до того, как преступники забеспокоятся и схватятся за оружие.
   – Там девушка, может быть, не одна, – шепчу я.
   – Девушка? Шлюхи не бывают девушками, – презрительно отвечает моя партнерша.
   Она выносит дверь ударом ноги, я вхожу.
   Мужчина сидит на постели, обнимая за плечи голую девицу. Та хлопает искусственными ресницами и хочет о чем-то спросить.
   Еще одна девица лежит на кровати.
   Второй мужчина стоит и тянется к пистолету.
   Я пробиваю ему левый глаз, но его по-прежнему нельзя ни с кем спутать – это он был правой рукой лидера терро­ристов.
   Девица, сидящая на кровати, кричит.
   Это не страшно – проститутки здесь часто кричат. Иногда потому, что их трахают, иногда потому, что бьют, часто – из-за действия наркотиков.
   Но уж не потому, что счастливы.
   Я направляю дуло пистолета на человека, который сидит рядом с ней.
   – Руки на одеяло, приятель, – предлагаю я. Он повинуется, его зубы стучат.
   Девица, лежащая на кровати, мелко дрожит. Мне хорошо видно, что она тянется под подушку.
   Я позволяю ей вынуть пистолет и только тогда всаживаю пулю в подбородок.
   Она тоже есть в моем досье – она шестая.
   Другая девица – местная шлюшка.
   Человек на кровати тихо подвывает.
   – Одевайся, – говорю я. – Станешь теперь заниматься политикой в тюрьме.

7

   Человек, который сидел сейчас перед нами за низким, грубо отесанным столом, звался Овном, по знаку Зодиака, или Креп­ким. Он никогда не выпускал из правой руки револьвера, а из головы – мыслей о свободе, которую он хотел принести в Республику Эатею.
   На то, скольким свирфнеблингам суждено погибнуть в результате переворота, о совершении которого мечтал Овен, и сколько уцелевших навсегда сгинут в устроенных им концентрационных лагерях, – ему было плевать.
   Овен предпочитал мутить воду на Золотом побережье, промышляя мелкими террористическими актами. Он пытался расширить сферу своего влияния, но не преуспел в этом.
   В официальных досье не было упоминания о том, как Овен получил свои необычные прозвища. Зато там упоминались имена его отца и матери, а также то имя, которое он получил при крещении.
   Вряд ли он заслуживал его даже тогда.
   Имелись в папках и почти полтора десятка других имен, под которыми Овен фигурировал в разных странах и в разное время. Его прозвища тоже менялись, как грязные носки, но, как и эти носки, они оставались похожими. Одно из них означало «Играющий на свирели».
   Нигде не было сказано, играет ли он на свирели или хотя бы на губной гармонике. Возможно, прозвище свое он получил совсем по другой причине и всему виной оказался дурной перевод со свирфнеблингского.
   Овен не был особенно падок до женщин, но не отказывал себе в удовольствиях, когда считал, что работа выполнена, и выполнена успешно. По сведениям полковника Кэрригана, он полмесяца муштровал в лесу своих боевиков, обучая их устанавливать бомбы и вести боевые действия в городских условиях.
   Все это время Колин Зейшельд чесал голову и не знал, можно ли ссориться с этими вчерашними союзниками.
   А когда он принял решение, оказалось, что едва не опоздал.
   Поэтому спешить следовало нам.
   – Извини, что пришлось потревожить тебя так рано, – сказал я Овну.
   За то, что пришлось дать ему в челюсть, когда мы вели его по лестнице, я извиняться не стал.
   – Видишь ли, – продолжал я, – у меня есть некоторые привычки. Например, мне не нравится, когда банда подонков играет в войну под боком у мирных жителей.
   Он посмотрел на меня с ненавистью – не потому, что на самом деле ее испытывал.
   Овен никогда не встречал меня раньше, и у него не было никаких причин ненавидеть меня. Тот факт, что мы пристрелили пятерых его подельников, не мог хотя бы немного расстроить лидера. Он свято верил, что главная обязанность его подчиненных – это дохнуть во имя его спасения.
   Они это сделали, и, с точки зрения Овна, все произошло так, как и должно было произойти.
   Однако этот подонок и убийца считал себя борцом за свободу, а, будучи пойман и закован в наручники, как и пристало обычному уголовнику, борец за свободу должен с ненавистью смотреть на своих пленителей.
   Это все равно что прийти на детский праздник в маске свиньи – приходится время от времени хрюкать.
   Однако на празднике, которые устраивал Овен, дети не радовались жизни, а гибли, поэтому следовало раз и навсегда положить конец его эскападам.
   Мы находились в небольшой комнате, состоявшей из одного только выглаженного бетона, если не считать стола и нескольких стульев. Стол был дешевый, из плохо обработанного дерева – зато крепкий. Ножки с металлической окантовкой были вмонтированы глубоко в пол.
   Я стоял перед Овном, сложив руки на груди. Франсуаз поставила ногу на один из стульев и сцепила пальцы на округлой коленке.
   Пленник был безоружен, но мы с Франсуаз не хотели, чтобы он попытался, скажем, разбить себе голову о стену. Он мог проделать нечто подобное, лишь бы не отвечать, где и когда его подельники собрались совершить террористический акт. Поэтому пришлось приковать его к столу.
   Колин Зейшельд сидел за столом, сбоку от Овна.
   – Эти двое друг друга стоят, – вполголоса произнесла Франсуаз.
   – Что? – переспросил Колин, поворачиваясь к ней.
   – Не берите в голову, – усмехнулась девушка.
   Она сменила туфли на высоком каблуке на высокие черные сапоги и время от времени поскрипывала стулом, в который упиралась ногой.
   Колин и Овен на самом деле друг друга стоили. Один бешеный убийца, а другой прикармливал его, пока он не цапнул руку, которая его кормила.
   Я знал, что в конце этой истории за решеткой предстоит оказаться не только Овену, но и Колину, и всем, кто за ним стоит. Но Колин до сих пор надеялся, что ему удастся выйти сухим из воды и продолжать, как прежде, поддерживать террористов и преступников, чья грязная деятельность тем или иным способом идет на пользу его ведомству.
   – Не вижу особого смысла в этом разговоре, Амбрустер, – сказал Зейшельд. – Мы взяли Овна. Теперь осталось уничтожить их базу, и дело будет закрыто.
   – Не спеши, Колин, – ответил я. – Спешить вредно всегда, даже если у тебя панталоны загорелись. Послушаем, как он станет отвечать на вопросы.
   Я обратился к террористу.
   – Ты знаешь свирфнеблинга, который сидит за одним с тобой столом? – спросил я.
   – Это глупый вопрос. – Колин заерзал на стуле. – Он не­уместен.
   – Помолчите, – сказал я. – Так знаешь или нет?
   – Как же не знать! – Овен постарался прорычать эти слова, хотя тонкий фальцет, которым наградил его генетический набор, мало для этого подходит. – Грязная свинья!
   Это относилось к Колину.
   Свинью как эпитет для Зейшельда я одобрил.
   – Здесь ты прав, – согласился я. – Сперва он оставил на произвол судьбы твое движение, а затем и тебя самого выдал с потрохами.
   – Мои соратники отомстят за меня, – уверенно произнес Овен, награждая Колина взглядом поверженного героя.
   Я удивлюсь, если после казни Овна его приятели сделают нечто большее, чем разопьют пару банок пива.
   Кажется, это называется нигилизмом, но я не уверен.
   – Ты тоже можешь кое-что сделать, – сказал я. – Прямо сейчас.
   – Что?
   – Эта грязная свинья, – мне понравилось произносить это словосочетание, – кое-что скрывает.
   Колин бросил на меня взгляд, в котором мольба смешивалась со злобой.
   – Ты ведь не хочешь, чтобы ему это удалось? – осторожно спросил я.
   Колин вскочил со стула.
   – Послушайте, Амбрустер, – задыхаясь и проглатывая слова, заговорил он. – Это уже выходит за всякие границы. Я дал вам возможность задать арестованному один-два вопроса…
   – Видишь, как он боится, – подбодрил я террориста. – Ответь, почему он так спешил взять тебя под стражу, а теперь не рад, что ты остался при этом жив?
   Овен выковырял языком что-то из зуба и выплюнул на пол.
   – Он знает, – сказал террорист. Колин расправил плечи.
   – Выйдите вон, Амбрустер, – приказал он. Я посмотрел на Колина, и до него дошло, что он слегка забылся.
   – Десять моих соратников, – начал пленник, – сейчас проходят тренировку на острове Пэл…
   – Молчи! – закричал Колин, обхватывая руками стол. Овен засмеялся.
   – Если я скажу сейчас, урод, – сообщил он, – то ты не придушишь меня в камере, чтобы я это не выболтал. Так вот, десять моих ребят прилетят на Золотое побережье сегодня ве­чером. Они готовы.
   Колин опустился на стул и закрыл голову руками.
   – Готовы к чему? – спросила Франсуаз. Я недобро улыбнулся:
   – Устроить террор на побережье. Кое-кому не нравится соглашение с эльфами, я прав, Колин?
   Он поднял лицо – да, этот свирфнеблинг уж точно меня ненавидел.
   – Да, – глухо произнес он.
   – Вот что на самом деле было в требованиях, которые ты предъявил своему другу из Эатеи? – спросил я. Он осклабился:
   – Это было честно. Он обещал помощь нам. А потом солгал. А это нехорошо.
   И здесь Колин размахнулся и дал арестованному пощечину.
   Он ударил так сильно, что разорвал пленнику губу и выбил передние зубы.
   Террорист откинул голову назад, сглатывая кровь, и засмеялся.
   Колин в бешенстве смотрел на нас, вытирая кровь с руки.
   – И ты знал это с самого начала, – сказал я ему. – Знал, что миллионы людей в опасности, но ты не предупредил ни полицию, ни федеральные власти. Ты поставил под угрозу целый город, потому что иначе тебе пришлось бы раскрыть, в какую грязь ты вляпался.
   Нижняя челюсть Колина Зейшельда дрожала, он медленно произнес, тщательно выговаривая слова:
   – Риск был сведен к минимуму, Амбрустер. База оцеплена и будет уничтожена вовремя.
   Он не ударил меня только потому, что знал: тогда я сверну ему шею.
   – Они собирались закладывать взрывчатку в городе, – тихо сказал я. – Брать заложников – в школах, в детских садах – там, где много детей. Ты ведь этому их учил, Колин? И теперь ты говоришь, что риск сведен к минимуму.
   – Мы успеем, – ответил он. Овен смеялся.
   – Не надейся, что тебе удастся очистить руки от дерьма, Колин, – сказал я. – Ты сам из него слеплен.

8

   На Золотом побережье трудно найти место, поросшее такой высокой травой. Скорее подобное местечко можно обнаружить на болоте вблизи какой-нибудь гнилой деревушки гоблинов. Однако, как говорится, кто ищет… Пришлось, правда, хорошенько поискать. Трава зашуршала, принимая в себя двухместный внедорожник, выбранный нами в гараже полковника Кэрригана. Высокие стебли закачались над моей головой, скребя о крышу и проводя острыми краями по боковым стеклам.
   – Здесь мы оставим машину, – сказал я, заглушая мотор. – Надеюсь, местные лягушки не отвинтят Кэрригану дворники.
   Франсуаз засмеялась.
   Я открыл дверцу и выбрался из кабины, раздвигая траву. Земля под ногами оказалась мокрой, и мои ботинки глубоко погрузились в грязь.
   – Или внедорожник не утонет в этом болоте, – сказала девушка. – Ты умеешь портить вещи, Майкл.
   – Только когда они чужие.
   Темно-зеленая маскировочная одежда идет Франсуаз так же, как и открытое вечернее платье. Девушка заплела длинные каштановые волосы в две косы и обернула их вокруг головы, что делало ее похожей на старшеклассницу.
   Правда, я никогда не видел старшеклассниц с штурмовыми винтовками, но я еще не знал Франсуаз, когда она училась в школе.
   Я направился в глубь болота, раздвигая перед собой траву и следя за тем, чтобы, выпрямляясь, стебли не задели мою партнершу.
   – База начинается на другом конце болота, – вполголоса произнес я. – По его словам, в это время его люди должны отдыхать в главном здании.
   – Но ты ему не веришь?
   – Я верю только тебе.
   Насекомые роились плотно, как покупатели в дни распродажи. Им почти не было места среди часто растущих стеблей, и это заставляло их сбиваться в плотные облачка.
   Я опустился на колени. Франсуаз уперлась локтем мне в спину, рассматривая то, что находилось у нас под ногами.
   – Сторожевая мина, – сказал я. – Работает на прикосновение.
   – Овен про это не упоминал. – Я вытер с пальцев грязь.
   – Может, он не хотел, чтобы машинка пропала даром.
   Когда идешь через минное поле, самое главное – дойти до его края и не разлететься на части где-нибудь посередине. Вот почему я предпочитаю прогуливаться в других местах.
   Я выпрямился:
   – Пойдем в обход, любимая?
   – Вот уж нет.
   Я согласно кивнул. Не имело смысла обшаривать весь периметр в поисках безопасного прохода.
   Я снял с плеч сумку с оборудованием и положил ее на землю. Потом вынул из матерчатого футляра пластиковое устройство округлой формы. Открыв боковую крышку, я отвинтил колпачок и повернул маленькую, толщиной с палец, ручку.
   – Давно я не пользовалась этой игрушкой, – улыбнулась Франсуаз. – Думаешь, сработает?
   – Это противопехотная мина, – сказал я, осторожно отступая назад. – Устаревшего образца.
   Франсуаз легла на влажную землю, накрыв голову руками.
   – Видимо, у Овна появились проблемы с наличностью и он не смог купить ничего получше.
   Я встал на колени рядом с девушкой и размахнулся.
   Теперь важно было нагнуть голову как можно ниже и не нахлебаться при этом грязи.
   Дистанционный детонатор все еще кувыркался в воздухе, и я задумался – не слишком ли далеко его закинул.
   Оказалось, нет.
   – Да, – прошептала Франсуаз.
   Небо обрушилось на землю, оглушительно прогремев.
   Тысячи унций грязи взметнулись в воздух, напичканные острыми, изогнутыми кусками металла. Вырванные с корнем пучки травы вперемешку с землей кувыркались в воздухе, и ударные волны одна за другой подбрасывали их все выше.
   – Нравится? – спросил я.
   – Не больше, чем секс, – ответила Франсуаз.
   Несколько десятков противопехотных мин, заложенных в камышах, разорвались одновременно под действием брошенного детонатора. Разрушительная сила, заложенная в них, вспахала землю на огромной площади, разметав жесткую траву и перемешав ее с грязью.
   Это очень хорошая игрушка, когда необходимо разом прочистить минное поле, но с непривычки может потом долго гудеть в ушах.
   Франсуаз выпрямилась во весь рост, перепачканная грязью, с прилипшими к одежде пучками травы.
   Сам я вряд ли выглядел чистюлей.
   – Путь свободен, сеньор, – улыбнулась она.
   В высокой траве была пропахана широкая полоса – там, где были проложены противопехотные мины и где их более не осталось.
   Франсуаз положила палец на спусковой крючок винтовки, и мы направились вперед.
   – Думаешь, они не слышали, как мы проредили им огород? – спросил я.
   – Вряд ли.
   – Тогда они уже вышли нас встречать.
   – Тем быстрее они умрут.
   Болото заканчивалось, путь шел в гору, а затем плавно уходил вниз. Я остановился, указывая Франсуаз на дозорную вышку в долине.
   С такой можно гонять голубей, если это доставляет удовольствие, наблюдать за звездами или стрелять в тех, кто ходит внизу.
   Заросли камыша до поры скрывали нас от взгляда наблюдателя, но он не мог не догадаться, что мы находимся здесь.
   Я опустился на одно колено, рассматривая в бинокль деревянные сваи, лестницу и будку наверху.
   Человек с автоматом бежал к вышке. Он кричал и размахивал руками.
   Франсуаз приложила приклад к плечу и спустила курок.
   Пуля со свистом рассекла камыш. Человек словно споткнулся, упал на колени и зарылся лицом в траву. Пуля попала ему в шею.
   Мы перебежали чуть дальше, по-прежнему не выходя из укрытия.
   – Один из пяти, – улыбнулась девушка.
   Я перевел бинокль на сторожевую вышку. Там наверняка кто-то был – между плохо подогнанных бревен мелькала тень.
   Три короткие очереди простучали по камышам.
   – Этот недоносок еще и стреляет в нас! – возмутилась Франсуаз.