Страница:
— Но, быть может, Юрий Всеволодович послал на помощь Рязани небольшой отряд или сторожевой дозор?
— Нет, это было большое войско. В Ипатьевской летописи ясно сказано: «Юрьи посла сына своего Всеволода со всими людьми». А в Суздальской уточняется, что в этом походе приняли участие даже новгородские войска: «поиде Всеволодъ сьшъ Юрьевъ внукъ Бсеволожь и князь Романъ и Новгородци съ своими вой из Владимеря противу Татаромъ». Возможно, что на помощь рязанцам поспешили воины из ближайшего новгородского форпоста Торжка.
Любознательный Читатель. А кто это — князь Роман?
— Рязанский князь Роман Ингоревич, который, как считают историки, владел Коломной. Он, очевидно, выставил против врага и свою дружину, и остатки рязанского воинства, и народное ополчение… Владимирцы и новгородцы во главе с князем Всеволодом и воеводой Еремеем Глебовичем успели дойти до Коломны — это была сильная крепость, важный стратегический пункт при впадении Москвы-реки в Оку. История не сохранила почти никаких подробностей о битве при Коломне, кроме нескольких слов в Лаврентьевской, Новгородской I, Суздальской, Тверской и Львовской летописях: «бысть сеча велика», «бишася крепко», «ту у Коломны бысть им бой крепок». В битве приняли участие главные силы орды — Рашид-ад-Дин перечисляет пришедших к «городу Ике», то есть Коломне, чингизидов, шефов отдельных соединений. Орда, Бату, Кулькан, Гуюк, Кадан и Бури, по обыкновению, не принимали личного участия в бою, но именно под Коломной был убит младший сын Чингиз-хана Кулькан, единственный чингизид, погибший за всю историю западных походов. Это произошло, очевидно, во время прорыва русских войск через тылы врага, откуда обычно монгольские полководцы и княжичи наблюдали за ходом сражений. Между прочим, непосредственное участие чингизидов в бою было настолько редким событием, что Рашид-ад-Дин фиксировал каждый такой случай, и среди членов ханского клана потерь не было, в сущности, за всю историю завоеваний, если не считать Коломенского сражения, хорезмского эпизода, когда стрелой был смертельно ранен один из многочисленных внуков Чингиза Мутуген, да войны с чжурчжэнями, во время которой в 1232 году умер своей смертью ученик Субудая Толуй.
У русских под Коломной погиб, как сообщает Рашидад-Дин, «эмир Урман», то есть князь Роман Ингоревич, и воевода Еремей Глебович. Князю Всеволоду Юрьевичу удалось прорваться и, наверное, лесными чащобами выйти к Владимиру, потому что в обороне Москвы — следующего опорного пункта на столбовой дороге к столице княжества — он не участвовал. Защищали Москву от первого в ее истории иноземного нападения князь Владимир Юрьевич и воевода Филип Нянка «с малым войском». И хотя стены ее были недостаточно укреплены, орда, не рассыпавшаяся еще на отряды для повальной «облавы», взяла город, по Рашид-ад-Дину, только «сообща» и «в пять дней». Суздальская летопись: «Взяша Москву Татарове и воеводу убиша Филипа Нянка, а князя Володимера яша руками… а люди избиша от старьца до сосущего младенца, а град и церькови святыя огневи предаша, и монастыри вси и села пожгоша, и много имения възмеше, отъндоша».
Немало уже лет живу я по нескольку месяцев в году в лесном уголке Подмосковья, ничем особым вроде бы не примечательном. Ну, правда, идет из-под этой глинистой земли знаменитая по своим вкусовым качествам мытищинская вода, стоит первозданный лес, в котором встретились среди переходных сосен да берез величавые южные дубы со стройной северной елью, но история будто бы обошла стороной это водораздельное место, где сближают свои течения Клязьма и Яуза. Иногда я забираюсь в чащобу и древесные завалы, воображая себя в родной тайге… И вот однажды меня вдруг осенило, что узкое это междуречье большая история отнюдь не миновала — по нему ведь прошла орда Бату-Субудая! И эта догадка натолкнула на первую тайну первого набега орды на Русь…
Взгляните на карту Подмосковья, западные и северные закраины сопредельных областей. Найдите Рязань, стоящую на Оке, и Владимир на Клязьме. Мы же можем проложить точнейший маршрут основных сил орды в начале набега — его сохранила природа. Грабители не могли идти напрямик, через заснеженные и захламленные леса! Это было воинское счастье, а может быть, и точный расчет Субудая, взявшего Рязань в те дни, когда на реках уже наморозило прочные льды. От Рязани орда прошла через Коломну и Москву на Владимир ровными и легкими ледовыми дорогами по Оке, Москве-реке, Яузе и Клязьме. Даже этот единственный залесенный перешеек в несколько километров между течениями двух последних рек пересекался замерзшими приточными ручьями и торной военной дорогой. Такого непрерывного легкого пути Субудай не встретит до самого Селигера, но вот первая загадка тех давних времен. Рязань пала 21 декабря, а у Владимира орда оказалась лишь 3 февраля. Сорок пять дней конное войско шло идеальными зимними дорогами от Рязани до Владимира! Причем на пути от Москвы до Владимира орде не пришлось брать штурмом ни одного города. Если вычесть из этих полутора месяцев пути недолгое Коломенское сражение и задержку из-за штурма Москвы, то все равно остается слишком долгий срок для преодоления сравнительно небольшого расстояния примерно в четыреста километров, которое летом степняки со сменными лошадьми покрывали за четыре-пять дней. Не может быть, чтобы такую медлительность вызвала, например, транспортировка камнеметательных машин — эти довольно простые деревянные устройства можно было быстро сделать в любом месте лесной Руси, да и санный обоз по ледовой дороге проходит в день по двадцать пять — тридцать километров.
Были, знать, другие, очень существенные причины, и путь оказался прерывным и нелегким. Уже в первые полтора месяца набега орда тратила много времени на поиски ежедневного корма для многих десятков тысяч подседельных, сменных и обозных коней, потому что фуражные запасы вдоль рек были минимальными. Голодные кони набрасывались на копны сена, стоявшие в поймах, уничтожали в редких приречных селениях зерно, которого не хватало на всю орду, и мелким разрозненным конным отрядам приходилось в поисках корма делать тяжелые рейды по лесному заснеженному бездорожью, где, очевидно, их встречали отнюдь не хлебом-солью.
В этих лесах и долинах жили потомки вятичей, большого и сильного славянского племени, особый разговор о котором у нас впереди. Привыкшие к трудам, холодам и лишениям, упорные и выносливые пахари, плотники, охотники, плотогоны, бортники, они веками выковывали в себе качества настоящих воинов. Знали в своих местах каждую тропу, передвигались по глубокому снегу на тесовых лыжах или плетеных снегоступах, умели не жалеть себя в схватках. Пружинные самострелы и мечи были у них обиходными предметами, а обычные сельскохозяйственные и охотничьи орудия легко превращались в грозное оружие — шли в дело топоры, косы, ножи, секачи, вилы, рогатины, и каждый русский партизан был в этих условиях сильнее конного степняка с его легкой саблей, луком, стрелами и кожаной защитной одеждой; спешившийся же в лесу степняк становился почти беспомощным. К тому же у него были оголодавшие кони — основной подседельный и приводной; вдоль магистральной этой дороги корм был съеден конями русских воинов.
Декабрист Николай Тургенев писал, что «в величайших опасностях не армия, а народы спасают государства». В снежно-ледяных речных туннелях, где маневренность степной конницы ограничивали непроходимые стены леса, шла, должно быть, народная война, в какую всегда превращались все войны на Руси, если иноземный враг подступал к родным очагам наших предков. На путях конницы возникало надежное средневековое русское средство защиты — лесные завалы, и было, наверное, активное военное сопротивление остатков владимиро-суздальских войск авангарду орды в магистральных снежно-ледяных коридорах, а тылы ее трепали отряды народных мстителей и целые партизанские соединения; история и народная память сохранила нам имя командира одного из них — Евпатия Львовича Коловрата…
Города, стоявшие впереди, готовились, как могли, к обороне, но настоящих защитников-воинов, очевидно, уже оставалось мало — они полегли в Коломне, Москве, на Яузе и Клязьме, в лесах на подступах к столице княжества.
— Нет, это было большое войско. В Ипатьевской летописи ясно сказано: «Юрьи посла сына своего Всеволода со всими людьми». А в Суздальской уточняется, что в этом походе приняли участие даже новгородские войска: «поиде Всеволодъ сьшъ Юрьевъ внукъ Бсеволожь и князь Романъ и Новгородци съ своими вой из Владимеря противу Татаромъ». Возможно, что на помощь рязанцам поспешили воины из ближайшего новгородского форпоста Торжка.
Любознательный Читатель. А кто это — князь Роман?
— Рязанский князь Роман Ингоревич, который, как считают историки, владел Коломной. Он, очевидно, выставил против врага и свою дружину, и остатки рязанского воинства, и народное ополчение… Владимирцы и новгородцы во главе с князем Всеволодом и воеводой Еремеем Глебовичем успели дойти до Коломны — это была сильная крепость, важный стратегический пункт при впадении Москвы-реки в Оку. История не сохранила почти никаких подробностей о битве при Коломне, кроме нескольких слов в Лаврентьевской, Новгородской I, Суздальской, Тверской и Львовской летописях: «бысть сеча велика», «бишася крепко», «ту у Коломны бысть им бой крепок». В битве приняли участие главные силы орды — Рашид-ад-Дин перечисляет пришедших к «городу Ике», то есть Коломне, чингизидов, шефов отдельных соединений. Орда, Бату, Кулькан, Гуюк, Кадан и Бури, по обыкновению, не принимали личного участия в бою, но именно под Коломной был убит младший сын Чингиз-хана Кулькан, единственный чингизид, погибший за всю историю западных походов. Это произошло, очевидно, во время прорыва русских войск через тылы врага, откуда обычно монгольские полководцы и княжичи наблюдали за ходом сражений. Между прочим, непосредственное участие чингизидов в бою было настолько редким событием, что Рашид-ад-Дин фиксировал каждый такой случай, и среди членов ханского клана потерь не было, в сущности, за всю историю завоеваний, если не считать Коломенского сражения, хорезмского эпизода, когда стрелой был смертельно ранен один из многочисленных внуков Чингиза Мутуген, да войны с чжурчжэнями, во время которой в 1232 году умер своей смертью ученик Субудая Толуй.
У русских под Коломной погиб, как сообщает Рашидад-Дин, «эмир Урман», то есть князь Роман Ингоревич, и воевода Еремей Глебович. Князю Всеволоду Юрьевичу удалось прорваться и, наверное, лесными чащобами выйти к Владимиру, потому что в обороне Москвы — следующего опорного пункта на столбовой дороге к столице княжества — он не участвовал. Защищали Москву от первого в ее истории иноземного нападения князь Владимир Юрьевич и воевода Филип Нянка «с малым войском». И хотя стены ее были недостаточно укреплены, орда, не рассыпавшаяся еще на отряды для повальной «облавы», взяла город, по Рашид-ад-Дину, только «сообща» и «в пять дней». Суздальская летопись: «Взяша Москву Татарове и воеводу убиша Филипа Нянка, а князя Володимера яша руками… а люди избиша от старьца до сосущего младенца, а град и церькови святыя огневи предаша, и монастыри вси и села пожгоша, и много имения възмеше, отъндоша».
Немало уже лет живу я по нескольку месяцев в году в лесном уголке Подмосковья, ничем особым вроде бы не примечательном. Ну, правда, идет из-под этой глинистой земли знаменитая по своим вкусовым качествам мытищинская вода, стоит первозданный лес, в котором встретились среди переходных сосен да берез величавые южные дубы со стройной северной елью, но история будто бы обошла стороной это водораздельное место, где сближают свои течения Клязьма и Яуза. Иногда я забираюсь в чащобу и древесные завалы, воображая себя в родной тайге… И вот однажды меня вдруг осенило, что узкое это междуречье большая история отнюдь не миновала — по нему ведь прошла орда Бату-Субудая! И эта догадка натолкнула на первую тайну первого набега орды на Русь…
Взгляните на карту Подмосковья, западные и северные закраины сопредельных областей. Найдите Рязань, стоящую на Оке, и Владимир на Клязьме. Мы же можем проложить точнейший маршрут основных сил орды в начале набега — его сохранила природа. Грабители не могли идти напрямик, через заснеженные и захламленные леса! Это было воинское счастье, а может быть, и точный расчет Субудая, взявшего Рязань в те дни, когда на реках уже наморозило прочные льды. От Рязани орда прошла через Коломну и Москву на Владимир ровными и легкими ледовыми дорогами по Оке, Москве-реке, Яузе и Клязьме. Даже этот единственный залесенный перешеек в несколько километров между течениями двух последних рек пересекался замерзшими приточными ручьями и торной военной дорогой. Такого непрерывного легкого пути Субудай не встретит до самого Селигера, но вот первая загадка тех давних времен. Рязань пала 21 декабря, а у Владимира орда оказалась лишь 3 февраля. Сорок пять дней конное войско шло идеальными зимними дорогами от Рязани до Владимира! Причем на пути от Москвы до Владимира орде не пришлось брать штурмом ни одного города. Если вычесть из этих полутора месяцев пути недолгое Коломенское сражение и задержку из-за штурма Москвы, то все равно остается слишком долгий срок для преодоления сравнительно небольшого расстояния примерно в четыреста километров, которое летом степняки со сменными лошадьми покрывали за четыре-пять дней. Не может быть, чтобы такую медлительность вызвала, например, транспортировка камнеметательных машин — эти довольно простые деревянные устройства можно было быстро сделать в любом месте лесной Руси, да и санный обоз по ледовой дороге проходит в день по двадцать пять — тридцать километров.
Были, знать, другие, очень существенные причины, и путь оказался прерывным и нелегким. Уже в первые полтора месяца набега орда тратила много времени на поиски ежедневного корма для многих десятков тысяч подседельных, сменных и обозных коней, потому что фуражные запасы вдоль рек были минимальными. Голодные кони набрасывались на копны сена, стоявшие в поймах, уничтожали в редких приречных селениях зерно, которого не хватало на всю орду, и мелким разрозненным конным отрядам приходилось в поисках корма делать тяжелые рейды по лесному заснеженному бездорожью, где, очевидно, их встречали отнюдь не хлебом-солью.
В этих лесах и долинах жили потомки вятичей, большого и сильного славянского племени, особый разговор о котором у нас впереди. Привыкшие к трудам, холодам и лишениям, упорные и выносливые пахари, плотники, охотники, плотогоны, бортники, они веками выковывали в себе качества настоящих воинов. Знали в своих местах каждую тропу, передвигались по глубокому снегу на тесовых лыжах или плетеных снегоступах, умели не жалеть себя в схватках. Пружинные самострелы и мечи были у них обиходными предметами, а обычные сельскохозяйственные и охотничьи орудия легко превращались в грозное оружие — шли в дело топоры, косы, ножи, секачи, вилы, рогатины, и каждый русский партизан был в этих условиях сильнее конного степняка с его легкой саблей, луком, стрелами и кожаной защитной одеждой; спешившийся же в лесу степняк становился почти беспомощным. К тому же у него были оголодавшие кони — основной подседельный и приводной; вдоль магистральной этой дороги корм был съеден конями русских воинов.
Декабрист Николай Тургенев писал, что «в величайших опасностях не армия, а народы спасают государства». В снежно-ледяных речных туннелях, где маневренность степной конницы ограничивали непроходимые стены леса, шла, должно быть, народная война, в какую всегда превращались все войны на Руси, если иноземный враг подступал к родным очагам наших предков. На путях конницы возникало надежное средневековое русское средство защиты — лесные завалы, и было, наверное, активное военное сопротивление остатков владимиро-суздальских войск авангарду орды в магистральных снежно-ледяных коридорах, а тылы ее трепали отряды народных мстителей и целые партизанские соединения; история и народная память сохранила нам имя командира одного из них — Евпатия Львовича Коловрата…
Города, стоявшие впереди, готовились, как могли, к обороне, но настоящих защитников-воинов, очевидно, уже оставалось мало — они полегли в Коломне, Москве, на Яузе и Клязьме, в лесах на подступах к столице княжества.
15
Это горькая историческая реальность, что наши предки в открытом бою оказывались бессильными перед многочисленной ордой. Единственной возможностью оказать более или менее длительное сопротивление врагу была защита городских стен. Не все это сразу тогда поняли. Горячие молодые князья, собравшиеся за стенами Владимира, надумали было скрестить с врагом мечи в рыцарском сражении, и только осторожность опытного воеводы Петра Оследюковича предупредила ошибку. Вот как пишет об этом В. Н. Татищев: «Княжичи хотяще, из града изошед, битися с татары, но воевода Петр отрече им а, рекий, яко видя их такое всюду множество, не можем противо им в поле стати, но добре, егда возможем, из забрал оборонятися».
Воевода сказал с оттенком сомнения: «егда возможем», хорошо понимая, что спасения от такой силы не будет и за крепостными стенами, в которых к тому же — это было известно любому полководцу средневековья — войны не выигрываются… В летописях немало достоверных подробностей о способах штурма русских городов, в частности Владимира, о технических и иных новинках, примененных ордой. В. Н. Татищев: «Пороки имяновались снасти стенобитные (или артилерия); великие бревна, на концах обиты железом и на козле повешены перевесом. Оное называется баран. Иные были как пожарные крючья и вилы, чем бревна ломали, ибо городы в Руси были деревянные; а иначе рычаги великие именовали ломы; камение же метали перевесами, самострелами великими, о каковых орудиях в римских гисториях у Тацита и пр, видим… Переметы же не что иное, как мосты через проломы»…
У Владимира штурмующие, во-первых, «начаша туры рядити», то есть строить осадные башни у стен, чтоб оказаться на одном уровне или даже выше обороняющихся и в решительный момент перекинуть через стены «переметы», о которых упоминает летопись. Во-вторых, «пороки ставити от утра и до вечера» — то есть стенобитные машины в большом количестве. В-третьих, «меташа камение в город велие, ими же множество людей избиша» — знать, воистану это были сильные метательные машины, если «велие», то бишь большие и тяжелые, камни летели за стену в город. О мощи осадной техники, которую могла сосредоточить орда, говорит следующее историческое сведение — Толуй и Субудай перед штурмом одного из чжурчжэньских городов приказали изготовить три тысячи баллист, триста катапульт, семьсот огнеметательных машин, семьсот штурмовых лестниц, доставить две с половиной тысячи вьюков с камнем! В-четвертых, «на ночь оградиша тыном около всего города», чтоб создать кольцевую внешнюю крепость для защиты от вылазок из внутренней и полностью отрезать осажденным путь к спасению. В-пятых, на владимирцев должно было психологически подействовать отсутствие в городе великого князя Юрия Всеволодовича, который, должно быть, понимал, что город обречен, но решение уйти в северные леса для организации партизанской войны было принято советом «вся предния мужи», а не единолично.
Он взял с собою только двух сыновцев, то есть племянников, Всеволода и Владимира Константиновичей, оставив во Владимире княгиню и «сыны своя Всеволода и Мстислава и воеводу Петра Оследюковича», хотя «мнозии умнии реша княгинь со всем статком и утварью вывести в лесные места». И нам, сегодняшним, путешествующим в далекое прошлое своей Родины, хорошо бы прочувствовать и понять благородство, трагизм и величие решения князя!.. Орда, наверное, знала, что главы княжества нет в городе, имея и в этом психологический перевес над защитниками крепости. Шестое обстоятельство — перед штурмом предводители орды продемонстрировали преднамеренный кровавый акт жестокости.
Летописи о многом молчат, но местами бывают очень обстоятельными, беспощадно правдивыми, и одно из таких мест — рассказ о штурме Владимира, который мог бы стать сценарной основой для трагичного и поучительного фильма…
«Татарове же приидоша ко Володимерю февраля 3 дня во вторник прежде Сыропустыя недели и сташа у Златых врат, водяще со собою княжича Володимера Юрьевича. И начаша вопрошати, есть ли во граде князь великий». Это был, наверное, способ проверить слух об отсутствии среди защитников главы княжества… «И володимерцы начаша стреляти по них. И реша татаре ко градским: „Не стреляйте“. И приидоша ближе ко вратам, показаша князя Владимира, рекше: „Знаете ли сего княжича?“ Братия же его, Всеволод и Мстислав, познавше брата своего, восплакашася горце и все людие с ними. Татарове же отступиша от Златых врат, видяще, яко русские не хощут с ними о мире говорити, како им годно, убиша князя Владимира пред градом…» Мстислав Юрьевич, средний сын великого князя, вскоре погиб на первом оборонительном рубеже Владимира. А с последним братом Всеволодом, прорвавшимся из-под Коломны, произошло не совсем обычное. «Батый же стоящу у града, борюшуся крепко о град», решил окончательно подорвать дух горожан угрозами и ложью: «где суть князи Рязанский… и князь ваш великий Юрьи не рука ли наша емши и смерти преда?» Епископ Митрофан, судя по всему сильно влиявший на княжеское семейство, утешил, как мог, владимирцев, призывая их принять «во ум тленность сего и скоро минующего жития», но об ином «не скоро минующем житьи» полечись и принять мученический «венец нетленный». Владимирцы принимают решение сражаться до конца. Последний же сын великого князя, защитник Коломны Всеволод, надумал снестись с Батыем. Наверно, поступил он так по настоянию семьи и решению тех же «предния мужи». Быть может, владимирцы, окруженные сплошным круговым тыном, катапультами и кострами врагов, действительно поверили, что их великий князь уже погиб, и они попытались спасти последнего и единственного продолжателя династии. И вот Всеволод «сам из града изшедше с малом дружины и неси со собою дары многий», надеясь разжалобить Батыя юностью своей и «живот прияти» за богатые дары, выкупить жизнь, нужную другим. И что же Батый? «…Яко свирепый зверь не пощади юности его, веле перед собою зарезати».
Орда ринулась на последний штурм. Великая княгиня, жены и дети князей затворились с епископом Митрофаном в церкви внутреннего града. Штурмующие вломились туда, перебив у дверей последних защитников. Увидев на церковных верхах княжеское семейство, «начаша звати я, да снидут вси. Они же не послушаша, но камения меташа в ня…». Назвать бы мне тут по именам тех молодых женщин, подростков и детей, таким образом встретивших свой смертный час, да только не знаю я этих имен… И вот враги, «внесше древ множество, зажгоша в церкви», которая вся выгорела внутри вместе с людьми…
Кстати, епископ владимирский Митрофан был исключением — как правило, святые отцы перед нашествием орды разбегались, бросая свою паству. Епископ рязанский, как сообщается в летописи, «отъеха прочь в той год, когда рать оступила град», епископ ростовский Кирилл убежал в северное Белоозеро и «тамо избыв ратных». Позже епископ черниговский загодя уехал в залесный Глухов. Спаслись во время нашествия орды галичский и перемышльский епископы, а также глава русской православной церкви митрополит Иосиф. Профессор Московской духовной академии Голубинский вынужден был признать:
«Если полагать, что обязанность высшего духовенства — епископов с соборами игуменов,-долженствовала при данных обстоятельствах состоять в том, чтобы одушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для защиты своей земли, то летописи не дают нам права сказать, что епископы наши оказались на высоте своего призвания. Они не говорят нам, чтобы, при всеобщей панике и растерянности, раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос» (Голубннский Е. Е. История русской церкви, т. 2. М., 1917, с. 14).
Февральский рейд отрядов орды по Владимирской земле был стремителен; все города княжества пали один за другим, потому что защитников в них оставалось мало — они погибли под Коломной, в Москве, на подступах к Владимиру и в самом Владимире, стягивались на Сить. И тем не менее почти каждый город брался с бою. В распоряжении науки есть достоверные свидетельства, полученные при археологических раскопках рязанских и владимирских крепостей и городов. Упомяну хотя бы о нескольких таких пунктах обороны. На правом берегу реки Прони стоял город-крепость Ижеславец, полностью разрушенный ордой поздней осенью 1237 года. Это удельное княжество граничило со степью, и потому его столица была хорошо укреплена. Северная стена, возвышавшаяся над крутым обрывом реки, была неприступной. С восточной, южной и западной сторон городище окружали три ряда валов и рвов, а внутренний детинец защищали два вала и глубокий ров. Загородная резиденция-крепость рязанских князей Новый Ольгов, контролировавший Оку и Проню, стоял на отвесных обрывах, а с напольной стороны защищался высоким валом. В каком-то месте вал размыкался, и концы его заходили друг за друга, образуя воротный проем таким образом, что враг, штурмующий ворота, должен был брать щит в правую руку, а саблю или копье в левую.
Москвичи, как мы знаем, выдержали общий пятидневный штурм, столько же продержался Переяславль-Залесскнй. Родной город Александра Невского занимал стратегически важное положение на столбовой дороге от Средней Волги и густонаселенного бассейна Клязьмы к ледовому верхневолжскому зимнику, к Твери, Торжку и Новгородской земле. Он был защищен рекой Трубеж, рвами и системой оборонительных валов высотой от десяти до шестнадцати метров, на которых стояли двойные деревянные стены с двенадцатью боевыми башнями. На пятый день штурма город и стены были подожжены со всех сторон, и оборона стала невозможной. Все жители города были уничтожены.
У нас нет никаких подробностей падения в феврале 1238 года Костромы, Вологды и Ярославля. Археологи обнаружили в Ярославле, скажем, сплошной слой большого пожарища того времени и очень бедный так называемый культурный слой поверху — то есть город, основанный Ярославом Мудрым еще в 1024 году, полностью погиб и потом возрождался медленно, с течением веков, один из которых дал нашему народу и всему человечеству бесценную культурно-историческую находку — в местном монастыре, основанном незадолго до нашествия орды Бату — Субудая, каким-то необъяснимым чудом объявилась единственная рукопись гениального «Слова о полку Игореве»…
Нельзя не вспомнить также о Боголюбове. Он занимал важное во Владимирском княжестве стратегическое положение при впадении Нерли в Клязьму. Основал его в 1158 году Андрей Боголюбский, построив в центре поселения свою резиденцию-замок. Одним глазком увидеть бы, как он выглядел восемьсот лет назад! О художественном вкусе, воплощенном в боголюбовских камнях, чувстве гармонии, мастерстве и строительной сметке русских зодчих можно судить по храму Покрова на Нерли, бесподобному архитектурному памятнику тех времен, счастливо сохранившемуся неподалеку; 800-летие его отмечала мировая культурная общественность по решению ЮНЕСКО.
В Боголюбове стоял тогда прекрасный дворец белого камня, являвший собою целесообразно сложный, не имевший на Руси аналогов ансамбль светской, культовой и военно-замковой архитектуры. Главный собор, лестничные и крепостные башни, закрытые переходы, жилые помещения — все это было декорировано художественной резьбой по камню и дереву, барельефами, скульптурой, позолотой. Пол собора строители выстлали тяжелыми листами красной меди, хоры и переходы — майоликовыми плитками, дворцовую площадь — белым камнем, башни и башенки имели шатровые верха. Замок опоясывали заметные доныне рвы и оборонительные валы, на которых яростно сражались защитники города в январскую метель 1238 года. Орда взяла приступом, дочиста разграбила и до основания разрушила Боголюбовский дворец-выдающийся архитектурный памятник средневековой русской н общечеловеческой цивилизации…
Давно было дело, и, кажется, пора бы забыть об этом, да все как-то не забывается, как не забывается и последняя, чудовищная по разрушениям, война, и та Отечественная, когда спустя почти шестьсот лет после нашествия восточной орды войско западных «двунадесятн языков» дочиста разграбило и сожгло Москву, а его «великий» предводитель перед отступлением распорядился взорвать Кремль — историческое и архитектурное сокровище мирового значения — со всеми соборами, дворцами, колокольнями, башнями и стенами; ладно, пороху не хватило да фитили отсырели… Прошу прощения, что я попутно вспомнил и про такое, но разве забыла бы когда-нибудь просвещенная Европа, если б в 1815 году победители решили вдруг взорвать Лувр, собор Парижской богоматери и другие национальные святыни французов?
А теперь представим себе на минуту, дорогой читатель, реальность середины февраля 1238 года. Столица княжества пала, продержавшись четыре дня. Метут метели. Орда, «рассунушася» по всей земле Владимирской, штурмует города, где на забралах стоят старики, женщины и подростки. Некоторые городки и часть деревень оказывались пустыми — все способные держать оружие ушли на Сить, а остальное население укрылось в лесных дебрях, недоступных степной коннице. На Сити же, в районах теперешних сел Покровского, Станилова и Юрьевского, Юрий Всеволодович обосновался станом, готовясь к партизанской борьбе — единственной возможности сопротивления…
В незапамятные времена на здешних просторах угро-финские племена, давшие, наверное, имена таким рекам, как Сеньга или Ухра, соседствовали с большим славянским племенем кривичей, назвавшим по-своему реки и речки: Устье, Ить, Черемуха, Волокуша, Соть, Сить.
Много обстоятельств определяло выбор Юрием Всеволодовичем места сбора войск и народного ополчения. По легким ледовым дорогам на Сить могли прийти воины из дальних и ближних городов — Костромы, Ярославля, Мышкина, Углича, Конятина, Кашина, Вологды. И с точки зрения тогдашней стратегии и тактики река эта длиною в сто сорок километров и шириною тридцать метров в среднем течении представляла собою наиболее удобное место для сбора войск. Леса прикрывали великокняжеский стан с тыла и флангов, а ее узкая долина, по крайней мере, уравнивала силы противников, даже давала некоторое преимущество русским. Сохранилась также возможность отступления по Мологе, в которую впадала Сить…
Любознательный Читатель. И все же орда как-то слишком быстро растрепала большое и сильное княжество, разбила Юрия Всеволодовича на Сити…
— Исходя из этого факта, нельзя все же, как это делается в исторических романах, представлять Юрия Всеволодовича этаким увальнем, лежебокой, растерявшимся, слабым и никудышным военачальником, мирным скопидомом. Присмотримся к нему повнимательней. Осенью того года ему бы исполнилось пятьдесят, и за его плечами была бурная жизнь, полная опасностей, ратных трудов и организационных государственных устремлений.
— Однажды, вспоминаю, мы уже говорили о том, что в год битвы на Калке он предпринял большой поход для защиты западного фронта против немецких рыцарей.
— Этот бросок в Ливонию во главе двадцатитысячного войска был только эпизодом его многолетней и упорной борьбы на том фронте! За год до этого владимирские полки вместе с новгородскими ходили на Венкек, в 1225-м разбили большое литовское войско, напавшее на Торжок и Торопец, в 1234-м — еще один большой поход против немцев… Военная биография этого князя началась в 1208 году, еще при жизни отца, когда Юрию было всего девятнадцать лет и ему впервые пришлось защищать наследство пращуров-земли, прилегающие к будущей великой русской столице. В том году «Кюръ Михаилъ и Изяславомъ пришедша, начаша воевать волость Всеволжю великого князя около Москвы, и се слышавь великый княз, посла сына своего Гюрга, и победи его Юрги, сама князя утекоста, а люди овех избиша, и иных повязаша и возвратися княз Юрги ко отцю».
После смерти Всеволода Большое Гнездо он, борясь за великокняжескую власть, дважды ходил на Ростов, один раз на Новгород и в этих феодальных междоусобных войнах был беспощаден. Перед знаменитой братоубийственной Липицкой битвой он отверг предложения о мире, заявив своим воинам и воеводам: «Человека оже кто иметъ живаго, то сам будет оубитъ, аще и золотом шито облечье будет, оубии, да не оставим ни одного же живаго, аще кто ис полку оутечеть, не убить имемъ, а тех вешати или распинати». Жестокая междоусобица завершилась в 1229 году полной победой Юрия: «поклонишася Юрью вси, имуще его отцомъ собе и господиномъ». А в 1226, 1228, 1229 и 1232 гг. Юрий Всеволодович предпринимал походы на мордовские земли, расширяя отцовское наследство, продолжая крепить новый центр русской государственности, внешнюю и внутреннюю политику Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и отца своего Всеволода Большое Гнездо; так что это был опытный военачальник…
— Теперь становится понятным и логичным стремительный марш-бросок владимирских войск к Коломне в начале зимы и полуторамесячное сопротивление орде на пути от Рязани до Владимира! Наверное, великий князь Юрий Всеволодович и вправду сделал все, что мог…
Воевода сказал с оттенком сомнения: «егда возможем», хорошо понимая, что спасения от такой силы не будет и за крепостными стенами, в которых к тому же — это было известно любому полководцу средневековья — войны не выигрываются… В летописях немало достоверных подробностей о способах штурма русских городов, в частности Владимира, о технических и иных новинках, примененных ордой. В. Н. Татищев: «Пороки имяновались снасти стенобитные (или артилерия); великие бревна, на концах обиты железом и на козле повешены перевесом. Оное называется баран. Иные были как пожарные крючья и вилы, чем бревна ломали, ибо городы в Руси были деревянные; а иначе рычаги великие именовали ломы; камение же метали перевесами, самострелами великими, о каковых орудиях в римских гисториях у Тацита и пр, видим… Переметы же не что иное, как мосты через проломы»…
У Владимира штурмующие, во-первых, «начаша туры рядити», то есть строить осадные башни у стен, чтоб оказаться на одном уровне или даже выше обороняющихся и в решительный момент перекинуть через стены «переметы», о которых упоминает летопись. Во-вторых, «пороки ставити от утра и до вечера» — то есть стенобитные машины в большом количестве. В-третьих, «меташа камение в город велие, ими же множество людей избиша» — знать, воистану это были сильные метательные машины, если «велие», то бишь большие и тяжелые, камни летели за стену в город. О мощи осадной техники, которую могла сосредоточить орда, говорит следующее историческое сведение — Толуй и Субудай перед штурмом одного из чжурчжэньских городов приказали изготовить три тысячи баллист, триста катапульт, семьсот огнеметательных машин, семьсот штурмовых лестниц, доставить две с половиной тысячи вьюков с камнем! В-четвертых, «на ночь оградиша тыном около всего города», чтоб создать кольцевую внешнюю крепость для защиты от вылазок из внутренней и полностью отрезать осажденным путь к спасению. В-пятых, на владимирцев должно было психологически подействовать отсутствие в городе великого князя Юрия Всеволодовича, который, должно быть, понимал, что город обречен, но решение уйти в северные леса для организации партизанской войны было принято советом «вся предния мужи», а не единолично.
Он взял с собою только двух сыновцев, то есть племянников, Всеволода и Владимира Константиновичей, оставив во Владимире княгиню и «сыны своя Всеволода и Мстислава и воеводу Петра Оследюковича», хотя «мнозии умнии реша княгинь со всем статком и утварью вывести в лесные места». И нам, сегодняшним, путешествующим в далекое прошлое своей Родины, хорошо бы прочувствовать и понять благородство, трагизм и величие решения князя!.. Орда, наверное, знала, что главы княжества нет в городе, имея и в этом психологический перевес над защитниками крепости. Шестое обстоятельство — перед штурмом предводители орды продемонстрировали преднамеренный кровавый акт жестокости.
Летописи о многом молчат, но местами бывают очень обстоятельными, беспощадно правдивыми, и одно из таких мест — рассказ о штурме Владимира, который мог бы стать сценарной основой для трагичного и поучительного фильма…
«Татарове же приидоша ко Володимерю февраля 3 дня во вторник прежде Сыропустыя недели и сташа у Златых врат, водяще со собою княжича Володимера Юрьевича. И начаша вопрошати, есть ли во граде князь великий». Это был, наверное, способ проверить слух об отсутствии среди защитников главы княжества… «И володимерцы начаша стреляти по них. И реша татаре ко градским: „Не стреляйте“. И приидоша ближе ко вратам, показаша князя Владимира, рекше: „Знаете ли сего княжича?“ Братия же его, Всеволод и Мстислав, познавше брата своего, восплакашася горце и все людие с ними. Татарове же отступиша от Златых врат, видяще, яко русские не хощут с ними о мире говорити, како им годно, убиша князя Владимира пред градом…» Мстислав Юрьевич, средний сын великого князя, вскоре погиб на первом оборонительном рубеже Владимира. А с последним братом Всеволодом, прорвавшимся из-под Коломны, произошло не совсем обычное. «Батый же стоящу у града, борюшуся крепко о град», решил окончательно подорвать дух горожан угрозами и ложью: «где суть князи Рязанский… и князь ваш великий Юрьи не рука ли наша емши и смерти преда?» Епископ Митрофан, судя по всему сильно влиявший на княжеское семейство, утешил, как мог, владимирцев, призывая их принять «во ум тленность сего и скоро минующего жития», но об ином «не скоро минующем житьи» полечись и принять мученический «венец нетленный». Владимирцы принимают решение сражаться до конца. Последний же сын великого князя, защитник Коломны Всеволод, надумал снестись с Батыем. Наверно, поступил он так по настоянию семьи и решению тех же «предния мужи». Быть может, владимирцы, окруженные сплошным круговым тыном, катапультами и кострами врагов, действительно поверили, что их великий князь уже погиб, и они попытались спасти последнего и единственного продолжателя династии. И вот Всеволод «сам из града изшедше с малом дружины и неси со собою дары многий», надеясь разжалобить Батыя юностью своей и «живот прияти» за богатые дары, выкупить жизнь, нужную другим. И что же Батый? «…Яко свирепый зверь не пощади юности его, веле перед собою зарезати».
Орда ринулась на последний штурм. Великая княгиня, жены и дети князей затворились с епископом Митрофаном в церкви внутреннего града. Штурмующие вломились туда, перебив у дверей последних защитников. Увидев на церковных верхах княжеское семейство, «начаша звати я, да снидут вси. Они же не послушаша, но камения меташа в ня…». Назвать бы мне тут по именам тех молодых женщин, подростков и детей, таким образом встретивших свой смертный час, да только не знаю я этих имен… И вот враги, «внесше древ множество, зажгоша в церкви», которая вся выгорела внутри вместе с людьми…
Кстати, епископ владимирский Митрофан был исключением — как правило, святые отцы перед нашествием орды разбегались, бросая свою паству. Епископ рязанский, как сообщается в летописи, «отъеха прочь в той год, когда рать оступила град», епископ ростовский Кирилл убежал в северное Белоозеро и «тамо избыв ратных». Позже епископ черниговский загодя уехал в залесный Глухов. Спаслись во время нашествия орды галичский и перемышльский епископы, а также глава русской православной церкви митрополит Иосиф. Профессор Московской духовной академии Голубинский вынужден был признать:
«Если полагать, что обязанность высшего духовенства — епископов с соборами игуменов,-долженствовала при данных обстоятельствах состоять в том, чтобы одушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для защиты своей земли, то летописи не дают нам права сказать, что епископы наши оказались на высоте своего призвания. Они не говорят нам, чтобы, при всеобщей панике и растерянности, раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос» (Голубннский Е. Е. История русской церкви, т. 2. М., 1917, с. 14).
Февральский рейд отрядов орды по Владимирской земле был стремителен; все города княжества пали один за другим, потому что защитников в них оставалось мало — они погибли под Коломной, в Москве, на подступах к Владимиру и в самом Владимире, стягивались на Сить. И тем не менее почти каждый город брался с бою. В распоряжении науки есть достоверные свидетельства, полученные при археологических раскопках рязанских и владимирских крепостей и городов. Упомяну хотя бы о нескольких таких пунктах обороны. На правом берегу реки Прони стоял город-крепость Ижеславец, полностью разрушенный ордой поздней осенью 1237 года. Это удельное княжество граничило со степью, и потому его столица была хорошо укреплена. Северная стена, возвышавшаяся над крутым обрывом реки, была неприступной. С восточной, южной и западной сторон городище окружали три ряда валов и рвов, а внутренний детинец защищали два вала и глубокий ров. Загородная резиденция-крепость рязанских князей Новый Ольгов, контролировавший Оку и Проню, стоял на отвесных обрывах, а с напольной стороны защищался высоким валом. В каком-то месте вал размыкался, и концы его заходили друг за друга, образуя воротный проем таким образом, что враг, штурмующий ворота, должен был брать щит в правую руку, а саблю или копье в левую.
Москвичи, как мы знаем, выдержали общий пятидневный штурм, столько же продержался Переяславль-Залесскнй. Родной город Александра Невского занимал стратегически важное положение на столбовой дороге от Средней Волги и густонаселенного бассейна Клязьмы к ледовому верхневолжскому зимнику, к Твери, Торжку и Новгородской земле. Он был защищен рекой Трубеж, рвами и системой оборонительных валов высотой от десяти до шестнадцати метров, на которых стояли двойные деревянные стены с двенадцатью боевыми башнями. На пятый день штурма город и стены были подожжены со всех сторон, и оборона стала невозможной. Все жители города были уничтожены.
У нас нет никаких подробностей падения в феврале 1238 года Костромы, Вологды и Ярославля. Археологи обнаружили в Ярославле, скажем, сплошной слой большого пожарища того времени и очень бедный так называемый культурный слой поверху — то есть город, основанный Ярославом Мудрым еще в 1024 году, полностью погиб и потом возрождался медленно, с течением веков, один из которых дал нашему народу и всему человечеству бесценную культурно-историческую находку — в местном монастыре, основанном незадолго до нашествия орды Бату — Субудая, каким-то необъяснимым чудом объявилась единственная рукопись гениального «Слова о полку Игореве»…
Нельзя не вспомнить также о Боголюбове. Он занимал важное во Владимирском княжестве стратегическое положение при впадении Нерли в Клязьму. Основал его в 1158 году Андрей Боголюбский, построив в центре поселения свою резиденцию-замок. Одним глазком увидеть бы, как он выглядел восемьсот лет назад! О художественном вкусе, воплощенном в боголюбовских камнях, чувстве гармонии, мастерстве и строительной сметке русских зодчих можно судить по храму Покрова на Нерли, бесподобному архитектурному памятнику тех времен, счастливо сохранившемуся неподалеку; 800-летие его отмечала мировая культурная общественность по решению ЮНЕСКО.
В Боголюбове стоял тогда прекрасный дворец белого камня, являвший собою целесообразно сложный, не имевший на Руси аналогов ансамбль светской, культовой и военно-замковой архитектуры. Главный собор, лестничные и крепостные башни, закрытые переходы, жилые помещения — все это было декорировано художественной резьбой по камню и дереву, барельефами, скульптурой, позолотой. Пол собора строители выстлали тяжелыми листами красной меди, хоры и переходы — майоликовыми плитками, дворцовую площадь — белым камнем, башни и башенки имели шатровые верха. Замок опоясывали заметные доныне рвы и оборонительные валы, на которых яростно сражались защитники города в январскую метель 1238 года. Орда взяла приступом, дочиста разграбила и до основания разрушила Боголюбовский дворец-выдающийся архитектурный памятник средневековой русской н общечеловеческой цивилизации…
Давно было дело, и, кажется, пора бы забыть об этом, да все как-то не забывается, как не забывается и последняя, чудовищная по разрушениям, война, и та Отечественная, когда спустя почти шестьсот лет после нашествия восточной орды войско западных «двунадесятн языков» дочиста разграбило и сожгло Москву, а его «великий» предводитель перед отступлением распорядился взорвать Кремль — историческое и архитектурное сокровище мирового значения — со всеми соборами, дворцами, колокольнями, башнями и стенами; ладно, пороху не хватило да фитили отсырели… Прошу прощения, что я попутно вспомнил и про такое, но разве забыла бы когда-нибудь просвещенная Европа, если б в 1815 году победители решили вдруг взорвать Лувр, собор Парижской богоматери и другие национальные святыни французов?
А теперь представим себе на минуту, дорогой читатель, реальность середины февраля 1238 года. Столица княжества пала, продержавшись четыре дня. Метут метели. Орда, «рассунушася» по всей земле Владимирской, штурмует города, где на забралах стоят старики, женщины и подростки. Некоторые городки и часть деревень оказывались пустыми — все способные держать оружие ушли на Сить, а остальное население укрылось в лесных дебрях, недоступных степной коннице. На Сити же, в районах теперешних сел Покровского, Станилова и Юрьевского, Юрий Всеволодович обосновался станом, готовясь к партизанской борьбе — единственной возможности сопротивления…
В незапамятные времена на здешних просторах угро-финские племена, давшие, наверное, имена таким рекам, как Сеньга или Ухра, соседствовали с большим славянским племенем кривичей, назвавшим по-своему реки и речки: Устье, Ить, Черемуха, Волокуша, Соть, Сить.
Много обстоятельств определяло выбор Юрием Всеволодовичем места сбора войск и народного ополчения. По легким ледовым дорогам на Сить могли прийти воины из дальних и ближних городов — Костромы, Ярославля, Мышкина, Углича, Конятина, Кашина, Вологды. И с точки зрения тогдашней стратегии и тактики река эта длиною в сто сорок километров и шириною тридцать метров в среднем течении представляла собою наиболее удобное место для сбора войск. Леса прикрывали великокняжеский стан с тыла и флангов, а ее узкая долина, по крайней мере, уравнивала силы противников, даже давала некоторое преимущество русским. Сохранилась также возможность отступления по Мологе, в которую впадала Сить…
Любознательный Читатель. И все же орда как-то слишком быстро растрепала большое и сильное княжество, разбила Юрия Всеволодовича на Сити…
— Исходя из этого факта, нельзя все же, как это делается в исторических романах, представлять Юрия Всеволодовича этаким увальнем, лежебокой, растерявшимся, слабым и никудышным военачальником, мирным скопидомом. Присмотримся к нему повнимательней. Осенью того года ему бы исполнилось пятьдесят, и за его плечами была бурная жизнь, полная опасностей, ратных трудов и организационных государственных устремлений.
— Однажды, вспоминаю, мы уже говорили о том, что в год битвы на Калке он предпринял большой поход для защиты западного фронта против немецких рыцарей.
— Этот бросок в Ливонию во главе двадцатитысячного войска был только эпизодом его многолетней и упорной борьбы на том фронте! За год до этого владимирские полки вместе с новгородскими ходили на Венкек, в 1225-м разбили большое литовское войско, напавшее на Торжок и Торопец, в 1234-м — еще один большой поход против немцев… Военная биография этого князя началась в 1208 году, еще при жизни отца, когда Юрию было всего девятнадцать лет и ему впервые пришлось защищать наследство пращуров-земли, прилегающие к будущей великой русской столице. В том году «Кюръ Михаилъ и Изяславомъ пришедша, начаша воевать волость Всеволжю великого князя около Москвы, и се слышавь великый княз, посла сына своего Гюрга, и победи его Юрги, сама князя утекоста, а люди овех избиша, и иных повязаша и возвратися княз Юрги ко отцю».
После смерти Всеволода Большое Гнездо он, борясь за великокняжескую власть, дважды ходил на Ростов, один раз на Новгород и в этих феодальных междоусобных войнах был беспощаден. Перед знаменитой братоубийственной Липицкой битвой он отверг предложения о мире, заявив своим воинам и воеводам: «Человека оже кто иметъ живаго, то сам будет оубитъ, аще и золотом шито облечье будет, оубии, да не оставим ни одного же живаго, аще кто ис полку оутечеть, не убить имемъ, а тех вешати или распинати». Жестокая междоусобица завершилась в 1229 году полной победой Юрия: «поклонишася Юрью вси, имуще его отцомъ собе и господиномъ». А в 1226, 1228, 1229 и 1232 гг. Юрий Всеволодович предпринимал походы на мордовские земли, расширяя отцовское наследство, продолжая крепить новый центр русской государственности, внешнюю и внутреннюю политику Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и отца своего Всеволода Большое Гнездо; так что это был опытный военачальник…
— Теперь становится понятным и логичным стремительный марш-бросок владимирских войск к Коломне в начале зимы и полуторамесячное сопротивление орде на пути от Рязани до Владимира! Наверное, великий князь Юрий Всеволодович и вправду сделал все, что мог…