Страница:
— Отец молчал, как земля, и ему забили рот камнями.
— Камнями? — оживился Субудай.
— Потом пытали сына, который ожил ночью и ускакал на коне к городу, оставляя след.
— Любознательный Читатель. Не слишком ли жестокие казни придумывает автор?
— Нет. Это были жестокие времена… Внук Темучина сын Толуя Монке-хан, взяв позже власть в ставке деда, арестовал влиятельных эмиров, нойонов, темников и других войсковых начальников. Перечисление их «надолго бы затянулось, — пишет Рашид-ад-Дин, и каждый воображал себя таким высоким, что даже горному небу до него не достать». Были тогда казнены многие родственники великого хана, а всю военную оппозицию, насчитывавшую семьдесят семь человек, «умертвили вбиванием в рот камней»…
— А что это за хлебный город, который — по нашему предположению — могли взять в глубоком тылу Кадан, Байдар или Бури, овладев запасами ржи?
— Ржев. Летопись впервые упоминает его в 1216 году. Стоял Ржев довольно далеко от основного маршрута орды и взят был позже первых городов водораздела. Вернемся, однако, к Козельску.
— Понимаю, что наше свободное путешествие в прошлое позволяет предполагать кое-какие второстепенные подробности, но нам все же следует придерживаться более или менее достоверных фактов в главном. Откуда известно о бескормице в войске Субудая, дислокации его отрядов, месте расположения ставки Батыя или, скажем, о каком-то богатом городе по соседству с Козельском? В летописях-то об этом ничего нет!
— В летописях нет многого из того, что тогда происходило. И мы с вами пытаемся восстановить события, используя отрывочные летописные строки разноязычных авторов, народные предания, топонимику, фольклорные и литературные произведения, археологию, исторические аналоги, работы знатоков средневековых войн… И все же открытая нами страница родной истории так темна, что никак не обойтись без предположений, допущений, логических выводов… Однако очень многое становится практически неоспоримым.
Экономическое развитие глухих пограничных мест Новгородской, Смоленской, Черниговской и Владимирской земель не было тогда настолько высоким, чтобы, после долгой зимы в них могли досыта кормиться в течение почти трех месяцев десятки тысяч лошадей и всадников, занявших всю эту водораздельную местность между истоками Волги, Днепра, Десны, Болвы, Москвы-реки, Угры и Жиздры. Самому недоверчивому скептику, не способному расстаться с традиционными представлениями, предлагаю сегодня разместить в этом районе даже не полумиллионную армию с миллионом коней, а поставить на трехмесячный весенний постой всего-навсего пятнадцать тысяч людей да двадцать тысяч лошадей и понаблюдать, что из этого мероприятия получится…
Присмотримся и прислушаемся к местной топонимике. На водоразделе стоят и сейчас старые села Булатово, Татарка и Попелево, превращенное ордой, по местному говору, в «попел». Есть под Козельском и Батыево поле, на котором мы позже обязаны будем приостановиться. Ставка же Бату, согласно преданиям, полтора месяца находилась в уцелевшем от огня пригородном селе у Козельска. Оно до сего дня именуется Дешевками, а речка, впадающая здесь в Жиздру, Орденкой.
— Ну, речка наверняка тогда текла, но село-то могло появиться позже.
— На месте этого села с глубокой древности и постоянно жили люди, что доказано раскопками Дешевского городища…
Отправляясь в обратный путь к степи, военачальники пришельцев-грабителей решили идти, как пишет Рашид-ад-Дин, «облавой и всякий город, область и крепость, которые им встретятся, брать и разрушать», однако орда застряла на два месяца, дожидаясь конца половодья и весенней травы. И войско не могло все это время стоять под Козельском — передохли бы с голоду кони. Поэтому оно должно было разбиться на отряды, чтобы искать новые и новые нетронутые села, деревин и выселки, стога сена, овины и скирды. По Рязанской и Владимирской земле, а позднее по Переяславской, Черниговской, Киевской, Галицко-Волынской орда двигалась безостановочно и стремительно, не успевая уничтожать все города и села. А в районе между Торжком и Козельском она бесчинствовала со второй половины февраля до середины мая 1238 года, около трех месяцев. Таким образом, главный водораздел Русской равнины подвергся самому страшному опустошению за всю историю нашествий, настолько страшному, что свидетелей ему не осталось. Этим объясняется и скудость сведений об исходе войск Субудая в степь, и многовековая разноголосица о направлении, которым шла орда, и всеобщее огорчительное незнание подробностей обороны Козельска к трагической гибели других городов района. Должно быть, именно весной 1238 года были разорены попутные Дорогобуж, Ржев и Обловь, Долгомостье, Вщиж и Голяд, а также Ельня и Вязьма, если они или какие-то поселения под другими именами на их месте уже существовали. Небольшой островной город-крепость Городец на Жиздре, о котором сообщает П. А. Раппопорт, едва ли был взят в пору разлива вешних вод, но погибли, наверное, другие города, не успевшие попасть в летописи до нашествия орды, которое окончательно стерло память о них с этой земли, испепеленной и надолго омертвленной…
Должен поведать вам, дорогой читатель, и еще нечто необычное. До решающего штурма Козельска произошло неподалеку одно важное и достоверное историческое событие, которое лишь совсем недавно стало известно узкому кругу специалистов. Рассказать о нем впервые широкому читателю — высокая честь и тяжкая обязанность, потому что это событие, в коем проявилось необыкновенное мужество и сила духа наших предков, было страшным, кровавым, испепеляющим душу ненавистью к захватнической, грабительской войне, когда бы и где бы она ни приключилась.
— Камнями? — оживился Субудай.
— Потом пытали сына, который ожил ночью и ускакал на коне к городу, оставляя след.
— Любознательный Читатель. Не слишком ли жестокие казни придумывает автор?
— Нет. Это были жестокие времена… Внук Темучина сын Толуя Монке-хан, взяв позже власть в ставке деда, арестовал влиятельных эмиров, нойонов, темников и других войсковых начальников. Перечисление их «надолго бы затянулось, — пишет Рашид-ад-Дин, и каждый воображал себя таким высоким, что даже горному небу до него не достать». Были тогда казнены многие родственники великого хана, а всю военную оппозицию, насчитывавшую семьдесят семь человек, «умертвили вбиванием в рот камней»…
— А что это за хлебный город, который — по нашему предположению — могли взять в глубоком тылу Кадан, Байдар или Бури, овладев запасами ржи?
— Ржев. Летопись впервые упоминает его в 1216 году. Стоял Ржев довольно далеко от основного маршрута орды и взят был позже первых городов водораздела. Вернемся, однако, к Козельску.
— Понимаю, что наше свободное путешествие в прошлое позволяет предполагать кое-какие второстепенные подробности, но нам все же следует придерживаться более или менее достоверных фактов в главном. Откуда известно о бескормице в войске Субудая, дислокации его отрядов, месте расположения ставки Батыя или, скажем, о каком-то богатом городе по соседству с Козельском? В летописях-то об этом ничего нет!
— В летописях нет многого из того, что тогда происходило. И мы с вами пытаемся восстановить события, используя отрывочные летописные строки разноязычных авторов, народные предания, топонимику, фольклорные и литературные произведения, археологию, исторические аналоги, работы знатоков средневековых войн… И все же открытая нами страница родной истории так темна, что никак не обойтись без предположений, допущений, логических выводов… Однако очень многое становится практически неоспоримым.
Экономическое развитие глухих пограничных мест Новгородской, Смоленской, Черниговской и Владимирской земель не было тогда настолько высоким, чтобы, после долгой зимы в них могли досыта кормиться в течение почти трех месяцев десятки тысяч лошадей и всадников, занявших всю эту водораздельную местность между истоками Волги, Днепра, Десны, Болвы, Москвы-реки, Угры и Жиздры. Самому недоверчивому скептику, не способному расстаться с традиционными представлениями, предлагаю сегодня разместить в этом районе даже не полумиллионную армию с миллионом коней, а поставить на трехмесячный весенний постой всего-навсего пятнадцать тысяч людей да двадцать тысяч лошадей и понаблюдать, что из этого мероприятия получится…
Присмотримся и прислушаемся к местной топонимике. На водоразделе стоят и сейчас старые села Булатово, Татарка и Попелево, превращенное ордой, по местному говору, в «попел». Есть под Козельском и Батыево поле, на котором мы позже обязаны будем приостановиться. Ставка же Бату, согласно преданиям, полтора месяца находилась в уцелевшем от огня пригородном селе у Козельска. Оно до сего дня именуется Дешевками, а речка, впадающая здесь в Жиздру, Орденкой.
— Ну, речка наверняка тогда текла, но село-то могло появиться позже.
— На месте этого села с глубокой древности и постоянно жили люди, что доказано раскопками Дешевского городища…
Отправляясь в обратный путь к степи, военачальники пришельцев-грабителей решили идти, как пишет Рашид-ад-Дин, «облавой и всякий город, область и крепость, которые им встретятся, брать и разрушать», однако орда застряла на два месяца, дожидаясь конца половодья и весенней травы. И войско не могло все это время стоять под Козельском — передохли бы с голоду кони. Поэтому оно должно было разбиться на отряды, чтобы искать новые и новые нетронутые села, деревин и выселки, стога сена, овины и скирды. По Рязанской и Владимирской земле, а позднее по Переяславской, Черниговской, Киевской, Галицко-Волынской орда двигалась безостановочно и стремительно, не успевая уничтожать все города и села. А в районе между Торжком и Козельском она бесчинствовала со второй половины февраля до середины мая 1238 года, около трех месяцев. Таким образом, главный водораздел Русской равнины подвергся самому страшному опустошению за всю историю нашествий, настолько страшному, что свидетелей ему не осталось. Этим объясняется и скудость сведений об исходе войск Субудая в степь, и многовековая разноголосица о направлении, которым шла орда, и всеобщее огорчительное незнание подробностей обороны Козельска к трагической гибели других городов района. Должно быть, именно весной 1238 года были разорены попутные Дорогобуж, Ржев и Обловь, Долгомостье, Вщиж и Голяд, а также Ельня и Вязьма, если они или какие-то поселения под другими именами на их месте уже существовали. Небольшой островной город-крепость Городец на Жиздре, о котором сообщает П. А. Раппопорт, едва ли был взят в пору разлива вешних вод, но погибли, наверное, другие города, не успевшие попасть в летописи до нашествия орды, которое окончательно стерло память о них с этой земли, испепеленной и надолго омертвленной…
Должен поведать вам, дорогой читатель, и еще нечто необычное. До решающего штурма Козельска произошло неподалеку одно важное и достоверное историческое событие, которое лишь совсем недавно стало известно узкому кругу специалистов. Рассказать о нем впервые широкому читателю — высокая честь и тяжкая обязанность, потому что это событие, в коем проявилось необыкновенное мужество и сила духа наших предков, было страшным, кровавым, испепеляющим душу ненавистью к захватнической, грабительской войне, когда бы и где бы она ни приключилась.
32
Рассвело совсем, но туман вокруг Козельска не рассеивался, ждал солнца. Мы поехали на север. Проселочная дорога, как в глубокой древности, змеилась по увалистым взгоркам, где было повыше и посуше. Моя добрая старая «Волга», видавшая всякие виды, нет-нет да буксовала на подъемах и юзила на спусках, потому что дорогу досыта напоили дожди и туманы, разъездили-расшлепали тяжелые машины с урожаем. Водораздел сплошь распахан, по окрестным далям синеют леса, и впереди та же манящая синева, за которой наша необычная цель.
— Не проедем, — сказал мой козельский поводырь Василий Николаевич Сорокин. — Как пить дать не проедем.
— Попробуем!
— Сядем — не вылезем.
— А цепи на колеса?
— Бесполезно. На кардан сядем. У меня же не только местный, но и фронтовой опыт…
Извилистая полоса тумана потянулась в глубокой низине.
— Река, — обронил Сорокин, — Серена.
— Это значит «туманная»? — спросил я наудачу о том, чего, кажется, не знает в точности никто.
Несомненно, название реки вятичское, но что оно воистину означает? Князь Игорь не принял участия в зимнем походе 1185 года, потому что «бяше серен велик, яко же вон не можахут зреима перейти днем до вечера». В. Н.Татищев пояснял это неясное слово другим неясным словом «въялнца», В. И. Даль называл «сереном» наст, наледь на снегу, Б. А. Рыбаков считает серен «туманом», О. В. Творогов переводит это слово как «распутица»; поди разберись…
— Приличная река, — говорит Василий Николаевич. — Еще сейчас больше ста верст от истока, и в старину по ней, наверное, ходили к Жиздре и Оке большие торговые ладьи. Но нет, не проедем к тому месту, откуда они ходили…
В самом деле не проехали. Даже двухдверный «козел-вездеход» едва ли прободался бы через эти леса такой дорогой. Досадно, конечно, что не добрались до святого места, о котором надлежит всем нам знать, ну да ладно, в другой раз. И Сорокин, взглянув на меня сбоку, будто услышал мои мысли.
— Ну да ладно, — сказал он. — В другой раз. Среди лета. А в Козельске я вам один московский телефон дам, не пожалеете…
По рекомендации Сорокина разыскал я в Москве Татьяну Николаевну Никольскую, чтобы вместе с ней хотя бы мысленно побывать там, куда мы не смогли добраться изза осенней распутицы.
— Даже летом не проехать! — решительно заявила она. — Легче со стороны Калуги — оттуда ближе подходят сносные дороги…
Т. Н. Никольская-представительница одной из самых «тихих» на земле профессий. Песен не поют о ее коллегах, к перевыполнению планов не призывают, отчеты об их трудах публикуются мизерными тиражами в узкоспециальных изданиях, а материально ощутимые результаты скромно ложатся на полки музеев или в запасники. Однако без усилий этих подвижников науки все человечество легко бы превратилось, по русской присказке, в Иванов, не помнящих родства. Т. Н. Никольская — археолог.
Археология восстанавливает, возрождает, оживляет память земли, то скупо, сухо и невнятно, то подробно, живописно и ясно рассказывая о том, как начинался на ней человек, как перемещались по лику планеты, добывая себе пропитание, племена ее и народы, где возникали ремесла, искусства, города и государства, какая и когда развивалась этика, философия, религия, политика, дипломатия.
Наконец, археология сотворила величайшее чудо — через надписи на камнях, глиняных табличках, папирусе, пергаменте, бересте и бумаге предоставила слово давно ушедшим в небытие поколениям; слава археологии, вечной спутнице и верной помощнице Истории!..
Татьяна Николаевна Никольская много лет занимается раскопками на бывшей земле вятичей. Это подвижное и большое племя, некогда заселявшее крайний северо-восток Русской земли, как известно, дольше других восточных славян держалось язычества и сохраняло свое племенное имя. Но что оно означает? Откуда они пришли сюда? Где бы это узнать?
Река Вятка, текущая так далеко от земли вятичей, никак не могла дать свое имя этому племени, однако и топонимическая случайность маловероятна. Можно предположить другое. Вятичи, это сильное и мобильное племя, в котором вначале мирно растворилась, полностью ассимилировалась балтоязычная голядь, что обитала в бассейне Угры, пошли дальше на северо-восток, в леса, слабо заселенные угро-финскими племенами. Новоселы, продвигаясь по рекам от русл к истокам, прочно оседали на пустых землях и давали окружающему свои названия. Наверное, это северяне, поднимаясь вверх по Днепру, назвали левый его приток Десной, то есть «Правой», бужичане, они же дулебы иволыняне, дали имя Десны тоже левому притоку Южного Буга и уж несомненно вятичи, заселяя и распахивая свободные земли в бассейне Москвы-реки, поименовали точно так же один из левых притоков Пахры. Первый москвич, чье имя нам известно — Степан Кучка, жил на крутяке над речкой Неглинкой, наверное, задолго до Кучки получившей свое новое имя вместе с бесчисленными Серебрянками да Березовками среднерусской полосы.
В районе теперешней Москвы вятичи встретились с крайними восточными поселениями другого большого славянского племени — кривичей, западный ареал расселения коего подходил аж к Неману, а на востоке охватывал Верхнюю Волгу. Уверен, что речка Сетунь, текущая ныне в черте столицы, названа именно кривичами — это они оставили на древней своей родине коренные славянские топонимы: Стырь, Птичь, Свислочь, Случь, Горынь, Струмень. Так что Сетунь, как, наверное, и Вятка, — не топонимическая случайность или фонетическое совпадение. И еще раз — слава археологии! Недавно у истоков Сетуни, в районе Одинцова, московские археологи обнаружили рядом типично кривичские и типично вятичские захоронения…
Десять лет я прожил в Кунцеве, можно сказать, на берегу Сетуни, небольшой петлястой речонки, в которой текла черная, всегда теплая и дурно пахнущая — от промышленных стоков — вода, точнее, химический раствор, который в последние годы стал вроде бы немного попрохладней и почище. Что означает слово «сетунь»? Еще в XVII веке, при Алексее Тишайшем, в Москве-реке и ее притоках водились стерлядь, судак, налим и так много иной рыбы, что ниже русла Сетуни стояла государева деревня Мневники, где жили мневннки, то есть рыбаки, поставлявшие рыбу для царской «мнёвой» (налимьей) ухи. Так что «Сетунь»— это, наверное, от слова «сеть», а что может значить «Вятка» и, главное, «вятичи»?
В 907 году вятичи приняли участие в походе Олега на Царьград. Позже, как мы уже знаем, их два года покорял сам Владимир Красное Солнышко, потом дважды ходил на вятнчского Ходоту и его сына Владимир Мономах. При Мономахе же вятичи-язычники убили киевского миссионера Кукшу, о чем мы тоже упоминали. Не исключено, что вятичские первопроходцы, не желавшие принимать христианства, некогда ушли подальше от киевских князей, ориентируясь по летнему, восходящему на северо-востоке солнцу, где-то переправились через Волгу и первую большую реку за ней — на крайнем пределе проникновения — назвали в честь своего древнего племенного имени: Вятка.
Новгородские ушкуйники впервые появились на реке Вятке в 1174 году, застали там укрепленные городки, в том числе и самый большой, названный ими Болванским, где было главное капище местного населения, быть может полностью растворившего в себе вятичей, первых русских пришельцев, чьи верования в божественные силы природы и олицетворявших эти силы идолов были им все-таки ближе…
Во всяком случае, в этом очень далеком от столичного вятичского Козельска краю течет множество рек и речек с непонятными русскому человеку названиями — Пижма, Нылга, Какмаш, Идык, Кильмез, Унваи, Шуда, Кемда, Уржум и так далее, и лишь одна материнская, в имени которой зафиксирован явно славянский корень и русская флексия!
Корень «Вят»? Но что он может значить? И нельзя ли добраться через него до родового корня, происхождения вятичей? Мне это было бы очень интересно, потому как отношу себя к потомкам вятичей, несмотря на то что родился в Сибири. Мои предки по отцовской и материнской линии жили на Рязанщине в бассейне реки Пронн, охваченной в средневековье вятичским расселением, что пеопровержимо доказали в наши дни археологи, а задолго до них недвусмысленно засвидетельствовал летописец:
«…и прозвашася вятичи, иже есть рязанци».
Летописи пытаются также объяснить, откуда пошло название этого племени. Вятичей будто бы привел в незапамятные времена откуда-то с запада, «от ляхов», их вождь по имени Вятко, что может быть, однако, просто удобной легендой и к тому же совсем не проясняет смысла племенного персонима. Радимичей ведь тоже якобы привел Радим… Однако постойте-ка — уже на исторической памяти Руси геройски погиб в Юрьеве князь Вячко, защищая этот русско-эстонский город от немецких псов-рыцарей! Как емкую краткую повесть о славном и тяжком прошлом, перечитываю татищевские строки, описывающие события того года, когда с юго-востока на русскую землю впервые пришел Субудай, а на северо-западе лилась кровь латышей, эстов, литовцев и русских, отражавших натиск европейской орды:
Василий Никитич Татищев (1686-1750) — достойный сподвижник Петра и Ломоносова, великий труженик, исполинская историческая личность. Экономист, математик, историк, горный инженер, географ, лингвист, естествоиспытатель, этнограф, страстный собиратель старинных русских рукописных сокровищ, археолог, публицист, землеустроитель; можно сказать, палеонтолог, так как первым в мировой науке написал о мамонтах, философ, политик, просветитель, общественный и государственный деятель, дипломат, администратор, ученый-юрист и реформатор — автор примечательного проекта изменений в правлении Россией…
«Практичность во всем, — писала „Русская старина“ почти сто лет назад, — и в делах, и в воззрениях, полное отсутствие идеализма, мечтательности и глубокое понимание сущности вещей, находчивость, умение всегда ко всему приноровиться, необыкновенно здравое и меткое суждение обо всем и тонкая здравая логика-вот отличительные черты интеллектуального и нравственного облика Татищева». Чтобы порельефней представить эту могучую фигуру, приведу некоторые факты, связанные, с его деятельностью, обстоятельствами жизни и смерти. Знаток трудов Бэкона, Декарта, Лейбница, Гоббса, Локка, он участвовал как воин-артиллерист в штурме Нарвы, Полтавской битве и прутской кампании; этот специалист горнорудного дела открыл и по достоинству оценил немало редких манускриптов, и в их числе ценнейшую Русскую Правду Ярослава Мудрого-первый законодательный сборник нашего средневековья, а также «Судебник» Ивана Грозного, побывал с различными важными государственными поручениями в Германии, Польше, Дании, Швеции, вывез оттуда множество книг; основал теперешний Свердловск, открыл уникальную железную гору, назвав ее Благодатью, — она два с половиной века снабжала сырьем уральские заводы; этот бывший астраханский губернатор тридцать лет трудился над своей «Историей Российской», беловой экземпляр которой погиб в пожаре, а часть уцелевших черновиков впервые увидела свет спустя восемнадцать лет после смерчи автора; варианты этого феноменального труда с обширными комментариями были напечатаны еще через сто лет, я только революция сделала общим достоянием частные архивы, где хранилось немало рукописей В. Н. Татищева; после войны вышло первое подлинно научное издание его «Истории Российской». Отдав все силы служению родине, В. Н. Татищев, преследуемый всесильным Бироном и прочими недоброжелателями, значительную часть жизни прожил подследственным, подсудным и опальным, даже сидел в Петропавловской крепости, а последние двадцать пять лет, отстраненный от всех должностей, провел в деревне под Москвой… И вот, согласно семейному преданию, настал час, когда он заказал себе гроб, поприсутствовал при рытье могилы и попросил священника, чтоб завтра тот приехал приобщить его. Курьеру, прискакавшему в тот день из Петербурга с указом о прощении и орденом Александра Невского, вернул орден за ненадобностью. Назавтра он дал последние наставления детям и внукам, принял священника и скончался…
Ежемесячный исторический журнал «Русская старина» летом 1887 года с горечью писал, что могила столь достойного сына отечества находится в крайне запущенном состоянии. Об этом же сообщил еженедельник «Литературная Россия» летом 1980 года… Стыдоба-то какая на весь белый свет! А ведь там, в десятке километров от Солнечногорска, и не требуется многого. Неужто всем за последнее столетие стало так уж некогда? Только я не верю, что среди нынешних московских студентов-историков, например, совсем не осталось настоящих русских парней…
Снова к вятичам, эпониму Вятко и подлинному историческому лицу Вячко. Полное имя Вячко или Вячека — Вячеслав. Однако что оно значит? Понятны современные, скажем, сербские имена Мирослав и Драгослав или русские Святослав, Владислав, Ярослав, Станислав; Ростислав и Всеслав из «Слова о полку Игореве» и даже прозвище, хотя и спорное по смыслу, «Гориславлич». Но что означает русское имя Вячеслав и его корень «вяч» или, например, чешское Vaceslav и его корень «vac»?
А корни «вят» и «вяч», несомненно, близкие, но по каким законам они изменяют окончание и как это влияет на смысл при словообразованиях? Вопросы совсем любительские, почти праздные, и я подосадовал, что необходимость и даже возможность создания словаря корней отрицал величайший любитель и знаток русского слова Владимир Даль. Заглянув в его словарь, я нашел «вятку» — этим словом называли лошадь местной породы, выведенную в бассейне реки Вятки. А как этот замечательный знаток и толкователь русских слов, собравший их в своем бесценном словаре более 280 тысяч, в том числе и малоупотребительных, диалектных, местных, забыл слово «вятичи»?
Поразительно, даже не верится! «Вятичей» в «Толковом словаре живаго великорускаго языка» действительно нет, хотя Даль его употреблял в своих художественных произведениях, например в «Оборотне»: «Вятичи нередко сильно тоскуют по своей родине…» И совсем уж огорчило и почти обезнадежило меня высказывание В. И. Даля насчет словаря корней: «Корнеслов… это труд неблагодарный и часто бесполезный, выводы таких розысканий бывают более плодом увлечения, чем открытых истин; каким образом одно слово вырастало из другого, а тем более на первоначальном корне своем, этого никто не покажет».
Ладно, и я не покажу, но корни эти почему-то застряли в моей памяти и прорастали воспоминаниями. Однажды вспомнилось, как в детстве подселились к нам на тайгинскую улицу вятские — здоровые мастеровые мужики, быстро поставившие на задах наших огородов крепкие дома. С ребятишками-новоселами мы сразу подружились, охотно играли в новые игры, привезенные ими, целыми днями вместе пропадали в лесу и на речке Березовке. В детских ссорах мы дразнили их «вятскими», они нас «чалдонами», и я еще вспоминаю, как древний старик, разнимая драчунов, добродушно приговаривал:
— Мы, вячкие, робята хвачкие — семеро одного не боимся!
Но, может, я за давностью лет забыл, что именно так в народной речи звучало это слово — «вятские»? Звоню московскому писателю Андрею Блинову; зная, что родом он из вятских краев.
— Да, да! Именно так, — подтвердил он. — Только в нашей деревне говорили по-другому: «Мы, вячкие, робята хвачкие: семеро на одного — не боимся никого, а один на один — все котомки отдадим!»
— Крепкий народ, если умеет так шутить над собой.
— И еще. Плывут на плотах, а с берега им кричат: «Эй, что за люди на плотах?» — «Мы не люди, мы — вячкие!»
— Вот это хватанули… А какая река течет у твоей деревни?
— Лудяна, и в нее тут же впадает Березовица. А что?
— Да так, знаешь, любопытствую… Спасибо.
Потом звонил всем знакомым Вячеславам, в том числе трем писателям. К сожалению, никто из них не знал смысла первого корня этого составного имени. Один предположил, что, может, он идет от «веча» или «вещать», потому что по словарю имей значится и «Вечеслав»; другой — от «вещий», «ведать»; третий, сославшись на свой разговор с покойным Алексеем Юговым, уверял, что зовут его «Вечнославным», — только все это было слишком приблизительно и фонетически малооправданно, однако счастливо-случайно дало толчок новому любительскому поиску! Мне вдруг припомнилось, что существовало в старорусском языке слово «вящий», употребляемое иногда и сейчас. Беру того же Даля и смотрю подробное толкование. «Вящий… больший, величайший, наибольший, высший по силе, величине, власти… Вящие люди… большие, передние, знатные, сановитые, богатые, с весом».
Стоп. Ведь у меня на полке стоит еще «Успенский сборник», ценнейший ранний памятник старорусского языка и литературы! Этот, как сообщается в предисловии, «самый древний памятник восточнославянской письменности», состоящий из оригинальных произведений средневековой русской и южнославянской художественной литературы, единственный рукописный экземпляр которого был обнаружен в книгохранилище кремлевского Успенского собора в середине прошлого века, представлял собою тяжелый фолиант, взятый в переплет из досок, обтянутых кожей. Полное типографическое его воплощение, содержащее более восьмидесяти печатных листов — почти восемьсот страниц убористого шрифта! — вышло в 1971 году, и я сразу же схватил его в «Академкниге». «Успенский сборник» интересен для меня особенно тем, что он ровесник «Слова о полку Игореве», то есть составлен и написан, как это определил скрупулезный научный палеографический, исторический и филологический анализ, на рубеже XII-XIII веков, и он помогает мне кое-что понять в волшебной словесной вязи «Слова»…
На первых же страницах «Успенского сборника» значится имя Вячеслава, а по всей книге множество «вящих» слов, таких, как «вящьши», «вящий», «вящьшаго» и т. д., только на месте "я" во всех этих словах значится давным-давно исчезнувшая тридцать шестая буква старославянского алфавита — так называемый «юс малый», означающий тоже давно утраченный в русском языке, но сохранившийся в польском, гласный звук "е" носовое…
Вспомнилось вдруг, что в какой-то летописи читал я о возмущении непосильным золотоордынским гнетом новгородских «черных» людей, а вятшии люди во главе с князем усмирили их. Отсюда уже стало совсем недалеко до вятичей, некогда, как мне вдруг подумалось, превосходивших родственные племена «по силе, величине, власти»!
Наверное, все это слишком неинтересно далекому от филологии читателю? И я в попутных своих поисках натолкнулся на огорчительное для меня высказывание Н. Г. Чернышевского: «Человеку, который не намерен делаться филологом, санскритский язык не принесет ни малейшей пользы. Еще менее пользы приобретает он, научившись различать большой юс от малого». Однако мы скоро увидим, что наш малый юс принесет нам большую пользу, поможет вскрыть одну изумительную, великую историческую истину!
В этимологическом словаре русского языка, выпущенном перед революцией другим замечательным словолюбом А. Преображенским, преподавателем 4-й Московской гимназии, не только приведены соответствия слову «вящий» в старославянском, словенском, болгарском, сербском, чешском, польском, верхне— и нижнелужицком, исчезнувшем полабском языках, но и нашлось совсем нежданное — этот общеславянский корень, оказывается, полуобразует старославянское имя Вяштеславъ, где вместо "я" тоже значится «юс малый», и русское Вячеслав, что значит, очевидно, «великославный», «многославный», «достославный», «славнейший», современным книжным словам «вящий» и «вяще» (больший, больше) в старорусском соответствовали, в частности, «вятшии», «вячьшии» и «вяче». А сходному чешскому имени Vaceslav соответствует польско-чешское Wactav и латинское Venceslaus с его первокорнем «Venc»…
— Не проедем, — сказал мой козельский поводырь Василий Николаевич Сорокин. — Как пить дать не проедем.
— Попробуем!
— Сядем — не вылезем.
— А цепи на колеса?
— Бесполезно. На кардан сядем. У меня же не только местный, но и фронтовой опыт…
Извилистая полоса тумана потянулась в глубокой низине.
— Река, — обронил Сорокин, — Серена.
— Это значит «туманная»? — спросил я наудачу о том, чего, кажется, не знает в точности никто.
Несомненно, название реки вятичское, но что оно воистину означает? Князь Игорь не принял участия в зимнем походе 1185 года, потому что «бяше серен велик, яко же вон не можахут зреима перейти днем до вечера». В. Н.Татищев пояснял это неясное слово другим неясным словом «въялнца», В. И. Даль называл «сереном» наст, наледь на снегу, Б. А. Рыбаков считает серен «туманом», О. В. Творогов переводит это слово как «распутица»; поди разберись…
— Приличная река, — говорит Василий Николаевич. — Еще сейчас больше ста верст от истока, и в старину по ней, наверное, ходили к Жиздре и Оке большие торговые ладьи. Но нет, не проедем к тому месту, откуда они ходили…
В самом деле не проехали. Даже двухдверный «козел-вездеход» едва ли прободался бы через эти леса такой дорогой. Досадно, конечно, что не добрались до святого места, о котором надлежит всем нам знать, ну да ладно, в другой раз. И Сорокин, взглянув на меня сбоку, будто услышал мои мысли.
— Ну да ладно, — сказал он. — В другой раз. Среди лета. А в Козельске я вам один московский телефон дам, не пожалеете…
По рекомендации Сорокина разыскал я в Москве Татьяну Николаевну Никольскую, чтобы вместе с ней хотя бы мысленно побывать там, куда мы не смогли добраться изза осенней распутицы.
— Даже летом не проехать! — решительно заявила она. — Легче со стороны Калуги — оттуда ближе подходят сносные дороги…
Т. Н. Никольская-представительница одной из самых «тихих» на земле профессий. Песен не поют о ее коллегах, к перевыполнению планов не призывают, отчеты об их трудах публикуются мизерными тиражами в узкоспециальных изданиях, а материально ощутимые результаты скромно ложатся на полки музеев или в запасники. Однако без усилий этих подвижников науки все человечество легко бы превратилось, по русской присказке, в Иванов, не помнящих родства. Т. Н. Никольская — археолог.
Археология восстанавливает, возрождает, оживляет память земли, то скупо, сухо и невнятно, то подробно, живописно и ясно рассказывая о том, как начинался на ней человек, как перемещались по лику планеты, добывая себе пропитание, племена ее и народы, где возникали ремесла, искусства, города и государства, какая и когда развивалась этика, философия, религия, политика, дипломатия.
Наконец, археология сотворила величайшее чудо — через надписи на камнях, глиняных табличках, папирусе, пергаменте, бересте и бумаге предоставила слово давно ушедшим в небытие поколениям; слава археологии, вечной спутнице и верной помощнице Истории!..
Татьяна Николаевна Никольская много лет занимается раскопками на бывшей земле вятичей. Это подвижное и большое племя, некогда заселявшее крайний северо-восток Русской земли, как известно, дольше других восточных славян держалось язычества и сохраняло свое племенное имя. Но что оно означает? Откуда они пришли сюда? Где бы это узнать?
Река Вятка, текущая так далеко от земли вятичей, никак не могла дать свое имя этому племени, однако и топонимическая случайность маловероятна. Можно предположить другое. Вятичи, это сильное и мобильное племя, в котором вначале мирно растворилась, полностью ассимилировалась балтоязычная голядь, что обитала в бассейне Угры, пошли дальше на северо-восток, в леса, слабо заселенные угро-финскими племенами. Новоселы, продвигаясь по рекам от русл к истокам, прочно оседали на пустых землях и давали окружающему свои названия. Наверное, это северяне, поднимаясь вверх по Днепру, назвали левый его приток Десной, то есть «Правой», бужичане, они же дулебы иволыняне, дали имя Десны тоже левому притоку Южного Буга и уж несомненно вятичи, заселяя и распахивая свободные земли в бассейне Москвы-реки, поименовали точно так же один из левых притоков Пахры. Первый москвич, чье имя нам известно — Степан Кучка, жил на крутяке над речкой Неглинкой, наверное, задолго до Кучки получившей свое новое имя вместе с бесчисленными Серебрянками да Березовками среднерусской полосы.
В районе теперешней Москвы вятичи встретились с крайними восточными поселениями другого большого славянского племени — кривичей, западный ареал расселения коего подходил аж к Неману, а на востоке охватывал Верхнюю Волгу. Уверен, что речка Сетунь, текущая ныне в черте столицы, названа именно кривичами — это они оставили на древней своей родине коренные славянские топонимы: Стырь, Птичь, Свислочь, Случь, Горынь, Струмень. Так что Сетунь, как, наверное, и Вятка, — не топонимическая случайность или фонетическое совпадение. И еще раз — слава археологии! Недавно у истоков Сетуни, в районе Одинцова, московские археологи обнаружили рядом типично кривичские и типично вятичские захоронения…
Десять лет я прожил в Кунцеве, можно сказать, на берегу Сетуни, небольшой петлястой речонки, в которой текла черная, всегда теплая и дурно пахнущая — от промышленных стоков — вода, точнее, химический раствор, который в последние годы стал вроде бы немного попрохладней и почище. Что означает слово «сетунь»? Еще в XVII веке, при Алексее Тишайшем, в Москве-реке и ее притоках водились стерлядь, судак, налим и так много иной рыбы, что ниже русла Сетуни стояла государева деревня Мневники, где жили мневннки, то есть рыбаки, поставлявшие рыбу для царской «мнёвой» (налимьей) ухи. Так что «Сетунь»— это, наверное, от слова «сеть», а что может значить «Вятка» и, главное, «вятичи»?
В 907 году вятичи приняли участие в походе Олега на Царьград. Позже, как мы уже знаем, их два года покорял сам Владимир Красное Солнышко, потом дважды ходил на вятнчского Ходоту и его сына Владимир Мономах. При Мономахе же вятичи-язычники убили киевского миссионера Кукшу, о чем мы тоже упоминали. Не исключено, что вятичские первопроходцы, не желавшие принимать христианства, некогда ушли подальше от киевских князей, ориентируясь по летнему, восходящему на северо-востоке солнцу, где-то переправились через Волгу и первую большую реку за ней — на крайнем пределе проникновения — назвали в честь своего древнего племенного имени: Вятка.
Новгородские ушкуйники впервые появились на реке Вятке в 1174 году, застали там укрепленные городки, в том числе и самый большой, названный ими Болванским, где было главное капище местного населения, быть может полностью растворившего в себе вятичей, первых русских пришельцев, чьи верования в божественные силы природы и олицетворявших эти силы идолов были им все-таки ближе…
Во всяком случае, в этом очень далеком от столичного вятичского Козельска краю течет множество рек и речек с непонятными русскому человеку названиями — Пижма, Нылга, Какмаш, Идык, Кильмез, Унваи, Шуда, Кемда, Уржум и так далее, и лишь одна материнская, в имени которой зафиксирован явно славянский корень и русская флексия!
Корень «Вят»? Но что он может значить? И нельзя ли добраться через него до родового корня, происхождения вятичей? Мне это было бы очень интересно, потому как отношу себя к потомкам вятичей, несмотря на то что родился в Сибири. Мои предки по отцовской и материнской линии жили на Рязанщине в бассейне реки Пронн, охваченной в средневековье вятичским расселением, что пеопровержимо доказали в наши дни археологи, а задолго до них недвусмысленно засвидетельствовал летописец:
«…и прозвашася вятичи, иже есть рязанци».
Летописи пытаются также объяснить, откуда пошло название этого племени. Вятичей будто бы привел в незапамятные времена откуда-то с запада, «от ляхов», их вождь по имени Вятко, что может быть, однако, просто удобной легендой и к тому же совсем не проясняет смысла племенного персонима. Радимичей ведь тоже якобы привел Радим… Однако постойте-ка — уже на исторической памяти Руси геройски погиб в Юрьеве князь Вячко, защищая этот русско-эстонский город от немецких псов-рыцарей! Как емкую краткую повесть о славном и тяжком прошлом, перечитываю татищевские строки, описывающие события того года, когда с юго-востока на русскую землю впервые пришел Субудай, а на северо-западе лилась кровь латышей, эстов, литовцев и русских, отражавших натиск европейской орды:
«6731 (1223). Того же году немцы, пришед к Юрьеву, облегли и крепко добывали. Но князь Вячек, яко мудрый и на рати смелый, храбре охраня град, часто выпадая, многий вред немцом причини. С ним же бяху добрии бояре новгородци и псковичи, помогаху ему храбре…»Между прочим, когда были напечатаны первые главы «Памяти», ко мне пошло много писем, и я с радостью отмечал в них жгучий интерес к родной истории. И вот в одном из писем — несколько нежданное для меня: «Вы часто ссылаетесь на Татищева. А кто это такой?»
Василий Никитич Татищев (1686-1750) — достойный сподвижник Петра и Ломоносова, великий труженик, исполинская историческая личность. Экономист, математик, историк, горный инженер, географ, лингвист, естествоиспытатель, этнограф, страстный собиратель старинных русских рукописных сокровищ, археолог, публицист, землеустроитель; можно сказать, палеонтолог, так как первым в мировой науке написал о мамонтах, философ, политик, просветитель, общественный и государственный деятель, дипломат, администратор, ученый-юрист и реформатор — автор примечательного проекта изменений в правлении Россией…
«Практичность во всем, — писала „Русская старина“ почти сто лет назад, — и в делах, и в воззрениях, полное отсутствие идеализма, мечтательности и глубокое понимание сущности вещей, находчивость, умение всегда ко всему приноровиться, необыкновенно здравое и меткое суждение обо всем и тонкая здравая логика-вот отличительные черты интеллектуального и нравственного облика Татищева». Чтобы порельефней представить эту могучую фигуру, приведу некоторые факты, связанные, с его деятельностью, обстоятельствами жизни и смерти. Знаток трудов Бэкона, Декарта, Лейбница, Гоббса, Локка, он участвовал как воин-артиллерист в штурме Нарвы, Полтавской битве и прутской кампании; этот специалист горнорудного дела открыл и по достоинству оценил немало редких манускриптов, и в их числе ценнейшую Русскую Правду Ярослава Мудрого-первый законодательный сборник нашего средневековья, а также «Судебник» Ивана Грозного, побывал с различными важными государственными поручениями в Германии, Польше, Дании, Швеции, вывез оттуда множество книг; основал теперешний Свердловск, открыл уникальную железную гору, назвав ее Благодатью, — она два с половиной века снабжала сырьем уральские заводы; этот бывший астраханский губернатор тридцать лет трудился над своей «Историей Российской», беловой экземпляр которой погиб в пожаре, а часть уцелевших черновиков впервые увидела свет спустя восемнадцать лет после смерчи автора; варианты этого феноменального труда с обширными комментариями были напечатаны еще через сто лет, я только революция сделала общим достоянием частные архивы, где хранилось немало рукописей В. Н. Татищева; после войны вышло первое подлинно научное издание его «Истории Российской». Отдав все силы служению родине, В. Н. Татищев, преследуемый всесильным Бироном и прочими недоброжелателями, значительную часть жизни прожил подследственным, подсудным и опальным, даже сидел в Петропавловской крепости, а последние двадцать пять лет, отстраненный от всех должностей, провел в деревне под Москвой… И вот, согласно семейному преданию, настал час, когда он заказал себе гроб, поприсутствовал при рытье могилы и попросил священника, чтоб завтра тот приехал приобщить его. Курьеру, прискакавшему в тот день из Петербурга с указом о прощении и орденом Александра Невского, вернул орден за ненадобностью. Назавтра он дал последние наставления детям и внукам, принял священника и скончался…
Ежемесячный исторический журнал «Русская старина» летом 1887 года с горечью писал, что могила столь достойного сына отечества находится в крайне запущенном состоянии. Об этом же сообщил еженедельник «Литературная Россия» летом 1980 года… Стыдоба-то какая на весь белый свет! А ведь там, в десятке километров от Солнечногорска, и не требуется многого. Неужто всем за последнее столетие стало так уж некогда? Только я не верю, что среди нынешних московских студентов-историков, например, совсем не осталось настоящих русских парней…
Снова к вятичам, эпониму Вятко и подлинному историческому лицу Вячко. Полное имя Вячко или Вячека — Вячеслав. Однако что оно значит? Понятны современные, скажем, сербские имена Мирослав и Драгослав или русские Святослав, Владислав, Ярослав, Станислав; Ростислав и Всеслав из «Слова о полку Игореве» и даже прозвище, хотя и спорное по смыслу, «Гориславлич». Но что означает русское имя Вячеслав и его корень «вяч» или, например, чешское Vaceslav и его корень «vac»?
А корни «вят» и «вяч», несомненно, близкие, но по каким законам они изменяют окончание и как это влияет на смысл при словообразованиях? Вопросы совсем любительские, почти праздные, и я подосадовал, что необходимость и даже возможность создания словаря корней отрицал величайший любитель и знаток русского слова Владимир Даль. Заглянув в его словарь, я нашел «вятку» — этим словом называли лошадь местной породы, выведенную в бассейне реки Вятки. А как этот замечательный знаток и толкователь русских слов, собравший их в своем бесценном словаре более 280 тысяч, в том числе и малоупотребительных, диалектных, местных, забыл слово «вятичи»?
Поразительно, даже не верится! «Вятичей» в «Толковом словаре живаго великорускаго языка» действительно нет, хотя Даль его употреблял в своих художественных произведениях, например в «Оборотне»: «Вятичи нередко сильно тоскуют по своей родине…» И совсем уж огорчило и почти обезнадежило меня высказывание В. И. Даля насчет словаря корней: «Корнеслов… это труд неблагодарный и часто бесполезный, выводы таких розысканий бывают более плодом увлечения, чем открытых истин; каким образом одно слово вырастало из другого, а тем более на первоначальном корне своем, этого никто не покажет».
Ладно, и я не покажу, но корни эти почему-то застряли в моей памяти и прорастали воспоминаниями. Однажды вспомнилось, как в детстве подселились к нам на тайгинскую улицу вятские — здоровые мастеровые мужики, быстро поставившие на задах наших огородов крепкие дома. С ребятишками-новоселами мы сразу подружились, охотно играли в новые игры, привезенные ими, целыми днями вместе пропадали в лесу и на речке Березовке. В детских ссорах мы дразнили их «вятскими», они нас «чалдонами», и я еще вспоминаю, как древний старик, разнимая драчунов, добродушно приговаривал:
— Мы, вячкие, робята хвачкие — семеро одного не боимся!
Но, может, я за давностью лет забыл, что именно так в народной речи звучало это слово — «вятские»? Звоню московскому писателю Андрею Блинову; зная, что родом он из вятских краев.
— Да, да! Именно так, — подтвердил он. — Только в нашей деревне говорили по-другому: «Мы, вячкие, робята хвачкие: семеро на одного — не боимся никого, а один на один — все котомки отдадим!»
— Крепкий народ, если умеет так шутить над собой.
— И еще. Плывут на плотах, а с берега им кричат: «Эй, что за люди на плотах?» — «Мы не люди, мы — вячкие!»
— Вот это хватанули… А какая река течет у твоей деревни?
— Лудяна, и в нее тут же впадает Березовица. А что?
— Да так, знаешь, любопытствую… Спасибо.
Потом звонил всем знакомым Вячеславам, в том числе трем писателям. К сожалению, никто из них не знал смысла первого корня этого составного имени. Один предположил, что, может, он идет от «веча» или «вещать», потому что по словарю имей значится и «Вечеслав»; другой — от «вещий», «ведать»; третий, сославшись на свой разговор с покойным Алексеем Юговым, уверял, что зовут его «Вечнославным», — только все это было слишком приблизительно и фонетически малооправданно, однако счастливо-случайно дало толчок новому любительскому поиску! Мне вдруг припомнилось, что существовало в старорусском языке слово «вящий», употребляемое иногда и сейчас. Беру того же Даля и смотрю подробное толкование. «Вящий… больший, величайший, наибольший, высший по силе, величине, власти… Вящие люди… большие, передние, знатные, сановитые, богатые, с весом».
Стоп. Ведь у меня на полке стоит еще «Успенский сборник», ценнейший ранний памятник старорусского языка и литературы! Этот, как сообщается в предисловии, «самый древний памятник восточнославянской письменности», состоящий из оригинальных произведений средневековой русской и южнославянской художественной литературы, единственный рукописный экземпляр которого был обнаружен в книгохранилище кремлевского Успенского собора в середине прошлого века, представлял собою тяжелый фолиант, взятый в переплет из досок, обтянутых кожей. Полное типографическое его воплощение, содержащее более восьмидесяти печатных листов — почти восемьсот страниц убористого шрифта! — вышло в 1971 году, и я сразу же схватил его в «Академкниге». «Успенский сборник» интересен для меня особенно тем, что он ровесник «Слова о полку Игореве», то есть составлен и написан, как это определил скрупулезный научный палеографический, исторический и филологический анализ, на рубеже XII-XIII веков, и он помогает мне кое-что понять в волшебной словесной вязи «Слова»…
На первых же страницах «Успенского сборника» значится имя Вячеслава, а по всей книге множество «вящих» слов, таких, как «вящьши», «вящий», «вящьшаго» и т. д., только на месте "я" во всех этих словах значится давным-давно исчезнувшая тридцать шестая буква старославянского алфавита — так называемый «юс малый», означающий тоже давно утраченный в русском языке, но сохранившийся в польском, гласный звук "е" носовое…
Вспомнилось вдруг, что в какой-то летописи читал я о возмущении непосильным золотоордынским гнетом новгородских «черных» людей, а вятшии люди во главе с князем усмирили их. Отсюда уже стало совсем недалеко до вятичей, некогда, как мне вдруг подумалось, превосходивших родственные племена «по силе, величине, власти»!
Наверное, все это слишком неинтересно далекому от филологии читателю? И я в попутных своих поисках натолкнулся на огорчительное для меня высказывание Н. Г. Чернышевского: «Человеку, который не намерен делаться филологом, санскритский язык не принесет ни малейшей пользы. Еще менее пользы приобретает он, научившись различать большой юс от малого». Однако мы скоро увидим, что наш малый юс принесет нам большую пользу, поможет вскрыть одну изумительную, великую историческую истину!
В этимологическом словаре русского языка, выпущенном перед революцией другим замечательным словолюбом А. Преображенским, преподавателем 4-й Московской гимназии, не только приведены соответствия слову «вящий» в старославянском, словенском, болгарском, сербском, чешском, польском, верхне— и нижнелужицком, исчезнувшем полабском языках, но и нашлось совсем нежданное — этот общеславянский корень, оказывается, полуобразует старославянское имя Вяштеславъ, где вместо "я" тоже значится «юс малый», и русское Вячеслав, что значит, очевидно, «великославный», «многославный», «достославный», «славнейший», современным книжным словам «вящий» и «вяще» (больший, больше) в старорусском соответствовали, в частности, «вятшии», «вячьшии» и «вяче». А сходному чешскому имени Vaceslav соответствует польско-чешское Wactav и латинское Venceslaus с его первокорнем «Venc»…