Припасов оставалось совсем немного. Тахгил вспоминала наставления Торна: «Хлеб Светлых — плод омелы, что растет лишь на некоторых деревьях: яблоне, ольхе, орешнике, иве и остролисте, бузине, дубе, березе, вязе и терновнике. Его никогда не встретишь на других деревьях, да и на тех, что я перечислил, — не всегда».
   Но где найти такие деревья здесь? Ни одно из них не росло на туманных высотах долины реки Чернушки. Возможно, ивы и склоняли ветви к воде у самой реки, на дне долины, где кишела водяная нечисть, а в воздухе скорее всего парили на прозрачных крыльях, сплетая пряди лунного света, москитные девы-кровопийцы.
   На ходу путницы, как могли, искали себе подножный корм, однако Лаллиллир летом был отнюдь не столь щедр, как Тириендор осенью, и уроки, почерпнутые в одном районе и в одно время года, оказались малоприменимы в другом районе в другую пору. Один раз лебединая дева принесла своим подопечным три рыбки, зеленовато-серебристые, как игривая волна. Их зажарили на красных углях походного костерка — но Тахгил отдала свою долю спутницам. С тех пор как впервые вдохнула воздух Светлого королевства, она уже не выносила вкуса плоти, будь то мясо или рыба.
   Переправляться через веселые потоки Лаллиллира отнюдь не всегда оказывалось так уж просто. В иных местах речки текли по дну отвесных ущелий. В иных — расходились множеством рукавов, образовывая широкую сеть, а не то прыгали вниз с крутых утесов или попросту бежали столь стремительно и бурно, что сбили бы с ног любого, посмевшего шагнуть в шумливый поток. Даже внешне совершенно безобидные берега порой разверзались под ногами скрытыми ловушками. Иной раз путь девушкам преграждали непроходимые скалы или топкие трясины — время от времени даже приходилось возвращаться назад по своим же следам и выбирать новый маршрут, который, в свою очередь, запросто мог завести в тупик.
   Земля, скалы и вода, зеленые лужайки и покрытые цветами склоны сменялись под ногами упорных путниц. Порой каждый шаг давался с трудом, порой дорога была легка — но Вивиана все так же хранила замкнутое обиженное молчание и ни разу не улыбнулась. Кейтри немного подулась и снова стала самой собой — в отличие от фрейлины она не успела прикоснуться к смертоносным плодам.
   — Я слышала о ярмарке лесных гоблинов, — пробормотала она наконец. — Те, кто успел попробовать их фрукты, уже не могут остановиться и едят, пока не лопнут, — так сочны и вкусны эти колдовские плоды. Но раз отведав их, несчастные более никогда не смогут попробовать их снова: они лишаются способности видеть лесных гоблинов с их товарами, даже слышать призывы купить фрукты. Все прочее теряет для них какое бы то ни было значение. Желая снова вкусить эти плоды, они чахнут и сохнут, не в силах ни спать, ни есть, живут лишь одной страстью, одним желанием — отыскать ярмарку лесных гоблинов, которую им не суждено найти, и отведать сочную мякоть плодов, вкус которых им не суждено ощутить вновь.
   — Эти плоды вызывают что-то вроде лангота, — добавила Тахгил. — И пренеприятного — более быстрая смерть, но и более жестокая.
   — Это вы так говорите, — ответила Вивиана, не поворачивая головы.
 
   Меж ив, склонявшихся над водой, сочился рассвет. Ветер дул с запада. Стоя под зелеными косами дерева, Тахгил задрала голову, вглядываясь в завесу листвы. В глубине ветвей, в зеленом сумраке меж упругих побегов проглядывали очертания небольших мягких с виду шаров, похожих на мерцающие лампады. Привстав на цыпочки, девушка сорвала эти долгожданные плоды.
   — Ивовый хлеб Светлых на ужин!
   Диковинные шары таяли во рту, точно сладкий крем. После них голова чуть-чуть подкруживалась, точно от легкого отравления. Хлеб Светлых придавал сил, здоровья и бодрости духа, укреплял сердце и мышцы, очищал кровь — даже волосы от него словно бы приподнимались и начинали упруго пружинить. Но и он не излечил Вивиану от хандры, что наслали на нее лесные гоблины.
   Через несколько ночей странствия по Лаллиллиру девушки вышли к ущелью, что прорезало склон кряжа между двумя поросшими папоротником склонами. По дну чередой пенистых водопадов несся широкий поток — такой сильный, что путницы дали ему прозвание «Черный богатырь». Он оказался слишком широк и быстр, чтобы пытаться перебраться через него вброд, поэтому лебединая девушка во время одного из своих кратких визитов посоветовала спуститься ниже. По ее словам, недалеко от места впадения Богатыря в Черную реку поток мельчал, делался шире и спокойнее, и через него можно было перейти по выступающим из воды камням.
   Глубокая расщелина, что служила руслом Богатыря, была столь отвесна и глубока, что пробраться по ее склонам могли бы разве что горные козы или еще какие-нибудь столь же ловкие животные. Пришлось искать другой путь. Над расщелиной виднелся основной массив самого кряжа — темная завеса на фоне гиацинтового марева бури. Запрокинув голову, Тахгил смерила вершину задумчивым взглядом.
   — Я бы лучше пошла там, поверху, — сказала она наконец. — Но более чем вероятно, склон кишит всякой нежитью, даже при свете дня. Да и здесь-то мы, строго говоря, слишком близко к колдовским тропам. Как ни жаль, придется идти вниз к той каменной переправе.
   — Давайте сперва хоть немного поспим, — взмолилась Кейтри. Личико девочки посерело и осунулось от усталости. Рядом с отсутствующим видом сидела Вивиана.
   — Поспите, — согласилась Тахгил. — Я посторожу.
   Две ее спутницы улеглись под сомнительным укрытием нависающей сверху скалы. Свет новой зари скользил по древним потрескавшимся камням, окрашивая их перламутром. На стебельках трав поблескивали рубиновые, сапфировые и золотые капельки росы.
 
   На закате прекрасная мрачной колдовской красотой лебединая дева прилетела вновь.
   — Со стороны садящегося солнца грядет гремящая гроза, — заявила она.
   А значит — путницы должны достичь переправы раньше.
   Они спешили вниз вдоль Черного богатыря. Дорогу вдруг преградило толстое бревно, поросшее яркими зонтиками рыжих поганок. Здесь копошились мелкие сьофры. Крошечные духи и сами по себе походили на скрюченные мухоморы в красных шапочках. Они крутились вокруг, застенчиво поглядывая на девушек и хихикая, покуда Вивиана в сердцах не запустила в них камнем — карлики растаяли на месте, оставив лишь унылую пустоту, наполненную грохотом ручья. Почему-то такая пустота была еще хуже недавних насмешек — да еще девушки чувствовали, что из темноты на них смотрит множество недружелюбных глаз.
   Звезды снова потонули в пелене туч.
   Спотыкаясь, скользя, подруги все так же спешили сквозь тьму, находя дорогу на ощупь. Здесь, в местах, где водилось столько неявных, Тахгил не хотела снимать с руки перчатку и выставлять на всеобщее обозрение лиственное кольцо. Однако без света идти было так тяжело, что все три гадали — уж не растянется ли эта безумная гонка на всю ночь?
   Вдали в небе зарокотал гром. Тахгил и ее спутницы припустили вперед с новой силой. Однако бежать было нельзя — любое неверное движение грозило бедой: перелом или вывих оказались бы фатальными.
   А вокруг, заглушая дальние раскаты грома и шум воды, звучали взрывы нечеловеческого смеха, злобные пронзительные голоса, о чем-то яростно спорящие на непонятном языке, странный стук — впрочем, возможно, все это были лишь галлюцинации, вызванные постоянным звоном в ушах. В какой-то миг Тахгил даже почудилось, будто она слышит целый оркестр, играющий на скрипках и арфах. Нехитрая привязчивая мелодия вертелась в голове, доводила чуть ли не до исступления.
   Останавливаться было нельзя. Нельзя было даже перевести дух. По камням уже застучали первые капли — пока что крупные, теплые. Они гладили щеки девушек, как заботливые руки матери. На ходу путницы слизывали влагу с губ.
   Все три молчали. Слышалось лишь прерывистое загнанное дыхание да время от времени — сдавленный вскрик, когда кому-нибудь случалось налететь ногой на камень или в темноте потерять равновесие. Они все шли и шли — а тучи над головой нависали все ниже, все ближе и громче гремел гром. Когда забрезжила тусклая заря, со всех сторон вдруг начало доноситься зловещее колдовское пение, хор тонких, пронзительных голосов, от которых у слушательниц волосы на голове вставали дыбом.
   До брода они добрались в час ухта.
   На миг в просвет туч пробился острый бледный луч. При этом неясном свете путницы разглядели широко осклабившееся устье Черного богатыря. Поток в этом месте был неглубок, поперек него, как и говорила лебединая дева, лежали плоские камни. Противоположный берег скрывался в густых зарослях болиголова и дикой ангелики. Зонтики белых цветов кивали и покачивались на ветру.
   И в этот самый предрассветный час небеса наконец разверзлись, обрушили на землю потоки давно копившихся слез. Воздух прочертили косые струи дождя. Воды Черного богатыря, словно предвкушая грядущее пополнение, весело бурлили вокруг торчащих камней переправы, рассыпались каскадами искрящихся брызг, закручивали витые спирали, выбрасывали крошечные фонтанчики. И всюду вода была уже испещрена крохотными воронками — следами падающих тяжелых дождевых капель. Влажные, блестящие камни переправы вытянулись вперед неровной пунктирной линией. Самые низкие из них уже начинала захлестывать вода.
   — Вода поднимается слишком быстро! — Крик Кейтри прорезался сквозь шум дождя и гулкие раскаты грома. — Пропади она пропадом, эта лебедиха со своими советами! Мы опоздали!
   Тахгил обратила к девочке залитое дождем лицо.
   — Нет. Если не переберемся сейчас, пройдет много дней, прежде чем уровень воды снова понизится. А оставаться на одном месте надолго слишком опасно — опасности и спереди, и сзади. Я не рискну больше терять время.
   Она вытащила из заплечного мешка веревку и решительно обмотала один конец вокруг своей талии. Потом, на некотором расстоянии от себя, — Кейтри. Другой конец веревки она бросила Вивиане.
   — Переправляться сейчас — просто безумие! — завизжала та. — Я никуда не пойду!
   — Оставаться в одиночку в Лаллиллире — еще большее безумие! — рявкнула на нее Тахгил, подтягивая и закрепляя лямки мешка. — Каждый миг, что мы теряем на споры, вода поднимается все выше. Идем!
   И она шагнула в каменный берег потока. Первый камень располагался примерно в пяти футах — пяти футах кипящей черной воды. Отойдя на пару ярдов, Тахгил взяла разбег и перелетела через нее, приземлившись на голый каменный выступ. Оттуда — на второй камень.
   — Кейтри?
   Девочка уже прыгала через первый пролет. Перебравшись на следующий камень, Тахгил снова оглянулась и увидела, что и Вивиана, пусть с неохотой, последовала примеру подруг. А дождь тем временем все хлестал, стоял сплошной стеной, сек лица, застил глаза, прижимал к телу одежду, хлестал по голове и плечам. А хуже всего — пополнял и пополнял запасы воды в реке. И река поднималась. С каждым новым прыжком ноги девушек уходили все глубже в воду. Сила течения едва не сбивала с ног.
   Вернуться? Но Тахгил достигла уже середины Черного богатыря. Теперь было все равно, в какую сторону двигаться, тем более что оба берега скрывались за сплошной пеленой серого ливня. Главное — успеть, устоять, уцелеть, выбраться на твердую почву прежде, чем река совсем выйдет из берегов.
   Внезапно веревка дернулась, натянулась, чуть не сбивая девушку с ног. Тахгил обернулась. Кейтри — еще миг назад еле различимая, расплывчатая фигура в струях дождя — исчезла. Поток смыл ее, скинул с камня.
   Откинувшись назад, изо всех сил упершись ногами в скользкий камень, Тахгил тянула, тянула изо всех сил. Вивиана, еле видимая в водяном сумраке, тоже тащила за веревку. И вот из-под пены разливающегося Черного богатыря показалось детское личико.
   Подхватив Кейтри под мышки, Тахгил с трудом втащила девочку на камень. Кейтри кашляла, силясь отдышаться. На счастье, она не очень наглоталась воды и не потеряла сознания.
   Тахгил прижалась губами к уху младшей подруги.
   — Я не смогу нести тебя. Не перепрыгну на следующий камень. Ты должна прыгнуть сама.
   — Перережьте веревку, — простонала девочка. — Перережьте. Я не смогу.
   — Сможешь!
   И, не вступая в дальнейшие разговоры, Тахгил перескочила на следующий камень. Миг чудовищной неуверенности — и подрагивание веревки сообщило ей, что Кейтри набралась мужества и последовала ее примеру.
   Удивительно — но чудовищной переправе все же пришел конец. Когда даже стойкая духом Тахгил начала сомневаться, останутся ли они в живых этой ночью, не суждена ли им скорая и мучительная гибель в волнах, она вдруг, перелетев очередной пролет черной воды, обнаружила, что оказалась на суше. Сушей, правда, эту мокрую землю назвать было трудно, однако это был берег.
   Повалившись на склоне холма, там, куда не должна была поднять вода, подруги долго лежали без сил, даже не распутав связывающую их веревку. А дождь все лил и лил, смывая с них все напряжение безумной ночи.
   Он не утих и утром, не утих днем. Поднявшись, полуживые от усталости девушки побрели искать хоть какое укрытие, чтобы переждать день и отдохнуть.
   Лило весь день. Скорчившись под толстым поваленным стволом, путницы подкрепили силы размокшим в рюкзаках черным хлебом и парой глотков «драконьей крови». А когда к вечеру дождь наконец кончился, Кейтри посчастливилось отыскать подгнившее бревно, в глубине которого можно было наскрести относительно сухой трухи. Тахгил повезло меньше: как ни задирала она голову, как ни всматривалась в кроны деревьев, не завиднеются ли там темные шары хлеба Светлых, — все понапрасну. То ли усталые глаза подводили свою измученную хозяйку, то ли здесь этого деликатеса просто не росло. Путницы выскребли сердцевину ствола и подожгли. Одежда потихоньку начала сохнуть.
 
   Ночью Тахгил молча сидела у огня. В глазах ее отражались языки пламени. Вдруг кольцо резко сдавило палец. Девушка отвернулась от огня, чтобы глаза скорее привыкли к темноте, и предостерегающе прошептала своим спутницам:
   — Какая-то нежить рядом.
   Сверкнула золотом узорная парча. На краю обруча тьмы стоял высокий и стройный болотный цветок — должно быть, лилия. Глаза Тахгил расширились от изумления.
   Неужели это женщина из народа талитов?
   Дама в зеленом наряде шагнула вперед. Волосы ее золотились желтизной нарциссов и лютиков. Складки шелка спадали с плеч на тонкую талию, опоясанную венком кувшинок. В волосах висели, а скорее сказать — росли, маленькие зеленовато-белые цветы. Прекрасное лицо явно принадлежало не смертной деве. Искорки отраженного пламени костра плясали в ее волосах, скользили по ручейкам воды, что струились с кудрей вниз по зеленому платью с широкими рукавами и разливались лужицей у босых ножек незнакомки, похожих на две маленькие рыбки.
   Груагахи никогда не высыхают — как и фуаты, и волосы морских русалок.
   Лепестки губ розового ротика приоткрылись.
   — Нельзя ли мне обсушиться у вашего огня?
   Глубокий, звучный голос, с легкой хрипотцой. Тахгил вспомнилось предупреждение лебединой девушки: «Позовите их, приютите».
   — Добро пожаловать, — учтиво отозвалась она, скрывая неприязнь и страх.
   Вивиана с Кейтри опасливо отпрянули подальше от колдовской гостьи. Та исподлобья поглядывала на них из-под тяжелых, нависших век, тянула к огню руки с длинными тонкими пальцами. С узких запястий капала на землю вода.
   — Звезды, помилосердствуйте, — прошептала Кейтри.
   Глаза у девочки сделались совсем круглыми. Она вцепилась в свои лохмотья, как утопающий цепляется за спасительное бревно.
   Вивиана взялась за торчащий из-за пояса кинжал. Перехватив ее взгляд, Тахгил выразительно покачала головой.
   Груагахи продолжали приходить всю ночь. Все они просили о том же, что и первая, и получали такой же ответ. Вторым оказался дух мужского пола, волосатый и абсолютно голый. Третьим — красивый и тонкий юноша, одетый в наряд оттенка молодого лука и алых маков.
   — Нам бы давно пора идти, — украдкой прошептала Вивиана Тахгил. — Вы же сами твердили, нельзя мешкать.
   — Предлагаешь нам показать гостям спину и уйти своей дорогой? — тихо спросила Тахгил. — Обидеть их тем, что отведем от них глаза? Ну уж нет! Пока они сидят здесь, нам тоже придется остаться. Лучше пользуйтесь неожиданной передышкой. Поспите.
   Кейтри, напрочь игнорируя неожиданно представшее ее взору зрелище обнаженного мужского достоинства речной нежити, уже дремала, свернувшись как котенок. Когда же Тахгил перевела взгляд на девушку груагах, то увидела древнюю каргу, тощую и изнуренную, тянувшую иссохшие пальцы к огню. С костлявых рук стекала вода. Передернувшись, Вивиана начала было приподниматься.
   — Не надо! — взмолилась Тахгил, хватая Вивиану за локоть.
   Удержать фрейлину оказалось неожиданно просто: то ли ей не так уж хотелось уйти, то ли она просто не могла сопротивляться руке, на которой было надето волшебное кольцо.
   — С тех пор как ты притронулась к гоблинским плодам, ты сильно изменилась, — заметила Тахгил.
   — Это вы изменились, а не я, — фыркнула Вивиана, однако и не думала вырываться.
   Тахгил поглядела на старуху. Та снова обернулась прекрасной девушкой с длинными золотыми волосами, сверкавшими, точно солнце на глади вод. На плече у нее сидела нефритовая лягушка.
   — Коровье молоко слаще меда, — внезапно заявил волосатый голый груагах.
   Кожа у него была скользкой и склизкой, а борода и волосы слиплись, как будто он только что вылез из пруда. Грудь и спина поросли густой шерстью. Такие же клоки торчали на чреслах и в подмышках существа, да и на остальных частях тела виднелись густые волосы.
   — Будь у нас молоко, мы охотно поделились бы с вами, — отозвалась Тахгил. — Увы, у нас его нет.
   Глаза груагаха, глубоко посаженные под нависающими кустистыми бровями, сузились в щелочки. Они походили на осколки изумруда, на глаза утопленника. Он снова уткнулся взором в костер, протягивая здоровенные грубые ручищи к языкам пламени. Вода шкворчала и шипела, падая на раскаленные уголья.
   На счастье, груагахи сидели чуть ниже по склону, чем их смертные соседи, не то девушкам оказаться бы в глубокой луже, усеянной зеленовато-белыми цветочками.
   — Шиллава, шиллава, сонрилон делахиррина.
   Голос юноши в одеянии цвета зеленой травы и алых вишен звучал журчанием воды по камням, шелестом тростника.
   — Погрузить, — загадочно отозвалась златовласая дева. Вот и все, что сказали груагахи, понапрасну сушась у огня.
   Тахгил радовалась, что они немногословны. Тепло огня ворожило, навевало сон. Борясь с собой, Тахгил заметила, что красавица вновь превратилась в старуху, причем пребезобразную.
   Ты бы уж решилась на что-то одно, милая…
 
* * *
 
   На рассвете водная нежить, как и следовало ожидать, исчезла.
   Оставленный ими ручеек с маленькими зеленовато-белыми цветами привел путниц к излучине реки. Девушки остановились на берегу под ивами, глядя на искрящуюся глядь воды. На отмели покачивались на тонких зеленых стеблях темные острые листья стрелолиста. Побеги венчались цветами — три лепестка, ярко-красное пятнышко в центре и короткие завитушки на длинных ножках.
   — Клубни стрелолиста мучнистые и очень сочные. Их можно есть, — промолвила Тахгил.
   — А вдруг груагахи затаились там внизу и устроили засаду на нас? — засомневалась Кейтри, глядя на черную воду.
   — Вряд ли. Думаю, они вывели нас сюда в благодарность за гостеприимство, хотя оно и не пошло им на пользу.
   Тахгил стянула все еще сырую одежду и скользнула вниз, в зеленое стекло заливчика. Вода оказалась неожиданно холодной — девушка вздрогнула, точно ее по лицу ударили. Пальцы утопали в жидкой грязи. Нащупав ногами твердые клубни, Тахгил набрала в грудь побольше воздуха, нырнула и, вытащив добычу, по пояс в воде побрела обратно между плоских кругляшей кувшинок. Волосы веером мокрых листьев липли к исхудавшему телу. Вернувшись к берегу, она протянула улов подругам и те благоговейно приняли клубни из ее рук.
   — Глаза сыграли со мной странную шутку, — осторожно произнесла Кейтри. — Вы так похожи на…
   Тахгил плеснула водой ей в лицо.
   — Никакая я не водная нежить, заруби себе на носу! По чести говоря, я изрядно устала от вечной сырости и не отказалась бы хорошенько просушиться. Не удивлюсь, если у меня уже скоро из ушей начнут расти водоросли.
   Она снова нырнула.
   К тому времени как ароматные клубни были собраны, приготовлены и съедены, солнце, прячущееся за кучевыми облаками Лаллиллира, достигло зенита. Наевшись, путницы скормили огню последние крохи сухого топлива и улеглись спать до заката.
 
   — По словам уриска, Черный мост пересекает Воронью реку чуть выше ее слияния с нашей подружкой Чернушкой, — сказала Тахгил, утрамбовывая в мешке печеные клубни стрелолиста. — Надо бы нам теперь взять выше по склону, от берега.
   — Да и лебедиха же говорила, мол, в траве по дну долины пропасть мошки, — добавила Кейтри.
   — Ну, мошку-то дождь должен был хоть ненадолго повыбить, — ответила Тахгил. — Хотя, без сомнения, она скоро вернется.
   Путницы направились по холму наверх, держа курс на северо-восток, туда, где, по их представлению, располагался Черный мост.
   Ночью снова шел дождь, уже не ураганный ливень, а монотонная барабанная дробь. Рыбацкие куртки девушек так истрепались в пути, что практически не защищали. Одежда снова отяжелела от влаги. Под ногами хлюпала грязь. Из-за завесы дождя доносились звонкие удары капель — то перезвоном стеклянных колокольчиков, то нервным стуком пальцев по столу. По всем овражкам и лощинам журчали ручьи. Стояло полнейшее безветрие. Порой дождь утихал, и все замолкало, лишь слышалось чмоканье и шлепанье — это пар оседал на листьях капельками воды, а потом эти капельки срывались вниз. Лаллиллир превратился в жемчужный край, деревья тонули в тумане — ближние стволы, темные и сырые, еще выделялись на общем фоне, но все остальное сливалось в перламутровой дымке.
   — А вместо волос у меня вырастут поганки, — сказала Тахгил себе, вытирая воду с глаз и думая, не лучше ли было бы оказаться в пустыне в полдень.
   На двадцать пятый день уайнемиса дождь укатил на восток. Пока подруги по очереди спали и караулили, прояснилось. Ярко-лимонное летнее солнце вновь расцвело на синей глазури небес. Весь Лаллиллир дымился, точно чаша горячего вина в руках озябшего ночного сторожа. Путницы спрятали потрепанные куртки в заплечные мешки.
   — И не надо мазать лицо грязью для маскировки, — заметила Тахгил. — Оно уже и так все в грязи.
   Гребень Пустынного кряжа бежал навстречу путницам, спускаясь к рукаву Вороновой долины. Потом он резко обрывался, и к концу следующей ночи подруги достигли самой дальней его точки.
   Они стояли на краю узкой и крутой балки. Дно ее тонуло в тенях. Склоны поросли приземистым горным ясенем, что поднимался над стелящимися зарослями папоротника. Окутанный дымкой склон ярус за ярусом спускался к широкой черной ленте реки — Вороньей.
   Дальше справа виднелся высокий изветренный силуэт. Остроконечные арки вырастали над тонкими колоннами черного камня. Черный мост был узок: казалось, его нарисовали и раскрасили остро заточенным карандашом.
   Спустившись в укрытие под ветвями ясеней, три путницы нашли не слишком удобный приют меж толстых корней и провели день в туманной черно-зеленой дымке.
   К вечеру поднялся легкий ветерок.
   Тахгил никогда еще не слышала голоса, похожего на тот протяжный вой, что вспорол мантию вечера. Ни одно живое существо, ни вестница бури, ни бубри-птичка не издает таких звуков — звучных, напевных, леденящих призывов. Начинались они басовитым воплем, а потом внезапно взлетали до пронзительного визга и кончались снова на спуске. Зов этот был настойчив, повелителен и примитивен, как инстинкт, яростен, как голод, неистов, как ветер, одинок и далек, как луна. При первых же нотах Вивиана подскочила, нервно выругавшись на придворном языке, и, задрав голову, уставилась на крону дерева, под которым сидели девушки.
   — Что это за вой? — вскрикнула Кейтри, прослеживая взгляд Вивианы, как будто ждала, что какие-то смертельно опасные твари вот-вот прыгнут им прямо на головы.
   — Сумеешь быстро залезть на дерево? — спросила фрейлина. — Это же вой мортаду!
   И она потянулась к нижней ветке.
   — Погоди! — остановила ее Тахгил. — Что толку самим лезть в ловушку? Пусть мортаду не сумеют залезть за нами, но стоит им только учуять наш запах — и они засядут в осаде, выжидая, пока мы сами не свалимся от усталости, точно взятые измором опоссумы. Мы с подветренной стороны от них, и я уверена, они еще не обнаружили нас. Глядите — ветер шевелит листву ясеней с северо-востока, а именно оттуда и слышался вой.
   — Очень мило, — промолвила Вивиана. — Только вот беда — и мост ровно в ту же сторону.
   — Я бы предпочла пересечь мост и завязнуть на дереве в Циннарине, поедая яблоки, — вставила Кейтри, — чем сосать лапу на ясене здесь.
   — И так, и эдак пойдешь на корм нежити, — пессимистически заключила Вивиана.
   Вой раскатился снова, отражаясь от высоких небес, кружа меж стволами деревьев.
   — Назад идти нельзя, — попыталась урезонить подругу Тахгил. В голосе ее звучала решимость. — Да и сворачивать на запад или восток — смысла никакого, так из Лаллиллира не выбраться. Мы должны уйти из этой страны вечной сырости. А единственный выход ведет через мост на Вороньей реке. Пока ветер будет дуть все так же с северо-востока, опасность не столь велика…