Страница:
— Должно быть, потому с самой первой встречи нас так и тянуло друг к другу, — кивнул Эрсилдоун. — Каким-то необъяснимым образом мы узнали друг в друге товарищей по судьбе. Ни один смертный не может побывать в Королевстве и остаться таким, как был.
— Так вы найдете открытые Ворота? — внезапно спросил Роксбург.
В крови у него все еще бушевало рожденное боем возбуждение.
Ашалинда от чистого сердца поспешила успокоить капитана дайнаннцев:
— Я сделаю все, что в моих силах. Клянусь.
В лагере все разговоры крутились вокруг недавних чудес, не последним средь которых было то, как Король-Император внезапно выхватил меч Светлых и одолел в честном бою Светлого принца. Ангавар велел членам Королевского Аттриода рассказать офицерам и командирам всю правду, чтобы те, в свою очередь, донесли ее до простых солдат. Эдвард уже вошел в возраст, когда мог короноваться и занять законное место на троне — обет, данный Ангаваром Джеймсу, близился к завершению. По Легионам раскатилась весть: «Король Джеймс мертв, многие лета королю Эдварду!»
Однако большинство простых людей не могли толком осознать, что же произошло, и считали, что Король-Император погиб именно в последней битве. Поэтому, несмотря на последовавшие в Каэрмелоре пышные празднества, правда мало-помалу исказилась. И песни, сложенные менестрелями про любимого государя и мудрое и справедливое правление короля Светлых, впоследствии превратились в песни про короля Джеймса, отца Эдварда, и его мудрое и справедливое царствование.
Ангавар сурово наказал разгромленных рыцарей Вороньего кургана, обрекши их на бессрочный сон под холмом. Тут он был непреклонен: государственная измена считалась в Фаэрии одним из самых страшных преступлений.
— Вы и так уже изгнаны, — сказал он им, — изгнанниками и останетесь. Когда мы вернемся в Королевство, среди нас не должно быть предателей.
Но если рыцари Вороньего кургана пребывали в черном отчаянии, рыцари Орлиного ликовали, зная: скоро, очень скоро они снова попадут на любимую родину.
А вот Ашалинда совсем не ликовала. Бедняжка горько плакала, съежившись на шелковых подушках в золотом шатре. Даже Вивиана не могла утешить ее.
Но вот занавески с легким шелестом раздвинулись, и в помещение снова вошел Ангавар. Он вернулся из Королевского шатра, где держал совет со своими главнокомандующими и членами Королевского Аттриода.
— Оставь нас, — тихо приказал он фрейлине. Вивана снова отвесила ему неуклюжий от смущения реверанс и поспешила удалиться.
Ашалинда медленно подняла голову и поглядела на короля Светлых. Медленно — потому что если она делала это быстро, то у нее до сих пор всякий раз перехватывало горло и отнимался язык от восхищения.
— Что так терзает тебя? — спросил он.
— Горе, — призналась она. — Я нашла тебя, любимый, и это величайшее счастье, но я все равно чувствую, что потеряла что-то, чему не могу подобрать названия…
Для девушки, которой не исполнилось и восемнадцати лет, она видела слишком много ужасов в Битве Вечной Ночи, и перенесенное потрясение все еще было слишком сильно. А уж учитывая все предыдущие злоключения бедняжки, неудивительно, что она впала в меланхолию. Помимо прочего, ей снова и снова вспоминалось падение принца Моррагана.
Обретя свободу, Вивиана сняла кольцо в виде листа и вернула его королю. Теперь же Ангавар бережно надел его на палец возлюбленной, осушая ее слезы поцелуями, жаркими, как лучи солнца.
— Да, — признал он, — такая потеря и впрямь уничтожает всякую радость.
Но тут же добавил:
— На время.
От природы Светлые не привыкли грустить, а уж тем более грустить долго.
Ашалинда вернулась в Каэрмелор вместе с Ангаваром и Вивианой на борту Летучего йорабля «Д'Арманкорт». Там ждал их Эдвард. Юный принц, вопреки своей воле, все это время провел в столице. На войну его не пустили: жизнь единственного наследника слишком драгоценна, чтобы рисковать ею в бою.
Когда корабль вырвался из окружающей Мглицу поволоки тумана на яркие, пронизанные солнцем просторы, откуда-то с высоты спикировал Эрантри. В когтях он сжимал полумертвую птичку. Он бросил добычу на палубу — и там птичка мгновенно превратилась в Кейтри. Бледная, окровавленная, девочка без чувств скорчилась на досках. Ангавар тотчас же поднял ее, и она встала пред ним, исцеленная, но ошарашенная и ничего не понимающая. Ашалинда обняла и расцеловала ее.
— Кейтри, тебе больше не придется прислуживать ни мне, ни кому другому! — сказала она. — И ты, и Вивиана получите собственные поместья и собственную свиту придворных. Но пока все это уладится, я приглашаю вас обеих пожить со мной в Каэрмелорском дворце.
Не успел еще Летучий корабль приблизиться к Каэрмелору, как из облаков вынырнул отряд всадников на эотаврах. Впереди всех летел принц Эдвард. Получив от Всадников Бури известие о приближении короля, он торопился приветствовать Ангавара и Ашалинду и поздравить их с победой. Искусно приземлившись на палубе, он соскочил с коня, снял шлем и, встав на одно колено, склонил голову.
— О ваше величество и вы, несравненная госпожа моя, я всецело к вашим услугам.
Ангавар сердечно приветствовал юношу и, подняв его на ноги, прижал к сердцу, однако Ашалинда заметила, что щеки молодого принца бледны и ввалились, а под глазами пролегли синие тени, точно он много недель почти не спал или чем-то серьезно болел.
— Я очень беспокоился из-за вашего отсутствия, — пояснил он, перебегая глазами с Ангавара на Ашалинду. — И теперь крайне рад вашему возвращению.
Лицо у него вдруг раскраснелось, словно от лихорадки, грудь вздымалась и опадала, как у тонущего пловца.
— Вы здоровы, Эдвард? — участливо спросила Ашалинда.
— Совершенно здоров. — Он улыбнулся теплой, но несколько вымученной улыбкой. — Просто очень взволнован.
— Тогда будем же радоваться встрече! — заключил Ангавар.
Вот так та, кого прежде называли Бабочкой, и Леди Печалей, и Воительницей, вновь вернулась в королевский город.
Первый раз она прибыла сюда одна, в карете. Второй — верхом на коне, вместе с Королем-Императором, а на этот раз — ян, тан, тетера — на воздушной ладье, в объятиях возлюбленного, воздать должное которому могли бы только поэты. И теперь вся правда выплыла на свет. Однако история их на том не закончилась.
Пешком и верхами Легионы Эриса покидали Мглицу и возвращались в земли, где светило солнце. Они шли через Намарру, через Нениан Лэндбридж и наконец вступили в Эльдарайн. Оттуда путь их лежал в Каэрмелор. Там, пройдя торжественным маршем по городу, солдаты расходились в родные края.
И во время этого похода они постоянно обнаруживали, что кругом кишмя кишат всяческие незримые существа. То что-то мелькало или перепархивало совсем рядом, но затихало, едва обернешься и пристально посмотришь на это место. То в ночи раздавались какие-то непонятные звуки. То солдаты пробуждались в кошмарах и долго еще вспоминали, что за ужасы им снились. Однако все эти странности были лишь легкой рябью прилива — волны нежити, что, подобно людской армии, двинулась обратно на обжитые места: к родникам и колодцам, ручьям и озерам, рудникам и пещерам, холмам, лесам и горам, полуразрушенным башням и заброшенным людским домам. И совсем как солдаты, из боя домой возвращалось меньше колдовских созданий, чем ушло на Зов.
Впереди светло-голубые небеса позднего тейнемиса темнели от огромных стай птиц. Чем вызывались эти несвоевременные миграции, было совершенно неясно, ибо лето украшало Эрис золотистыми венками лучей оттенка спелой пшеницы. На ходу солдаты пели и разглядывали крученую вязь птичьих стай в небе, усматривая в этих черных колючих узорах какие-то знамения: или знаки победы — или просто приметы того, что весь мир кругом находился в волнении. Казалось, сама земля пробудилась: реки и ручьи текли быстрее и журчали радостнее, ветра дули сильнее и резче, леса трепетали и перешептывались, цветы цвели ярче, а дикие звери, забыв обычную робость, частенько показывались людям — за исключением разве что возвращающихся отрядов, ведь солдаты и глазом не моргнув подстрелили бы их на обед.
Лето, веселая босоногая девчонка с пшеничными волосами, уступило место зрелой рыжеволосой осени, анвармису, месяцу жатвы. Каэрмелор восторженно встречал Легионы. По главным улицам города двигались торжественные процессии, осыпаемые лепестками цветов. Одновременно с празднествами началась подготовка к государственным похоронам короля Джеймса, чьи останки должны были привезти из Орлиного кургана и предать земле в Королевской усыпальнице возле останков его королевы. Также прошло церемониальное прощание с двумя павшими членами Королевского Аттриода, Октарусом Огье из Всадников Бури и Джоном Драмдунахом из Королевской Гвардии.
Вот уже почти год страна готовилась к грядущей коронации Эдварда. Дворцовый Сенешаль трудился день и ночь не покладая рук — ему предстояло обеспечить провизию для пышных пиров. Лорд-канцлер, главный камергер и прочие высокопоставленные придворные тоже не знали ни минутки отдыха. Во дворец стекались подарки для принца Эдварда — ему должно было исполниться шестнадцать аккурат в день коронации. В довершение ко всей этой суете простой люд вовсю готовился к близящемуся празднику Осеннего равноденствия со всеми полагающимися ярмарками, яблочным сидром, вином, гирляндами, тыквенными флягами и символическими рогами изобилия.
К вящему изумлению горожан, дворянства и придворных Каэрмелора, теперь среди них открыто ходили прекрасные рыцари и дамы Орлиного кургана. Они веселились вовсю, рассказывали уйму историй и пели песни Светлого королевства. Поддавшись волне общей радости, Ашалинда забыла былую грусть, порожденную ужасами войны, и перестала изводить себя мыслями о неминуемой утрате, которые почему-то осаждали ее все это время. Ведь после похорон короля Джеймса было так много поводов для веселья. Ашалинду окружали лишь доброта, участие, надежда, справедливость и любовь. Во дворце Каэрмелора и на улицах города беспрестанно звучал звонкий смех.
Сианад вернулся ко двору, демонстративно прихрамывая после ранения в ногу, полученного при каких-то загадочных обстоятельствах (и в мгновение ока исцеленного Ангаваром, да так, что даже шрама не осталось). Он громогласно хохотал, со всего маху хлопал по плечу знакомых и незнакомых и бахвалился подвигами, свершенными в роли капитана Летучего корабля — подвиги эти раз от разу звучали все невероятнее и невероятнее. Вместе с ним приехали и Диармид с Муирной, покрывшие себя в боях славой. Ведуний Этлин и Маэву тоже пригласили ко двору на время торжеств, а также Эочайда, Ройсин Туиллим и подручного ведуньи, Тома Коппинса, который всегда рад был — если кто еще не слышал! — повторить рассказ о том, как они с его хозяйкой прятались в колодце в лесу, а нежить осаждала их, пока наконец на выручку не явились доблестные дайнаннцы.
Летучие гонцы сновали по всему небу, развозя приглашения. Шелкен Дженет появилась во дворце вместе со своим отцом, ковообретенной матерью Эласайд и семью спасенными братьями — диковатыми парнями, черные волосы которых блестели, точно грачиное оперение. На плече девушки сидел маленький черный петушок, а на левой руке не хватало мизинца.
— Отморозился, голубушка вы моя, — беззаботно пояснила она невесте Короля-Императора, — Замочек-то оказался ледяным.
Садик Дженет превратился в местную достопримечательность, слухи о которой раскатились далеко за пределами Долины Роз. Там все так и цвело, так и плодоносило. Из-под земли вдруг сами собой появлялись диковинные растения, дающие изумительные цветы и фрукты. Здоровенные сверкающие жуки и яркие бабочки приманивали разноцветных певчих птиц. А несушки, тоже жадно поедавшие этих жуков и бабочек, росли вдвое больше обычного, лоснились и откладывали по меньше мере по два яйца в день.
— Это пыльца Светлых заставила твой сад расцвести, — шепнула Дженет Ашалинда.
Что же до сыновей Треновина, они так долго находились под властью заклятия, что это до сих пор сказывалось на их характерах и привычках. Они были шумливы, как грачи, задиристы и неукротимы. Горожане не очень-то с ними ладили — и в самом деле, эти неотесанные парни словно бы наполовину принадлежали к колдовскому миру. Детство их, подобно детству прекрасной Розамунды, прошло под влиянием волшебства. Они казались уже не вполне людьми, а отчасти родней Светлых, к которым очень тянулись. А те, со своей стороны, относились к ним ласково, как к дружелюбным диким зверькам.
Некоторых старых друзей все же недоставало. На разрушенной Тамхании вовсю звонили погребальные колокола. Роланд Авенель погиб в морской пучине — тело его так и не было найдено. Однако каким-то образом он умудрился спасти от бури жизни Энни и Молли Чов, двух танийских девушек. Семейство Вейдов, разумеется, уцелело — они были с морем на короткой ноге. Джорджиана Гриффин спаслась в обществе мастера Севрана Шоу — а скоро они поженились.
С радостью и удивлением Ашалинда приветствовала семейство Кайденов — рыбаков, что некогда жили в хижине близ Призрачных Башен, Таврон и Маделинн все так изалу-чились, когда Ашалинда осыпала их подарками. Тэнси и Даврон привели белого уиппета на поводке. Песик запрыгал и попытался лизнуть Ашалинду в лицо. Смеясь, девушка сгребла его в охапку и нежно потрепала за ухо.
— Язычок у тебя не только мокрый, но и любящий! Но заклятие снято — так что теперь, маленький негодник, ты мое прошлое не смоешь!
В Апплтон-Торн отрядили специальный Летучий корабль. Вернулся он набитый пассажирами. Почти все в деревне приняли приглашение — из тех, какие выпадают на долю раз в жизни. Айронмонжер и Уимблсворти прибыли все в тех же своих кирасах и кольчугах, только тщательно отполированных в честь парадного случая. Бовир, Купер, Спайдер, новый водяной управляющий, Фэррье, деревенский трубач, рив, деревенский староста, управляющий, Хранитель Ключей и констебль приехали с семьями. Были среди пассажиров и Бетони и Соррель Эрроусмит — однако без брата. Главой Деревни был избран новый — водяной управляющий по имени Фальконер.
— Гэлан так и не вернулся, — печально сообщила Бетони. — Прискакал лишь его конь с вплетенным в гриву пучком водорослей.
— И все же, — подхватила Соррель голосом того, кто ищет надежду в пустыне отчаяния, — сердце мое предчувствует, что мы с ним когда-нибудь еще встретимся.
Лорд Вольтасус, глава Седьмого Дома, пал в бою. А лорд Нокторус — новый предводитель Всадников Бури — неожиданно отправил наследника Вольтасуса, лорда Усторикса, в полузаброшенный порт на Турнагайнских островах. Столь же неожиданно он объявил, что главой Седьмого Дома отныне станет сестра Усторикса, леди Хелигея. Ее пригласили ко двору, и она прилетела в Каэрмелор на Летучем корабле вместе со своей матерью, леди Артемизией, лордами Сарторисами, Истериумом, Каллидусом и Ариадесем, их новым колдуном Андратом и несколькими слугами из Башни Исс, включая Бранда Бринквода, Кейта Физерстоуна, Дайна Пенниригга, Трена Спатчворта, Карлана Фейбла и Терона Хода.
Над Каэрмелором яблоневым цветом парили и клубились облака. Из пенных паров появлялись острые кили, за ними выныривали многоярусные башни тугих, натянутых ветром парусов. От каждого из Двенадцати Домов прибывали Летучие корабли в сопровождении отрядов всадников на эотаврах. Персефона, сестра Хелигеи, приехала в сопровождении своего мужа Валерикса, лорда Осценсиса из Пятого Дома и леди Лилацеи.
Леди Дайанелла успела уже обручиться с каким-то престарелым графом с Островов Печали. Вот ее-то как раз на праздник не пригласили. О ее дяде, колдуне Сарготе, объявленном вне закона и разыскиваемом, время от времени доходили какие-то разрозненные слухи. Некоторое время назад лесники в восточном Эльдарайне вроде бы видели какого-то бродягу, босоногого, оборванного и исхудалого. Он хриплым голосом выкрикивал бессвязные угрозы и проклятия, утверждая, что, мол, могущественный колдун и расправится с любым, кто посмеет к нему подойти. Но никаких колдовских штучек, какие носят с собой волшебники, у него не было. Лесничие посмеялись и не стали трогать убогого безумца.
Высокая квадратная башня выходила прямо на Осенний сад каэрмелорского дворца. Пятипалые виноградные листья пурпурным узором расцвечивали каменную ограду парка. Под кронами ниссы, в длинных красных листьях которой прятались синие плоды, тянулись ряды подстриженных живьш изгородей, усыпанных алыми ягодами — пышная выставка даров осени: овальные листья лиловатого барбариса переливались многоцветьем от бронзы до жгучего пламени, гранатовые ягодки кизила светились в глянцевитой зелени, а кроваво-алые гроздья остролиста свешивались из завесы темной, густой листвы.
Меж корней зимней вишни рассыпанными топазовыми и сердоликовыми бусами валялись яркие твердые шарики ягод. Чуть поодаль качала ветвями вишня другого сорта, ее ягоды под матовой кожицей пылали темно-красным огнем — так вспыхивает луч солнца, преломляясь в бокале рубинового стекла. На ветвях гинкго, раскидывающего веера листьев навстречу ясному утреннему небу, сидал нахохленный Эрантри. Вишневые деревья сменили зеленый летний убор на янтарные одеяния осени. Повсюду пышно цвели— камелии, махровые розовато-кремовые лепестки напоминали насборенные юбки танцовщиц. На ветвях граната зрели кожистые плоды размером с женский кулак. Выползшая погреться в последнем тепле змейка обвила пьедестал конной статуи короля Вильяма Мудрого да так и замерла в неподвижности среди шуршания облетающей листвы. Сад был пропитан сладким благоуханием белоснежных, точно накрахмаленных гардений. Пели птицы.
В один из дней, предшествовавших коронации Эдварда, по этим садам брели, негромко беседуя меж собой, мужчина и женщина в богатых придворных одеяниях. На ходу они раздвигали свисающие почти до самой земли побеги золотистой ивы. Живая завеса легонько качалась и шелестела. В воздухе густым снегопадом кружили выцветшие бледно-желтые листья.
Поверх темно-зеленой туники Ангавар надел длинный темно-красный сюрко из бархата. Узор для этого сюрко придумывал он сам: орел, увенчанный звездной короной и венком из цветущего терновника. Плечи Верховного короля Светлых покрывал великолепный плащ, застегивающийся на груди усыпанными самоцветами ромбовидными пряжками с золотыми шнурами. На тяжелых складках плаща вился узор вышитых листьев терновника. Темно-зеленые брюки были заправлены в охотничьи сапоги до середины бедра. Чело Ангавара украшал тонкий золотой обруч.
Спутница его была одета в длинное светло-желтое платье из шелестящего шелка, расшитого золотыми пятилистниками. Рукава с множеством мелких пуговичек спадали ниже запястий. Шею девушки обвивало тяжелое ожерелье из квадратных пластин красного золота, украшенных рубинами и изумрудами. Густые тяжелые волосы, сиявшие, точно цветы ракитника, свободно рассыпались по плечам. На голове лежал венок из осенних листьев и ягод, вырезанных из сердолика и берила и скрепленных тонкой золотой проволочкой. В локонах девушки искрились вплетенные нитки маленьких изумру-диков, На одно плечо была накинута пелерина с опушкой из меха горностая. Талию обхватывал пояс, сделанный в пару ожерелью.
— С чего же это все началось? — задумчиво проговорила Ашалинда. — Ты охотился, а Вильям из Эриса попытался украсть твою добычу. Однако ты проявил великодушие — и так зародились узы дружбы меж Эрисом и Фаэрией. Сдается мне, ныне ты уже не так наслаждаешься погоней.
— Олени Светлых более не скачут в лесах Эриса, — отозвался Ангавар. — Светлые предпочитают охотиться лишь на волшебную дичь, которая не гибнет по-настоящему, но оживает вновь. У таких зверей в запасе уйма уловок, как бы обмануть охотника. Чтобы загнать их, требуется большое умение. Они не боятся ни боли, ни смерти, ибо ни то ни другое им не ведомо. Они наслаждаются охотой совсем как дети — игрой в прятки.
Протянув руку, он коснулся свисающего побега с вянущими желтыми листьями.
— За годы, проведенные среди людей, я приучился ценить хрупкие жизни смертных созданий как никогда прежде. Но сострадание легло мне на плечи тяжкой ношей.
Ашалинда понимала. Ее возлюбленный относился к чужой жизни с почтением, что было Светлым совершенно несвойственно — это противоречило их природе. Он утратил частицу легкомыслия, характерного для всех бессмертных. Бессмертные просто не могли относиться ко всему слишком серьезно — это самым губительным образом сказалось бы и на душах их, и на сердцах. Кто лучше них знал, что вечность — это очень, очень долго?
Солнечный свет пробивался сквозь ивовую листву, испещряя кожу девушки золотистыми пятнышками, А тот, кто шел рядом с ней плавной тигриной походкой, казалось, был самой свежестью листьев, самой сущностью солнечного света. Волосы его блестели, точно на них дрожали капли росы. Ашалин-де невольно вспомнился обрывок старой, неловко переведенной талитской песни:
— Я могу подарить тебе весь мир, — промолвил Ангавар, останавливаясь меж янтарно-желтых, клонящихся земле побегов. — Найдется ли на свете что-либо, желанное тебе, чего еще нет у тебя?
— Да! — пылко вскричала Ашалинда. — Давай вместе исправим все зло, все несправедливости! Сделаем, чтобы всем было хорошо! Чтобы все рабы получили свободу, кров и хлеб, а работорговцев бы преследовали со всей строгостью. Чтобы битье слуг было запрещено по закону, а во всех крупных поместьях, особенно у Всадников Бури, работали домовые. Чтобы сокровища, найденные у Лестницы Водопадов, были распределены среди достойных бедняков Жильварис Тарва и других городов! — Девушка горячилась все сильней, слова лились неудержимым потоком, обгоняя друг друга. — Давай подарим Апплтон-Торну новую мельницу для утесника, хороший плуг, дюжину серпов из наилучшей эльдарайнской стали и двадцать крепких коней, чтобы ходили под плугом. Ой, мне столько всего в голову приходит! Сейчас, сейчас! Ой, и еще — пересмотреть придворный обеденный этикет!
Уголки губ Ангавара дрогнули от сдерживаемого веселья.
— Как ты пожелаешь, — сказал он, — так и будет. Но не забывай: новые законы в Эрисе отныне должен издавать Эдвард, а не я.
— Я уверена — он согласится на что угодно, если предложение будет исходить от тебя. Он горячо любит тебя и высоко ценит твою мудрость.
— А ты, кажется, нет. Ты готова перевернуть вверх дном все, чего я достиг за время своего вынужденного правления.
— Ничего подобного! Фи — ты снова дразнишь меня! Ничуть не сомневаюсь, знай ты только, как плохо обращаются со слугами, ты бы сам принял меры! В детстве, в Авлантии, я ни разу не слышала, чтобы к слугам относились так, как относились потом ко мне самой в Башне Исс. По-моему, в те дни, когда твой народ часто посещал Эрис, пусть и редко попадаясь на глаза смертным, такой жестокости не было и в помине. Светлые ведь терпеть не могут несправедливости и наказали бы жестоких хозяев.
— Откуда ты так хорошо знаешь обычаи Светлых?
— В Хис Меллине нас учили многому, что было тогда известно о Дивном народе. Моей наставницей была Меганви, ведунья. Она очень неплохо разбиралась в кодексе чести, которому следуют… — Тут Ашалинда запнулась. Сызмальства и всю ее жизнь, когда речь заходила о повелителе Фаэрии, он представлялся воображению девушки фигурой легендарной и далекой, дивной сказкой, существующей от сотворения мира, — чем-то таким, о чем можно лишь грезить, не надеясь увидеть даже краешком глаза, чем-то недостижимым, как сами звезды. И теперь просто в голове не укладывалось, что он стоит рядом с ней, разговаривает с ней, улыбается — что он и есть Торн. — Которому следуют твои подданные, — застенчиво докончила фразу она, на миг снова не в силах поднять глаза на возлюбленного. — Я знаю, как четко и ясно исполняются твои законы.
— Мы терпеть не можем неряшества, — честно заметил Ангзвар. — Грязнуль надо наказывать.
— Возможно. Но не поркой же, — возразила Ашалинда. — Вот в чем мы с тобой не сходимся. — Она снова немного поколебалась, а затем продолжила, хотя и сама не слишком понимала, что именно хочет сказать: — Мы вообще различаемся очень во многом. Чем больше я тебя узнаю, тем страннее мне все произошедшее. — С губ ее слетел легкий вздох. — Но эта странность так будоражит мне кровь…
— Границы созданы для того, чтобы их пересекать, — ответил Ангавар и, нагнувшись к возлюбленной, достал флакончик из эмалированного стекла, зеленый, как пламя над раскаленной медной проволокой.
— Так вы найдете открытые Ворота? — внезапно спросил Роксбург.
В крови у него все еще бушевало рожденное боем возбуждение.
Ашалинда от чистого сердца поспешила успокоить капитана дайнаннцев:
— Я сделаю все, что в моих силах. Клянусь.
В лагере все разговоры крутились вокруг недавних чудес, не последним средь которых было то, как Король-Император внезапно выхватил меч Светлых и одолел в честном бою Светлого принца. Ангавар велел членам Королевского Аттриода рассказать офицерам и командирам всю правду, чтобы те, в свою очередь, донесли ее до простых солдат. Эдвард уже вошел в возраст, когда мог короноваться и занять законное место на троне — обет, данный Ангаваром Джеймсу, близился к завершению. По Легионам раскатилась весть: «Король Джеймс мертв, многие лета королю Эдварду!»
Однако большинство простых людей не могли толком осознать, что же произошло, и считали, что Король-Император погиб именно в последней битве. Поэтому, несмотря на последовавшие в Каэрмелоре пышные празднества, правда мало-помалу исказилась. И песни, сложенные менестрелями про любимого государя и мудрое и справедливое правление короля Светлых, впоследствии превратились в песни про короля Джеймса, отца Эдварда, и его мудрое и справедливое царствование.
Ангавар сурово наказал разгромленных рыцарей Вороньего кургана, обрекши их на бессрочный сон под холмом. Тут он был непреклонен: государственная измена считалась в Фаэрии одним из самых страшных преступлений.
— Вы и так уже изгнаны, — сказал он им, — изгнанниками и останетесь. Когда мы вернемся в Королевство, среди нас не должно быть предателей.
Но если рыцари Вороньего кургана пребывали в черном отчаянии, рыцари Орлиного ликовали, зная: скоро, очень скоро они снова попадут на любимую родину.
А вот Ашалинда совсем не ликовала. Бедняжка горько плакала, съежившись на шелковых подушках в золотом шатре. Даже Вивиана не могла утешить ее.
Но вот занавески с легким шелестом раздвинулись, и в помещение снова вошел Ангавар. Он вернулся из Королевского шатра, где держал совет со своими главнокомандующими и членами Королевского Аттриода.
— Оставь нас, — тихо приказал он фрейлине. Вивана снова отвесила ему неуклюжий от смущения реверанс и поспешила удалиться.
Ашалинда медленно подняла голову и поглядела на короля Светлых. Медленно — потому что если она делала это быстро, то у нее до сих пор всякий раз перехватывало горло и отнимался язык от восхищения.
— Что так терзает тебя? — спросил он.
— Горе, — призналась она. — Я нашла тебя, любимый, и это величайшее счастье, но я все равно чувствую, что потеряла что-то, чему не могу подобрать названия…
Для девушки, которой не исполнилось и восемнадцати лет, она видела слишком много ужасов в Битве Вечной Ночи, и перенесенное потрясение все еще было слишком сильно. А уж учитывая все предыдущие злоключения бедняжки, неудивительно, что она впала в меланхолию. Помимо прочего, ей снова и снова вспоминалось падение принца Моррагана.
Обретя свободу, Вивиана сняла кольцо в виде листа и вернула его королю. Теперь же Ангавар бережно надел его на палец возлюбленной, осушая ее слезы поцелуями, жаркими, как лучи солнца.
— Да, — признал он, — такая потеря и впрямь уничтожает всякую радость.
Но тут же добавил:
— На время.
От природы Светлые не привыкли грустить, а уж тем более грустить долго.
Ашалинда вернулась в Каэрмелор вместе с Ангаваром и Вивианой на борту Летучего йорабля «Д'Арманкорт». Там ждал их Эдвард. Юный принц, вопреки своей воле, все это время провел в столице. На войну его не пустили: жизнь единственного наследника слишком драгоценна, чтобы рисковать ею в бою.
Когда корабль вырвался из окружающей Мглицу поволоки тумана на яркие, пронизанные солнцем просторы, откуда-то с высоты спикировал Эрантри. В когтях он сжимал полумертвую птичку. Он бросил добычу на палубу — и там птичка мгновенно превратилась в Кейтри. Бледная, окровавленная, девочка без чувств скорчилась на досках. Ангавар тотчас же поднял ее, и она встала пред ним, исцеленная, но ошарашенная и ничего не понимающая. Ашалинда обняла и расцеловала ее.
— Кейтри, тебе больше не придется прислуживать ни мне, ни кому другому! — сказала она. — И ты, и Вивиана получите собственные поместья и собственную свиту придворных. Но пока все это уладится, я приглашаю вас обеих пожить со мной в Каэрмелорском дворце.
Не успел еще Летучий корабль приблизиться к Каэрмелору, как из облаков вынырнул отряд всадников на эотаврах. Впереди всех летел принц Эдвард. Получив от Всадников Бури известие о приближении короля, он торопился приветствовать Ангавара и Ашалинду и поздравить их с победой. Искусно приземлившись на палубе, он соскочил с коня, снял шлем и, встав на одно колено, склонил голову.
— О ваше величество и вы, несравненная госпожа моя, я всецело к вашим услугам.
Ангавар сердечно приветствовал юношу и, подняв его на ноги, прижал к сердцу, однако Ашалинда заметила, что щеки молодого принца бледны и ввалились, а под глазами пролегли синие тени, точно он много недель почти не спал или чем-то серьезно болел.
— Я очень беспокоился из-за вашего отсутствия, — пояснил он, перебегая глазами с Ангавара на Ашалинду. — И теперь крайне рад вашему возвращению.
Лицо у него вдруг раскраснелось, словно от лихорадки, грудь вздымалась и опадала, как у тонущего пловца.
— Вы здоровы, Эдвард? — участливо спросила Ашалинда.
— Совершенно здоров. — Он улыбнулся теплой, но несколько вымученной улыбкой. — Просто очень взволнован.
— Тогда будем же радоваться встрече! — заключил Ангавар.
Вот так та, кого прежде называли Бабочкой, и Леди Печалей, и Воительницей, вновь вернулась в королевский город.
Первый раз она прибыла сюда одна, в карете. Второй — верхом на коне, вместе с Королем-Императором, а на этот раз — ян, тан, тетера — на воздушной ладье, в объятиях возлюбленного, воздать должное которому могли бы только поэты. И теперь вся правда выплыла на свет. Однако история их на том не закончилась.
Пешком и верхами Легионы Эриса покидали Мглицу и возвращались в земли, где светило солнце. Они шли через Намарру, через Нениан Лэндбридж и наконец вступили в Эльдарайн. Оттуда путь их лежал в Каэрмелор. Там, пройдя торжественным маршем по городу, солдаты расходились в родные края.
И во время этого похода они постоянно обнаруживали, что кругом кишмя кишат всяческие незримые существа. То что-то мелькало или перепархивало совсем рядом, но затихало, едва обернешься и пристально посмотришь на это место. То в ночи раздавались какие-то непонятные звуки. То солдаты пробуждались в кошмарах и долго еще вспоминали, что за ужасы им снились. Однако все эти странности были лишь легкой рябью прилива — волны нежити, что, подобно людской армии, двинулась обратно на обжитые места: к родникам и колодцам, ручьям и озерам, рудникам и пещерам, холмам, лесам и горам, полуразрушенным башням и заброшенным людским домам. И совсем как солдаты, из боя домой возвращалось меньше колдовских созданий, чем ушло на Зов.
Впереди светло-голубые небеса позднего тейнемиса темнели от огромных стай птиц. Чем вызывались эти несвоевременные миграции, было совершенно неясно, ибо лето украшало Эрис золотистыми венками лучей оттенка спелой пшеницы. На ходу солдаты пели и разглядывали крученую вязь птичьих стай в небе, усматривая в этих черных колючих узорах какие-то знамения: или знаки победы — или просто приметы того, что весь мир кругом находился в волнении. Казалось, сама земля пробудилась: реки и ручьи текли быстрее и журчали радостнее, ветра дули сильнее и резче, леса трепетали и перешептывались, цветы цвели ярче, а дикие звери, забыв обычную робость, частенько показывались людям — за исключением разве что возвращающихся отрядов, ведь солдаты и глазом не моргнув подстрелили бы их на обед.
Лето, веселая босоногая девчонка с пшеничными волосами, уступило место зрелой рыжеволосой осени, анвармису, месяцу жатвы. Каэрмелор восторженно встречал Легионы. По главным улицам города двигались торжественные процессии, осыпаемые лепестками цветов. Одновременно с празднествами началась подготовка к государственным похоронам короля Джеймса, чьи останки должны были привезти из Орлиного кургана и предать земле в Королевской усыпальнице возле останков его королевы. Также прошло церемониальное прощание с двумя павшими членами Королевского Аттриода, Октарусом Огье из Всадников Бури и Джоном Драмдунахом из Королевской Гвардии.
Вот уже почти год страна готовилась к грядущей коронации Эдварда. Дворцовый Сенешаль трудился день и ночь не покладая рук — ему предстояло обеспечить провизию для пышных пиров. Лорд-канцлер, главный камергер и прочие высокопоставленные придворные тоже не знали ни минутки отдыха. Во дворец стекались подарки для принца Эдварда — ему должно было исполниться шестнадцать аккурат в день коронации. В довершение ко всей этой суете простой люд вовсю готовился к близящемуся празднику Осеннего равноденствия со всеми полагающимися ярмарками, яблочным сидром, вином, гирляндами, тыквенными флягами и символическими рогами изобилия.
К вящему изумлению горожан, дворянства и придворных Каэрмелора, теперь среди них открыто ходили прекрасные рыцари и дамы Орлиного кургана. Они веселились вовсю, рассказывали уйму историй и пели песни Светлого королевства. Поддавшись волне общей радости, Ашалинда забыла былую грусть, порожденную ужасами войны, и перестала изводить себя мыслями о неминуемой утрате, которые почему-то осаждали ее все это время. Ведь после похорон короля Джеймса было так много поводов для веселья. Ашалинду окружали лишь доброта, участие, надежда, справедливость и любовь. Во дворце Каэрмелора и на улицах города беспрестанно звучал звонкий смех.
Сианад вернулся ко двору, демонстративно прихрамывая после ранения в ногу, полученного при каких-то загадочных обстоятельствах (и в мгновение ока исцеленного Ангаваром, да так, что даже шрама не осталось). Он громогласно хохотал, со всего маху хлопал по плечу знакомых и незнакомых и бахвалился подвигами, свершенными в роли капитана Летучего корабля — подвиги эти раз от разу звучали все невероятнее и невероятнее. Вместе с ним приехали и Диармид с Муирной, покрывшие себя в боях славой. Ведуний Этлин и Маэву тоже пригласили ко двору на время торжеств, а также Эочайда, Ройсин Туиллим и подручного ведуньи, Тома Коппинса, который всегда рад был — если кто еще не слышал! — повторить рассказ о том, как они с его хозяйкой прятались в колодце в лесу, а нежить осаждала их, пока наконец на выручку не явились доблестные дайнаннцы.
Летучие гонцы сновали по всему небу, развозя приглашения. Шелкен Дженет появилась во дворце вместе со своим отцом, ковообретенной матерью Эласайд и семью спасенными братьями — диковатыми парнями, черные волосы которых блестели, точно грачиное оперение. На плече девушки сидел маленький черный петушок, а на левой руке не хватало мизинца.
— Отморозился, голубушка вы моя, — беззаботно пояснила она невесте Короля-Императора, — Замочек-то оказался ледяным.
Садик Дженет превратился в местную достопримечательность, слухи о которой раскатились далеко за пределами Долины Роз. Там все так и цвело, так и плодоносило. Из-под земли вдруг сами собой появлялись диковинные растения, дающие изумительные цветы и фрукты. Здоровенные сверкающие жуки и яркие бабочки приманивали разноцветных певчих птиц. А несушки, тоже жадно поедавшие этих жуков и бабочек, росли вдвое больше обычного, лоснились и откладывали по меньше мере по два яйца в день.
— Это пыльца Светлых заставила твой сад расцвести, — шепнула Дженет Ашалинда.
Что же до сыновей Треновина, они так долго находились под властью заклятия, что это до сих пор сказывалось на их характерах и привычках. Они были шумливы, как грачи, задиристы и неукротимы. Горожане не очень-то с ними ладили — и в самом деле, эти неотесанные парни словно бы наполовину принадлежали к колдовскому миру. Детство их, подобно детству прекрасной Розамунды, прошло под влиянием волшебства. Они казались уже не вполне людьми, а отчасти родней Светлых, к которым очень тянулись. А те, со своей стороны, относились к ним ласково, как к дружелюбным диким зверькам.
Некоторых старых друзей все же недоставало. На разрушенной Тамхании вовсю звонили погребальные колокола. Роланд Авенель погиб в морской пучине — тело его так и не было найдено. Однако каким-то образом он умудрился спасти от бури жизни Энни и Молли Чов, двух танийских девушек. Семейство Вейдов, разумеется, уцелело — они были с морем на короткой ноге. Джорджиана Гриффин спаслась в обществе мастера Севрана Шоу — а скоро они поженились.
С радостью и удивлением Ашалинда приветствовала семейство Кайденов — рыбаков, что некогда жили в хижине близ Призрачных Башен, Таврон и Маделинн все так изалу-чились, когда Ашалинда осыпала их подарками. Тэнси и Даврон привели белого уиппета на поводке. Песик запрыгал и попытался лизнуть Ашалинду в лицо. Смеясь, девушка сгребла его в охапку и нежно потрепала за ухо.
— Язычок у тебя не только мокрый, но и любящий! Но заклятие снято — так что теперь, маленький негодник, ты мое прошлое не смоешь!
В Апплтон-Торн отрядили специальный Летучий корабль. Вернулся он набитый пассажирами. Почти все в деревне приняли приглашение — из тех, какие выпадают на долю раз в жизни. Айронмонжер и Уимблсворти прибыли все в тех же своих кирасах и кольчугах, только тщательно отполированных в честь парадного случая. Бовир, Купер, Спайдер, новый водяной управляющий, Фэррье, деревенский трубач, рив, деревенский староста, управляющий, Хранитель Ключей и констебль приехали с семьями. Были среди пассажиров и Бетони и Соррель Эрроусмит — однако без брата. Главой Деревни был избран новый — водяной управляющий по имени Фальконер.
— Гэлан так и не вернулся, — печально сообщила Бетони. — Прискакал лишь его конь с вплетенным в гриву пучком водорослей.
— И все же, — подхватила Соррель голосом того, кто ищет надежду в пустыне отчаяния, — сердце мое предчувствует, что мы с ним когда-нибудь еще встретимся.
Лорд Вольтасус, глава Седьмого Дома, пал в бою. А лорд Нокторус — новый предводитель Всадников Бури — неожиданно отправил наследника Вольтасуса, лорда Усторикса, в полузаброшенный порт на Турнагайнских островах. Столь же неожиданно он объявил, что главой Седьмого Дома отныне станет сестра Усторикса, леди Хелигея. Ее пригласили ко двору, и она прилетела в Каэрмелор на Летучем корабле вместе со своей матерью, леди Артемизией, лордами Сарторисами, Истериумом, Каллидусом и Ариадесем, их новым колдуном Андратом и несколькими слугами из Башни Исс, включая Бранда Бринквода, Кейта Физерстоуна, Дайна Пенниригга, Трена Спатчворта, Карлана Фейбла и Терона Хода.
Над Каэрмелором яблоневым цветом парили и клубились облака. Из пенных паров появлялись острые кили, за ними выныривали многоярусные башни тугих, натянутых ветром парусов. От каждого из Двенадцати Домов прибывали Летучие корабли в сопровождении отрядов всадников на эотаврах. Персефона, сестра Хелигеи, приехала в сопровождении своего мужа Валерикса, лорда Осценсиса из Пятого Дома и леди Лилацеи.
Леди Дайанелла успела уже обручиться с каким-то престарелым графом с Островов Печали. Вот ее-то как раз на праздник не пригласили. О ее дяде, колдуне Сарготе, объявленном вне закона и разыскиваемом, время от времени доходили какие-то разрозненные слухи. Некоторое время назад лесники в восточном Эльдарайне вроде бы видели какого-то бродягу, босоногого, оборванного и исхудалого. Он хриплым голосом выкрикивал бессвязные угрозы и проклятия, утверждая, что, мол, могущественный колдун и расправится с любым, кто посмеет к нему подойти. Но никаких колдовских штучек, какие носят с собой волшебники, у него не было. Лесничие посмеялись и не стали трогать убогого безумца.
Высокая квадратная башня выходила прямо на Осенний сад каэрмелорского дворца. Пятипалые виноградные листья пурпурным узором расцвечивали каменную ограду парка. Под кронами ниссы, в длинных красных листьях которой прятались синие плоды, тянулись ряды подстриженных живьш изгородей, усыпанных алыми ягодами — пышная выставка даров осени: овальные листья лиловатого барбариса переливались многоцветьем от бронзы до жгучего пламени, гранатовые ягодки кизила светились в глянцевитой зелени, а кроваво-алые гроздья остролиста свешивались из завесы темной, густой листвы.
Меж корней зимней вишни рассыпанными топазовыми и сердоликовыми бусами валялись яркие твердые шарики ягод. Чуть поодаль качала ветвями вишня другого сорта, ее ягоды под матовой кожицей пылали темно-красным огнем — так вспыхивает луч солнца, преломляясь в бокале рубинового стекла. На ветвях гинкго, раскидывающего веера листьев навстречу ясному утреннему небу, сидал нахохленный Эрантри. Вишневые деревья сменили зеленый летний убор на янтарные одеяния осени. Повсюду пышно цвели— камелии, махровые розовато-кремовые лепестки напоминали насборенные юбки танцовщиц. На ветвях граната зрели кожистые плоды размером с женский кулак. Выползшая погреться в последнем тепле змейка обвила пьедестал конной статуи короля Вильяма Мудрого да так и замерла в неподвижности среди шуршания облетающей листвы. Сад был пропитан сладким благоуханием белоснежных, точно накрахмаленных гардений. Пели птицы.
В один из дней, предшествовавших коронации Эдварда, по этим садам брели, негромко беседуя меж собой, мужчина и женщина в богатых придворных одеяниях. На ходу они раздвигали свисающие почти до самой земли побеги золотистой ивы. Живая завеса легонько качалась и шелестела. В воздухе густым снегопадом кружили выцветшие бледно-желтые листья.
Поверх темно-зеленой туники Ангавар надел длинный темно-красный сюрко из бархата. Узор для этого сюрко придумывал он сам: орел, увенчанный звездной короной и венком из цветущего терновника. Плечи Верховного короля Светлых покрывал великолепный плащ, застегивающийся на груди усыпанными самоцветами ромбовидными пряжками с золотыми шнурами. На тяжелых складках плаща вился узор вышитых листьев терновника. Темно-зеленые брюки были заправлены в охотничьи сапоги до середины бедра. Чело Ангавара украшал тонкий золотой обруч.
Спутница его была одета в длинное светло-желтое платье из шелестящего шелка, расшитого золотыми пятилистниками. Рукава с множеством мелких пуговичек спадали ниже запястий. Шею девушки обвивало тяжелое ожерелье из квадратных пластин красного золота, украшенных рубинами и изумрудами. Густые тяжелые волосы, сиявшие, точно цветы ракитника, свободно рассыпались по плечам. На голове лежал венок из осенних листьев и ягод, вырезанных из сердолика и берила и скрепленных тонкой золотой проволочкой. В локонах девушки искрились вплетенные нитки маленьких изумру-диков, На одно плечо была накинута пелерина с опушкой из меха горностая. Талию обхватывал пояс, сделанный в пару ожерелью.
— С чего же это все началось? — задумчиво проговорила Ашалинда. — Ты охотился, а Вильям из Эриса попытался украсть твою добычу. Однако ты проявил великодушие — и так зародились узы дружбы меж Эрисом и Фаэрией. Сдается мне, ныне ты уже не так наслаждаешься погоней.
— Олени Светлых более не скачут в лесах Эриса, — отозвался Ангавар. — Светлые предпочитают охотиться лишь на волшебную дичь, которая не гибнет по-настоящему, но оживает вновь. У таких зверей в запасе уйма уловок, как бы обмануть охотника. Чтобы загнать их, требуется большое умение. Они не боятся ни боли, ни смерти, ибо ни то ни другое им не ведомо. Они наслаждаются охотой совсем как дети — игрой в прятки.
Протянув руку, он коснулся свисающего побега с вянущими желтыми листьями.
— За годы, проведенные среди людей, я приучился ценить хрупкие жизни смертных созданий как никогда прежде. Но сострадание легло мне на плечи тяжкой ношей.
Ашалинда понимала. Ее возлюбленный относился к чужой жизни с почтением, что было Светлым совершенно несвойственно — это противоречило их природе. Он утратил частицу легкомыслия, характерного для всех бессмертных. Бессмертные просто не могли относиться ко всему слишком серьезно — это самым губительным образом сказалось бы и на душах их, и на сердцах. Кто лучше них знал, что вечность — это очень, очень долго?
Солнечный свет пробивался сквозь ивовую листву, испещряя кожу девушки золотистыми пятнышками, А тот, кто шел рядом с ней плавной тигриной походкой, казалось, был самой свежестью листьев, самой сущностью солнечного света. Волосы его блестели, точно на них дрожали капли росы. Ашалин-де невольно вспомнился обрывок старой, неловко переведенной талитской песни:
В сердце ее внезапно пробудилось жгучее желание снова увидеть Королевство.
И дни и ночи принадлежали ему,
Ветер и снег, луна и звезды,
Лед и снег, иней, огонь и камень.
Его сила двигала бурями и приливами морей,
Землетрясениями, от которых содрогались скалы,
Извержениями вулканов я ураганами.
Капля росы на тоненькой паутинке,
Вспыхнувшая в первом луче зари,
Разноцветное крылышко бабочки,
Набухшая почка, раскрывшийся лист,
Песня дрозда — все это тоже принадлежало ему.
Белая сова на полом дереве,
Рыжая лисица и золотой орел,
Серебристый сазан, выпрыгивающий из воды,
И все это было прекрасно и необыкновенно,
Все — исполнено радости и красоты.
Смех, веселье и песни,
Гнев и ярость — все это тоже принадлежало ему,
Как и восходы солнца,
Как и закаты.
— Я могу подарить тебе весь мир, — промолвил Ангавар, останавливаясь меж янтарно-желтых, клонящихся земле побегов. — Найдется ли на свете что-либо, желанное тебе, чего еще нет у тебя?
— Да! — пылко вскричала Ашалинда. — Давай вместе исправим все зло, все несправедливости! Сделаем, чтобы всем было хорошо! Чтобы все рабы получили свободу, кров и хлеб, а работорговцев бы преследовали со всей строгостью. Чтобы битье слуг было запрещено по закону, а во всех крупных поместьях, особенно у Всадников Бури, работали домовые. Чтобы сокровища, найденные у Лестницы Водопадов, были распределены среди достойных бедняков Жильварис Тарва и других городов! — Девушка горячилась все сильней, слова лились неудержимым потоком, обгоняя друг друга. — Давай подарим Апплтон-Торну новую мельницу для утесника, хороший плуг, дюжину серпов из наилучшей эльдарайнской стали и двадцать крепких коней, чтобы ходили под плугом. Ой, мне столько всего в голову приходит! Сейчас, сейчас! Ой, и еще — пересмотреть придворный обеденный этикет!
Уголки губ Ангавара дрогнули от сдерживаемого веселья.
— Как ты пожелаешь, — сказал он, — так и будет. Но не забывай: новые законы в Эрисе отныне должен издавать Эдвард, а не я.
— Я уверена — он согласится на что угодно, если предложение будет исходить от тебя. Он горячо любит тебя и высоко ценит твою мудрость.
— А ты, кажется, нет. Ты готова перевернуть вверх дном все, чего я достиг за время своего вынужденного правления.
— Ничего подобного! Фи — ты снова дразнишь меня! Ничуть не сомневаюсь, знай ты только, как плохо обращаются со слугами, ты бы сам принял меры! В детстве, в Авлантии, я ни разу не слышала, чтобы к слугам относились так, как относились потом ко мне самой в Башне Исс. По-моему, в те дни, когда твой народ часто посещал Эрис, пусть и редко попадаясь на глаза смертным, такой жестокости не было и в помине. Светлые ведь терпеть не могут несправедливости и наказали бы жестоких хозяев.
— Откуда ты так хорошо знаешь обычаи Светлых?
— В Хис Меллине нас учили многому, что было тогда известно о Дивном народе. Моей наставницей была Меганви, ведунья. Она очень неплохо разбиралась в кодексе чести, которому следуют… — Тут Ашалинда запнулась. Сызмальства и всю ее жизнь, когда речь заходила о повелителе Фаэрии, он представлялся воображению девушки фигурой легендарной и далекой, дивной сказкой, существующей от сотворения мира, — чем-то таким, о чем можно лишь грезить, не надеясь увидеть даже краешком глаза, чем-то недостижимым, как сами звезды. И теперь просто в голове не укладывалось, что он стоит рядом с ней, разговаривает с ней, улыбается — что он и есть Торн. — Которому следуют твои подданные, — застенчиво докончила фразу она, на миг снова не в силах поднять глаза на возлюбленного. — Я знаю, как четко и ясно исполняются твои законы.
— Мы терпеть не можем неряшества, — честно заметил Ангзвар. — Грязнуль надо наказывать.
— Возможно. Но не поркой же, — возразила Ашалинда. — Вот в чем мы с тобой не сходимся. — Она снова немного поколебалась, а затем продолжила, хотя и сама не слишком понимала, что именно хочет сказать: — Мы вообще различаемся очень во многом. Чем больше я тебя узнаю, тем страннее мне все произошедшее. — С губ ее слетел легкий вздох. — Но эта странность так будоражит мне кровь…
— Границы созданы для того, чтобы их пересекать, — ответил Ангавар и, нагнувшись к возлюбленной, достал флакончик из эмалированного стекла, зеленый, как пламя над раскаленной медной проволокой.