Они снова сошлись рядом с Кейтри. Девочка с трудом села, прислонившись спиной к морщинистому сосновому стволу. Глаза ее были черны и пусты, точно погасшие лампы.
   — Так и жду, что в любой миг вновь раздастся вой вышедших на охоту мортаду, — сказала Тахгил, — или загорятся злобные глаза малкинов. Вивиана, у тебя в мешке не осталось веревки? Я оставила всю внизу в подземелье — и что-то не очень хочется за ней туда возвращаться.
   Фрейлина без единого слова вытащила моток пеньковой веревки, что пронесла у себя в заплечном мешке всю дорогу от заброшенной хижины Таврон-Кайден близ Призрачных Башен. Так же молча Вивиана следила и за тем, как Тахгил выбирает сосну и, накинув моток на плечо, карабкается наверх. Шершавую кору дерева испещряли глубокие трещины. Острые края впивались в кожу, рвали в кровь. Однако во всех остальных отношениях сосны оказались для усталых путниц настоящими благодетельницами. Опавшие иглы выстилали землю благоуханным ковром, на котором не росло ни крапивы, ни ядовитых трав, ни цепляющих за ноги кустарников. Широко раскинутые ветви начинались почти от самой земли, образуя удобную лестницу. Сами деревья буквально источали силу, благородство и жизненную энергию. А верхние темно-зеленые ветви раскинулись прямо над оградой заветного сада.
   По расцарапанным щекам Тахгил текли капли крови. Локти тоже изрядно саднило. Подтянувшись на очередной сук, она смогла взглянуть поверх тонких веточек изгороди на Циннарин.
   Воздух почти неуловимо посветлел. Где-то далеко-далеко — а быть может, то было всего лишь игрой воображения — пропел петух. За оградой Тахгил увидела простирающееся далеко на север колышущееся море листвы. Южный ветер ласково касался поверхности этого моря, и в тускнеющем свете звезд кое-где мелькали круглые и твердые плоды на длинных стебельках.
   Тахгил привязала веревку к ветви, у самого ствола.
   — Кейтри, — негромко позвала она, — мы идем в Циннарин. Возьмись за веревку. Мы тебе поможем. Еще одно усилие — а потом сможешь отдохнуть.
   — Не могу, — простонала девочка, однако с реки донесся певучий вой мортаду, и она, с трудом встав на ноги, ухватилась за веревку. Ветви пружинили и качались под новым грузом, размахивая пучками длинных зеленых иголок. Кейтри ползла по длинной верхней ветке, медленно, дюйм за дюймом, а жесткая кора резала ей руки и ноги. Вот внизу показались копья ограды — даже в наряде нежно-зеленой листвы, в уборе только что завязавшихся ягодок они казались заметно жестче сосновой коры. Чем дальше отползала Кейтри от ствола, тем сильней нагибалась ветка даже под тяжестью столь тщедушного тельца. По счастью, девочка уже была по ту сторону изгороди. Еще мгновение — и с криком отчаяния и облегчения одновременно она полетела вниз, в сады Циннарина.
   Спутницы принялись звать ее — и дождались ответа, но не того, которого ожидали. В двух шагах от них раздался вой и рык мортаду. Вивиана белкой взлетела на верхушку дерева. Они с Тахгил втянули веревку, и в тот же миг издали снова донесся петушиный крик. В предрассветном полусвете на поляну выбежала стая смертельных духов, жуткой помеси собаки и волка. Окружив дерево, на котором укрылись девушки, мортаду принялись зубами и когтями терзать нижние ветви. С жутких морд сверкали злобой горящие глаза, черная грива на шеях чудовищ стояла дыбом.
   Не приходилось сомневаться — это не обычные смертные твари. Давным-давно девочка Ашалинда видела волков Эриса. Щенки возились друг с другом, а родители ласково вылизывали их длинными языками, розовыми, как новорожденные мышата. Подобно прямым и красивым, сильным и вольным соснам, волки тоже обладали благородством и жизненной энергией, неведомой гнусным неявным тварям.
   Блекло-серые мортаду казались воплощениями злобы. Они словно сливались со своими тенями, составляли с ними одно неразрывное целое, перетекая из одного состояния в другое. Тахгил с Вивианой завороженно глядели вниз.
   — Давай, Виа, — наконец вышла из оцепенения Тахгил. — Лезь. Кейтри нужна наша помощь.
   Вивиана поползла по ветви. Тахгил бдительно наблюдала за ней. Стая внизу — тоже. Когда ветка стала уже настолько тонкой, что ползти более не получалось, фрейлина аккуратно повисла на руках, несколько мгновений помедлила — и прыгнула вниз. Когда Тахгил последовала ее примеру, стая мортаду, лишившихся добычи, подняла заунывный вой, но небо на востоке уже стремительно светлело. Первый неверный луч уже пронзил горизонт, и вершины деревьев Циннарина подернулись вдруг летучей зелено-золотистой дымкой. Солнце взошло над дикими садами почти так же быстро, как Тахгил нырнула в их зеленую глубину.
   Мортаду разом умолкли и помчались прочь — над долиной словно пронесся порыв черного ветра. По другую сторону древней ограды теплый летний ветер щедро швырял сквозь кроны деревьев пригоршни солнечных бликов, ласкал мягкую траву Циннарина.
   Был день Летнего Солнцестояния.

4
ЦИННАРИН
Запретный плод

   Циннарин, перл долин — светлый летний сад.
   Апельсин, мандарин, сливы, виноград.
   Мнится мне, по весне зелен твой наряд,
   Циннарин, перл долин, знойный летний сад.
Из сборника «Стихи Северного Края»

 
   Тихие ручьи текли по пологим оврагам, разливались теплыми заводями в низинках. А кругом буйствовали сады — много веков не ведая руки садовника, они разрослись во все стороны. Ветер, вода, и птицы на славу потрудились, разнося семена, и вот теперь знаменитые некогда плантации вышли далеко за свои былые границы. Замшелые вековые деревья, успевшие еще застать расцвет Циннарина, теперь таились глубоко в сердцевине густых зарослей, неистового сплетения самых разных фруктовых деревьев, — заросли эти ныне тянулись с юга на север на целых сто семьдесят миль. Деревья росли, плодоносили, старели и падали, разлагаясь на травянистых курганах, чтобы послужить удобрением многим поколениям своих потомков.
   В это благодатное время года из целомудренной завесы листвы выглядывали уже спелые бочка ранних фруктов самых разных цветов и оттенков — от стыдливо-золотистого до ярко-алого, иссиня-черного и темно-янтарного. Первые, чуть вяжущие яблоки, вишни, персики, груши, белые и черные сливы так и просились на зубок. Среди них зеленели абрикосы, апельсины, фиги и шелковицы — их пора еще не пришла.
   А кругом все цвело, плодоносило, благоухало, всего было вдоволь и даже в избытке. Из ярко-изумрудной зелени выглядывали ягоды малины, ежевики и земляники. Полые деревья, над которыми роились дикие пчелы, сочились медом. Колоски и метелки трав покачивались на ветру, в многочисленных озерцах рос водяной кресс, всюду виднелись фиалки, а одуванчики испещряли луга лужицами пролитой ярко-желтой краски.
   — В этих краях хорошо упиваться сладким нектаром, — вздохнула Кейтри. — Объедаться мякотью плодов, чувствуя, как течет сок по подбородку. Есть, пока живот у тебя не раздуется, как парус под ветром.
   — Пфа! Безвкусная подделка! — фыркнула Вивиана. — Где же деревья гоблинов?
   — Там, где лесные гоблины их находят, — рассеянно отозвалась Тахгил, отрезая кусок веревки себе на пояс.
   Кожаный ремень девушки порвался, когда она прыгнула с дерева в Циннарин. Чтобы приберечь металл — вдруг еще понадобится, а заодно чтобы не оставлять следов, она отцепила железную пряжку от нефритового тилгала и закопала разрозненные полоски в глине.
   С тех пор как путницы добрались до Циннарина, прошло три дня — три тихих, дремотных дня, напоенных солнечным светом, исполненных покоя и неги. Днем подруги отсыпались на мягкой зеленой траве, а по ночам шли, на ходу поедая фрукты и ягоды. Опасность словно бы отступила в далекие дали, так что у Тахгил оставалась уйма времени думать о Торне — о, как она желала снова оказаться с ним! Порой ей казалось, будто он вот-вот выйдет из-за деревьев, вынырнет из тени легкой грациозной походкой.
   Вивиана все так же томилась в плену колдовского заклятия — одна Кейтри беззаботно наслаждалась изобилием лесного края.
   Не сходя с места, девочка вытянула руку — на ладонь ей тут же лег персик, весь нежный и пушистый, как будто разрисованный тоненькими полосками разноцветного воска. Через миг сладкий медовый сок наполнил рот Кейтри. Она сидела в укрытии зеленой листвы, а пробивающиеся сквозь кроны лучи предвечернего солнца покрывали ее кожу и волосы пятнышками лимонно-золотистого цвета. Внезапно девочка заметила, что в лесу что-то движется. Не на земле — а в кронах деревьев, на высоте около сорока футов, точно солнечная радуга сгустилась в живых существа.
   Множество хрупких тоненьких созданий сновали меж листьев и ветвей. Двигались они быстро и порывисто, так что на первый взгляд их легко было принять за бабочек или птиц. Но даже поняв, что это не так, Кейтри наблюдала за ними без малейшей опаски: во-первых, они не спускались с деревьев, а во-вторых, выглядели совсем слабыми, неагрессивными и милыми.
   И в самом деле, эти древесные создания поражали сверхъестественной красотой. Ростом и сложением они напоминали людей, но не походили ни на мужчин, ни на женщин — их отличала мягкая бесполость совсем молодых юношей или девушек. Хотя лица их были того же цвета, что у людей, на плечах оттенок кожи менялся на яблочный бледно-зеленый, темнея книзу и переходя в ослепительно нефритовые одеяния, что струились длинными перламутровыми шлейфами, спадая за голые ножки странных существ.
   Создания эти проворно и быстро скользили по деревьям — вперед-назад, вверх-вниз. Солнечный свет поблескивал и отражался от них, как от чешуи стайки маленьких рыбок в море. Прозрачные шлейфы развевались вокруг плавными складками, волнами бледно-розового, шафранного, серебристого и изумрудно-зеленого оттенков. Однако на самом деле то были не одеяния в обычном смысле этого слова, а струящиеся с плеч вуали света или еще какой-то разновидности энергии. Кейтри любовалась их красотой, пока диковинные существа не исчезли в листве.
   Странствуя по Циннарину, путницы время от времени щельком замечали этих и других древесных духов, что мелькали среди стволов и ветвей далеко наверху. Временами они взлетали даже над кронами деревьев, но никогда не спускались на землю, вечно поглощенные своими тайными, неведомыми смертным, заботами и делами.
   — Это воздушные сильфы, — сказала Тахгил. — Меанви рассказывала мне о таких, они — койлдуины, древесные духи, живущие на солнце. Они красивы, но мысли их закрыты для нас. Кое-кто говорит, они и вовсе неразумны, Как растения, среди которых живут.
   Вивиану привычки койлдуинов ничуть не интересовали. — Фрейлина все так же истово жаждала гоблинских фруктов. Беспокойство ее не утихало, ничто не могло удовлетворить девушку, хотя подруги отдавали ей все самое лучшее.
   Ах, если бы я знала, как исцелить этот недуг! — с отчаянием думала Тахгил. — Теперь две из нас поражены Тоской По Несбыточному.
   Она коснулась кольца на пальце, гадая, долго ли еще его сила сумеет спасать ее от мучительной смерти. Однако Тахгил переносила страдания более мужественно и стойко, чем фрейлина. Порой, не в силах сносить разочарования, Вивиана бросалась на деревья и пинала их ногами, а не тo ломала хрупкие ветви и со всей силы молотила по стволам.
   Под вечер третьего дня путницы отдыхали на пружинистом дерне склона под персиковыми и грушевыми деревьями. Уподножия холма сквозь листья сверкали отражения солнца наглади воды. Там, в ложбинке, темным зеленым оком мерцало озерце. После столкновения с плотоядным фуатом подруги опасались стоячих водоемов, но в этом мирном лесном краю тревога их постепенно ослабла. До сих пор они не встречали здесь никаких духов, кроме безвредных древесных сильфов, которые не обращали на смертных вообще никакого внимания. Расслабившись, поддавшись рожденной сытостью приятной истоме, убаюканные теплом и витающими вокруг ароматами, девушки заспались дольше обычного. Каждая смутно надеялась, что посторожит кто-нибудь еще. Допытываться, кто именно, казалось делом утомительным, да и небезопасным — а ну как ответственность возложат именно на тебя? Куда как легче было пустить все на самотек.
   Да и какая опасность могла таиться здесь, в этих невинных садах, огражденных высокой стеной из песчаника и колючей живой изгородью? Правда, лебединая дева предупреждала о ганконере, неявном духе, чьи сладкие слова таят отраву: «Прекрасно пение, очарователен облик — дрянная душа. Кто поверит пению — пусть готовит себе гроб».
   Однако никаких коварных духов тут не было и в помине. Скорее всего ганконер давно уже перебрался на восток, в Намарру.
   Так что путницы безмятежно дремали. Дремали и не замечали колыхания веток, не тревожимых ни малейшим ветерком, и легкой ряби на глади зеленого пруда.
   На Циннарин опустился прекрасный вечер. Дивная красота природы: глубокая синева северного горизонта, воздушная пена белых облаков, стекавших по небосклону, ветви, утопающие во всех оттенках зелени, пышные гобелены листвы — все это способствовало пробуждению медленному и неспешному. Сады были пронизаны светом, что проникал туда словно бы через старинные янтарные стекла или богатые таннином воды горного потока — густым, медовым, дынным светом, цветом темного бутылочного стекла.
   Кольцо-лист задрожало. Тахгил открыла глаза — на веках словно лежало по свинцовой пластине.
   В тенях кто-то двигался. Человек? Быть может. Тахгил резко схватила подруг за плечи и встряхнула их, силясь пробудить от овладевшей ими летаргии.
   — Проснитесь! Это он, ганконер Циннарина. Заткните уши, не смотрите на него. Он может заворожить вас…
   Движения его были легки и грациозны, как у дикого зверя, походка быстра. Увидев его, Кейтри, не успевшая еще стряхнуть пелену сна, от неожиданности громко завизжала и пустилась наутек. Боясь, что девочка заблудится и потеряется, Тахгил бросилась следом. Вивиане ничего не оставалось, кроме как бежать за ними.
   Однако сзади тотчас же донесся топот копыт по траве. Рядом, держась вровень с девушками, скакал серый конь — но без всадника. Вот он резко вильнул в сторону, отсекая беглянкам путь на открытую полянку, на которую серебряными снежинками ложился лунный свет. Девушки вынуждены были остановиться и отпрянули. Конь взвился на дыбы, бешено молотя копытами воздух, изогнул шею и глянул на смертных пронзительным, знающим взглядом. Беглянки в ужасе бросились в обратную сторону. Лунный луч выхватил из тьмы меж листьев пару могучих рогов над черепом — и череп этот двигался. Дорогу девушкам, отрезая возможность бегства, преградил второй призрак. Задыхаясь, они остановились.
   Кейтри с Вивианой цеплялись друг за дружку за спиной у Тахгил, вжимаясь в корявый ствол старой сливы. Кольцо под перчаткой пульсировало, посылая по руке Тахгил сигналы тревоги.
   — Полегче, полегче, девоньки, — певуче выговорил рогатый преследователь. — Бояться нечего. Мы оба явные и не желаем вам ничего худого.
   Это оказался всего-навсего уриск.
   — О нет! — вскричала Тахгил, воздевая руку с кольцом, Дабы отвести наваждение. — Это ганконер, злобный и неявный!
   На поляне более не бил копытами серый конь. На его месте вновь появился мужчина, наделенный звериной грацией. Опустившись на одно колено, он склонил голову. Длинные косматые волосы спадали по могучим плечам и висели прямыми тяжелыми прядями. Из их глянцевитой завесы зелеными лентами торчали длинные стебли водорослей. Одет он был лишь в груботканые штаны, а выше пояса совершенно гол. Длинный нос, длинное лицо — скульптурное, но совсем не красивое. Бледная, точно ночное облако, кожа блестела, как гладь пруда в свете звезд. Мускулистые руки покрывала поросль темно-серых волосков.
   — Готов служить тебе, дева, — произнес он с каким-то странным акцентом.
   — Водяной конь! — вскрикнула Тахгил. — Или это какое-то волшебство?
   — О нет, дева, — ответил лесной человек. — Я всего лишь найгель, такой, каким ты лицезришь меня. Много ночей кряду я шел вослед за тобой с тех пор, как ты даровала мне свободу.
   — Я освободила тебя? Как это?
   Он поднял голову и растянул губы в улыбке. В глазах его не было видно белка — то были глаза коня: огромные темные зрачки, плавающие в жидком солоде.
   — Не узнаешь меня?
   Тахгил мысленно перенеслась на много дней назад, на рынок в Жильварисе Тарве — когда ее звали Имриен и у нее был полный кошелек золота.
   — Целый пони за лошадку! — выкрикнула Ройзин. Все расхохотались. Один лишь мельник спросил:
   — Это не шутка?
   — Нет.
   Имриен принялась рыться в кошельке.
   — Ты что? Совсем спятила? — зашипела Муирна. «Нет. Пожалуйста, покажи ему деньги». Охотников поторговаться больше не нашлось. Толпарасступилась, пялясь в изумлении на диковинную монету. Настоящий золотой, без дураков! Чудо едва ли не почище водяного коня.
   Памятуя о том, сколько в толпе головорезов и карманных воришек, мельник Багор позаботился, чтобы зеваки не успели насладиться зрелищем. Куснул монету, спрятал ее в карман, сунул веревку в руки Ройзин и был таков.
   На этом сделка завершилась, и праздное внимание зрителей переключилось на новую обладательницу найгеля. Толпа забрасывала женщин вопросами и советами.
   Имриен шагнула к напуганному существу и развязала петлю. Все вокруг замерли от ужаса. А потом бросились врассыпную.
   — О да, — выдохнула Тахгил. — Теперь я тебя узнаю.
   — Тогда знаешь и то, что я в долгу пред тобой, — сказал найгель. — Ты оказала мне большую услугу.
   — Вы ничего не должны мне, сэр.
   Тут в разговор вмешался уриск:
   — Не спеши отвергать услуги того, кто пред тобой в долгу, госпожа. От службы колдовских созданий так просто не отказываются.
   — Найгели — самые безобидные водяные кони из всех, О ком я слыхала, ближе всех к явным, однако очень уж любят шутить над людьми злые шутки, — отозвалась она.
   — Истинно так, — согласился уриск, — но и они бывают отважны, решительны и честны.
   Вивиана с Кейтри тряслись в объятиях друг друга под старой сливой. Тахгил глядела на уриска, ничуть не убежденная его словами. В ночном свете его непривычная взгляду фигура вырисовывалась слабо и нечетко.
   Тот ли это уриск, что помог нам раньше? Их так трудно отличить друг от друга.
   — Ты уриск Каррахана?
   — Безусловно. Вы обижаете меня вопросом, мадам.
   — Прости, если оскорбила. В темноте я вижу не так хорошо, как ты. Но это и правда ты?
   — Я.
   — А как ты сюда попал?
   — Дорогой Нежити, а как же иначе? И дорога эта оказалась почти позаброшена — за все время я встретил только Двоих. Первый — сам Глэшен.
   — Глэшен? — Тахгил вроде бы припоминала имя. — Не тот ли это милый водяной конь, который гораздо опаснее любого найгеля? Я с ним встречалась — однажды.
   Она вздрогнула, вспомнив хижину в Долине Роз. Благодарение судьбе, что в ту встречу золото моих волос было спрятано под талтри.
   — Не Глейстина, госпожа, а Глэшена, хобгоблина. И он кое-что рассказал мне — то, что, возможно, и вам будет интересно узнать.
   — Что он сказал? — спросила Тахгил, мгновенно забывая дурные предчувствия касательно найгеля.
   — «Ищу одну девчонку с желтыми перышками», — так неучтиво сказал Глэшен, — невнятно ответил уриск. — «И зачем?» — спросил я. «Отвести ее к лорду Хуону, — сказал Глэшен, — и лорду Итч Уизже». «Выслеживай лучше кого другого», — сказал я и пошел себе дальше. Встречаю этого вот найгеля. Он мне учтиво так — я, мол, ищу девушку с желтыми волосами. А я ему — а зачем? Я-то ведь не стану помогать тем, кто потащит вас к такому, как Хуон и его прихвостни.
   Тут уриск поклонился Вивиане — которая как раз и высветлила волосы. Фрейлина ответила ему пустым, ничего не выражающим взглядом.
   — Ну а этот славный водяной конь, — продолжил уриск, — мне и расскажи о своем долге. А я ему — идем со мной, ежели будет нам чуточку удачи, желтоволоска твоя и ее сестры придут в Талам Мейт, край, что люди зовут Циннарином.
   Он немного помолчал, чему-то хмурясь.
   — Но, вижу я, ты, найгель, искал девушку вовсе не с жёлтыми волосами, а с темными.
   — Как вы узнали меня, сэр? — быстро спросила Тахгил у водяного духа.
   — Да сперва-то и не узнал, — отвечал тот. — Потому как волосы у тебя стали другими. А как подобрался поближе, учуял твой запах, да и манеры, движения у тебя прежние. Там, в городе, я тебя отлично разглядел, уж не сомневайся.
   Тахгил сложила руки на груди и взволнованно зашагала по поляне.
   — Тот дух, Глэшан, сказал тебе, что Чародейные Лорды охотятся за желтоволосой девушкой, — отрывисто проговорила она. — Прошу тебя, уриск, расскажи мне больше. Расскажи все, что знаешь про лорда Моррагана.
   — Да я и знаю-то лишь, что мне найгель говорил. Я-то много лет скитался в далеких краях, не смея соваться в большой мир. Мы, уриски, все одиночки. Встречаемся только раз в девять лет на склонах Лох-Катрин, а я последние пару встреч пропустил. Никаких новостей и не слыхал, разве только, что после того, как черные крылья Трех Воронов Войны развернулись в небесах Эриса и умчались на запад, в тутошних краях никаких колдовских созданий уж не баловало — ни явных, ни неявных, ни домашних, ни диких, ни меняющих облик, ни сохраняющих его, ни равнинных, ни горных, ни водных, ни сухопутных. И что это вы натворили, что они теперь за вами так охотятся?
   Тахгил пожала плечами и отвернулась, пряча лицо от уриска. Не посвящать же в свои тайны нежить, пусть даже из числа явных!
   Лунный свет, заливавший поляну, на мгновение померк, засиял и померк снова. Меж небом и землей пронеслась какая-то тень. Далеко в вышине раздалось уханье. Найгель вытянул шею и фыркнул.
   — Что там такое? — тревожно спросила Тахгил, вглядываясь в небеса.
   На темном куполе сверкали звезды.
   — Просто-напросто птицы, — ответил густоволосый и лохматый конечеловек. — Садись, я расскажу тебе то, о чем ты так хочешь знать. Поведаю, почему все кругом преследуют девушку с желтыми волосами.
   — Хорошо. — Тахгил настороженно кивнула. — Мне и впрямь не терпится услышать твою историю.
   Они опустились на траву. Кейтри с Вивианой сидели чуть поодаль от Тахгил, боясь двух духов. Найгель повел рассказ.
   Он начал с истории Моррагана, наследного принца Фаэрии, изгнанного вместе со своим старшим братом, Верховным королем. На протяжении многих лет после Закрытия Ворот изгнанные Светлые странствовали по ведомым землям и время это получило название «Эра Славы». Однако же, прискучив наконец Эрисом, оба лорда Светлых предпочли на много веков погрузиться в колдовской сон в окружении своих рыцарей и прочих придворных, ушедших в изгнание вместе с ними. Они спали под двумя холмами — двумя холмами, расположенными на много лиг друг от друга, холмами, между которыми раскинулся весь Эрис, ибо после того, как Ворота в страну Светлых закрылись, вражда меж братьями многократно усилилась.
   В 1039 году по летосчислению Эриса Морраган пробудился под Вороньим курганом. Возможно, как рассказывается в преданиях, разбудил его и впрямь какой-то глупый пастух, забредший туда, куда ему забредать и вовсе не полагалось, а может, могучего принца потревожило что-нибудь еще. Кое-кто предполагает, что он просто-напросто решил сам выйти из летаргии, дабы испытать разнообразие бесконечности. Словом, как бы там ни вышло, а Морраган неожиданно явился в мир — а с ним рыцари и дамы, что сопровождали его сперва в изгнание, а после и в сон под Вороньим курганом.
   А Верховный король Ангавар со своей свитой все так же спал под Орлиным курганом.
   Немало изменился Эрис с окончания Эры Славы, того раннего периода, когда Ангавар и его рыцари щедро делились знаниями со смертными, когда возводились могучие города, свершались великие деяния и слагались прекрасные песни. Наследный принц и его Светлая свита обнаружили, что мир стал иным. Большинство городов лежали в забвении, поглощенные густыми чащобами лесов. Люди забыли многое, что было известно им ранее. Пока Светлые спали, по землям прокатилась война. Династия Д'Аманкортов потеряла престол во время Темных Эпох и вновь взошла на него с Джеймсом Объединителем. В небесах теперь царили Всадники Бури. Однако нечистая сила все так же рыскала по земле, пряталась в укромных местечках около очага, под старыми половицами, в колодцах и мельничных запрудах. И неявные твари, как встарь, охотились на людей.
   Презрение Моррагана к смертному роду с годами не стало меньше. Он не желал иметь с людьми ничего общего. Колдовские создания вереницей потянулись к нему, влекомые силами чар, могуществом волшебства, что играло и переливалось вокруг принца безмолвными и невидимыми молниями. Ненавидя изгнание и до смерти соскучившись, он еще как-то сносил общество неявных и поощрял тех, чьи злобные выходки в адрес смертных развлекали его.
   — Как это типично для Светлых! — с горечью перебила Тахгил. — Гибель смертных ничуть не тревожит их — в сердцах у них нет любви. Они безжалостны, несправедливы и высокомерны.
   — Ты не знаешь, о ком говоришь, — возразил уриск, оглядываясь через плечо, точно боялся, не подслушал бы кто.
   — О нет, знаю, еще как знаю. Даже самые слабые и мягкосердечные духи боятся гнева Светлых, — вздохнула Тахгил.
   Найгель предостерегающе покачал головой и продолжил повествование.
   В стародавние времена шесть самых могучих духов, иногда именуемых Злыми Лордами или Князьями Кошмаров, лишились своего вожака, жуткого Ваэльгаста. В те далекие дни они образовывали Аттриод Неявных, во главе которого стоял Ваэльгаст. Однако потеряв вождя, союз их распался и Аттриод Неявных разбрелся кто куда.