Страница:
Из-под прямых бровей на нее испытующе смотрели серые глаза. Ветерок ерошил иссиня-черные волосы принца. Этот Светлый действительно был красив сверх всяких мечтаний смертных девушек, и еще он владел могущественной силой. Тоска по Светлому королевству охватила Ашалинду с новой силой. Он заговорил опять, еще более мягко и ласково:
— Я могу пронести тебя сквозь огонь, сквозь стекло, сквозь воду, как сквозь воздух, без всякого силдрона. Ты еще не знаешь, сколько чудес откроются перед тобой, если согласишься.
Какое-то мгновение девушка колебалась под пронизывающим взглядом принца, но в этот момент пони поднял голову, и она почувствовала теплое дыхание на своем плече. Ашалинда вздохнула и опустила глаза.
— Господин, я должна вернуть детей домой.
Никогда прежде не испытывала она такого соблазна. И, без сомнения, едва не сдалась. Неужели в словах принца заключена истина?
— Торн дал мне клятву верности, — настаивала она. — Он любил меня.
Однако бедняжка уже сама не верила своим словам.
От раскатов смеха Моррагана лебединые девы завернулись в плащи. Юный Валентин выронил из рук дымящуюся трубку, и она рассыпалась ворохом огненных искр. Даже бесстрашный Итч Уизге дрогнул. Кейтри, до смерти перепуганной гневом Моррагана, показалось, будто сумрачный лик Владыки Водяных Коней стал еще бледнее.
— Судя по всему, он просто решил немного поразвлечься с тобой, — сказал Морраган Тахгил-Ашалинде. — В изгнании время становится для бессмертного сущим проклятием. И оттягиваемое наслаждение делается еще слаще от проволочки. Погоня доставляет не меньше удовольствия, чем убийство добычи. Подумай-ка, моя Элиндор, крепко подумай-ка. Какие слова говорил он тебе, что обещал?
И она вспомнила — что было совсем нетрудно, ибо некие моменты запечатлелись у нее в душе столь ясно и четко, что уничтожить их не могли бы никакие заклятия.
Башня Исс, вечер. Освещенный звездами балкон, кто-то, при виде которого у нее перехватывает дыхание, склоняется на балюстраду.
— Я так долго тебя искал, — наконец спокойно проговорил Торн. — Ты вернешься со мной во дворец?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне и никому другому.
— Я тоже этого хочу и буду твоей на всю жизнь.
— Клянусь звездами, своей жизнью, всем, чем захочешь. Я клянусь.
Торн протянул руку, и Рохейн почувствовала, как ее пронзила молния от кончиков пальцев до ступней.
— Теперь мы связаны словом, — сказал он.
Деревья в дубовой роще дрожали. Листья на них ссыхались и сворачивались в трубочки, точно стружки в огне. Кейтри тихонько поскуливала от ужаса.
— Он говорил… — Ашалинда замялась, охваченная смятением. — Увы, — пришлось признать ей, — он никогда не обещал быть моим.
— Удивлена, простушка ты этакая? — усмехнулся Морраган и повернулся к Витбью. — Просвети смертную, моя прелестная уточка.
Виночерпий поднес Моррагану золотую чашу, но тот отказался. Польщенная вниманием принца, пусть даже столь оскорбительным, лебединая дева поклонилась ему и скользнула к Ашалинде.
— Витбью вовсе не враг прекрасному владыке, — заявила она, куда свободнее изъясняясь на языке людей, чем обычно. — Да и смертным девицам тоже.
Кейтри вздрогнула.
— Что? — воскликнула она. — До сих пор ты говорила исключительно аллитерациями и поэтическим стилем. Так, значит, на самом деле ты вполне нормально владеешь всеобщим наречием? Почему же притворялась перед нами? А теперь еще переметнулась на другую сторону! А мы-то считали, ты честная! Ты обманула нас! Что еще ты скрыла от нас, предательница?
Лебединая дева зашипела, точно рассерженная гадюка, и раскинула руки. Черным полукружием взметнулся плащ.
— А зачем Витбью вообще говорить со смертными? — сварливо осведомилась она. — Воровской народец! Неблагодарные! Уродские людские слова недостойны лебединых уст. Хоойссс шошалнай соуена вай махаан! Однако из почтения к дивному владыке лебединая дева скажет кое-что девице, что умеет говорить только на одном языке.
Морраган пронзил Витбью тяжелым взглядом.
Вспомнив о том, что находится в обществе особы королевской крови, она притихла, смирив природную неприязнь, но в птичьих глазах все еще посверкивали опасные огоньки.
— Подумай, — сказала она, — как Благородные могут относиться к твоему низменному народу? Людям, что поедают оболочку пищи, пожирают плоть лебедей и прочих тварей, глотают разбухшие в озере корни растений! Людям, что обедают мертвечиной, а потом еще смеют давать вещам названия! Как может аристократ влюбиться в свинью?
— Торн преломлял со мной хлеб, — возразила Ашалин-да, — Мы много раз ели вместе!
— Чары Дивных легко отведут глаза глупым смертным! — парировала Витбью. — Неужто Вахгил и в самом деле своими собственными глазами видела то, о чем говорит? Ее спутник вкушал лишь торад, а кошал отбрасывал прочь. Или же гпораду была придана видимость обычной еды.
И правда! Теперь мне вспоминается, что я ни разу не видела, как Торн на самом деле подносит пищу ко рту.
— А лебеди роются в грязи, выискивая червяков, — яростно заметила Кейтри. Удар тяжелого плаща сбил ее с ног.
— Не смей вымещать злобу на ребенке! — вскричала Ашалинда. — Витбью, прежде ты была нам другом — скажи, если Светлые и правда считают нас такими грязными и мерзкими, зачем тогда крадут нас?
— Да точно так же, как люди заводят себе четвероногих друзей и вполне неплохо к ним относятся, так и Дивные могут развлечься обществом людей, — небрежно отозвалась лебединая дева.
Присутствующая при этой сцене нежить разразилась хохотом, воем, пронзительными воплями и мяуканьем.
— Нет! Ты ошибаешься! — не сдавалась Ашалинда, однако голос ее звучал еле слышно.
Девушку одолевали гнетущие сомнения.
— Кто, кроме неопытной глупой девушки, мог бы поверить, что высший из высших возьмет себе в жены простую смертную? К каким еще нелепейшим выводам привело Вахгил ее суетное тщеславие?
— Нет!
— Все эти лебединые увертки столь же нарочиты, как прежняя манера говорить! — обвиняюще выкрикнула Кейтри. — Она говорит сплошными вопросами, сплошные «если бы да кабы». На самом деле она ничего толком и не сказала!
— Порою бессмертные все же вступали в брачный союз со смертными, — продолжала Витбью. — Чаще всего по принуждению, когда люди крали у них волшебный плащ или кожу. И все эти браки обречены были на трагедию — разве Вахгил не слыхала?
— Не стану больше ничего слушать! — Тахгил-Ашалинда заткнула пальцами уши. — Уходи! Убирайся прочь, лебединая дева! Прежде я думала, ты добра ко мне, но теперь понимаю, что ты всего-навсего старалась заманить меня в паучьи сети. Ты предательница!
— Вистхай! Вахгил ошибается в Витбью, — вздохнула прекрасная колдовская дева, — ибо лебедь сейчас говорит лишь затем, чтобы помочь злополучной смертной, сорвать с ее закрытых глаз завесу водорослей. Все, что делала лебедь, она делала лишь из добрых чувств. Если Вахгил не испытывает благодарности к Витбью, это воистину грустно.
И она удалилась, грациозно кутаясь в плащ.
— Ну что, теперь ты понимаешь замысел Ангавара? — тихо осведомился принц Морраган, придвигаясь к девушке.
Но Ашалинда, уязвленная в самое сердце, не могла ответить. Эмоции душили ее. Охваченная горем, она закрыла глаза. А когда открыла их, дубовая роща и волшебный народ уже исчезли. Вокруг снова простирался многоколонный чертог. Мраморный пол усеивали сухие листья и золотая пыльца. Из всей толпы гуляющих здесь оставались только она, Кейтри и Тулли. Инкрустированный столик, расколотый в щепы, валялся на полу, зеркало разбилось миллионом мелких осколков.
В тенях еще звенело эхо приказа:
— Ты будешь искать снова, Элиндор.
9
В библиотеке Аннат Готалламора — той самой комнате с окном в форме розы — Тулли, скрестив ноги, сидел на ковре, мягком лугу золотистой скошенной травы и синих васильков. Уриск играл на свирели. В кресле у высокого, точно копье, второго окна, створки которого были распахнуты навстречу ночи, свернулась калачиком Кейтри. Девочка пела:
Она нервно вертела эмалевый браслет на запястье — после всех скитаний он слегка облупился и выглядел довольно-таки жалко, особенно на фоне роскошных и сделанных с безупречным вкусом украшений Светлых, что украшали одежды обеих пленниц.
Девять светильников все так же струили свет с золотых постаментов. Блики его плясали на каменной резьбе и узорах на потолке, мерцали на золоченых переплетах книг, стопкой лежавших на восьмиугольном столе. На подставке письменного стола перед Ашалиндой лежала раскрытая книга. Девушка внимательно рассматривала ее.
— Вот, гляди. Здесь на картинке один человек смеется, а другой плачет. А между ними — одна-единственная красная роза, на которую оба они смотрят. Но почему два человека, видящих одно и то же, реагируют так по-разному? Что это может значить?
Товарищи по несчастью точно так же встали пред этой загадкой в тупик. В общем молчании Ашалинда снова склонилась над книгой.
— Интересно, — спросила Кейтри, ни к кому в особенности не обращаясь, — много ли веры словам лебединой девы или принца? Разумеется, оба они говорят только правду — они же не могут иначе. Но оба так искусны в недомолвках и словесных увертках. Они говорят сплошными загадками, вопросами и намеками. За много веков они в этих играх поднаторели.
— Вот именно, — поддакнул уриск.
Долгое общение со смертными заставило его забыть прежнюю манеру выражаться.
— А как насчет движущихся картинок в озере? — продолжала девочка. — Вот, например, я не слишком поверила тому, как в них изображалась кончина Короля-Императора и его королевы. Ведь всякий знает, что, когда на них напал этот ужасный Накалэвие, они ехали верхом.
— Лучше верь озеру, — посоветовал Тулли. — Оно показывает чистую правду. А вот слова, переходя из уст в уста, искажаются, теряют одни подробности и обрастают другими, если вы понимаете, о чем это я. Лошади — это такой же домысел, как общее заблуждение, будто Светлые не выносят железа.
— Что ты имеешь в виду? — изумилась Кейтри. — Хочешь сказать, Чужаки не боятся железа, оно не запретно для них?
— Именно. Чистая правда. Холодное железо — проклятие для нежити, а для Светлых оно пустяк. Они прекрасно умеют с ним работать, совсем как с золотом или серебром. Просто в Темные Годы смертные, основываясь на нашей ненависти к холодному металлу, выдумали себе очередную легенду. А Светлые тогда спали и не могли опровергнуть ее, даже если бы их волновали такие мелочи. Вот глупая басня и приобрела большую популярность, потому как придавала смертным, которые-то никакого железа не боятся, оттенок превосходства.
— Я слышала выражение «Знание — сила», — задумчиво промолвила Ашалинда. — Знай я то, о чем ты рассказываешь, раньше, все могло бы пойти совсем по-другому. Только то, что Торн может пользоваться железом, убедило меня, что он смертного рода, а вовсе не Светлый.
— Значит, девонька, ты очень проницательна, ведь Риг Ард сумел затуманить глаза всему остальному ничего не подозревающему Эрису! — усмехнулся Тулли. — Ну кто бы подумал, что король смертных на самом деле — владыка Светлого королевства?
— А как насчет прочей кежити? Все знают, кто он такой?
— Наверное, кто-то знает, кто-то нет. Я, например, не знал. А те, кому открыли правду, и явные, и неявные, поклялись ничего не рассказывать смертным, дабы Империя не распалась.
— Король Ангавар столь могущественен, — заметила Кейтри. — Почему же он не построит новых Ворот?
— Есть вещи, которые не под силу даже Верховному королю Светлого королевства, — спокойно ответила Ашалинда и снова уткнулась в книгу. Тулли опять поднес к губам тростниковую свирель.
Средь шпилей и башенок Готалламора рыдал, слагая печальные песни, горестный ветер. Через некоторое время Ашалинда подняла голову.
— Я нашла ответ на загадку двух людей и розы! У того, кто плачет, когда-то был самый прекрасный и большой сад во всей Айя. А теперь ему только и осталось, что глядеть на один-единственный цветок. А тот, что смеется, раньше был слеп, а вдруг прозрел.
— Загадки-загадочки, — пробормотала Кейтри, блуждая глазами по темному ковру неба с вытканным на нем узором звезд, похожих на пылающие жемчужины. Под окном сутолока крыш выводила на Вышнюю равнину, где сейчас слабо различалось какое-то шевеление. — Кстати, за все время, что мы живем здесь, еще ни разу не было шанга, — заметила девочка.
— Фитиах запретил шангу приближаться к Аннат Готталамору, — объяснил Тулли, — потому что во время бурь появляются изображения смертных. Поэтому, когда он в крепости, шанга не бывает.
— А вот любопытная вещь, — подала голос Ашалинда, не отрываясь от книги, — поэма про эту самую твердыню. Тулли. А что значит «Риачад на Ката»?
— О, да это ж старинный кенинг, обозначающий Вышнюю равнину, — ответил уриск. — Он переводится «Равнина Войны» или «Поле битвы королей».
Ашалинда перевела взгляд на золотые письмена, выгравированные на арке над книжными полками. Так ли трудно обнаружить истину.
— Риачад на Ката, — медленно повторила она и закрыла книгу.
Музыка тростниковой свирели Тулли вплетала тонкую вязь мелодии в мягкие переливы звездного света, струящегося сквозь сиреневые стекла. Этот напев Ашалинда уже слышала прежде, слова его навеки отпечатались в ее памяти. Когда-то эту песню пел ей Торн под густой листвой леса Глинкута, увенчав головку невесты гирляндой цветов…
Наверное, следует благодарить судьбу за то, что он просто-напросто не стал разыскивать ее, считая, что дерзкая девчонка погибла в объятой огнем Тамхании. Могло ведь быть и хуже — а что, если бы он искал ее, дабы жестоко покарать?
И все же, все же — он ведь и правда посылал за ней, как стало ясно со слов нежити. Ну разумеется: должно быть, он, как и Морраган, наконец выяснил, что она в некотором роде хранит ключ к его Королевству. Сколь же ужасен, надо думать, был гнев Владыки Светлых, когда он слишком поздно осознал, что заветный ключ уже лежал у него на ладони, пока Ашалинда, унося с собой свою тайну, не проскользнула у него меж пальцев. Равнодушие или гнев — иного ждать от Торна нечего. Ведь правы были те, кто говорил: союз между смертным и бессмертным всегда обречен окончиться трагедией.
Но как же Морраган проведал, что шпионка из Призрачных Башен оказалась той самой смертной, что вышла в Эрис через последние Ворота? Ворота, которые, как оказалось, еще могли провести обратно в Светлое королевство?
Уриск доиграл песню. Последняя жалобная нота затихла в безмолвии комнаты.
— Тулли, — произнесла в наступившей тишине Ашалинда, — пожалуйста, расскажи мне все, что тебе удалось проведать о том, как принц вообще узнал обо мне, ибо это и по сей день остается для меня тайной, разгадать которую мне бы очень хотелось.
— Это я запросто, — певуче проговорил козлоногий дух, откладывая инструмент. — Я времени не терял — распахнув уши пошире, слонялся по всему замку, ловя каждую крупинку из того, что пропустил за долгие годы одиночества.
И он начал перечислять все, что удалось ему услышать.
После того как Светлые узнали о том, что Ашалинда пробралась в Призрачные Башни, после того как она сбежала, ее преследовали и сочли погибшей в обвале древнего рудника, после того как в окрестностях башни поймали дуэргара, в хлыст у которого были вплетены золотые волосы — после всех этих событий несколько спригганов случайно заметили прядь волос. Подойдя поближе и учуяв запах, они вспомнили его и сказали: «Это волосы той самой смертной, что посещала Хоббов холм тысячу лет назад. Как она попала сюда? Ее кости должны были давным-давно истлеть в могиле!»
Ибо то были те самые спригганы, что вели Ашалинду через залы Карнконнора, когда она отправилась на выручку детям Хис Меллина.
Новость эта немедленно достигла ушей Моррагана. Один из рыцарей Принца-Ворона явился к своему повелителю и с низким поклоном вручил ему золотую прядь. И когда принц взял эту прядь, в глазах у него зажглась внезапная надежда — первый проблеск надежды в пучине бессмертного отчаяния, что превыше всех скорбей мира.
— Если спригганы, — сказал он, — правы, то дева, коей принадлежал этот локон, не кто иная, как Ашалинда на Пендран, дочь Ниам. Вместе со всей своей семьей и прочими жителями города Хис Меллин она ушла в Светлое королевство, дабы навсегда остаться там. Как же могла она попасть в Эрис? Ибо я знаю доподлинно, что во время Закрытия Ворот она находилась в Фаэрии. Она прошла через Ворота из нашего мира в этот. Найти ее — значит обрести обратный путь в королевство. Возможно, это сулит конец нашему изгнанию. Необходимо отыскать девушку!
И он повелел Принцам Неявных:
— Найдите лазутчицу!
— Ваше королевское высочество, — отвечал Хуон, — после того как лазутчица бежала из моей крепости, Керб заставил скалы содрогнуться, сокрушив ее убежище. Не сомневайтесь, девчонка лежит мертвой где-нибудь в старых рудниках.
— Тогда принесите мне ее тело, — приказал принц. Однако к тому времени было уже поздно. Никаких трупов в руднике не нашлось, во всяком случае, трупов недавних — слуги сумели откопать целый могильник людских костей, но все они принадлежали шахтерам былых времен. Поначалу решили было, что отважную девчонку выкопали и сожрали дикие волки, но Морраган усердно допрашивал волков, наводил справки средь нежити, птиц и лесных зверей — но никто не видел смертной девы с золотыми волосами, ни живой, ни мертвой, кроме как среди талитов, которых в тех краях было мало, и всех их знали наперечет. Нежить прочесала все земли, как окрестные, так и отдаленные, — но безуспешно. Лазутчица исчезла, и ни люди, ни духи, ни Светлые ничего не знали о ней.
— Если девица выжила, то будет искать Верховного короля, — сказал Морраган первому средь своих рыцарей. — Но прежде чем найти его, она явится ко мне. И пусть никто вне узкого круга посвященных не ведает причины ее поисков, ибо если обратный путь и в самом деле существует, знать о нем должны лишь самые верные мои союзники!
Так оно некоторое время и оставалось. Светлые рыцари Моррагана, прислуживающая им нежить и Аттриод Неявных установили наблюдение за всем Эрисом, бдительно выжидая, не появится ли где талитская дева. А тем временем в Башне Исс уродливый слуга не снимал с головы талтри, под которым скрывался отросший ежик золотистых нездешних волос.
Еще в самом начале Морраган решил отвлечь Ангавара, не дать ему проведать об Ашалинде — так ласточка выделывает в воздухе невероятнейшие пируэты, уводя хищника от гнезда. Его слуги из числа нежити принялись вербовать союзников среди бунтовщиков, уже и так будоражащих окраины Намарры. Слуги эти подстрекали недовольных к мятежу, украдкой объединяя разрозненных главарей, подбивая их единым фронтом восстать против Империи. Слуги Моррагана усердно пускали слухи о том, что огромные силы магических существ и еще один могущественнейший чародей выступают на стороне мятежников, а в обмен за свои услуги просят теплые трупы врагов и недобитых раненых после битвы. Намаррцев заставили поверить, будто их орды способны сокрушить королевские легионы и, покорив все северные земли, сбросить с престола самого Короля-Императора. Завороженные видениями славы и богатства, разбойники объединились, образовали что-то вроде армии. Выступая в роли пресловутого черного чародея, Морраган послал Зов — и нежить начала стекаться к нему.
Все это тянулось довольно долго, ибо главная цель принца заключалась вовсе не в том, чтобы и в самом деле развязать войну, а в том, чтобы предвоенные маневры длились и длились без конца. Постоянными вылазками и набегами колдовские приспешники Моррагана отвлекали Джеймса-Ангавара, держали Королевский Аттриод в вечном напряжении, добивались, чтобы все внимание Империи было приковано к намаррской границе. Кроме того, открытые военные действия вообще не в обычае у нежити. Как хитрые кошки, злобные духи предпочитают внезапные удары исподтишка, ночные засады, а не прямые атаки, которые милы сердцам людей и собак.
И уловки помогли добиться своего. Ангавар даже ничего и не заподозрил. Тайна прошедшей через Ворота девушки не вышла за пределы тесного круга рыцарей Моррагана. Даже Аттриод Неявных ничего не знал. Что же до двух часовых, узнавших запах волос Ашалинды, Морраган заточил их в подземелье Призрачных Башен, где спригганы, зарывшись в перегной, год за годом наслаждались отличнейшими червями и слизняками.
Наблюдение продолжалось.
Сие шаткое равновесие нарушилось лишь в день уваймилса следующего года — в день освобождения найгеля. Галл, предводитель спригганов, шатался по рыночной площади Жильвариса Тарва, строя всякие козни купцам и зевакам. Он-то и углядел золотые волосы Имриен — ведь тогда она еще не успела покрасить их, — выбившиеся из-под капюшона. Приэвав своих подручных, он пустился в погоню, однако ведунья Этлин Бруадайр сумела перехитрить спригганов.
Боясь признаться Хуону и принцу в неудаче, спригганы предприняли собственные поиски и установили наблюдение за домом ведуньи. И снова они потеряли след златовласки — она ускользнула у них из-под носа и они не нашли ее в Жильварисе Тарве. Как прежде, она осталась на свободе, но теперь Морраган точно знал: та, кого он так жадно ищет, жива. Он понял это по цвету ее волос — ведь в Эрисе оставалось мало талитов и уж никто из них не явился бы на рынок в Тарве. Принцу-Ворону только и оставалось, что найти и захватить ее раньше, чем Ангавар — ежели Верховный король вообще прознает о ее существовании.
Тем временем немая девушка и ее друг-эрт едва не погибли в домике у реки, были спасены и начали свое злополучное путешествие в Каэрмелор. Странствуя в глуши под защитой Торна, Ашалинда до поры до времени обрела безопасность.
Однако все та же несвоевременная завеса таинственности крепким барьером встала между королем Светлых и немой девушкой, хранившей тайку Ворот. Сам он усердно скрывал, кто он такой, она же, кто она такая, забыла вовсе — однако в те осенние дни совместное странствие связало их иными узами, узами глубокой и сильной страсти.
В последнюю неделю года Королевский маг Саргот прокрался ночью в лес под Каэрмелором и произнес там семь слов заклятия. Глаза его заволокла тьма, и он пронесся меж дерев в тайное место, где предстал перед Галлом, предводителем спригганов. Маг давно уже якшался с неявными — он принадлежал к числу тех рисковых смертных, которые пытаются завоевать благосклонность колдовских созданий, дабы обрести власть над людьми. Иногда это срабатывает, но как правило — нет. Большинство смертных потом горько жалеют о сделках с нежитью. И отваживаются на такое только самые глупые, бесчестные или самоуверенные.
— Я могу пронести тебя сквозь огонь, сквозь стекло, сквозь воду, как сквозь воздух, без всякого силдрона. Ты еще не знаешь, сколько чудес откроются перед тобой, если согласишься.
Какое-то мгновение девушка колебалась под пронизывающим взглядом принца, но в этот момент пони поднял голову, и она почувствовала теплое дыхание на своем плече. Ашалинда вздохнула и опустила глаза.
— Господин, я должна вернуть детей домой.
Никогда прежде не испытывала она такого соблазна. И, без сомнения, едва не сдалась. Неужели в словах принца заключена истина?
— Торн дал мне клятву верности, — настаивала она. — Он любил меня.
Однако бедняжка уже сама не верила своим словам.
От раскатов смеха Моррагана лебединые девы завернулись в плащи. Юный Валентин выронил из рук дымящуюся трубку, и она рассыпалась ворохом огненных искр. Даже бесстрашный Итч Уизге дрогнул. Кейтри, до смерти перепуганной гневом Моррагана, показалось, будто сумрачный лик Владыки Водяных Коней стал еще бледнее.
— Судя по всему, он просто решил немного поразвлечься с тобой, — сказал Морраган Тахгил-Ашалинде. — В изгнании время становится для бессмертного сущим проклятием. И оттягиваемое наслаждение делается еще слаще от проволочки. Погоня доставляет не меньше удовольствия, чем убийство добычи. Подумай-ка, моя Элиндор, крепко подумай-ка. Какие слова говорил он тебе, что обещал?
И она вспомнила — что было совсем нетрудно, ибо некие моменты запечатлелись у нее в душе столь ясно и четко, что уничтожить их не могли бы никакие заклятия.
Башня Исс, вечер. Освещенный звездами балкон, кто-то, при виде которого у нее перехватывает дыхание, склоняется на балюстраду.
— Я так долго тебя искал, — наконец спокойно проговорил Торн. — Ты вернешься со мной во дворец?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне и никому другому.
— Я тоже этого хочу и буду твоей на всю жизнь.
— Клянусь звездами, своей жизнью, всем, чем захочешь. Я клянусь.
Торн протянул руку, и Рохейн почувствовала, как ее пронзила молния от кончиков пальцев до ступней.
— Теперь мы связаны словом, — сказал он.
Деревья в дубовой роще дрожали. Листья на них ссыхались и сворачивались в трубочки, точно стружки в огне. Кейтри тихонько поскуливала от ужаса.
— Он говорил… — Ашалинда замялась, охваченная смятением. — Увы, — пришлось признать ей, — он никогда не обещал быть моим.
— Удивлена, простушка ты этакая? — усмехнулся Морраган и повернулся к Витбью. — Просвети смертную, моя прелестная уточка.
Виночерпий поднес Моррагану золотую чашу, но тот отказался. Польщенная вниманием принца, пусть даже столь оскорбительным, лебединая дева поклонилась ему и скользнула к Ашалинде.
— Витбью вовсе не враг прекрасному владыке, — заявила она, куда свободнее изъясняясь на языке людей, чем обычно. — Да и смертным девицам тоже.
Кейтри вздрогнула.
— Что? — воскликнула она. — До сих пор ты говорила исключительно аллитерациями и поэтическим стилем. Так, значит, на самом деле ты вполне нормально владеешь всеобщим наречием? Почему же притворялась перед нами? А теперь еще переметнулась на другую сторону! А мы-то считали, ты честная! Ты обманула нас! Что еще ты скрыла от нас, предательница?
Лебединая дева зашипела, точно рассерженная гадюка, и раскинула руки. Черным полукружием взметнулся плащ.
— А зачем Витбью вообще говорить со смертными? — сварливо осведомилась она. — Воровской народец! Неблагодарные! Уродские людские слова недостойны лебединых уст. Хоойссс шошалнай соуена вай махаан! Однако из почтения к дивному владыке лебединая дева скажет кое-что девице, что умеет говорить только на одном языке.
Морраган пронзил Витбью тяжелым взглядом.
Вспомнив о том, что находится в обществе особы королевской крови, она притихла, смирив природную неприязнь, но в птичьих глазах все еще посверкивали опасные огоньки.
— Подумай, — сказала она, — как Благородные могут относиться к твоему низменному народу? Людям, что поедают оболочку пищи, пожирают плоть лебедей и прочих тварей, глотают разбухшие в озере корни растений! Людям, что обедают мертвечиной, а потом еще смеют давать вещам названия! Как может аристократ влюбиться в свинью?
— Торн преломлял со мной хлеб, — возразила Ашалин-да, — Мы много раз ели вместе!
— Чары Дивных легко отведут глаза глупым смертным! — парировала Витбью. — Неужто Вахгил и в самом деле своими собственными глазами видела то, о чем говорит? Ее спутник вкушал лишь торад, а кошал отбрасывал прочь. Или же гпораду была придана видимость обычной еды.
И правда! Теперь мне вспоминается, что я ни разу не видела, как Торн на самом деле подносит пищу ко рту.
— А лебеди роются в грязи, выискивая червяков, — яростно заметила Кейтри. Удар тяжелого плаща сбил ее с ног.
— Не смей вымещать злобу на ребенке! — вскричала Ашалинда. — Витбью, прежде ты была нам другом — скажи, если Светлые и правда считают нас такими грязными и мерзкими, зачем тогда крадут нас?
— Да точно так же, как люди заводят себе четвероногих друзей и вполне неплохо к ним относятся, так и Дивные могут развлечься обществом людей, — небрежно отозвалась лебединая дева.
Присутствующая при этой сцене нежить разразилась хохотом, воем, пронзительными воплями и мяуканьем.
— Нет! Ты ошибаешься! — не сдавалась Ашалинда, однако голос ее звучал еле слышно.
Девушку одолевали гнетущие сомнения.
— Кто, кроме неопытной глупой девушки, мог бы поверить, что высший из высших возьмет себе в жены простую смертную? К каким еще нелепейшим выводам привело Вахгил ее суетное тщеславие?
— Нет!
— Все эти лебединые увертки столь же нарочиты, как прежняя манера говорить! — обвиняюще выкрикнула Кейтри. — Она говорит сплошными вопросами, сплошные «если бы да кабы». На самом деле она ничего толком и не сказала!
— Порою бессмертные все же вступали в брачный союз со смертными, — продолжала Витбью. — Чаще всего по принуждению, когда люди крали у них волшебный плащ или кожу. И все эти браки обречены были на трагедию — разве Вахгил не слыхала?
— Не стану больше ничего слушать! — Тахгил-Ашалинда заткнула пальцами уши. — Уходи! Убирайся прочь, лебединая дева! Прежде я думала, ты добра ко мне, но теперь понимаю, что ты всего-навсего старалась заманить меня в паучьи сети. Ты предательница!
— Вистхай! Вахгил ошибается в Витбью, — вздохнула прекрасная колдовская дева, — ибо лебедь сейчас говорит лишь затем, чтобы помочь злополучной смертной, сорвать с ее закрытых глаз завесу водорослей. Все, что делала лебедь, она делала лишь из добрых чувств. Если Вахгил не испытывает благодарности к Витбью, это воистину грустно.
И она удалилась, грациозно кутаясь в плащ.
— Ну что, теперь ты понимаешь замысел Ангавара? — тихо осведомился принц Морраган, придвигаясь к девушке.
Но Ашалинда, уязвленная в самое сердце, не могла ответить. Эмоции душили ее. Охваченная горем, она закрыла глаза. А когда открыла их, дубовая роща и волшебный народ уже исчезли. Вокруг снова простирался многоколонный чертог. Мраморный пол усеивали сухие листья и золотая пыльца. Из всей толпы гуляющих здесь оставались только она, Кейтри и Тулли. Инкрустированный столик, расколотый в щепы, валялся на полу, зеркало разбилось миллионом мелких осколков.
В тенях еще звенело эхо приказа:
— Ты будешь искать снова, Элиндор.
В оврагах и в густых лесах,
На росных травах, на лугах,
На дне долин, на пике гор,
У родников и у озер,
На берегах певучих рек
Ворота заперты навек.
9
АННАТ ГОТАЛЛАМОР
Часть II: Орел и Ворон
В твоих глазах сиянье звезды прячут
И вдаль по лунным тропам кони скачут.
Но бледный луч зари сулит разлуку
И ты уходишь, обрекая на муку
Меня. Я жду — жду в сумрачном чертоге.
Я жду одна, в смятенье и тревоге.
Одна, в плену постылых сновидений,
И от меня сбежали даже тени.
Любовная песня
В библиотеке Аннат Готалламора — той самой комнате с окном в форме розы — Тулли, скрестив ноги, сидел на ковре, мягком лугу золотистой скошенной травы и синих васильков. Уриск играл на свирели. В кресле у высокого, точно копье, второго окна, створки которого были распахнуты навстречу ночи, свернулась калачиком Кейтри. Девочка пела:
— Ах, Кейтри, — вздохнула Ашалинда. — Пожалуйста, не пой эту песню. Лангот ни на миг не отпускает меня — а эти слова лишь усиливают его, как раздувает ветер угли костра. Только здесь, с головой зарывшись в старинные книги, я могу отвлечься от тоски. Лишь вглядываясь в эти пожелтевшие страницы, могу ненадолго забыть о нынешнем нашем бедственном положении. Даже во сне мне являются одни кошмары.
О, что есть у тебя, коль дома нет,
Коль не горит любимых окон свет?
Усталый путник вновь ускорит шаг,
Когда манит вдали родной очаг.
И пусть найдешь приют в селе любом,
Но сердце знает твердо, где твой дом.
И странник может много долгих дней
Скитаться средь лесов, болот, камней,
Но он мечтает, что в конце концов
Вернется под заветный отчий кров.
Она нервно вертела эмалевый браслет на запястье — после всех скитаний он слегка облупился и выглядел довольно-таки жалко, особенно на фоне роскошных и сделанных с безупречным вкусом украшений Светлых, что украшали одежды обеих пленниц.
Девять светильников все так же струили свет с золотых постаментов. Блики его плясали на каменной резьбе и узорах на потолке, мерцали на золоченых переплетах книг, стопкой лежавших на восьмиугольном столе. На подставке письменного стола перед Ашалиндой лежала раскрытая книга. Девушка внимательно рассматривала ее.
— Вот, гляди. Здесь на картинке один человек смеется, а другой плачет. А между ними — одна-единственная красная роза, на которую оба они смотрят. Но почему два человека, видящих одно и то же, реагируют так по-разному? Что это может значить?
Товарищи по несчастью точно так же встали пред этой загадкой в тупик. В общем молчании Ашалинда снова склонилась над книгой.
— Интересно, — спросила Кейтри, ни к кому в особенности не обращаясь, — много ли веры словам лебединой девы или принца? Разумеется, оба они говорят только правду — они же не могут иначе. Но оба так искусны в недомолвках и словесных увертках. Они говорят сплошными загадками, вопросами и намеками. За много веков они в этих играх поднаторели.
— Вот именно, — поддакнул уриск.
Долгое общение со смертными заставило его забыть прежнюю манеру выражаться.
— А как насчет движущихся картинок в озере? — продолжала девочка. — Вот, например, я не слишком поверила тому, как в них изображалась кончина Короля-Императора и его королевы. Ведь всякий знает, что, когда на них напал этот ужасный Накалэвие, они ехали верхом.
— Лучше верь озеру, — посоветовал Тулли. — Оно показывает чистую правду. А вот слова, переходя из уст в уста, искажаются, теряют одни подробности и обрастают другими, если вы понимаете, о чем это я. Лошади — это такой же домысел, как общее заблуждение, будто Светлые не выносят железа.
— Что ты имеешь в виду? — изумилась Кейтри. — Хочешь сказать, Чужаки не боятся железа, оно не запретно для них?
— Именно. Чистая правда. Холодное железо — проклятие для нежити, а для Светлых оно пустяк. Они прекрасно умеют с ним работать, совсем как с золотом или серебром. Просто в Темные Годы смертные, основываясь на нашей ненависти к холодному металлу, выдумали себе очередную легенду. А Светлые тогда спали и не могли опровергнуть ее, даже если бы их волновали такие мелочи. Вот глупая басня и приобрела большую популярность, потому как придавала смертным, которые-то никакого железа не боятся, оттенок превосходства.
— Я слышала выражение «Знание — сила», — задумчиво промолвила Ашалинда. — Знай я то, о чем ты рассказываешь, раньше, все могло бы пойти совсем по-другому. Только то, что Торн может пользоваться железом, убедило меня, что он смертного рода, а вовсе не Светлый.
— Значит, девонька, ты очень проницательна, ведь Риг Ард сумел затуманить глаза всему остальному ничего не подозревающему Эрису! — усмехнулся Тулли. — Ну кто бы подумал, что король смертных на самом деле — владыка Светлого королевства?
— А как насчет прочей кежити? Все знают, кто он такой?
— Наверное, кто-то знает, кто-то нет. Я, например, не знал. А те, кому открыли правду, и явные, и неявные, поклялись ничего не рассказывать смертным, дабы Империя не распалась.
— Король Ангавар столь могущественен, — заметила Кейтри. — Почему же он не построит новых Ворот?
— Есть вещи, которые не под силу даже Верховному королю Светлого королевства, — спокойно ответила Ашалинда и снова уткнулась в книгу. Тулли опять поднес к губам тростниковую свирель.
Средь шпилей и башенок Готалламора рыдал, слагая печальные песни, горестный ветер. Через некоторое время Ашалинда подняла голову.
— Я нашла ответ на загадку двух людей и розы! У того, кто плачет, когда-то был самый прекрасный и большой сад во всей Айя. А теперь ему только и осталось, что глядеть на один-единственный цветок. А тот, что смеется, раньше был слеп, а вдруг прозрел.
— Загадки-загадочки, — пробормотала Кейтри, блуждая глазами по темному ковру неба с вытканным на нем узором звезд, похожих на пылающие жемчужины. Под окном сутолока крыш выводила на Вышнюю равнину, где сейчас слабо различалось какое-то шевеление. — Кстати, за все время, что мы живем здесь, еще ни разу не было шанга, — заметила девочка.
— Фитиах запретил шангу приближаться к Аннат Готталамору, — объяснил Тулли, — потому что во время бурь появляются изображения смертных. Поэтому, когда он в крепости, шанга не бывает.
— А вот любопытная вещь, — подала голос Ашалинда, не отрываясь от книги, — поэма про эту самую твердыню. Тулли. А что значит «Риачад на Ката»?
— О, да это ж старинный кенинг, обозначающий Вышнюю равнину, — ответил уриск. — Он переводится «Равнина Войны» или «Поле битвы королей».
Ашалинда перевела взгляд на золотые письмена, выгравированные на арке над книжными полками. Так ли трудно обнаружить истину.
— Риачад на Ката, — медленно повторила она и закрыла книгу.
Музыка тростниковой свирели Тулли вплетала тонкую вязь мелодии в мягкие переливы звездного света, струящегося сквозь сиреневые стекла. Этот напев Ашалинда уже слышала прежде, слова его навеки отпечатались в ее памяти. Когда-то эту песню пел ей Торн под густой листвой леса Глинкута, увенчав головку невесты гирляндой цветов…
Теперь эти слова наполнились для нее новым значением. Где же сейчас Торн-Ангавар, думает ли о ней? Верны ли слова лебединой девы? Неужели стремление доставлять радость своей невесте было для него не более чем мимолетным капризом? От одной только мысли об этом сердце останавливалось у бедняжки в груди, однако гнев владыки Светлых мог быть куда опаснее безразличия. Наверняка теперь Торн уже знает, что именно она, Ашалинда-Рохейн зажгла огонь на маяке Тамхании и впустила Трех Воронов Войны. Она, и никто иной, повинна в гибели Королевского острова. Кто бы упрекнул Торна-Ангавара, если это известие разгневало его, убило в нем всякую нежность?
Моя ласка — западный ветер,
Мои поцелуи — капли дождя на твоих губах,
Облака мчат мои повеленья, а милость дарит свет солнца,
В такт сердцу прилив несется, а в буре гремит мой гнев.
Моя мантия — туман, а венец — сиянье звезд.
Мороз — мой меч, яркий огонь — моя страсть,
Я — ночь, я — волн серебро,
Богатство осени и весенний цвет.
В волосах моих вплетены листья лесов,
Я зноен, как Лето,
Суров, как Зима, и опасен.
Наверное, следует благодарить судьбу за то, что он просто-напросто не стал разыскивать ее, считая, что дерзкая девчонка погибла в объятой огнем Тамхании. Могло ведь быть и хуже — а что, если бы он искал ее, дабы жестоко покарать?
И все же, все же — он ведь и правда посылал за ней, как стало ясно со слов нежити. Ну разумеется: должно быть, он, как и Морраган, наконец выяснил, что она в некотором роде хранит ключ к его Королевству. Сколь же ужасен, надо думать, был гнев Владыки Светлых, когда он слишком поздно осознал, что заветный ключ уже лежал у него на ладони, пока Ашалинда, унося с собой свою тайну, не проскользнула у него меж пальцев. Равнодушие или гнев — иного ждать от Торна нечего. Ведь правы были те, кто говорил: союз между смертным и бессмертным всегда обречен окончиться трагедией.
Но как же Морраган проведал, что шпионка из Призрачных Башен оказалась той самой смертной, что вышла в Эрис через последние Ворота? Ворота, которые, как оказалось, еще могли провести обратно в Светлое королевство?
Уриск доиграл песню. Последняя жалобная нота затихла в безмолвии комнаты.
— Тулли, — произнесла в наступившей тишине Ашалинда, — пожалуйста, расскажи мне все, что тебе удалось проведать о том, как принц вообще узнал обо мне, ибо это и по сей день остается для меня тайной, разгадать которую мне бы очень хотелось.
— Это я запросто, — певуче проговорил козлоногий дух, откладывая инструмент. — Я времени не терял — распахнув уши пошире, слонялся по всему замку, ловя каждую крупинку из того, что пропустил за долгие годы одиночества.
И он начал перечислять все, что удалось ему услышать.
После того как Светлые узнали о том, что Ашалинда пробралась в Призрачные Башни, после того как она сбежала, ее преследовали и сочли погибшей в обвале древнего рудника, после того как в окрестностях башни поймали дуэргара, в хлыст у которого были вплетены золотые волосы — после всех этих событий несколько спригганов случайно заметили прядь волос. Подойдя поближе и учуяв запах, они вспомнили его и сказали: «Это волосы той самой смертной, что посещала Хоббов холм тысячу лет назад. Как она попала сюда? Ее кости должны были давным-давно истлеть в могиле!»
Ибо то были те самые спригганы, что вели Ашалинду через залы Карнконнора, когда она отправилась на выручку детям Хис Меллина.
Новость эта немедленно достигла ушей Моррагана. Один из рыцарей Принца-Ворона явился к своему повелителю и с низким поклоном вручил ему золотую прядь. И когда принц взял эту прядь, в глазах у него зажглась внезапная надежда — первый проблеск надежды в пучине бессмертного отчаяния, что превыше всех скорбей мира.
— Если спригганы, — сказал он, — правы, то дева, коей принадлежал этот локон, не кто иная, как Ашалинда на Пендран, дочь Ниам. Вместе со всей своей семьей и прочими жителями города Хис Меллин она ушла в Светлое королевство, дабы навсегда остаться там. Как же могла она попасть в Эрис? Ибо я знаю доподлинно, что во время Закрытия Ворот она находилась в Фаэрии. Она прошла через Ворота из нашего мира в этот. Найти ее — значит обрести обратный путь в королевство. Возможно, это сулит конец нашему изгнанию. Необходимо отыскать девушку!
И он повелел Принцам Неявных:
— Найдите лазутчицу!
— Ваше королевское высочество, — отвечал Хуон, — после того как лазутчица бежала из моей крепости, Керб заставил скалы содрогнуться, сокрушив ее убежище. Не сомневайтесь, девчонка лежит мертвой где-нибудь в старых рудниках.
— Тогда принесите мне ее тело, — приказал принц. Однако к тому времени было уже поздно. Никаких трупов в руднике не нашлось, во всяком случае, трупов недавних — слуги сумели откопать целый могильник людских костей, но все они принадлежали шахтерам былых времен. Поначалу решили было, что отважную девчонку выкопали и сожрали дикие волки, но Морраган усердно допрашивал волков, наводил справки средь нежити, птиц и лесных зверей — но никто не видел смертной девы с золотыми волосами, ни живой, ни мертвой, кроме как среди талитов, которых в тех краях было мало, и всех их знали наперечет. Нежить прочесала все земли, как окрестные, так и отдаленные, — но безуспешно. Лазутчица исчезла, и ни люди, ни духи, ни Светлые ничего не знали о ней.
— Если девица выжила, то будет искать Верховного короля, — сказал Морраган первому средь своих рыцарей. — Но прежде чем найти его, она явится ко мне. И пусть никто вне узкого круга посвященных не ведает причины ее поисков, ибо если обратный путь и в самом деле существует, знать о нем должны лишь самые верные мои союзники!
Так оно некоторое время и оставалось. Светлые рыцари Моррагана, прислуживающая им нежить и Аттриод Неявных установили наблюдение за всем Эрисом, бдительно выжидая, не появится ли где талитская дева. А тем временем в Башне Исс уродливый слуга не снимал с головы талтри, под которым скрывался отросший ежик золотистых нездешних волос.
Еще в самом начале Морраган решил отвлечь Ангавара, не дать ему проведать об Ашалинде — так ласточка выделывает в воздухе невероятнейшие пируэты, уводя хищника от гнезда. Его слуги из числа нежити принялись вербовать союзников среди бунтовщиков, уже и так будоражащих окраины Намарры. Слуги эти подстрекали недовольных к мятежу, украдкой объединяя разрозненных главарей, подбивая их единым фронтом восстать против Империи. Слуги Моррагана усердно пускали слухи о том, что огромные силы магических существ и еще один могущественнейший чародей выступают на стороне мятежников, а в обмен за свои услуги просят теплые трупы врагов и недобитых раненых после битвы. Намаррцев заставили поверить, будто их орды способны сокрушить королевские легионы и, покорив все северные земли, сбросить с престола самого Короля-Императора. Завороженные видениями славы и богатства, разбойники объединились, образовали что-то вроде армии. Выступая в роли пресловутого черного чародея, Морраган послал Зов — и нежить начала стекаться к нему.
Все это тянулось довольно долго, ибо главная цель принца заключалась вовсе не в том, чтобы и в самом деле развязать войну, а в том, чтобы предвоенные маневры длились и длились без конца. Постоянными вылазками и набегами колдовские приспешники Моррагана отвлекали Джеймса-Ангавара, держали Королевский Аттриод в вечном напряжении, добивались, чтобы все внимание Империи было приковано к намаррской границе. Кроме того, открытые военные действия вообще не в обычае у нежити. Как хитрые кошки, злобные духи предпочитают внезапные удары исподтишка, ночные засады, а не прямые атаки, которые милы сердцам людей и собак.
И уловки помогли добиться своего. Ангавар даже ничего и не заподозрил. Тайна прошедшей через Ворота девушки не вышла за пределы тесного круга рыцарей Моррагана. Даже Аттриод Неявных ничего не знал. Что же до двух часовых, узнавших запах волос Ашалинды, Морраган заточил их в подземелье Призрачных Башен, где спригганы, зарывшись в перегной, год за годом наслаждались отличнейшими червями и слизняками.
Наблюдение продолжалось.
Сие шаткое равновесие нарушилось лишь в день уваймилса следующего года — в день освобождения найгеля. Галл, предводитель спригганов, шатался по рыночной площади Жильвариса Тарва, строя всякие козни купцам и зевакам. Он-то и углядел золотые волосы Имриен — ведь тогда она еще не успела покрасить их, — выбившиеся из-под капюшона. Приэвав своих подручных, он пустился в погоню, однако ведунья Этлин Бруадайр сумела перехитрить спригганов.
Боясь признаться Хуону и принцу в неудаче, спригганы предприняли собственные поиски и установили наблюдение за домом ведуньи. И снова они потеряли след златовласки — она ускользнула у них из-под носа и они не нашли ее в Жильварисе Тарве. Как прежде, она осталась на свободе, но теперь Морраган точно знал: та, кого он так жадно ищет, жива. Он понял это по цвету ее волос — ведь в Эрисе оставалось мало талитов и уж никто из них не явился бы на рынок в Тарве. Принцу-Ворону только и оставалось, что найти и захватить ее раньше, чем Ангавар — ежели Верховный король вообще прознает о ее существовании.
Тем временем немая девушка и ее друг-эрт едва не погибли в домике у реки, были спасены и начали свое злополучное путешествие в Каэрмелор. Странствуя в глуши под защитой Торна, Ашалинда до поры до времени обрела безопасность.
Однако все та же несвоевременная завеса таинственности крепким барьером встала между королем Светлых и немой девушкой, хранившей тайку Ворот. Сам он усердно скрывал, кто он такой, она же, кто она такая, забыла вовсе — однако в те осенние дни совместное странствие связало их иными узами, узами глубокой и сильной страсти.
В последнюю неделю года Королевский маг Саргот прокрался ночью в лес под Каэрмелором и произнес там семь слов заклятия. Глаза его заволокла тьма, и он пронесся меж дерев в тайное место, где предстал перед Галлом, предводителем спригганов. Маг давно уже якшался с неявными — он принадлежал к числу тех рисковых смертных, которые пытаются завоевать благосклонность колдовских созданий, дабы обрести власть над людьми. Иногда это срабатывает, но как правило — нет. Большинство смертных потом горько жалеют о сделках с нежитью. И отваживаются на такое только самые глупые, бесчестные или самоуверенные.