Страница:
– Отчего же нет. Известно, что преступления - обыкновенно дело рук добрых знакомых, а то и родственников, - усмешка Гурьева не понравилась священнику, но отец Даниил, видимо, счёл за благо пока промолчать. - Не знаю. Но узнаю.
– И что тогда?
– А как вы думаете?
– Вы готовы убивать, - священник вздохнул и укоризненно посмотрел на Гурьева. - Разве так можно, Яков Кириллович? Разве можно одолеть демонов железом? Пост и молитва. Слово Божие. Вера.
– Великолепно, отче, - просиял Гурьев. - Вот этим вы и займётесь. А я - уж как привык.
– Вижу, вам приходилось это делать прежде, - снова вздохнул священник. - Вы ведь так ещё молоды, Боже мой!
– Ну, приходилось, - пожал плечами Гурьев. Он хотел добавить - не только людей, но сдержал колкость, готовую сорваться с языка. Во всяком случае, священник никак не виноват в том, что творится вокруг Рэйчел. - Побудьте с ней, хорошо? Мне нужно… восстановиться.
– Вот вам и ответ, - быстро сказал священник. - Вы ослабели, и они… воспользовались этим.
Гурьев впервые посмотрел на отца Даниила с интересом:
– Это… Да. Похоже. Очень возможно. Я действительно… Выложился. Вот так, да? Заба-а-а-авно.
– Вы находите всё это забавным?!
– Ещё как нахожу, - Гурьев оскалился. - Безусловно нахожу, отче. Потому что несколько месяцев полусветской жизни вымотали меня до чё… До полной потери ориентации во времени и пространстве. А воевать - с людьми или нелюдью - это и есть то единственное, что может вернуть мне равновесие. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Идёмте.
Проводив священника, Гурьев сел у кровати и взял Рэйчел за руку.
– Ничего не бойся, моя девочка. Слышишь?
– Слышу. Не смотри на меня так. Я выгляжу просто чудовищно.
– Ты моя тёпа-растрёпа, - Гурьев погладил её по волосам. - Не надо плакать, - он улыбнулся, увидев, как слёзы оставляют мокрые дорожки на щеках Рэйчел. - Не нужно, всё в порядке. Спи. Спи, моя девочка. Сон - это здоровье. А мы тут. Рядышком.
– Джейк… Я никогда… Никогда не забуду… Слышишь?! Никогда.
– Что ты, девочка моя, - ласково сказал Гурьев, так, как если бы действительно разговаривал с ребёнком. Он дотронулся пальцем - очень нежно - сначала до кончика её носа, а потом наклонился и стремительно поцеловал Рэйчел в уголок рта, и она вздрогнула, будто застигнутая электрическим разрядом. - Что же ты такое говоришь, Рэйчел. Есть тьма и есть свет, и всему своё время и место. А я - я просто стою вот здесь, и стерегу границу со стороны света. И если тьма пытается сюда дотянуться, я отрубаю ей пальцы. Больше - ничего.
– Я тебя люблю, Джейк. Неужели?…
– Спи, Рэйчел. Спи.
– А ты?
– Я подожду, пока вернётся твой батюшка, а потом пойду и почитаю сказки о нечистой силе. Вообще-то в детстве я зевал над ними так, что каждый раз опасался вывихнуть челюсть.
– Джейк. На самом деле, мне не до смеха. И у отца Даниила было такое лицо…
– Лицо, лицо, - передразнил её Гурьев. - Лучше подумай о том, как объяснить Тэдди, что тут творится. А ещё лучше - возьми-ка и всё-таки поспи. Это будет твой самый ценный вклад в общее дело.
– Ты вообще способен относиться к чему-нибудь серьёзно?
– А зачем?! - изумился Гурьев так искренне, что Рэйчел не выдержала и улыбнулась.
Он заказал литературу на завтра, на девять утра.
– Простите, сэр… Всё - на девять утра?
– Хотите бегать вокруг меня целую неделю всем составом персонала? - приподнял брови Гурьев. И перегнулся через стойку: - Всё. На девять утра. И упаси вас Господь опоздать.
Глядя в бездонную серебряную пропасть глаз посетителя, клерк понял, что не опоздает. Потому что, даже заглянув в такиеглаза, жить хочется всё равно - и очень сильно.
Лондон. Май 1934 г.
– И что тогда?
– А как вы думаете?
– Вы готовы убивать, - священник вздохнул и укоризненно посмотрел на Гурьева. - Разве так можно, Яков Кириллович? Разве можно одолеть демонов железом? Пост и молитва. Слово Божие. Вера.
– Великолепно, отче, - просиял Гурьев. - Вот этим вы и займётесь. А я - уж как привык.
– Вижу, вам приходилось это делать прежде, - снова вздохнул священник. - Вы ведь так ещё молоды, Боже мой!
– Ну, приходилось, - пожал плечами Гурьев. Он хотел добавить - не только людей, но сдержал колкость, готовую сорваться с языка. Во всяком случае, священник никак не виноват в том, что творится вокруг Рэйчел. - Побудьте с ней, хорошо? Мне нужно… восстановиться.
– Вот вам и ответ, - быстро сказал священник. - Вы ослабели, и они… воспользовались этим.
Гурьев впервые посмотрел на отца Даниила с интересом:
– Это… Да. Похоже. Очень возможно. Я действительно… Выложился. Вот так, да? Заба-а-а-авно.
– Вы находите всё это забавным?!
– Ещё как нахожу, - Гурьев оскалился. - Безусловно нахожу, отче. Потому что несколько месяцев полусветской жизни вымотали меня до чё… До полной потери ориентации во времени и пространстве. А воевать - с людьми или нелюдью - это и есть то единственное, что может вернуть мне равновесие. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Идёмте.
Проводив священника, Гурьев сел у кровати и взял Рэйчел за руку.
– Ничего не бойся, моя девочка. Слышишь?
– Слышу. Не смотри на меня так. Я выгляжу просто чудовищно.
– Ты моя тёпа-растрёпа, - Гурьев погладил её по волосам. - Не надо плакать, - он улыбнулся, увидев, как слёзы оставляют мокрые дорожки на щеках Рэйчел. - Не нужно, всё в порядке. Спи. Спи, моя девочка. Сон - это здоровье. А мы тут. Рядышком.
– Джейк… Я никогда… Никогда не забуду… Слышишь?! Никогда.
– Что ты, девочка моя, - ласково сказал Гурьев, так, как если бы действительно разговаривал с ребёнком. Он дотронулся пальцем - очень нежно - сначала до кончика её носа, а потом наклонился и стремительно поцеловал Рэйчел в уголок рта, и она вздрогнула, будто застигнутая электрическим разрядом. - Что же ты такое говоришь, Рэйчел. Есть тьма и есть свет, и всему своё время и место. А я - я просто стою вот здесь, и стерегу границу со стороны света. И если тьма пытается сюда дотянуться, я отрубаю ей пальцы. Больше - ничего.
– Я тебя люблю, Джейк. Неужели?…
– Спи, Рэйчел. Спи.
– А ты?
– Я подожду, пока вернётся твой батюшка, а потом пойду и почитаю сказки о нечистой силе. Вообще-то в детстве я зевал над ними так, что каждый раз опасался вывихнуть челюсть.
– Джейк. На самом деле, мне не до смеха. И у отца Даниила было такое лицо…
– Лицо, лицо, - передразнил её Гурьев. - Лучше подумай о том, как объяснить Тэдди, что тут творится. А ещё лучше - возьми-ка и всё-таки поспи. Это будет твой самый ценный вклад в общее дело.
– Ты вообще способен относиться к чему-нибудь серьёзно?
– А зачем?! - изумился Гурьев так искренне, что Рэйчел не выдержала и улыбнулась.
* * *
Через час после того, как отец Даниил вернулся в госпиталь, Гурьев вошёл в кабинет директора Британской библиотеки. Ещё через полчаса он вышел оттуда с читательским билетом, дававшим ему возможность пользоваться ресурсами библиотеки практически без ограничений. Если Рэйчел спросит меня, чего это стоило, ни за что не скажу, усмехнулся он про себя. Бедный лорд Флэнаган. Хорошо, что мы встречались уже. А то - что?!Он заказал литературу на завтра, на девять утра.
– Простите, сэр… Всё - на девять утра?
– Хотите бегать вокруг меня целую неделю всем составом персонала? - приподнял брови Гурьев. И перегнулся через стойку: - Всё. На девять утра. И упаси вас Господь опоздать.
Глядя в бездонную серебряную пропасть глаз посетителя, клерк понял, что не опоздает. Потому что, даже заглянув в такиеглаза, жить хочется всё равно - и очень сильно.
Лондон. Май 1934 г.
Следующие два дня режим у Гурьева был такой: с восьми вечера до половины девятого утра он проводил с Рэйчел, с девяти утра до семи вечера - в библиотеке. Наблюдая за тем, с какой скоростью он перелистывает страницы, служащие переглядывались в полнейшем недоумении. По их глубочайшему убеждению, не существовало людей, способных читать с такой скоростью.
Они были правы. Гурьев не читал - фотографировал страницы глазами. Читать ему не требовалось. Теперь он и это умел.
На третий день, перед тем, как увезти Рэйчел из госпиталя, Гурьев собрал у её постели "военный совет", куда были приглашены отец Даниил и Осоргин.
– Как я уже говорил, мы продолжаем изо всех сил изображать похоронную контору.
– Думаю, мы уже достаточно усыпили их бдительность. По-моему, пора заставить их проявить себя!
– Ошибаетесь, Вадим Викентьевич. Мы совершенно не готовы действовать, если "они" действительно вздумают себя проявить. Круглосуточной охраны нет, эффективно обезопасить и контролировать периметр мы не в состоянии, госпиталь не зачищен, дом на Мотли-авеню - тоже. Более или менее я доверяю Джарвису и Перси, садовнику, остальных просто плохо знаю - даже не предполагал, что всё может повернуться в таком вот направлении. Вы хоть понимаете, о чём я?
– Э-э-э…
– Вот видите. Подождём - скоро должен вернуться Иосида, надеюсь, он, как ему и велено, привезёт первый, самый необходимый персонал для организации сносной охраны.
– Яков Кириллович… Есть ли в этом такая уж настоятельная необходимость?
– Без всякого сомнения, отче. Отчёт о сообщениях в газетах, касающихся происшествия с Рэйчел, который я получил от Кагомацу, не оставляет у меня никаких сомнений - это постановка.
– Вот так… И как это выяснилось?!
– Текстуальный анализ, расчёт времени - всё это выглядит так, что информация была выброшена газетчикам специально и в определённом ключе. И это довольно странно.
– Насколько странно?
– Настолько, что напоминает отчёт о выполнении поручения и справку о потраченных средствах. Я понимаю, что для вас, отче, как и для Вадима Викентьевича, всё это звучит несколько неожиданно.
– Для меня тоже, - заметила Рэйчел.
– Ну, это я готов потерпеть.
– Ни минуты не сомневалась!
– У вас, дамы и господа, весьма неглубокие представления о настоящей охране важных персон. А вот в Японии эта наука достигла высочайшего совершенства за последние полтысячелетия. Я тоже знаю далеко не всё, именно поэтому Иосида был озадачен необходимостью подобрать высококвалифицированных специалистов.
– Вы думаете, чёрта можно остановить караулом?! - пробурчал кавторанг.
– Насколько я усвоил из прочитанного, любому чёрту необходим либо живой, либо материальный носитель, который доставит его как можно ближе к цели. Похоже, ножки у них самих коротенькие и слабенькие.
– Господи Иисусе, что ж вы такое там прочли, - покачал головой священник.
– Полное собрание глупостей, дикостей и суеверий, - скривился Гурьев. - Ничего серьёзного, к сожалению.
– Так всё-таки я был прав, - священник, кажется, неосознанно дотронулся до серебряного наперсного креста.
– В каком-то смысле - конечно, вы правы, отче. И я тоже прав, и тоже в каком-то смысле. Разумеется, не верю я ни в каких чертей, богов, ангелов и прочую дребедень.
– Отчего же? - спокойно спросил священник.
– Оттого, что я сам неплохо сыграл роль бога и продолжаю это делать, - усмехнулся Гурьев. - Наш дорогой Сигэру-сама, например, как и, надеюсь, император Хирохито, на полном серьёзе считают меня аватарой бога войны и покровителя кузнецов-мечников, Хатимана. И не только эти двое.
– Кем… считают?! - на Осоргина было жалко смотреть.
– Воплощением одного из синтоистских ложноб ожеств, - пояснил священник. Взгляд, которым он наградил при этом Гурьева, заставил того поёжиться. - Во-первых, это полнейшее безобразие, Яков Кириллович. Во-вторых, хотя я и понимаю, что вы сейчас озабочены исключительно тактическими соображениями, мой долг предупредить вас, что вы играете с огнём. Колдовство суть мерзость, и во благо не идёт никому, особенно - человеку, это самое колдовство употребляющему.
– Да Бог с вами, отче, какое там ещё колдовство, - Гурьев подавил смешок. - Никогда не пытался и не буду. Я просто кнопочки знаю - как, куда и с каким усилием нажимать.
– А это не колдовство разве?
– Это чистая психология, замешанная на махровом фрейдизме, отче. И ничего больше. Сплошной материализм и, так сказать, эмпириокритицизм.
– Наглотались-таки коммунистической отравы, успели, несмотря на молодость, - хмыкнул Осоргин. - Эх, Яков Кириллович… Знаю я, что в Бога не веруете, но отрицать-то - мыслимое ли дело?
– Да ничего я не отрицаю, - поморщился Гурьев. - Бог? Да сколько угодно. Можем сплясать от этой печки, если хотите. Всё равно в материализм упрёмся, чистый, незамутнённый и первозданный. Потому что Бог, даже если и сотворил всё сущее, сделал этот мир до ужаса материальным. И чудеса в нём настолько редки и недоказуемы, что ими - на фоне сугубо материального взаимодействия между всеми видами материи - можно смело пренебречь. В конце концов, наверняка это удобно - когда всё работает по определённым правилам, не нуждаясь в мелочном и ежесекундном контроле и вмешательстве. Честное слово, будь я Богом - я бы именно так и поступил. Это логично, рационально и так далее. Пускай материя вторична - но законы для неё существуют и действуют, что мы с вами прекрасно видим, осязаем и чувствуем. Я вас не утомил своими философствованиями?
– Ничего, ничего, мы вас слушаем, Яков Кириллович. Даже интересно.
– Хоть и не ко времени… Ладно. Продолжу. Не могу допустить, что вы, отче, верите, например, в сонмы ангелов, поющих гимны Господу. Не может же он, премудрый и всеблагий, быть таким тщеславным… гм… Я, признаться, дифирамбы в свой адрес пресекаю в зародыше, какими бы справедливыми или заслуженными они не были. Мешает, знаете ли, сосредоточиться.
– Ваши антропоморфные аналогии весьма остроумны, однако вряд ли соответствуют истинному положению вещей, - улыбнулся священник. - Несомненно, все упомянутые вами описания духовного мира такое же, если не большее, очеловечивание и уподобление, однако…
– Погодите минутку, отче. Меня сейчас мало занимает толпа певчих с крылышками. Меня гораздо больше интересуют бунтовщики. Понимаете, о чём я?
– Кажется, да, - прищурился священник.
– Поверьте мне, отче. Если некоторая группа лиц мешает осуществлению моих планов и пытается разрушить систему, над которой я работаю, я этих лиц не стану терпеть ни одной лишней минуты. А если у меня в подразделении появились бунтовщики… Да будь я трижды всеблаг и семижды всемилостив, того, кто отказывается выполнить приказ, я просто расстреляю перед строем, отче. А не отпущу гулять у себя в тылах. Вот такое дело.
– Опять уподобление, - отец Даниил пожал плечами. - И что же?
– Апофатическое доказательство, вот что. Нету ангелов - нету чертей. Нету чертей - нету ангелов. А то, что я видел… Все эти так называемые "духовные сущности" - просто некий вид материи, не изученный как следует прежде всего потому, что нет приборов, регистрирующих наличие этих самых сущностей. Скажите мне, отче, - Гурьев посмотрел на священника, - можете быстро назвать, с какой частотой соотносится проявление "духовных сущностей" в виде всякой дряни и нечисти таковому же в облике добра и света? Тысяча к одному? Десять тысяч?
– Что вы хотите этим сказать?! - вскинул голову отец Даниил.
– Хочу сказать следующее, отче. В этом мире материально абсолютно всё - и наши тела, и наши дела, и наши мысли. Насчёт "того" мира - не знаю, до сих пор никто оттуда не возвращался. Появится такой… Эфирный путешественник - появится и тема для разговора. А пока что… За неимением гербовой - пишем, как говорится, на простой. Помнится, ещё в Моисеевом Пятикнижии содержатся шесть законов для всех людей, кои, как известно, потомки Ноя, именем которого эти самые законы и названы. Результат, так сказать, коллективного опыта поколений в виде исчерпывающего руководства по совместному проживанию и выживанию. Давайте предположим, что эти законы установил Бог и выдал их Ною со потомки для неукоснительного исполнения. Я думаю, когда люди эти законы начинают нарушать, происходит нечто, подобное извержению вулкана. Вулкана эмоций. И… эманаций.
– И?
– Всё больше и больше, отче. Всё больше и больше людей. Всё больше и больше нарушений. Начиная с Каина - и до наших дней. До Ленина с Троцким и Сталиным. Ну, и знаменитый марксистский закон перехода количества в качество.
– Джейк… Что ты хочешь сказать?!
– Да ничего нового, - Гурьев развернулся к Рэйчел. - Ничего нового, и батюшка, судя по задумчивому выражению его лица, не так уж и далёк от того, чтобы со мной согласиться. Мы сами плодим чертей, Рэйчел. Мы сами во всём виноваты. Эти твари - наши преступления, наша ложь, наши лжесвидетельства, наши убийства. Для Бога, всеблагого и личностного, пасущего нас и любящего вопреки и несмотря, в этой модели места, конечно же, нет. Зато есть место тому, что я видел. И не только ему одному. Просто количество стало качеством. Есть же, в конце концов, хищники-людоеды. Вот и это… Такое же.
– Не мясом же они питаются, Яков Кириллович, - с сомнением проговорил Осоргин. - Душами разве? Господи, спаси и помилуй…
– Ну, видите, - Гурьев наклонил голову к левому плечу. - Вывод сам собою напрашивается. Во всяком случае, гипотеза непротиворечива. По-моему.
– Здорово же я, наверное, нагрешила, Джейк, - как обычно, Рэйчел нашла очередной повод для шутки. - Представляю, какой аппетит у нашего гостя проснулся!
– А вот тут ты ошибаешься, Рэйчел. Думаю, всё с точностью до наоборот.
– То есть?!
– Это к знаменитому вопросу о воздаянии, отче. Почему злодею хорошо, а праведнику плохо? Потому, что праведник гораздо вкуснее злодея, да и злодея слопаешь - в чём или в ком сидеть тогда, кого за ниточки дёргать? Подумайте хорошенько, друзья мои. Если не выходить за рамки представлений о разрушительных последствиях нарушений законов… Тех самых, божеских? Там, где у нормального человека - совесть, у злодея - чёрт. Понимаете, о чём я? Замещение с вытеснением. Выел дырку - и влез. За что зацепился? А за что и всякая прочая зараза цепляется. И не надо никаких вельзевулов-люциферов. Лишнее это.
– Эка у вас всё гладко выходит, Яков Кириллович. Что же, по-вашему, всякое злодейство - болезнь?
– Несомненно, - подал голос священник. - Истинно так, Вадим Викентьевич. Болезнь, повреждение духовное. Разве что без Бога, действительно, неуютно в вашем мире, Яков Кириллович.
– Ну, я-то, можно сказать, неплохо себя чувствую, - Гурьев покачал носком ботинка. - Вполне ничего себе, поскольку готов к Его отсутствию. А вам, отче, и всем прочим верующим - да, и в самом деле, похоже, страшновато. Но не забыл я про овраги, не думайте. Как всё это на само деле работает - пока что не имею ни малейшего представления. Ясно, что есть какие-то практики-методики, отголоски которых и до непосвящённых доходят: все эти черные свечи, дохлые крысы, пентаграммы с заклинаниями…
– Значит, всё-таки колдовство? - Осоргин посмотрел на священника.
– Ну, может, и так. Только это уже совсем не так страшно. Правда, масштаб и размах нашего противника я себе пока плохо представляю. А если честно, то и вовсе никак. Кто? Зачем? С какой целью?
– Пообедать! - рявкнул кавторанг, грохнув кулаком по столу так, что Рэйчел подпрыгнула на подушках. - М-м-м-м-м… Простите, сударыня… Виноват. Не сдержался.
– Может, и пообедать, - спокойно кивнул Гурьев. - а заодно и поужинать. В общем - брюхо набить. Но - мелковато как-то для духовных сущностей. Думаю, их интерес - если у них может вообще быть совместный интерес - такое пиршество организовать, чтобы роду людскому небо с овчинку показалось.
– А что, - Осоргин схватил себя за подбородок. - К тому идёт. Прямо как по нотам разыгрывается!
– А почему же у… них, не к ночи помянуты будут, не обнаружиться совместному интересу, Яков Кириллович?
– Для воплощения совместного интереса нужно некое подобие общества, отче, - задумчиво проговорил Гурьев. - Хотя бы иерархия, это - как минимум.
– Вот вам и Денница со своим воинством, - вздохнул священник. - Что - скажете, нет?
– Не верю я в общество волков, отче, - Гурьев громко щёлкнул в воздухе пальцами. - В стаю - да. В львиный прайд. Это - возможно. Хищники - эгоисты. Никакого общества, никакого соподчинения, никакого сотрудничества. Стая. Только стая, отче. Думаю, это самое большее, на что они способны.
– Не ты ли сам говорил, что люди - хищники?! - удивилась Рэйчел.
– От хищников до людей - долгий путь. И вряд ли он был прямым. И обошлось ли тут без постороннего вмешательства - я не знаю. В самом деле не знаю.
– Джейк. Он… разговаривал с тобой. Речь - это разум.
– Верно, - Гурьев с улыбкой посмотрел на Рэйчел. - Верно замечено. Только речь - это ещё не разум. И это ничего не меняет в принципе. Скорее, всего, именно так это и выглядит - большие и маленькие стаи, одинокие сильные хищники. А разум… Ну и что - разум? Даже если это и так. Добавим игру амбиций, приправим соусом временных компромиссов - нам же ещё и легче.
– Вы это всё за три дня… продумали?
– Дурное дело - нехитрое, батюшка, - ослепительно улыбнулся Гурьев. - Так что, принимаете сию гипотезу как руководство к действию?
– Господь не мог допустить такого, Яков Кириллович, - Осоргин перекрестился. - Господи Иисусе, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя… Не мог. Не мог, понимаете?!
– А он и не допускал, - пожал плечами Гурьев. - Он установил законы, а выполнять их или нет, оставил на наше усмотрение. И вовсе не обещал, будто нарушение законов останется без последствий. Это всё - аномалия, Вадим Викентьевич. Следствие нарушений фундаментальных принципов бытия. И ответственны за него мы. Только мы с вами. Я ещё буду, конечно же, размышлять над этим. Но не очень много - мне не интересно, сколько чертей помещается на острие иглы. Да и вообще, критерий проверки гипотезы - практика, и ничего больше. Нарушение законов чревато - вот и всё. Никаких чудес не требуется.
– Так не в этом ли - величайшее чудо из чудес, Яков Кириллович?
– Оставьте его, отче, - засмеялась Рэйчел. - Несомненно, тот, кто сумеет убедить Джейка в существовании Высшего промысла, да ещё и направленного к нашему благу, попадёт немедленно в рай - и ещё при жизни. Не знаю, как вы, батюшка, а я не спешу - у меня есть ещё дела на земле.
– Несомненно одно, - в тон ей отозвался священник, - с каждой минутой крепнет моя уверенность в том, что ты выкарабкаешься, дитя моё, и произойдёт это куда быстрее, чем кому-то хочется.
– Возможно, вы оба правы, - покладисто кивнул Гурьев, - но я никакого высшего, да ещё и благого, а уж тем более - по отношению к нам всем, - промысла в случившемся не наблюдаю. Возможно, повторяю, вы правы и я действительно излишне сконцентрировался на тактике, причём… Но давайте же всё-таки каждый из нас будет делать то, что получается у него лучше всего: я буду правильно и даже безболезненно - по мере необходимости - выпускать души из тел, а уж вы, отче, позаботьтесь о том, чтобы они попад али, куда им положено.
– И сколько душ вы собираетесь, как вы говорите, выпустить, чтобы добиться того, к чему стремитесь? - в голосе священника звучал не гнев, а жалость.
– Сколько надобно, батюшка, столько и выпустим, - угрюмо заявил Осоргин.
– А подумали ли вы, что будет с вашими собственными душами и где окажутся они после всего этого? - повернулся к нему отец Даниил.
– Чему быть - того не миновать, - отрезал кавторанг и посмотрел на Гурьева, словно ища у него поддержки своему вердикту.
– Джейк, не найдётся ли у тебя платка? - невинно хлопая ресницами, дурацким ангельским тоном вопросила Рэйчел. И ехидно пояснила: - Как единственная дама в компании бесстрашных и могучих витязей, я брошу его наземь ради прекращения столь восхитительного состязания в остроумии и цинизме, и тебе придётся помочь мне сделать это. А уж от вас, батюшка, - сердито закончила она, - и вовсе не ожидала!
Бедная моя девочка, подумал Гурьев, одни глаза на лице остались. Гнев, как пламя, гудел у него внутри, стремясь вырваться наружу, но он взял себя в руки. Гурьев знал: гнев - оружие, которым стоит пользоваться, лишь остудив его до температуры абсолютного нуля. Любовь, усмехнулся он, любовь. Как просто. Пожалуй, только сейчас стало ясно, куда яснее и неотвратимее, чем прежде - именно он, и никто другой, отвечает за всё, что происходит, и будет происходить, с этой женщиной. В их общей судьбе. Раз и навсегда, Рэйчел. Раз и навсегда.
Я поступлю так, как должен был бы поступить Господь Бог, если бы существовал, подумал Гурьев. Я создам для неё вселенную и установлю в ней законы, которые никто не посмеет и не сможет нарушить, оставшись в живых. Мои законы. Единственно верные и непреложные, как движение звёзд и планет. Никаких чудес. Всё будет так, как я захочу.
Рэйчел посмотрела на его лицо, словно высеченное из тёмного мрамора, вгляделась в его резкие, бесконечно дорогие черты. Она уже научилась чувствовать, когда Гурьев решает нечто важное для них обоих. Вот и сейчас… О, да, улыбнулась про себя Рэйчел. Да, мой Серебряный Рыцарь. Молния между мирами, подумала она, небо и свет моей жизни. Всё, как ты скажешь. Всё, что захочешь. Всё, что велишь.
– Просто Джейк - отчаянный сторонник идеи прижизненного воздаяния, отче, - тихо проговорила она. - Как разубедить его в том, что это правильно - я не знаю. Да и - так ли уж это необходимо?
– Совершенно лишнее, девочка. Мечтать - это прекрасно, но надо же, помилуй Бог, и сделать что-нибудь конкретное.
– Так что же это всё-таки такое? Духовное… электричество?
– Разберёмся, думаю, по ходу дела, Вадим Викентьевич.
– Оптимист вы, однако…
– Так уж научили, Вадим Викентьевич. А учили долго и тщательно.
– Как же у вас вышло уничтожить его?
– Знал бы прикуп - жил бы в Сочи, как говаривал один мой московский приятель. Я только одно пока знаю. Близнецы - это ведь не просто меч. Не просто клинки. Они - это я. А я - это они. И они сделаны из "звёздного камня". Кто знает, каким магнетизмом, какими силами пропитался тот кусок железа, что прилетел на землю из невероятных глубин Вселенной? И я всегда был уверен, что изготовил нечто большее, чем хорошие клинки. Меч - вместилище души самурая, воина. Проводник. Струна силы. И у меня их аж две - две души как будто. А эта чертовщина - как короста. Оболочка. Клип а. "Эстер паним". Знаком вам такой термин, отче?
– Знаком, - отец Даниил с некоторым удивлением поднял на Гурьева глаза. - Сокрытие лица? Надо сказать, для атеиста вы, похоже, неплохо знакомы с источниками.
– С перво-источниками, - подтвердил Гурьев.
– Вот как? В оригинале?
– Да я и не слышал, чтобы кто-нибудь это переводил.
– Вы что же… иудаизм изучали, Яков Кириллович? Если уж вы о первоисточниках заговорили…
– Право же, вы меня в краску вгоняете, отче, - Гурьев усмехнулся. - Иудей из меня такой же, как буддист или христианин, то бишь совсем никакой. Вот совершенно. Могу добавить - и магометанство мне, как любое посредственное эпигонство, решительно неинтересно. Я вас успокоил?
– Джейк… Прошу тебя.
– Извини, девочка, - лицо Гурьева утратило всякие признаки весёлости, даже наигранной. - Не стоит жонглировать ярлыками, отче. Я учился сражаться любым оружием, даже таким, какое обычному человеку в качестве оружия и представить-то невозможно. Если на чертей, которые по неизвестной пока для меня причине начали у нас под носом скакать, смертоносно подействуют заклинания каких-нибудь ботокудов или лисьи хвосты самоедских шаманов, я ни на секунду не замешкаюсь всё это использовать. Если я правильно понимаю складывающуюся обстановку, вам - и не только вам - придётся надолго позабыть о животрепещущих вопросах истинности такой или сякой литургии. Пожар, отче, всем миром заливают, и мчащегося с полным ведром не выспрашивают, какой он веры. Надеюсь, мне не придётся это повторять ещё раз.
– Вы меня неправильно поняли, Яков Кириллович, - священник ничем не выказал раздражения или обиды, что Гурьев покаянно записал ему в безусловный актив. - Несомненно, я стану делать всё от меня зависящее, если от этого польза проистечь может. А вот насчёт шаманизма… Уж извините меня, попрошу от этого покорнейше уволить.
– Ну, камлания - это по моей части, - кивнул Гурьев. - А как, скажите, вы отнесётесь к сотрудничеству с католиками? Протестантами всевозможными? Раввинами, наконец?
– Не сомневаюсь, мы сумеем наладить и сообщение, и сотрудничество. Тут, действительно, разногласия следует до лучших времён отложить.
– А вы что скажете, Вадим Викентьевич?
– Да уж с раввинами договоримся как-нибудь, - чуть покраснев, произнёс моряк. - И, думаю, куда скорее, чем с большевиками. Чем с каким-нибудь Сталиным или Лениным, не к ночи будь помянуты, прости, Господи… И раввинам, полагаю, с нами проще будет договориться, чем с троцкими-зиновьевыми…
– Мне нравится ваша позиция, - Гурьев улыбнулся. - Что скажете, отче?
– Видите ли, Яков Кириллович… Мне представляется, что вы чрезмерно ударяетесь в материализм, причём в наихудшем смысле этого слова. Вы пытаетесь духовные сущности приземлить, найти место им в нашем мире, мире земного, физического бытия, а это невозможно.
Они были правы. Гурьев не читал - фотографировал страницы глазами. Читать ему не требовалось. Теперь он и это умел.
На третий день, перед тем, как увезти Рэйчел из госпиталя, Гурьев собрал у её постели "военный совет", куда были приглашены отец Даниил и Осоргин.
– Как я уже говорил, мы продолжаем изо всех сил изображать похоронную контору.
– Думаю, мы уже достаточно усыпили их бдительность. По-моему, пора заставить их проявить себя!
– Ошибаетесь, Вадим Викентьевич. Мы совершенно не готовы действовать, если "они" действительно вздумают себя проявить. Круглосуточной охраны нет, эффективно обезопасить и контролировать периметр мы не в состоянии, госпиталь не зачищен, дом на Мотли-авеню - тоже. Более или менее я доверяю Джарвису и Перси, садовнику, остальных просто плохо знаю - даже не предполагал, что всё может повернуться в таком вот направлении. Вы хоть понимаете, о чём я?
– Э-э-э…
– Вот видите. Подождём - скоро должен вернуться Иосида, надеюсь, он, как ему и велено, привезёт первый, самый необходимый персонал для организации сносной охраны.
– Яков Кириллович… Есть ли в этом такая уж настоятельная необходимость?
– Без всякого сомнения, отче. Отчёт о сообщениях в газетах, касающихся происшествия с Рэйчел, который я получил от Кагомацу, не оставляет у меня никаких сомнений - это постановка.
– Вот так… И как это выяснилось?!
– Текстуальный анализ, расчёт времени - всё это выглядит так, что информация была выброшена газетчикам специально и в определённом ключе. И это довольно странно.
– Насколько странно?
– Настолько, что напоминает отчёт о выполнении поручения и справку о потраченных средствах. Я понимаю, что для вас, отче, как и для Вадима Викентьевича, всё это звучит несколько неожиданно.
– Для меня тоже, - заметила Рэйчел.
– Ну, это я готов потерпеть.
– Ни минуты не сомневалась!
– У вас, дамы и господа, весьма неглубокие представления о настоящей охране важных персон. А вот в Японии эта наука достигла высочайшего совершенства за последние полтысячелетия. Я тоже знаю далеко не всё, именно поэтому Иосида был озадачен необходимостью подобрать высококвалифицированных специалистов.
– Вы думаете, чёрта можно остановить караулом?! - пробурчал кавторанг.
– Насколько я усвоил из прочитанного, любому чёрту необходим либо живой, либо материальный носитель, который доставит его как можно ближе к цели. Похоже, ножки у них самих коротенькие и слабенькие.
– Господи Иисусе, что ж вы такое там прочли, - покачал головой священник.
– Полное собрание глупостей, дикостей и суеверий, - скривился Гурьев. - Ничего серьёзного, к сожалению.
– Так всё-таки я был прав, - священник, кажется, неосознанно дотронулся до серебряного наперсного креста.
– В каком-то смысле - конечно, вы правы, отче. И я тоже прав, и тоже в каком-то смысле. Разумеется, не верю я ни в каких чертей, богов, ангелов и прочую дребедень.
– Отчего же? - спокойно спросил священник.
– Оттого, что я сам неплохо сыграл роль бога и продолжаю это делать, - усмехнулся Гурьев. - Наш дорогой Сигэру-сама, например, как и, надеюсь, император Хирохито, на полном серьёзе считают меня аватарой бога войны и покровителя кузнецов-мечников, Хатимана. И не только эти двое.
– Кем… считают?! - на Осоргина было жалко смотреть.
– Воплощением одного из синтоистских ложноб ожеств, - пояснил священник. Взгляд, которым он наградил при этом Гурьева, заставил того поёжиться. - Во-первых, это полнейшее безобразие, Яков Кириллович. Во-вторых, хотя я и понимаю, что вы сейчас озабочены исключительно тактическими соображениями, мой долг предупредить вас, что вы играете с огнём. Колдовство суть мерзость, и во благо не идёт никому, особенно - человеку, это самое колдовство употребляющему.
– Да Бог с вами, отче, какое там ещё колдовство, - Гурьев подавил смешок. - Никогда не пытался и не буду. Я просто кнопочки знаю - как, куда и с каким усилием нажимать.
– А это не колдовство разве?
– Это чистая психология, замешанная на махровом фрейдизме, отче. И ничего больше. Сплошной материализм и, так сказать, эмпириокритицизм.
– Наглотались-таки коммунистической отравы, успели, несмотря на молодость, - хмыкнул Осоргин. - Эх, Яков Кириллович… Знаю я, что в Бога не веруете, но отрицать-то - мыслимое ли дело?
– Да ничего я не отрицаю, - поморщился Гурьев. - Бог? Да сколько угодно. Можем сплясать от этой печки, если хотите. Всё равно в материализм упрёмся, чистый, незамутнённый и первозданный. Потому что Бог, даже если и сотворил всё сущее, сделал этот мир до ужаса материальным. И чудеса в нём настолько редки и недоказуемы, что ими - на фоне сугубо материального взаимодействия между всеми видами материи - можно смело пренебречь. В конце концов, наверняка это удобно - когда всё работает по определённым правилам, не нуждаясь в мелочном и ежесекундном контроле и вмешательстве. Честное слово, будь я Богом - я бы именно так и поступил. Это логично, рационально и так далее. Пускай материя вторична - но законы для неё существуют и действуют, что мы с вами прекрасно видим, осязаем и чувствуем. Я вас не утомил своими философствованиями?
– Ничего, ничего, мы вас слушаем, Яков Кириллович. Даже интересно.
– Хоть и не ко времени… Ладно. Продолжу. Не могу допустить, что вы, отче, верите, например, в сонмы ангелов, поющих гимны Господу. Не может же он, премудрый и всеблагий, быть таким тщеславным… гм… Я, признаться, дифирамбы в свой адрес пресекаю в зародыше, какими бы справедливыми или заслуженными они не были. Мешает, знаете ли, сосредоточиться.
– Ваши антропоморфные аналогии весьма остроумны, однако вряд ли соответствуют истинному положению вещей, - улыбнулся священник. - Несомненно, все упомянутые вами описания духовного мира такое же, если не большее, очеловечивание и уподобление, однако…
– Погодите минутку, отче. Меня сейчас мало занимает толпа певчих с крылышками. Меня гораздо больше интересуют бунтовщики. Понимаете, о чём я?
– Кажется, да, - прищурился священник.
– Поверьте мне, отче. Если некоторая группа лиц мешает осуществлению моих планов и пытается разрушить систему, над которой я работаю, я этих лиц не стану терпеть ни одной лишней минуты. А если у меня в подразделении появились бунтовщики… Да будь я трижды всеблаг и семижды всемилостив, того, кто отказывается выполнить приказ, я просто расстреляю перед строем, отче. А не отпущу гулять у себя в тылах. Вот такое дело.
– Опять уподобление, - отец Даниил пожал плечами. - И что же?
– Апофатическое доказательство, вот что. Нету ангелов - нету чертей. Нету чертей - нету ангелов. А то, что я видел… Все эти так называемые "духовные сущности" - просто некий вид материи, не изученный как следует прежде всего потому, что нет приборов, регистрирующих наличие этих самых сущностей. Скажите мне, отче, - Гурьев посмотрел на священника, - можете быстро назвать, с какой частотой соотносится проявление "духовных сущностей" в виде всякой дряни и нечисти таковому же в облике добра и света? Тысяча к одному? Десять тысяч?
– Что вы хотите этим сказать?! - вскинул голову отец Даниил.
– Хочу сказать следующее, отче. В этом мире материально абсолютно всё - и наши тела, и наши дела, и наши мысли. Насчёт "того" мира - не знаю, до сих пор никто оттуда не возвращался. Появится такой… Эфирный путешественник - появится и тема для разговора. А пока что… За неимением гербовой - пишем, как говорится, на простой. Помнится, ещё в Моисеевом Пятикнижии содержатся шесть законов для всех людей, кои, как известно, потомки Ноя, именем которого эти самые законы и названы. Результат, так сказать, коллективного опыта поколений в виде исчерпывающего руководства по совместному проживанию и выживанию. Давайте предположим, что эти законы установил Бог и выдал их Ною со потомки для неукоснительного исполнения. Я думаю, когда люди эти законы начинают нарушать, происходит нечто, подобное извержению вулкана. Вулкана эмоций. И… эманаций.
– И?
– Всё больше и больше, отче. Всё больше и больше людей. Всё больше и больше нарушений. Начиная с Каина - и до наших дней. До Ленина с Троцким и Сталиным. Ну, и знаменитый марксистский закон перехода количества в качество.
– Джейк… Что ты хочешь сказать?!
– Да ничего нового, - Гурьев развернулся к Рэйчел. - Ничего нового, и батюшка, судя по задумчивому выражению его лица, не так уж и далёк от того, чтобы со мной согласиться. Мы сами плодим чертей, Рэйчел. Мы сами во всём виноваты. Эти твари - наши преступления, наша ложь, наши лжесвидетельства, наши убийства. Для Бога, всеблагого и личностного, пасущего нас и любящего вопреки и несмотря, в этой модели места, конечно же, нет. Зато есть место тому, что я видел. И не только ему одному. Просто количество стало качеством. Есть же, в конце концов, хищники-людоеды. Вот и это… Такое же.
– Не мясом же они питаются, Яков Кириллович, - с сомнением проговорил Осоргин. - Душами разве? Господи, спаси и помилуй…
– Ну, видите, - Гурьев наклонил голову к левому плечу. - Вывод сам собою напрашивается. Во всяком случае, гипотеза непротиворечива. По-моему.
– Здорово же я, наверное, нагрешила, Джейк, - как обычно, Рэйчел нашла очередной повод для шутки. - Представляю, какой аппетит у нашего гостя проснулся!
– А вот тут ты ошибаешься, Рэйчел. Думаю, всё с точностью до наоборот.
– То есть?!
– Это к знаменитому вопросу о воздаянии, отче. Почему злодею хорошо, а праведнику плохо? Потому, что праведник гораздо вкуснее злодея, да и злодея слопаешь - в чём или в ком сидеть тогда, кого за ниточки дёргать? Подумайте хорошенько, друзья мои. Если не выходить за рамки представлений о разрушительных последствиях нарушений законов… Тех самых, божеских? Там, где у нормального человека - совесть, у злодея - чёрт. Понимаете, о чём я? Замещение с вытеснением. Выел дырку - и влез. За что зацепился? А за что и всякая прочая зараза цепляется. И не надо никаких вельзевулов-люциферов. Лишнее это.
– Эка у вас всё гладко выходит, Яков Кириллович. Что же, по-вашему, всякое злодейство - болезнь?
– Несомненно, - подал голос священник. - Истинно так, Вадим Викентьевич. Болезнь, повреждение духовное. Разве что без Бога, действительно, неуютно в вашем мире, Яков Кириллович.
– Ну, я-то, можно сказать, неплохо себя чувствую, - Гурьев покачал носком ботинка. - Вполне ничего себе, поскольку готов к Его отсутствию. А вам, отче, и всем прочим верующим - да, и в самом деле, похоже, страшновато. Но не забыл я про овраги, не думайте. Как всё это на само деле работает - пока что не имею ни малейшего представления. Ясно, что есть какие-то практики-методики, отголоски которых и до непосвящённых доходят: все эти черные свечи, дохлые крысы, пентаграммы с заклинаниями…
– Значит, всё-таки колдовство? - Осоргин посмотрел на священника.
– Ну, может, и так. Только это уже совсем не так страшно. Правда, масштаб и размах нашего противника я себе пока плохо представляю. А если честно, то и вовсе никак. Кто? Зачем? С какой целью?
– Пообедать! - рявкнул кавторанг, грохнув кулаком по столу так, что Рэйчел подпрыгнула на подушках. - М-м-м-м-м… Простите, сударыня… Виноват. Не сдержался.
– Может, и пообедать, - спокойно кивнул Гурьев. - а заодно и поужинать. В общем - брюхо набить. Но - мелковато как-то для духовных сущностей. Думаю, их интерес - если у них может вообще быть совместный интерес - такое пиршество организовать, чтобы роду людскому небо с овчинку показалось.
– А что, - Осоргин схватил себя за подбородок. - К тому идёт. Прямо как по нотам разыгрывается!
– А почему же у… них, не к ночи помянуты будут, не обнаружиться совместному интересу, Яков Кириллович?
– Для воплощения совместного интереса нужно некое подобие общества, отче, - задумчиво проговорил Гурьев. - Хотя бы иерархия, это - как минимум.
– Вот вам и Денница со своим воинством, - вздохнул священник. - Что - скажете, нет?
– Не верю я в общество волков, отче, - Гурьев громко щёлкнул в воздухе пальцами. - В стаю - да. В львиный прайд. Это - возможно. Хищники - эгоисты. Никакого общества, никакого соподчинения, никакого сотрудничества. Стая. Только стая, отче. Думаю, это самое большее, на что они способны.
– Не ты ли сам говорил, что люди - хищники?! - удивилась Рэйчел.
– От хищников до людей - долгий путь. И вряд ли он был прямым. И обошлось ли тут без постороннего вмешательства - я не знаю. В самом деле не знаю.
– Джейк. Он… разговаривал с тобой. Речь - это разум.
– Верно, - Гурьев с улыбкой посмотрел на Рэйчел. - Верно замечено. Только речь - это ещё не разум. И это ничего не меняет в принципе. Скорее, всего, именно так это и выглядит - большие и маленькие стаи, одинокие сильные хищники. А разум… Ну и что - разум? Даже если это и так. Добавим игру амбиций, приправим соусом временных компромиссов - нам же ещё и легче.
– Вы это всё за три дня… продумали?
– Дурное дело - нехитрое, батюшка, - ослепительно улыбнулся Гурьев. - Так что, принимаете сию гипотезу как руководство к действию?
– Господь не мог допустить такого, Яков Кириллович, - Осоргин перекрестился. - Господи Иисусе, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя… Не мог. Не мог, понимаете?!
– А он и не допускал, - пожал плечами Гурьев. - Он установил законы, а выполнять их или нет, оставил на наше усмотрение. И вовсе не обещал, будто нарушение законов останется без последствий. Это всё - аномалия, Вадим Викентьевич. Следствие нарушений фундаментальных принципов бытия. И ответственны за него мы. Только мы с вами. Я ещё буду, конечно же, размышлять над этим. Но не очень много - мне не интересно, сколько чертей помещается на острие иглы. Да и вообще, критерий проверки гипотезы - практика, и ничего больше. Нарушение законов чревато - вот и всё. Никаких чудес не требуется.
– Так не в этом ли - величайшее чудо из чудес, Яков Кириллович?
– Оставьте его, отче, - засмеялась Рэйчел. - Несомненно, тот, кто сумеет убедить Джейка в существовании Высшего промысла, да ещё и направленного к нашему благу, попадёт немедленно в рай - и ещё при жизни. Не знаю, как вы, батюшка, а я не спешу - у меня есть ещё дела на земле.
– Несомненно одно, - в тон ей отозвался священник, - с каждой минутой крепнет моя уверенность в том, что ты выкарабкаешься, дитя моё, и произойдёт это куда быстрее, чем кому-то хочется.
– Возможно, вы оба правы, - покладисто кивнул Гурьев, - но я никакого высшего, да ещё и благого, а уж тем более - по отношению к нам всем, - промысла в случившемся не наблюдаю. Возможно, повторяю, вы правы и я действительно излишне сконцентрировался на тактике, причём… Но давайте же всё-таки каждый из нас будет делать то, что получается у него лучше всего: я буду правильно и даже безболезненно - по мере необходимости - выпускать души из тел, а уж вы, отче, позаботьтесь о том, чтобы они попад али, куда им положено.
– И сколько душ вы собираетесь, как вы говорите, выпустить, чтобы добиться того, к чему стремитесь? - в голосе священника звучал не гнев, а жалость.
– Сколько надобно, батюшка, столько и выпустим, - угрюмо заявил Осоргин.
– А подумали ли вы, что будет с вашими собственными душами и где окажутся они после всего этого? - повернулся к нему отец Даниил.
– Чему быть - того не миновать, - отрезал кавторанг и посмотрел на Гурьева, словно ища у него поддержки своему вердикту.
– Джейк, не найдётся ли у тебя платка? - невинно хлопая ресницами, дурацким ангельским тоном вопросила Рэйчел. И ехидно пояснила: - Как единственная дама в компании бесстрашных и могучих витязей, я брошу его наземь ради прекращения столь восхитительного состязания в остроумии и цинизме, и тебе придётся помочь мне сделать это. А уж от вас, батюшка, - сердито закончила она, - и вовсе не ожидала!
Бедная моя девочка, подумал Гурьев, одни глаза на лице остались. Гнев, как пламя, гудел у него внутри, стремясь вырваться наружу, но он взял себя в руки. Гурьев знал: гнев - оружие, которым стоит пользоваться, лишь остудив его до температуры абсолютного нуля. Любовь, усмехнулся он, любовь. Как просто. Пожалуй, только сейчас стало ясно, куда яснее и неотвратимее, чем прежде - именно он, и никто другой, отвечает за всё, что происходит, и будет происходить, с этой женщиной. В их общей судьбе. Раз и навсегда, Рэйчел. Раз и навсегда.
Я поступлю так, как должен был бы поступить Господь Бог, если бы существовал, подумал Гурьев. Я создам для неё вселенную и установлю в ней законы, которые никто не посмеет и не сможет нарушить, оставшись в живых. Мои законы. Единственно верные и непреложные, как движение звёзд и планет. Никаких чудес. Всё будет так, как я захочу.
Рэйчел посмотрела на его лицо, словно высеченное из тёмного мрамора, вгляделась в его резкие, бесконечно дорогие черты. Она уже научилась чувствовать, когда Гурьев решает нечто важное для них обоих. Вот и сейчас… О, да, улыбнулась про себя Рэйчел. Да, мой Серебряный Рыцарь. Молния между мирами, подумала она, небо и свет моей жизни. Всё, как ты скажешь. Всё, что захочешь. Всё, что велишь.
– Просто Джейк - отчаянный сторонник идеи прижизненного воздаяния, отче, - тихо проговорила она. - Как разубедить его в том, что это правильно - я не знаю. Да и - так ли уж это необходимо?
– Совершенно лишнее, девочка. Мечтать - это прекрасно, но надо же, помилуй Бог, и сделать что-нибудь конкретное.
– Так что же это всё-таки такое? Духовное… электричество?
– Разберёмся, думаю, по ходу дела, Вадим Викентьевич.
– Оптимист вы, однако…
– Так уж научили, Вадим Викентьевич. А учили долго и тщательно.
– Как же у вас вышло уничтожить его?
– Знал бы прикуп - жил бы в Сочи, как говаривал один мой московский приятель. Я только одно пока знаю. Близнецы - это ведь не просто меч. Не просто клинки. Они - это я. А я - это они. И они сделаны из "звёздного камня". Кто знает, каким магнетизмом, какими силами пропитался тот кусок железа, что прилетел на землю из невероятных глубин Вселенной? И я всегда был уверен, что изготовил нечто большее, чем хорошие клинки. Меч - вместилище души самурая, воина. Проводник. Струна силы. И у меня их аж две - две души как будто. А эта чертовщина - как короста. Оболочка. Клип а. "Эстер паним". Знаком вам такой термин, отче?
– Знаком, - отец Даниил с некоторым удивлением поднял на Гурьева глаза. - Сокрытие лица? Надо сказать, для атеиста вы, похоже, неплохо знакомы с источниками.
– С перво-источниками, - подтвердил Гурьев.
– Вот как? В оригинале?
– Да я и не слышал, чтобы кто-нибудь это переводил.
– Вы что же… иудаизм изучали, Яков Кириллович? Если уж вы о первоисточниках заговорили…
– Право же, вы меня в краску вгоняете, отче, - Гурьев усмехнулся. - Иудей из меня такой же, как буддист или христианин, то бишь совсем никакой. Вот совершенно. Могу добавить - и магометанство мне, как любое посредственное эпигонство, решительно неинтересно. Я вас успокоил?
– Джейк… Прошу тебя.
– Извини, девочка, - лицо Гурьева утратило всякие признаки весёлости, даже наигранной. - Не стоит жонглировать ярлыками, отче. Я учился сражаться любым оружием, даже таким, какое обычному человеку в качестве оружия и представить-то невозможно. Если на чертей, которые по неизвестной пока для меня причине начали у нас под носом скакать, смертоносно подействуют заклинания каких-нибудь ботокудов или лисьи хвосты самоедских шаманов, я ни на секунду не замешкаюсь всё это использовать. Если я правильно понимаю складывающуюся обстановку, вам - и не только вам - придётся надолго позабыть о животрепещущих вопросах истинности такой или сякой литургии. Пожар, отче, всем миром заливают, и мчащегося с полным ведром не выспрашивают, какой он веры. Надеюсь, мне не придётся это повторять ещё раз.
– Вы меня неправильно поняли, Яков Кириллович, - священник ничем не выказал раздражения или обиды, что Гурьев покаянно записал ему в безусловный актив. - Несомненно, я стану делать всё от меня зависящее, если от этого польза проистечь может. А вот насчёт шаманизма… Уж извините меня, попрошу от этого покорнейше уволить.
– Ну, камлания - это по моей части, - кивнул Гурьев. - А как, скажите, вы отнесётесь к сотрудничеству с католиками? Протестантами всевозможными? Раввинами, наконец?
– Не сомневаюсь, мы сумеем наладить и сообщение, и сотрудничество. Тут, действительно, разногласия следует до лучших времён отложить.
– А вы что скажете, Вадим Викентьевич?
– Да уж с раввинами договоримся как-нибудь, - чуть покраснев, произнёс моряк. - И, думаю, куда скорее, чем с большевиками. Чем с каким-нибудь Сталиным или Лениным, не к ночи будь помянуты, прости, Господи… И раввинам, полагаю, с нами проще будет договориться, чем с троцкими-зиновьевыми…
– Мне нравится ваша позиция, - Гурьев улыбнулся. - Что скажете, отче?
– Видите ли, Яков Кириллович… Мне представляется, что вы чрезмерно ударяетесь в материализм, причём в наихудшем смысле этого слова. Вы пытаетесь духовные сущности приземлить, найти место им в нашем мире, мире земного, физического бытия, а это невозможно.