Страница:
А потом Лили снова подумала о Маргарет, шагнувшей в неизвестность следом за кукушкой. Лили искренне надеялась, что женщина-птица сумеет постоять за себя.
БЛАГОДАТНАЯ ЛУГОВИНА
1
2
БЛАГОДАТНАЯ ЛУГОВИНА
Скажи, малышка, видала ли ты
такую девчонку-ворону, как я?
Она то машет крыльями,
то плавно планирует над землей.
Не стремилось ли твое сердечко
улететь на таких же глянцевых крыльях,
Подняться к самому небу и воплотить мечты?
Мэри Энн Гаррис. «Девчонки-вороны»
1
Хазард, лето, 1940-й
В то лето я увязался за девчонками-воронами на север — старая галка приняла участие в развлекательной экскурсии. Вороны нигде не замедляли полета, однако я не отстаю от них. Я только выгляжу так, словно у меня не осталось сил. Если бы возникла необходимость, я мог бы принять и более привлекательный облик. Обычно мы стремимся пребывать в одной и той же шкуре, мы привыкаем к ней и носим до тех пор, пока она не приходит в негодность. Однако я мог выглядеть молодцом не хуже Коди, но в том путешествии мне незачем заботиться о собственной привлекательности. Девчонки-вороны собирались встретиться и погулять со своими северными кузенами, я же просто увязался следом. Я вполне мог лететь вровень с ними, но когда они принимались обсуждать предстоящую вечеринку, предвкушая флирт со своими сородичами, я предпочитал держаться позади: эти разговоры меня слишком выматывают.
Единственная цель моего полета — навестить поросшие соснами холмы.
У каждого имеется настоящий дом. Иногда он находится совсем не там, где вы живете, но там, где живет ваше сердце. Так вот мой дом остался на лугу в уединенной долине между двух старых гор. На склоне одной растут сосны, а по другой взбираются наверх березы и кедры. По середине долины течет ручей, и вода в нем ледяная даже летом, словно он только что выбрался из-под земли, а не пробивал себе путь между скал, стремясь к полноводной реке. Луг весь покрыт зеленым травяным ковром, кое-где встречаются куртины полевых цветов, и воздух пахнет летом — горячий, насыщенный и неподвижный. Жужжат пчелы, трещат крыльями майские жуки, ветерок вздыхает в густой листве и шевелит траву, редкие облака плывут по небу, такому голубому и глубокому, что от него невозможно оторвать глаз. На краю долины возвышается старая скала, гладкая с солнечной стороны и поросшая мхом там, где всегда сохраняется тень. Я отыскиваю ее и растягиваюсь на камне, и солнце течет с неба, словно мед. Теперь я дома.
Почему я не остаюсь там навсегда, раз там так хорошо?
Это сложно объяснить. В таких местах можно лишиться памяти. Ты растворяешься в красоте и перестаешь вспоминать, кто ты такой и чью шкуру носишь в данный момент, забываешь даже о самой возможности выбора. Так ты уходишь в бесконечность, но я уже испытал это. Некоторые из нас выбирают именно этот путь, а я опомнился и стал вспоминать изо всех сил. Я еще не готов потерять самого себя. Ведь тогда я потеряю и все свои истории, а я так долго их собирал!
И все же я всегда с нетерпением жду встречи с этим местом, как многие ждут возвращения домой. Знаю, что через день или через неделю покину его, но не могу не возвращаться сюда снова и снова, чтобы обновить душу и заодно послушать местные сплетни.
В тот год многие болтают о девочке-лисичке. Не чистокровной лисе, но она получила от Рэя столько же, сколько и от своей матери, с человеческой стороны. Это худенькая, даже костлявая девочка лет одиннадцати, может, двенадцати. От отца ей досталось узкое треугольное личико и рыжие волосы. Она растет как сорная трава и постоянно пропадает в лесах, ей все интересно, она сует свой нос повсюду, так что травинки, веточки и семена растений вечно застревают в ее волосах. Дикарка.
Я не ищу ее, хотя, признаюсь, и мне было бы любопытно взглянуть на девочку-лисичку. Я кружу над долиной, неторопливо спускаясь с голубого неба. Девчонки-вороны уже повстречались со своими кузенами, и их крики доносятся из-за горы. Что до меня, то я остаюсь в своей долине, впитываю солнце и очарование здешних мест, не боясь лишиться памяти, — на обратном пути девчонки обещали забрать меня с собой.
Итак, я провожу время в праздности, прислушиваясь к местным сплетням. Как я уже говорил, я не ищу встречи с этой девочкой, и уж конечно она не предполагала увидеть меня, но мы все равно встречаемся. Я, как обычно, сижу на скале, наслаждаюсь солнцем и почти дремлю, когда она стремительно выбегает из леса и останавливается как вкопанная, увидев меня. Я думаю, может, здесь находится ее дом. Ее скала. Жилище ее сердца. Может, именно поэтому я не меняю обличье и не улетаю, а она не убегает обратно в лес. Мы никогда не встречались прежде, но узнали друг друга.
— Эй там, привет, — говорит она, ничуть не испуганно, даже не настороженно.
— И тебе привет.
— А как тебя зовут?
— Джек.
— А меня все называют Нетти, это мое имя. Мама говорит, что я родилась с другим именем, а расту с этим.
— Понятно, — говорю я ей. — Ты живешь где-то неподалеку?
Она неопределенно машет рукой на противоположный склон.
— Мы с мамой живем вон там.
— А твой отец?
— У меня нет папы, потому что он был порядочным бездельником и сбежал от моей мамы, а она, по-моему, не очень-то и грустит по нему.
Тогда я еще не знал, что это Рэй бродил по здешним горам и некоторое время провел с симпатичной вдовой, а через девять месяцев у нее родилась девочка, растить которую женщине пришлось одной. Наверное, я должен был догадаться, но вся лисья кровь пахнет для меня одинаково, а Рэй не единственный лис, что сеет свое семя среди людей. Все лисы падки на сладкое.
Однако эта костлявая худышка запала мне в душу. Может, это была просто причуда, а может, уже тогда я понял, что она больше похожа на меня, чем на лисичку, и собирает истории, как Маргарет собирает безделушки, не ради того, чтобы копить у себя, а чтобы раздать другим. И еще я подумал, как обидно, что она получила струю нашей крови, но не знает, что с ней делать, а только бродит по лесам без всякой цели. Оставить ее на произвол судьбы, значит, уподобиться кукушкам, которые подбрасывают яйца в чужие гнезда.
— Может, я стану твоим отцом? — спрашиваю я девочку-лисичку.
Она ненадолго задумывается.
— А потом сбежишь, как мой первый папа? — интересуется она.
— Вполне возможно, — отвечаю я, не желая врать девочке с самого начала. — Но я всегда буду возвращаться.
— Мне не нужен папа, — говорит она тогда. — Но нужен муж. Я слышала, что от них больше пользы.
Мне не удалось удержаться от смеха.
— Что тут смешного? — хочет она узнать.
— Ты еще слишком мала, чтобы думать о замужестве.
— Дженни-Мари старше меня всего на пару лет, а у нее уже двое малышей.
От таких слов впору заплакать. В этих горах дети рано взрослеют, а, повзрослев, умирают совсем молодыми. Если их не проглотит шахта, то наверняка доконает тяжелая жизнь. Стоит только попробовать заняться сельским хозяйством в горах да еще, когда в легких уже осел целый дюйм угольной пыли.
— Но это не значит, что так надо поступать, — возражаю я.
— Теперь ты говоришь, как моя мама. Она все делит на хорошее и плохое.
— А ты с ней не согласна?
— Такова жизнь, — пожимает она плечами.
Вы можете обвинить ее в цинизме, но я вижу только наивность.
— Если бы ты могла загадать любое желание, — спрашиваю я, — что бы ты загадала?
Она ни на мгновение не задумывается.
— Больше всего на свете я хочу летать…
— Летать?
— Как девчонки-вороны, — с усмешкой кивает она.
— А откуда ты о них знаешь?
— Я их видела. Они почти каждый год встречаются в наших лесах со своими кузенами. Я видела, как они танцуют и смеются, такие счастливые. И я видела, как они летают.
Лисы не могут летать, но как я мог сказать ей об этом?
— Я могла бы стать рыжей вороной, — говорит девочка и чумазыми пальчиками прикасается к своим волосам, рыжим, как хвост Рэя. — У меня же рыжие волосы!
— Все вороны, которых я встречал когда-либо, были черными, — говорю я. — Только однажды я видел белую ворону, но мне не понравился ее цвет.
— А что это была за ворона? — спрашивает Нетти.
— Белая ворона научила индейцев кикаха выращивать пшеницу, — объясняю я, а потом рассказываю всю историю.
Пока я говорю, она укладывается в траву на спину, извивается, словно червяк, чтобы избавиться от сучка, но я знаю, что она слушает. Каждый раз, когда я ненадолго замолкаю, девочка поднимает голову и смотрит на меня. Могу поклясться, что она смогла бы все повторить слово в слово, если бы я попросил. История заканчивается, а она продолжает лежать и смотреть в голубое небо. Там в вышине кто-то кружит. Ястреб. Он нам чужой.
— А это правдивая история? — спрашивает она немного погодя.
— Правдивая, насколько я помню.
Нетти садится и недоверчиво смотрит на меня.
— Я и не знала, что у пшеницы есть своя история.
— У всего есть своя история. Даже у этого молочая, который ты вот-вот примнешь коленом.
Она отодвигается и подозрительно смотрит на растение.
— А что произошло с ним?
И я рассказываю ей о молочае, о майском жуке, копошащемся в высокой траве, и о златоглазке, и о кедре, не этом, что растет неподалеку, а о его предке, стоявшем тут во время одной из неудач, постигших Коди.
— А ты знаешь еще истории? — спрашивает она, как только заканчивается мой рассказ.
Но солнце уже клонится к закату, и тени от деревьев протянулись через всю долину. Первые летучие мыши появились в лесу. В отдалении до сих пор слышится вороний гвалт. Теперь он стал даже громче, звуки хорошо разносятся на крыльях сумерек.
— Я знаю еще сотни историй, но давай оставим их на потом, — предлагаю я.
— Я тоже хочу знать все истории.
Я не могу сдержать улыбку.
— Я и сам их все не знаю, но те, которые помню, я тебе расскажу, а потом ты и сама узнаешь какие-нибудь истории и поведаешь их мне. Ведь мы, рассказчики, всегда так поступаем.
Девочка гордо выпрямляется, услышав это «мы».
— А как мыпоступаем? — спрашивает она, пробуя на вкус это слово.
— Делимся историями друг с другом.
Она вся в сомнениях, но нетерпение берет верх.
— Я даже не знаю, с чего начать, чтобы узнать какую-то историю, — говорит девочка.
— Стоит только присмотреться повнимательнее. Ты должна научиться слушать и запоминать. Это нелегко и требует немало времени, но для начала ты можешь кое-что записывать. У тебя есть бумага и карандаш?
— Конечно.
— Тогда возьми с собой блокнот, как только в следующий раз отправишься в лес. Сядь и нарисуй какой-нибудь куст или полевой цветок, а пока рисуешь, слушай внимательно и услышишь, чем занимался кролик под этим кустом на прошлой неделе или разговор пчел, они никогда не прекращают жужжанья. Вот и получится отрывок истории, запиши его на этой же странице.
Девочка слегка разочарована.
— Но это совсем другое.
— Так начинается каждая история, — говорю я. — С мелочи.
— Но зачем учиться рисовать?
— Тебе и не надо. Просто так легче концентрировать внимание. Ты видишь то, что есть на самом деле, а не то, что ожидаешь увидеть.
Сомнения еще не исчезли, а нетерпение только усилилось.
— А ты придешь сюда завтра? — спрашивает она.
Я кивнул.
Так вышло, что я провел там большую часть лета.
Через несколько дней прилетают девчонки-вороны, чтобы забрать меня с собой, и долго смеются, когда выясняется, что я остаюсь.
— Ты что, решил уснуть? — спрашивает Мэйда.
Так мы говорим между собой, когда кто-то теряет себя, забывает о человеческом облике и проводит всю жизнь в звериной шкуре.
— Не-а, — отвечает вместо меня Зия. — Он нашел себе щенка и собирается научить его летать.
— А я и не знала, что щенки могут летать.
— А они и не могут. Только не говори Джеку, он будет сильно разочарован.
Обе они разразились смехом, и я не мог удержаться от улыбки. Но девчонки-вороны остались вместе со мной на скале до прихода Нетти, и когда она показалась на краю долины, я понял, что девочка им понравилась. У девчонок-ворон душа нараспашку, и всегда можно определить, когда они довольны, а когда грустят.
— Будь осторожен, — шепнула мне на ухо Зия. — Когда-нибудь она разобьет тебе сердце.
— Что ты говоришь! — возразил я.
— Не теперь. Но она не всегда будет такой же худышкой-лисичкой, слишком маленькой для старой галки.
Я оглянулся на Мэйду в надежде услышать ее мнение, но она ничего не добавила к словам подружки. Она сидела и внимательно следила своими темными глазами, как маленькая лисичка пробирается сквозь густую траву.
— Она могла бы летать, — наконец произнесла Мэйда, и девчонки-вороны взмыли в небо на черных блестящих крыльях, отсвечивающих синевой в лучах солнца.
Нетти подбежала ближе и грустно проводила их взглядом.
— Ничего красивее я не видела, — сказала она. — Щенок Дженни-Мари совершенно не переносит ворон, и большинство людей их тоже не любит, но не я.
— И не я.
В руках у нее был альбом, который мы с ней сделали на второй день после встречи. Листы коричневой оберточной бумаги аккуратно сложены вместе и сшиты двумя стежками. За ухом у Нетти торчал огрызок карандаша, тщательно заточенный перочинным ножом, подаренным мной.
Мне не забыть ее взгляда, когда я вытащил из кармана этот ножик и протянул ей.
— Никто никогда не дарил мне такого отличного подарка, — сказала она, вертя в руках ножик.
Нетти научилась рисовать. Я разглядел в ней эту способность, так же как видел на страницах альбома пустые места, ожидающие историй. На следующее лето я привезу ей коробку красок, а пока она использует сок ягод, красную глину, зерна кофе и тому подобные материалы, чтобы раскрашивать свои наброски.
— Посмотри сюда, — говорит Нетти и усаживается рядом со мной.
Я кладу альбом к себе на колени и смотрю на страницу, которую она хочет мне показать. Каждый уголок заполнен карандашными рисунками и раскрашен тусклыми красками, почти сливающимися с коричневой бумагой. Воробей. Кустик посконника. Лист орешника. Жужелица. Сосновая шишка. Ее собственная рука, обведенная карандашом, но Нетти добавила некоторые детали — линии сгибов, ссадина на указательном пальце, грязь под ногтями. А внизу страницы написано детским почерком: «Вот что я видела сигодня».
— Ты часто ходишь в школу? — спрашиваю я.
— Только когда не могу отвертеться.
Сегодня я принес ей книгу — специально купил в магазине подержанных вещей в Тайсоне. Этот городок побольше, чем Хазард, расположен южнее, и там живут около двух тысяч жителей. Книга представляет собой справочник по полевым цветам, там много рисунков, но и слов предостаточно. Латинские названия, общеупотребительные названия и короткие рассказы о том, как растения получили свои имена. Девочка так рада такой простой вещи, что мне хочется каждый раз встречать ее подарком, но это было бы неправильно.
— Я не сумею ее прочитать, — говорит Нетти.
— В книгах множество разных историй. Как в лесу. Ты можешь узнать из них много нового.
— Правда?
— Истинная правда. А что еще лучше, ты сможешь ходить в ту маленькую библиотеку на первом этаже муниципалитета, и тебе дадут почитать все, что ты выберешь. Тебе только надо пойти и попросить.
Она окидывает меня подозрительным взглядом:
— О чем это ты мне толкуешь?
— Может, тебе не стоит избегать школьных занятий.
Она взвешивает в руке справочник по цветам и дарит мне одну из своих неожиданных улыбок.
— Может, и не стоит, — говорит Нетти.
В то лето я увязался за девчонками-воронами на север — старая галка приняла участие в развлекательной экскурсии. Вороны нигде не замедляли полета, однако я не отстаю от них. Я только выгляжу так, словно у меня не осталось сил. Если бы возникла необходимость, я мог бы принять и более привлекательный облик. Обычно мы стремимся пребывать в одной и той же шкуре, мы привыкаем к ней и носим до тех пор, пока она не приходит в негодность. Однако я мог выглядеть молодцом не хуже Коди, но в том путешествии мне незачем заботиться о собственной привлекательности. Девчонки-вороны собирались встретиться и погулять со своими северными кузенами, я же просто увязался следом. Я вполне мог лететь вровень с ними, но когда они принимались обсуждать предстоящую вечеринку, предвкушая флирт со своими сородичами, я предпочитал держаться позади: эти разговоры меня слишком выматывают.
Единственная цель моего полета — навестить поросшие соснами холмы.
У каждого имеется настоящий дом. Иногда он находится совсем не там, где вы живете, но там, где живет ваше сердце. Так вот мой дом остался на лугу в уединенной долине между двух старых гор. На склоне одной растут сосны, а по другой взбираются наверх березы и кедры. По середине долины течет ручей, и вода в нем ледяная даже летом, словно он только что выбрался из-под земли, а не пробивал себе путь между скал, стремясь к полноводной реке. Луг весь покрыт зеленым травяным ковром, кое-где встречаются куртины полевых цветов, и воздух пахнет летом — горячий, насыщенный и неподвижный. Жужжат пчелы, трещат крыльями майские жуки, ветерок вздыхает в густой листве и шевелит траву, редкие облака плывут по небу, такому голубому и глубокому, что от него невозможно оторвать глаз. На краю долины возвышается старая скала, гладкая с солнечной стороны и поросшая мхом там, где всегда сохраняется тень. Я отыскиваю ее и растягиваюсь на камне, и солнце течет с неба, словно мед. Теперь я дома.
Почему я не остаюсь там навсегда, раз там так хорошо?
Это сложно объяснить. В таких местах можно лишиться памяти. Ты растворяешься в красоте и перестаешь вспоминать, кто ты такой и чью шкуру носишь в данный момент, забываешь даже о самой возможности выбора. Так ты уходишь в бесконечность, но я уже испытал это. Некоторые из нас выбирают именно этот путь, а я опомнился и стал вспоминать изо всех сил. Я еще не готов потерять самого себя. Ведь тогда я потеряю и все свои истории, а я так долго их собирал!
И все же я всегда с нетерпением жду встречи с этим местом, как многие ждут возвращения домой. Знаю, что через день или через неделю покину его, но не могу не возвращаться сюда снова и снова, чтобы обновить душу и заодно послушать местные сплетни.
В тот год многие болтают о девочке-лисичке. Не чистокровной лисе, но она получила от Рэя столько же, сколько и от своей матери, с человеческой стороны. Это худенькая, даже костлявая девочка лет одиннадцати, может, двенадцати. От отца ей досталось узкое треугольное личико и рыжие волосы. Она растет как сорная трава и постоянно пропадает в лесах, ей все интересно, она сует свой нос повсюду, так что травинки, веточки и семена растений вечно застревают в ее волосах. Дикарка.
Я не ищу ее, хотя, признаюсь, и мне было бы любопытно взглянуть на девочку-лисичку. Я кружу над долиной, неторопливо спускаясь с голубого неба. Девчонки-вороны уже повстречались со своими кузенами, и их крики доносятся из-за горы. Что до меня, то я остаюсь в своей долине, впитываю солнце и очарование здешних мест, не боясь лишиться памяти, — на обратном пути девчонки обещали забрать меня с собой.
Итак, я провожу время в праздности, прислушиваясь к местным сплетням. Как я уже говорил, я не ищу встречи с этой девочкой, и уж конечно она не предполагала увидеть меня, но мы все равно встречаемся. Я, как обычно, сижу на скале, наслаждаюсь солнцем и почти дремлю, когда она стремительно выбегает из леса и останавливается как вкопанная, увидев меня. Я думаю, может, здесь находится ее дом. Ее скала. Жилище ее сердца. Может, именно поэтому я не меняю обличье и не улетаю, а она не убегает обратно в лес. Мы никогда не встречались прежде, но узнали друг друга.
— Эй там, привет, — говорит она, ничуть не испуганно, даже не настороженно.
— И тебе привет.
— А как тебя зовут?
— Джек.
— А меня все называют Нетти, это мое имя. Мама говорит, что я родилась с другим именем, а расту с этим.
— Понятно, — говорю я ей. — Ты живешь где-то неподалеку?
Она неопределенно машет рукой на противоположный склон.
— Мы с мамой живем вон там.
— А твой отец?
— У меня нет папы, потому что он был порядочным бездельником и сбежал от моей мамы, а она, по-моему, не очень-то и грустит по нему.
Тогда я еще не знал, что это Рэй бродил по здешним горам и некоторое время провел с симпатичной вдовой, а через девять месяцев у нее родилась девочка, растить которую женщине пришлось одной. Наверное, я должен был догадаться, но вся лисья кровь пахнет для меня одинаково, а Рэй не единственный лис, что сеет свое семя среди людей. Все лисы падки на сладкое.
Однако эта костлявая худышка запала мне в душу. Может, это была просто причуда, а может, уже тогда я понял, что она больше похожа на меня, чем на лисичку, и собирает истории, как Маргарет собирает безделушки, не ради того, чтобы копить у себя, а чтобы раздать другим. И еще я подумал, как обидно, что она получила струю нашей крови, но не знает, что с ней делать, а только бродит по лесам без всякой цели. Оставить ее на произвол судьбы, значит, уподобиться кукушкам, которые подбрасывают яйца в чужие гнезда.
— Может, я стану твоим отцом? — спрашиваю я девочку-лисичку.
Она ненадолго задумывается.
— А потом сбежишь, как мой первый папа? — интересуется она.
— Вполне возможно, — отвечаю я, не желая врать девочке с самого начала. — Но я всегда буду возвращаться.
— Мне не нужен папа, — говорит она тогда. — Но нужен муж. Я слышала, что от них больше пользы.
Мне не удалось удержаться от смеха.
— Что тут смешного? — хочет она узнать.
— Ты еще слишком мала, чтобы думать о замужестве.
— Дженни-Мари старше меня всего на пару лет, а у нее уже двое малышей.
От таких слов впору заплакать. В этих горах дети рано взрослеют, а, повзрослев, умирают совсем молодыми. Если их не проглотит шахта, то наверняка доконает тяжелая жизнь. Стоит только попробовать заняться сельским хозяйством в горах да еще, когда в легких уже осел целый дюйм угольной пыли.
— Но это не значит, что так надо поступать, — возражаю я.
— Теперь ты говоришь, как моя мама. Она все делит на хорошее и плохое.
— А ты с ней не согласна?
— Такова жизнь, — пожимает она плечами.
Вы можете обвинить ее в цинизме, но я вижу только наивность.
— Если бы ты могла загадать любое желание, — спрашиваю я, — что бы ты загадала?
Она ни на мгновение не задумывается.
— Больше всего на свете я хочу летать…
— Летать?
— Как девчонки-вороны, — с усмешкой кивает она.
— А откуда ты о них знаешь?
— Я их видела. Они почти каждый год встречаются в наших лесах со своими кузенами. Я видела, как они танцуют и смеются, такие счастливые. И я видела, как они летают.
Лисы не могут летать, но как я мог сказать ей об этом?
— Я могла бы стать рыжей вороной, — говорит девочка и чумазыми пальчиками прикасается к своим волосам, рыжим, как хвост Рэя. — У меня же рыжие волосы!
— Все вороны, которых я встречал когда-либо, были черными, — говорю я. — Только однажды я видел белую ворону, но мне не понравился ее цвет.
— А что это была за ворона? — спрашивает Нетти.
— Белая ворона научила индейцев кикаха выращивать пшеницу, — объясняю я, а потом рассказываю всю историю.
Пока я говорю, она укладывается в траву на спину, извивается, словно червяк, чтобы избавиться от сучка, но я знаю, что она слушает. Каждый раз, когда я ненадолго замолкаю, девочка поднимает голову и смотрит на меня. Могу поклясться, что она смогла бы все повторить слово в слово, если бы я попросил. История заканчивается, а она продолжает лежать и смотреть в голубое небо. Там в вышине кто-то кружит. Ястреб. Он нам чужой.
— А это правдивая история? — спрашивает она немного погодя.
— Правдивая, насколько я помню.
Нетти садится и недоверчиво смотрит на меня.
— Я и не знала, что у пшеницы есть своя история.
— У всего есть своя история. Даже у этого молочая, который ты вот-вот примнешь коленом.
Она отодвигается и подозрительно смотрит на растение.
— А что произошло с ним?
И я рассказываю ей о молочае, о майском жуке, копошащемся в высокой траве, и о златоглазке, и о кедре, не этом, что растет неподалеку, а о его предке, стоявшем тут во время одной из неудач, постигших Коди.
— А ты знаешь еще истории? — спрашивает она, как только заканчивается мой рассказ.
Но солнце уже клонится к закату, и тени от деревьев протянулись через всю долину. Первые летучие мыши появились в лесу. В отдалении до сих пор слышится вороний гвалт. Теперь он стал даже громче, звуки хорошо разносятся на крыльях сумерек.
— Я знаю еще сотни историй, но давай оставим их на потом, — предлагаю я.
— Я тоже хочу знать все истории.
Я не могу сдержать улыбку.
— Я и сам их все не знаю, но те, которые помню, я тебе расскажу, а потом ты и сама узнаешь какие-нибудь истории и поведаешь их мне. Ведь мы, рассказчики, всегда так поступаем.
Девочка гордо выпрямляется, услышав это «мы».
— А как мыпоступаем? — спрашивает она, пробуя на вкус это слово.
— Делимся историями друг с другом.
Она вся в сомнениях, но нетерпение берет верх.
— Я даже не знаю, с чего начать, чтобы узнать какую-то историю, — говорит девочка.
— Стоит только присмотреться повнимательнее. Ты должна научиться слушать и запоминать. Это нелегко и требует немало времени, но для начала ты можешь кое-что записывать. У тебя есть бумага и карандаш?
— Конечно.
— Тогда возьми с собой блокнот, как только в следующий раз отправишься в лес. Сядь и нарисуй какой-нибудь куст или полевой цветок, а пока рисуешь, слушай внимательно и услышишь, чем занимался кролик под этим кустом на прошлой неделе или разговор пчел, они никогда не прекращают жужжанья. Вот и получится отрывок истории, запиши его на этой же странице.
Девочка слегка разочарована.
— Но это совсем другое.
— Так начинается каждая история, — говорю я. — С мелочи.
— Но зачем учиться рисовать?
— Тебе и не надо. Просто так легче концентрировать внимание. Ты видишь то, что есть на самом деле, а не то, что ожидаешь увидеть.
Сомнения еще не исчезли, а нетерпение только усилилось.
— А ты придешь сюда завтра? — спрашивает она.
Я кивнул.
Так вышло, что я провел там большую часть лета.
Через несколько дней прилетают девчонки-вороны, чтобы забрать меня с собой, и долго смеются, когда выясняется, что я остаюсь.
— Ты что, решил уснуть? — спрашивает Мэйда.
Так мы говорим между собой, когда кто-то теряет себя, забывает о человеческом облике и проводит всю жизнь в звериной шкуре.
— Не-а, — отвечает вместо меня Зия. — Он нашел себе щенка и собирается научить его летать.
— А я и не знала, что щенки могут летать.
— А они и не могут. Только не говори Джеку, он будет сильно разочарован.
Обе они разразились смехом, и я не мог удержаться от улыбки. Но девчонки-вороны остались вместе со мной на скале до прихода Нетти, и когда она показалась на краю долины, я понял, что девочка им понравилась. У девчонок-ворон душа нараспашку, и всегда можно определить, когда они довольны, а когда грустят.
— Будь осторожен, — шепнула мне на ухо Зия. — Когда-нибудь она разобьет тебе сердце.
— Что ты говоришь! — возразил я.
— Не теперь. Но она не всегда будет такой же худышкой-лисичкой, слишком маленькой для старой галки.
Я оглянулся на Мэйду в надежде услышать ее мнение, но она ничего не добавила к словам подружки. Она сидела и внимательно следила своими темными глазами, как маленькая лисичка пробирается сквозь густую траву.
— Она могла бы летать, — наконец произнесла Мэйда, и девчонки-вороны взмыли в небо на черных блестящих крыльях, отсвечивающих синевой в лучах солнца.
Нетти подбежала ближе и грустно проводила их взглядом.
— Ничего красивее я не видела, — сказала она. — Щенок Дженни-Мари совершенно не переносит ворон, и большинство людей их тоже не любит, но не я.
— И не я.
В руках у нее был альбом, который мы с ней сделали на второй день после встречи. Листы коричневой оберточной бумаги аккуратно сложены вместе и сшиты двумя стежками. За ухом у Нетти торчал огрызок карандаша, тщательно заточенный перочинным ножом, подаренным мной.
Мне не забыть ее взгляда, когда я вытащил из кармана этот ножик и протянул ей.
— Никто никогда не дарил мне такого отличного подарка, — сказала она, вертя в руках ножик.
Нетти научилась рисовать. Я разглядел в ней эту способность, так же как видел на страницах альбома пустые места, ожидающие историй. На следующее лето я привезу ей коробку красок, а пока она использует сок ягод, красную глину, зерна кофе и тому подобные материалы, чтобы раскрашивать свои наброски.
— Посмотри сюда, — говорит Нетти и усаживается рядом со мной.
Я кладу альбом к себе на колени и смотрю на страницу, которую она хочет мне показать. Каждый уголок заполнен карандашными рисунками и раскрашен тусклыми красками, почти сливающимися с коричневой бумагой. Воробей. Кустик посконника. Лист орешника. Жужелица. Сосновая шишка. Ее собственная рука, обведенная карандашом, но Нетти добавила некоторые детали — линии сгибов, ссадина на указательном пальце, грязь под ногтями. А внизу страницы написано детским почерком: «Вот что я видела сигодня».
— Ты часто ходишь в школу? — спрашиваю я.
— Только когда не могу отвертеться.
Сегодня я принес ей книгу — специально купил в магазине подержанных вещей в Тайсоне. Этот городок побольше, чем Хазард, расположен южнее, и там живут около двух тысяч жителей. Книга представляет собой справочник по полевым цветам, там много рисунков, но и слов предостаточно. Латинские названия, общеупотребительные названия и короткие рассказы о том, как растения получили свои имена. Девочка так рада такой простой вещи, что мне хочется каждый раз встречать ее подарком, но это было бы неправильно.
— Я не сумею ее прочитать, — говорит Нетти.
— В книгах множество разных историй. Как в лесу. Ты можешь узнать из них много нового.
— Правда?
— Истинная правда. А что еще лучше, ты сможешь ходить в ту маленькую библиотеку на первом этаже муниципалитета, и тебе дадут почитать все, что ты выберешь. Тебе только надо пойти и попросить.
Она окидывает меня подозрительным взглядом:
— О чем это ты мне толкуешь?
— Может, тебе не стоит избегать школьных занятий.
Она взвешивает в руке справочник по цветам и дарит мне одну из своих неожиданных улыбок.
— Может, и не стоит, — говорит Нетти.
2
Лето, 1941-й
На следующее лето она стала на год старше, а я выгляжу шестнадцатилетним — я постарался сгладить разницу в возрасте, чтобы ее мать не беспокоилась, видя, с кем ее дочь проводит так много времени. Девчонки-вороны высмеяли мое преображение и сказали, что я не стал красивее, а остался тем же Джеком, только моложе.
— Джек собирается сделать предложение, — говорит Зия. — Ему не хватает только галстука-бабочки и букета цветов.
Мэйда тычет ее кулаком в плечо.
— Не дразни его, он наш друг. — Но и она не может удержаться от хихиканья.
— Но не такой друг, каким он хочет стать для нее. Джек влюбился.
— Это правда? — спрашивает Мэйда.
— Нет, — качаю я головой. — Это не то, что вы думаете.
Мои слова снова вызывают насмешки. Почему? Я не знаю. У девчонок-ворон свои собственные понятия о том, что смешно, а что нет.
— А вот она в тебя точно влюблена, — отдышавшись, заявляет Мэйда.
И на этот раз она не шутит.
— Может, ей так кажется, — отвечаю я. — Но когда она подрастет, это чувство пройдет само собой.
Зия отрицательно качает головой:
— Эта девочка слишком упряма, чтобы с годами изменить свои мысли.
— Тогда ей придется смириться с разочарованием, — говорю я.
Некоторое время они молчат и серьезно смотрят на меня.
— Нет, — говорит Мэйда. — Это тебе придется.
И вот я шагаю по пыльной дороге к ферме семейства Бин и гадаю, узнает ли меня Нетти. Но я зря беспокоился. Она бежит мне навстречу по извилистой тропинке и кидается в объятия, потом хватает за руку и ведет к дому, познакомить с матерью.
Эдна Бин хорошо сохранилась, и даже теперь легко понять, почему один из представителей лисьего семейства постучал к ней в окно как-то вечером. Она очень похожа на ворон — те же темные глаза и черные волосы, но кожа потемнела от солнца и ветра, а если она и летала, то только во сне. Она худощава, но женщины в горах рождаются сильными и со временем становятся только крепче. Она смотрит, как мы идем ей навстречу, и в ее глазах нет подозрительности, но и особой радости тоже не заметно. Она глядит на меня с обычным для жителей гор любопытством, как на всякого странника у своих дверей.
За моей спиной, в лесу, раздается хихиканье ворон.
— По поведению моей дочери я поняла, что ты и есть Джек, — говорит мне мать Нетти после короткого кивка.
— Да, мэм. Счастлив с вами познакомиться.
— Собираешься провести лето в Хазарде?
— Да, мэм. Если найду какую-нибудь работу.
Слабая улыбка трогает губы женщины, и теперь мне понятно, откуда у Нетти ее усмешка.
— Ищешь работу, — произносит она и умолкает.
— Да, мэм.
— Ну что ж, ты довольно вежлив, в этом я могу не сомневаться.
Нетти нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Ей хочется поскорее покончить с разговорами и отправиться в лес. Но ее мать еще не закончила. Она изучает меня долгим испытующим взглядом. Я изо всех сил стараюсь произвести благоприятное впечатление.
— Так, значит, благодаря тебе она стала больше заниматься в школе, — говорит Эдна Бин.
— Не могу сказать, мэм. Мы лишь немного поговорили о том, что учение — это не так уж и плохо.
Она наклоняет голову набок, совсем как это делают вороны.
— Ты считаешь, что ученость сможет кого-то прокормить?
— Это зависит от того, насколько ты голоден, мэм.
Улыбка на ее лице становится отчетливее и еще больше напоминает Нетти.
— Ты нам подходишь, — говорит она. — Вот что я тебе скажу, Джек. Оставайся, будешь есть вместе с нами и спать в амбаре, если захочешь. За это ты будешь помогать по хозяйству.
— Да, мэм.
— И водить компанию с моей Нетти. Мне кажется, ты хорошо на нее влияешь, учитывая, что она отлично закончила учебный год.
— Вы можете ею гордиться, — замечаю я.
— Ей не нужно получать отличные оценки, чтобы заслужить мое одобрение, — говорит Эдна. — Но я считаю, что только ученье поможет ей отсюда вырваться и пойти своей дорогой.
Но она вовсе не хочет покидать долину, горы. Впрочем, это мнение я оставил при себе. Эдна заблуждается, как и очень многие родители. Она хочет быть уверена, что ребенок не повторит ее прошлых ошибок, однако вряд ли стоит беспокоиться по этому поводу. Любые ошибки, которые сделает Нетти, будут ее собственными ошибками и принесут ей какой-то опыт.
— И еще одно, Джек, — добавляет Эдна.
— Да, мэм?
— Называй меня Эдной. Когда я слышу «мэм», мне хочется оглянуться на свою мать, а она умерла семь лет назад, упокой Господь ее душу. Это сбивает меня с толку. Прибереги свое уважение для тех, кто его заслужит.
— Мне кажется, вы его уже заслужили, — говорю я.
— Не подлизывайся, — говорит она, но при этом улыбается.
По субботам в старом коровнике жители собирались на танцы, и там можно было застать почти всех, хотя место сбора и находилось высоко на горе, как будто коровам был важен окружающий их пейзаж. Под крышей пели и танцевали, вдоль одной из стен стоял длинный стол с пирогами, лепешками, пирожными, чаем, кофе и воздушной кукурузой. На потемневшем от старости деревянном полу кружились все без различия — и молодые, и старые. Снаружи выпивали, а иногда дрались, но без злости, влюбленные парочки уединялись за сараями или на сеновалах.
В ту ночь, когда Нетти затащила меня в этот коровник, было полнолуние, звезды сияли высоко и ярко, и воздух дышал осенней свежестью, хотя стоял конец июня. Если присмотреться повнимательнее, на небе можно было отыскать и Марс, и Венеру. Иногда ночное небо прорезал след метеорита, врезавшегося в воздух и сгоравшего высоко над землей. Говорят, при виде падающей звезды надо загадывать желание. Я этого не сделал, и может быть, напрасно.
Когда мы пришли, музыка уже звучала в полную силу — был нанят заезжий оркестр, как сказала мне Эдна. Две скрипки, пятиструнное банджо, ударник и гитара.
Люди танцевали, толпились у стола с закусками, смеялись и сплетничали, тайком выпивали или целовались. Совершенно неожиданно я увидел Рэя — он флиртовал с хорошенькой молодой девушкой в противоположном углу амбара, но, вероятно, я зря удивился. Он постоянно вертится поблизости. Потом я заметил, как смотрит на него Эдна, и без всяких слов понял, кто дал жизнь ее дочке-лисичке.
Рэй даже не взглянул в нашу сторону, и я решил, что это жестоко с его стороны. Но тут Эдна совершенно преобразилась — на лице появилась улыбка, щеки вспыхнули румянцем. Они делали вид, что не знакомы друг с другом.
— Пойдем, я хочу с тобой потанцевать, — говорит Нетти и дергает меня за рукав, как только оркестр закончил одну мелодию и начал другую.
— Я не умею танцевать, — качаю я головой.
— Я уверена, у тебя получится, — настаивает она и не выпускает мою руку.
— Нет, я же говорю, что не умею.
Я отдергиваю руку и тут же жалею об этом. Надо было выйти с ней на деревянный настил амбара и выставить себя полным идиотом, потому что в ее глазах вспыхнула такая острая боль, что мне не хотелось бы снова ее увидеть. Боль вонзается в мое сердце, быстро и глубоко приникает в самую глубину души. Нетти мгновенно прячет ее, как до этого поступила ее мать, и ее щеки окрашивает тот же румянец, а улыбка становится преувеличенно беззаботной, но я уже никогда не забуду о той боли. А потом становится слишком поздно, подходит какой-то симпатичный юноша с прилизанными темными волосами и многообещающей улыбкой. В следующее мгновение они уже танцуют, а я остаюсь рядом с Эдной и наблюдаю, как они отдаляются от нас.
— Это Рэндалл Миллер, — говорит Эдна. — Он хорошо держится, не находишь?
По-моему, не так хорошо, как Рэй, но я уже усвоил урок и предпочитаю не раскрывать рта.
— Семьи Бин и Миллер издавна находятся в родстве, — продолжает Эдна. — Мой муж тоже был Миллером, насколько я помню, он приходился дальним родственником отцу Рэндалла.
— Я понимаю.
— Может быть, и Нетти суждено выйти замуж за Миллера, если только она не сбежит из этих гор.
— Нетти сама должна решать, что ей лучше, — отвечаю я и поворачиваюсь к Эдне.
Она вздыхает. Глазами Эдна отыскивает Рэя в противоположном углу амбара, и становится ясно, что он все же уговорил свою молоденькую подружку пойти прогуляться. Мы оба провожаем их взглядами до самой двери. Фигура молодой женщины, опирающейся на руку своего кавалера-лиса, великолепна — у меня даже перехватывает дыхание.
— Ты потеряешь Нетти, если будешь себя так вести, — говорит Эдна.
— Она никогда не была моей.
— Похоже, ты не так сообразителен, как я подумала при первой встрече.
— Не хотите же вы, чтобы ваша дочь сбежала с никчемным молодым бродягой, — говорю я.
— Нет, конечно не хочу, — отвечает Эдна. — А ты и в самом деле такой, Джек?
— Я и сам не знаю, какой я.
Эдна еще мгновение смотрит на закрывшуюся за Рэем дверь, потом поворачивается ко мне.
— Может, и так, — соглашается она. — Но ты знаешь, кем ты хочешь стать?
— И этого я тоже не знаю, — солгал я тогда.
После этого мы больше не разговариваем, только наблюдаем, как Нетти и Рэндалл весь вечер танцуют вместе. Еще до окончания танцев я решаю уйти, крылья галки поднимают меня над амбаром и несут к тому лугу в долине, где мы впервые встретились с девочкой-лисичкой. Ночь прекрасна в своей красоте, но я не замечаю ее прелести. Я вообще почти ничего не вижу.
На следующее утро Нетти отыскивает меня спящим в густой траве.
— Ты должен был попробовать, — говорит она и усаживается рядом. — Я имею в виду танцы. Это очень забавно.
— Я получил представление, — отвечаю я.
Нетти держит в руках кожаный ранец, в котором хранятся ее карандаши, альбом и коробка с красками, привезенная мной этим летом. Все свое имущество она обычно носит с собой. Нетти достает из ранца яблоко и предлагает мне, но я отрицательно качаю головой. Тогда девушка сама откусывает кусок и начинает неторопливо жевать, словно движение челюстей помогает ей думать.
На следующее лето она стала на год старше, а я выгляжу шестнадцатилетним — я постарался сгладить разницу в возрасте, чтобы ее мать не беспокоилась, видя, с кем ее дочь проводит так много времени. Девчонки-вороны высмеяли мое преображение и сказали, что я не стал красивее, а остался тем же Джеком, только моложе.
— Джек собирается сделать предложение, — говорит Зия. — Ему не хватает только галстука-бабочки и букета цветов.
Мэйда тычет ее кулаком в плечо.
— Не дразни его, он наш друг. — Но и она не может удержаться от хихиканья.
— Но не такой друг, каким он хочет стать для нее. Джек влюбился.
— Это правда? — спрашивает Мэйда.
— Нет, — качаю я головой. — Это не то, что вы думаете.
Мои слова снова вызывают насмешки. Почему? Я не знаю. У девчонок-ворон свои собственные понятия о том, что смешно, а что нет.
— А вот она в тебя точно влюблена, — отдышавшись, заявляет Мэйда.
И на этот раз она не шутит.
— Может, ей так кажется, — отвечаю я. — Но когда она подрастет, это чувство пройдет само собой.
Зия отрицательно качает головой:
— Эта девочка слишком упряма, чтобы с годами изменить свои мысли.
— Тогда ей придется смириться с разочарованием, — говорю я.
Некоторое время они молчат и серьезно смотрят на меня.
— Нет, — говорит Мэйда. — Это тебе придется.
И вот я шагаю по пыльной дороге к ферме семейства Бин и гадаю, узнает ли меня Нетти. Но я зря беспокоился. Она бежит мне навстречу по извилистой тропинке и кидается в объятия, потом хватает за руку и ведет к дому, познакомить с матерью.
Эдна Бин хорошо сохранилась, и даже теперь легко понять, почему один из представителей лисьего семейства постучал к ней в окно как-то вечером. Она очень похожа на ворон — те же темные глаза и черные волосы, но кожа потемнела от солнца и ветра, а если она и летала, то только во сне. Она худощава, но женщины в горах рождаются сильными и со временем становятся только крепче. Она смотрит, как мы идем ей навстречу, и в ее глазах нет подозрительности, но и особой радости тоже не заметно. Она глядит на меня с обычным для жителей гор любопытством, как на всякого странника у своих дверей.
За моей спиной, в лесу, раздается хихиканье ворон.
— По поведению моей дочери я поняла, что ты и есть Джек, — говорит мне мать Нетти после короткого кивка.
— Да, мэм. Счастлив с вами познакомиться.
— Собираешься провести лето в Хазарде?
— Да, мэм. Если найду какую-нибудь работу.
Слабая улыбка трогает губы женщины, и теперь мне понятно, откуда у Нетти ее усмешка.
— Ищешь работу, — произносит она и умолкает.
— Да, мэм.
— Ну что ж, ты довольно вежлив, в этом я могу не сомневаться.
Нетти нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Ей хочется поскорее покончить с разговорами и отправиться в лес. Но ее мать еще не закончила. Она изучает меня долгим испытующим взглядом. Я изо всех сил стараюсь произвести благоприятное впечатление.
— Так, значит, благодаря тебе она стала больше заниматься в школе, — говорит Эдна Бин.
— Не могу сказать, мэм. Мы лишь немного поговорили о том, что учение — это не так уж и плохо.
Она наклоняет голову набок, совсем как это делают вороны.
— Ты считаешь, что ученость сможет кого-то прокормить?
— Это зависит от того, насколько ты голоден, мэм.
Улыбка на ее лице становится отчетливее и еще больше напоминает Нетти.
— Ты нам подходишь, — говорит она. — Вот что я тебе скажу, Джек. Оставайся, будешь есть вместе с нами и спать в амбаре, если захочешь. За это ты будешь помогать по хозяйству.
— Да, мэм.
— И водить компанию с моей Нетти. Мне кажется, ты хорошо на нее влияешь, учитывая, что она отлично закончила учебный год.
— Вы можете ею гордиться, — замечаю я.
— Ей не нужно получать отличные оценки, чтобы заслужить мое одобрение, — говорит Эдна. — Но я считаю, что только ученье поможет ей отсюда вырваться и пойти своей дорогой.
Но она вовсе не хочет покидать долину, горы. Впрочем, это мнение я оставил при себе. Эдна заблуждается, как и очень многие родители. Она хочет быть уверена, что ребенок не повторит ее прошлых ошибок, однако вряд ли стоит беспокоиться по этому поводу. Любые ошибки, которые сделает Нетти, будут ее собственными ошибками и принесут ей какой-то опыт.
— И еще одно, Джек, — добавляет Эдна.
— Да, мэм?
— Называй меня Эдной. Когда я слышу «мэм», мне хочется оглянуться на свою мать, а она умерла семь лет назад, упокой Господь ее душу. Это сбивает меня с толку. Прибереги свое уважение для тех, кто его заслужит.
— Мне кажется, вы его уже заслужили, — говорю я.
— Не подлизывайся, — говорит она, но при этом улыбается.
По субботам в старом коровнике жители собирались на танцы, и там можно было застать почти всех, хотя место сбора и находилось высоко на горе, как будто коровам был важен окружающий их пейзаж. Под крышей пели и танцевали, вдоль одной из стен стоял длинный стол с пирогами, лепешками, пирожными, чаем, кофе и воздушной кукурузой. На потемневшем от старости деревянном полу кружились все без различия — и молодые, и старые. Снаружи выпивали, а иногда дрались, но без злости, влюбленные парочки уединялись за сараями или на сеновалах.
В ту ночь, когда Нетти затащила меня в этот коровник, было полнолуние, звезды сияли высоко и ярко, и воздух дышал осенней свежестью, хотя стоял конец июня. Если присмотреться повнимательнее, на небе можно было отыскать и Марс, и Венеру. Иногда ночное небо прорезал след метеорита, врезавшегося в воздух и сгоравшего высоко над землей. Говорят, при виде падающей звезды надо загадывать желание. Я этого не сделал, и может быть, напрасно.
Когда мы пришли, музыка уже звучала в полную силу — был нанят заезжий оркестр, как сказала мне Эдна. Две скрипки, пятиструнное банджо, ударник и гитара.
Люди танцевали, толпились у стола с закусками, смеялись и сплетничали, тайком выпивали или целовались. Совершенно неожиданно я увидел Рэя — он флиртовал с хорошенькой молодой девушкой в противоположном углу амбара, но, вероятно, я зря удивился. Он постоянно вертится поблизости. Потом я заметил, как смотрит на него Эдна, и без всяких слов понял, кто дал жизнь ее дочке-лисичке.
Рэй даже не взглянул в нашу сторону, и я решил, что это жестоко с его стороны. Но тут Эдна совершенно преобразилась — на лице появилась улыбка, щеки вспыхнули румянцем. Они делали вид, что не знакомы друг с другом.
— Пойдем, я хочу с тобой потанцевать, — говорит Нетти и дергает меня за рукав, как только оркестр закончил одну мелодию и начал другую.
— Я не умею танцевать, — качаю я головой.
— Я уверена, у тебя получится, — настаивает она и не выпускает мою руку.
— Нет, я же говорю, что не умею.
Я отдергиваю руку и тут же жалею об этом. Надо было выйти с ней на деревянный настил амбара и выставить себя полным идиотом, потому что в ее глазах вспыхнула такая острая боль, что мне не хотелось бы снова ее увидеть. Боль вонзается в мое сердце, быстро и глубоко приникает в самую глубину души. Нетти мгновенно прячет ее, как до этого поступила ее мать, и ее щеки окрашивает тот же румянец, а улыбка становится преувеличенно беззаботной, но я уже никогда не забуду о той боли. А потом становится слишком поздно, подходит какой-то симпатичный юноша с прилизанными темными волосами и многообещающей улыбкой. В следующее мгновение они уже танцуют, а я остаюсь рядом с Эдной и наблюдаю, как они отдаляются от нас.
— Это Рэндалл Миллер, — говорит Эдна. — Он хорошо держится, не находишь?
По-моему, не так хорошо, как Рэй, но я уже усвоил урок и предпочитаю не раскрывать рта.
— Семьи Бин и Миллер издавна находятся в родстве, — продолжает Эдна. — Мой муж тоже был Миллером, насколько я помню, он приходился дальним родственником отцу Рэндалла.
— Я понимаю.
— Может быть, и Нетти суждено выйти замуж за Миллера, если только она не сбежит из этих гор.
— Нетти сама должна решать, что ей лучше, — отвечаю я и поворачиваюсь к Эдне.
Она вздыхает. Глазами Эдна отыскивает Рэя в противоположном углу амбара, и становится ясно, что он все же уговорил свою молоденькую подружку пойти прогуляться. Мы оба провожаем их взглядами до самой двери. Фигура молодой женщины, опирающейся на руку своего кавалера-лиса, великолепна — у меня даже перехватывает дыхание.
— Ты потеряешь Нетти, если будешь себя так вести, — говорит Эдна.
— Она никогда не была моей.
— Похоже, ты не так сообразителен, как я подумала при первой встрече.
— Не хотите же вы, чтобы ваша дочь сбежала с никчемным молодым бродягой, — говорю я.
— Нет, конечно не хочу, — отвечает Эдна. — А ты и в самом деле такой, Джек?
— Я и сам не знаю, какой я.
Эдна еще мгновение смотрит на закрывшуюся за Рэем дверь, потом поворачивается ко мне.
— Может, и так, — соглашается она. — Но ты знаешь, кем ты хочешь стать?
— И этого я тоже не знаю, — солгал я тогда.
После этого мы больше не разговариваем, только наблюдаем, как Нетти и Рэндалл весь вечер танцуют вместе. Еще до окончания танцев я решаю уйти, крылья галки поднимают меня над амбаром и несут к тому лугу в долине, где мы впервые встретились с девочкой-лисичкой. Ночь прекрасна в своей красоте, но я не замечаю ее прелести. Я вообще почти ничего не вижу.
На следующее утро Нетти отыскивает меня спящим в густой траве.
— Ты должен был попробовать, — говорит она и усаживается рядом. — Я имею в виду танцы. Это очень забавно.
— Я получил представление, — отвечаю я.
Нетти держит в руках кожаный ранец, в котором хранятся ее карандаши, альбом и коробка с красками, привезенная мной этим летом. Все свое имущество она обычно носит с собой. Нетти достает из ранца яблоко и предлагает мне, но я отрицательно качаю головой. Тогда девушка сама откусывает кусок и начинает неторопливо жевать, словно движение челюстей помогает ей думать.