Страница:
— Кстати, мы слышали ваше сообщение капитану Кемпбелл на автоответчике.
— А, да-да... Глупо сейчас звучит, правда?
— В котором часу вы сделали этот звонок, полковник?
— Около восьми утра. Генерал и миссис Кемпбелл ждали дочь к семи часам.
— И откуда вы сделали этот звонок, сэр?
— Я был на рабочем месте, в штабе базы.
— Вы не поискали ее в штабе? Она могла задержаться на дежурстве.
— Нет... Я подумал, что она забыла о завтраке с родителями и поехала домой... Такое уже бывало.
— Понятно. А вы не догадались посмотреть, есть ли ее машина на штабной стоянке?
— Не догадался... Да, надо было это сделать.
— Кто посвятил вас в подробности смерти капитана Кемпбелл?
— Я разговаривал с начальником полиции.
— И он рассказал, как было обнаружено ее тело?
— Совершенно верно.
— Значит, вы и генерал Кемпбелл знали, что она была привязана, задушена и над ней надругались?
— Да. Что еще вам угодно узнать?
— Больше ничего, сэр... Где я могу связаться с вами в нерабочее время?
— Я живу в офицерских квартирах здесь, на базе. На Бетани-Хилл. Знаете, где это?
— Да, к югу отсюда, по пути на стрельбища.
— Верно. Телефон найдете в служебном справочнике.
— Спасибо, полковник.
— Всего доброго, мистер Бреннер и мисс Санхилл.
Он закрыл дверь. Мы с Синтией пошли к машине.
— Что ты о нем думаешь? — спросила она.
— Много о себе мнит.
— Да, он производит впечатление. Отчасти это, конечно, обычная штабная напыщенность. Но выдержки у него хватает, и палец ему в рот не клади.
— Тем хуже для нас. Он душой и телом предан генералу и только генералу. Их судьбы тесно переплетены. Эти люди, можно сказать, повязаны друг с другом. Серебряная звезда светит полковнику, пока генерал в кресле.
— Другими словами, он может ради генерала солгать?
— И глазом не моргнет. В сущности, он уже солгал — насчет своего звонка Энн Кемпбелл. Мы были там до восьми утра, и сообщение уже было на автоответчике.
Синтия кивнула:
— Да, что-то тут не то.
— Запиши еще одного подозреваемого.
Глава 14
— А, да-да... Глупо сейчас звучит, правда?
— В котором часу вы сделали этот звонок, полковник?
— Около восьми утра. Генерал и миссис Кемпбелл ждали дочь к семи часам.
— И откуда вы сделали этот звонок, сэр?
— Я был на рабочем месте, в штабе базы.
— Вы не поискали ее в штабе? Она могла задержаться на дежурстве.
— Нет... Я подумал, что она забыла о завтраке с родителями и поехала домой... Такое уже бывало.
— Понятно. А вы не догадались посмотреть, есть ли ее машина на штабной стоянке?
— Не догадался... Да, надо было это сделать.
— Кто посвятил вас в подробности смерти капитана Кемпбелл?
— Я разговаривал с начальником полиции.
— И он рассказал, как было обнаружено ее тело?
— Совершенно верно.
— Значит, вы и генерал Кемпбелл знали, что она была привязана, задушена и над ней надругались?
— Да. Что еще вам угодно узнать?
— Больше ничего, сэр... Где я могу связаться с вами в нерабочее время?
— Я живу в офицерских квартирах здесь, на базе. На Бетани-Хилл. Знаете, где это?
— Да, к югу отсюда, по пути на стрельбища.
— Верно. Телефон найдете в служебном справочнике.
— Спасибо, полковник.
— Всего доброго, мистер Бреннер и мисс Санхилл.
Он закрыл дверь. Мы с Синтией пошли к машине.
— Что ты о нем думаешь? — спросила она.
— Много о себе мнит.
— Да, он производит впечатление. Отчасти это, конечно, обычная штабная напыщенность. Но выдержки у него хватает, и палец ему в рот не клади.
— Тем хуже для нас. Он душой и телом предан генералу и только генералу. Их судьбы тесно переплетены. Эти люди, можно сказать, повязаны друг с другом. Серебряная звезда светит полковнику, пока генерал в кресле.
— Другими словами, он может ради генерала солгать?
— И глазом не моргнет. В сущности, он уже солгал — насчет своего звонка Энн Кемпбелл. Мы были там до восьми утра, и сообщение уже было на автоответчике.
Синтия кивнула:
— Да, что-то тут не то.
— Запиши еще одного подозреваемого.
Глава 14
— Куда, в Учебный центр к психологам?
Я посмотрел на свои сугубо гражданские часы. Было без десяти шесть вечера. Вот-вот начнется «Добрый час».
— Нет. Подбрось меня в клуб.
Здание офицерского клуба стояло на холме, в стороне от шумного центра базы, но недалеко, рукой подать.
— Ну и как движутся наши дела? — сказала Синтия.
— Ты имеешь в виду личные или служебные?
— И те и другие.
— М-м... если говорить о служебных — дел невпроворот. А у тебя как?
— Я у тебя спрашиваю.
— Пока ничего. Ты, оказывается, знаешь, что к чему. Я восхищен.
— Спасибо. А личные?
— Личные? Приятно быть с тобой.
— А мне с тобой. — После минуты многозначительного молчания Синтия переменила тему: — Как тебе генерал Кемпбелл?
Я задумался. Когда человек умирает, важно уловить первую реакцию его родственников, друзей, сослуживцев. Я раскрыл несколько убийств, просто замечая, что люди ведут себя не так, как подсказывают обстоятельства.
— Я не заметил глубокой скорби и безутешного горя, какие обычно испытывает отец при вести о смерти сына или дочери. Но генерал такой человек.
— Какой же?
— Солдат, герой, вожак, чем выше на лестнице власти, тем меньше у него своего, личного.
— Пожалуй. — Синтия помолчала. — Если учесть обстоятельства смерти Энн Кемпбелл... Я имею в виду ту позу, в какой ее нашли... Не думаю, чтобы это был отец.
— Мы не знаем, где она умерла — на том месте, где найдена, или на другом. Мы не знаем, умерла она одетой или раздетой. То, что мы видим, и есть видимость. Опытный убийца заставляет видеть то, что он хочет.
— И все-таки невозможно поверить, что он задушил собственную дочь.
— Случай действительно редкий, но время от времени все же попадается. Если бы я был отцом Энн и знал о ее сексуальных закидонах, ей бы не поздоровилось.
— Но ты не дошел бы до убийства собственной дочери.
— Да, не дошел бы. Но как знать... Я просто пытаюсь установить мотивы преступления.
Мы подъехали к офицерскому клубу, который, как я уже говорил, размешался в здании испанской архитектуры, с наружной лепниной. Стиль этот был в моде в 20-е годы XX века, когда оно и строилось, а лагерь Хадли стал Форт-Хадли. Победоносно завершилась Первая мировая война, которая должна была покончить со всеми войнами, но где-то в дальнем уголке общественного сознания затаилась мысль, что надо готовить большую регулярную армию для следующей войны, которая должна покончить со всеми войнами. Как ни печально, я полагал, что и нынешнее сокращение вооруженных сил носит временный характер. Я открыл дверцу машины.
— Ты не одета, а то я пригласил бы тебя пообедать.
— Я могу переодеться... если, конечно, не хочешь поесть один.
— Жду тебя в гриль-баре.
Я вошел в клуб в тот момент, когда по местной радиосети прозвучал сигнал окончания дня. Я разыскал администратора, показал свое удостоверение и попросил телефонный указатель по базе. Квартиры полковника Мура в нем не оказалось, и я позвонил в Учебный центр. Был уже седьмой час, но тем и хороша армия, что в любое время суток кто-нибудь и где-нибудь дежурит. Мы никогда не спим, мы бдим. Трубку взял дежурный сержант и соединил меня с приемной полковника Чарлза Мура.
— Учебный центр особых операций. У телефона полковник Мур.
— Полковник Мур, с вами говорит уорент-офицер Бреннер из «Армейских ведомостей».
— М-м...
— Я относительно смерти капитана Кемпбелл...
— Да? Ужасное происшествие... просто трагедия.
— Да, сэр, трагедия. Не могли бы сказать несколько слов?
— Конечно, конечно... М-м... Я был непосредственным начальником капитана Кемпбелл...
— Да, я это знаю, полковник. Может быть, вам удобнее сейчас встретиться со мной в офицерском клубе? Я отниму у вас минут десять, не более.
— М-м...
— Через два часа — последний срок сдачи материала в набор, и нам бы хотелось напечатать хоть несколько слов от ее непосредственного командира.
— Да-да, конечно... Где?
— Жду вас в гриль-баре. Я в синем костюме. Спасибо, полковник.
Большинство американцев знают, что не обязаны отвечать на вопросы полиции, если не хотят, но им кажется, что они в долгу перед прессой. Лучшую часть дня я был Полом Бреннером, представителем УРП, и устал обманывать людей.
Я перелистал телефонный справочник по Мидленду и узнал, что Чарлз Мур жил в том же комплексе, где снимала коттедж Энн Кемпбелл. Ничего необычного тут в общем-то не было, хотя Виктори-Гарденс не то место, где селятся полковники. Но может быть, Чарлз Мур был по уши в долгах и его как медика не смущали встречи со строевыми лейтенантами и капитанами на автостоянке. Возможно, он хотел быть поближе к Энн Кемпбелл.
Я записал его адрес, телефон, потом позвонил в гостиницу для приезжих. Синтия только что вошла в свою комнату.
— Полковник Мур готов сейчас встретиться с нами. Мы из «Армейских ведомостей». Спроси, не найдется ли в гостинице комнаты для меня. Я не могу ехать в Сосновый Шепот, когда кругом рыщут люди шефа Ярдли. Заскочи в магазин, возьми мне зубную щетку, бритву и бритвенные принадлежности. Кроме того, купи трусы на средний рост и пару носков. Да, еще свежую сорочку, размер воротника пятнадцатый. Не забудь кроссовки для себя, понадобятся, когда поедем на стрельбище, и фонарик. О'кей? Синтия, Синтия? Алло?
Барахлит, подумал я, повесил трубку и сошел вниз, в гриль-бар. Обстановка здесь менее формальная, чем в главном зале, и обслуживают быстрее. Я заказал пиво у стойки и, пожевывая хрустящий картофель и орешки, стал прислушиваться к разговорам. Главной темой была, естественно, гибель Энн Кемпбелл, но люди высказывались сдержанно, осторожно. Как-никак офицерский клуб. В забегаловках Мидленда говорили о том же, но наверняка громче и откровеннее.
У входа появился мужчина средних лет в защитной форме с полковничьими орлами. Он обводил взглядом просторное полуподвальное помещение бара. Я выждал минуту, заметив, что никто не помахал ему и не окликнул. Очевидно, полковника Мура не очень хорошо знали и, может быть, не любили.
Я встал, подошел к нему. Он улыбнулся.
— Мистер Бреннер?
— Он самый, сэр. — Мы пожали друг другу руки. Форма на нем была помята и плохо подогнана — верная примета, по которой узнаешь офицера-нестроевика. — Спасибо, что пришли.
Полковнику Муру на вид лет пятьдесят, у него черные вьющиеся волосы, чуть длинноватые для военнослужащего, и вообще он выглядел как медик, только вчера призванный с гражданки в армию. Меня всегда интересовали военные врачи, военные юристы, военные дантисты — никогда не мог определить, то ли они сбежали от преследования за подсудную деятельность, то ли были истыми патриотами. Мы прошли к столу в дальнем углу зала.
— Выпьете что-нибудь? — спросил я.
— Не откажусь.
Я подозвал официантку, и полковник Мур заказал бокал хереса. Разговор с самого начала пошел наперекосяк. Мур уставился на меня, словно пытался определить степень моего душевного расстройства, и чтобы оправдать его профессиональные ожидания, я брякнул:
— Похоже, псих орудовал? Может быть, серийный убийца.
Верный своей профессиональной установке, Мур обратил мое высказывание в вопрос:
— Почему вы так думаете?
— Просто пришло в голову.
— Подобных изнасилований и убийств здесь не было.
— Подобных чему?
— Тому, что случилось с капитаном Кемпбелл.
То, что случилось с капитаном Кемпбелл, не должно было бы стать к данному моменту общеизвестным фактом, но армия слухами полнится. Можно только догадываться, что знали полковник Мур, полковник Фаулер и генерал Кемпбелл.
— И что же с ней случилось?
— Она изнасилована и убита, — ответил полковник Мур. — На стрельбище.
Я вытащил блокнот и хлебнул пива.
— Я только что из округа Колумбия и почти не располагаю информацией. Говорят, ее нашли раздетой и связанной.
Было видно, что полковник продумывает ответ.
— Об этом лучше справьтесь у военной полиции.
— Я так и сделаю. Сколько времени вы являетесь ее непосредственным начальником?
— С того момента, как она прибыла в Форт-Хадли. Около двух лет.
— Значит, вы хорошо ее знали?
— Конечно. У нас здесь на базе небольшой учебный центр — около двадцати сотрудников и тридцать военнослужащих, назначенных к нам для прохождения курса.
— Понимаю... Что вы испытали, когда узнали печальную новость?
— Я был в шоке. Совершенно потрясен. До сих пор не могу поверить, что это произошло...
По его виду, однако, нельзя было заметить, что он потрясен и в шоке. Мне приходилось работать с психологами и психиатрами, и могу засвидетельствовать, что иногда они ведут себя неадекватно, хотя и говорят разумные вещи. Кроме того, я считаю, что некоторые профессии привлекают определенные типы личности. Это особенно верно применительно к военным. Например, некоторые офицеры любят одиночество, они немного высокомерны и самоуверенны. Люди в УРП склонны к обману, они очень сообразительны и саркастичны. Средний психотерапевт, который сознательно избрал своим ремеслом лечение душевнобольных, сам иногда как бы заражается душевной болезнью. Чарлз Мур, специалист по психологической войне, чья задача сделать неприятельских солдат — людей со здоровой психикой — людьми с больной психикой, мог быть уподобен медику, который выращивает тифозные бактерии для ведения биологической войны.
Еще я заметил, что Чарлзу Муру нездоровится. Он то умолкал на несколько секунд и словно бы отключался, то сверлил меня взглядом, точно старался узнать, что у меня на уме. Временами мне становилось не по себе, а добиться этого ох как трудно. Глаза у Мура были страшноватые — темные, запавшие, видящие тебя насквозь. Говорил он медленно, размеренно, низкий голос гудел как труба: не успокаивал, а тревожил.
— Вы были знакомы с капитаном Кемпбелл до ее назначения в Форт-Хадли?
— Да. Я познакомился с ней шесть лет назад. Она училась в специализированном центре в Форт-Брэгге. Я там преподавал.
— Тогда она только что получила степень магистра психологии в Джорджтаунском университете.
Он взглянул на меня так, как смотрят люди, когда слышат от вас то, что, по их мнению, вы не знаете.
— Кажется, да.
— Значит, вы были вместе в Брэгге, когда она получила назначение в четвертую группу психологических операций?
— Я уже сказал: я преподавал в специализированном центре. Она служила в четвертой группе.
— Что было потом?
— Германия. Мы были там приблизительно в одно время. Затем возвратились в Форт-Брэгг, в школу Джона Кеннеди, где оба преподавали. После этого нас одним приказом отправили в Персидский залив, потом ненадолго в Пентагон и два года назад — сюда. Зачем вам все это нужно?
— Чем вы занимаетесь в Форт-Хадли, полковник?
— Мои занятия засекречены.
— Ах вот что, — кивнул я и записал для вида.
Чтобы два офицера, пусть и специализирующихся в одной, сравнительно узкой, области, столько лет получали назначения в одно и то же место — такое бывает не часто среди военнослужащих. У меня много знакомых семейных пар, которым везет меньше. Взять ту же бедняжку Синтию. Хотя она и не была замужем за тем парнем из частей особого назначения, все же считалась помолвленной с ним, и Синтия была в Брюсселе, а он в зоне Панамского канала.
— Вижу, у вас сложились хорошие профессиональные отношения.
— Да, капитан Кемпбелл была блестящим специалистом и четким, исполнительным офицером.
Слова эти прозвучали излишне официально, словно выдержка из ее служебной характеристики, которые Мур регулярно раз в полгода отсылал наверх, по начальству.
— Она была вашей... протеже?
Он пристально посмотрел на меня, как будто одно французское слово могло потянуть за собой другое, например, paramour[1] или вообще какую-нибудь непристойную иностранщину.
— Она была моей подчиненной, — сухо ответил Мур.
— Да-да! — откликнулся я и записал эту свежую информацию под рубрикой «Собачий бред». И тут же поймал себя на мысли, что завидую этому недоумку, который изъездил с Энн Кемпбелл полсвета и так много лет был с ней рядом. Я чуть не сказал: «Послушайте, Мур, вы не заслуживаете даже того, чтобы находиться на одной планете с этой богиней. Я единственный, кто мог бы сделать ее счастливой». Вместо этого я спросил: — Вы знаете ее отца?
— Да, но не очень хорошо.
— До Форт-Хадли вы с ним встречались?
— Время от времени. Мы несколько раз виделись с ним в Персидском заливе.
— Мы?
— Он, Энн и я.
— А-а... — протянул я и сделал соответствующую пометку в блокноте.
Я задал Муру еще несколько вопросов, он отвечал, но беседа становилась скучной. Мне хотелось составить о Муре представление до того, как он узнает, с кем разговаривает. Как только человек узнает, что ты легавый, то начинает ломаться, играть роль. Но репортер «Армейских ведомостей» не может задавать такие вопросы, как, например: «Вы спали с ней?», а следователь может.
— Вы спали с ней? — спросил я.
Мур вскочил с места:
— Какого черта вы задаете такой вопрос? Я буду жаловаться!
Я показал ему значок:
— УРП, полковник. Присядьте.
Он посмотрел на значок, потом на меня. Его глаза метали смертоносные молнии: зиг-заг, зиг-заг, как в плохом фильме ужасов.
— Присядьте, полковник, — повторил я.
Мур быстро оглядел полупустой зал, словно хотел узнать, не окружили ли его, и наконец тяжело опустился на стул.
Полковники... Теоретически звание обычно выше человека, который его носит, и люди отдают дань уважения званию, если не человеку. На практике дело обстоит иначе. У полковника Фаулера, например, были власть и авторитет, с ним приходилось держать ухо востро. Полковник Мур, насколько мне известно, не был связан ни с одной властной структурой.
— Я расследую убийство капитана Кемпбелл, — начал я. — Вы не являетесь подозреваемым, и я не буду напоминать вам ваши права. Надеюсь, вы будете отвечать на мои вопросы правдиво и полно. Договорились?
— Вы не имеете права выдавать себя за...
— Позвольте мне самому побеспокоиться насчет раздвоения собственной личности. Итак, вопрос первый...
— Я отказываюсь разговаривать с вами без моего адвоката.
— Полковник, вы насмотрелись фильмов. У вас нет права прибегнуть к помощи адвоката, и вы обязаны отвечать на вопросы, если не хотите числиться в подозреваемых. Если же вы откажетесь сотрудничать, тогда я сам посчитаю вас подозреваемым, зачитаю ваши права, посажу за решетку и объявлю всему свету, что у меня есть подозреваемый, которому требуется адвокат. Говоря военным языком, вы в мешке. Итак?
Мур выдержал паузу.
— Мне абсолютно нечего скрывать. Меня возмущает ваша манера разговаривать...
— Разговариваю как умею. Итак, первый вопрос: когда вы в последний раз видели капитана Кемпбелл?
Он кашлянул, собрался с духом.
— Я видел ее вчера около шестнадцати тридцати у себя в кабинете. Она сказала, что пойдет в клуб поесть, затем примет дежурство.
— Почему она вызвалась быть дежурным офицером по штабу именно вчера?
— Понятия не имею.
— В тот вечер она звонила вам из штаба? Или, может быть, вы ей звонили?
— М-м... Дайте вспомнить.
— Учтите, все телефонные переговоры в расположении части могут быть прослежены. Кроме того, любой начальник караула ведет дневник дежурства.
На самом же деле телефонные переговоры внутри базы проследить невозможно, а капитан Кемпбелл не стала бы фиксировать в дневнике дежурства ни входящие, ни исходящие звонки личного свойства.
— Да, я звонил ей.
— В котором часу?
— Около двадцати трех.
— Так поздно?
— Нам нужно было обсудить кое-какие дела на следующий день, и я знал, что к этому времени она освободится.
— Откуда вы звонили?
— Из дома.
— Где вы живете?
— Не в расположении части. На Виктори-драйв.
— Это не там, где жила погибшая?
— Да, там.
— Вы бывали у нее дома?
— Конечно, неоднократно.
Я попытался представить его голого, стоящего спиной к камере, или в маске. Интересно, думал я, есть среди экспертов человек, который мог бы взять увеличенную фотографию образцового пениса и сравнить его с пенисом Мура.
— Между вами была какого-либо рода половая связь?
— Нет. Но вам что угодно наговорят. Слухи буквально преследовали нас...
— Вы женаты? — спросил я.
— Был женат. Семь лет назад развелся.
— Встречаетесь с женщинами?
— Иногда.
— Как по-вашему, Энн Кемпбелл привлекательная женщина?
— М-м... Я восхищался ее способностями.
— Вы видели ее раздетой?
— Мне не нравятся такие вопросы.
— Мне тоже. Она была притягательна в сексуальном плане?
— Я был ее командиром. Я старше ее почти на двадцать лет. Она генеральская дочь. Ни словом, ни делом я не обнаружил то, что могло бы быть истолковано как сексуальное домогательство.
— Меня в данном случае не интересуют сексуальные домогательства. Я веду следствие по делу об изнасиловании и убийстве, — уточнил я. — Тогда откуда же слухи?
— У людей грязные мысли. Даже у офицеров — таких, как вы. — Мур усмехнулся.
На этой ноте я заказал еще выпить: ему бокал хереса, чтобы он расслабился, себе — пива, чтобы успокоиться и избежать искушения двинуть ему в морду.
Появилась Синтия в черных брюках и белой блузке. Я представил ее полковнику Муру, потом сказал ей:
— Мы больше не репортеры из «Армейских ведомостей». Мы из УРП. Я только что спросил полковника Мура, была ли между ним и погибшей половая связь, и он уверяет, что не было. В настоящий момент мы пребываем в состоянии конфронтации.
Синтия, улыбнувшись, объяснила Муру:
— У мистера Бреннера был напряженный день. Он совершенно измотан.
Я быстро информировал Синтию о том, что происходило в ее отсутствие. Она заказала себе бурбон с кока-колой, фирменный сандвич для себя и чизбургер для меня. Синтия знает, что я люблю чизбургеры. Полковник Мур отказался закусить вместе с нами, объяснив, что слишком потрясен случившимся.
— Как друг Энн Кемпбелл, не знаете ли кого-нибудь, с кем она была близка?
— Вы имеете в виду интимные отношения?
— По-моему, об этом и идет речь.
— М-м... дайте подумать... Она встречалась с одним молодым человеком... Он из города. Среди военнослужащих у нее близких людей почти не было.
— И кто этот человек из города?
— Его зовут Уэс Ярдли.
— Ярдли? Шеф полиции?!
— Нет. Уэс Ярдли, один из сыновей Берта Ярдли.
Синтия посмотрела на меня.
— И как долго они виделись?
— С тех пор, как Энн прибыла сюда, правда, с перерывами. У них были бурные отношения. Не хочу показывать пальцем, но с этим человеком вам следует поговорить.
— Почему?
— Как — почему? Это же очевидно. У них была связь. Они цапались как кошка с собакой.
— Из-за чего?
— Из-за чего?.. Энн говорила, что он третирует ее.
Я не мог сдержать удивления:
— Он третировал ее?
— Да. Не звонил, бывал на людях с другими женщинами, виделся с ней, когда ему было удобно.
Это не укладывалось в голове. Если бы я был влюблен в Энн Кемпбелл... Да и любой другой разве не таскался бы за ней, как щенок?
— Почему же она с этим мирилась? Такая привлекательная женщина? Безумно красивая, сексуальная, и тело такое, ради которого можно умереть. Или убить.
Мур усмехнулся, мне показалось, понимающе. Этот мужик действовал мне на нервы.
— Есть такой тип личности... — начал он. — Нет. Не буду прибегать к специальной терминологии и скажу просто: Энн Кемпбелл питала слабость к плохим парням. Малейший знак внимания со стороны мужчины — и она считала его слабаком, тряпкой. Таковы в ее глазах большинство мужчин. Ее тянуло к тем, кто третировал ее, даже оскорблял. Уэс Ярдли именно такой мужчина. Он тоже мидлендский полицейский, как и его отец. Он, так сказать, местный плейбой, у него множество знакомых женщин. Наверное, хорош собой, обаятелен, как истый джентльмен-южанин, и здоров как бык. Словом, негодяй и подлец.
Я еще не успел переварить эту новость и спросил:
— И у Энн Кемпбелл два года была связь с этим человеком?
— Два года, с перерывами.
— Она делилась с вами своими переживаниями по этому поводу? — спросила Синтия.
— Да.
— В профессиональном плане?
МУР кивком оценил ее догадливость.
— Да, я был ее психотерапевтом.
Я же оказался не таким догадливым, может быть, потому, что пребывал в расстроенных чувствах. Энн Кемпбелл глубоко меня разочаровала. Ни ее «игровое» убежище, ни фотографии не произвели на меня особого впечатления: я знал, что изображенные на них мужчины — объекты для наблюдений, отсюда и соответствующее отношение к ним. Но наличие «друга», любовника, который оскорблял ее, к тому же сынка шефа Ярдли, возмутило меня до глубины души.
— Вы, очевидно, знаете о ней почти все, что может знать достаточно близкий человек, — сказала Синтия Муру.
— Думаю, да.
— Тогда мы попросим вас помочь нам в проведении психологического вскрытия.
— Какое вскрытие? Вы даже поверхностного надреза на таком человеке не нанесете.
Я едва сдерживался.
— Мне понадобятся все ваши заметки и расшифровки ваших бесед с ней.
— Я не сделал ни одной записи. Так мы с ней договорились.
— Но вы поможете нам? — настаивала Синтия.
— Какой смысл? Энн мертва.
— Психологическое вскрытие потерпевшего дает возможность составить духовный портрет убийцы. Вам это, полагаю, известно.
— Да, я слышал об этом. Но я не занимался криминальной психологией. Все это чепуха, если хотите знать мое мнение. Строго говоря, любой человек является носителем бациллы преступности. Но большинство из нас обладают хорошими защитными механизмами, как внешними, так и внутренними. Стоит разладить эти механизмы, и перед вами предстанет убийца. Я видел, как благополучные и уравновешенные люди убивают во Вьетнаме детей.
Мы долго молчали, каждый был погружен в собственные мысли. Наконец Синтия сказала:
— И все-таки мы рассчитываем на вас как ее конфидента. Надеюсь, вы расскажете нам все, что знаете о ее друзьях, врагах, умонастроении.
— Вряд ли у меня есть выбор.
— Да, у вас нет выбора, — подтвердила Синтия. — И нам бы хотелось, чтобы вы сотрудничали добровольно, пусть без энтузиазма. Вы же хотите, чтобы ее убийца был наказан по справедливости?
— Да, я хочу, чтобы убийцу нашли, потому что мне надо знать, кто поднял на Энн руку. Что до справедливости, я почти уверен: убийца был убежден, что вершит акт справедливости.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Синтия.
— Я хочу сказать, что, когда насилуют и убивают такую женщину, как Энн Кемпбелл, и делают это под носом у ее отца, можете смело считать, что убийца мстил ей, или генералу Кемпбеллу, или им обоим, и, вероятно, имел на то основания. Во всяком случае, так ему казалось. — Мур встал. — Простите, я совершенно подавлен. Слишком велико чувство потери. Мне будет недоставать ее. Поэтому, если вы не возражаете...
Мы с Синтией тоже встали. Все-таки полковник.
— Мне хотелось бы завтра же продолжить наш разговор. Оставьте для меня окно, полковник, у вас много интересных мыслей.
Мур ушел, мы снова сели за стол. Принесли заказ, и я взял свой чизбургер.
— Нормально себя чувствуешь? — спросила Синтия.
Я посмотрел на свои сугубо гражданские часы. Было без десяти шесть вечера. Вот-вот начнется «Добрый час».
— Нет. Подбрось меня в клуб.
Здание офицерского клуба стояло на холме, в стороне от шумного центра базы, но недалеко, рукой подать.
— Ну и как движутся наши дела? — сказала Синтия.
— Ты имеешь в виду личные или служебные?
— И те и другие.
— М-м... если говорить о служебных — дел невпроворот. А у тебя как?
— Я у тебя спрашиваю.
— Пока ничего. Ты, оказывается, знаешь, что к чему. Я восхищен.
— Спасибо. А личные?
— Личные? Приятно быть с тобой.
— А мне с тобой. — После минуты многозначительного молчания Синтия переменила тему: — Как тебе генерал Кемпбелл?
Я задумался. Когда человек умирает, важно уловить первую реакцию его родственников, друзей, сослуживцев. Я раскрыл несколько убийств, просто замечая, что люди ведут себя не так, как подсказывают обстоятельства.
— Я не заметил глубокой скорби и безутешного горя, какие обычно испытывает отец при вести о смерти сына или дочери. Но генерал такой человек.
— Какой же?
— Солдат, герой, вожак, чем выше на лестнице власти, тем меньше у него своего, личного.
— Пожалуй. — Синтия помолчала. — Если учесть обстоятельства смерти Энн Кемпбелл... Я имею в виду ту позу, в какой ее нашли... Не думаю, чтобы это был отец.
— Мы не знаем, где она умерла — на том месте, где найдена, или на другом. Мы не знаем, умерла она одетой или раздетой. То, что мы видим, и есть видимость. Опытный убийца заставляет видеть то, что он хочет.
— И все-таки невозможно поверить, что он задушил собственную дочь.
— Случай действительно редкий, но время от времени все же попадается. Если бы я был отцом Энн и знал о ее сексуальных закидонах, ей бы не поздоровилось.
— Но ты не дошел бы до убийства собственной дочери.
— Да, не дошел бы. Но как знать... Я просто пытаюсь установить мотивы преступления.
Мы подъехали к офицерскому клубу, который, как я уже говорил, размешался в здании испанской архитектуры, с наружной лепниной. Стиль этот был в моде в 20-е годы XX века, когда оно и строилось, а лагерь Хадли стал Форт-Хадли. Победоносно завершилась Первая мировая война, которая должна была покончить со всеми войнами, но где-то в дальнем уголке общественного сознания затаилась мысль, что надо готовить большую регулярную армию для следующей войны, которая должна покончить со всеми войнами. Как ни печально, я полагал, что и нынешнее сокращение вооруженных сил носит временный характер. Я открыл дверцу машины.
— Ты не одета, а то я пригласил бы тебя пообедать.
— Я могу переодеться... если, конечно, не хочешь поесть один.
— Жду тебя в гриль-баре.
Я вошел в клуб в тот момент, когда по местной радиосети прозвучал сигнал окончания дня. Я разыскал администратора, показал свое удостоверение и попросил телефонный указатель по базе. Квартиры полковника Мура в нем не оказалось, и я позвонил в Учебный центр. Был уже седьмой час, но тем и хороша армия, что в любое время суток кто-нибудь и где-нибудь дежурит. Мы никогда не спим, мы бдим. Трубку взял дежурный сержант и соединил меня с приемной полковника Чарлза Мура.
— Учебный центр особых операций. У телефона полковник Мур.
— Полковник Мур, с вами говорит уорент-офицер Бреннер из «Армейских ведомостей».
— М-м...
— Я относительно смерти капитана Кемпбелл...
— Да? Ужасное происшествие... просто трагедия.
— Да, сэр, трагедия. Не могли бы сказать несколько слов?
— Конечно, конечно... М-м... Я был непосредственным начальником капитана Кемпбелл...
— Да, я это знаю, полковник. Может быть, вам удобнее сейчас встретиться со мной в офицерском клубе? Я отниму у вас минут десять, не более.
— М-м...
— Через два часа — последний срок сдачи материала в набор, и нам бы хотелось напечатать хоть несколько слов от ее непосредственного командира.
— Да-да, конечно... Где?
— Жду вас в гриль-баре. Я в синем костюме. Спасибо, полковник.
Большинство американцев знают, что не обязаны отвечать на вопросы полиции, если не хотят, но им кажется, что они в долгу перед прессой. Лучшую часть дня я был Полом Бреннером, представителем УРП, и устал обманывать людей.
Я перелистал телефонный справочник по Мидленду и узнал, что Чарлз Мур жил в том же комплексе, где снимала коттедж Энн Кемпбелл. Ничего необычного тут в общем-то не было, хотя Виктори-Гарденс не то место, где селятся полковники. Но может быть, Чарлз Мур был по уши в долгах и его как медика не смущали встречи со строевыми лейтенантами и капитанами на автостоянке. Возможно, он хотел быть поближе к Энн Кемпбелл.
Я записал его адрес, телефон, потом позвонил в гостиницу для приезжих. Синтия только что вошла в свою комнату.
— Полковник Мур готов сейчас встретиться с нами. Мы из «Армейских ведомостей». Спроси, не найдется ли в гостинице комнаты для меня. Я не могу ехать в Сосновый Шепот, когда кругом рыщут люди шефа Ярдли. Заскочи в магазин, возьми мне зубную щетку, бритву и бритвенные принадлежности. Кроме того, купи трусы на средний рост и пару носков. Да, еще свежую сорочку, размер воротника пятнадцатый. Не забудь кроссовки для себя, понадобятся, когда поедем на стрельбище, и фонарик. О'кей? Синтия, Синтия? Алло?
Барахлит, подумал я, повесил трубку и сошел вниз, в гриль-бар. Обстановка здесь менее формальная, чем в главном зале, и обслуживают быстрее. Я заказал пиво у стойки и, пожевывая хрустящий картофель и орешки, стал прислушиваться к разговорам. Главной темой была, естественно, гибель Энн Кемпбелл, но люди высказывались сдержанно, осторожно. Как-никак офицерский клуб. В забегаловках Мидленда говорили о том же, но наверняка громче и откровеннее.
У входа появился мужчина средних лет в защитной форме с полковничьими орлами. Он обводил взглядом просторное полуподвальное помещение бара. Я выждал минуту, заметив, что никто не помахал ему и не окликнул. Очевидно, полковника Мура не очень хорошо знали и, может быть, не любили.
Я встал, подошел к нему. Он улыбнулся.
— Мистер Бреннер?
— Он самый, сэр. — Мы пожали друг другу руки. Форма на нем была помята и плохо подогнана — верная примета, по которой узнаешь офицера-нестроевика. — Спасибо, что пришли.
Полковнику Муру на вид лет пятьдесят, у него черные вьющиеся волосы, чуть длинноватые для военнослужащего, и вообще он выглядел как медик, только вчера призванный с гражданки в армию. Меня всегда интересовали военные врачи, военные юристы, военные дантисты — никогда не мог определить, то ли они сбежали от преследования за подсудную деятельность, то ли были истыми патриотами. Мы прошли к столу в дальнем углу зала.
— Выпьете что-нибудь? — спросил я.
— Не откажусь.
Я подозвал официантку, и полковник Мур заказал бокал хереса. Разговор с самого начала пошел наперекосяк. Мур уставился на меня, словно пытался определить степень моего душевного расстройства, и чтобы оправдать его профессиональные ожидания, я брякнул:
— Похоже, псих орудовал? Может быть, серийный убийца.
Верный своей профессиональной установке, Мур обратил мое высказывание в вопрос:
— Почему вы так думаете?
— Просто пришло в голову.
— Подобных изнасилований и убийств здесь не было.
— Подобных чему?
— Тому, что случилось с капитаном Кемпбелл.
То, что случилось с капитаном Кемпбелл, не должно было бы стать к данному моменту общеизвестным фактом, но армия слухами полнится. Можно только догадываться, что знали полковник Мур, полковник Фаулер и генерал Кемпбелл.
— И что же с ней случилось?
— Она изнасилована и убита, — ответил полковник Мур. — На стрельбище.
Я вытащил блокнот и хлебнул пива.
— Я только что из округа Колумбия и почти не располагаю информацией. Говорят, ее нашли раздетой и связанной.
Было видно, что полковник продумывает ответ.
— Об этом лучше справьтесь у военной полиции.
— Я так и сделаю. Сколько времени вы являетесь ее непосредственным начальником?
— С того момента, как она прибыла в Форт-Хадли. Около двух лет.
— Значит, вы хорошо ее знали?
— Конечно. У нас здесь на базе небольшой учебный центр — около двадцати сотрудников и тридцать военнослужащих, назначенных к нам для прохождения курса.
— Понимаю... Что вы испытали, когда узнали печальную новость?
— Я был в шоке. Совершенно потрясен. До сих пор не могу поверить, что это произошло...
По его виду, однако, нельзя было заметить, что он потрясен и в шоке. Мне приходилось работать с психологами и психиатрами, и могу засвидетельствовать, что иногда они ведут себя неадекватно, хотя и говорят разумные вещи. Кроме того, я считаю, что некоторые профессии привлекают определенные типы личности. Это особенно верно применительно к военным. Например, некоторые офицеры любят одиночество, они немного высокомерны и самоуверенны. Люди в УРП склонны к обману, они очень сообразительны и саркастичны. Средний психотерапевт, который сознательно избрал своим ремеслом лечение душевнобольных, сам иногда как бы заражается душевной болезнью. Чарлз Мур, специалист по психологической войне, чья задача сделать неприятельских солдат — людей со здоровой психикой — людьми с больной психикой, мог быть уподобен медику, который выращивает тифозные бактерии для ведения биологической войны.
Еще я заметил, что Чарлзу Муру нездоровится. Он то умолкал на несколько секунд и словно бы отключался, то сверлил меня взглядом, точно старался узнать, что у меня на уме. Временами мне становилось не по себе, а добиться этого ох как трудно. Глаза у Мура были страшноватые — темные, запавшие, видящие тебя насквозь. Говорил он медленно, размеренно, низкий голос гудел как труба: не успокаивал, а тревожил.
— Вы были знакомы с капитаном Кемпбелл до ее назначения в Форт-Хадли?
— Да. Я познакомился с ней шесть лет назад. Она училась в специализированном центре в Форт-Брэгге. Я там преподавал.
— Тогда она только что получила степень магистра психологии в Джорджтаунском университете.
Он взглянул на меня так, как смотрят люди, когда слышат от вас то, что, по их мнению, вы не знаете.
— Кажется, да.
— Значит, вы были вместе в Брэгге, когда она получила назначение в четвертую группу психологических операций?
— Я уже сказал: я преподавал в специализированном центре. Она служила в четвертой группе.
— Что было потом?
— Германия. Мы были там приблизительно в одно время. Затем возвратились в Форт-Брэгг, в школу Джона Кеннеди, где оба преподавали. После этого нас одним приказом отправили в Персидский залив, потом ненадолго в Пентагон и два года назад — сюда. Зачем вам все это нужно?
— Чем вы занимаетесь в Форт-Хадли, полковник?
— Мои занятия засекречены.
— Ах вот что, — кивнул я и записал для вида.
Чтобы два офицера, пусть и специализирующихся в одной, сравнительно узкой, области, столько лет получали назначения в одно и то же место — такое бывает не часто среди военнослужащих. У меня много знакомых семейных пар, которым везет меньше. Взять ту же бедняжку Синтию. Хотя она и не была замужем за тем парнем из частей особого назначения, все же считалась помолвленной с ним, и Синтия была в Брюсселе, а он в зоне Панамского канала.
— Вижу, у вас сложились хорошие профессиональные отношения.
— Да, капитан Кемпбелл была блестящим специалистом и четким, исполнительным офицером.
Слова эти прозвучали излишне официально, словно выдержка из ее служебной характеристики, которые Мур регулярно раз в полгода отсылал наверх, по начальству.
— Она была вашей... протеже?
Он пристально посмотрел на меня, как будто одно французское слово могло потянуть за собой другое, например, paramour[1] или вообще какую-нибудь непристойную иностранщину.
— Она была моей подчиненной, — сухо ответил Мур.
— Да-да! — откликнулся я и записал эту свежую информацию под рубрикой «Собачий бред». И тут же поймал себя на мысли, что завидую этому недоумку, который изъездил с Энн Кемпбелл полсвета и так много лет был с ней рядом. Я чуть не сказал: «Послушайте, Мур, вы не заслуживаете даже того, чтобы находиться на одной планете с этой богиней. Я единственный, кто мог бы сделать ее счастливой». Вместо этого я спросил: — Вы знаете ее отца?
— Да, но не очень хорошо.
— До Форт-Хадли вы с ним встречались?
— Время от времени. Мы несколько раз виделись с ним в Персидском заливе.
— Мы?
— Он, Энн и я.
— А-а... — протянул я и сделал соответствующую пометку в блокноте.
Я задал Муру еще несколько вопросов, он отвечал, но беседа становилась скучной. Мне хотелось составить о Муре представление до того, как он узнает, с кем разговаривает. Как только человек узнает, что ты легавый, то начинает ломаться, играть роль. Но репортер «Армейских ведомостей» не может задавать такие вопросы, как, например: «Вы спали с ней?», а следователь может.
— Вы спали с ней? — спросил я.
Мур вскочил с места:
— Какого черта вы задаете такой вопрос? Я буду жаловаться!
Я показал ему значок:
— УРП, полковник. Присядьте.
Он посмотрел на значок, потом на меня. Его глаза метали смертоносные молнии: зиг-заг, зиг-заг, как в плохом фильме ужасов.
— Присядьте, полковник, — повторил я.
Мур быстро оглядел полупустой зал, словно хотел узнать, не окружили ли его, и наконец тяжело опустился на стул.
Полковники... Теоретически звание обычно выше человека, который его носит, и люди отдают дань уважения званию, если не человеку. На практике дело обстоит иначе. У полковника Фаулера, например, были власть и авторитет, с ним приходилось держать ухо востро. Полковник Мур, насколько мне известно, не был связан ни с одной властной структурой.
— Я расследую убийство капитана Кемпбелл, — начал я. — Вы не являетесь подозреваемым, и я не буду напоминать вам ваши права. Надеюсь, вы будете отвечать на мои вопросы правдиво и полно. Договорились?
— Вы не имеете права выдавать себя за...
— Позвольте мне самому побеспокоиться насчет раздвоения собственной личности. Итак, вопрос первый...
— Я отказываюсь разговаривать с вами без моего адвоката.
— Полковник, вы насмотрелись фильмов. У вас нет права прибегнуть к помощи адвоката, и вы обязаны отвечать на вопросы, если не хотите числиться в подозреваемых. Если же вы откажетесь сотрудничать, тогда я сам посчитаю вас подозреваемым, зачитаю ваши права, посажу за решетку и объявлю всему свету, что у меня есть подозреваемый, которому требуется адвокат. Говоря военным языком, вы в мешке. Итак?
Мур выдержал паузу.
— Мне абсолютно нечего скрывать. Меня возмущает ваша манера разговаривать...
— Разговариваю как умею. Итак, первый вопрос: когда вы в последний раз видели капитана Кемпбелл?
Он кашлянул, собрался с духом.
— Я видел ее вчера около шестнадцати тридцати у себя в кабинете. Она сказала, что пойдет в клуб поесть, затем примет дежурство.
— Почему она вызвалась быть дежурным офицером по штабу именно вчера?
— Понятия не имею.
— В тот вечер она звонила вам из штаба? Или, может быть, вы ей звонили?
— М-м... Дайте вспомнить.
— Учтите, все телефонные переговоры в расположении части могут быть прослежены. Кроме того, любой начальник караула ведет дневник дежурства.
На самом же деле телефонные переговоры внутри базы проследить невозможно, а капитан Кемпбелл не стала бы фиксировать в дневнике дежурства ни входящие, ни исходящие звонки личного свойства.
— Да, я звонил ей.
— В котором часу?
— Около двадцати трех.
— Так поздно?
— Нам нужно было обсудить кое-какие дела на следующий день, и я знал, что к этому времени она освободится.
— Откуда вы звонили?
— Из дома.
— Где вы живете?
— Не в расположении части. На Виктори-драйв.
— Это не там, где жила погибшая?
— Да, там.
— Вы бывали у нее дома?
— Конечно, неоднократно.
Я попытался представить его голого, стоящего спиной к камере, или в маске. Интересно, думал я, есть среди экспертов человек, который мог бы взять увеличенную фотографию образцового пениса и сравнить его с пенисом Мура.
— Между вами была какого-либо рода половая связь?
— Нет. Но вам что угодно наговорят. Слухи буквально преследовали нас...
— Вы женаты? — спросил я.
— Был женат. Семь лет назад развелся.
— Встречаетесь с женщинами?
— Иногда.
— Как по-вашему, Энн Кемпбелл привлекательная женщина?
— М-м... Я восхищался ее способностями.
— Вы видели ее раздетой?
— Мне не нравятся такие вопросы.
— Мне тоже. Она была притягательна в сексуальном плане?
— Я был ее командиром. Я старше ее почти на двадцать лет. Она генеральская дочь. Ни словом, ни делом я не обнаружил то, что могло бы быть истолковано как сексуальное домогательство.
— Меня в данном случае не интересуют сексуальные домогательства. Я веду следствие по делу об изнасиловании и убийстве, — уточнил я. — Тогда откуда же слухи?
— У людей грязные мысли. Даже у офицеров — таких, как вы. — Мур усмехнулся.
На этой ноте я заказал еще выпить: ему бокал хереса, чтобы он расслабился, себе — пива, чтобы успокоиться и избежать искушения двинуть ему в морду.
Появилась Синтия в черных брюках и белой блузке. Я представил ее полковнику Муру, потом сказал ей:
— Мы больше не репортеры из «Армейских ведомостей». Мы из УРП. Я только что спросил полковника Мура, была ли между ним и погибшей половая связь, и он уверяет, что не было. В настоящий момент мы пребываем в состоянии конфронтации.
Синтия, улыбнувшись, объяснила Муру:
— У мистера Бреннера был напряженный день. Он совершенно измотан.
Я быстро информировал Синтию о том, что происходило в ее отсутствие. Она заказала себе бурбон с кока-колой, фирменный сандвич для себя и чизбургер для меня. Синтия знает, что я люблю чизбургеры. Полковник Мур отказался закусить вместе с нами, объяснив, что слишком потрясен случившимся.
— Как друг Энн Кемпбелл, не знаете ли кого-нибудь, с кем она была близка?
— Вы имеете в виду интимные отношения?
— По-моему, об этом и идет речь.
— М-м... дайте подумать... Она встречалась с одним молодым человеком... Он из города. Среди военнослужащих у нее близких людей почти не было.
— И кто этот человек из города?
— Его зовут Уэс Ярдли.
— Ярдли? Шеф полиции?!
— Нет. Уэс Ярдли, один из сыновей Берта Ярдли.
Синтия посмотрела на меня.
— И как долго они виделись?
— С тех пор, как Энн прибыла сюда, правда, с перерывами. У них были бурные отношения. Не хочу показывать пальцем, но с этим человеком вам следует поговорить.
— Почему?
— Как — почему? Это же очевидно. У них была связь. Они цапались как кошка с собакой.
— Из-за чего?
— Из-за чего?.. Энн говорила, что он третирует ее.
Я не мог сдержать удивления:
— Он третировал ее?
— Да. Не звонил, бывал на людях с другими женщинами, виделся с ней, когда ему было удобно.
Это не укладывалось в голове. Если бы я был влюблен в Энн Кемпбелл... Да и любой другой разве не таскался бы за ней, как щенок?
— Почему же она с этим мирилась? Такая привлекательная женщина? Безумно красивая, сексуальная, и тело такое, ради которого можно умереть. Или убить.
Мур усмехнулся, мне показалось, понимающе. Этот мужик действовал мне на нервы.
— Есть такой тип личности... — начал он. — Нет. Не буду прибегать к специальной терминологии и скажу просто: Энн Кемпбелл питала слабость к плохим парням. Малейший знак внимания со стороны мужчины — и она считала его слабаком, тряпкой. Таковы в ее глазах большинство мужчин. Ее тянуло к тем, кто третировал ее, даже оскорблял. Уэс Ярдли именно такой мужчина. Он тоже мидлендский полицейский, как и его отец. Он, так сказать, местный плейбой, у него множество знакомых женщин. Наверное, хорош собой, обаятелен, как истый джентльмен-южанин, и здоров как бык. Словом, негодяй и подлец.
Я еще не успел переварить эту новость и спросил:
— И у Энн Кемпбелл два года была связь с этим человеком?
— Два года, с перерывами.
— Она делилась с вами своими переживаниями по этому поводу? — спросила Синтия.
— Да.
— В профессиональном плане?
МУР кивком оценил ее догадливость.
— Да, я был ее психотерапевтом.
Я же оказался не таким догадливым, может быть, потому, что пребывал в расстроенных чувствах. Энн Кемпбелл глубоко меня разочаровала. Ни ее «игровое» убежище, ни фотографии не произвели на меня особого впечатления: я знал, что изображенные на них мужчины — объекты для наблюдений, отсюда и соответствующее отношение к ним. Но наличие «друга», любовника, который оскорблял ее, к тому же сынка шефа Ярдли, возмутило меня до глубины души.
— Вы, очевидно, знаете о ней почти все, что может знать достаточно близкий человек, — сказала Синтия Муру.
— Думаю, да.
— Тогда мы попросим вас помочь нам в проведении психологического вскрытия.
— Какое вскрытие? Вы даже поверхностного надреза на таком человеке не нанесете.
Я едва сдерживался.
— Мне понадобятся все ваши заметки и расшифровки ваших бесед с ней.
— Я не сделал ни одной записи. Так мы с ней договорились.
— Но вы поможете нам? — настаивала Синтия.
— Какой смысл? Энн мертва.
— Психологическое вскрытие потерпевшего дает возможность составить духовный портрет убийцы. Вам это, полагаю, известно.
— Да, я слышал об этом. Но я не занимался криминальной психологией. Все это чепуха, если хотите знать мое мнение. Строго говоря, любой человек является носителем бациллы преступности. Но большинство из нас обладают хорошими защитными механизмами, как внешними, так и внутренними. Стоит разладить эти механизмы, и перед вами предстанет убийца. Я видел, как благополучные и уравновешенные люди убивают во Вьетнаме детей.
Мы долго молчали, каждый был погружен в собственные мысли. Наконец Синтия сказала:
— И все-таки мы рассчитываем на вас как ее конфидента. Надеюсь, вы расскажете нам все, что знаете о ее друзьях, врагах, умонастроении.
— Вряд ли у меня есть выбор.
— Да, у вас нет выбора, — подтвердила Синтия. — И нам бы хотелось, чтобы вы сотрудничали добровольно, пусть без энтузиазма. Вы же хотите, чтобы ее убийца был наказан по справедливости?
— Да, я хочу, чтобы убийцу нашли, потому что мне надо знать, кто поднял на Энн руку. Что до справедливости, я почти уверен: убийца был убежден, что вершит акт справедливости.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Синтия.
— Я хочу сказать, что, когда насилуют и убивают такую женщину, как Энн Кемпбелл, и делают это под носом у ее отца, можете смело считать, что убийца мстил ей, или генералу Кемпбеллу, или им обоим, и, вероятно, имел на то основания. Во всяком случае, так ему казалось. — Мур встал. — Простите, я совершенно подавлен. Слишком велико чувство потери. Мне будет недоставать ее. Поэтому, если вы не возражаете...
Мы с Синтией тоже встали. Все-таки полковник.
— Мне хотелось бы завтра же продолжить наш разговор. Оставьте для меня окно, полковник, у вас много интересных мыслей.
Мур ушел, мы снова сели за стол. Принесли заказ, и я взял свой чизбургер.
— Нормально себя чувствуешь? — спросила Синтия.