Демилль Нельсон. Дочь генерала

   — Я тебя спрашиваю.
   — Хорошо, попробую... «Энн, — сказал бы я ей, — я не знаю, что произошло у тебя в прошлом, но постарайся смотреть на вещи спокойнее, не мучая себя воспоминаниями, не доводя до исступления. Тебе нужен добрый совет. Постарайся преодолеть ту боль, которую ты испытала, постарайся найти как бы духовный противовес. Не надо мстить человеку или нескольким людям, которые... которые дурно обошлись с тобой». Я бы напомнил ей, что она полноценная человеческая личность и впереди у нее целая жизнь. У нее появятся хорошие друзья, и они будут заботиться о ней, если она сама не махнет на себя рукой... Вот в этом духе.
   — Да, именно это Кемпбелл надо было услышать при жизни. Может быть, кто-нибудь и говорил ей это. С ней случилось что-то очень нехорошее, и она не нашла другого выхода. Такое поведение со стороны умной, образованной, привлекательной, добившейся служебного успеха женщины — это результат тяжелой душевной травмы.
   — Какой, например? — спросил я.
   Мы вышли из ангара на свежий воздух. Луна зашла, и миллиарды звезд усеяли ясное небо над Джорджией. Я смотрел на раскинувшееся передо мной пространство Джордан-Филдз и вспоминал, как каждую ночь здесь зажигались огни и три раза в неделю после полуночи на аэродром приземлялся следовавший спецрейсом самолет.
   — Я разгружал тут мертвых из Вьетнама, — сказал я.
   Синтия ничего не ответила.
   — Если ее будут хоронить в Мидленде, здесь соберется народ после отпевания. Наверное, завтра или послезавтра.
   — Ты тоже будешь?
   — Естественно.
   Мы подошли к автомобилю. Синтия сказала:
   — Ты спрашиваешь, какая травма... Я думаю, ключевая фигура во всей этой истории — ее отец. Властный человек, заставивший дочь поступить на военную службу и, в сущности, распоряжавшийся ее жизнью, слабовольная мать, частые отлучки, мотание по всему свету, полная зависимость от отца. Вот Энн и взбунтовалась. Все это подробно описано в учебниках.
   Мы сели в машину.
   — Наверное, ты права. Однако есть миллионы дочерей с похожей биографией...
   — Понимаю. Но так обстоит дело.
   — Я о другом думаю. Не объясняется ли ее ненависть какими-нибудь ненормальными отношениями с отцом?
   Мы двинулись к выезду с аэродрома.
   — Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но как ни трудно доказать факт изнасилования и убийство, еще труднее доказать кровосмешение. На твоем месте, Пол, я не стала бы касаться этой темы. У тебя могут быть неприятности.
   — Могут. Первое дело, которое мне поручили в УРП, была кража в казарме. Видишь, как далеко я пошел. Еще один шаг, и — на краю пропасти.

Глава 20

   Мы подъехали к гостинице и по наружной лестнице поднялись в наши номера на втором этаже.
   — Ну что ж, — сказала Синтия, — спокойной ночи.
   — У меня, похоже, открылось второе дыхание, — сообщил я, — полон энергии и слишком взвинчен, чтобы уснуть. Может быть, выпьем, посмотрим телик?
   — Вряд ли.
   — Сейчас лучше не спать. Потом будет трудно вставать. Давай примем душ, расслабимся, посидим немного, а там уж — к полковнику Фаулеру.
   — М-м... не знаю...
   — Пойдем.
   Я отпер дверь своей комнаты, вошел, Синтия последовала за мной. Она позвонила дежурному администратору и попросила разбудить в пять тридцать.
   — На всякий пожарный. Вдруг задремлем.
   — Правильно сделала... Однако... У меня, оказывается, нет выпивки, и телевизора не вижу... Что же делать? Разве в шарады сыграть?
   — Пол...
   — Да?
   — Я не в состоянии...
   — Тогда, может быть, фигурок из бумаги наделаем. Не умеешь? Я тебя научу, это легко...
   — Я не могу здесь оставаться. После такого дня как-то нехорошо. Да и не будет никакого удовольствия.
   — Ясно. Иди правда поспи. Я разбужу, когда мне позвонят.
   — Извини... Я не буду запирать дверь из ванной.
   — Хорошо. Через несколько часов увидимся.
   — Спокойной ночи.
   Синтия пошла к двери в ванную комнату, но возвратилась, легко поцеловала меня в губы, потом, заплакав, скрылась за дверью. Я слышал шум воды, потом хлопнула дверь, и наступила тишина.
   Я разделся, залез под одеяло и через несколько секунд уже спал. Единственное, что отложилось в памяти, — это телефонный звонок. Я взял трубку. Наверное, администратор, подумал, а может быть, Синтия — зовет к себе? Но нет, в ушах зазвучал бас полковника Фаулера.
   — Бреннер?
   — Да, сэр.
   — Спите?
   — Нет, сэр.
   — Хорошо. Вы молоко употребляете?
   — Простите, не понял?
   — У меня не оказалось ни молока, ни сливок.
   — Это не имеет...
   — Я хотел, чтобы вы знали.
   Мне показалось, что в трубке послышался смешок, потом голос замолчал. Часы показывали пять часов утра без нескольких минут. Я поднялся, проковылял в ванную, включил душ. Ну и денек! Большая его часть промелькнула каким-то кошмаром. Я едва тащился на двух цилиндрах, и в баке почти не оставалось бензина. Еще сорок восемь часов такой же езды, а там — поминай как звали, отваливаю в лучах славы или груде дымящихся обломков.
   Даже если отвлечься от личных и служебных обстоятельств, было что-то очень и очень нехорошее в Форт-Хадли, назрел какой-то гнойник, который надо было вскрыть, и рану очистить. Я знал, что мне это под силу.
   Сквозь дверное дымчатое стекло и капельки осевшего пара на нем я увидел женскую фигуру. На пороге своей комнаты стояла Синтия.
   — Ничего, если я войду?
   — Конечно, входи.
   Она была в чем-то белом, вероятно, ночной рубашке. Синтия скрылась в кабине, через пару минут вышла и, стоя спиной ко мне, стала споласкивать лицо.
   — Как ты себя чувствуешь? — расслышал я сквозь шум воды.
   — Нормально. А ты?
   — Не жалуюсь. Кто-то звонил или мне послышалось?
   — Да, полковник Фаулер. На военном языке это называется «беспокоящие действия».
   — Ты это заслужил, — засмеялась Синтия и принялась чистить зубы.
   Снова зазвонил телефон.
   — Это администратор. Послушаешь?
   — Конечно, послушаю, — ответила она, прополоскав рот.
   Через несколько секунд Синтия снова была в ванной.
   — Пять тридцать. Ты скоро?
   — Скоро. Но может быть, сэкономим время?
   Она молчала. Пожалуй, намек был чересчур тонкий.
   — Синтия?
   Она повернулась, и я услышал, как она пробормотала:
   — А-а, будь что будет. — Синтия сняла рубашку, открыла дверь, вошла и произнесла: — Потри мне спину.
   Я потер ей спину, потом грудь. Мы обнялись и поцеловались. Сверху лилась вода, а мы все теснее прижимались друг к другу. Тело помнит старую любовь. На меня нахлынули приятные воспоминания. Мы словно снова оказались в Брюсселе. Мой дружок тоже все вспомнил и поднялся, точно гончая навстречу хозяину, вошедшему в дом после годовой отлучки. Гав, гав!
   — Пол... все в порядке... давай...
   — Да-да, все в порядке... Господи, как хорошо... Здесь или в постели?
   — Здесь и сейчас же.
   Не повезло: опять зазвонил телефон.
   — Теперь послушай ты.
   — Черт всех побери!
   Мы отряхнули от воды друг друга. Синтия, смеясь, повесила полотенце на крючок. Я откинул занавеску. Телефон не умолкал.
   — Только ты никуда не уходи! — попросил я, вылез из душа и протопал в комнату, захватив свое полотенце.
   — Бреннер слушает...
   — Где пропадаешь?
   — Кто это?
   — Не-а, не мамочка.
   — А-а...
   Это был шеф Ярдли.
   — Билл Кент только что сообщил, что ты тут. У тебя же есть трейлер. Валяй домой.
   — Что-что?
   — Целый день тебя разыскиваю. Ушел, видать, в самоволку? Тебя ждут дома, парень.
   — Какого черта? Вы у меня в трейлере?
   — Я-то тут, а тебя нет, понял?
   — Послушайте, шеф, вы специально малограмотного разыгрываете или как?
   — Или как. — Ярдли засмеялся. — Я тут твои апартаменты прибрал, слышь? Сделай им ручкой, понял? И ренту платить не надо.
   — Вы не имеете права...
   — Насчет прав опосля потолкуем, а сейчас валяй в мою контору за своими вещичками.
   — Там у меня казенное имущество, шеф.
   — Как же, видел. Пришлось сбить замок. Пушку твою забрал, бумаг целая куча, важные такие бумаги, книжечка записная с каракулями — видать, шифр. Еще имеется пара браслетов, из одежонки кое-что и удостоверение на имя какого-то Уайта... Ты спишь с ним?
   Вошла Синтия, завернувшаяся в одеяло, и села на кровать.
   — Ладно, сдаюсь, — сказал я Ярдли.
   — Посмотрим-посмотрим... Пакет с резинками, трусы вроде как бабьи — твои, что ль, или дружка твоего?
   — Шеф...
   — Давай кати ко мне, ежели хочешь свои вещички обратно...
   — Ладно, хватит... Казенное имущество доставите в военную полицию. Там поговорим, в полдень.
   — Это мы еще подумаем.
   — Подумайте. И привезите Уэсли. Перекинемся с ним парой слов.
   Ярдли умолк, потом сказал:
   — Перекинуться у меня в конторе можно.
   — Я буду ждать его на траурной церемонии. Он, конечно, будет там?
   — Видать, будет, я так соображаю. Но мы на похоронах дел не решаем.
   — Ничего, придется. На похоронах весь народ собирается.
   — Ладно, так и быть, разрешаю поговорить, и знаешь почему? Чтоб поскорее упечь в тюрягу этого сукина сына, который поднял руку на леди. Но я тебе заранее заявляю: мой парень в ту ночь в отъезде был, напарник подтвердит, да и запись переговоров по рации тоже имеется.
   — Уверен, что имеется, а пока можете съездить в ангар, посмотреть. Хочу послать экспертов в дом капитана Кемпбелл.
   — На кой хрен? Вы там все подчистую вымели. Моим ребятам бумагу на подтирку, и ту пришлось с собой брать.
   — Я жду вас и Уэсли в полдень. Захватите мои веши и казенное имущество.
   — Многого не жди, парень, — сказал Ярдли и положил трубку.
   Я встал, обмотал вокруг туловища полотенце.
   — Берт Ярдли? — спросила Синтия.
   — Он самый.
   — Чего он хочет?
   — Мою голову. Этот сукин сын обчистил мой трейлер. — Я засмеялся. — А знаешь, мне он нравится, этот старый хрен. Посмотришь, кругом слабаки надутые, а в нем есть что-то крепкое, почвенное.
   — Через годик-другой ты таким же будешь.
   — Надеюсь. — Я посмотрел на часы, лежавшие на тумбочке. — Десять минут седьмого. У нас еще есть время?
   Синтия встала.
   — Мне надо высушить волосы, одеться, подкраситься...
   — Хорошо, встреча переносится из-за плохой погоды?
   — Переносится. — Она пошла к двери в ванную комнату, потом обернулась, спросила: — Ты с кем-нибудь встречаешься?
   — Да, в семь — с полковником Фаулером, потом, около восьми, — с Муром.
   — Забыла, что ты не любишь это выражение. В кого-нибудь влюблен?
   — Нет. Пребываю в промежутке между двумя серьезными романами. После тебя никого не было, правда.
   — Правильно, зачем усложнять?
   — Незачем. Только вот майор — как его... Твой муж...
   — Майор в прошлом.
   — Это вдохновляет. Не хотелось бы, чтобы повторилась брюссельская сцена.
   Синтия рассмеялась:
   — Прости. Это было забавно.
   — Тебе забавно. Ты под дулом его пистолета не стояла.
   — Не стояла. Зато потом ты о нем целый год ничего не слышал. Правда, Пол, я тебе признательна. Постараюсь отблагодарить сегодня ночью, а там посмотрим, что получится.
   — Ну что же, буду ждать.
   — Я тоже, — сказала Синтия просто и, поколебавшись, добавила: — Ты измучился с... с этим убийством. Тебе нужна разрядка.
   Она ушла в ванную, а я натянул вчерашние трусы и вчерашние носки и, одеваясь, думал о том, что жизнь — это цепочка больших и малых забот, малых — например, где найти свежее белье, и больших, вроде той, что только что вышла из комнаты. Как ты распорядишься жизнью, зависит от запасного выхода, если он есть, конечно.
   Я проверил свой «глок» и подумал, не пора ли осесть. Мне больше не хотелось трахаться ради спортивного интереса. Все верно. Не знаю, какой получится у нас с Синтией предстоящая ночь, но это будет что-то настоящее. Хоть что-нибудь хорошее должно получиться из этой заварухи с Энн Кемпбелл.

Глава 21

   Бетани-Хилл — такой же благословенный уголок в Форт-Хадли, как Шейкер-Хайтс в Огайо, хотя, естественно, он значительно меньше по размерам и не так хорошо ухожен. На площади порядка шестидесяти акров, покрытой дубом, буком, кленом и другим высокопородным деревом (показательно, что отсутствует скромная южная сосна), стоят три десятка внушительных кирпичных особняков в колониальном стиле. Построены они еще в 20-х и 30-х годах, когда офицеры слыли джентльменами, их было не много, и все они жили на территории части.
   Времена меняются, офицерские штаты раздуты сверх всякой потребности в них, и возможности правительства обеспечить каждого офицера домом, конем и денщиком ограничены. Но высокие чины при желании по-прежнему получали там дома. Очевидно, полковник Фаулер считал, что солдат — он и есть солдат и должен находиться в расположении своей части. Миссис Фаулер, наверное, тоже предпочитала Форт-Хадли. Не то чтобы Мидленд был бастионом старого Юга с его определенным отношением к черным, нет — на город повлияла давняя близость к базе. Но Бетани-Хилл, который иногда называют полковничьим гетто, вероятно, удобнее в житейском плане, чем в подобных кварталах в городе.
   Единственный недостаток Бетани-Хилл в том, что сравнительно недалеко от него располагаются стрельбища. Первое находилось милях в пяти к югу, и я догадывался, что во время ночных огневых занятий на Бетани-Хилл были слышны выстрелы. Но для старых служак пехотинцев стрельба все равно что колыбельная.
   Из своей комнаты вышла Синтия. Она была в шелковой зеленой блузке и коричневой юбке.
   — Ты хорошо сегодня выглядишь, — заметил я.
   — Спасибо. Как долго нам придется лицезреть синюю форму?
   — Считай ее обязательной на всю неделю. А все же макияж не скрывает темные круги у тебя под глазами. И глаза тоже покрасневшие.
   — Мне бы отоспаться, и все пройдет. Тебе бы тоже попозже родиться.
   — Ты, кажется, не в духе?
   — Есть немного, прости... Не самые лучшие условия для того, чтобы возобновить нашу дружбу.
   — Не самые, и все же мы немного приблизились к этому.
   Дом полковника Фаулера представлял внушительное кирпичное строение со стандартными дверями и ставнями. У дома стояли фордовский полуфургон и джип «Чероки». Старшему офицерскому составу не обязательно иметь автомашины отечественного производства, хотя ничего плохого я в этом не вижу.
   Мы припарковали «мустанг» на улице и пошли по дорожке к дому. В семь утра здесь, на холме, было прохладно, но косые лучи солнца обещали еще один жаркий день.
   — Полковники, у которых достаточно заслуг и времени, чтобы стать генералами, болезненно реагируют на проблемы, мешающие их продвижению. Фаулер и Кент тоже к ним относятся, — сказал я.
   — В каждой проблеме есть свои возможности.
   — Да, но иногда проблема становится неразрешимой. У Кента, например, карьера кончилась.
   Было ровно семь часов утра, я постучал в дом.
   Дверь отперла миловидная черная дама в летнем платье цвета морской волны. Она натянуто улыбалась. Я хотел представиться, но она опередила меня:
   — Мисс Санхилл и мистер Бреннер, если не ошибаюсь?
   — Да, мэм. — Я готов был простить ей, что она первым назвала явно более молодого и стоящего ниже по званию уорент-офицера.
   Гражданские, даже полковничьи супруги, вечно путают, да и различие в званиях среди уорент-офицеров все равно что девственность у проституток.
   После секундного замешательства миссис Фаулер повела нас по просторному коридору.
   — У вас прекрасный дом, — заметила Синтия.
   — Благодарю вас.
   — Вы хорошо знали капитана Кемпбелл? — не отставала Синтия.
   — О нет... не очень...
   Странный ответ. Как могла жена адъютанта генерала Кемпбелла не знать его дочь? Миссис Фаулер была растеряна, нервничала, если забыла маленькие светские условности, которые должны быть второй натурой у полковничьих жен.
   — Вы видели миссис Кемпбелл после трагедии? — спросил я.
   — Миссис Кемпбелл? Нет... Я была... слишком потрясена.
   Наверное, все-таки не так потрясена, как ее мать. Странно, что она не нанесла визит с выражением соболезнования.
   Я хотел задать еще один вопрос, но мы уже ступили в застекленную веранду на задней стороне дома, где нас ждал полковник Фаулер. Он был одет по форме, пуговица на вороте рубашки застегнута, галстук аккуратно повязан, правда, куртка висела на стуле. Полковник разговаривал по телефону; увидев нас, он сделал знак рукой, и мы сели в плетеные кресла за небольшим столом.
   Военные в Штатах являются последним, пожалуй, оплотом определенных обычаев: ответственности, долга и хороших манер. В случае необходимости вы можете обратиться к шестисотстраничному пособию для офицеров, где подробно объясняется, что такое жизнь и как с ней бороться, поэтому малейший непорядок вызывает растерянность.
   Миссис Фаулер, извинившись, вышла. Полковник выслушал своего телефонного собеседника, потом сказал:
   — Хорошо, сэр. Я им передам. — Положив трубку, он обратился к нам: — Доброе утро.
   — Доброе утро, полковник.
   — Кофе?
   — Если можно.
   Он налил две чашки, показал на сахар и без лишних слов начал:
   — Я редко сталкивался с дискриминацией в армии. От имени других национальных меньшинств я имею право заявить, что принадлежность к той или иной расе не является препятствием в армии и продвижению по службе. Среди рядового состава иногда возникают проблемы на расовой почве, но систематической расовой дискриминации не существует.
   Я пока не улавливал, к чему он клонит, и положил в чашку сахару.
   Полковник обратился к Синтии:
   — Вам случалось испытывать дискриминацию по признаку пола?
   Поколебавшись, Синтия ответила:
   — Пожалуй... несколько раз.
   — Вам приходилось подвергаться домогательствам?
   — Да.
   — Вы были когда-нибудь объектом недостойных намеков, слухов, сплетен, клеветы?
   — Кажется, была... один раз.
   Полковник Фаулер кивнул:
   — Ну вот видите. У меня, черного мужчины, меньше проблем, чем у вас, белой женщины.
   — Мне известно, что в армии косо глядят на женщин-военнослужащих. В мире вообще женщин ставят ниже мужчин. Но что вы хотите этим сказать, полковник?
   — Я хочу сказать, мисс Санхилл, что капитану Энн Кемпбелл здесь, в Хадли, приходилось нелегко. Если бы она была сыном генерала и сражалась в Персидском заливе, Панаме или Гренаде, ее обожали бы в войсках, как это бывало с сыновьями великих военачальников во все времена. Вместо этого кое-кто распускает слухи, что она трахалась направо и налево, извините за выражение.
   — Если бы капитан Энн Кемпбелл была сыном боевого генерала, — вступил в беседу я, — вернулась с полей сражений, увенчанная славой и наградами, и перетрахала бы здесь весь женский личный состав, ей никогда не пришлось бы самой платить в офицерском клубе за выпивку.
   — Совершенно верно, — согласился Фаулер. — К сожалению, в отношении мужчин и женщин действительно существует двойной стандарт, которого мы никогда не потерпим в межрасовых отношениях. Итак, если вы располагаете неприятной информацией о любовных похождениях капитана Кемпбелл, я готов выслушать вас, хотя мне глубоко безразлично, правдива эта информация или нет.
   — В настоящий момент я не имею права разглашать источники имеющейся у меня информации, — сказал я. — Но смею вас заверить, полковник, мой единственный интерес к «любовным похождениям» капитана Кемпбелл заключается в том, связаны ли они с ее убийством, и если да, то каким образом. У меня нет намерения рассматривать ее половую жизнь как пикантный комментарий к изнасилованию и удушению, которые произошли на стрельбище. — На самом деле капитана никто не насиловал, но никто посторонний не видел заключения патологоанатома.
   — Я верю в вашу искренность, мистер Бреннер, и не хочу ставить под сомнение вашу профессиональную этику. Но вам следует держать ту связь, о которой вы говорите, при себе и не превращать расследование в охоту на ведьм.
   — Полковник, я понимаю вашу озабоченность и горе родителей погибшей, но речь идет не о слухах и сплетнях, как вы считаете, а о неприятных фактах, которыми я располагаю. Энн Кемпбелл вела не просто активную половую жизнь, что при ее положении в армии, состоящей преимущественно из мужчин, отнюдь не является сугубо личным делом, она вела потенциально опасную половую жизнь. Мы можем целое утро дискутировать насчет двойных стандартов, но если я узнаю, что дочь генерала спала с половиной высшего комсостава в части, то начинаю думать о подозреваемых, а не о крикливых заголовках в «желтой прессе». В моей сыщицкой голове не вертятся слова «шлюха» или «потаскуха», а совсем другие, вроде «шантаж» или «мотив». Я достаточно ясно выражаюсь, полковник?
   Фаулер, видимо, соглашался, поскольку кивал, пока я держал речь, или же взвешивал что-то в уме.
   — Если вы подвергнете кого-нибудь аресту, могу ли я заручиться вашим обещанием, что в отчете будет фигурировать только необходимый минимум такой информации?
   Меня подмывало рассказать ему о тайном убежище, где Энн Кемпбелл предавалась сексуальным утехам, но я ограничился лишь следующим:
   — Вещественные доказательства, обнаруженные в доме капитана Кемпбелл, могли и должны были бы стать, строго говоря, достоянием шефа Ярдли, но мы с мисс Санхилл решили сделать упреждающий ход. Теперь ни одна вещь в доме незамужней и привлекательной женщины-офицера не будет выставлена на потребу невзыскательной публики и не причинит вреда ее родителям и армии. Поступки говорят громче всяких слов. Это единственное обещание, какое я могу вам дать.
   Полковник снова кивнул и вдруг неожиданно сказал:
   — Я рад вам. Навел о вас обоих справки — отзывы самые хвалебные. Нам выпала большая честь, что именно вы направлены на это задание.
   — Это очень любезно с вашей стороны, — уклончиво произнес я.
   Фаулер налил себе еще кофе.
   — Итак, у вас есть главный подозреваемый — полковник Мур.
   — Совершенно верно.
   — Почему вы его подозреваете?
   — Есть доказательства, что он был на месте происшествия.
   — Понятно... Но прямых улик, что убил именно Мур, нет?
   — Нет. Весьма вероятно, что он был там до совершения убийства или после него.
   — А у вас нет свидетельств, что там побывал кто-то еще?
   — Убедительных — нет.
   — Разве это не означает, что он основной подозреваемый?
   — Да, означает... на данный момент.
   — Если он сам не выступит с признанием, вы выдвинете против него обвинение?
   — В таких случаях я могу только рекомендовать. Окончательное решение относительно обвинения будет принимать Вашингтон.
   — Мне кажется, ваши отчет и рекомендации станут решающим фактором.
   — Это будет единственным фактором, поскольку ни у кого другого нет ключа к случившемуся... Я должен вот что сказать, полковник. Слухи о связях Энн Кемпбелл касаются даже прокурора части и других лиц, которые могут быть недостаточно объективными. Мне ни в коем случае не хочется сеять семена недоверия. Я только передаю то, что слышал.
   — От кого?
   — Этого я, к сожалению, не могу сказать, но источник надежный, и вы знаете, как широко распространилась эпидемия. Дезинфицировать свой дом, Форт-Хадли, вам самим не удастся. Многим слишком трудно отмыться. Но может быть, нам с мисс Санхилл это под силу.
   — Я как раз об этом разговаривал с генералом Кемпбеллом, когда вы приехали. Возник ряд новых обстоятельств.
   Не люблю новых обстоятельств, ничего хорошего они не обещают.
   — Каких же?
   — Министерство юстиции провело совещание, на котором присутствовали Главный военный прокурор, ваш начальник полковник Хеллман и другие заинтересованные лица. Принято решение назначить на это расследование людей из ФБР.
   Черт, подумал я и сказал:
   — Ну что ж, может, оно и к лучшему, что ликвидировать последствия происшествия придется не мне. Вы и все остальные понимаете, к чему это может привести.
   — Это они с перепугу. Никто в Пентагоне понятия не имеет, как важно ликвидировать последствия, и потому там не стали возражать. Правда, в последний момент был достигнут компромисс... — Ни Синтия, ни я не потрудились спросить, какого рода компромисс, поэтому Фаулер продолжат: — Вы оба продолжаете вести расследование до полудня завтрашнего дня. Если к тому времени вы не произведете ареста подозреваемого и не представите соображения относительно обвинения, то передаете свои полномочия людям из ФБР и остаетесь при них консультантами.
   — Понятно... — протянул я.
   — Следственная бригада собирается сейчас в Атланте. Она состоит из фэбээровцев, нескольких человек из Главной военной прокуратуры, кое-кто из министерства юстиции и ваши коллеги из Фоллз-Черч.
   — Десант, конечно, разместится, на базе, в гостинице для приезжих.
   Полковник Фаулер натянуто улыбнулся:
   — Нам этот десант, естественно, ни к чему, да и вам тоже. Но если вдуматься, такая акция неизбежна.
   — Полковник, капитанов в мирное время не каждый день убивают, это понятно, — сказала Синтия, — но такое количество народа — это что-то сверхъестественное, отдает журналистикой, а не следственной наукой.
   — Этот вопрос поднимался. Но реальность такова, что это была женщина, ее изнасиловали, и она была дочерью генерала Кемпбелла... Несмотря на принцип равной справедливости, некоторые получают ее побольше, — добавил он.
   — Я отдаю себе отчет в том, что решение принято без вашего участия. И все же не могли бы вы поговорить с генералом Кемпбеллом о том, как бы отменить его или по крайней мере изменить?
   — Это уже сделано, отсюда и компромисс. Вы были отстранены от дела вчера в двадцать три ноль-ноль. Генерал Кемпбелл и полковник Хеллман добились отсрочки решения. Они аргументировали тем, что вы близки к завершению задания. Поэтому если у вас есть неопровержимые доказательства причастности полковника Мура, арестуйте его, мы возражать не будем.