Демилль Нельсон. Дочь генерала

   — Ясно.
   Листы нарядов в армии составляются для офицеров, младших командиров и рядовых. Составляются как Бог на душу положит с таким расчетом, чтобы каждый имел возможность посачковать на какой-нибудь легкой работенке.
   Помню время, когда женщин в некоторых списках вообще не было, их никогда не назначали в караул, но времена меняются. Не меняется только одно: молодые женщины, разгуливающие по ночам, подвергают себя немалому риску. Сердца плохих парней остались теми же самыми. Желание залезть на доступную мочалку перевешивает армейские правила.
   — Она была вооружена?
   — Конечно. При ней было личное оружие.
   — Пожалуйста, продолжайте, я вас слушаю.
   — Значит, так... Приблизительно в час ночи Кемпбелл сказала Сент-Джону, что возьмет джип и проверит караулы...
   — Зачем? Разве это не обязанность сержанта или младшего офицера? Старший должен оставаться у телефонов.
   — Сент-Джон сообщил, что младшим офицером на дежурстве был молоденький лейтенант, только что из Уэст-Пойнта, еще под себя ходит. А капитан Кемпбелл — особа решительная, сказала, что сама хочет посмотреть. Пароль и отзыв ей были известны, вот она и поехала. — Кент свернул на Райф-Рендж-роуд. — Около трех часов Сент-Джон начал беспокоиться.
   — Почему?
   — Не знаю, он сам так говорит. Все-таки женщина... А может быть, он подумал, что она заболталась с кем-нибудь... Или в туалет захотел, но телефоны не на кого оставить.
   — Сколько лет сержанту?
   — Пятьдесят с небольшим. Женат. Хороший послужной список.
   — Где он сейчас?
   — В помещении военной полиции, отсыпается на нарах. Я приказал ему никуда не отлучаться.
   Мы проехали стрельбища — первое, второе, третье, четвертое, огромные пространства плоской открытой местности по правую руку от дороги, позади которых тянулся земляной вал. Я не был здесь лет двадцать, но место помнил хорошо.
   Полковник Кент продолжал:
   — Тогда Сент-Джон позвонил на главный сторожевой пост и попросил сержанта обзвонить все караульные помещения и узнать, не проезжала ли капитан Кемпбелл. Через некоторое время тот доложил: нет, не проезжала. Тогда Сент-Джон попросил прислать в штаб надежного человека и, когда тот явился, взял свою машину и по очереди объехал караулы — у клуба для младших командиров, у офицерского собрания и так далее, но капитана Кемпбелл никто нигде не видел. Приблизительно в четыре утра он поехал к последнему посту у склада со снаряжением и по пути, у стрельбища номер шесть, увидел ее джип... Да вот он...
   Впереди, справа на узкой дороге, стоял «хаммер», который старики по привычке называют джипом. На этой машине Энн Кемпбелл поехала на свидание со смертью. Рядом с ним стоял красный «мустанг». Я спросил Кента:
   — Где же пост и постовой?
   — Склад подальше за поворотом, а постовой, рядовой первого класса Роббинз, докладывает, что были видны зажженные фары.
   — Вы его допросили?
   — Не его — ее. Это Мэри Роббинз. — Кент первый раз улыбнулся. — Воинские звания не знают грамматических родов, Пол.
   — Спасибо за напоминание, Билл. Где сейчас рядовой первого класса Роббинз?
   — На нарах, в моем хозяйстве.
   — Похоже, скоро камер не хватит. Это вы правильно придумали.
   Кент остановил машину у «хаммера» и красного «мустанга». К этому времени почти рассвело, и я увидел шестерых полицейских Кента — четверых мужчин и двух женщин, расставленных вокруг пятачка, где было совершено убийство. У всех стрельбищ по другую сторону дороги располагались ряды сидений, где солдаты получали наставления перед выходом на линию огня. Неподалеку сидела женщина в джинсах и ветровке и писала что-то в блокноте. Мы с Кентом вышли из машины, и он сказал:
   — Эта женщина — мисс Санхилл.
   Сам знаю, что женщина.
   — Зачем она здесь?
   — Я пригласил ее.
   — Зачем?
   — Она советник по изнасилованиям.
   — Потерпевшая не нуждается в советниках. Она мертва.
   — Естественно, — согласился Кент, — но мисс Санхилл также расследует дела об изнасиловании.
   — Это тоже? И что же она делает в Хадли?
   — Разбиралась с медсестрой, лейтенантом Нили. Слышали об этом деле?
   — Знаю только то, что печаталось в газетах. Как вы думаете, между этими двумя преступлениями есть связь?
   — Никакой. Арест преступника был произведен вчера.
   — В какое время?
   — Приблизительно в четыре пополудни мисс Санхилл произвела арест, и к пяти часам обвиняемый полностью признался.
   Я кивнул. А в шесть пополудни мисс Санхилл выпивала в офицерском клубе по случаю удачного завершения дела, Энн Кемпбелл была еще жива и сидела за ужином, а я толкался в баре, наблюдая за Синтией и стараясь набраться духа, чтобы поздороваться или совершить стратегическое отступление.
   — Мисс Санхилл должна была сегодня уехать на другое задание, — добавил Кент, — но сказала, что останется, чтобы развязать этот узелок.
   — Нам повезло, верно?
   — Верно. В таких делах полезно иметь женщину. И она хороший специалист. Я видел, как она работает.
   Я заметил, что у красного «мустанга» виргинский номер, такой же, как у моей машины, и это наводило на мысль, что она приехала из Фоллз-Черч, как и я. Судьбе было угодно, чтобы наши пути пересеклись не там, где мы постоянно служим, а здесь, при малоприятных обстоятельствах. Значит, так тому и быть.
   Над стрельбищем нависал утренний туман. Перед земляным валом, на различной дистанции от линии огня, были расставлены стоящие мишени — свирепые картонные парни с автоматами в руках. Эти фигуры заменили старые мишени в виде черных силуэтов. Идея, наверное, состояла в том, что если тебя натаскивают убивать людей, то ты должен приучаться смотреть цели в глаза. Однако из прошлого опыта мне известно: чтобы лучше всего научиться убивать, надо начать убивать. Но на многих свирепых картонных парнях сидели птицы, и это портило эффект — во всяком случае, до того времени, пока на стрельбы не явится первый за сегодняшний день взвод.
   Когда я проходил военную подготовку, стрельбища представляли большие участки голой, лишенной растительности земли, которых нигде не встретишь в действительном бою за исключением боя в пустыне. Теперь на стрельбищах специально высаживают всевозможную растительность, чтобы усложнить условия стрельбы. Я стоял на дороге, ярдах в пятидесяти от меня возвышался человек-мишень, частично скрытый за высокой травой и вечнозеленым кустарником. Там же стояли двое полицейских, мужчина и женщина. У ног силуэта я различил что-то такое, что не вписывалось в окружающую обстановку.
   — Псих недоношенный! — в сердцах бросил полковник Кент и добавил, словно я не понял его: — Хочу сказать, что он сделал это прямо на стрельбище, как бы на виду у этого парня.
   Если бы человек-мишень мог говорить... Я огляделся. За рядами сидений и контрольными вышками протянулась линия деревьев, сквозь листву я увидел туалеты.
   — Вы отдали распоряжение обыскать местность? Может, есть еще потерпевшие? — спросил я у полковника.
   — Нет. Мы же могли затоптать следы и вообще...
   — А если кто-нибудь еще лежит мертвый? Или живой и ждет помощи? Первое — помощь потерпевшим, а уж потом сбор улик — это записано в уставе.
   — Да, я знаю, — отмахнулся Кент и подозвал сержанта: — Сделайте звонок, пусть сюда прибудет взвод лейтенанта Фуллхема с собаками.
   Прежде чем сержант козырнул, голос с верхнего ряда сидений произнес:
   — Я уже сделала это.
   Я поднял голову к мисс Санхилл:
   — Благодарю.
   — Не за что.
   Мне хотелось вообще не замечать ее, но это было невозможно. Я повернулся и пошел на стрельбище. Кент шагал медленнее и немного поотстал. Двое полицейских стояли в положении «вольно», не глядя на мертвое тело капитана Энн Кемпбелл.
   Я остановился, не доходя нескольких шагов до нее. Она лежала на спине. Как и сказал Кент, на ней ничего не было, кроме спортивных часов на левой руке. В трех-четырех футах от тела валялось то, что в армии зовется «коммерческое белье», — ее лифчик. Формы нигде не было видно. Не было ни ботинок, ни носков, ни фуражки, ни ремня с кобурой и пистолетом. Но самым страшным было, пожалуй, то, что Энн Кемпбелл буквально распяли на земле, привязав запястья и лодыжки к палаточным кольям. Колья были из зеленого пластика, шнур из зеленого нейлона — из армейского снаряжения.
   Энн Кемпбелл было около тридцати лет, с хорошей фигурой, какая бывает у женщин — инструкторов по аэробике: стройные, прекрасной формы ноги, упругие мышцы на руках, нигде ни дряблости, ни жирка. Даже в мертвой можно было угадать женщину с вербовочных плакатов. Красивое лицо, в котором все было на месте, и волосы до плеч — может быть, на пару дюймов длиннее, чем положено.
   Вокруг шеи Энн обмотан несколько раз тот же нейлоновый шнур, которым были привязаны ее запястья и лодыжки, а под ним ее трусы, которые натянули через голову и подсунули под шнур, чтобы не перерезать горло. Я знал, что это значит, хотя другие, думаю, не знали.
   Подошла Синтия и молча встала около меня. Я опустился на колени и увидел, что лицо Энн Кемпбелл сделалось восковым, а кожа так просвечивала, что на щеках выступил мертвенный румянец. Полированные ногти на пальцах рук и ног потеряли розоватый цвет. Лицо было не тронуто: ни ссадин, ни царапин, ни засосов, ни укусов. Другие части тела — тоже, насколько я мог заметить; если не считать непристойной позы, не было и внешних признаков изнасилования: ни спермы в паху, ни следов борьбы, ни крови, ни грязи, ни травы. Даже волосы почти не растрепались.
   Я нагнулся и дотронулся до лица и шеи, где прежде всего начинается омертвение мышц, — они были еще мягкие. В подмышках тоже было тепло. Я заметил также изменения цвета кожи: на бедрах и ягодицах она стала фиолетовой, что говорило об удушье, это подтверждалось и наличием шнура вокруг шеи. Я нажал пальцем на то место, где ягодицы почти соприкасались с землей, и оно побелело. Когда я отнял палец, синева снова появилась. С достаточной долей уверенности я заключил, что смерть наступила не более четырех часов назад.
   Давным-давно мне пришлось убедиться, что свидетельские показания не следует принимать за истину в последней инстанции, но на данном этапе хронология событий, изложенная сержантом Сент-Джоном, казалась убедительной.
   Я нагнулся и заглянул в большие голубые глаза Энн Кемпбелл: они слепо смотрели на солнце, роговая оболочка еще не затуманилась, подтверждая, что смерть наступила недавно. Я осторожно приподнял одно веко и увидел, что некоторые крошечные сосудики лопнули, это тоже свидетельствовало о смерти от удушья. То, о чем рассказал Кент, и само место преступления пока что совпадали с моими наблюдениями и предварительными выводами.
   Ослабив шнур вокруг шеи, я внимательно осмотрел трусы. Они не были порваны или испачканы ни кожей тела, ни чем-то посторонним. Под трусами я не обнаружил личных знаков, значит, их тоже взяли. В том месте, где шнур охватывал шею, виднелся тоненький поясок, едва различимый, если не приглядываться. Да, Энн Кемпбелл задушили, а трусы лишь ослабили давление на горло и шею.
   Я поднялся и, обойдя тело, увидел, что подошвы Энн испачканы землей и травой. Это означало, что она несколько шагов прошла босой. Я нагнулся, осмотрел ее ступни внимательнее и обнаружил на подушечке под большим пальцем правой ноги смоляное или асфальтовое пятнышко. Очевидно, Энн стояла босиком на дороге. Это могло означать, что у машины она разделась или по крайней мере сняла башмаки и носки, и ее заставили пройти до этого места, около пятидесяти ярдов, босиком, а может быть, и голой, хотя трусы и лифчик находились у тела. Лифчик я тоже осмотрел, застежка спереди цела, не погнута и не сломана, на ткани не видно ни растяжения, ни грязи.
   За все это время никто не произнес ни слова, слышно было только, как запели ранние птахи. Над грядой сосен за земляным валом поднялось солнце, и на стрельбище легли длинные тени.
   — Кто из ваших людей первым попал на место преступления? — спросил я полковника.
   Кент подозвал молоденькую девушку-полицейского, рядового первого класса, и сказал ей:
   — Доложите этому человеку, что вы видели.
   На бляхе у девушки значилось ее имя — Кейси. Она вытянулась и начала докладывать:
   — В четыре часа пятьдесят две минуты мне по радио поступило сообщение о том, что на стрельбище номер шесть, примерно в пятидесяти ярдах западнее поставленной у дороги машины, обнаружено женское тело. Я находилась поблизости и в пять часов одну минуту подъехала к этому месту. Припарковала и заперла свою машину, взяла «М-16» и пошла на стрельбище, где и нашла тело. Пощупала пульс, послушала, есть ли сердцебиение, пыталась определить, дышит ли женщина, наконец, зажгла фонарик перед глазами жертвы, но они не реагировали на свет. Я решила, что жертва мертва.
   — Что вы сделали потом? — спросил я.
   — Вернулась к машине и вызвала помощь.
   — Как вы шли к телу и назад — одной дорогой?
   — Да, сэр.
   — Видели ли вы еще что-нибудь помимо тела? Например, веревки, палаточные колья, предметы туалета?
   — Нет, сэр.
   — Вы прикасались к машине жертвы?
   — Нет, сэр. Я не прикасалась ни к чему, что могло служить уликой. Только убедилась, что жертва мертва.
   — Хотите что-нибудь добавить?
   — Нет, сэр.
   — Благодарю вас.
   Рядовой первого класса Кейси козырнула, развернулась и пошла на свое место.
   Кент, Синтия и я переглянулись, словно стараясь угадать, что думают и чувствуют другие. Воистину подобные минуты камнем ложатся на душу и навсегда остаются в памяти. Лично я не забыл эту страшную картину и никогда не забуду.
   Минуту я смотрел на лицо Энн Кемпбелл, сознавая, что не увижу ее больше. По-моему, это важно, потому что устанавливается связь между живыми и мертвыми, между следователем и жертвой. Иногда это помогает; нет, не жертве — мне.
   Мы вернулись на дорогу и обошли машину, в которой приехала Энн Кемпбелл, заглянули в окно на водительской стороне — оно было открыто. У многих военных машин нет ключей зажигания, только клавиша запуска стартера, и она была отключена. На переднем пассажирском сиденье лежала черная кожаная сумка, не армейская.
   — Я хотела посмотреть, что там, но не решилась без твоего разрешения.
   — Ну что ж, начало хорошее. Распотроши эту вещицу.
   Синтия подошла к передней дверце на стороне пассажира, обернув руку носовым платком, открыла ее, потом, не снимая платка, взяла сумку, уселась на нижнюю скамью смотрового яруса и принялась раскладывать содержимое.
   Я опустился и заглянул под машину. На асфальтовом покрытии ничего необычного не было. Потом потрогал выхлопную систему — местами она была еще теплая.
   Я встал. Полковник Кент спросил:
   — Есть идеи?
   — Как вам сказать... Есть несколько версий, но я бы подождал результатов экспертизы. Надеюсь, вы вызвали экспертов?
   — Естественно. Они уже в пути, из Гиллема выехали.
   — Прекрасно.
   Форт-Гиллем находится неподалеку от Атланты, в двухстах милях от Хадли, и там размещается главная лаборатория УРП, лучшее учреждение этого типа, обслуживающее всю континентальную часть Соединенных Штатов. Народ там работает классный и выезжает туда, куда требуется. Крупные или чудовищные преступления сравнительно редки в армии, и когда они случаются, лаборатория высылает лучшие силы. Ради нашего случая прибудет, думаю, целый караван.
   — Когда прибудут, — сказал я Кенту, — скажите, чтобы внимательнее осмотрели подошву ее правой ноги. Она испачкана чем-то черным. Мне надо знать, что это такое.
   Кент кивнул, но, очевидно, подумал: «Слона из мухи делают, горе-сыщики». Не исключено, что он на сто процентов прав.
   — И распорядитесь прочесать всю местность в радиусе двухсот ярдов от тела, исключая непосредственно прилегающие пятьдесят ярдов. — Я знал, что это перепутает все следы, но стрельбище все равно затоптано до предела, а меня интересовали следы только в радиусе пятидесяти ярдов. — Пусть ваши люди соберут все, что не является растительностью: окурки, пуговицы, бумагу, банки, бутылки — и пометят, где что найдено. О'кей?
   — Хорошо. Но я думаю, парень смылся, не оставив никаких следов. Вероятно, он был на машине, как и жертва.
   — Думаю, вы правы. Но детали нам нужны для истории.
   — Избежать нагоняя — вот для чего они нам нужны.
   — Точно. Действуем согласно инструкции.
   Действовать по инструкции — дело верное и иногда даже полезное. На сей раз, однако, я решил проявить инициативу, поэтому придется игнорировать многих важных шишек. Приятная сторона расследования.
   — Распорядитесь запечатать личное дело и медицинские карты капитана Кемпбелл. Пусть их доставят к вам до полудня, — сказал я Кенту.
   — Сделаем.
   — И мне нужно помещение в вашем здании и секретарь.
   — Один стол или два?
   Я посмотрел на Синтию:
   — Видимо, два. Но я еще не знаю...
   — Не морочьте мне голову, Пол. Скажите прямо: беретесь за дело или нет?
   — Посмотрим, что скажут в Фоллз-Черч. А пока отложите официальное сообщение до десяти ноль-ноль. Что еще? Да, пошлите пару рукастых ребят в кабинет капитана Кемпбелл. Пусть перетащат в хранилище для улик всю мебель оттуда, прежде всего письменный стол и ее личные вещи. Не выпускайте сержанта Сент-Джона и рядового Роббинз, пока я не повидаюсь с ними, чтобы они ни с кем ни слова. А вам, полковник, предстоит печальная обязанность нанести официальный визит генералу и миссис Кемпбелл. Поезжайте без предупреждения, возьмите капеллана и медика — на тот случай, если кому-нибудь потребуется успокоительное. Сейчас не нужно показывать им тело...
   — Господи Иисусе... — кивнув, едва выдохнул полковник.
   — Аминь... Прикажите вашим людям не болтать о том, что они здесь видели. Передайте экспертам из Гиллема также отпечатки пальцев рядового Роббинз и всех, кто был на месте преступления, включая, разумеется, ваши.
   — Естественно.
   — Прикажите опечатать сортиры на стрельбище. Чтобы никто туда ни ногой, включая экспертов. Я должен первым осмотреть их.
   Я подошел к Синтии. Она складывала вещи убитой в сумку, все еще не сняв с руки платок.
   — Есть что-нибудь интересное?
   — Нет. Все как у всех: бумажник, деньги, ключи — и все вроде в целости. Еще чек из ресторана в офицерском клубе. Салат, цыпленок, сухое вино, кофе... Она ужинала примерно в то же время, когда мы выпивали.
   Кент, присоединившийся к нам, спросил:
   — Вместе выпивали — значит, вы знакомы?
   — Выпивали мы по отдельности, — ответил я. — А знакомство у нас шапочное... Адрес капитана Кемпбелл известен? — обратился я к Синтии.
   — Она, к сожалению, не на базе жила. Виктори-Гарденс на Виктори-драйв, сорок пятый коттедж. По-моему, я знаю это место: комплекс смежных домов.
   — Я позвоню Ярдли — шефу полиции Мидленда. Он раздобудет ордер на обыск и встретит нас там.
   — Не пойдет. Это дело семейное, Билл.
   — Но мы не имеем права обыскивать дом вне военного городка. Нужен ордер от гражданских властей.
   Синтия вынула из сумки Энн Кемпбелл ключи и подала мне, сказав:
   — Я поведу машину.
   — Вы не имеете права покидать расположение базы без соответствующего разрешения.
   Я снял ключ от машины Энн Кемпбелл с цепочки и отдал Кенту вместе с ее сумкой:
   — Прикажите разыскать ее машину и выставьте там охрану.
   Мы пошли к «мустангу» Синтии.
   — Вам лучше остаться здесь, — сказал я Кенту. — Держите все под контролем. А когда надумаете составить отчет, напишите так: «Бреннер сказал, что поедет в полицию Мидленда. Беру ответственность на себя, если не передумаю».
   — Ярдли — мужик крутой, — произнес Кент. — Он кому хочешь хвост накрутит.
   — Чтобы накрутить мне хвост, ему придется постоять в очереди. — Надо было успокоить Кента, чтобы он не наделал глупостей. — Послушайте, Билл, я должен осмотреть ее квартиру. Надо убрать оттуда все, что может бросить тень на нее, на ее родных, на армию, на коллег и друзей. Логично? Ну, то-то. А после пусть там хозяйничает Ярдли.
   По-видимому, он правильно все понял и кивнул.
   Синтия села за руль своего «мустанга». Я поместился рядом, бросив напоследок Кенту:
   — Я, может быть, звякну оттуда. Не вешайте носа.
   Синтия включила первую скорость пятилитрового «мустанга», сделала разворот, и через шесть секунд на пустынном полигонном шоссе она уже выжимала шестьдесят миль в час.
   Я прислушивался к рокоту мотора. Мы оба молчали. Потом Синтия сказала:
   — Знаешь, мне не по себе.
   — Страшная штука, — согласился я.
   — Отвратительная! — Она взглянула на меня. — Привык к таким?
   — Слава Богу, нет... Да и не часто они случаются, убийства. А уж такое...
   Синтия кивнула, потом глубоко вздохнула и произнесла:
   — Думаю, я буду тебе полезна. Но не хочу стеснять тебя.
   — Не стеснишь. Но у нас всегда остается Брюссель.
   — Где?
   — В Бельгии. Столица Бельгии.
   Ах ты, сучка, подумал я. Мы помолчали, потом она спросила:
   — Но почему?
   — Почему Брюссель — столица Бельгии, или почему он остается?
   — Нет, Пол. Почему ее убили?
   — А-а... Вероятными мотивами для убийства, — начал говорить я, — являются корысть, месть, ревность, желание скрыть ранее совершенное преступление или избежать позора и унижения, а также врожденная склонность убивать. Так говорится в наставлении.
   — Но сам-то ты что думаешь?
   — Как тебе сказать... Если убийству предшествует насилие, то обычно это ревность, месть или же попытка насильника скрыть свою личность. Она, очевидно, знала его или узнала, если он был без маски и не переменил внешность. Однако, — продолжил я, — наш случай похож на убийство из-за полового вожделения, то есть дело рук убийцы-насильника, человека, который получал сексуальное наслаждение от самого убийства, даже не беря ее. Трудно сказать наверняка.
   Синтия молча кивнула.
   — Ну а ты что думаешь? — спросил я.
   Она подумала, прежде чем сказать.
   — Ясно, что убийство предумышленное. У преступника был целый набор средств для насилия: палаточные колья, шнур и, очевидно, предмет для забивания кольев в землю. Преступник должен быть вооружен, он знал, что может наткнуться на сопротивление.
   — Интересно. Продолжай.
   — Преступник неожиданно накинулся на Энн, заставил бросить пистолет, потом вынудил ее раздеться и идти на стрельбище.
   — Допустим. Но я стараюсь представить, как ему удалось, не выпуская Энн из рук, вбить колья и привязать ее к ним. Она не из тех, кто легко сдается.
   — Ах, это трудно представить, но их могло быть двое. Кроме того, я не спешила бы с выводом, что преступник — или преступники — был «он».
   — Да ладно тебе. — В это утро я путался в личных местоимениях. — Почему нет никаких следов борьбы со стороны жертвы и следов жестокости со стороны преступника... или преступницы? Как ты это объяснишь?
   Синтия покачала головой:
   — Не знаю. Обычно следы жестокости имеются... Но обмотать шею нейлоновым шнуром — это не назовешь дружественным актом, правда?
   — Да, но преступник не испытывал к Энн особой ненависти.
   — Но и особой любви тоже.
   — Как знать... Послушай, Синтия, ты же этим зарабатываешь на жизнь. Тебе приходилось видеть что-нибудь подобное или, может быть, слышать о таком убийстве?
   Она задумалась, потом ответила:
   — Тут есть признаки того, что у нас называют подготовленным изнасилованием. Нападавший намечал изнасилование. Но мне неясно, знал он Энн или просто проезжал мимо и она оказалась случайной жертвой.
   — Нападавший мог быть в форме, вот почему она не приняла мер предосторожности.
   — Вероятно.
   Я смотрел в открытое окно, вдыхая свежесть росы и тумана, чувствовал, как пригревает мне щеку поднимающееся солнце. Закрыв окно, я откинулся на спинку сиденья, стараясь представить, что предшествовало виденной нами картине, словно пустил кино назад: вот Энн Кемпбелл распростерта на земле и привязана, потом стоит голая, потом идет к джипу и так далее. Многие кадры просто не стыковались. Синтия прервала ход моих мыслей:
   — Пол, на форме была нашивка с ее именем, на нательном жетоне значится ее имя. Оно же может быть написано внутри фуражки и ботинок. Возникает вопрос: что общего у пропавших вещей? Ответ: ее имя. Верно я говорю?
   — Верно. — Чего только не приносят на вечеринку женщины! И это хорошо. Правда хорошо.
   — Выходит, этому мужику нужны были... что? Трофеи? Свидетельства? Сувениры? Во всяком случае, это соответствует психологии подготовившегося насильника.
   — Да, но он не взял ни ее белье, ни сумку, — возразил я. — Ты задаешь вопрос: что общего между пропавшими вещами? Отвечаю: все эти вещи — предметы военного обихода, включая кобуру и пистолет. На них, кстати, ее имя не значится. Нет, он не взял предметы гражданского обихода, включая часы и сумку, в которой много вещей с ее именем. Улавливаешь?
   — Ты решил устроить состязание?
   — Нет, Синтия, это расследование убийства. Нас попеременно осеняет какая-нибудь блестящая идея.
   — Ты прав, извини. Наверное, так и должно быть между напарниками.
   — Вот именно — между напарниками!
   Синтия произнесла после минутного молчания:
   — А ты разбираешься в таких делах.
   — Надеюсь.
   — Хорошо, но зачем он взял только военные вещи?
   — В старину воины сдирали с поверженного врага доспехи и брали его оружие. Нижнюю одежду не трогали.
   — Поэтому он и взял военные вещи?
   — Может быть. Но это только догадка. Не исключаю, что он взял вещи для отвода глаз, чтобы запутать следствие. Не исключено, что он страдает каким-нибудь неизвестным мне психическим расстройством.