Демилль Нельсон. Дочь генерала

   — Могу вам посочувствовать, полковник... Знаете, я просмотрел видеозаписи некоторых лекций капитана Кемпбелл и считаю, что вы и ваши коллеги исполняете некоторые важные функции. Но иногда вы отклоняетесь в такие области, от которых людям становится не по себе.
   — Все, что делаем, санкционировано высшим командованием.
   — Рад это слышать, однако мне кажется, что Энн Кемпбелл взяла кое-что из учебного кабинета и испробовала на поле своего сражения.
   Мур промолчал.
   — Вы не знаете, зачем она хранила материалы своих собеседований с преступниками, с насильниками? — спросил я.
   — Первый раз об этом слышу. Видимо, это ее частный интерес, как и у каждого из нас. Кроме того, мы все здесь участвуем в каких-либо проектах вне наших прямых обязанностей. Чаще всего это связано с подготовкой докторской диссертации.
   — Разумно.
   — Как вы смотрели на ее половые отношения с многочисленными партнерами? — спросила Синтия.
   — М-м... я... Откуда вам это известно?
   — Об этом все говорят, кроме вас.
   — Вы меня не спрашивали.
   — Вот сейчас спрашиваю. Как вы лично смотрели на связи Энн с людьми, ей в общем-то безразличными, с которыми она сходилась только для того, чтобы досадить отцу?
   Мур кашлянул, прикрыв рот.
   — Я считал... считал такое поведение неразумным, особенно если принять во внимание причины этого поведения...
   — Вы ревновали ее?
   — Ни в коем случае. Я...
   Синтия снова прервала его:
   — У вас не было чувства, что по отношению к вам совершено предательство?
   — Разумеется, нет. У нас были добрые, доверительные, платонические и интеллектуально-духовные отношения.
   Меня подмывало спросить, входило ли в спектр таких отношений распятие голой Энн на земле, но мне нужно было знать, почему преступник сделал это. Собственно говоря, я это уже знал. То, что Мур сказал о предательстве, наталкивало на необходимость не только поймать убийцу, но и понять жизнь и судьбу несчастной Энн Кемпбелл. Я сделал выстрел наугад:
   — Будучи с капитаном Кемпбелл в Персидском заливе, вы разработали и предложили провести операцию «Мешок помешанных»...
   — Я не имею права обсуждать эту тему.
   — Капитан Кемпбелл считала, что секс — одно из средств для достижения разнородных целей, я прав?
   — Да, считала.
   — Я уже упомянул, что посмотрел видеозаписи ее лекций о психологической войне и понимаю, из чего она исходила. Я тоже признаю силу секса, но только как добрую силу, как выражение любви и заботы. Энн Кемпбелл была не права — вы с этим согласны?
   — Сам по себе секс — это не добро и не зло. Но я согласен, что некоторые — в основном это женщины — используют его как оружие и инструмент для достижения своих целей.
   Я повернулся к Синтии:
   — Вы согласны с полковником Муром?
   Синтия была явно недовольна — то ли мной, то ли Муром, не знаю.
   — Я согласна с тем, что некоторые женщины используют секс как оружие, но с точки зрения этики это неприемлемо. Что касается Энн Кемпбелл, вероятно, она рассматривала секс как единственное оружие против любой несправедливости и собственного бессилия. Полковник, вы были рядом, все видели и должны были Энн остановить. Это был ваш моральный долг и прямая обязанность как ее командира.
   Он уставился на Синтию бусинками своих глаз:
   — Я не был в состоянии остановить что-либо.
   — Почему? — резко возразила Синтия. — Вы офицер или мальчик на побегушках? Были ей другом или нет? Вы же были равнодушны к ней как к женщине, значит, могли убедить ее. Или вы считали, что ее сексуальный опыт интересен с клинической точки зрения? Или вам приятно щекотало нервы сознание, что Кемпбелл меняет любовников как перчатки?
   Мур вскипел, даже привстал с кресла:
   — Я отказываюсь отвечать на эти вопросы! И вообще отказываюсь разговаривать с этой женщиной!
   — Нечего прятаться за пятую поправку до того, как мы напомним вам ваши права как обвиняемого. Мне не хотелось бы сейчас этого делать. Наш разговор не из легких, я понимаю, но оставим в стороне заданные вопросы. Обещаю вам, что мисс Санхилл постарается так формулировать свои вопросы, чтобы вы не сочли их за неуважение к званию.
   Полковник Мур понял, что принимать позу оскорбленной невинности бесполезно. Кивнув, он опустился в кресло. Всем своим видом он говорил: считаю ниже своего достоинства с вами спорить. Задавайте свои глупые вопросы.
   Синтия взяла себя в руки и спокойно спросила:
   — Когда Энн Кемпбелл сочла бы, что свела счеты?
   Не глядя на нас, Мур монотонно заговорил:
   — Увы, кроме нее, этого никто не знал. Очевидно, все, что она предпринимала, казалось ей недостаточным. Отчасти проблема заключалась в самом генерале Кемпбелле. — Мур ухмыльнулся. — Он не из тех вояк, которые признают потери, не говоря уже о том, чтобы выкинуть белый флаг. Насколько мне известно, генерал не стремился к прекращению огня, если использовать военную лексику, не стремился сесть за стол переговоров. Вероятно, он полагал, что ее вылазки давно перечеркнули сделанное им.
   — А обычно вы обращаете внимание на машину Энн?
   — Нет.
   — То есть вы никогда не знали, дома ваша подчиненная, соседка и друг, или уже уехала в учебный центр.
   — Думаю, что в большинстве случаев я знал это.
   — Вы когда-нибудь ездили вместе?
   — Иногда.
   — Вам было известно, что в то утро капитана Кемпбелл ждали к завтраку ее родители?
   — Нет... впрочем, погодите... Вы упомянули, и я вспомнил. Она действительно говорила мне об этом.
   — С какой целью устраивалась эта встреча?
   — Как это — с какой целью?
   — Кемпбеллы часто собирались, чтобы провести время в обществе друг друга?
   — Не думаю.
   — Как я понимаю, полковник, генерал Кемпбелл предъявил дочери ультиматум относительно ее поведения, и Энн должна была за завтраком дать ответ. Это так?
   На этот раз Мур немного растерялся, вероятно, пытаясь догадаться, что нам известно и от кого.
   — Это так?
   — Я... Она, кажется, говорила, что отец хочет уладить существующие между ними проблемы.
   Уклончивость нашего собеседника подлила масла в огонь. Синтия снова повысила голос:
   — Полковник, скажите прямо: она говорила вам об этом или нет? Энн употребляла слова «ультиматум», «трибунал», «принудительное лечение», «увольнение со службы»? Делилась она с вами или нет? Спрашивала у вас совета или нет?
   Мура явно возмутила резкость Синтии, и в то же время ему было не по себе от этого града вопросов, которые, по всей видимости, затрагивали что-то такое, что пугало его. Он, должно быть, решил, что у нас недостает информации и мы не сумеем подловить его.
   — Я сообщил вам все, что знаю. Энн не рассказывала о том, что предлагал отец, и не спрашивала у меня совета. Повторяю: как наблюдавший за ней терапевт, я сводил свои вопросы к минимуму, по большей части слушал ее и давал советы, только когда меня об этом просили.
   — Никогда не поверю, что мужчина способен на такую сдержанность в отношениях с женщиной, которую он знает шесть лет.
   — Тогда вы не понимаете сущности психотерапии, мисс Санхилл. Я, конечно, давал ей советы в плане ее службы, назначений и тому подобного. Что касается ее отношений с родителями, то они обсуждались только на психотерапевтических сеансах и никогда не затрагивались в служебное время или часы досуга. Так мы договорились с Энн Кемпбелл с самого начала и не нарушали этой договоренности. Медики, например, не любят приятелей, которые просят поставить им диагноз на площадке для гольфа. Адвокаты придерживаются такого же правила и не дают юридических советов за стойкой бара.
   — Спасибо за сведения, которые вы нам сообщили, полковник, — сказала Синтия. — Вижу, вы глубоко все продумали. Могу ли я сделать вывод, что у потерпевшей не было возможности провести с вами беседу об ультиматуме и сроке его истечения?
   — Можете, и это будет правильный вывод.
   — Итак, когда все эти годы душевной боли, горя и ненависти должны были прийти к логическому завершению, ни у вас, ни у Кемпбелл не нашлось времени серьезно об этом поговорить?
   — Энн сама не пожелала обсуждать эту тему со мной, однако мы условились встретиться после ее разговора с отцом. Мы даже назначили время — вчера, в полдень.
   — Я не верю вам, полковник, — решительно заявила Синтия. — Убеждена, что между ультиматумом генерала и тем, что случилось с Энн, существует определенная связь, и вам об этом известно.
   Полковник Мур встал:
   — Я не потерплю, чтобы меня называли лжецом.
   Синтия тоже встала. Они были как два борца, готовые к схватке.
   — Нам уже известно, что вы лжете.
   Это правда, мы знали, что Мур был вместе с Энн Кемпбелл на стрельбище номер шесть. Думаю, что Мур тоже понял: мы знаем это. Иначе нас обвинили бы в оскорблении полковника. Мы уже переступали порог тайны. Я тоже поднялся.
   — Спасибо за внимание, которое вы нам уделили, полковник. Не пытайтесь жаловаться на нас полковнику Кенту. Одной жалобы в неделю за глаза хватит... Я выставляю охрану у вашего кабинета, сэр, и если вы попытаетесь уничтожить какие-либо бумаги или вынести что-либо отсюда, буду вынужден произвести задержание.
   Мур весь трясся: то ли от страха, то ли от негодования — не знаю и не хочу знать.
   — Я выдвину против вас обоих официальное обвинение, — выдавил он наконец.
   — На вашем месте я не стал бы этого делать. Мы с мисс Санхилл — ваша последняя надежда уйти от петли — или пули? Надо справиться. Сейчас так мало смертных приговоров, что люди начинают забывать, как они приводятся в исполнение. В любом случае советую не раздражать меня. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Всего доброго, полковник.
   Мы вышли, а Мур так и остался стоять, лихорадочно соображая, что ему предпринять. Раздражать меня в его планы не входило.

Глава 23

   Синтия поставила свой «мустанг» на парковке у здания военной полиции в нескольких ярдах от моего «блейзера». Выйдя из машины, мы увидели три редакционных автофургона и группу людей, конечно же, журналистов. Они тоже заметили нас. Вероятно, мы подпадали под описание следователей, ведущих дело Энн Кемпбелл, потому что они двинулись на нас, как стая саранчи. Я уже упоминал, что Форт-Хадли — открытый военный городок, и не пускать сюда законопослушных и исправно платящих налоги граждан невозможно. Иные вообще рады встрече с прессой, но мне она ни к чему.
   Первым к нам подбежал хорошо одетый молодой человек с завитыми волосами. В руках у него был микрофон. Его коллеги попроще держали наготове ручки и блокноты — я видел, что на нас нацелено несколько телекамер.
   — Вы уорент-офицер Бреннер? — выкрикнул завитой и сунул мне под нос микрофон.
   — Нет, сэр, — ответил я, — я обслуживало здесь автоматы с кока-колой.
   Мы шли к дверям в саранчовой стае.
   Женщина-репортер пытала Синтию:
   — Вы уорент-офицер Санхилл?
   — Нет, мэм, — ответила наконец Синтия, — я здесь с кока-коловым наладчиком.
   Но журналисты — народ ушлый и дошлый, от них просто так не отделаешься. Продолжали сыпаться вопросы. У входа в полицейское управление стояли два дюжих парня с «М-16» в руках. Я поднялся по ступеням и обернулся к толпе, которая не могла двинуться дальше, и сказал:
   — Доброе утро.
   Толпа мгновенно затихла. Я слышал, как стрекотали телекамеры и щелкали фотоаппараты.
   — Расследование по факту убийства капитана Кемпбелл продолжается. Мы располагаем несколькими вещественными доказательствами, но пока нет ни одного подозреваемого. Задействованы все наличные силы Форт-Хадли, общевойскового Управления по расследованию преступлений и местной полиции. Все мы работаем в тесном сотрудничестве. В ближайшие дни будет проведена пресс-конференция.
   Обычный треп.
   Трах-тах-тах! Разразился гром вопросов. Кое-какие я сумел разобрать: «Разве она не была также изнасилована?», «Говорят, ее нашли голой и распятой на земле — это так?», «Ее задушили?», «Выходит, второе изнасилование за неделю?», «Вы допросили ее бойфренда, сынка шефа полиции?».
   — Ответы на все вопросы вы получите на пресс-конференции, — произнес я.
   Едва мы вошли в здание, как наткнулись на полковника Кента. Он был раздосадован.
   — Никак не могу заставить их уйти, — пробурчал он.
   — И не заставите. Вот это мне и нравится в нашей стране.
   — Да, но на территории базы находится дом Бомонов, пришлось выставить там охрану. Снуют всюду как ищейки. Правда, на стрельбища и на Джордан-Филдз им не попасть — на дорогах дежурят мои люди.
   — Может быть, им повезет больше, чем нам.
   — Не нравится мне это... Есть новости?
   — Побеседовали с полковником Фаулером и полковником Муром. Пошлите, пожалуйста, двух ребят к полковнику Муру, и поскорее, пусть посидят с ним. Ему запрещено уничтожать бумаги и выносить что-либо из кабинета.
   — Хорошо, сделаю... Вы его арестуете?
   — Мы все еще пытаемся вытянуть из него психологический портрет погибшей.
   — Кому это нужно?
   — Мисс Санхилл и мне.
   — Зачем? Какое отношение это имеет к Муру?
   — Как вам сказать... Чем глубже я копаю, тем меньше нахожу у него оснований убивать свою подчиненную. Зато вижу серьезные мотивы у других людей.
   — Пол, я понимаю ваши действия, но только до известной черты, — раздраженно сказал Кент. — Сейчас вы уже переступили эту черту. Если Мур окажется убийцей и его арестуют фэбээровцы, у вас будет бледный вид.
   — Знаю, Билл. Но если я арестую невиновного в преступлении человека, вид у меня будет еще бледнее.
   — Вы мужик или баба?
   — Идите к черту!
   — Забываетесь, Бреннер! С вами говорит старший по званию.
   — Идите к черту... сэр.
   Я повернулся и пошел по коридору к нашему кабинету. Синтия последовала за мной. Кент стоял на месте, разинув рот.
   В кабинете нас ожидала стопка телефонных сообщений, пачка заключений от криминалистов и коронера и множество всяких бумаг с пометкой «Прочти и распишись», то есть полусекретной информации, добрая половина которой меня не касалась. В армии могут перепутать ведомости выплаты твоего денежного содержания, отправить жену с детьми в Японию, а домашнюю мебель — на Аляску, забыть, где ты проводишь отпуск. Но как только ты рапортовал о своем прибытии для исполнения временных обязанностей, тебя немедленно включат в список № 1, список № 2 или список № 3 на получение дурацких и памятных записок. Таков порядок, и исключений не делается, даже если ты работаешь в чужом кабинете, под вымышленным именем и выполняешь секретное задание.
   — Неумно, — сказала Синтия.
   — Неумно то, что он сказал?
   — С его стороны тоже неумно. Но я имею в виду тебя. Неумно говорить полковнику — цитирую — «идите к черту...».
   — Не вижу проблемы, — возразил я, просматривая телефонные сообщения.
   Синтия помолчала.
   — Знаешь, а ведь он на самом деле сделал что-то нехорошее, правда?
   — Ты права. Главное, он сам это понимает.
   — И все же... зачем тыкать его носом? Он нам еще пригодится, хотя товар, конечно, подпорченный.
   Я поднял голову.
   — Не испытываю особенного сочувствия к офицеру, нарушившему свой долг.
   — Разве что офицера зовут Энн Кемпбелл.
   Я не стал реагировать на ее колкость.
   — Ну ладно, как насчет кофе и пончиков?
   — Кофе и пончики — это прекрасно.
   Синтия нажала кнопку переговорного устройства и попросила явиться специалиста Бейкер.
   Я стал листать историю болезни Энн Кемпбелл, удивительно худосочную, если учесть ее длительную службу, из чего я заключил, что она предпочитала обращаться к докторам на гражданке. В истории, однако, содержалось заключение гинеколога, сделанное во время ее поступления в Уэст-Пойнт. Вот что написал врач: Hymen imperforatus. Я показал запись Синтии.
   — Это означает нетронутую девственную плеву?
   — Да, но не является абсолютным признаком девственности, а всего лишь говорит о том, что ничего крупное во влагалище не проникало.
   — Следовательно, мы можем отбросить предположение, что отец принудил молоденькую дочь к сожительству.
   — Видимо, да. Правда, существуют и другие формы полового надругательства... Похоже, в словах Мура есть зерно истины. Нам неизвестно, что генерал сделал с ней, но это произошло на втором курсе. Сомнительно, чтобы отец мог изнасиловать двадцатилетнюю дочь в Уэст-Пойнте... А все-таки любопытно, что Энн была девственницей, когда поступала в академию... Посмотри, может, там есть более поздние заключения гинекологов.
   Я посмотрел, но более поздних заключений не нашел.
   — Больше ничего нет, — сообщил я.
   — Это странно, женщина не может так долго не показываться гинекологу.
   — Наверное, показывалась частным врачам.
   — И все-таки почему мы считаем, что происшедшее непременно носило сексуальный характер? — спросила Синтия.
   — Потому что все совпадает. Как говорится, око за око...
   — И связано с отцом... Может быть, он заставил ее сойтись с каким-нибудь старшим офицером или...
   — Теплее, теплее... Но не будем пока делать окончательных выводов. — Я отдал Синтии историю болезни: — Там в конце есть заключение психиатра, прочти.
   Вошла специалист Бейкер. Я представил ее Синтии, но оказалось, что они уже знакомы.
   — Ну, и что вы думаете? — спросил я у Бейкер.
   — Простите, сэр?
   — Я спрашиваю: кто, по-вашему, это сделал?
   Она пожала плечами. Синтия подняла голову.
   — Друг или незнакомый?
   Бейкер, почти не колеблясь, ответила:
   — Друг... Правда, хахалей у нее было навалом.
   — Вот как? Скажите, в управлении вас расспрашивали об этом деле? В управлении или где-нибудь еще?
   — Да, сэр.
   — Кто?
   — Вам обоим звонили вчера весь день и сегодня утром, и каждый спрашивал. Какой-то полковник Мур, который представился начальником потерпевшей, потом полковник Фаулер, адъютант генерала, затем руководитель группы из УРП майор Боуз, шеф полиции Ярдли из Мидленда и многие другие. Я все звонки записала.
   — И все вас пытали?
   — Так точно, сэр. Но я всем отвечала, что лучше поговорить с кем-нибудь из вас.
   — Скажите, в управлении говорят о чем-нибудь таком, что полезно знать и нам?
   Бейкер поняла мой вопрос и, подумав, ответила:
   — Говорят много. Но я не знаю, что правда, а что слухи и сплетни.
   — Я так и понял, Бейкер. Все, что вы скажете, не подлежит огласке. Я гарантирую вам не только полную анонимность, но и перевод в любое место Вселенной. Гавайи, Япония, Германия, Калифорния — только назовите. Идет?
   — Да, сэр...
   — Расскажите прежде всего, что говорят здесь о полковнике Кенте.
   Бейкер откашлялась.
   — М-м... У нас давно говорили, что полковник Кент и капитан Кемпбелл...
   — ...трахаются. Нам это известно. Что еще?
   — Да все, пожалуй...
   — Как давно вы в Хадли?
   — Всего несколько месяцев.
   — Как вы думаете — Кент был влюблен в нее?
   Бейкер пожала плечами:
   — Об этом никто не говорил. Виду они не показывали, но все равно между ними что-то было.
   — Кемпбелл приходила к нему сюда, в управление?
   — Иногда приходила днем. Вечером он сам ездил к ней в Учебный центр. Патрульные полицейские сколько раз видели это и начинали переговариваться по рации как будто по службе: «Рэнди-шестой прибывает к Хони-первой». Полковник Кент из радиоперехвата усек, что это над ним и капитаном Кемпбелл подшучивают, но ничего сделать не мог. Чтобы не попасться, патрульные говорят не своими голосами. Даже если в мог, сам не стал бы, потому как от этого слухов еще больше... База у нас небольшая, тут все всё видят, особенно полицейские. Но шума они не поднимают, раз ничего нет против закона и устава и в деле замешан старший офицер, тем более их собственный начальник.
   Я был рад ее пространному ответу.
   — В ту ночь, когда капитана Кемпбелл убили, она была дежурным по базе. Вы это знаете?
   — Да, знаю.
   — Долго ли засиживался у себя полковник Кент, когда у нее было ночное дежурство?
   — Да... так говорили.
   — Вы не знаете, был полковник Кент в управлении вечером перед убийством?
   — Был. Я сама не видела, но говорят, что в восемнадцать ноль-ноль он уехал, а в двадцать один ноль-ноль приехал и работал до полуночи. Потом опять уехал. Постовые видели, как его служебная машина проезжала мимо штаба и двинулась по направлению к Бетани-Хилл, где он живет.
   — Многие ли знали, что миссис Кент в отъезде?
   — Все знали.
   — На Бетани-Хилл патрульные машины курсируют ночью?
   — Да, сэр, каждую ночь хотя бы один экипаж.
   — Что же говорили о «Рэнди-шестом» в ту ночь?
   Специалист Бейкер едва сдержала улыбку.
   — М-м... «Посетителей нет. Служебная машина на месте. Может, уехал незамеченным на собственной».
   Или на жениной, подумал я, хотя, проезжая утром мимо его дома, никакой машины не заметил. Да, но в глубине двора есть гараж.
   — Бейкер, вы понимаете характер моих вопросов?
   — Конечно, сэр.
   — Надеюсь, они не станут предметом разговоров в управлении?
   — Никак нет, сэр.
   — Хорошо, спасибо. Скажите, чтобы нам принесли кофе и пончики или что там у вас.
   — Будет сделано, сэр.
   Она повернулась и вышла.
   — Ты хорошо сделал, что расспросил ее, — после недолгой паузы сказала Синтия.
   — Спасибо, хотя я не очень склонен доверять конторским сплетням.
   — Это не просто контора, а полицейское управление.
   — Теперь видишь, почему меня раздражает Кент. Над этим недоумком собственные подчиненные смеются.
   — Понимаю.
   — Бог с ней, с моралью. Главное — не заводить шашни на службе.
   — Держу пари, в Брюсселе и Фоллз-Черч над нами тоже смеялись.
   — Как пить дать.
   — Как неудобно...
   — Неудобно. Надеюсь, ты извлекла урок.
   Синтия улыбнулась.
   — Что еще ты хотел узнать от специалиста Бейкер? Ведь не только то, что Кент стал мишенью для насмешек?
   Я пожал плечами.
   — От Бетани-Хилл до стрельбищ — пять-шесть миль, — сказала Синтия. — Их можно одолеть за десять минут, даже если к концу поездки выключишь фары. Ночь тогда была лунная.
   — Я думал об этом. И от дома Бомонов до шестого стрельбища можно добраться минут за десять с небольшим. Если дать газу.
   — Да, это факты существенные, их нельзя упустить. — Она кивнула на лежавшую перед ней историю болезни Энн Кемпбелл. — Что ты вычитал в заключении психиатра?
   — Что Энн Кемпбелл переживала тяжелую душевную травму и не хотела ни с кем ею делиться. А ты?
   — То же самое. Заключение малосодержательное, но можно с уверенностью сказать, что все вытекает не из переутомления или стрессов, а из какого-то события, которое и нанесло Кемпбелл травму. Папочка при нем не присутствовал. Все как будто совпадает.
   — Вроде совпадает... Меня не покидает мысль, что событие это сексуального характера и связано с мужчиной, у которого больше звезд на погонах, чем у папочки. Папочка поддался нажиму и заставил уступить дочь.
   — Похоже на то.
   — Хорошо бы раздобыть ее личное дело по академии, хотя не удивлюсь, если в нем нет ничего того, о чем говорил Мур.
   Принесли кофе в какой-то тюремной емкости из нержавейки и пончики на пластиковом подносе — холодные, зачерствевшие, сальные. Я набросился на них как оглашенный.
   За дверью постоянно звонил телефон. Трубку брала специалист Бейкер или кто-то еще. Вдруг зажужжал сигнал внутреннего переговорного устройства, и специалист Бейкер объявила:
   — Вам звонит полковник Хеллман.
   — Бреннер и Санхилл слушают, сэр.
   — Мы сегодня только о вас и говорим!
   Тон у Карла был какой-то легкомысленный, это сбивало с толку.
   — Это действительно так?
   — Действительно. Как вам там дышится?
   — Чувствуем себя как нельзя лучше, — вклинилась Синтия.
   — Это хорошо... Тут на вас жалобы поступают.
   — Тогда вы знаете, что мы стараемся.
   — Я знаю: если люди раздражаются, значит, вы стараетесь. Вам известно, что вы отстраняетесь от дела?
   — Да, известно, сэр.
   — Я сделал все, чтобы оно не уплыло от нас, но у ФБР больше веса, чем у меня.
   — Думаю, мы быстро закончим дело, — заверил я Карла.
   — Вот как? Рассчитываю, что вы закончите его за пятнадцать минут. ФБР поднято как по тревоге. Оперативная группа уже в Хадли.
   — Они не должны вмешиваться до двенадцати ноль-ноль завтрашнего дня.
   — Мало ли что не должны! Ждите подножек.
   — У меня складывается впечатление, что все рады избавиться от этого дела.
   — Откуда у вас такое впечатление, мистер Бреннер?
   — Сужу по вашему радостному голосу.
   Хеллман помолчал.
   — Тебе бы тоже следовало радоваться, от такого дела ни нам всем, ни тебе лично никакой пользы.
   — Польза не главный аргумент при выборе предлагаемых заданий. Нередко приходится руководствоваться именно пользой, но чаще я берусь за дело из чувства долга, по личной склонности или просто потому, что хочется поймать особо опасного преступника. Я на пороге завершения дела, которое принесет нам всем честь и славу!
   — Ценю твое стремление, Пол. Только учти: шансы на провал и бесчестье тоже велики... ФБР попросило нас вон. Эти слабоумные хотят сами закончить расследование.
   — Того же хотят двое слабоумных в Форт-Хадли.
   — Эксперты докладывают, что у вас есть подозреваемый, — переменил тему Карл. — Полковник Мур.
   — Мы установили человека, который был на месте преступления, и мы его подозреваем.
   — Но почему-то не арестовали его.
   — Да сэр, не арестовали.
   — Они настаивают на аресте.
   — Кто — «они»?
   — Сами знаете. Ладно, поступай, как считаешь нужным. Я никогда не вмешиваюсь.