Демилль Нельсон. Дочь генерала

   Синтия снова закивала, как и рекомендуется в пособии по ведению допросов. Реагируйте положительно, соглашайтесь, поддакивайте. Не делайте каменное лицо, не вставайте в судейскую позу, не принимайте скептический вид, когда подозреваемый или свидетель дает показания. Просто кивайте, как делают психиатры во время терапевтического сеанса. Ирония в том, что Мур понимал истинный смысл этой хитроумной техники, но все, что ему было нужно в его теперешнем физическом и душевном состоянии, — это кивок, улыбка и дурацкая булочка.
   — Кемпбелл не сказала, почему надеялась на эту встречу? То есть почему именно сейчас, после стольких лет, появились эти надежды?
   — Видите ли... Энн была готова простить своих родителей. Она хотела сказать им что-нибудь доброе и обещать что угодно — лишь бы наладить отношения. Ей надоела война, Энн устала от нее, и катарсис наступил до того, как она отправилась на стрельбище. Энн была полна надежд на мир, буквально опьянена предстоящим успехом. Такой я не видел ее со дня нашей первой встречи. — Мур глубоко вздохнул. — Я знаю, что вы обо мне думаете, и не виню вас, но я поступал так от чистого сердца... Энн ведь и меня заворожила, хотя и по-другому. Потому я и взялся за то, что по всем представлениям было — как бы это сказать... неортодоксальным. Если бы только вы видели ее... Нервничала и радовалась, как девчонка... радовалась, что наконец прекратится этот долгий кошмар... В принципе я понимал, что вред, который она нанесла себе и другим, не исчезнет как по мановению волшебной палочки. Мало сказать родителям: «Я люблю вас и все вам прощаю... Только вы тоже простите меня», — но она верила в это, и я тоже поверил... К сожалению, Энн ошиблась... Я тоже недооценил отцовскую злобу... Она думала, что снова будет счастлива... Какая жестокая ирония... То и дело повторяла, что скажет родителям ночью... и потом, за завтраком...
   И тут случилось непредвиденное. Две крупных слезы скатились по щекам Мура. Он закрыл лицо руками.
   Синтия встала, положила ладонь на его плечо и жестом позвала меня. Мы вышли в коридор.
   — Отпусти его, Пол.
   — Черта с два!
   — Ты хотел допросить его здесь, за решеткой, — ты это сделал. Пусть теперь поспит у себя в кабинете, побудет на траурной церемонии. Мы поговорим с ним еще завтра или послезавтра. Никуда он не денется.
   — Ну хорошо! Господи, до чего же я стал мягкотелый!
   Я пошел в караулку, заполнил бланк условного освобождения из-под стражи — ненавижу эти бланки! — и вышел в коридор, где меня ждала Синтия.
   — Радуйся, твой подопечный свободен, но только в пределах базы.
   — Ты хорошо сделал.
   — Неизвестно.
   — Пол... Гневом не поправить положение вещей. Мстительность не ведет к справедливости. Ты должен извлечь урок из случившегося. Энн Кемпбелл не сумела этого сделать. Ее судьба — наука нам всем.
   — Спасибо за совет.
   Мы вернулись в нашу каптерку, поделили распечатки, принялись читать, но я вспомнил кое о чем.
   — А куда делся штык? — воскликнул я.
   — Не знаю. Если генерал не подходил к дочери близко, он его не видел и, следовательно, не знал, что может разрезать шнур. Он изложил нам две версии: по одной он якобы пытался вытащить колья, по другой — не мог заставить себя приблизиться к дочери. Ни в той, ни в другой версии штык не упоминался.
   — Верно. Затем состоялся следующий выход на сцену. Допустим, это был Кент. Он видит штык, перед ним возникает дилемма: освободить Кемпбелл или... Потом приехали Фаулеры со своим ножом... Энн была уже мертва. После появляются сержант Сент-Джон и полицейская Кейси. Не знаю, кто взял штык, но это любопытно... Если мы принимаем вторую версию генерала о том, что он не приближался к дочери, значит, не он. Убийце штык без надобности, Сент-Джону и Кейси — тоже.
   — Ты хочешь сказать, что штык взяли Фаулеры?
   — Фаулеры увидели: штык воткнут между ее ног — и поняли, что генерал солгал им, уверяя, будто пытался освободить дочь. По второй версии он не приближался к ней, им даже пришлось кричать, чтобы услышать друг друга. Увидев штык, Фаулеры поняли, что Кемпбелл мог освободить дочь, но не сделал это. И вот результат — Энн мертва. Они не могли рассказать генералу о штыке и не хотели, чтобы он узнал о нем из официального сообщения, и потому взяли штык и выбросили. Тем самым оказали генералу очередную услугу.
   — Похоже, ты прав. А кольцо?
   — Ума не приложу.
   — Тоже Фаулеры?
   — Очень может быть. Еще одна услуга, хотя я ее не понимаю. Не исключено, что кольцо снял убийца на память. Не думаю, чтобы так омерзительно поступили Сент-Джон и Кейси. Однако неизвестно, как поведут себя люди, наткнувшись на труп. Опять же и генерал мог подойти к дочери поближе, вытащить штык, чтобы перерезать шнур, но передумал, снял кольцо, заявив, что она позорит форму, вернее было сказать — отсутствие таковой, — и поехал к Фаулерам. Кто это знает? Кому это интересно?
   — Мне интересно. Я хочу разбираться в человеческих поступках и знать, что происходит у людей в душах. Это важно, Пол. Только благодаря этому наша работа сложнее и интереснее, чем говорится в учебниках. Неужели ты хочешь стать таким же, как Карл Хеллман?
   — Иногда хочу, — усмехнулся я.
   — Тогда ты не доберешься до мотива преступления, не отличишь хорошее от плохого.
   — Меня это устроит.
   — В тебе сейчас говорит дух противоречия.
   — Раз уж заговорили о мотивах, любви, ревности, ненависти, давай-ка по-быстрому прочитаем эту дрянь.
   Из дневника мы узнали не только о том, как Уильяму Кенту нравилось заниматься любовью, но и нечто гораздо более важное — что он становился проблемой для Энн Кемпбелл.
   — Вот запись, сделанная в прошлом месяце, — сказал я и начал читать вслух: — «В Билле снова заговорил собственник. Я думала, что это в прошлом. Он приехал сегодня вечером, когда у меня был Тед Боуз. Мы с ним еще не спустились вниз. Они выпили с Кентом в гостиной, и тот начал корчить из себя начальника. Потом Тед уехал, а мы с Биллом поругались. Он говорит, что если я выйду за него замуж или просто буду жить с ним, то бросит жену и работу. Билл знает, почему я занимаюсь с ним и другими мужчинами тем, чем занимаюсь, но ему взбрело в голову, что между нами что-то серьезное. Он настаивает, я возражаю. Сегодня ему даже секс был не нужен. Он говорил и говорил. Я дала ему выговориться, хотя мне не по сердцу то, что Билл говорит. Почему некоторые мужчины думают, что с дамой надо быть рыцарем в сияющих доспехах? Я сама себе рыцарь и дракон, живу в собственном заколдованном замке. Все остальные — пешки в моей игре. Билл не очень проницателен, он этого не понимает, а объяснять я не собираюсь. Я сказала, что подумаю над его предложением, а до того не будет ли он любезен приезжать ко мне только тогда, когда мы условимся. Билл разозлился, даже ударил меня. Потом сорвал с меня одежду и взял прямо на полу. Когда насытился, ему стало легче, но уехал он тем не менее в дурном настроении. Он становится опасен, но мне все равно. Если не считать Уэса, Билл единственный, кто смеет угрожать мне и поднимать на меня руку. Тем он и интересен».
   Я поднял голову, и мы с Синтией обменялись взглядами. Да, полковник Кент был опасен. Нет никого опаснее чопорного чистюли, когда его охватывает страсть и он теряет голову. Я хотел прочитать другую запись, однако раздался стук, и дверь отворилась. Я думал, что пришла уорент-офицер Кифер, но на пороге появился полковник Кент. Интересно, как долго он стоял за дверью?

Глава 33

   Я сунул распечатки в папку, Кент молча наблюдал за мной. На нем была фуражка, или, как говорят в армии, головной убор. В помещении принято находиться без головного убора, но если ты с оружием, то он обязателен. Не знаю, откуда пошло это правило, вероятно, когда ты вооружен, руки должны быть свободными, или головной убор должен указывать, что ты вооружен. Кстати, на поясе у Кента висел пистолет.
   Мы с Синтией тоже были вооружены, но пистолеты у нас были спрятаны, и мы обходились без головных уборов.
   Наша комната освещалась только двумя настольными лампами, но я все-таки разглядел, что на лице Кента было торжественное и печально-умиротворенное выражение. Он же только что из церкви, вспомнил я.
   — Зачем специалист Бейкер снует по всему управлению? — едва слышно спросил он.
   — Она не снует, — возразил я, вставая, — а собирает для меня кое-какой материал.
   — Распоряжаюсь здесь я. Что вам нужно, спрашивайте у меня.
   Кент, конечно, прав. Только в данном случае документы касались его самого.
   — Не хотелось беспокоить вас по мелочам, полковник.
   — В этом здании мелочей нет.
   — Разрешения на проезд и парковку — разве это не мелочь?
   — Зачем они вам понадобились?
   — Мне нужно знать, куда выезжали машины в ту ночь. Это общепринятая процедура...
   — Без вас знаю. Кроме того, вы интересовались рапортами патрульных, дневником дежурства и переговорами по рации. Вы ищете какой-нибудь конкретный автомобиль?
   Да, твой, подумал я.
   — Нет, проверяем все машины... Где сейчас Бейкер?
   — Я отстранил ее от работы и запретил вход в управление.
   — Ясно... В таком случае я хочу официально просить вас отменить ваше распоряжение.
   — Вам назначен другой секретарь. Я не допущу никаких нарушений правил внутренней безопасности. За вами и так достаточно много нарушений. Я намерен обсудить ваши действия с главным прокурором части.
   — Это ваше право, полковник. Хотя мне кажется, что у полковника Уимса голова сейчас занята совсем другим.
   Кент понял, что я имею в виду.
   — Военный кодекс распространяется на всех без исключения. Вы оба должны подчиняться ему, как и все остальные.
   — Совершенно верно, полковник. Я несу полную ответственность за действия специалиста Бейкер.
   — За них отвечаю я, — сказала, вставая, Синтия. — Это я отдала распоряжение собрать материалы.
   — Надо было спросить у меня, — буркнул Кент.
   — Так точно, сэр.
   Первый запал уже прошел, но Кент продолжал наступление.
   — Я смолчал, когда вы засадили полковника Мура, — обратился он ко мне. — Но я составлю рапорт о вашем обращении с ним. С офицерами так не поступают.
   Очевидно, что Кент заглядывал в будущее и его недовольство отнюдь не было вызвано дурным обращением с Муром.
   — Офицеры так не поступают, — ответил я. — Он опозорил звание и должность.
   — Тем не менее можно было ограничиться запретом на выезд с территории части. И поместить в приличное помещение на время официального расследования.
   — Видите ли, полковник, я думаю, что чем выше стоишь, тем больнее падать. Мы беспощадны к новобранцам, которые нарушают устав по молодости, по глупости или в состоянии алкогольного опьянения. Наказание офицера должно служить им уроком.
   — Звание дает определенные привилегии. Одна из них состоит в том, что офицер не может подвергаться предварительному заключению.
   — Но когда нарушается устав, наказание должно быть прямо пропорционально званию, должности и знанию устава. Права и привилегии офицера налагают большую ответственность. Неисполнение обязанностей и нарушение устава должны повлечь неминуемое наказание, соответствующее тяжести проступка.
   Я говорю о тебе, Билл, и ты это знаешь.
   — Да, но при этом должна учитываться вся прежняя служба. Если человек двадцать лет добросовестно исполнял обязанности — как это делал полковник Мур, — к нему надо относиться с уважением. Меру наказания определяет только трибунал.
   — Офицер, которому в силу принятой им присяги даны определенные привилегии, должен полностью признаться в содеянном и избавить членов трибунала от неприятной обязанности затевать показательный процесс. Мне по душе древний обычай, когда военачальник закалывался собственным мечом. У нынешних кишка тонка. И все же офицеру, совершившему тяжкое преступление, следует по крайней мере подумать: не лучше ли пустить себе пулю в лоб.
   — Вы просто сумасшедший, — сказал Кент.
   — Вероятно. Может быть, я обращусь к психиатру. Чарлз Мур с удовольствием вправит мне мозги. С радостью докладываю: я только что подписал ему бланк освобождения, и сейчас Мур, наверное, уже ездит по городку, ищет, где бы переночевать. А может быть, он в офицерских квартирах своего Учебного центра — посмотрите там, если он вам нужен. Между прочим, Мур считает, что Энн Кемпбелл убил ее собственный отец, но я твердо знаю, что генерал невиновен. Настоящий убийца сейчас должен решить: либо Мур сообщает о своем подозрении ФБР и тогда на репутацию многих порядочных, в сущности, людей ложится пятно, либо преступник вспомнит, что существует такое понятие, как честь, и признается во всем.
   — По-моему, тот, кто убил, не считал это преступлением. Вы любите распространяться о чести, о старинных обычаях, о правах и обязанностях. Держу пари, убийца не станет беспокоить военные правоохранительные органы актом... актом справедливости. Это соответствует вашей же теории.
   — Совершенно верно, но, к сожалению, мы живем в эпоху торжества так называемой законности. Ни ваши, ни мои личные чувства в расчет не принимаются. Я десять лет занимаюсь расследованием убийств, да и вы повидали их немало.
   В подавляющем большинстве случаев убийца уверен, что его поступок оправдан.
   — Я только что из церкви, человек я неверующий, но помолился за Энн. Лежит такая умиротворенная... Конечно, гримеры в морге поработали, но так хочется думать, что душа ее успокоилась и Энн счастлива хоть там...
   Кент круто повернулся и вышел.
   Некоторое время мы сидели молча. Потом Синтия сказала:
   — Ну что ж, теперь мы знаем, в чью душу запали тревоги и муки Энн Кемпбелл.
   — Почти наверняка.
   — Как ты думаешь, он признается?
   — Зависит от того, кто или что возьмет верх в той борьбе, которую ему придется пережить сегодня ночью.
   — Я не верю в спасительность самоубийства, Пол. Тебе не следовало даже упоминать об этом.
   Я пожал плечами:
   — Сама мысль о самоубийстве приносит утешение. Она многим помогла вынести ночные кошмары.
   — Чепуха.
   — Нет. Ницше.
   — Вредный он был, твой Ницше. — Синтия встала. — Давай поищем Бейкер.
   — Не Бейкер, а Кифер.
   Я взял распечатки, и мы вышли из управления. Вдалеке сверкали молнии, метался крепнущий ветер.
   — Будет буря, — сказала Синтия.
   — Да.
   — Типично для Джорджии. Если бы буря началась на двое суток раньше...
   — Вернее сказать: если бы мужчины не насиловали женщин; если бы всяческие организации не пытались скрыть свои органические грешки; если бы месть не таила в себе сладость; если бы моногамия была биологическим императивом; если бы человек относился к другим людям так, как он хочет, чтобы относились к нему. Но тогда мы остались бы без работы, а тюремные камеры служили бы питомниками для охотничьих собак.
   Синтия взяла меня под руку, и мы спустились по ступенькам к моему «блейзеру». Упали первые капли дождя.
   — Как нам разыскать Кифер? — сказала Синтия.
   — Она сама нас найдет.
   — Где?
   — Она знает где — в гостинице.
   Я нажал сцепление, включил фары и дворники: дождь зарядил вовсю. Мы молча проехали центр базы. Мои часы показывали без десяти двенадцать, но, несмотря на позднее время и недосып прошлой ночью, я чувствовал себя прекрасно. Через несколько минут мы были уже у гостиницы, и тут небеса разверзлись. Дождь полил как из ведра.
   — Может, подвезти тебя к самой двери? — спросил я Синтию.
   Чем хороши современные женщины — они не сахарные, под дождем не тают. Вдобавок на мне дорогой костюм — не то что ее блузка. Мы посидели немного в машине в ожидании момента, когда дождь поутихнет, потом кинулись со всех ног ко входу.
   Благодаря стараниям инженерной службы площадка перед входом была залита водой. Во время короткой пробежки мы вымокли до нитки, но после дневной жары это очень даже неплохо.
   В вестибюле молодой капрал-дежурный встретил меня словами:
   — Приезжал полицейский из Мидленда, оставил вам какие-то вещи, сэр.
   Я отряхнулся.
   — Хорошо, спасибо. — Мой кореш Берт Ярдли сдержал слово. — Где они, в моем номере? Все разложены, разглажены, развешаны?
   — Нет, сэр. Они там, на полу в углу.
   — Сколько звездочек у вашего отеля, капрал?
   — Если дадут еще одну, будет около нуля.
   — То-то я гляжу... Были звонки, записки?
   — Два звонка. — Он подал мне два листка. Звонили Кифер и Сивер.
   Мой багаж состоял из двух гражданских чемоданов, военного ранца и сумки. Синтия вызвалась помочь, взяла чемодан и сумку. Мы поднялись по лестнице в мою комнату и поставили веши на пол.
   Переведя дыхание, Синтия сказала:
   — Мне надо переодеться. Будешь звонить?
   — Да.
   Я повесил пиджак на стул, сел на кровать, снял ботинки. Потом набрал номер, оставленный Кифер.
   — Полицейская рота пять четыре. Дежурная слушает, — ответил женский голос.
   — Говорит полковник Хеллман, — представился я для смеха. — Могу я поговорить со специалистом Бейкер?
   — Да, сэр, минутку.
   Синтия вышла. Прижав трубку плечом к уху, я стянул промокшие рубашку, брюки, носки. Бейкер-Кифер остановилась в казарме. Хорошо для агентурной работы, но плохо в бытовом отношении. Дежурная пошла звать, так, видите ли, вернее, чем ставить телефонные аппараты в каждой комнате.
   В трубке раздался щелчок.
   — Специалист Бейкер слушает.
   — Можете говорить?
   — Нет, сэр. Я перезвоню, как только откроют платную кабину. Вы в гостинице?
   — Да. — Я положил трубку и, усевшись на пол, раскрыл оба чемодана — искал халат. — Вот подлец! — Подлец Ярдли запихал вещи как попало. Грязное белье, обувь, бритвенные принадлежности. — Подлец!
   — Кто подлец?
   Я оглянулся. В комнату вошла Синтия в зеленом кимоно. В руках полотенце, сушит волосы.
   — Халат вот ищу.
   — Давай-ка наведем порядок.
   Она принялась расправлять, складывать, развешивать вещи в шкафу. Женщины словно рождены иметь дело с мануфактурой. Любо-дорого смотреть, как ловко они обходятся с носильными вещами. Лично я даже собственные штаны не могу как следует повесить.
   Глупо сидеть на полу да еще в одних трусах. Наконец я разыскал в ранце халат и накинул его. Зазвонил телефон.
   — Это Кифер.
   Но это была не Кифер, а Кэл Сивер.
   — Пол, я чуть не ослеп, изучая схему следов, и едва не заработал грыжу, перебирая гипсовые слепки. Никаких свидетельств того, что полковник Кент был на месте до названного им времени, больше нет. Я бы заставил бригаду поработать там и завтра, но дождь смоет все следы.
   — Ты оставил там брезентовую дорожку?
   — К сожалению, нет, хотя, наверное, должен был бы. Кент заверил меня, что велит покрыть всю площадку водонепроницаемым брезентом и выставит охрану. Но я недавно побывал там — ни брезента, ни охраны. И ничего не разберешь, сплошное месиво.
   — Значит, месиво?
   — Мне очень жаль, Пол.
   — Ничего. Слепок в Окленд отправил?
   — Ага. Вертолетом его доставили в Гиллем, оттуда каким-нибудь спецрейсом на Западное побережье. Утром мне должны сообщить о получении.
   — Хорошо.
   — Так вызывать спецов по латентным следам?
   — Твое мнение?
   — Я же сказал, на месте преступления месиво.
   — Тогда отставим. Нам и так повезло. Что делает Грейс?
   — Прилипла к экрану. Просила передать, что вытащила из недр своей адской машины письмо погибшей, отправленное миссис Уильям Кент.
   — О чем говорится в письме?
   — Если в двух словах, то о том, что полковник Кент заходит слишком далеко в их платонических дружеских отношениях и не будет ли миссис Кент так добра поговорить с мужем. Иначе она, капитан Кемпбелл, будет вынуждена подать официальную жалобу... Не хотел бы, чтобы моя жена получила такое письмо.
   — Каким числом оно датировано?
   — Сейчас посмотрю. Не вешай трубку.
   Синтия разбирала содержимое одного из чемоданов, отделяя белье от туалетных принадлежностей.
   Кэл тем временем снова был на проводе.
   — Десятым августа, — сообщил он.
   Десятое августа, одиннадцать дней назад. Значит, миссис Кент отбыла из Бетани-Хилл по получении этого злосчастного послания. Так же очевидно, что оно явилось следствием незапланированного визита Кента к Энн Кемпбелл — не говоря уже о его плохом поведении, выразившемся в том, что он выставил хозяйкиного хахаля за дверь, а ее саму взял силой. Ну и дела! Судя по всему, Энн Кемпбелл решила, что с Кентом надо что-то делать, и письмо послужило детонатором.
   — Сделайте распечатку письма и подержите ее пока у себя.
   — Ладно. И еще: через полчаса после вашего ухода сюда явились три джентльмена из Федерального бюро расследований.
   — Вежливые ребята?
   — Вежливее некуда. Сыпали комплиментами по поводу нашего хозяйства и каждого снятого отпечатка. Целый час морочили мне голову. Грейс притворилась, будто спит как убитая. Один повозился с компьютером, но дискета-то в постели, вместе с Грейс... Сказали, что придут утром со своими экспертами.
   — Хорошо, ровно в полдень передай им все материалы. Все?
   — Не-а... Дело к ночи, хлещет дождь, пахать нельзя — сыро, а на танцульки я не ходок, да и устал маленько.
   — Нажми на того парня в Окленде. Результаты следствия целиком зависят от того, кто на чей след наступил. До завтра. — Я положил трубку и ввел Синтию в курс дела. Она все еще наводила порядок.
   У меня иногда жили подруги, и мне нравится недолгое присутствие женщины в моем доме. Все они делятся на две категории: аккуратистки и неряхи; есть, говорят, третья категория, зануды — те норовят заставить тебя заниматься хозяйственными делами, но такие мне не попадались. Как ни странно, мне без разницы, кто со мной, аккуратистка или неряха — лишь бы она не выбирала мне рубашки в магазине. В сущности, все женщины — няньки и врачевательницы, а мужчины — люди в той или иной степени ненормальные. Система действует превосходно, если каждый играет отведенную роль. Беда в том, что никто не желает оставаться в своем амплуа, поэтому месяцев семь все идет как по маслу, без сучка без задоринки, но потом вдруг обнаруживается, что женщине не нравится что-то в тебе, а тебе — в ней, пленка прихода и распаковки вещей начинает перематываться назад, и ты слышишь, как захлопывается входная дверь.
   Синтия сложила последнюю пару носков.
   — Кто тебе стирает?
   — Есть у меня кто-то вроде экономки. Одна фермерша. Присматривает за домом, когда я в отъезде.
   — Бедный, беспомощный...
   — В шитье-мытье я плохо разбираюсь, это правда, зато могу с закрытыми глазами за три минуты разобрать и собрать «М-16».
   — Это я тоже могу.
   — Здорово! У меня дома завалялась одна, почистишь?
   Зазвонил телефон. Я жестом попросил Синтию взять трубку — звонила Кифер, — а сам пошел в ванную. Синтия аккуратно разложила здесь туалетные принадлежности. Я почистил зубы, причесался, скинул под халатом трусы и сунул их в бак с грязным бельем. Несказанное удовольствие сбросить с себя ношеное.
   Синтия разговаривала с Кифер, сидя на кровати, закинув ногу на ногу, и терла свободной рукой ступню. Ножки у нее что надо, доложу я вам.
   Синтия улыбнулась мне и сказала в трубку:
   — Прекрасно, спасибо. Вы хорошо поработали. — Она закончила разговор, встала и сообщила: — Кифер узнала пикантную подробность. Полицейские прозвали миссис Кент «бэтледи», а ее черный джип «Чероки» «бэтмобилем». Кифер наткнулась на запись разговора между патрульными полицейскими по рации: «Девяносто девятый, внимание! Бэтмобиль с Рэнди-шестым припарковался у библиотеки...» К твоему сведению, библиотека находится напротив штаба, через дорогу.
   — В котором часу это было?
   — В ноль тридцать две, а примерно в час Энн Кемпбелл вышла из штаба, села в джип и поехала на стрельбище номер шесть. Что в это время делал Кент?
   — То же, что делает любой изнывающий от любви недоумок, — смотрел из машины в ее окно.
   — Может быть, он уже что-то замышлял?
   — Может быть, или просто сидел и думал, не зайти ли к ней на минутку. Или ждал, когда отлучится Сент-Джон.
   Синтия сидела в позе лотоса — подобрав под себя ноги. Не возьму в толк, как можно сидеть таким образом. Я сел на единственный стул у кровати и заметил, что Синтия не сняла трусы. Под моим взглядом она целомудренно одернула кимоно.
   — Если бы моя жена получила такое письмо, моей любовнице было бы несдобровать. Во всяком случае, я держался бы от нее подальше. Но если бы моя жена уехала, а любовница допоздна засиделась на работе, я бы не устоял, зашел.
   — Похоже, ты побывал в такой ситуации.
   — Мы все побывали.
   — Только не я, — возразила Синтия, — если не считать одного недоумка в Брюсселе. Я стала попадаться ему на глаза, куда бы он ни пошел, и недоумок в конце концов сообразил, что к чему.
   — Тот недоумок сообразил раньше, чем ты думаешь, проста ему не хотелось с тобой связываться, чтобы не накликать беды.
   — Оставим это без комментариев, — сказала Синтия и задумалась. Поза лотоса располагает к размышлению. — Вероятно, Кент поехал за Кемпбелл.
   — Такая вероятность существует. Но он мог встретить ее на стоянке. Нам это неизвестно.
   — Если Кент поехал за ней, она должна была видеть его машину.
   — Он был в машине жены.
   — Ты думаешь, Энн Кемпбелл знала машину его жены?