Диккенс Чарльз. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (главы XXX-LXIV)

   Мы взбирались на самый верх. Раза два мне показалось, что в сумеречном свете я вижу неясные очертания женщины, которая шла перед нами. Когда нам осталось подняться еще на один марш лестницы, выходивший на чердак, я увидел, что эта женщина на миг остановилась у двери, нажала ручку и вошла в комнату.
   - Что это? - прошептала Марта. - Она вошла ко мне в комнату. Я ее не знаю.
   Но я-то знал ее. Я был поражен, когда узнал мисс Дартл.
   Едва я успел ответить моей спутнице, что видел эту леди раньше, как из комнаты послышался ее голос, хотя слов нельзя было разобрать. Марта, бросив удивленный взгляд, сделала знакомый мне жест, потянула меня за собой вверх по лестнице до какой-то боковой дверцы, которая, по-видимому, не была заперта, и толкнула ее; дверь открылась, и мы очутились в крохотной - чуть побольше шкафа - пустой мансарде с низким покатым потолком. Она сообщалась полуоткрытой дверью с комнатой, которую Марта назвала своей. Здесь, запыхавшись от подъема по лестнице, мы остановились, и Марта дала мне знак молчать, слегка прикоснувшись пальцами к моим губам. Отсюда я мог только разглядеть, что комната большая, в ней находится кровать, а на стенах висят дешевые литографии с изображением кораблей. Ни мисс Дартл, ни той особы, к которой она, как мы услышали, обращалась, я не мог видеть. Тем более не могла их видеть моя спутница, ибо я стоял ближе к двери.
   Несколько мгновений царило мертвое молчание. Не отнимая руки от моих губ, Марта приложила другую руку к своему уху.
   - Неважно, что ее нет дома, - заносчиво проговорила мисс Дартл. - Я ее совсем не знаю. Я пришла повидать вас.
   - Меня? - послышался тихий голос.
   При звуке этого голоса я вздрогнул. Это была Эмили!
   - Вас. Я пришла поглядеть на вас! Как? Вам не стыдно смотреть людям в глаза? Вам, виновнице такого зла?!
   Безжалостность и безграничная ненависть в ее голосе, холодный, резкий тон и еле сдерживаемое бешенство дали мне возможность представить ее себе так, словно она стояла передо мной. Я видел сверкающие черные глаза, искаженное от страсти лицо, видел и этот побледневший шрам, пересекающий губы и трепетавший, когда она говорила.
   - Я пришла посмотреть на прихоть Джеймса Стирфорта, - продолжала мисс Дартл. - На девицу, которая бежала с ним и стала в своем родном городе притчей во языцех... На дерзкую интриганку, на наглую любовницу таких людей, как Джеймс Стирфорт. Я хочу знать, что это за птица!
   Послышался шорох. Должно быть, несчастная женщина, осыпаемая такими оскорблениями, бросилась к двери. Но говорившая преградила ей дорогу. Наступила короткая пауза.
   И снова заговорила мисс Дартл. Она говорила сквозь зубы и постукивала по полу ногой.
   - Остановитесь! Или я вас разоблачу перед жильцами и перед всей улицей! Если вы попытаетесь удрать от меня, я вцеплюсь вам в волосы, я заставлю камни восстать против вас!
   Испуганное бормотанье было единственным ответом, который достиг моего слуха. Наступило молчание. Я не знал, что делать. Я страстно хотел положить конец этой встрече, но чувствовал, что не имею права вмешиваться. Только один мистер Пегготи мог видеть ее и за нее заступиться. "Но когда же он придет?!" - думал я с тоской.
   - Наконец-то я ее увидела! - презрительно усмехнувшись, продолжала Роза Дартл. - Ну, и жалкое же он существо, если дал себя увлечь этой притворной скромности и склоненной головке.
   - О, ради бога, пощадите меня! - вскричала Эмили. - Я не знаю, кто вы, но вам известна моя печальная история, и, ради бога, пощадите меня, если хотите, чтобы и вас щадили!
   - Если я хочу, чтобы щадили меня? - с бешенством повторила та, другая. - Что общего между нами?
   - Ничего, кроме нашего пола, - зарыдав, отозвалась Эмили.
   - Эти слова в устах такой бесчестной твари способны убить любое чувство, кроме презрения и отвращения, которые я к вам питаю. Наш пол! Да, вы делаете большую честь нашему полу!
   - О, я это заслужила! - воскликнула Эмили. - Но как это ужасно! Подумайте, дорогая леди, что я перенесла и как я пала! О Марта, вернись! Когда же я буду дома!
   Мне было видно, как мисс Дартл села в кресло, пристально смотря вниз, словно там, у ее ног, распростерлась на полу Эмили. Теперь я хорошо мог разглядеть ее плотно сжатые губы и жестокие торжествующие глаза, которые она не отрывала от одной точки.
   - Теперь слушайте меня, а свои уловки приберегите для ваших простофиль, - сказала она. - Неужто вы надеетесь разжалобить слезами меня? С таким же успехом вы можете соблазнить меня вашими улыбочками, продажная тварь!
   - Смилуйтесь надо мной! - рыдала Эмили. - Посочувствуйте мне хоть сколько-нибудь, или я сойду с ума и умру!
   - Это было бы слабым возмездием за все ваши преступления, - сказала Роза Дартл. - Да знаете ли вы, что вы сделали? Вы думали когда-нибудь о домашнем очаге, который разрушили?
   - О! Не проходило ни одного дня, ни одной ночи, чтобы я об этом не думала! - воскликнула Эмили. Теперь я ее увидел. Она упала на колени, голова ее откинулась, глаза были устремлены к небу, руки заломлены, волосы распустились и спадали на плечи и на спину. - Была ли хоть одна минута во сне или наяву, когда бы я не видела этот дом так же ясно, как в тот день, когда покинула его навсегда! - продолжала она. - О, мой дом, мой дом! Милый, дорогой дядя! О, если бы вы знали, как меня терзали воспоминания о вашей нежности, когда я свернула с пути добра, вы не проявляли бы ее с таким постоянством! Лучше бы вы хоть раз в жизни рассердились на меня, это было бы какое-нибудь утешение! А у меня нет в жизни никакого утешения, потому что все они так меня любили! - Она упала ниц, пытаясь прикоснуться к подолу платья той, которая надменно сидела в кресле.
   Роза Дартл глядела на нее сверху вниз, недвижная, как бронзовая статуя. Губы ее были плотно сжаты, она делала над собою страшное усилие, чтобы удержаться и не ударить ногой лежавшую перед ней прекрасную женщину. В этом я уверен. Я видел ее очень отчетливо, я видел, что для этого она призвала все свое мужество и силу духа. Когда же, наконец, придет мистер Пегготи!
   - Жалкое тщеславие этих ничтожных червей! - произнесла она, когда овладела собой настолько, что могла говорить. - Ваш дом! Неужто вы воображаете, что я стану о нем думать или поверю, будто вы можете нанести этой жалкой норе вред, который нельзя было бы загладить деньгами? Ваш дом! Да вы для вашей семейки предмет купли-продажи, как и все остальное, что проходит через их руки!
   - О, только не это! - вскричала Эмили. - Обо мне говорите что угодно, но не переносите мой позор на них, которые так же достойны уважения, как и вы. Они и без того мною опозорены. Если уж вы не щадите меня, то по крайней мере уважайте их, как подобает леди!
   - Я говорю о его доме, - сказала Роза Дартл, не удостаивая обратить внимание на этот призыв, и подобрала подол платья, чтобы Эмили не осквернила его своим прикосновением. - Я говорю о том доме, где я живу. Вот, - с презрительным смехом она указала на распростертую у ее ног женщину, достойная причина разрыва между матерью-леди и сыном-джентльменом! Вот кто причинил такое горе дому, куда она не могла бы войти даже в качестве судомойки, вот кто был причиной страданий, жалоб и укоров! Грязная тварь, которую подбирают где-то на берегу, чтобы позабавиться на часок, а потом швыряют назад - туда, где она родилась!
   - Нет! Нет! - заламывая руки, вскричала Эмли. - Когда он встретился мне впервые - о! если бы этот день никогда не настал для меня и он впервые увидел бы меня в гробу! - я росла такой же невинной, как вы или любая леди, и собиралась стать женой человека, выйти замуж за которого было бы счастьем для любой леди! Если вы живете у него в доме, вы должны знать, какую он мог получить власть над такой слабой, тщеславной девушкой, как я. Я не оправдываю себя, но знаю хорошо и знает он, а если не знает, то в час своей смерти, когда душа его будет объята тревогой, должен будет сознаться, что обольстил меня и что я поверила ему, уверовала в него и полюбила!
   В тот же миг Роза Дартл вскочила, чтобы ее ударить. Лицо ее так потемнело и так исказилось от отвращения, что я чуть-чуть не выскочил, чтобы стать между ними. Но она промахнулась. Задыхаясь и дрожа всем телом от бешенства, она стояла теперь перед Эмили и смотрела на нее с неописуемой ненавистью - подобного зрелища я никогда не видел и, кажется мне, никогда не увижу.
   - Вы его любите? Вы? - вскричала она, судорожно сжимая и разжимая руку, словно ей не хватало только ножа, чтобы вонзить в жертву своей ярости.
   Эмили исчезла из поля моего зрения. Ответа не последовало.
   - И она смеет своим бесстыжим языком говорить это мне! - продолжала Роза Дартл. - Почему только не секут таких тварей? Будь моя воля, я бы засекла такую особу до смерти!
   Этому можно было поверить. Лицо ее было так искажено бешенством, что я побоялся бы дать ей в руки орудия пытки.
   Потом она начала смеяться - медленно и отрывисто, - показывая пальцем на Эмили, словно призывая богов и людей стыдиться ее.
   - Она его любит! Эта падаль! И она мне сказала, что он о ней заботился! Ха-ха! Какие лжецы эти торгаши!
   Ее насмешка была еще более жестокой, чем ярость. Я предпочел бы стать объектом ее ярости. Но она давала ей исход только на мгновение. А затем, как ни трудно было ей себя сдержать, она подавляла свое бешенство.
   - О, чистый источник любви! - продолжала она. - Я уже вам говорила, что пришла сюда для того, чтобы поглядеть, каковы твари, подобные вам. Я любопытна. И теперь я вполне удовлетворена. И еще для того, чтобы дать вам совет поскорей найти свой дом и спрятаться среди тех превосходнейших людей, которые вас ждут. Ваши деньги их утешат. Когда все позабудется, вы снова можете уверовать в кого-нибудь и полюбить. Я думала, что вы сломанная игрушка, думала, что вы потускневшая мишура, которую выбрасывают вон. И что же оказалось? Вы - чистое золото, настоящая леди, обольщенная невинность! Ваше сердце - полно любви и веры, у вас именно такой вид, который вполне соответствует вашим басням! Раз так, я скажу вам еще кое-что. Вы меня слышите, прекрасная фея? Будет так, как я скажу!
   Снова на мгновение вспыхнула ее ярость. Ее лицо судорожно исказилось, но потом она опять улыбнулась.
   - Скройтесь! Если не у себя дома, то где хотите. Скройтесь где-нибудь подальше. Скройтесь там, где вас никто не знает, а еще лучше - в безвестной могиле! Удивляюсь, как это вы не нашли средства успокоить ваше нежное сердце, которое никак не хочет разбиться! Есть много таких средств, я слыхала. Их найти нетрудно.
   Рыдания Эмили прервали ее. Она замолчала, прислушиваясь к ним, словно к музыке.
   - Может быть, я человек странный, но я не могу дышать с вами одним воздухом, - продолжала она. - Это нездоровый воздух. Я его очищу, я его очищу от вашего присутствия! Если вы останетесь здесь до завтра, я объявлю на лестнице, кто вы такая, и расскажу всю вашу историю! Мне говорили, что здесь есть честные женщины. Печально, если такая, как вы, женщина легкого поведения, укрылась среди них. Если же вы поселитесь где-нибудь в этом городе и будете заниматься не тем, чем вам полагается (а этим занимайтесь сколько хотите, сделайте одолжение, я возражать не буду!), помните, как только я узнаю, где вы находитесь, я окажу вам ту же услугу. А узнаю я очень скоро, можете не сомневаться, - мне поможет джентльмен, который не так давно добивался вашей руки.
   Когда же придет, наконец, мистер Пегготи? Долго ли мне это выносить? Долго ли я смогу это выносить?
   - Боже мой! - воскликнула несчастная Эмили таким голосом, который мог тронуть самое жестокое сердце, но Роза Дартл все улыбалась. - Что же я должна делать?
   - Делать? - повторила Роза Дартл. - Наслаждаться счастьем, вспоминая о прошлом! Погрузиться в воспоминания о любви Джеймса Стирфорта - разве он не хотел выдать вас замуж за своего лакея?! Или питать чувство благодарности к честному и достойному джентльмену, который соглашался получить вас в подарок от него! А не то можете выйти замуж за этого доброго человека и благодаря его любезности жить счастливо, если не найдете утешения в приятных воспоминаниях, в сознании собственных достоинств и того почетного положения, до которого, в глазах каждого, вас подняли... Если же и это вас не удовлетворит - тогда умирайте! Много есть подворотен и мусорных ям для тех, кто умирает от подобных огорчений. Выберите одну из них и отправляйтесь на небеса!
   На лестнице послышались отдаленные шаги. Я узнал их. Слава богу, это был он!
   Роза Дартл медленно отошла от двери - теперь я ее не видел.
   - Но помните! - сказала она медленно и жестоко, открывая другую дверь, чтобы выйти. - Я вас ненавижу и твердо решила отыскать вас, куда бы вы ни скрылись, и сорвать с вас прекрасную маску, если вы не исчезнете отсюда... Вот что я хотела сказать, и то, что сказала, сделаю!
   Шаги по лестнице все ближе... ближе... Он встречается с нею на лестнице, проходит мимо... он уже в комнате!
   - Дядя!
   И страшный крик. Через мгновение я заглянул в комнату. В его объятиях она потеряла сознание. Несколько секунд он не сводил с нее глаз, потом нагнулся поцеловать ее - о! с какой нежностью! - и накрыл ей лицо носовым платком.
   - Мистер Дэви! - тихим, дрожащим голосом обратился он ко мне. Благодарю отца небесного, что сбылась моя мечта. Благодарю от всей души за то, что он привел меня к моему ребенку!
   С этими словами он поднял ее на руки и понес вниз по лестнице, недвижимую и бесчувственную, а накрытое платком ее лицо было обращено к нему.
   ГЛАВА LI
   Начало еще более долгого странствия
   На следующий день, рано утром, когда я прогуливался с бабушкой в нашем садике (теперь бабушка гуляла мало, так как проводила много времени, ухаживая за Дорой), мне сказали, что меня спрашивает мистер Пегготи. Он показался в садике, когда я шел ему навстречу, и, увидев бабушку, снял шапку, как делал это всегда, ибо питал к ней глубокое уважение. Я уже рассказал ей все, что произошло вчера. Молча она подошла к нему, от всей души пожала ему руку и похлопала по плечу. Она сделала это так выразительно, что все слова казались лишними. Мистер Пегготи прекрасно понял ее, как будто она сказала их тысячу.
   - А теперь, Трот, я пойду повидаться с Цветочком, она ведь скоро будет вставать, - сказала бабушка.
   - Надеюсь, сударыня, вы не из-за меня уходите? - спросил мистер Пегготи. - Если у меня не зашел ум за раз, - мистер Пегготи хотел сказать "ум за разум", - вы уходите из-за меня.
   - Вам нужно поговорить, мой друг, и лучше это сделать наедине, заметила бабушка.
   - Я просил бы вас, сударыня, будьте добры, останьтесь, если только моя трескотня вас не утомляет, - сказал мистер Пегготи.
   - Вы хотите? Ну что ж, пусть будет так, - кратко, но доброжелательно сказала бабушка.
   Опираясь на руку мистера Пегготи, она направилась к маленькой беседке в глубине сада, где уселась на скамью, а я сел подле нее. Было место и для мистера Пегготи, но он остался стоять, опираясь рукой на маленький дощатый столик. Прежде чем заговорить, он некоторое время стоял неподвижно и глядел на свою шапку, а я невольно обратил внимание на то, как ясно эта мускулистая рука выражает силу и непреклонность его характера и как хорошо подходит она к его открытому лбу и волосам с проседью.
   - Вчера вечером я привел свое дитя, - начал мистер Пегготи, устремив на нас взор, - к себе в дом, где я приготовил все для ее прихода и где долго-долго ждал ее. Прошло несколько часов, прежде чем она меня поняла правильно. А когда поняла, она опустилась на колени у моих ног и рассказала мне, как на молитве, обо всем, что было. Можете мне поверить, когда я слышал ее голос - какой он был веселый когда-то! - и увидел, какая она несчастная, словно повержена в прах, на землю, на которой некогда наш спаситель писал благословенным своим перстом, я почувствовал, что сердце мое разрывается, хотя оно было полно благодарности.
   Он вытер рукавом лицо, даже не пытаясь скрыть, почему это делает; потом откашлялся.
   - Но это продолжалось недолго. Ведь я нашел ее! Как только я об этом вспоминал, все проходило. Право, не знаю, почему мне вздумалось теперь говорить об этом. Минуту назад у меня и в мыслях не было говорить о себе хоть бы слово... Но так уж у меня это вышло само-собой, я ничего поделать не мог.
   - Душа у вас благородная, и придет день, когда вам воздается сторицей, - сказала бабушка.
   Тень от листьев падала на лицо мистера Пегготи. Он с легким смущением поклонился бабушке, благодаря ее на добром слове. Потом поднял оброненную нить рассказа и продолжал:
   - Когда моей Эмли удалось бежать, - на мгновение в голосе его послышалась ярость, - из дома, где ее запер этот гнусный гад, которого видел мистер Дэви, - так оно и в самом деле было, как он рассказывал, да будет он проклят!.. - Так вот... когда Эмли удалось бежать, была ночь... Ночь была темная, но на небе сияли звезды. Она была как безумная. Бежала по берегу, и ей казалось, что там стоит наш старый баркас, и она кричала нам, чтобы мы отвернулись, потому что это она пробегает мимо... Она слышала свой голос, словно кричал кто-то другой. И она поранила себе ноги об острые камни, но ничего не чувствовала, как будто сама была каменная. Она бежала, и перед глазами у нее все пылало, а в ушах был грохот. И вдруг, понимаете, так ей показалось, наступил день, сырой, ветреный день... Она лежала на берегу, на куче камней, и слышала, как неизвестная женщина говорит с ней на тамошнем языке и спрашивает, какая беда с ней стряслась.
   Он видел воочию все, о чем рассказывал. Перед ним проходили эти картины так живо, что в страстном волнении он описывал мельчайшие детали с поразительной точностью. И теперь, спустя долгое время, вспоминая об этом, я лишь с трудом могу поверить, что не видел все эти сцены воочию. Они произвели на меня удивительное впечатление своим правдоподобием.
   - Когда Эмли разглядела эту женщину, - а сперва все было перед ней как в тумане, - продолжал мистер Пегготи, - оказалось, что это была ее знакомая; с ней Эмли часто разговаривала на берегу. Хотя, как я вам уже сказал, Эмли убежала в ту ночь очень далеко, но прежде она много путешествовала, и пешком и в лодке, и знала всю округу на много миль вдоль берега. Женщина недавно вышла замуж, детей у нее еще не было, но она ждала ребенка. И я молю бога, пусть этот ребенок будет ей утешением и гордостью ее жизни! Пусть он любит ее, пусть не изменяет своему долгу перед ней в старости ее, пусть будет помощью ей до последнего ее вздоха, ее ангелом в этой жизни и в жизни будущей!
   - Аминь! - сказала бабушка.
   - Поначалу, бывало, она смущалась и держалась в сторонке со своей прялкой или с какой другой работой, покуда Эмли разговаривала с детьми. Но Эмли заметила ее, подошла как-то к ней и сказала несколько слов. Молодая женщина тоже любила детей, и скоро они стали с Эмли друзьями. Как только Эмли появлялась там, женщина всегда дарила ей цветы. И вот теперь она-то и спросила, какая стряслась беда. Эмли рассказала ей, и та повела ее к себе домой. Да, она так и поступила... Она повела ее к себе домой, - сказал мистер Пегготи и закрыл руками лицо.
   С того дня, как она бежала из дому, я никогда не видел, чтобы его что-нибудь потрясло так, как потряс этот добрый поступок. Мы с бабушкой не нарушали его молчания.
   - Домик был маленький, как вы сами понимаете, - наконец продолжал он. Но там нашлось местечко для Эмли - муж этой женщины ушел в море, - и она спрятала Эмли и уговорила соседей (их было мало поблизости) помалкивать об этом. С Эмли сделалась горячка, и тут уж я ничего не понимаю - может быть, поймут люди ученые, - но Эмли позабыла тамошний язык и могла говорить только на своем, который никто не знал. Помнится ей, словно это привиделось ей когда-то: она там лежит и говорит на своем языке, а старый баркас находится за ближайшим мысом, в заливе, и она умоляет их послать кого-нибудь туда и сказать, что она умирает, и принести назад слово прощения, только одно-единственное слово... И почти все время, ей казалось, она видит, что за окном прячется человек, о котором я говорил, или в комнате находится тот, кто довел ее до всего этого... И она кричит этой доброй молодой женщине, чтобы та ее не выдавала, но вместе с этим помнит, что никто не понимает ее, и дрожит от ужаса, что ее увезут. И все время перед глазами у нее пылает огонь, а в ушах стоит грохот, и для нее нет ни вчера, ни сегодня, ни завтра, а в голове толпится все, что было в ее жизни или могло быть, и все, чего не было в жизни и не могло быть... Все кругом мрачно и неприветливо, а она поет и смеется! Не знаю, долго ли это продолжалось, но в конце концов наступил сон, куда более глубокий, чем обычно, и она стала совсем слабой, как дитя малое.
   Он умолк, словно для того, чтобы немного опомниться от тех ужасов, которые описывал. Некоторое время он молчал, а затем продолжал:
   - Когда она пробудилась, было прекрасное утро, и до нее доносился только тихий шум морского прибоя. Сначала ей показалось, что она дома, а теперь воскресное утро. Но за окном она увидела виноградные листья, а подальше - холмы, и было непохоже, что она дома. Тут вошла ее приятельница, чтобы посидеть у ее постели, и тогда-то она узнала, что старого баркаса нет у ближайшего мыса в заливе и лежит он далеко-далеко. Тогда-то она узнала, где находится и почему. И стала рыдать на груди этой доброй женщины - там, где, я надеюсь, лежит теперь ребеночек и глядит на эту женщину своими хорошенькими глазками!
   Без слез он не мог говорить об этой доброй женщине, приятельнице Эмили. Он даже и не пытался. Призвав на нее благословение свыше, он снова продолжал:
   - От этого моей Эмли стало легче, - сказал он с таким чувством, что оно и меня взволновало, а бабушка - так та плакала от всего сердца. - От этого моей Эмли стало легче, и она начала успокаиваться. Но тамошний язык она начисто забыла и должна была объясняться знаками. Так-то она и стала жить; понемногу, день ото дня ей становилось лучше, она поправлялась медленно и мало-помалу училась самым простым словам на тамошнем языке - ей казалось, будто никогда в жизни она их не знала. И вот как-то вечерком она сидела у своего окна и глядела на маленькую девочку, которая играла на берегу. Вдруг эта девочка протягивает к ней ручку и говорит... Если сказать по-нашему, она говорит: "А у меня ракушка, дочка рыбака!" Дело в том, видите ли, что раньше, по обычаю той страны, Эмли называли "прекрасная леди", но она просила называть ее "дочка рыбака". Так, значит, девочка и говорит: "А у меня ракушка, дочка рыбака!" И вдруг Эмли поняла эти слова! Залилась слезами и ответила на тамошнем языке. И сразу все вспомнила!
   Когда у Эмли сил прибавилось, - продолжал мистер Пегготи после короткой паузы, - она задумала покинуть эту добрую женщину и вернуться на родину. К тому времени муж этой женщины возвратился, и вдвоем они усадили ее на небольшое торговое судно, шедшее в Ливорно, а оттуда во Францию. У Эмли были кое-какие деньги, но эти люди согласились взять у нее лишь сущие пустяки за все, что сделали. И я почти этому рад, хотя они были бедняки! То, что они сделали, хранится там, где нет ни ржавчины, ни червей и куда не проберется никакой вор. Это дороже всех сокровищ в мире, мистер Дэви.
   Эмли прибыла во Францию, - продолжал мистер Пегготи, - и в порту поступила в гостиницу прислуживать путешествующим леди. И вдруг неожиданно появился там этот гад. Лучше бы ему не попадаться мне на глаза... Не знаю, что я с ним сделаю! Он-то ее не видел, но когда она его увидела, у нее словно в голове помутилось от ужаса, и она сейчас же оттуда исчезла. Направилась она в Англию и высадилась в Дувре.
   Хорошенько не знаю, - продолжал мистер Пегготи, - когда стала ей изменять храбрость, но всю дорогу, пока она ехала в Англию, она думала только о том, чтобы вернуться в родной дом. Как только она сошла на берег, она отправилась в путь. Но страх, что ее не простят, страх, что на нее будут показывать пальцами, страх, что она свела в могилу кого-то из нас, - словом, разные страхи мешали ей идти дальше. "Дядя, мой дорогой дядя, - сказала она мне, - больше всего я боялась, что недостойна совершить то, чего так страстно желало мое истерзанное сердце! Я повернула назад, а мое сердце молило о том, чтобы я прокралась ночью к родному порогу, поцеловала его, приклонила здесь свою скверную голову, а утром нашли бы меня мертвой".
   Она пришла в Лондон, - от волнения голос мистера Пегготи понизился до шепота. - Одинокая... никогда не бывала там... без гроша... молодая.... такая красивая... очутилась в Лондоне. И сразу ей удалось (так она думала) найти друга. Какая-то скромная на вид женщина заговорила с ней и сказала, что может достать ей сколько угодно портняжной работы, которая хорошо была ей знакома, да кроме того, может приютить ее на ночь, а утром-де разузнает обо мне и о том, как обстоят дела у нее дома. И вот... когда мое дитя, продолжал он громко, и чувство благодарности, охватившее его, так было глубоко, что он задрожал, - стояла на самом краю пропасти, о чем я и думать не могу спокойно, - в этот самый миг Марта - да благословит ее господь! спасла ее!
   У меня вырвался радостный возглас.
   - Мистер Дэви! - сказал он, схватив мою руку своей большой рукой. - Это вы первый напомнили мне о ней. Благодарю вас, сэр! Она не отступилась. У нее был горький опыт, и она звала, где искать и что делать. И она сделала все. Господь ей помог. Бледная, запыхавшаяся, она пришла к Эмли, когда та спала. И она сказала ей: "Вставай! То, что может случиться, хуже смерти. Идем со мной!" Те, кто был в доме, пытались ее остановить, но с таким же успехом они могли бы остановить море. "Прочь! Я - призрак! Я отвожу ее от края разверстой могилы!" Она рассказала Эмли о встречах со мной и о том, что я люблю ее и простил ее. Она помогла ей поскорей одеться. Она взяла ее под руку, дрожащую, почти лишившуюся чувств. Она не обращала внимания на все, что ей говорили, словно была глуха. Она прошла среди них вместе с моим ребенком и думала только о ней и благополучно вывела ее поздней ночью оттуда, со дна этой страшной, погибельной пропасти!