Страница:
Не успел Уильям выйти из комнаты, как появилась Мод.
— Пойдемте-ка, миледи, я провожу вас до вашего места в галерее. Вам как невесте положено почетное место.
— Где, вероятно, все смогут меня видеть, — хмуро произнесла Сора. — Вид у меня должен быть уверенный и непринужденный.
— Уильям прекрасный воин, — успокоила ее Мод. — Вам позволительно быть уверенной и непринужденной. Он вас не разочарует.
— У него есть враги.
Сора закусила губу. Сказать Мод о том предчувствии, которое нарастало в ней в последние дни? Предчувствие, которое увеличивается по мере того, как растет вокруг них толпа гостей? Предчувствие беды, звуки шепота во тьме?
— Друзей у него больше. Ты смешна.
Мод пожурила ее, и беспокойство схлынуло прочь. Здравый рассудок убедил Сору, что она взвинчивает себя, она послушалась Мод и успокоилась.
— Лорд Питер участвует в сражении, и он заверил меня, что ни на мгновение не упустит сына из виду. Даже глупец не посмеет причинить вреда лорду Уильяму во дворе его же собственного замка и в окружении его же собственной семьи и друзей.
— Не глупец, — рассудительно произнесла Сора, — но сумасшедший.
Мод вцепилась в плечи Соры и резко потрясла ее.
— Доверься лорду Уильяму. Он не оставит тебя вдовой прежде, чем ты станешь его супругой.
Она разгладила рукой платье Соры, поправила на ней пояс и вуаль.
— Ты заслуживаешь того, чтобы быть в центре внимания. В наряде, который тебе подарил лорд Питер, ты выглядишь роскошно. Так иди же и стань предметом его гордости. Ты — госпожа. Ты — невеста. Ты — почетная гостья. Помни, кто ты есть, и никогда не опускай подбородок.
Получив порцию назиданий в поддержку, Сора кивнула и взяла Мод за руку.
— Я готова.
Она прошла в галерею, где дамы наблюдали за меле, и вид у нее действительно был царственный. Не одна гостья позавидовала синему льняному облегающему платью, от которого глаза Соры окрашивались в гиацинтовый цвет. Алый жакетик подчеркивал вороной цвет волос, а пояс, сплетенный из алых, синих и драгоценных золотых нитей, приковывал все взоры к изящному покачиванию бедер. Молодая и прекрасная — и слепая, — Сора сорвала великий брачный приз. Она уселась в кресло, стоящее на невысоком подиуме, словно могла видеть сражение, и вид ее казался надменным, поскольку Сора никому не улыбалась и никого не приветствовала.
Среди этих соседок у нее не было подруг. Анархия, царящая последние четырнадцать лет, не располагала к частым поездкам. На дорогах хозяйничали разбойники, а подлые лорды опустошали округу и забирали все, что им было нужно. Люди выбирались из дома только по значительным случаям, и тогда им приходилось быстро мчаться в окружении охраны под бряцанье оружия. Никакая приличная дама не посетила бы Теобальда в пользующемся дурной славой замке, где правил трусливый лорд и где царила распущенность.
За годы уединения Сора с успехом избегала аристократического общества, а многие из тех, кто прибыл на свадьбу Уильяма, принадлежали к высшей аристократии. Графы сидели бок о бок с владетельными баронами. Их жены знали друг друга по другим свадьбам, по другим похоронам. Они обменивались сыновьями, отдавая их на воспитание. Сора ощутила глубокую пропасть, отделявшую ее от женщин, которые выкрикивали приветствия с фамильярностью старинных знакомых. Все вокруг нее гудело новостями о новорожденных и недавних зачатиях, захворавших родителях и о сбившихся с пути праведного мужьях. Ей страстно хотелось знать кого-нибудь, хоть одного человека, чтобы можно было с ним поговорить и улыбнуться ему, а не ощущать себя посторонней с презрительной миной на лице.
Никогда Соре не доводилось чувствовать себя столь неловко. Хозяйка из нее не получалась. Она знала, как накормить голодную армию, как обеспечить запасами замок, однако ей никогда не приходилось вращаться в компании незнакомых женщин. Она не знала, куда ей девать руки, а ноги запрятала глубоко под юбку.
Зачем это надо было устраивать сейчас? Сора отчаянно нуждалась в ком-то, кто мог бы рассказать ей о том, что происходит теперь на поле перед ней. Она крепко сцепила пальцы на коленях. Соре казалось, что она не сможет усидеть здесь, словно какая-нибудь мраморная статуя, в то время как ее любимый сражается ради того, чтобы возродить свое мастерство и утвердить свою гордость, а она не понимает, что происходит.
Волнение охватило Сору, когда она услышала, как команды выстраиваются на противоположных сторонах двора. Подготовка рыцарей была отмечена звоном копий и приглушенным фырканьем лошадей, запахом солнечного света на траве и медленно поднимающейся пылью. Галерея была выстроена напротив внешней куртины, в тени и в стороне, и Сора знала, что ряды скамей защищены деревянным забором от случайного падения лошадей и рыцарей. Меле было опасными схватками, опасными настолько, что церковь стремилась взять их под свой контроль с помощью различных запретов, но для рыцарей, которые сражались за призы и за славу, а также ради практики, это была блестящая игра в условиях, когда баталии случались слишком редко.
Лорд Питер призвал к тишине и объявил приз. Воин, который будет признан наиболее достойным, получит боевого коня, необъезженного боевого коня из его собственных конюшен. Конь фыркал и гарцевал, демонстрируя свой крутой норов. Под смех присутствующих лорд Питер заверил всех, что сам он и его сын не будут участвовать в состязании, поскольку общеизвестно, что одолеть таких рыцарей, как они, никому не по силам. Сора услышала пыхтение конюшенных, которые с трудом затаскивали коня обратно в стойло. Она услышала, как лорд Питер поскакал к тому краю поля боя, где стояла его команда, а затем кто-то втиснул ей в руку платок и прошептал:
— Поднимите его повыше, а затем бросьте!
Сора так и поступила, и под грохот копыт и воинственные выкрики мужчин схватка началась. Сора услышала звук первых столкновений, когда копья коснулись щитов, она услышала звон мечей рыцарей, сражавшихся в пешем строю. Вокруг нее собрались женщины, которые подбадривали своих мужчин, выкрикивая их имена.
— Уилфред, поднимайся и бей этого мерзавца!
— Отличный удар, Журден!
— Видели, как раскололось копье Филипа! Вот уж он теперь разозлился!
Никто не упоминал имени Уильяма, и мускулы Соры сжимались от все более страшных картин, рисуемых воображением. Когда какое-то чрезвычайное происшествие заставило крики женщин стихнуть, Сора зажмурилась и взмолилась:
— Что там?
Сидевшая рядом с Сорой женщина, жена графа и дочь графа, обладавшая в силу своего положения привилегией быть откровенной, сказала ей:
— Такого я еще никогда не видала. Лорд Николас сегодня не сражается, а подходит к женщинам, чтобы сесть с ними!
Ужас, прозвучавший в голосе леди Джейн, явно свидетельствовал о неблаговидности такого поступка.
— Лорд Николас говорит, что он неважный наездник и неважный боец, — робко произнесла Сора, не уверенная, как следует реагировать на подобное возмущение.
— Тогда надо идти на поле боя, чтобы тебя сбили с лошади, — фыркнула дама по соседству. — Неужели вы думаете, что все эти рыцари перед нами — бойцы? Некоторые из них уже так напились, что едва сидят на конях, как сэр Чарльз. О Господи, он уже на земле! Уж лучше бы вместо некоторых из них доспехи надели их жены.
Сора с облегчением рассмеялась.
— Неужто они в таком ужасном состоянии? Тогда, пожалуй, мне не следует терзаться, потому что мой Уильям — великий воин.
Прозвучавшая гордость в словах Соры заставила леди Джейн резко посмотреть на нее, но, прежде чем она успела произнести хоть слово, послышался тихий голос Николаса:
— Позвольте мне сесть рядом с вами, леди Сора?
Произнеся это вежливо и учтиво, Николас, тем не менее, не стал дожидаться согласия Соры и втиснулся на краешек скамьи, сдвинув в сторону леди Джейн. Сора услышала шипение леди Джейн и всем сердцем понадеялась на то, что не стала центром всеобщего внимания из-за Николаса. Тут он взял ее за руку.
— Вы сидите здесь с таким одиноким видом, что мое сердце сжалось от обиды. Я понимаю, как вам наверняка тревожно. Мне хотелось рассказать вам о тех опасностях, которые грозят Уильяму. Мне показалось, что это было бы лучше, нежели оставлять вас один на один с вашим собственным воображением.
Сора воскликнула:
— Да, о да! Благодарю вас!
Сора сжала руку Николаса; она до смешного была благодарна ему, забыв об осуждающей реакции женщин, забыв обо всем, кроме возможности «увидеть» своего любимого в сражении.
Николас некоторое время наблюдал за битвой молча, а затем с досадой прищелкнул языком.
— Он сражается так беспечно, а мастерство его от длительного бездействия утратилось. Его наверняка убьют. Чрезмерная самоуверенность, дорогая леди, чрезмерная самоуверенность.
Николас похлопал ее по руке своей влажной ладонью, и Сора тяжело вздохнула.
— Если вам больше нечего сказать мне, то вы можете…
Николас пребольно сжал ей пальцы и вскочил на ноги:
— Берегись, Уильям! За твоей спиной воин с мечом!
Стоя на поле брани, Уильям смотрел на шестерых рыцарей, которые неслись на него в атаку галопом, и разразился хохотом. Сжимая меч, он дивился тому, как мог он усомниться в своих бойцовских способностях. Кое-кто из друзей осторожно нападал на него, чтобы позволить ему разогреться для работы мечом, но вскоре были проучены. Они валялись на земле, отплевываясь от пыли и бранясь.
Развернув боевого коня в сторону атакующих, Уильям выбил оружие у одного из рыцарей, в то время как конь его лягнул задними копытами и сбросил на землю другого. Уильям уклонился от размахнувшегося во всю ширь самого молодого нападающего и выбил его из седла ударом щита. Затем он развернулся и принялся то бросаться вперед, то, пританцовывая, отступать. Широкий размах Уильяма не позволял противникам сблизиться с ним, а благодаря гибкости своего крупного торса он умудрялся уклоняться от их мечей на расстояние волоска. Атакующие Уильяма рыцари сникли под его ударами, как листья травы под ураганом. Время от времени он обезоруживал своих противников, и в конце концов даже те немногие, которые остались на поле брани, стали избегать его в надежде сохранить свою репутацию.
Вотще. Опьяненный радостью сражения, Уильям настигал и поражал их. Наконец, оставшись один, он поднял меч и победоносно завопил. Его прежние противники сбились на поле в кучку, поздравляя его, хлопая его по спине и выкрикивая оскорбления, которые звучали как слова восхищения. Уильям снял с себя шлем, обнажив прилипшие ко лбу взмокшие волосы, и сорвал рукавицы. Гильом, подбежавший за тем, чтобы взять на себя заботу о боевом снаряжении, улыбался, купаясь в лучах славы своего господина.
Уильяму нравилось все это. Он упивался восхищением и преклонением, которые раньше презирал и по которым затем тосковал, сам того не сознавая. Он медлил до тех пор, пока не бросил взгляд в сторону галереи и не увидел Сору, которая одиноко стояла на подиуме с застывшим выражением на лице, свидетельствующим о том, что она напряженно прислушивается к происходящему. Вырвавшись от мужчин, Уильям широкими шагами направился к своей даме, не смотря по сторонам, и, когда он приблизился к Соре, леди Джейн взяла его невесту за руку и подвела ее к нему. Сначала Сора упиралась, но, когда леди Джейн что-то сказала ей, просветлела и заспешила вперед. Пробежав последние несколько футов, она с такой силой налетела на Уильяма своим маленьким телом, что он покачнулся. Радуясь пылким объятиям Соры, Уильям поднял ее, подхватив одной рукой под колени, а другой обняв за плечи, и закружился с ней.
— Я их всех побил! Всех! — ликовал он, а она визжала в ответ с равной долей воодушевления и радости.
Наконец Уильям замедлил свою дикую круговерть, Сора ухватила его за уши.
— Ради Пресвятой Девы, Уильям, никогда меня так больше не пугай. У меня сердце останавливалось во время каждой твоей схватки. Я просто и не знаю, отшлепать тебя или любить тебя, — заявила ему Сора.
— О, люби меня, — нарочито капризно проговорил он, и Сора погладила его лицо руками.
— Судя по ямочкам на твоих щеках, ты ни в малейшей степени не сожалеешь о том, что доставил мне столько беспокойства, — произнесла Сора. — И за что я полюбила такого негодяя?
Под ладонью Соры Уильям спародировал чертами своего лица огорчение, и она, вцепившись ему в шею, затрясла его изо всех сил. С таким же успехом можно было попытаться раскачать каменную колонну, и единственным результатом стало то, что лицо Уильяма становилось все ближе и ближе, пока его дыхание не слилось с ее дыханием. Не в силах более сопротивляться и желая гораздо большего, Сора жадно поцеловала его.
Вкус этого поцелуя говорил о том, что она желает Уильяма не просто ради того, чтобы обладать его землею. В нем не было похоти или милой привязанности. Поцелуй имел вкус пламенного и отчаянного страха за жизнь Уильяма и, как он впервые понадеялся, за все остальное. Сора прижалась к нему ртом так, словно хотела раствориться в нем всем своим существом; ее руки вплелись ему в бороду и прижали его ближе. Увлеченный страстью Соры, Уильям приподнял ее, обняв, как ребенка; одной рукой он прижал ее спину, а другой — верхнюю часть ног. Ноги Соры болтались в воздухе, миниатюрное тело дрожало, и Уильям содрогнулся от силы, которая была несравнима с радостью боя. Подняв голову с намерением выяснить, где тут поблизости находится какая-нибудь кровать, он, повернувшись, обнаружил, что стоит посреди поля брани. Солнце щедро проливало свои лучи, пыль после схватки улеглась, а на нем по-прежнему были надеты кольчуга и сапоги. Тишина повисла в воздухе, и стоящие вокруг люди жадно или с бесстыдным любопытством следили за ними. Обведя глазами собравшихся, Уильям увидел похотливо присвистывающих мужчин, которые подталкивали друг друга локтями и весело посмеивались при виде такого сильного воина, покоренного с помощью столь хрупкого оружия. Дамы с галереи бросали на них сдержанные оценивающие взгляды.
— Сынок! — позвал лорд Питер, и Уильям заподозрил, что этот призыв был обращен к нему уже не однажды. — Сынок, если ты опустишь леди Сору на землю, то мы наградим тебя боевым конем и все смогут начать приготовления к ужину.
Уильям посмотрел на отца.
— Нам надо встречать новых гостей.
Лорд Питер отчеканил каждое слово, как будто догадывался, как медленно соображает Уильям.
— Во время сражения прибыли вассалы Соры, и на них произвело сильное впечатление твое мастерство верховой езды.
Он взмахнул рукой, и Уильям заметил трех мужчин в дорожных костюмах, которые стояли несколько поодаль и смотрели на него со степенной недоброжелательностью. Сора оторвала голову от его плеча, куда она уткнулась, и Уильям взглянул сверху вниз на ее затуманенное лицо с припухлыми губами и розовой кожей. При этом голова у Уильяма вновь пошла кругом от того чувственного томления, которое исходило от его невесты, однако лорд Питер шлепнул его по спине и сказал:
— Давай-ка мы представим приз теперь же.
Выражение лица Соры стало более осмысленным, и Уильям неохотно отпустил ее на землю. Он поддерживал ее рукою под локоток, пока она перестала шататься, и благодарил Бога за то, что кольчуга защищает формы его тела от пытливых глаз.
— Кто выиграл боевого коня? — спросил он.
— На приз наверняка станет претендовать сэр Осберт Карравильский. Вы согласны, леди Сора? — высказал предположение лорд Питер.
Сора кивнула.
— Все похвалы, услышанные мною, относились к сэру Осберту Карравильскому, поэтому сомнений быть не может. Это — сэр Осберт Карравильский.
Раздался радостный возглас Осберта, и Уильям улыбнулся его безудержному веселью. Этот приз становился богатством при его безденежном состоянии и открывал новые горизонты для рыцарской службы. Неважно, что он явно был вторым в состязании. Быть вторым после Уильяма вовсе не считалось позорным.
Пока рыцари и дамы толкались на поле, поздравляя победителя, Уильям подозвал знаками вассалов Соры.
Они тут же представились, поклонившись лорду, и затем один за другим приняли руку Соры.
— Вы помните меня, миледи? Сэр Фрэнсис Уэйсский.
— Сэр Фрэнсис. Разумеется, помню. Никогда не забуду наши игры с вашей дочерью Элли. Она была как раз моей ровесницей. Надеюсь, ее дела идут удачно?
— Замужем, с тремя малютками, — похвастал сэр Фрэнсис.
— А меня вы помните, миледи? Сэр Дентон Белуортский.
— Сэр Дентон!
Сора схватила сэра Дентора за руку, сжала ее и вывернула.
— Миледи! — возразил он. — Не могу же я состязаться с вами теперь!
— А почему бы и нет?
— Вы же моя госпожа! Это будет проявлением неуважения!
Сора вздохнула и ослабила хватку.
— Я действительно помню вас, но во время нашей последней встречи вы не были сэром Дентоном.
Прямо на глазах Уильяма все достоинство молодого человека улетучилось, и он с обожанием улыбнулся Соре,
— Меня посвятили в рыцари.
— Я горжусь вами. Это была ваша самая заветная мечта.
Она повернулась к Уильяму.
— Этот рыцарь позволял мне таскаться за ним по пятам, когда я была совсем малышкой. Он меня дразнил и смеялся надо мной, и он же научил меня арм-реслингу.
Рыжеватая кожа Дентона вспыхнула темно-красным цветом, и, обеспокоенно посмотрев на Уильяма, он принялся оправдываться:
— Ну, не будем теперь выдумывать, миледи!
— Разумеется, не будем, — улыбнулась Сора. — Наверно, мы сможем встретиться и поговорить позднее. Позвольте осведомиться о вашем отце?
— Мы потеряли его, миледи, во время кровавого раздора две зимы назад.
— Мне прискорбно слышать это. Он был добрым человеком и преданным слугой.
Сора погладила Дентона по руке и затем отпустила ее.
Последний мужчина взял ее за руку нерешительно.
— Меня зовут сэр Гилберт Хартлбергский.
— Хартлбергский? — поражение переспросила Сора. — А где же сэр Вейчел?
— Он умер, и сэр Теобальд заменил его на мою скромную персону.
Никто не произнес ни слова. Соре было нанесено оскорбление тем, что ее не поставили в известность о перемене, но вместе с тем приезд сэра Гилберта на ее свадьбу был и предвестником дружбы. Сора была вольна заменить его по своему усмотрению или же оставить его и появление Гилберта пред ней было жестом доверия с его стороны. Само лишь то, что Гилберта избрал отчим Соры, вовсе не означало, что этот человек бездарный или жестокий. Сора понимала это; понимала она также и то, что для земель вокруг Харлберга будет лучше, если они окажутся под надежным присмотром одного человека.
— Я приветствую вас, сэр Гилберт. Я весьма надеюсь, что вы принесете мне присягу верности и отчитаетесь об урожае.
— Слушаюсь, миледи, и весьма надеюсь принести вам эту присягу.
Сора повернулась к смотрителю замка Уэйс.
— А где же сэр Фрейзер? Он едет за вами?
Вопрос явно привел его в замешательство.
— Не совсем так, миледи. Сэр Фрейзер…
Сора недоуменно подняла бровь.
— Сэр Фрейзер отказался от приглашения.
— Отказался?
Уильям рассеянно поднял колечко волос с плеча Соры и убрал его под вуаль, явно не следя с надлежащим вниманием за ходом беседы.
— Значит, он был слишком беден для того, чтобы приехать к нам?
— Нет, лорд Уильям.
— Его жена рожала, дети его ослабели от жара, и он прибудет сразу же после их выздоровления?
— Нет, милорд.
— Он отказывается выполнять присягу, данную своей госпоже?
Уильям поднял глаза, но взор его уже не был рассеянным. Он впился взглядом в неуютно чувствовавших себя вассалов, и те переминались с ноги на ногу, напряженно и сосредоточенно.
— Сэр Фрейзер отказывает моей леди Соре, моей супруге, в том, что ей принадлежит по праву?
— Да, милорд.
Голубые глаза Уильяма сковал лед.
— Так пускай же готовится к осаде.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Пойдемте-ка, миледи, я провожу вас до вашего места в галерее. Вам как невесте положено почетное место.
— Где, вероятно, все смогут меня видеть, — хмуро произнесла Сора. — Вид у меня должен быть уверенный и непринужденный.
— Уильям прекрасный воин, — успокоила ее Мод. — Вам позволительно быть уверенной и непринужденной. Он вас не разочарует.
— У него есть враги.
Сора закусила губу. Сказать Мод о том предчувствии, которое нарастало в ней в последние дни? Предчувствие, которое увеличивается по мере того, как растет вокруг них толпа гостей? Предчувствие беды, звуки шепота во тьме?
— Друзей у него больше. Ты смешна.
Мод пожурила ее, и беспокойство схлынуло прочь. Здравый рассудок убедил Сору, что она взвинчивает себя, она послушалась Мод и успокоилась.
— Лорд Питер участвует в сражении, и он заверил меня, что ни на мгновение не упустит сына из виду. Даже глупец не посмеет причинить вреда лорду Уильяму во дворе его же собственного замка и в окружении его же собственной семьи и друзей.
— Не глупец, — рассудительно произнесла Сора, — но сумасшедший.
Мод вцепилась в плечи Соры и резко потрясла ее.
— Доверься лорду Уильяму. Он не оставит тебя вдовой прежде, чем ты станешь его супругой.
Она разгладила рукой платье Соры, поправила на ней пояс и вуаль.
— Ты заслуживаешь того, чтобы быть в центре внимания. В наряде, который тебе подарил лорд Питер, ты выглядишь роскошно. Так иди же и стань предметом его гордости. Ты — госпожа. Ты — невеста. Ты — почетная гостья. Помни, кто ты есть, и никогда не опускай подбородок.
Получив порцию назиданий в поддержку, Сора кивнула и взяла Мод за руку.
— Я готова.
Она прошла в галерею, где дамы наблюдали за меле, и вид у нее действительно был царственный. Не одна гостья позавидовала синему льняному облегающему платью, от которого глаза Соры окрашивались в гиацинтовый цвет. Алый жакетик подчеркивал вороной цвет волос, а пояс, сплетенный из алых, синих и драгоценных золотых нитей, приковывал все взоры к изящному покачиванию бедер. Молодая и прекрасная — и слепая, — Сора сорвала великий брачный приз. Она уселась в кресло, стоящее на невысоком подиуме, словно могла видеть сражение, и вид ее казался надменным, поскольку Сора никому не улыбалась и никого не приветствовала.
Среди этих соседок у нее не было подруг. Анархия, царящая последние четырнадцать лет, не располагала к частым поездкам. На дорогах хозяйничали разбойники, а подлые лорды опустошали округу и забирали все, что им было нужно. Люди выбирались из дома только по значительным случаям, и тогда им приходилось быстро мчаться в окружении охраны под бряцанье оружия. Никакая приличная дама не посетила бы Теобальда в пользующемся дурной славой замке, где правил трусливый лорд и где царила распущенность.
За годы уединения Сора с успехом избегала аристократического общества, а многие из тех, кто прибыл на свадьбу Уильяма, принадлежали к высшей аристократии. Графы сидели бок о бок с владетельными баронами. Их жены знали друг друга по другим свадьбам, по другим похоронам. Они обменивались сыновьями, отдавая их на воспитание. Сора ощутила глубокую пропасть, отделявшую ее от женщин, которые выкрикивали приветствия с фамильярностью старинных знакомых. Все вокруг нее гудело новостями о новорожденных и недавних зачатиях, захворавших родителях и о сбившихся с пути праведного мужьях. Ей страстно хотелось знать кого-нибудь, хоть одного человека, чтобы можно было с ним поговорить и улыбнуться ему, а не ощущать себя посторонней с презрительной миной на лице.
Никогда Соре не доводилось чувствовать себя столь неловко. Хозяйка из нее не получалась. Она знала, как накормить голодную армию, как обеспечить запасами замок, однако ей никогда не приходилось вращаться в компании незнакомых женщин. Она не знала, куда ей девать руки, а ноги запрятала глубоко под юбку.
Зачем это надо было устраивать сейчас? Сора отчаянно нуждалась в ком-то, кто мог бы рассказать ей о том, что происходит теперь на поле перед ней. Она крепко сцепила пальцы на коленях. Соре казалось, что она не сможет усидеть здесь, словно какая-нибудь мраморная статуя, в то время как ее любимый сражается ради того, чтобы возродить свое мастерство и утвердить свою гордость, а она не понимает, что происходит.
Волнение охватило Сору, когда она услышала, как команды выстраиваются на противоположных сторонах двора. Подготовка рыцарей была отмечена звоном копий и приглушенным фырканьем лошадей, запахом солнечного света на траве и медленно поднимающейся пылью. Галерея была выстроена напротив внешней куртины, в тени и в стороне, и Сора знала, что ряды скамей защищены деревянным забором от случайного падения лошадей и рыцарей. Меле было опасными схватками, опасными настолько, что церковь стремилась взять их под свой контроль с помощью различных запретов, но для рыцарей, которые сражались за призы и за славу, а также ради практики, это была блестящая игра в условиях, когда баталии случались слишком редко.
Лорд Питер призвал к тишине и объявил приз. Воин, который будет признан наиболее достойным, получит боевого коня, необъезженного боевого коня из его собственных конюшен. Конь фыркал и гарцевал, демонстрируя свой крутой норов. Под смех присутствующих лорд Питер заверил всех, что сам он и его сын не будут участвовать в состязании, поскольку общеизвестно, что одолеть таких рыцарей, как они, никому не по силам. Сора услышала пыхтение конюшенных, которые с трудом затаскивали коня обратно в стойло. Она услышала, как лорд Питер поскакал к тому краю поля боя, где стояла его команда, а затем кто-то втиснул ей в руку платок и прошептал:
— Поднимите его повыше, а затем бросьте!
Сора так и поступила, и под грохот копыт и воинственные выкрики мужчин схватка началась. Сора услышала звук первых столкновений, когда копья коснулись щитов, она услышала звон мечей рыцарей, сражавшихся в пешем строю. Вокруг нее собрались женщины, которые подбадривали своих мужчин, выкрикивая их имена.
— Уилфред, поднимайся и бей этого мерзавца!
— Отличный удар, Журден!
— Видели, как раскололось копье Филипа! Вот уж он теперь разозлился!
Никто не упоминал имени Уильяма, и мускулы Соры сжимались от все более страшных картин, рисуемых воображением. Когда какое-то чрезвычайное происшествие заставило крики женщин стихнуть, Сора зажмурилась и взмолилась:
— Что там?
Сидевшая рядом с Сорой женщина, жена графа и дочь графа, обладавшая в силу своего положения привилегией быть откровенной, сказала ей:
— Такого я еще никогда не видала. Лорд Николас сегодня не сражается, а подходит к женщинам, чтобы сесть с ними!
Ужас, прозвучавший в голосе леди Джейн, явно свидетельствовал о неблаговидности такого поступка.
— Лорд Николас говорит, что он неважный наездник и неважный боец, — робко произнесла Сора, не уверенная, как следует реагировать на подобное возмущение.
— Тогда надо идти на поле боя, чтобы тебя сбили с лошади, — фыркнула дама по соседству. — Неужели вы думаете, что все эти рыцари перед нами — бойцы? Некоторые из них уже так напились, что едва сидят на конях, как сэр Чарльз. О Господи, он уже на земле! Уж лучше бы вместо некоторых из них доспехи надели их жены.
Сора с облегчением рассмеялась.
— Неужто они в таком ужасном состоянии? Тогда, пожалуй, мне не следует терзаться, потому что мой Уильям — великий воин.
Прозвучавшая гордость в словах Соры заставила леди Джейн резко посмотреть на нее, но, прежде чем она успела произнести хоть слово, послышался тихий голос Николаса:
— Позвольте мне сесть рядом с вами, леди Сора?
Произнеся это вежливо и учтиво, Николас, тем не менее, не стал дожидаться согласия Соры и втиснулся на краешек скамьи, сдвинув в сторону леди Джейн. Сора услышала шипение леди Джейн и всем сердцем понадеялась на то, что не стала центром всеобщего внимания из-за Николаса. Тут он взял ее за руку.
— Вы сидите здесь с таким одиноким видом, что мое сердце сжалось от обиды. Я понимаю, как вам наверняка тревожно. Мне хотелось рассказать вам о тех опасностях, которые грозят Уильяму. Мне показалось, что это было бы лучше, нежели оставлять вас один на один с вашим собственным воображением.
Сора воскликнула:
— Да, о да! Благодарю вас!
Сора сжала руку Николаса; она до смешного была благодарна ему, забыв об осуждающей реакции женщин, забыв обо всем, кроме возможности «увидеть» своего любимого в сражении.
Николас некоторое время наблюдал за битвой молча, а затем с досадой прищелкнул языком.
— Он сражается так беспечно, а мастерство его от длительного бездействия утратилось. Его наверняка убьют. Чрезмерная самоуверенность, дорогая леди, чрезмерная самоуверенность.
Николас похлопал ее по руке своей влажной ладонью, и Сора тяжело вздохнула.
— Если вам больше нечего сказать мне, то вы можете…
Николас пребольно сжал ей пальцы и вскочил на ноги:
— Берегись, Уильям! За твоей спиной воин с мечом!
Стоя на поле брани, Уильям смотрел на шестерых рыцарей, которые неслись на него в атаку галопом, и разразился хохотом. Сжимая меч, он дивился тому, как мог он усомниться в своих бойцовских способностях. Кое-кто из друзей осторожно нападал на него, чтобы позволить ему разогреться для работы мечом, но вскоре были проучены. Они валялись на земле, отплевываясь от пыли и бранясь.
Развернув боевого коня в сторону атакующих, Уильям выбил оружие у одного из рыцарей, в то время как конь его лягнул задними копытами и сбросил на землю другого. Уильям уклонился от размахнувшегося во всю ширь самого молодого нападающего и выбил его из седла ударом щита. Затем он развернулся и принялся то бросаться вперед, то, пританцовывая, отступать. Широкий размах Уильяма не позволял противникам сблизиться с ним, а благодаря гибкости своего крупного торса он умудрялся уклоняться от их мечей на расстояние волоска. Атакующие Уильяма рыцари сникли под его ударами, как листья травы под ураганом. Время от времени он обезоруживал своих противников, и в конце концов даже те немногие, которые остались на поле брани, стали избегать его в надежде сохранить свою репутацию.
Вотще. Опьяненный радостью сражения, Уильям настигал и поражал их. Наконец, оставшись один, он поднял меч и победоносно завопил. Его прежние противники сбились на поле в кучку, поздравляя его, хлопая его по спине и выкрикивая оскорбления, которые звучали как слова восхищения. Уильям снял с себя шлем, обнажив прилипшие ко лбу взмокшие волосы, и сорвал рукавицы. Гильом, подбежавший за тем, чтобы взять на себя заботу о боевом снаряжении, улыбался, купаясь в лучах славы своего господина.
Уильяму нравилось все это. Он упивался восхищением и преклонением, которые раньше презирал и по которым затем тосковал, сам того не сознавая. Он медлил до тех пор, пока не бросил взгляд в сторону галереи и не увидел Сору, которая одиноко стояла на подиуме с застывшим выражением на лице, свидетельствующим о том, что она напряженно прислушивается к происходящему. Вырвавшись от мужчин, Уильям широкими шагами направился к своей даме, не смотря по сторонам, и, когда он приблизился к Соре, леди Джейн взяла его невесту за руку и подвела ее к нему. Сначала Сора упиралась, но, когда леди Джейн что-то сказала ей, просветлела и заспешила вперед. Пробежав последние несколько футов, она с такой силой налетела на Уильяма своим маленьким телом, что он покачнулся. Радуясь пылким объятиям Соры, Уильям поднял ее, подхватив одной рукой под колени, а другой обняв за плечи, и закружился с ней.
— Я их всех побил! Всех! — ликовал он, а она визжала в ответ с равной долей воодушевления и радости.
Наконец Уильям замедлил свою дикую круговерть, Сора ухватила его за уши.
— Ради Пресвятой Девы, Уильям, никогда меня так больше не пугай. У меня сердце останавливалось во время каждой твоей схватки. Я просто и не знаю, отшлепать тебя или любить тебя, — заявила ему Сора.
— О, люби меня, — нарочито капризно проговорил он, и Сора погладила его лицо руками.
— Судя по ямочкам на твоих щеках, ты ни в малейшей степени не сожалеешь о том, что доставил мне столько беспокойства, — произнесла Сора. — И за что я полюбила такого негодяя?
Под ладонью Соры Уильям спародировал чертами своего лица огорчение, и она, вцепившись ему в шею, затрясла его изо всех сил. С таким же успехом можно было попытаться раскачать каменную колонну, и единственным результатом стало то, что лицо Уильяма становилось все ближе и ближе, пока его дыхание не слилось с ее дыханием. Не в силах более сопротивляться и желая гораздо большего, Сора жадно поцеловала его.
Вкус этого поцелуя говорил о том, что она желает Уильяма не просто ради того, чтобы обладать его землею. В нем не было похоти или милой привязанности. Поцелуй имел вкус пламенного и отчаянного страха за жизнь Уильяма и, как он впервые понадеялся, за все остальное. Сора прижалась к нему ртом так, словно хотела раствориться в нем всем своим существом; ее руки вплелись ему в бороду и прижали его ближе. Увлеченный страстью Соры, Уильям приподнял ее, обняв, как ребенка; одной рукой он прижал ее спину, а другой — верхнюю часть ног. Ноги Соры болтались в воздухе, миниатюрное тело дрожало, и Уильям содрогнулся от силы, которая была несравнима с радостью боя. Подняв голову с намерением выяснить, где тут поблизости находится какая-нибудь кровать, он, повернувшись, обнаружил, что стоит посреди поля брани. Солнце щедро проливало свои лучи, пыль после схватки улеглась, а на нем по-прежнему были надеты кольчуга и сапоги. Тишина повисла в воздухе, и стоящие вокруг люди жадно или с бесстыдным любопытством следили за ними. Обведя глазами собравшихся, Уильям увидел похотливо присвистывающих мужчин, которые подталкивали друг друга локтями и весело посмеивались при виде такого сильного воина, покоренного с помощью столь хрупкого оружия. Дамы с галереи бросали на них сдержанные оценивающие взгляды.
— Сынок! — позвал лорд Питер, и Уильям заподозрил, что этот призыв был обращен к нему уже не однажды. — Сынок, если ты опустишь леди Сору на землю, то мы наградим тебя боевым конем и все смогут начать приготовления к ужину.
Уильям посмотрел на отца.
— Нам надо встречать новых гостей.
Лорд Питер отчеканил каждое слово, как будто догадывался, как медленно соображает Уильям.
— Во время сражения прибыли вассалы Соры, и на них произвело сильное впечатление твое мастерство верховой езды.
Он взмахнул рукой, и Уильям заметил трех мужчин в дорожных костюмах, которые стояли несколько поодаль и смотрели на него со степенной недоброжелательностью. Сора оторвала голову от его плеча, куда она уткнулась, и Уильям взглянул сверху вниз на ее затуманенное лицо с припухлыми губами и розовой кожей. При этом голова у Уильяма вновь пошла кругом от того чувственного томления, которое исходило от его невесты, однако лорд Питер шлепнул его по спине и сказал:
— Давай-ка мы представим приз теперь же.
Выражение лица Соры стало более осмысленным, и Уильям неохотно отпустил ее на землю. Он поддерживал ее рукою под локоток, пока она перестала шататься, и благодарил Бога за то, что кольчуга защищает формы его тела от пытливых глаз.
— Кто выиграл боевого коня? — спросил он.
— На приз наверняка станет претендовать сэр Осберт Карравильский. Вы согласны, леди Сора? — высказал предположение лорд Питер.
Сора кивнула.
— Все похвалы, услышанные мною, относились к сэру Осберту Карравильскому, поэтому сомнений быть не может. Это — сэр Осберт Карравильский.
Раздался радостный возглас Осберта, и Уильям улыбнулся его безудержному веселью. Этот приз становился богатством при его безденежном состоянии и открывал новые горизонты для рыцарской службы. Неважно, что он явно был вторым в состязании. Быть вторым после Уильяма вовсе не считалось позорным.
Пока рыцари и дамы толкались на поле, поздравляя победителя, Уильям подозвал знаками вассалов Соры.
Они тут же представились, поклонившись лорду, и затем один за другим приняли руку Соры.
— Вы помните меня, миледи? Сэр Фрэнсис Уэйсский.
— Сэр Фрэнсис. Разумеется, помню. Никогда не забуду наши игры с вашей дочерью Элли. Она была как раз моей ровесницей. Надеюсь, ее дела идут удачно?
— Замужем, с тремя малютками, — похвастал сэр Фрэнсис.
— А меня вы помните, миледи? Сэр Дентон Белуортский.
— Сэр Дентон!
Сора схватила сэра Дентора за руку, сжала ее и вывернула.
— Миледи! — возразил он. — Не могу же я состязаться с вами теперь!
— А почему бы и нет?
— Вы же моя госпожа! Это будет проявлением неуважения!
Сора вздохнула и ослабила хватку.
— Я действительно помню вас, но во время нашей последней встречи вы не были сэром Дентоном.
Прямо на глазах Уильяма все достоинство молодого человека улетучилось, и он с обожанием улыбнулся Соре,
— Меня посвятили в рыцари.
— Я горжусь вами. Это была ваша самая заветная мечта.
Она повернулась к Уильяму.
— Этот рыцарь позволял мне таскаться за ним по пятам, когда я была совсем малышкой. Он меня дразнил и смеялся надо мной, и он же научил меня арм-реслингу.
Рыжеватая кожа Дентона вспыхнула темно-красным цветом, и, обеспокоенно посмотрев на Уильяма, он принялся оправдываться:
— Ну, не будем теперь выдумывать, миледи!
— Разумеется, не будем, — улыбнулась Сора. — Наверно, мы сможем встретиться и поговорить позднее. Позвольте осведомиться о вашем отце?
— Мы потеряли его, миледи, во время кровавого раздора две зимы назад.
— Мне прискорбно слышать это. Он был добрым человеком и преданным слугой.
Сора погладила Дентона по руке и затем отпустила ее.
Последний мужчина взял ее за руку нерешительно.
— Меня зовут сэр Гилберт Хартлбергский.
— Хартлбергский? — поражение переспросила Сора. — А где же сэр Вейчел?
— Он умер, и сэр Теобальд заменил его на мою скромную персону.
Никто не произнес ни слова. Соре было нанесено оскорбление тем, что ее не поставили в известность о перемене, но вместе с тем приезд сэра Гилберта на ее свадьбу был и предвестником дружбы. Сора была вольна заменить его по своему усмотрению или же оставить его и появление Гилберта пред ней было жестом доверия с его стороны. Само лишь то, что Гилберта избрал отчим Соры, вовсе не означало, что этот человек бездарный или жестокий. Сора понимала это; понимала она также и то, что для земель вокруг Харлберга будет лучше, если они окажутся под надежным присмотром одного человека.
— Я приветствую вас, сэр Гилберт. Я весьма надеюсь, что вы принесете мне присягу верности и отчитаетесь об урожае.
— Слушаюсь, миледи, и весьма надеюсь принести вам эту присягу.
Сора повернулась к смотрителю замка Уэйс.
— А где же сэр Фрейзер? Он едет за вами?
Вопрос явно привел его в замешательство.
— Не совсем так, миледи. Сэр Фрейзер…
Сора недоуменно подняла бровь.
— Сэр Фрейзер отказался от приглашения.
— Отказался?
Уильям рассеянно поднял колечко волос с плеча Соры и убрал его под вуаль, явно не следя с надлежащим вниманием за ходом беседы.
— Значит, он был слишком беден для того, чтобы приехать к нам?
— Нет, лорд Уильям.
— Его жена рожала, дети его ослабели от жара, и он прибудет сразу же после их выздоровления?
— Нет, милорд.
— Он отказывается выполнять присягу, данную своей госпоже?
Уильям поднял глаза, но взор его уже не был рассеянным. Он впился взглядом в неуютно чувствовавших себя вассалов, и те переминались с ноги на ногу, напряженно и сосредоточенно.
— Сэр Фрейзер отказывает моей леди Соре, моей супруге, в том, что ей принадлежит по праву?
— Да, милорд.
Голубые глаза Уильяма сковал лед.
— Так пускай же готовится к осаде.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Я посвящаю свое стихотворение моей возлюбленной даме.
Слуги убрали остатки холодных блюд со стола и наполнили кубки элем, а кувшины вином. Участники дневного сражения сравнивали свои кровоподтеки и рваные раны. Они слушали рассказы про битвы, хохотали над поверженными и не обращали внимания на Николаса, который взобрался на свою скамью за главным столом и лопотал какое-то стихотворение. Он упорствовал до тех пор, пока леди Джейн не хлопнула рукой, призывая к тишине, и под ее начальственным присутствием за главным столом воцарилась учтиво-досадная тишина. Тогда Николас откашлялся и приступил к чтению обоймы стихотворений, взывающих к сердцу невесты.
Все слушали вежливо. А что им оставалось делать под пристальным взглядом леди Джейн, застывшим на их лицах? Вежливо слушал и Уильям. А как иначе он мог поступить по отношению к гостю? Поклонение даме было новомодным поветрием, занесенным сюда недавно придворными ухажерами из Аквитании. Рыцарь избирал какую-нибудь даму и посвящал ей свои песни, следовал за ней повсюду, шел в бой с ее талисманом. Говорят, что жена Генриха, Элеонора, воодушевила трубадуров своей любовью к поэзии.
Эти жалкие стишата ничего не значили, они просто-напросто были выражением влюбленности молодого человека. Николас никогда не терял голову из-за женщины; Уильяму следовало бы радоваться и гордиться тем, как Николас боготворит Сору.
Эти дурные стишата ничего не значили. У Уильяма не было оснований приходить в ярость только из-за того, что он не хотел никому отдавать Сору. Если бы он вскочил и пробил бы Николасу башку — о чем он страстно мечтал, — то гости подохли бы со смеху, а потом сделали бы из него посмешище до конца его дней.
Эти расхожие стишата ничего не значили; так почему же ему было страшно повернуться и посмотреть на Сору и увидеть, как ее милое лицо сияет от удовольствия?
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Деловитые интонации голоса его любимой резанули Ульяма по самому больному месту. Голос ее вовсе не свидетельствовал о том, будто она вне себя от восторга в нем прозвучала заинтересованность. Повернув голову Уильям внимательно посмотрел на свою даму. Над ее плечом склонился оруженосец лорда Питера, и она шепотом давала ему какие-то распоряжения. Юноша поклонился и отошел назад, а Сора поймала Уильяма за рукав и потянула его.
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Уильям сообразил, что у Соры есть преимущество перед гостями. Она не могла видеть строгого взгляда Джейн. Сора слушала Николаса до тех пор, пока тоска не возобладала над учтивостью, и тогда она вернулась к ненавязчивому руководству слугами и принялась своим тихим голоском выяснять интересующие ее вещи.
— О леди Джейн?
Он нашел глазами женщину, сидевшую за другим концом стола, и, стряхивая крошки со скатерти, спросил посуровевшим голосом:
— А что? Она была с тобою неучтива?
— Отнюдь. Это женщина, которая желает мне добра, но не знает, как это сделать.
— Так она никогда и не спрашивает, — в раздражении заметил Уильям.
Сказал он это сквозь зубы, беспричинно раздосадованный из-за неуместного проявления страсти Николаса к невесте, однако сдержался и продолжил:
— Она досконально разбирается во всех тонкостях этикета, ей и в голову не придет, что какая-то ситуация может поставить ее в тупик.
— Ты ее не любишь, — заметила Сора.
Избегая смотреть непосредственно на декламирующего Николаса, Уильям постарался дать исчерпывающую характеристику той дамы, о которой шла речь.
— Да нет, дело не в том. Она несколько старше меня, возраст позволяет ей помнить то время, когда еще был жив славный король Генрих, и уж об этом она мне позабыть не даст. Единственным страстным желанием леди Джейн является установление спокойствия, благодаря чему она сможет вовсю использовать свое положение при дворе.
Николас принялся описывать посещающие его видения и Уильям крепко стиснул в кулаке кубок.
— Непохоже, чтобы она тебе нравилась, — с сомнением произнесла Сора, неправильно расценив гнев Уильяма.
— Нет, нет. Она мне нравится. Она строго следует этикету и никогда не отступает от него.
Он залпом выпил вино, и резкий переход к болезненным воспоминаниям отвлек его внимание от Николаса.
— У нее доброе сердце. Если молодой человек совершает какой-то жестокий или глупый поступок, она поджаривает его на медленном огне до тех пор, пока он не завопит от раскаяния. Тогда она перевязывает его раны, скрывает все свидетельства его проступка, и никто больше не произносит ни слова.
Сора интуитивно догадалась:
— Она уберегла тебя от какого-то дурного шага.
— Я тогда был оруженосцем и находился далеко от дома. Я был слишком юн для самостоятельной жизни и обладал наглостью свежеиспеченного мужчины.
Приблизившись к ее уху, Уильям прошептал:
— Нет ничего хуже, чем женщина, которая всегда права. Особенно, если она действительно права.
Сора громко расхохоталась, довольная тем, что напряжение в голосе Уильяма несколько ослабло благодаря ее стараниям. Голос его был чарующим: теплым, золотистым, по-мужски гортанным, отчего где-то глубоко внутри нее все трепетало. Соре не нравилось, когда в его голосе проскальзывали высокие истеричные нотки она поразилась, обнаружив, что всему прочему предпочитает доставлять удовольствие Уильяму. Когда же это началось?
Слуги убрали остатки холодных блюд со стола и наполнили кубки элем, а кувшины вином. Участники дневного сражения сравнивали свои кровоподтеки и рваные раны. Они слушали рассказы про битвы, хохотали над поверженными и не обращали внимания на Николаса, который взобрался на свою скамью за главным столом и лопотал какое-то стихотворение. Он упорствовал до тех пор, пока леди Джейн не хлопнула рукой, призывая к тишине, и под ее начальственным присутствием за главным столом воцарилась учтиво-досадная тишина. Тогда Николас откашлялся и приступил к чтению обоймы стихотворений, взывающих к сердцу невесты.
Все слушали вежливо. А что им оставалось делать под пристальным взглядом леди Джейн, застывшим на их лицах? Вежливо слушал и Уильям. А как иначе он мог поступить по отношению к гостю? Поклонение даме было новомодным поветрием, занесенным сюда недавно придворными ухажерами из Аквитании. Рыцарь избирал какую-нибудь даму и посвящал ей свои песни, следовал за ней повсюду, шел в бой с ее талисманом. Говорят, что жена Генриха, Элеонора, воодушевила трубадуров своей любовью к поэзии.
Эти жалкие стишата ничего не значили, они просто-напросто были выражением влюбленности молодого человека. Николас никогда не терял голову из-за женщины; Уильяму следовало бы радоваться и гордиться тем, как Николас боготворит Сору.
Эти дурные стишата ничего не значили. У Уильяма не было оснований приходить в ярость только из-за того, что он не хотел никому отдавать Сору. Если бы он вскочил и пробил бы Николасу башку — о чем он страстно мечтал, — то гости подохли бы со смеху, а потом сделали бы из него посмешище до конца его дней.
Эти расхожие стишата ничего не значили; так почему же ему было страшно повернуться и посмотреть на Сору и увидеть, как ее милое лицо сияет от удовольствия?
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Деловитые интонации голоса его любимой резанули Ульяма по самому больному месту. Голос ее вовсе не свидетельствовал о том, будто она вне себя от восторга в нем прозвучала заинтересованность. Повернув голову Уильям внимательно посмотрел на свою даму. Над ее плечом склонился оруженосец лорда Питера, и она шепотом давала ему какие-то распоряжения. Юноша поклонился и отошел назад, а Сора поймала Уильяма за рукав и потянула его.
— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.
Уильям сообразил, что у Соры есть преимущество перед гостями. Она не могла видеть строгого взгляда Джейн. Сора слушала Николаса до тех пор, пока тоска не возобладала над учтивостью, и тогда она вернулась к ненавязчивому руководству слугами и принялась своим тихим голоском выяснять интересующие ее вещи.
— О леди Джейн?
Он нашел глазами женщину, сидевшую за другим концом стола, и, стряхивая крошки со скатерти, спросил посуровевшим голосом:
— А что? Она была с тобою неучтива?
— Отнюдь. Это женщина, которая желает мне добра, но не знает, как это сделать.
— Так она никогда и не спрашивает, — в раздражении заметил Уильям.
Сказал он это сквозь зубы, беспричинно раздосадованный из-за неуместного проявления страсти Николаса к невесте, однако сдержался и продолжил:
— Она досконально разбирается во всех тонкостях этикета, ей и в голову не придет, что какая-то ситуация может поставить ее в тупик.
— Ты ее не любишь, — заметила Сора.
Избегая смотреть непосредственно на декламирующего Николаса, Уильям постарался дать исчерпывающую характеристику той дамы, о которой шла речь.
— Да нет, дело не в том. Она несколько старше меня, возраст позволяет ей помнить то время, когда еще был жив славный король Генрих, и уж об этом она мне позабыть не даст. Единственным страстным желанием леди Джейн является установление спокойствия, благодаря чему она сможет вовсю использовать свое положение при дворе.
Николас принялся описывать посещающие его видения и Уильям крепко стиснул в кулаке кубок.
— Непохоже, чтобы она тебе нравилась, — с сомнением произнесла Сора, неправильно расценив гнев Уильяма.
— Нет, нет. Она мне нравится. Она строго следует этикету и никогда не отступает от него.
Он залпом выпил вино, и резкий переход к болезненным воспоминаниям отвлек его внимание от Николаса.
— У нее доброе сердце. Если молодой человек совершает какой-то жестокий или глупый поступок, она поджаривает его на медленном огне до тех пор, пока он не завопит от раскаяния. Тогда она перевязывает его раны, скрывает все свидетельства его проступка, и никто больше не произносит ни слова.
Сора интуитивно догадалась:
— Она уберегла тебя от какого-то дурного шага.
— Я тогда был оруженосцем и находился далеко от дома. Я был слишком юн для самостоятельной жизни и обладал наглостью свежеиспеченного мужчины.
Приблизившись к ее уху, Уильям прошептал:
— Нет ничего хуже, чем женщина, которая всегда права. Особенно, если она действительно права.
Сора громко расхохоталась, довольная тем, что напряжение в голосе Уильяма несколько ослабло благодаря ее стараниям. Голос его был чарующим: теплым, золотистым, по-мужски гортанным, отчего где-то глубоко внутри нее все трепетало. Соре не нравилось, когда в его голосе проскальзывали высокие истеричные нотки она поразилась, обнаружив, что всему прочему предпочитает доставлять удовольствие Уильяму. Когда же это началось?