Дубинянская Яна. Сны принцессы Лилиан

   А она вдруг стала подчеркнуто серьезна:
   - Ничего подобного. Очень и очень неплохо... для первого раза. С хорошей учительницей этот мальчик способен на многое...
   - В постели - возможно. Но в политике он мертвец. Не надейся, что я стану ревновать к мертвецу, - шелест его смеха прокатился вдоль стены и бесследно угас. - Мое предложение остается в силе: ты еще имеешь шанс стать первой королевской фавориткой. Впрочем, я не собираюсь тебя уговаривать. Ты сейчас увидишь.
   - Хотелось бы поскорее. Где они, твои стабильеры?
   Из открытого дверного проема тянуло холодом и сыростью; Лили обхватила руками плечи. И внезапно вздрогнула от запоздалого осознания: выход! Свобода - здесь, в двух шагах. Эжан. Бежать.
   Щель между стеной и дверной створкой была слишком узкой, чтобы в нее протиснуться, - но створку можно чуть-чуть подтолкнуть... скрипнет или нет? Если да - успеешь ли ты обогнуть дверь и скрыться в проеме раньше, чем встрепенется эта парочка заговорщиков? Вряд ли они молнеиносно бросятся в погоню... во всяком случае, рискнуть стоит. А потом - лабиринт коридоров, повороты за поворотами: она не вела им счет, когда шла сюда с магом Агатальфеусом... Заблудиться? Да, конечно, легче легкого, - но об этом лучше пока не думать...
   Дверь не шелохнулась, когда Лили попробовала толкнуть ее ладонью; пришлось навалиться на створку всем телом. Она подалась беззвучно, точно толстый пласт масла, сдвигаемый лезвием кухонного ножа. Треугольник превратился в незамкнутую трапецию - еще чуть-чуть...
   Мужчина что-то сказал - далеко, неразборчиво. Лили замерла.
   - Ты не прав, - отозвалась женщина. - Но я подожду, пока все решится.
   Стоп.
   Ты собираешься бежать - чтобы рассказать обо всем Эжану, чтобы спасти его. Обо всем? Ты же почти ничего не знаешь; только то, что сообщил тебе учитель. Даже имени узурпатора, которого мятежные стабильеры прочат на трон, - а ведь оно может прозвучать в любое мгновение, стоит лишь этой женщине...
   И вообще, все вот-вот решится.
   Подождать?
   Или все-таки?..
   - Ты уже здесь, мой мальчик?
   Она замерла, узнав голос мага Ириниса.
   * * *
   - Как вы мне все надоели, - вздохнул стабильер. - Каждый считает своим долгом привнести в общее дело свои пять монет... а соотносить эти новшества между собой приходится мне одному. Я устал. И уж от тебя-то я не ожидал подобного, Витас.
   - Да я ничего, - в голосе мужчины сквозь самодовольную сухость пробились виноватые ученические нотки, - я только... Она не верит мне, и я подумал, если она сама послушает...
   - И как ты себе это представляешь?
   ... Беги, твердила про себя Лили. Пока они не могут прийти к согласию, пока отвлеклись на какие-то мелочи, не имеющие значения... Беги, ведь вот-вот будет поздно! Пока стабильер не вспомнил о тебе, пока еще есть несколько долей секунды, чтоб проскользнуть мимо распахнутой двери... Беги!!!
   - Очень просто. Мы спрячем ее где-нибудь здесь, и...
   - Спрячем от братьев Ордена? Либо ты шутишь, мальчик мой, либо твоя наивность безмерна, особенно для трона Великой Сталлы. Ты разочаровываешь меня - и как учителя, и как стабильера.
   - Учитель, я...
   "... Ни один достойный стабильер не предаст своего сеньора". Эжан как-то упомянул при ней "господина старшего советника" - коротко, рвано, сквозь зубы. Словно предчувствовал, что рано или поздно Литовт захочет отобрать у него трон - для своего сына, своего абсолютного, зеркального продолжения. С помощью семейного стабильера, который не предаст.
   Сложно разобраться в законах чужого мира, каким бы вторичным он ни был. И еще сложнее - невозможно? - изменить их. Но...
   "Это мой мир... если хотите, наш с вами".
   И придется принять всё как есть. Придется отчаянно броситься в борьбу по здешним правилам. Придется раз и навсегда запретить себе лицемерную надежду проСНУться...
   И теперь точно надо бежать. В конце концов, ты уже выяснила все, что хотела. Пытаться узнать еще больше - неоправданный риск, ставка на жизнь и свободу, а значит, и на жизнь и свободу Эжана... Бежать! Ну же!!!..
   - Позвольте, почтенный брат Иринис, - низкий бархатный голос женщины прозвучал внезапно, чужеродно, и Лили снова замерла. - У меня нет причин прятаться от высокого собрания. Вы собираетесь представить своим братьям кавалера Витаса как будущего властителя Великой Сталлы... Так представьте и меня, Аннелис дес Краунт, спутницу его жизни и правления.
   - Вот как?
   Невидимая полуусмешка на губах стабильера явственно проскользнула в будто бы серьезном равнодушном голосе.
   - Ты согласен на это, Витас?
   - Я...
   - Если кавалер Витас против, не вижу смысла в своем дальнейшем пребывании здесь, - отчеканила женщина.
   Зависла пауза.
   Бежать?.. Нет, еще секунду. Эта ослепительная красавица хочет стать королевой - вместо тебя. Разве ты не хочешь услышать, поддержат ли ее заговорщики? Совсем чуть-чуть, до первого неуверенного звука...
   - Д-да, учитель.
   Иринис Усердный тяжело, шаркая, зашагал по залу. Свистящее, прерывистое дыхание гулко отразилось от стен. "Сеньор волнуется, громоздит противоречия, а его верному стабильеру потом приходится отворять кровь", вспомнила Лили. Ему сейчас не до нее, совсем не до нее... Так пользуйся же моментом, пора!..
   - Аннелис дес Краунт... это имя сейчас на слуху во дворце... - маг остановился и шумно прокашлялся. - Кстати, Витас, надо будет заняться этой девочкой, которую привел брат Агатальфеус.
   Что?!!
   Ему не до нее?!..
   Лили вжалась в каменную кладку. Склизкий холод струйкой сбежал вниз по спине. Перед глазами была только дверная створка и пустая щель с косо торчащим факелом... и еще острый, пронизывающий двумя буравчиками взгляд стабильера Усердного.
   - Ты будущий король, ты должен уметь хладнокровно расправляться с самозванцами, - продолжал он, глядя сквозь дверь на притихшую принцессу Лилиан. - Единственное, о чем я тебя попрошу: сделай это уже после нашего собрания, когда Орден освободит меня от обязательств стабильера... Она здесь, - указующий жест невидимого пальца уперся ей в переносицу. - Она никуда не денется.
   Я никуда не денусь, обреченно признала Лили. Утонченная магия, пришпиливающая к месту не цепями, а узами собственных сомнений, колебаний, готовности к самоотверженному риску во имя любви... да и обыденного любопытства. А ведь она уже совсем было решилась бежать, когда вернулся маг...
   - Хорошо, учитель, - бросил Витас тоном опытного палача. - Так как же?..
   Он уже спрашивал не о ней. О той, другой, красивой.
   Вот она почти появилась в щели под факелом - край платья, профиль, огненный локон из прически. Напряженная, подавшаяся вперед в ожидании вердикта своей судьбы.
   - Аннелис дес Краунт, - усмехнулся стабильер. - Первая учительница нашего юного бастарда, на зависть всем прочим дворцовым шлюхам. Ты не знал?
   - Знал, - кратко, сквозь зубы, почти без гласной. - Ну так что?..
   - Ты удивляешь меня, мой мальчик... Хочешь править Великой Сталлой, а не можешь даже послать подальше не в меру ловкую особу со смазливой мордашкой и пышным бюстом. Насколько я осведомлен, Его бывшее высочество принц Эжан тоже успел пообещать на ней жениться...
   ... Узкая щель между стеной и дверью, полная рыжего огня.
   Раскатистый женский хохот.
   Слабость и дрожь во всем теле... Лили медленно сползла вниз по шершавым камням. Холод и боль, острее и нестерпимее друг друга. Холод и боль, хохот и огонь...
   Ей казалось, что она вот-вот проСНЕтся...
   Нет.
   Просто потеряла сознание.
   ГЛАВА VII
   "Атлант-1"
   Двенадцатитоновая музыка - негромко и бесстрастно. Успокаивает... какое там к черту! С таким же успехом можно слушать немцев-романтиков, надрывных, как истеричные барышни... А любопытно, какую музыку предпочитают теперь на Земле? Да и помнят ли они вообще, что такое музыка...
   Селестен Брюни откинулся в кресле, опустив веки. Герметично запертый отсек с надписью "не беспокоить" при входе, точь-в-точь как во время полета. Представить себе, что полет продолжается... грандиозный и бессмысленный полет на одном месте.
   Впрочем, чем время хуже?
   Глаза Арчибальда в бессонную ночь перед стартом. Не горечь разлуки, не гордость за брата и не зависть - нечто гораздо сложнее, выпуклее, многограннее; Арчи по-другому не может... не мог. Наверное, из энциклопедических справочников нетрудно будет узнать, сколько лет прожил Арчибальд Брюни. Сколько десятилетий он не дожил до встречи с братом... Тогда, накануне, тот невесело шутил об эйнштейновском парадоксе близнецов, который братья Брюни уникальным образом проверят на практике. Молодой близнец и старый близнец...
   Живой - и мертвый. Почти нет разницы.
   - К тебе можно, Стен?
   Он не стал подниматься, оборачиваться и даже размыкать век:
   - Ты уже вошел, Алекс.
   Судя по звуку шагов, Нортон небыстро ходил из конца в конец отсека, словно пойманный и уже смирившийся с этим дикий зверь. Остановился, заглянул в лицо Селестену; отвернулся, напоровшись на равнодушно прикрытые глаза. Ему непременно должно было показаться, что равнодушно.
   - Я был вчера в Замке, - начал Александр, - познакомился еще с одним местным парнем, он, кажется, потомок нашего Феликса... инженера Ли. Кое-что у него выяснил... В общем, сейчас сто девятнадцатый год от ЭВС. Мировая война, глубокий экономический кризис. Все силы общества направлены на физическое выживание; ничего похожего на прогресс. А мы с тобой безвременно павшие герои прошлого, Первая Дальняя - канонизированный подвиг человечества... Тебе смешно?
   - Нет, - честно ответил он.
   - Мне тоже.
   Нортон умолк. Молчание ненавязчиво окрасили последние аккорды; музыка растворилась в воздухе, не закончившись: двенадцать тонов никогда не ставят музыкальной точки. Кончился только диск. Селестен шевельнул было рукой, чтобы запустить его заново, но передумал.
   - Не представляю, как жить в таком мире, - беспомощно прозвучал в тишине голос Александра. Брюни пожал плечами. Он тоже не знал. Но не собирался размышлять об этом... пока.
   Пока есть кое-какие долги.
   - Послушай, Алекс, - заговорил он, - ты лучше представь себе, что снаряжаешь в полет космическую экспедицию... допустим, Первую Дальнюю. Ты меня понял. Фальшивую экспедицию с прыжком во времени.
   - Я?!
   Беспомощности как не бывало. Уже хорошо.
   - Пофантазируй. Ты - во главе подобного проекта. Ты ведь занимаешься этим не от нечего делать, правда? У тебя есть какая-то цель. Все это кому-то - тебе - для чего-то нужно. А значит...
   - Не понимаю, о чем ты, - досадливо бросил Нортон.
   Селестен резко распахнул глаза. Сразу не увидел Александра - ах вот он где, у самого иллюминатора с видом на белесое небо. Ссутулившийся, постаревший. Это ты напрасно, Алекс; нам еще есть, с кем и за что воевать.
   Легко, будто теннисный мяч, выскочил из кресла:
   - Ты захочешь знать, что происходит на борту. Можно нашпиговать "Атлант" видеокамерами с передатчиками - но это не решение вопроса, ведь ты в любом случае умрешь раньше, чем эксперимент завершится. Значит, тебе придется послать с экспедицией своего человека, добровольца, который закончит начатое тобой. Или же...
   - Или полететь самому.
   Голос Нортона прозвучал тускло; логика безупречно сработала сама собой, без помощи сознания. Собственное открытие произвело на него впечатление лишь секундой позже. Вскинул голову, обернулся, встретился взглядом с Селестеном.
   Тот кивнул:
   - Он среди нас.
   * * *
   И он ответит. За все, черт возьми!
   Селестен Брюни вставил в дисковод старый, давным-давно не слушанный диск. Хорошо забытая музыка помогает думать. А подумать надо всем этим придется как следует - и, к сожалению, одному.
   У Алекса было скучное, предельно утомленное выражение лица. Мол, взваливать на себя еще и это - зачем? Пусть мы даже вычислим, КТО, - разве это вернет нас назад в прошлое... то есть в настоящее, наше настоящее? Сейчас, когда за бортом "Атланта" - абсолютно чужой, полуразрушенный, враждебный мир... представь себе, что будет, если каждый из нас начнет подозревать всех остальных, искать крайнего, виноватого?!
   Не каждый, возразил Селестен. Только мы с тобой. Мы сможем сами... И после паузы: хорошо. Я смогу сам.
   Алекс ушел; удерживать его было бесполезно и бессмысленно. Ну что ж, приступим. Брюни сел в кресло и раскрыл на коленях электронный блокнот. Тринадцать человек: шестеро ученых из научного состава и семеро членов экипажа. Знакомые имена выстроились в два столбика на маленьком мерцающем мониторе. Двоих исключаем сразу: он выделил по одному имени вверху каждого столбца и отрывистым стуком по клавише удалил их. Селестен Брюни и Александр Нортон. Кое-кому в этом мире можно доверять.
   Остается одиннадцать. Научный состав после многочасовых собеседований, бесчисленных проверок, сопоставлений, колебаний и ожесточенных споров братья Брюни утверждали вместе. Разумеется, это ничего не значит; но ради памяти Арчи попробуем начать не с них. И заодно запретим себе идти по пути наименьшего сопротивления.
   Да, кстати... Синий прямоугольник, скользящий по списку, в который раз задержался на трехступенчатой пирамидке в столбце. В строку или даже в две не поместилось: Габриэл Караджани, неоантропсихофизиолог. Единственный случайный человек на "Атланте", ненужный, в последний момент подброшенный балласт. Никчемная, пустопорожняя единица на борту...
   Настолько грубо и плоско они бы не сработали. Секретных агентов не внедряют в тщательно подобранную команду с помощью банального, словно конверт со взяткой, телефонного звонка. Нельзя позволять себе свернуть на скорее всего ложный след, руководствуясь личной неприязнью. Нет, конечно, проверим и его. В свое время, наравне с остальными.
   Итак, технари. Селестен отдавал себе отчет, что знает их весьма и весьма поверхностно - кроме разве что медика, с которым пришлось много работать вместе, исследуя мертвого человека-растение. Имя Косты Димича стояло в списке вторым; опять-таки, будем логичны, нет смысла забегать вперед.
   Поль Дере, навигатор. Смуглый великан с южными вишневыми глазами, слегка простоватый на вид. Брюни кликнул ссылку на досье: да, деревенское происхождение, семейные виноградники. Сельскохозяйственный колледж, а потом вдруг Высшая школа навигации; крутой поворот. Двадцать восемь лет, холост. А родители строили ему дом окнами на реку, - припомнил Селестен с того последнего сеанса, - наверное, мечтали, чтобы сын бросил космос, женился и осел в родных местах. Кто знает, осталось ли что-то при нынешнем кризисе от этого дома, да и от виноградников тоже... А ведь особенность психологии блудных сыновей такова, что они всегда более или менее твердо уверены: им есть, куда вернуться.
   Только не надо лирики, одернул он себя. Поль Дере - навигатор; как он мог вести корабль, не замечая, что на самом деле кружится на месте? Алекс говорил, что он один знал о Самодостаточной навигационной системе. Диплом с отличием, - сообщало досье, - четыре награды на конкурсах космических пилотов Содружества... Так каким же образом, навигатор Дере?!..
   Стоп. Если подозревать Дере только за то, что он хороший навигатор, с таким же успехом можно вынести обвинительный вердикт Брэду Кертису как неплохому системному механику или Олегу Ланскому как отличному связисту. Изначально порочный подход. Гению Улишамову удалось обвести вокруг пальца всех дипломированных специалистов.
   А вот недооценивать человеческий фактор как раз не стоит. Может, покопавшись как следует в досье технарей, попробовать все же исключить тех из них, кого слишком многое держало на той, навсегда потерянной Земле? Тот же Коста Димич при всем своем желчном и неуживчивом характере не мог покинуть беременную жену с детьми, точно зная, что самый младший из его сыновей успеет состариться и умереть к возвращению отца. У Олега Ланского осталась в мертвом прошлом молодая - полмесяца после свадьбы - жена. У Феликса Ли - невеста, которая... если бы не эта девушка с корнями, мы бы еще долго пребывали в блаженной роли первооткрывателей иных миров.
   И если бы не Марк Олсен, взломавший каталог с секретными программами. Странно, между прочим, что ему удалось это сделать только теперь, почти одновременно с открытием Нортона и Ли, - ведь в его распоряжении были четырнадцать месяцев так называемого полета, когда технари, по словам Алекса, маялись от безделья. За все время Брюни лишь несколько раз видел программиста Олсена, заглядывая в компьютерный отсек. Вечно склонившегося над монитором, словно живая приставка к машине... даже после посадки он покинул борт "Атланта" гораздо позже всех - видимо, компьютер не расстается так просто со своей приставкой.
   А может, для него просто не было ничего интересного на этой планете. На Земле.
   Это уже настоящая зацепка, - думал Селестен, продвигаясь в направлении каюты программиста Олсена. Когда-то Арчи в одной статье пытался доказать, что изменения в психике компьютерщиков носят клинический характер. Происходит полная переоценка шкалы приоритетов: семья, здоровье, карьера, даже деньги отступают на второй план перед притяжением машины. Ночи напролет перед монитором; красные глаза и недельная щетина как вторичные признаки психического перерождения... Да, но те же самые качества могли подвигнуть этого человека на чудовищный, тоже сплошь компьютеризированный эксперимент под названием Первая Дальняя.
   Как сказал Марк Олсен, раскрывая им с Алексом тайну сеансов связи с Землей? "Красивая прога... Мне такую никогда не написать".
   Или?!..
   Над входом в каюту программиста не было предупреждения "не беспокоить". Впрочем, если б оно и было, это мало что изменило бы. Брюни для проформы нажал кнопку звонка и, не выждав и двух секунд, коротко дернул аварийный рычаг.
   В каюте царил полнейший бардак; надо как следует постараться, чтобы устроить такое на основе аскетичной обстановки космического корабля. Впрочем, разве встречаются в природе компьютерщики, способные поддерживать порядок там, где живут? - желчно усмехнулся Селестен. Тоже клиническое проявление деформированной личности. На маленьком мониторе персонального компьютера переливалась разными цветами лаконичная надпись: "меня здесь нет".
   Брюни и сам заметил.
   Все это, в общем-то, притянуто за уши, - твердил он себе по дороге в компьютерный отсек. Не преступление - находиться на рабочем месте или где-нибудь еще, даже теперь, когда большинство людей на "Атланте" заперли свои шок и потрясение по каютам. Не преступление - более всего на свете ценить компьютер и профессионально восхищаться чудовищной с моральной точки зрения программой. Нельзя выносить человеку обвинение только потому, что косвенные улики против него красиво выстраиваются ровной цепочкой. Будем объективны. Постараемся, черт возьми, быть объективным!..
   Он ворвался в компьютерный отсек.
   Здесь ничего не изменилось за последние несколько часов. Серые мониторы по стенам и съежившаяся спина программиста Олсена. И еще еле слышный голос оттуда, из-за спины. Брюни прислушался, остановившись у входа.
   - ... Я не жалуюсь, Том, отец должен знать правду! Я тебе говорила, что сыновья межзвездных героев никогда не позволяют себе?.. а сейчас папа сам тебе скажет. Скажи ему, Марк!..
   Олсен будто что-то спросил - совсем тихо, слов не разобрать. Звонкий мальчишеский голос в ответ: "Знаешь, па..."
   Что-то липкое зашевелилось в горле; Селестен сглотнул. Незваное, но совершенно отчетливое чувство: никто посторонний не имеет права тут находиться. Даже начальник экспедиции. Даже с целью установления истины.
   Программист Олсен вдруг резко обернулся. Изображение на экране за его спиной уже стало мертвой статичной картинкой. Маленькая темноволосая женщина и худой белобрысый парнишка... Виртуальные жена и сын. Для компьютерщика, должно быть, - почти живые, почти настоящие.
   - Слишком простая прога, - с горькой усмешкой проговорил Марк. Минимальное дерево вариантов. Я пытаюсь поговорить с ними... пробую, пробую... и уже третий раз - одно и то же.
   Брюни прикусил изнутри губу:
   - Я уже ухожу.
   Развернулся, шагнул к выходу; створки разъехались перед ним. Коротко бросил через плечо:
   - Не стоит, программист Олсен.
   Сразу за дверью он раскрыл блокнот и удалил фамилию Олсена из куцего столбика.
   * * *
   Может быть, напрасно. Возможно, все это - лишь изощренная игра, рассчитанная именно на такую реакцию с его стороны. Но меньше с тем. Очевидно, что гораздо правильнее будет зайти с другой стороны. А именно перейти ко второму столбцу.
   Селестен поморщился. Не хотелось; ох как не хотелось... Он лукавил с собой, ссылаясь на "путь наименьшего сопротивления". Это скорее путь наибольшего разочарования в людях и постулатах, неотвратимого крушения того немногого, что еще осталось и ему, и всем остальным, кроме... Если он действительно среди них: тех, о ком они с Арчи спорили ночами, тех, с кем в полете связывали невидимые сверхпрочные нити корпоративной солидарности, а потом, начиная с предварзондов и дальше, в экспедиции, - дружба того порядка, на какую способны только люди самого высокого интеллекта.
   Но элементарная логика подсказывает, что именно такие люди способны и на постановку грандиозной экспериментальной мистификации, и - что немаловажно, - на неподъемные для обычного человека жертвы ради и во имя. Настоящий ученый всегда большей или меньшей мерой фанатик; а они с братом набирали в команду таки настоящих ученых, - Караджани, разумеется, не в счет.
   Почти квадратный столбик в правой части карманного монитора... Селестен захлопнул блокнот. Эти имена и досье он знал наизусть.
   Йожеф Корн. Воплощенный педантизм, в зависимости от ситуации восхищающий либо доводящий до белого каления. Он, биолог Брюни, налетавший с физиком Корном три Ближние экспедиции, знал о нем как об ученом всё. Как о человеке - трудно сказать; но Йожефа-просто человека, вне пределов физики, пожалуй, и не существовало. Его пятнадцатилетний бездетный брак был чем-то вроде необходимой составляющей джентльменского набора, не более. У него не было никаких хобби, ни единой отдушины, отвлекающей от науки, ни минуты свободного от нее времени.
   Мог ли он быть автором или соавтором проекта "Первая Дальняя"? Селестен вздохнул: мог. Аберрация времени - это все-таки из области физики. И бесспорно, что физик Корн с его почти маниакальной дотошностью непременно взялся бы отследить весь ход эксперимента до мельчайшей детали - сам.
   А Джино Растелли? Конечно, экспедицию с Земли на Землю трудно увязать с планетологией, априори внеземной наукой. Но Растелли - Арчи, рецензировавший когда-то его диссертацию, потом не то что бы поддерживал с ним дружеские отношения, но не выпускал из виду, - был не из тех, кто сидит на одном месте, любит одну женщину и занимается одним делом. Экспансивный, увлекающийся, фанатичный и гениальный во всем, чего каким-то образом касались его руки; страшно подумать, каких высот он достиг бы, если бы бил в одну точку. Впрочем, он и без того немало достиг...
   В общем, планетолог Растелли тоже мог быть тем самым человеком.
   Ляо Шюн... Вот уж кто ни в коем случае не доверил бы чужим глазам лицезреть результаты своего опыта. А элитарная, престижная специальность контактолога тем не менее всегда воспринималась с легкой усмешкой по причине полной невостребованости в наше - теперь уже прошлое - время. Никто не ожидал от Ближних экспедиций контакта с иными цивилизациями, а время настоящей Первой Дальней лежало за пределами человеческой жизни. Прыжок вперед, фальшивая экспедиция ради будущей подлинной, и всё это опираясь на безграничную веру в прогресс... Может быть? Вполне.
   ... Селестен Брюни вошел в зимний сад. Темнозеленая монстера, жизнелюбивое растение, которое он с самого старта взял под свою защиту, за время его отсутствия на борту разрослась, кажется, еще сильнее. На кончиках огромных разлапистых листьев сконденсировались маленькие капельки, похожие на слезы. Здесь по-прежнему пахло дождем; кто-то забыл отключить его любимую опцию...
   Итак, к чему мы пришли? Да ни к чему. Если имена членов технического состава одно за другим пропадали из столбика, так это только от недостатка информации о них. Об ученых ему известно куда больше; и ни одно имя не заслужило права быть удаленным из списка. Ни физик Корн, ни планетолог Растелли, ни контактолог Шюн, ни...
   Почти неразличимая за ажурным переплетением монстеровых листьев фигура поднялась из-за стола. Ничего похожего на вопрос:
   - Вы меня искали, командир Брюни.
   * * *
   Темные руки Сингха Чакры контрастировали с белой поверхностью столика. Спокойные, неподвижные руки. И такие же спокойствие и невозмутимость в черных, глубоких, прям-таки прекрасных глазах.
   Он знал заранее - обо всем: примеры можно нагромождать до бесконечности. В том числе и о дилетантском расследовании начальника экспедиции, в котором рано или поздно - надо признать, что поздно, непозволительно поздно! - должно было всплыть его имя. Он всегда и во всем двигался на шаг впереди всех остальных, и теперь нетрудно догадаться, что было тому причиной. И даже сейчас, разоблаченный, прижатый к стенке, Сингх Чакра ухитрился сделать превентивный ход; впрочем, что это ему даст?
   Сингх молчал. Бесстрастный красиво вырезанный рот под ровной линией усов.
   Вы ошибаетесь, если надеетесь каким-то образом подкупить меня, химик Чакра, - Брюни уже разомкнул губы, чтобы озвучить эту мысль. Передумал. Пошло и театрально.
   - Я одного не могу понять, - усмешка вышла желчной и слегка нарочитой, - почему вы не считали нужным получше маскироваться? Постоянно бравировали своей осведомленностью; не ваша заслуга, что ни я, ни другие не удосужились пошевелить серым веществом.