Дубов Николай. Колесо Фортуны

   Искусство верховой езды состоит вовсе не в том, чтобы "править" лошадью. Хорошо объезженная лошадь практически в этом не нуждается и понимает всадника, так сказать, с полуслова: к шпорам и хлысту прибегать приходится в случаях исключительных, обычно вполне достаточно легкого движения поводьями, шенкелей, а то и просто ласкового прикосновения ладонью к лошадиной шее Искусство состоит в том, чтобы правильно сидеть на лошади. Покойно всадник сидит в седле только при езде шагом, на всех других аллюрах он находится в беспрестанном движении, то приподнимаясь в стременах, то опускаясь, и движения эти должны непременно совпадать с движениями самой лошади и ритмом бега. На бегу спина лошади то поднимается, то опускается, и как ни малозаметны эти колебания, всадник должен им следовать.
   У настоящего наездника такие движения становятся совершенно автоматическими, ему не приходится для этого прилагать усилий, и его тело как бы сливается с телом лошади. В результате лошадь меньше устает и может делать большие переходы. Если же на лошади оказывается человек, не умеющий ездить, он приподнимается в седле, только когда его подбрасывает, потом всей тяжестью падает обратно. От таких непрерывных ударов становится худо всаднику, а еще хуже лошади.
   О лошади Зряхов не думал. Ему самому становилось нехорошо, и чем дальше, тем хуже. Сначала было просто больно от непрерывных ударов о седло, потом у основания ляжек появилась какая-то особая, режущая боль. Боль делалась все сильнее, стала невыносимо жгучей, будто сидел он не в обтянутом кожей седле, а на раскаленном рожне.
   Лошадь Зряхова начала отставать, и подпоручик время от времени досадливо оглядывался. Штатская рохля торчала в седле, как собака на заборе. Что происходит сейчас со штатской рохлей, он прекрасно понимал, но ему нисколько не было его жалко. Зряхов ему сразу не понравился. Как и все это дело... Конечно, с полковником не поспоришь. Только для того, чтобы хватать и ловить, есть полиция. А если уж полиция не в силах, достаточно было послать с драгунами прапорщика, а не его, подпоручика.
   В крайности поручить самому подпоручику, а не ставить над ним штатскую рохлю. Сам он со своими драгунами в два счета догнал бы графа и представил в Петербург.
   Любопытно, что он натворил, тот граф? Пустоглазая канцелярская мымра молчит, важность на себя напускает...
   В Коврове подпоручик остановился возле почтовой станции. Лицо Зряхова было бледным и потным, но подпоручик смотрел не на него, а на его взмыленную лошадь.
   - Этак, сударь, недолго и коня испортить. Не умеете, лезть не надобно. Окромя прочего, так на похоронах ездят, а не в погоню...
   Морщась от боли, Зряхов сполз с седла и ухватился за стремя, чтобы не упасть, - ноги стали чужими и не желали распрямляться.
   - Прикажите заложить бричку. На лошади я не могу.
   - Опять бричку? - почти закричал подпоручик. - Я вам сказывал, сударь, в бричке не догнать! Верхи скакать, и то - догонишь ли?.. Коли вы не можете, отдайте приказ мне, мы сами поскачем.
   - Вам, господин подпоручик, приказано выполнять мои указания. О ваших пререканиях я доложу, и с вас будет взыскано. А ежели по вашей нерасторопности тот злоумышленник не будет пойман и представлен, я вам тогда не позавидую, господин подпоручик!..
   В тухлом голосе Зряхова прозвучали такая твердость и угроза, что подпоручик смутился. Черт его знает, может, и в самом деле какая важная птица?! Разве иначе стал бы полковник разговоры с ним разговаривать и отдавать под его начало своих драгун? Лучше не связываться...
   В легкую двухместную бричку запрягли тройку. Зряхов взобрался в нее, но оказалось, что и там сидеть он не может. Бричку набили сеном, на нем Зряхов и расположился полусидя-полулежа. Лошади поскакали.
   Безрессорная бричка, в сущности, двухколесная телега, скакать в ней сомнительное удовольствие и для здорового человека, для изувеченного Зряхова это была мукамученская. Упираясь раскоряченными ногами в козлы, он обеими руками держался за края брички, но снизу его непрерывно толкало, подбрасывало, швыряло из стороны в сторону. Кроме всего, ужасно мешал пистолет. Заряженный пистолет он вытребовал для себя перед выездом из Санкт-Петербурга. На всякий случай. Мало ли что...
   И потом сказано: "Живого или мертвого"... Девать пистолет было некуда, держать все время в руках невозможно, он сунул его за пояс и прикрыл полой. Теперь длинный, тяжелый пистолет дулом долбал его в ногу, а рукояткой под ложечку, и Зряхов все время боялся, что он вдруг сам по себе выпалит и прострелит ему ногу или еще чегонибудь... Зряхов терпел и это. Он готов был стерпеть и еще худшее, что угодно. По сторонам он не смотрел, а спереди все заслоняли сменяющие друг друга зипуны ямщиков. Зряхов смотрел на эти зипуны, но их не видел - перед его взором разгоралась заря надежды, которую зажгла для него Фортуна...
   Вышгородок - название обманчивое. Это не город, не городок и даже не местечко, а просто село, кое-как разбросанное вдоль тракта. Тракт пустынный, малоезженый ввиду близости польско-литовской границы. Курьеры и прочие люди казенной надобности, даже едучи в Польшу, предпочитали дорогу через Ригу - там дорога накатанная, мосты надежнее и станции получше. Здесь проезжающие были редки - только купцы да скупщики, иногда навернется приказной из уезда, а из губернии и того реже.
   Поэтому жизнь здесь протекала тихо, спокойно и как бы даже сонно, а достопримечательности отсутствовали вовсе. Курные избы в счет не шли, а самыми выдающимися сооружениями были убогая деревянная церковь, столь же убогий дом почтовой станции да корчма на южном выезде из села. При станции не было даже конюшни, ямскую повинность несли мужики, и лошадей нужно было собирать по селу. Весть о том, что барин платит за прогоны втрое - три копейки за версту вместо одной, - подействовала лучше набата, и белоголовые гонцы, мелькая пятками, разбежались с этой вестью по избам.
   Граф почувствовал голод и решил перекусить. Оказалось, сделать это можно лишь в корчме.
   . - Только уж и не знаю, - сказал смотритель, - лучше туда не ходить. Там нехорошо-с.
   - Чем нехорошо, плохо кормят?
   - Не в том смысле. Кормят обыкновенно-с. Только остановился там один офицер. Поначалу все ничего, а потом не иначе как причинилось у него помешательство ума - начал палить.
   - Что палить?
   - Из пистолета-с. Засел в корчме и палит.
   - Почему же его не обезоружили?
   - Да ведь кому охота лоб подставлять? Туда, почитай, все село сбёглось, а близко подойти опасаются. Народ так полагает, как у него припас кончится, тут его и того-с... а раньше навряд чтобы.
   Сен-Жермен приказал слуге подать карету, как только лошади будут готовы, и, помахивая металлической тростью, направился к корчме. Подвешенный на шесте клок сена издалека указывал проезжим ее местонахождение.
   У расположенных поодаль изб группами стояли мужики и бабы, не сводили глаз с корчмы и прислушивались.
   Белоголовая ребятня пыталась подобраться к корчме поближе, но окрики старших понуждали ее возвращаться.
   - Ой, не ходи, барин, устрелит! - крикнули графу из толпы.
   Он кивнул в ответ и пошел дальше. Корчемный двор был пуст, только под открытым навесом две расседланные лошади хрупали овес да стая кур самозабвенно разгребала свежий навоз.
   Сен-Жермен толкнул дверь, она оказалась незапертой, он шагнул через порог, и тотчас прогремел выстрел.
   Сквозь дым граф увидел, как сидящий у торца длинного стола молодой офицер, не глядя, бросил разряженный пистолет за спину, с привычной ловкостью его поймал рыжий слуга и принялся поспешно заряжать. Офицер взял лежащий наготове второй пистолет, но в этот момент увидел графа, просиял и отбросил пистолет.
   - Наконец-то! - воскликнул он, вставая. - Наконецто бог послал живую душу!..
   - Не столько -бог, сколько голод, - сказал Сен-Жермен. - Живых душ вокруг много, но вы открыли такую канонаду, что все боятся подойти. В кого вы стреляете, если не секрет?
   - В тараканов. Расплодили их тут видимо-невидимо, даже вот днем бегают...
   - И попадали? Вы так хорошо стреляете?
   - А как же! Яшка, сколько раз я попал?
   - Шешнадцать разов выпалили, семь раз угодили.
   - Врешь, больше!
   - Что ж, противник вполне достойный бравого воина, - сказал Сен-Жермен.
   Офицер пристыженно порозовел, но не рассердился, а рассмеялся, отчего на щеках его обозначились почти детские ямочки - он был очень юн, храбрый истребитель тараканов.
   - Оно, конечно, глупо, - сконфуженно сказал он. - Только ведь чего не придумаешь от скуки! Битых два часа здесь торчу, слова не с кем сказать. К тому же я эту нечисть с детства не терплю...
   - Вы бы предупредили, а то вас сочли умалишенным.
   Могли оглушить, даже изувечить, чтобы обезоружить...
   Потом, здесь если не сойдешь с ума, то задохнуться вполне можно.
   - Яшка, отвори дверь, пускай протянет! И где этот чертов корчмарь со своими цыплятами?
   - Убежамши. Как вы начали палить, так все и убёгли...
   - Что ж ты не сказал?
   - Я сказывал, так вы разве слушаетесь...
   - Поговори у меня! Пшел вон. Найди корчмаря и скажи, если через полчаса цыплята не будут зажарены, я не тараканов, я ему всех кур перестреляю!..
   Рыжий слуга положил на стол заряженный пистолет и вышел.
   - Все-таки вы, я вижу, жаждете крови. Хотя бы куриной, - улыбнулся Сен-Жермен. - Впрочем, сейчас и я тоже - выехал не позавтракав и проголодался основательно.
   - Превосходно! - обрадовался офицер. - Окажете, сударь, честь, ежели соблаговолите вместе... Однако позвольте представиться - корнет Ганыка.
   Сен-Жермен назвал себя. Ганыка не то чтобы оробел, а несколько смутился - до сих пор графов он видел только издали.
   - Рад... счастливому случаю, ваше сиятельство...
   Польщен знакомством...
   - Я тоже рад ему, но так как я французский, а не русский граф, вам можно обходиться без "сиятельства".
   - Что ж мы стоим? Садитесь, ваше... господин граф.
   Пододвигая скамью, он толкнул толстую трость графа, которую тот прислонил к столу, с глухим стуком трость упала. Ганыка нагнулся за ней.
   - Да в ней же пуд весу! - изумленно сказал он. - И охота вам таскать такую тяжесть?
   - Полезно для упражнения рук, - улыбнулся граф, - и... на всякий дорожный случай.
   - Да, ежели таким "случаем" шарахнуть - медведю можно лоб раскроить... Однако не сочтите за дерзость, граф, ну мы - как мы, а вам-то что за нужда была забираться в нашу дичь? Если, конечно, не секрет...
   - Секрета нет - еду из Санкт-Петербурга в Польшу.
   А вы проживаете в этих местах?
   - Слава богу, нет. Служу в Санкт-Петербурге. Родитель мой, царство ему небесное, мальчишкой меня отправил в корпус. А родом отсюда. Мулдово. Слыхали такой звук? И никто не слыхал. Под самой литовской границей. Туда, говорят, даже татарва во время ига не доходила. Лес да болота. Как моего родителя угораздило туда забраться?
   - У вас там имение?
   - Еще какое! - засмеялся Ганыка. - Три двора, два кола да фамильный герб... Вся вотчина с гулькин нос.
   От нее больше хлопот было, чем доходу. Слава богу, сбыл с рук, теперь вольная птица, куда хочу, туда лечу...
   - А служба?
   - Это уж как полагается - слуга царю и отечеству...
   Что же проклятый корчмарь, будут когда-нибудь цыплята или нет? - Ганыка подошел к открытой двери и вдруг присвистнул. - Посмотрите, господин граф, нашего полку прибывает - целый отряд кавалерии скачет. Видать, изрядно у них глотки пересохли... Ну, сейчас будет великое шумство! - сказал он, потирая руки, и вернулся на место. - Русское воинство кабаки завсегда штурмом берет.
   Уж они эту корчму растрясут...
   Во дворе послышался и затих топот копыт, лязг оружия.
   В корчму поспешно вошел подпоручик, вслед за ним протиснулись пять драгунов.
   - Прошу прощения, господа, - сказал подпоручик, прикладывая два пальца к треуголке, - кто из вас будет граф Сен-Жермен?
   - Это я, - сказал граф.
   - В таком случае прошу вас следовать за мной.
   - Зачем?
   - Я имею приказание арестовать человека, именующего себя графом Сен-Жерменом, и препроводить в Санкт-Петербург.
   - О, я очень рад! - улыбнулся Сен-Жермен.
   Подпоручик опешил, корнет от крайнего изумления даже приоткрыл рот.
   - Я очень рад тому, - продолжал граф, - что моя мимолетная просьба столь быстро возымела действие.
   Накануне отъезда я был принят ее величеством императрицей и в разговоре помянул о том, что в Санкт-Петербурге появился шулер и мошенник, который нагло присвоил себе мое имя, всячески шарлатанствует, показывает какие-то фокусы, словом, обманывает доверчивых людей и выманивает у них деньги. Я просил императрицу оградить мое доброе имя, приказать, чтобы того мошенника изловили и примерно наказали. Вот почему вы и получили такой приказ. Признаться, я не ожидал, что это произойдет столь быстро. Но вы... в каком вы чине?
   - Подпоручик невского полка.
   - Вы неправильно поняли приказ, подпоручик. Вам приказали изловить человека, именующего себя графом Сен-Жерменом, а я себя не именую, я и есть граф Сен-Жермен. Или вы в этом сомневаетесь?
   - Господи! - сказал Ганыка. - Да это за версту видать...
   - Подождите, корнет!.. Как вы полагаете, подпоручик, если бы мне нужно было скрыться, я бы заранее объявил день своего отъезда, согласно принятому у вас порядку? Я бы избрал самую дурную дорогу, по которой нельзя быстро ехать. Я бы ехал на перекладных от станции к станции, всюду предъявлял подорожную и тем самым указывал путь своим преследователям?..
   - Но позвольте, господин граф...
   - Не позволю! Со своими обывателями вы можете проделывать что угодно, но я подданный его величества короля Франции и нахожусь под его эгидой. Разве я в чем-то преступил законы Российской империи? Я приехал в Россию гласно и так же гласно покидаю ее. Вот вид на въезд, выданный русским послом в Париже. В Петербурге я проживал на Вознесенском проспекте с ведома и позволения генерал-полицеймейстера барона Корфа. Вот подорожная на выезд в Польшу, выданная генерал-губернаторской канцелярией. Вот, наконец, распоряжение главноприсутствующего ямской канцелярии Лариона Овцына, предписывающее всем станционным смотрителям, дабы оказывали мне всяческое содействие и помощь. И у вас есть приказ, отменяющий все это и предписывающий меня арестовать? Предъявите его!
   - Приказ не у меня, господин граф... Где тот чертов крючок?.. оглянулся подпоручик.
   - Батюшки! - несмотря на драматизм сцены, Ганыка поперхнулся от смеха. - Это что за чучела такая?
   В словесной перепалке никто не заметил, как бричка въехала в корчемный двор. Кряхтя и ойкая, Зряхов выкарабкался из нее, добрел до корчмы и появился в дверях.
   Полусогнутый, раскоряченный, весь в сенной трухе, он был нелеп, смешон и страшен. На искаженном страданием лице горел лихорадочный румянец. Он переводил взгляд с графа на корнета, с корнета на графа.
   - Который? - хрипло спросил он.
   - Вот граф Сен-Жермен, - сказал подпоручик. - Извольте, сударь, предъявить приказ.
   - Приказ тут! - Зряхов ткнул себя пальцем в висок. - Взять его!
   - Что это значит, господин подпоручик? - сказал граф. - Кто этот человек? Вы ему подчиняетесь?!
   - Да что вы его слушаете?! - закричал Зряхов. - Он заговорит, заморочит вас... Хватайте, вяжите его!
   Он выдернул из-за пояса пистолет и навел на-графа.
   Грянул выстрел. Зряхов изумленно открыл глаза, издал странный звук, будто подавился, и мешком осунулся на пол.
   - Зачем вы?! - досадливо обернулся граф к Ганыке.
   - Да ведь он мог дуром выпалить, убить вас! Вы же видели, он пистолет, как ухват, держал...
   - Как вы посмели стрелять?! - вскричал подпоручик. - Кто вы такой?
   - Корнет ямбургского полка Ганыка.
   - Вы за это ответите! Я вас арестую!
   - Не беспокойтесь, господин подпоручик, брыкнулся он от страха, я знаю, куда попал. Извольте поглядеть - видите того таракана на стене?..
   Ганыка взял со стола второй пистолет и выстрелил.
   Огромный черный таракан утратил половину тела, остаток шлепнулся на лавку.
   - В тараканов вы стреляете прекрасно, однако зачем было стрелять в человека? - сказал Сен-Жермен.
   - Помилуйте, какой же это человек? По роже видно, что прохвост!
   Один из драгунов переворотил Зряхова на спину.
   Лицо его было синюшно-бледным, на правом рукаве выше локтя расползалось темное пятно.
   - Живой, - сказал драгун. - Дышит.
   - Вздор, царапина! - сказал Ганыка. - Окатите его водой, очухается.
   Драгун взял стоявшую на лавке бадейку с водой, плеснул Зряхову в лицо, тот не пошевелился. Его подняли, усадили на лавку у стены, но бесчувственное тело начало клониться вниз, и одному из драгунов пришлось его придерживать.
   - Надо перевязать рану, - сказал Сен-Жермен. - Кто этот нелепый человек? - снова спросил он.
   Подпоручик был смущен и растерян.
   - Да... кто ж его знает? Подорожная его у меня. Там только сказано "чиновник Зряхов следует по казенной надобности".
   - И это все? Поэтому он вами командует?
   - Что вы, господин граф! Мне полковник приказал выполнять его распоряжения.
   - В таком случае, быть может, его бумаги где-нибудь спрятаны?
   - Обыскать его! - приказал подпоручик.
   Никаких бумаг не оказалось. Зряхов застонал и открыл глаза. Сен-Жермен шагнул к нему. Увидев, что граф приближается, Зряхов изо всех сил прижался спиной к стене и зажмурился.
   - Я не собираюсь вас убивать, - сказал Сен-Жермен, - откройте глаза! Кто вы такой?
   - Зряхов... - пролепетал тот. - Зряхов я... Из Тайной канцелярии...
   - Вы лжете! Никакой Тайной канцелярии нет, се упразднили еще в феврале!.. Вы видите, подпоручик? Это какой-то проходимец и самозванец, а вы ему повинуетесь.
   Подпоручик уже не только пылал, он взмок от растерянности и стыда. Значит, предчувствие его не обмануло - Зряхов с первого взгляда вызвал у него подозрение и недоверие, а все дело показалось сомнительным...
   - Подпоручик, вы ответите за неисполнение... - проговорил Зряхов. - Я действую по повелению!..
   - Чьему повелению? - подхватил Сен-Жермен. - Канцлера? Сената? Или, может, самой императрицы?
   Зряхов с ненавистью смотрел на графа и молчал - сказать он не смел. Приказано было держать язык за зубами.
   - Вот видите, - обернулся Сен-Жермен к подпоручику. - Ответить ему нечего! Не знаю, каким образом ему удалось обмануть вашего полковника, должно быть, это очень ловкий мошенник... Ба! Да уж не тот ли это авантюрист, который именовал себя графом Сен-Жерменом и коего поручено вам изловить? Когда тебя преследуют, лучше всего обрядиться в шкуру преследователя...
   - Святая правда! - воскликнул Ганыка. - Когда за вором бегут, умный вор тоже кричит "держи вора!", а потом - шмыг в сторону, и ищи-свищи...
   - - Вполне возможно. Отсюда до границы всего несколько перегонов, тут бы он и исчез, только, к его несчастью, вы нагнали меня...
   - На границе кордон, - сказал подпоручик.
   - Ну, кордон! Кордон на дороге, для блезиру только, - засмеялся Ганыка. - А так чуть не деревнями друг к другу на храмовые праздники ходят. Те сюда, наши - туда. А ежели ярмарка хоть там, хоть здесь - валом валят... Уж я-то знаю, меня самого мальцом в Резекне на ярмарку возили...
   - Как же теперь быть? - сказал подпоручик. - Что с ним делать?
   - Я не могу давать вам советы, - сказал граф. - Но, думается мне, здесь вам личность этого негодяя установить не удастся. В Петербурге же вы сможете это сделать без затруднений. Там, конечно, найдутся свидетели и жертвы его подвигов.
   - Вы поплатитесь!.. Я доложу! Вы за все ответите!.. - из последних сил проговорил Зряхов.
   - Молчать! - взорвался подпоручик. - А ну, сволоките его в бричку да заткните ему пасть, чтобы я больше не слышал его вяканья... И - на-конь!
   Драгуны подхватили Зряхова под руки и вывели во двор.
   - А вы не хотите с нами позавтракать? - спросил Сен-Жермен.
   Меньше всего подпоручику хотелось оставаться долее со свидетелями его конфуза.
   - Благодарствуйте! Вернемся в Остров, там дневку сделаем. А то кони притомились, да и людям роздых нужен... Честь имею!
   Сен-Жермен и Ганыка вышли за ними во двор.
   Окруженная драгунами бричка затарахтела по тракту на север.
   6
   - Занятная произошла катавасия, - улыбаясь, сказал Ганыка. - Однако кончилась, и слава богу.
   Здесь, при солнечном свете, еще очевиднее стала беззащитная открытость его юности, почти детская округлость щек, еле тронутых первым пушком.
   - Нет, дорогой юноша, она не кончилась... Не хотите ли немного пройтись?
   - С полным удовольствием, господин граф.
   Ганыка был в совершенном восхищении от графа и готов исполнить его любое желание. Они вышли на голый пустырь за корчмой, и, когда удалились достаточно, чтобы их не могли услышать, граф остановился.
   - Вы поступили благородно, корнет, и я благодарю вас. Но вы поступили неосмотрительно. Рискованно бросаться на помощь, не зная, кому помогаешь.
   - Помогают не имени, помогают человеку в беде.
   - Прекрасно сказано! Можно подумать, что вы француз.
   - Разве только французы способны на благородные поступки? Полагаю, русские способны к ним не менее.
   - Вы доказали это. Однако я имел в виду не поступок, а склонность к звонкой фразе... Оставим фразы.
   Я благодарен вам за ваш безоглядный порыв, хотя он вызвал у меня досаду и огорчение. Не потому, что мне жаль заведомого негодяя. Его вы легко ранили, но этим же выстрелом наповал сразили свою судьбу.
   - Почему? Каким образом?
   - Для того, чтобы вы поняли это и всю серьезность моего предостережения, я чувствую себя обязанным рассказать вам правду. Ваш благородный порыв и поступок вовлекли вас в борьбу с силами, которым вы противостоять не можете.
   - Я никого не боюсь! - вспыхнул Ганыка.
   - Речь идет не о храбрости, о силе. С землетрясением не сражаются, от него бегут. Силы, которые обратятся против вас, настолько могущественны, а вы... простите, я не хочу вас обидеть...
   - Да нет, помилуйте, я и сам понимаю... Что такое корнет Ганыка? Чижик!
   - Что значит чижик?
   - Маленькая пичуга такая...
   - Да... Впрочем, даже если бы вы были орлом...
   Дело в том, что подпоручик и его драгуны были посланы, чтобы любой ценой задержать именно меня, а не кого-то другого.
   Ганыка настороженно вскинулся.
   - Нет, нет, я не враг вашего отечества, не совершил никакого преступления, а просто вызвал к себе личную ненависть императрицы. Я действительно был ею принят в ночь перед отъездом, не сумел сдержать своих чувств - как видите, это случается не только с юношами вроде вас - и сказал все, что думаю о ней и убийстве императора...
   - Как убийство?! В манифесте сказано...
   - Манифест лжет от первого до последнего слова.
   Это было предумышленное, расчетливо подготовленное убийство. Я понимал, что императрица не простит мне сказанного, боится, что я обличу ее в глазах светского общества Франции, даже Европы, и приложит все силы, чтобы отомстить и обезвредить меня. Даже уничтожить под благовидным предлогом. Поэтому я был готов к появлению драгун или чего-либо подобного. Но тут вмешались вы...
   - Однако же все кончилось благополучно!
   - Для меня. Через несколько часов я пересеку границу и стану недосягаем. Недалекого подпоручика, вероятно, покарают, но не слишком, так как его неудача будет объяснена моим коварством. Ранение Зряхова окажется как нельзя более полезным ему - он рисковал жизнью и пострадал, исполняя высочайшее повеление. Такое усердие не забывается, он, конечно, будет вознагражден...
   Нх судьба меня мало беспокоит. Важно, что они остались в дураках, приказ императрицы не выполнен. Это вызовет бешенство. Направленное на меня и удвоенное моим исчезновением, оно обратится против вас.
   - Но ведь я ничего не знал! Оказался случайно, вот и... Я расскажу... Объясню...
   - Милый юноша, кто вас станет слушать и кто вам поверит? Они застали вас рядом со мной. Как только агент императрицы направил на меня пистолет, вы его подстрелили... Я не сомневаюсь, что он был послан самой императрицей и только не посмел в том признаться.
   Вы говорили мало, но все, что вы сказали, было в мою защиту и против этого человека. Я не знаю, когда прозреет подпоручик. Может быть, он довезет связанного Зряхова до Петербурга, может быть, спохватится в Острове.
   Рано или поздно они ринутся обратно и, не застав меня, выместят все на вас.
   - Дудки! - сказал Ганыка. - Я сбегу. Тотчас прикажу седлать и кружным путем, помимо тракту, к себе в полк...
   - Там вас и арестуют. Ведь вы представились подпоручику. А если бы и не представились? Вы думаете, потребуется много труда установить, кто вы и куда поехали.? Вам нужно есть, пить, где-то отдыхать, значит, вас увидят, запомнят, следовательно, укажут путь преследователям.
   - Как же быть?
   Веселое оживление покинуло Ганыку, он был угнетен и растерян.
   - Бежать, только бежать туда, где вас не смогут преследовать.
   - А в самом деле! Россия-матушка велика, пускай попытаются сыскать!..
   - Россия громадна, - вздохнул Сен-Жермен, - и, конечно, можно забраться куда-нибудь в глушь, на окраину. Но что вы будете там делать? Чтобы вас не нашли и там, вам придется перестать быть самим собой - отказаться от своего имени, от своего прошлого, от своего положения... Не можете же вы превратиться в землепашца или в одного из нищих, толпы которых окружают ваши церкви?!
   - Я - дворянин!
   - Вот именно! Чтобы остаться самим собой, у вас есть только один выход - бежать за границу.
   - Покинуть Россию?!
   - Не обязательно навсегда. Все меняется, монархи не вечны, а вы так молоды... И вы еще вернетесь в свою Россию.
   - А там-то что я буду делать?
   - Я чувствую себя обязанным вам и постараюсь помочь.
   Ганыка молчал. Он смотрел на тихо сияющую под солнцем Ладу, оловянный тальник по ее берегам, на веселую зелень березовых перелесков, уходящую вдаль синеватую дымку ельников. Ему вспомнилось Мулдово, которое он столько раз проклинал и дал себе слово никогда более не посещать и которое теперь вдруг стало неописуемо дорого, лица друзей, шумный говор и смех полковых слобод, звонкий цокот копыт на марше, хмурое величие Невы, колдовские чары белых ночей, сверкание шпилей и куполов. Все это стремительно отдалялось, уходило в синеватую дымку. Ему стало трудно дышать, губы его задрожали, перед глазами все сдвинулось и поплыло...