Страница:
Ему, совершенно очевидно, было все равно, так это или не так. Он остался бы равнодушен, даже если бы речь шла о его собственном имуществе.
– Как может человек, подобный тебе, судить о том, что думают люди?
– Мои суждения не затемняются чувствами. Вот ты сейчас испытываешь смущение, если не стыд. Нелогичный ответ на известие, что состояние твоей жены сохранено за ней. Совершенно очевидно, что ты поверил моему дяде и думал, что твоя жена тебе лжет. Возможно, кроме того, ты опасаешься, что скоро ей надоешь, а потому предпочел бы, чтобы она была бедной и во всем зависела от тебя.
Булрион сделал неосторожное движение, и вновь ему в спину ударила молния. Боль помешала ему сказать то, что он уже приготовился сказать. Он глубоко вздохнул.
– Благодарю тебя.
– За что?
– Э… что сказал мне. Почему тебе не пойти и не переправить джоолгратов через реку?
– Я это и собирался сделать. Ты сам попросил меня подождать.
Раксал повернулся и удалился размашистым шагом. Приятен, как рыба, сдохшая неделю назад!
Тибал Фрайнит, прислонившись к дереву, перелистывал книгу. Потом закрыл ее и сунул в карман балахона с беззастенчивой улыбкой.
– Ну да, я подслушивал! Ты же знаешь, как я трушу, если дело касается джоолгратов.
И слушал он только это? И для чего шуулграту затруднять себя подслушиванием? Он ведь тут же забудет все, что успеет узнать. Нечего и стараться понять ход мыслей таких людей! Только собственная голова разболится!
Тут между ними прошли вьючные лошади, которых вели Занион, Джукион и Васлар Номит. В великанше что-то изменялось, но она промелькнула мимо, прежде чем Булрион распознал, что именно. Может, она начала изменяться, как два других авайлграта? Если это приведет к тому, что она снова станет мужчиной, то она будет… он будет… А ну их всех!
Булрион следил, как они переправляются. Все шло куда лучше, чем он мог надеяться. И он снова занялся долговязым шуулгратом.
– Ты пришел в Далинг, потом в долину, теперь возвращаешься в Рарагаш. За кем ты следуешь – за мной или за моей женой?
Тибал вздохнул.
– Ты знаешь, Булрион-садж, что я не могу отвечать на такие вопросы. Раксал нашел брод.
Шагах в двухстах ниже по течению муолграт направил повозку в воду. Эфи и Кинимим, обычно сидевшие внутри, следовали за ней верхом, визжа от восторга. Последней ехала Джодо.
– Они переберутся на тот берег благополучно?
Тибал поколебался, потом сказал:
– У того берега девочка чуть не свалится в воду, но да, они доберутся до твердой земли благополучно.
Булрион прищурился на него, почему-то досадуя на его уверенность. Почему шуулграт все время словно бы смотрит мимо человека, а не на него?
– А что случится, если я крикну, чтобы они вернулись, и испорчу твое будущее?
Глаза Тибала сощурились.
– Я приложу все усилия, чтобы тебе помешать. Но ты этого не сделаешь.
– Но я бы мог!
– Скорее всего они тебя не услышали бы. Но попытаться ты можешь. Потому-то я обычно не отвечаю на такие вопросы. Но почему ты захотел бы меня погубить?
– Да я и не хочу. Поехали.
К ним приближались Гвин и Мандасил, ведя последних лошадей.
Еще и месяца не прошло, как Булрион Тарн проснулся ночью, потому что у него заболел зуб. И чуть не умер. И нашел эту чудесную женщину, и полюбил ее. Он женился на ней. И теперь вот едет в чужие края почти неведомо зачем, а продвигаются они до того медленно, что назад к жатве им никак не успеть. Он безмозглый старый дурак! Так почему же он получает от всего этого столько радости?
Он улыбнулся Гвин, взял поводья Грома и… о Судьбы! Ну и боль! Он охнул.
– Что с тобой? – сразу спросила Гвин.
– В спину немного вступило.
– Дурачок! Зачем терпеть? Мандасил!
– А, пустяки! – Булрион недоверчиво покосился на ивилграта, смуглого коренастого молодого человека – каменщика до того, как его сразила звездная немочь. Он еще не простил Судьбам свою беду, причем не скрывал злобы. Он никому не нравился. А Васлар его не терпела.
– Будь умницей, – нежно сказала Гвин. – Меня очень ведь интересует, чтобы спина у тебя была в полном порядке. Наверное, ее достаточно получше поразмять; однако, Мандасил, погляди, как ему помочь. Поехали, Тибал, не будем им мешать.
Шуулграт ловко вскочил в седло, и копыта их лошадей зацокали по гальке. Мандасил насупился.
– Я не очень-то пока набил руку. Где болит?
– Вот тут.
– Я ведь должен к тебе прикоснуться, так?
Булрион неохотно повернулся к нему спиной, немного спустил штаны и задрал балахон. Бывший каменщик потер его по крестцу ладонью, смахивавшей на напильник.
– Легче стало?
Ох!
– Пока нет.
– Ну, я больше ничего сделать не могу. Попытайся с этой белобрысенькой. – Мандасил забрался в седло и ударил лошадь пятками с совершенно лишней силой.
Гром жалобно заржал, что другие лошади его бросили. Булрион остался на острове совсем один. Он подтянул штаны. В седло он садился медленней, чем следовало бы. И с болью. Гвин и Тибал уже почти достигли другого берега.
Булрион Тарн утер пот со лба и направил Грома в воду на пути к Петушьей Арене.
35
36
– Как может человек, подобный тебе, судить о том, что думают люди?
– Мои суждения не затемняются чувствами. Вот ты сейчас испытываешь смущение, если не стыд. Нелогичный ответ на известие, что состояние твоей жены сохранено за ней. Совершенно очевидно, что ты поверил моему дяде и думал, что твоя жена тебе лжет. Возможно, кроме того, ты опасаешься, что скоро ей надоешь, а потому предпочел бы, чтобы она была бедной и во всем зависела от тебя.
Булрион сделал неосторожное движение, и вновь ему в спину ударила молния. Боль помешала ему сказать то, что он уже приготовился сказать. Он глубоко вздохнул.
– Благодарю тебя.
– За что?
– Э… что сказал мне. Почему тебе не пойти и не переправить джоолгратов через реку?
– Я это и собирался сделать. Ты сам попросил меня подождать.
Раксал повернулся и удалился размашистым шагом. Приятен, как рыба, сдохшая неделю назад!
Тибал Фрайнит, прислонившись к дереву, перелистывал книгу. Потом закрыл ее и сунул в карман балахона с беззастенчивой улыбкой.
– Ну да, я подслушивал! Ты же знаешь, как я трушу, если дело касается джоолгратов.
И слушал он только это? И для чего шуулграту затруднять себя подслушиванием? Он ведь тут же забудет все, что успеет узнать. Нечего и стараться понять ход мыслей таких людей! Только собственная голова разболится!
Тут между ними прошли вьючные лошади, которых вели Занион, Джукион и Васлар Номит. В великанше что-то изменялось, но она промелькнула мимо, прежде чем Булрион распознал, что именно. Может, она начала изменяться, как два других авайлграта? Если это приведет к тому, что она снова станет мужчиной, то она будет… он будет… А ну их всех!
Булрион следил, как они переправляются. Все шло куда лучше, чем он мог надеяться. И он снова занялся долговязым шуулгратом.
– Ты пришел в Далинг, потом в долину, теперь возвращаешься в Рарагаш. За кем ты следуешь – за мной или за моей женой?
Тибал вздохнул.
– Ты знаешь, Булрион-садж, что я не могу отвечать на такие вопросы. Раксал нашел брод.
Шагах в двухстах ниже по течению муолграт направил повозку в воду. Эфи и Кинимим, обычно сидевшие внутри, следовали за ней верхом, визжа от восторга. Последней ехала Джодо.
– Они переберутся на тот берег благополучно?
Тибал поколебался, потом сказал:
– У того берега девочка чуть не свалится в воду, но да, они доберутся до твердой земли благополучно.
Булрион прищурился на него, почему-то досадуя на его уверенность. Почему шуулграт все время словно бы смотрит мимо человека, а не на него?
– А что случится, если я крикну, чтобы они вернулись, и испорчу твое будущее?
Глаза Тибала сощурились.
– Я приложу все усилия, чтобы тебе помешать. Но ты этого не сделаешь.
– Но я бы мог!
– Скорее всего они тебя не услышали бы. Но попытаться ты можешь. Потому-то я обычно не отвечаю на такие вопросы. Но почему ты захотел бы меня погубить?
– Да я и не хочу. Поехали.
К ним приближались Гвин и Мандасил, ведя последних лошадей.
Еще и месяца не прошло, как Булрион Тарн проснулся ночью, потому что у него заболел зуб. И чуть не умер. И нашел эту чудесную женщину, и полюбил ее. Он женился на ней. И теперь вот едет в чужие края почти неведомо зачем, а продвигаются они до того медленно, что назад к жатве им никак не успеть. Он безмозглый старый дурак! Так почему же он получает от всего этого столько радости?
Он улыбнулся Гвин, взял поводья Грома и… о Судьбы! Ну и боль! Он охнул.
– Что с тобой? – сразу спросила Гвин.
– В спину немного вступило.
– Дурачок! Зачем терпеть? Мандасил!
– А, пустяки! – Булрион недоверчиво покосился на ивилграта, смуглого коренастого молодого человека – каменщика до того, как его сразила звездная немочь. Он еще не простил Судьбам свою беду, причем не скрывал злобы. Он никому не нравился. А Васлар его не терпела.
– Будь умницей, – нежно сказала Гвин. – Меня очень ведь интересует, чтобы спина у тебя была в полном порядке. Наверное, ее достаточно получше поразмять; однако, Мандасил, погляди, как ему помочь. Поехали, Тибал, не будем им мешать.
Шуулграт ловко вскочил в седло, и копыта их лошадей зацокали по гальке. Мандасил насупился.
– Я не очень-то пока набил руку. Где болит?
– Вот тут.
– Я ведь должен к тебе прикоснуться, так?
Булрион неохотно повернулся к нему спиной, немного спустил штаны и задрал балахон. Бывший каменщик потер его по крестцу ладонью, смахивавшей на напильник.
– Легче стало?
Ох!
– Пока нет.
– Ну, я больше ничего сделать не могу. Попытайся с этой белобрысенькой. – Мандасил забрался в седло и ударил лошадь пятками с совершенно лишней силой.
Гром жалобно заржал, что другие лошади его бросили. Булрион остался на острове совсем один. Он подтянул штаны. В седло он садился медленней, чем следовало бы. И с болью. Гвин и Тибал уже почти достигли другого берега.
Булрион Тарн утер пот со лба и направил Грома в воду на пути к Петушьей Арене.
35
Когда лошади, разбрызгивая воду, выбрались на галечный откос, Гвин сказала:
– Этот твой дневник – зачем ты его читаешь, если через несколько минут все равно ничего не вспомнишь?
Тибал уже ухмылялся.
– Но я прочту его завтра, и послезавтра, и так каждый день. И я предвоспоминаю, что буду читать его тогда. И, зная сейчас, что я прочту в нем в будущем, я получаю возможность узнать, что произошло в прошлом.
Попытайся разобраться в этом – и у тебя начнутся кошмары средь бела дня.
– Я видела, как ты вел записи в нем, когда осматривал Далинг. Ты делал заметки обо всем, что только что видел?
– Вовсе нет. Я записывал все, что мне предстояло вскоре увидеть – совсем вскоре, пока в моих предвоспоминаниях оно жило наиболее ярко. Я всегда жду, чтобы событие уже почти наступило, и уже никто не успеет завладеть моими записями и прочесть о нем.
Гвин застонала.
– Как тебе удается придавать этому подобие здравого смысла?
Они проехали по заросшей тропе через кустарник и нагнали остальных, которые о чем-то совещались, не спешиваясь. За стволами деревьев виднелась еще одна протока поуже, в которой плавали утки, еще островок из поросшей травой гальки, а за ним тянулся, по всей видимости, коренной западный берег.
– Что случилось? – спросила Гвин.
Ближе к ней был Возион, который ответил скучным голосом, словно уже несколько раз объяснял это:
– Вон деревушка. Надо произвести разведку, убедиться, что там безопасно.
Напрасная трата времени! Какая опасность может их там подстерегать? И она не удивилась, услышав у себя над ухом бестелесный шепот: «Вы должны ехать вперед как можно быстрее и без задержек, не то окажетесь в ловушке. Деревня Рошена. Там некому вас увидеть».
В чьей ловушке? Но она уже знала, что задавать вопросы ее таинственному советчику – напрасный труд.
– Там никого нет! – сказала она громко. – И нас никто не увидит.
Спор оборвался. Потом Занион сказал:
– Она права! Ни лодок, ни скотины, ни дымка. Поля не засеяны. И уж кукареканье мы бы обязательно услышали.
Васлар Номит разразилась воинским ругательством, из тех, какими почтенные женщины своего рта не оскверняют.
– Совершенно верно! – добавила она без лишних прикрас. – Мне бы следовало это заметить! Поздравляю, Гвин-садж! Толаминцы же во время войны совершили несколько ответных набегов – совсем из ума вон!
– За мной, молодцы! – скомандовала Гвин и пустила Утреннюю Звезду рысью вперед. Остальные волей-неволей последовали за ней.
Быть помещенным с поклажей – это, собственно говоря, знак уважения: значит, тобой очень дорожат. Так в самом начале сказал Булрион, когда распределял, кто за кем будет следовать: четверо мужчин-бойцов впереди, затем вьючные лошади и женщины, остальные мужчины сзади. Раксал и джоолграты будут следовать в повозке в двухстах шагах позади. Чтобы женщины не выделялись, мужчины ни под каким видом не должны снимать балахоны. Гвин, правда, усомнилась, что самонареченные бойцы сумеют защитить ее даже от рассвирепевших кроликов, но вслух этого не сказала.
На деле план оказался неосуществимым. Скорость движения повозки определяла скорость продвижения всей кавалькады. Когда она находилась сзади, вереница всадников все растягивалась и растягивалась под окрики отстающих, чтобы едущие впереди придержали лошадей. Как бы Тибалу ни указывалось, где его место, он всегда умудрялся оказаться настолько далеко от джоолгратов, насколько было возможно. Васлар настаивала на том, чтобы ее причислили к мужчинам, а Тарны забывали о дисциплине, едва кому-нибудь приспичивало поболтать с кем-то. Обычно кавалькада разбивалась на пары и тройки, и все менялись местами, как им хотелось. И едва солнце начинало припекать, как мужчины стаскивали балахоны.
Соблюдалось только одно правило: повозке не дозволялось приближаться к всадникам. А для этого было удобнее пропустить ее вперед. Васлар и Булрион ворчали, что не след женщине, двенадцатилетнему мальчику и семилетней девочке отводить самое опасное место, но в данном случае это имело свой смысл. Любые притаившиеся в засаде враги заранее явят себя джоолгратам и будут ввергнуты в панику и смятение обрушившейся на них мысленной грозой. Поэтому повозка обычно ехала впереди, а всадники следовали за ней на должном расстоянии.
Обогнув теперь уж несомненно покинутую деревушку, они нашли тропу, ведущую примерно в нужном направлении, и двинулись дальше по речной долине. Остатки живых изгородей, а местами высокий кустарник обеспечивали некоторое укрытие. День обещал быть жарким. Уже Карминные горы на востоке утонули в колеблющемся мареве. Снежные шапки Колоссов прямо впереди были еле различимы.
Раксал и повозка следовали первыми. Гвин оказалась во главе кавалькады. Сначала она ехала молча, раздумывая над последним наставлением своего бестелесного проводника. Предостережение против ловушки было чем-то новым. Он (или она) становился все более нетерпеливым. Он (или она) верно указал, что деревушка пуста. Это было очевидно, но никто не обратил внимания на неопровержимые признаки, пока она не повторила вслух то, что услышала. Оставалось предположить, что голос принадлежал кому-то или чему-то сверхъестественному – но вот кому или чему? Насколько было известно ей, Судьбы никогда не говорили со смертными. Поверить же, что Бог стал ее особым советчиком, значило бы поддаться опасной гордыне. Если бы среди ее спутников был кто-то, кому она могла бы довериться! Логичным выбором был бы Возион, но он откажется даже взвесить мысль о божественном вмешательстве, а Тибал, безусловно, откажется что-либо сказать.
Конечно, Джасбур могла бы удружить ей рарагашской мудростью. Благодаря удаче или случаю Джасбур ехала рядом с ней, но Гвин не хотелось довериться авайлгратке – по крайней мере сейчас. Быть может, та станет более симпатичной на следующей неделе или в следующем месяце, когда будет уже поздно.
Однако и дальше хранить молчание было неловко. Раз-другой покосившись на авайлгратку, Гвин сказала:
– Прости мою неучтивость, но ведь ты стала моложе, чем была недавно?
Джасбур улыбнулась – и улыбка была не такой безобразной, как прежде. Она сдвинула шляпу под более кокетливым углом.
– Вполне возможно. По-моему, огоулграты вывели нас из равновесия.
– Нас? Так другие тоже меняются?
На этот раз улыбка обрела многозначительность.
– А ты утром не обратила внимание на мышцы Ордура?
– Да нет, – сказала Гвин поспешно.
Джасбур вздохнула.
– Или на его улыбку?
– Сколько тебе лет?
Джасбур пожала плечами.
– Считая по годам? Тридцать девять, почти сорок. На деле же мне сейчас около тридцати, по-моему. Возраст все время меняется. И я не всегда безобразная карга.
– Но ты не…
– Да! Во всяком случае, такой я была, когда приехала в вашу долину. А пару месяцев назад я была таким широкоплечим молодым красавцем, какого ты только можешь вообразить. Сногсшибательным! – Джасбур сверкнула черными глазами. Если она и дальше будет изменяться с такой быстротой, то уже через день-два станет красивой женщиной. – Я бывала выше Джукиона, миловиднее Ниад, старше Булриона. Ордур говорит, что быть авайлгратом – это то же, что быть весенней погодой.
– Наверное, тебя постоянно об этом спрашивают. Какой пол лучше?
Джасбур засмеялась.
– Зависит от того, какого пола Ордур.
– Вы уже давно любовники?
– То любовники, то друзья. Больше двадцати лет. Иногда мы терпеть друг друга не можем, но и счастливых дней хватает. Вот почему мы, мне кажется, держимся вместе, кем бы мы ни были. У нас есть общие воспоминания.
Гвин обдумала ее слова.
– Ты сказала «кем бы», а не «чем бы». Значит, меняется не только внешность? Но и то, как ты думаешь и чувствуешь?
– О да! Симпатии, вкусы, интересы… Есть веские доказательства, что авайлграты становятся копиями реальных людей. В Рарагаше хранятся исторические документы, подтверждающие это. Один даже в течение месяца был царствовавшим тогда императором.
– Судьбы! Ты хочешь сказать, что можешь в один прекрасный день встретиться сама с собой?
– Предположительно. Но шансов на подобное крайне мало, и ни об одном таком случае ни разу не сообщалось. И конечно, мои воспоминания будут совсем другими, чем у него или у нее. Тот, который стал императором, не верил, что он – император, но только выглядел и поступал, как тот. Пока это длилось, он, наверное, успел хорошо повеселиться в Академии.
Онемев от изумления, Гвин ехала молча: она старалась представить себе такое непредсказуемое существование.
– Хотя было бы куда приятнее самим выбирать, кем мы станем, – грустно сказала Джасбур.
Впереди показался хутор – небольшое скопление зарданских построек – круглых и крытых соломой. Тропы всегда ведут к фермам или деревням. До них было еще слишком далеко, чтобы различить человеческие фигуры, если там кто-то жил, а окружающие поля оставались невозделанными. Позади построек начинался пологий склон. Как только они доберутся до этих холмов и ложбин, они перестанут так сильно бросаться в глаза.
– А что это за Вериов, куда мы направляемся? – спросила Джасбур.
– Об этом лучше спроси у Возиона.
– Возион мне не нравится.
– Ну, он лучше, чем кажется. В Вериове он учился быть пастырем. – Гвин плохо знала историю этих краев, но трингианка Джасбур знала, наверное, еще меньше. – Веснар – зарданское королевство, пожалуй, наиболее зарданское из них всех. У них даже есть отборный отряд воинов, которые все еще блюдут варварские обычаи татуирования, уродования лица… (И творят те же зверства. О том, что рассказывали беженцы из Толомина, даже думать было невыносимо!) После разграбления Квола зарданцы разделились. Сам Панталион вернулся на восток и обосновался здесь, в Веснаре. – Она спохватилась, что «обосновался» не слишком подходящее слово для зарданца. – Во всяком случае, последние год-два он провел тут. Объявил себя верховным правителем. Столицы у него не было, и даже теперешний король Веснара постоянно переезжает со своим двором то туда, то сюда. Однако Вериов был любимым городом Панталиона. Он там и похоронен.
– Зарданцы были достаточно плохи, – мрачно заметила Джасбур, – но ты знаешь, почему они вообще вторглись в империю?
– Ради грабежей, думается мне. Или из любви к войне?
– Нет. Они бежали от карпанцев. Карпанцы даже еще хуже.
И вот теперь сами карпанцы появились в бывших пределах империи, вторгнувшись в Нимбудию. Объединенная мощь империи рухнула под натиском зарданцев. Враждующие мелкие королевства Куолии станут легкой добычей для варварских орд.
– Спасибо за добрую новость!
Джасбур пожала плечами.
– Они могут и не свернуть на юг, а выступить против Рурка. Так почему мы едем в Вериов?
– Потому что он находится на пути в Рарагаш. Зарданские жрецы учредили там коллегию толкователей знамений. Возион хочет сверить свои наблюдения и убедиться, что он не допустил пропуска в своем календаре.
Джасбур хмыкнула.
– Предлог, по-моему, не слишком убедительный.
– По-моему, тоже. Думаю, он поехал из желания сунуть свой длинный нос в Рарагаш. Расскажи мне про Рарагаш.
– Да рассказывать-то нечего. – Джасбур указала рукой в сторону. – А эти поля засеяны!
И правда. Гвин рассердилась, что сама этого не заметила. Справа и слева от тропы зрели хлеба. Рожь стояла выше головы, а дальше горох вился по аккуратно натянутым веревкам. А вон там луг, который только и ждет косцов. Деревушка у реки, видимо, обезлюдела во время Толаминской войны, но тут с тех пор кто-то поселился, хотя местность вокруг по-прежнему выглядела пустынной и нигде ни единого стада или табуна.
Она оглянулась, ища взглядом кого-нибудь из своей земледельческой семьи, но за ними ехали Тигон и Шард, огоулграты, а ближайшие Тарны были слишком далеко, чтобы их окликнуть.
– Значит, вскоре нам могут повстречаться местные жители. Так расскажи мне о Рарагаше.
– Так, правда, рассказывать особенно нечего. В дни Империи, полагаю, весь кратер был своего рода огромным парком, но с тех пор ухаживать за ним было некому, и теперь это снова лес. Большие дома еще стоят, и люди живут главным образом в них. Правительства, кроме Академии, никакого нет.
Она все еще расчетливо не говорила ничего определенного.
– Ну а Академия?
– Академия существует больше в мечтах, чем на деле, – множество старинных книг и горстка людей, все еще пытающихся наставлять в том, в чем наставляли их самих. Вот и все. Великолепная статуя императора Лоссо Ломита, ее основателя. Как, по-твоему, Раксал не сможет продвигаться быстрее, если мы переложим часть поклажи на лошадей?
– Наверное, нет. А что вы все едите?
– Есть поля. Скот. Торговля. Речки изобилуют рыбой. Мы едим много рыбы.
– Откуда берутся деньги, чтобы платить торговцам?
– Наверное, деньги приносит лазарет. – Джасбур сморщила нос. – Почему бы тебе не спросить Тибала Фрайнита?
Гвин уже пыталась – и не один раз.
– Потому что он сжимает губы даже крепче, чем ты. Расскажи про него.
– Я, честно, не знаю о Тибале почти ничего, – призналась Джасбур, сверкнув своей улучшившейся улыбкой. – Видела его в Рарагаше, но мы почти не разговаривали. Он – шуулграт в совете, и значит, его уважают.
– Кто?
– Другие шуулграты. Из этого, возможно, следует, что он наименее сумасшедший из них всех. Я знаю, что Проклятием он был помечен еще мальчиком, а дети приспосабливаются лучше.
– А зачем он отправился в Далинг?
– Хотела бы я знать! – Джасбур ядовито засмеялась. – Как Лабранца Ламит. Хотя «зачем» для шуулграта большой роли не играет. Ты и я предпринимаем что-то, чтобы улучшить свое будущее. Он знает будущее и поступает, как поступает, поскольку поступить иначе равносильно самоубийству.
– Он говорит, что это важно – чем бы «это» ни было.
– Наверное. И Лабранца думает так же, но не знает, почему это важно. Если ты правда хочешь понять шуулгратов, Гвин-садж, так спроси Тибала вот о чем. Его друг, шуулграт Огилин, предвидел что-то страшное, не знаю что. И попытался это отвратить. Он изменил будущее и лишился рассудка. Так вот: когда это произошло, видел ли Тибал, как будущее изменилось, или он знал об этом заранее?
Снова она увертывается! Но прежде чем Гвин нашлась что сказать, сзади донеслись крики. Последние всадники остановились. Они спешивались. Они звали ее. Что-то не так! И, повернув Утреннюю Звезду, Гвин галопом помчалась туда, узнать, в чем дело.
– Этот твой дневник – зачем ты его читаешь, если через несколько минут все равно ничего не вспомнишь?
Тибал уже ухмылялся.
– Но я прочту его завтра, и послезавтра, и так каждый день. И я предвоспоминаю, что буду читать его тогда. И, зная сейчас, что я прочту в нем в будущем, я получаю возможность узнать, что произошло в прошлом.
Попытайся разобраться в этом – и у тебя начнутся кошмары средь бела дня.
– Я видела, как ты вел записи в нем, когда осматривал Далинг. Ты делал заметки обо всем, что только что видел?
– Вовсе нет. Я записывал все, что мне предстояло вскоре увидеть – совсем вскоре, пока в моих предвоспоминаниях оно жило наиболее ярко. Я всегда жду, чтобы событие уже почти наступило, и уже никто не успеет завладеть моими записями и прочесть о нем.
Гвин застонала.
– Как тебе удается придавать этому подобие здравого смысла?
Они проехали по заросшей тропе через кустарник и нагнали остальных, которые о чем-то совещались, не спешиваясь. За стволами деревьев виднелась еще одна протока поуже, в которой плавали утки, еще островок из поросшей травой гальки, а за ним тянулся, по всей видимости, коренной западный берег.
– Что случилось? – спросила Гвин.
Ближе к ней был Возион, который ответил скучным голосом, словно уже несколько раз объяснял это:
– Вон деревушка. Надо произвести разведку, убедиться, что там безопасно.
Напрасная трата времени! Какая опасность может их там подстерегать? И она не удивилась, услышав у себя над ухом бестелесный шепот: «Вы должны ехать вперед как можно быстрее и без задержек, не то окажетесь в ловушке. Деревня Рошена. Там некому вас увидеть».
В чьей ловушке? Но она уже знала, что задавать вопросы ее таинственному советчику – напрасный труд.
– Там никого нет! – сказала она громко. – И нас никто не увидит.
Спор оборвался. Потом Занион сказал:
– Она права! Ни лодок, ни скотины, ни дымка. Поля не засеяны. И уж кукареканье мы бы обязательно услышали.
Васлар Номит разразилась воинским ругательством, из тех, какими почтенные женщины своего рта не оскверняют.
– Совершенно верно! – добавила она без лишних прикрас. – Мне бы следовало это заметить! Поздравляю, Гвин-садж! Толаминцы же во время войны совершили несколько ответных набегов – совсем из ума вон!
– За мной, молодцы! – скомандовала Гвин и пустила Утреннюю Звезду рысью вперед. Остальные волей-неволей последовали за ней.
Быть помещенным с поклажей – это, собственно говоря, знак уважения: значит, тобой очень дорожат. Так в самом начале сказал Булрион, когда распределял, кто за кем будет следовать: четверо мужчин-бойцов впереди, затем вьючные лошади и женщины, остальные мужчины сзади. Раксал и джоолграты будут следовать в повозке в двухстах шагах позади. Чтобы женщины не выделялись, мужчины ни под каким видом не должны снимать балахоны. Гвин, правда, усомнилась, что самонареченные бойцы сумеют защитить ее даже от рассвирепевших кроликов, но вслух этого не сказала.
На деле план оказался неосуществимым. Скорость движения повозки определяла скорость продвижения всей кавалькады. Когда она находилась сзади, вереница всадников все растягивалась и растягивалась под окрики отстающих, чтобы едущие впереди придержали лошадей. Как бы Тибалу ни указывалось, где его место, он всегда умудрялся оказаться настолько далеко от джоолгратов, насколько было возможно. Васлар настаивала на том, чтобы ее причислили к мужчинам, а Тарны забывали о дисциплине, едва кому-нибудь приспичивало поболтать с кем-то. Обычно кавалькада разбивалась на пары и тройки, и все менялись местами, как им хотелось. И едва солнце начинало припекать, как мужчины стаскивали балахоны.
Соблюдалось только одно правило: повозке не дозволялось приближаться к всадникам. А для этого было удобнее пропустить ее вперед. Васлар и Булрион ворчали, что не след женщине, двенадцатилетнему мальчику и семилетней девочке отводить самое опасное место, но в данном случае это имело свой смысл. Любые притаившиеся в засаде враги заранее явят себя джоолгратам и будут ввергнуты в панику и смятение обрушившейся на них мысленной грозой. Поэтому повозка обычно ехала впереди, а всадники следовали за ней на должном расстоянии.
Обогнув теперь уж несомненно покинутую деревушку, они нашли тропу, ведущую примерно в нужном направлении, и двинулись дальше по речной долине. Остатки живых изгородей, а местами высокий кустарник обеспечивали некоторое укрытие. День обещал быть жарким. Уже Карминные горы на востоке утонули в колеблющемся мареве. Снежные шапки Колоссов прямо впереди были еле различимы.
Раксал и повозка следовали первыми. Гвин оказалась во главе кавалькады. Сначала она ехала молча, раздумывая над последним наставлением своего бестелесного проводника. Предостережение против ловушки было чем-то новым. Он (или она) становился все более нетерпеливым. Он (или она) верно указал, что деревушка пуста. Это было очевидно, но никто не обратил внимания на неопровержимые признаки, пока она не повторила вслух то, что услышала. Оставалось предположить, что голос принадлежал кому-то или чему-то сверхъестественному – но вот кому или чему? Насколько было известно ей, Судьбы никогда не говорили со смертными. Поверить же, что Бог стал ее особым советчиком, значило бы поддаться опасной гордыне. Если бы среди ее спутников был кто-то, кому она могла бы довериться! Логичным выбором был бы Возион, но он откажется даже взвесить мысль о божественном вмешательстве, а Тибал, безусловно, откажется что-либо сказать.
Конечно, Джасбур могла бы удружить ей рарагашской мудростью. Благодаря удаче или случаю Джасбур ехала рядом с ней, но Гвин не хотелось довериться авайлгратке – по крайней мере сейчас. Быть может, та станет более симпатичной на следующей неделе или в следующем месяце, когда будет уже поздно.
Однако и дальше хранить молчание было неловко. Раз-другой покосившись на авайлгратку, Гвин сказала:
– Прости мою неучтивость, но ведь ты стала моложе, чем была недавно?
Джасбур улыбнулась – и улыбка была не такой безобразной, как прежде. Она сдвинула шляпу под более кокетливым углом.
– Вполне возможно. По-моему, огоулграты вывели нас из равновесия.
– Нас? Так другие тоже меняются?
На этот раз улыбка обрела многозначительность.
– А ты утром не обратила внимание на мышцы Ордура?
– Да нет, – сказала Гвин поспешно.
Джасбур вздохнула.
– Или на его улыбку?
– Сколько тебе лет?
Джасбур пожала плечами.
– Считая по годам? Тридцать девять, почти сорок. На деле же мне сейчас около тридцати, по-моему. Возраст все время меняется. И я не всегда безобразная карга.
– Но ты не…
– Да! Во всяком случае, такой я была, когда приехала в вашу долину. А пару месяцев назад я была таким широкоплечим молодым красавцем, какого ты только можешь вообразить. Сногсшибательным! – Джасбур сверкнула черными глазами. Если она и дальше будет изменяться с такой быстротой, то уже через день-два станет красивой женщиной. – Я бывала выше Джукиона, миловиднее Ниад, старше Булриона. Ордур говорит, что быть авайлгратом – это то же, что быть весенней погодой.
– Наверное, тебя постоянно об этом спрашивают. Какой пол лучше?
Джасбур засмеялась.
– Зависит от того, какого пола Ордур.
– Вы уже давно любовники?
– То любовники, то друзья. Больше двадцати лет. Иногда мы терпеть друг друга не можем, но и счастливых дней хватает. Вот почему мы, мне кажется, держимся вместе, кем бы мы ни были. У нас есть общие воспоминания.
Гвин обдумала ее слова.
– Ты сказала «кем бы», а не «чем бы». Значит, меняется не только внешность? Но и то, как ты думаешь и чувствуешь?
– О да! Симпатии, вкусы, интересы… Есть веские доказательства, что авайлграты становятся копиями реальных людей. В Рарагаше хранятся исторические документы, подтверждающие это. Один даже в течение месяца был царствовавшим тогда императором.
– Судьбы! Ты хочешь сказать, что можешь в один прекрасный день встретиться сама с собой?
– Предположительно. Но шансов на подобное крайне мало, и ни об одном таком случае ни разу не сообщалось. И конечно, мои воспоминания будут совсем другими, чем у него или у нее. Тот, который стал императором, не верил, что он – император, но только выглядел и поступал, как тот. Пока это длилось, он, наверное, успел хорошо повеселиться в Академии.
Онемев от изумления, Гвин ехала молча: она старалась представить себе такое непредсказуемое существование.
– Хотя было бы куда приятнее самим выбирать, кем мы станем, – грустно сказала Джасбур.
Впереди показался хутор – небольшое скопление зарданских построек – круглых и крытых соломой. Тропы всегда ведут к фермам или деревням. До них было еще слишком далеко, чтобы различить человеческие фигуры, если там кто-то жил, а окружающие поля оставались невозделанными. Позади построек начинался пологий склон. Как только они доберутся до этих холмов и ложбин, они перестанут так сильно бросаться в глаза.
– А что это за Вериов, куда мы направляемся? – спросила Джасбур.
– Об этом лучше спроси у Возиона.
– Возион мне не нравится.
– Ну, он лучше, чем кажется. В Вериове он учился быть пастырем. – Гвин плохо знала историю этих краев, но трингианка Джасбур знала, наверное, еще меньше. – Веснар – зарданское королевство, пожалуй, наиболее зарданское из них всех. У них даже есть отборный отряд воинов, которые все еще блюдут варварские обычаи татуирования, уродования лица… (И творят те же зверства. О том, что рассказывали беженцы из Толомина, даже думать было невыносимо!) После разграбления Квола зарданцы разделились. Сам Панталион вернулся на восток и обосновался здесь, в Веснаре. – Она спохватилась, что «обосновался» не слишком подходящее слово для зарданца. – Во всяком случае, последние год-два он провел тут. Объявил себя верховным правителем. Столицы у него не было, и даже теперешний король Веснара постоянно переезжает со своим двором то туда, то сюда. Однако Вериов был любимым городом Панталиона. Он там и похоронен.
– Зарданцы были достаточно плохи, – мрачно заметила Джасбур, – но ты знаешь, почему они вообще вторглись в империю?
– Ради грабежей, думается мне. Или из любви к войне?
– Нет. Они бежали от карпанцев. Карпанцы даже еще хуже.
И вот теперь сами карпанцы появились в бывших пределах империи, вторгнувшись в Нимбудию. Объединенная мощь империи рухнула под натиском зарданцев. Враждующие мелкие королевства Куолии станут легкой добычей для варварских орд.
– Спасибо за добрую новость!
Джасбур пожала плечами.
– Они могут и не свернуть на юг, а выступить против Рурка. Так почему мы едем в Вериов?
– Потому что он находится на пути в Рарагаш. Зарданские жрецы учредили там коллегию толкователей знамений. Возион хочет сверить свои наблюдения и убедиться, что он не допустил пропуска в своем календаре.
Джасбур хмыкнула.
– Предлог, по-моему, не слишком убедительный.
– По-моему, тоже. Думаю, он поехал из желания сунуть свой длинный нос в Рарагаш. Расскажи мне про Рарагаш.
– Да рассказывать-то нечего. – Джасбур указала рукой в сторону. – А эти поля засеяны!
И правда. Гвин рассердилась, что сама этого не заметила. Справа и слева от тропы зрели хлеба. Рожь стояла выше головы, а дальше горох вился по аккуратно натянутым веревкам. А вон там луг, который только и ждет косцов. Деревушка у реки, видимо, обезлюдела во время Толаминской войны, но тут с тех пор кто-то поселился, хотя местность вокруг по-прежнему выглядела пустынной и нигде ни единого стада или табуна.
Она оглянулась, ища взглядом кого-нибудь из своей земледельческой семьи, но за ними ехали Тигон и Шард, огоулграты, а ближайшие Тарны были слишком далеко, чтобы их окликнуть.
– Значит, вскоре нам могут повстречаться местные жители. Так расскажи мне о Рарагаше.
– Так, правда, рассказывать особенно нечего. В дни Империи, полагаю, весь кратер был своего рода огромным парком, но с тех пор ухаживать за ним было некому, и теперь это снова лес. Большие дома еще стоят, и люди живут главным образом в них. Правительства, кроме Академии, никакого нет.
Она все еще расчетливо не говорила ничего определенного.
– Ну а Академия?
– Академия существует больше в мечтах, чем на деле, – множество старинных книг и горстка людей, все еще пытающихся наставлять в том, в чем наставляли их самих. Вот и все. Великолепная статуя императора Лоссо Ломита, ее основателя. Как, по-твоему, Раксал не сможет продвигаться быстрее, если мы переложим часть поклажи на лошадей?
– Наверное, нет. А что вы все едите?
– Есть поля. Скот. Торговля. Речки изобилуют рыбой. Мы едим много рыбы.
– Откуда берутся деньги, чтобы платить торговцам?
– Наверное, деньги приносит лазарет. – Джасбур сморщила нос. – Почему бы тебе не спросить Тибала Фрайнита?
Гвин уже пыталась – и не один раз.
– Потому что он сжимает губы даже крепче, чем ты. Расскажи про него.
– Я, честно, не знаю о Тибале почти ничего, – призналась Джасбур, сверкнув своей улучшившейся улыбкой. – Видела его в Рарагаше, но мы почти не разговаривали. Он – шуулграт в совете, и значит, его уважают.
– Кто?
– Другие шуулграты. Из этого, возможно, следует, что он наименее сумасшедший из них всех. Я знаю, что Проклятием он был помечен еще мальчиком, а дети приспосабливаются лучше.
– А зачем он отправился в Далинг?
– Хотела бы я знать! – Джасбур ядовито засмеялась. – Как Лабранца Ламит. Хотя «зачем» для шуулграта большой роли не играет. Ты и я предпринимаем что-то, чтобы улучшить свое будущее. Он знает будущее и поступает, как поступает, поскольку поступить иначе равносильно самоубийству.
– Он говорит, что это важно – чем бы «это» ни было.
– Наверное. И Лабранца думает так же, но не знает, почему это важно. Если ты правда хочешь понять шуулгратов, Гвин-садж, так спроси Тибала вот о чем. Его друг, шуулграт Огилин, предвидел что-то страшное, не знаю что. И попытался это отвратить. Он изменил будущее и лишился рассудка. Так вот: когда это произошло, видел ли Тибал, как будущее изменилось, или он знал об этом заранее?
Снова она увертывается! Но прежде чем Гвин нашлась что сказать, сзади донеслись крики. Последние всадники остановились. Они спешивались. Они звали ее. Что-то не так! И, повернув Утреннюю Звезду, Гвин галопом помчалась туда, узнать, в чем дело.
36
– Что случилось? – закричала Гвин, скатываясь с седла и чуть не упав. Занион держал под уздцы Грома. Толпа расступилась, и она увидела Булриона: он лежал ничком на траве, видимо, без сознания. Гвин опустилась возле него на колени, и кольцо людей и лошадей опять сомкнулось вокруг них.
– Он вдруг стал падать из седла, – сказал Джукион. – Я едва успел его подхватить.
– Булрион, любимый!
Он тихо застонал. Его лицо было серым и липким от пота, дыхание – неровным и хриплым.
– Где Ниад? – сказал кто-то. – Позовите ивилгратку.
Балахон Булриона был пропитан кровью и прилип к его спине. Гвин заглянула под него. Поясница ее мужа представляла собой сплошную гнойную массу лопнувших волдырей. И эта масса разрасталась на глазах.
– Позовите целительницу! Приведите Ниад! – раздавались крики в толпе.
– Нет! – Гвин вскочила на ноги. Ее всю трясло от ярости. – Это ты сделал! – крикнула она Мандасилу.
В широкополой зарданской шляпе и с черной щетиной на лице ивилграт был уже не похож на жителя Далинга. Он был крупный парень, но рядом с громадными Тарнами казался коротышкой. Мандасил глядел на Гвин, злобно скривившись и негодующе сверкая черными глазами.
– Я не хотел. Ты же знаешь, что я не властен над собой.
– Врешь, властен! И ты можешь его вылечить!
– Не могу! – Мандасил с опаской огляделся. – И ты не можешь меня заставить. Я – ивилграт. Того, кто ко мне притронется…
Гвин изо всей силы ударила его носком сапога по колену. Он с криком схватился за ногу.
– Очисти ему спину! – крикнула она.
Из толпы раздались крики протеста. Громче всех возражал Возион. Но Гвин не обращала на них внимания. Заметив, что все еще держит в руках хлыст, она с размаху стегнула Мандасила. Он закричал, отшатнулся и схватился за меч. На его груди вспух красный след. Джукион и Занион схватили его за руки.
Гвин опять хлестнула его.
– Очисти ему спину! – вопила она. – Немедленно его вылечи, а не то… – Она повернулась к Полиону. – Дай мне меч.
Побелевший Полион начал вынимать меч из ножен, но остановился, бросив опасливый взгляд на Возиона.
– Я наведу на тебя порчу! – завопил Мандасил, корчась в сильных руках Тарнов. – Я вас всех изуродую!
Гвин подняла хлыст.
– Или ты сейчас же вылечишь Булриона, или – клянусь! – я раскромсаю тебя на куски!
Лицо Мандасила искривилось в плаксивой гримасе.
– Я не умею! Я не виноват, что я меченый. Я что, просил сделать меня ивилгратом? – Из глаз у него лились слезы, и он рвался из рук Тарнов, которые, повинуясь приказу Гвин, крепко его держали. – Я вас всех сгною!
– Не посмеешь! – рявкнула Гвин. – Поверните его ко мне спиной! Посмотрим, как на него подействует хорошая порка.
Она сама не знала, выполнит ли свою угрозу. Но Джукион и Занион выполнили ее приказ и повернули Мандасила к ней спиной. Это удалось им не сразу, потому что Мандасил не был обделен силой и бешено сопротивлялся.
– Даю тебе последнюю возможность, – сказала Гвин. – Хорошо! Хорошо, я попробую!
– Отпустите его. – Гвин отступила назад, наполовину ожидая, что Мандасил выхватит меч, но тот упал на колени рядом с Булрионом.
Гвин постучала ему по плечу ручкой хлыста:
– Давай!
Мандасил тупо смотрел на изъязвленную спину Булриона. Он вытер ладони о штаны. Слезы градом катились у него по лицу.
– Я не знаю, что делать. Он может умереть. Я тут ни при чем. Я только сделаю хуже.
«Хуже» означает, что Булрион умрет.
– Лечи!
Гвин краем глаза заметила, что притащили Ниад. Может быть, Ниад и сможет помочь Булриону, но угрозы Мандасила – дело серьезное. Его надо каким-то образом привести в покорность. Иначе будет плохо всем. А он не шевелился.
Гвин взмахнула хлыстом и изо всех сил ударила ивилграта по спине. Он заорал, но не посмел даже потянуться за мечом – только пригнулся к земле. Гвин чувствовала, что окружающие ее Тарны, оправившись от первоначального шока, начинают негодовать.
– Прекрати, – сказал Возион. – Это несправедливо.
«Голос! – подумала Гвин. – Скажи, что мне делать?»
Ударь его еще раз.
– Вылечи его! – закричала Гвин. – Живо!
И она снова ударила Мандасила. Ей стало нехорошо от звука хлыста, рассекающего кожу. Мандасил протянул руки вперед и накрыл ими отвратительную язву на спине Булриона. И застыл в этой позе, рыдая.
– Думай, Мандасил! Думай о том, чтобы его вылечить! Или ты его вылечишь, или сейчас же умрешь!
Гвин постучала ручкой хлыста ему по шее. Потом окинула взглядом обнаженные торсы и затененные широкополыми шляпами бородатые лица, на которых был написан ужас. Позади людей виднелись лошади. Пот катился ей в глаза. Она сама не знала, сделает ли то, чем угрожает. И даже если захочет сделать, позволят ли ей Тарны. До сих пор они поддерживали ее во всем, но вряд ли они допустят, чтобы она убила человека – не в пылу битвы, а в наказание за проступок.
«Неужели все это на самом деле происходит со мной?»
– Бесполезно, – простонал ивилграт. – Я не знаю, что надо делать.
Он поднял руки, и в горле у него как-то странно булькнуло Толпа ахнула. Те места на спине Булриона, над которыми он держал руки, были покрыты гладкой здоровой кожей. Можно было различить очертания всех его пальцев – словно он прижал руки к мокрому песку: остров здоровой розовой кожи в море гноя и крови.
– Ага! – хрипло сказала Гвин. – Получилось-таки! А теперь доведи дело до конца.
Она с торжеством оглядела окружающих, предполагая увидеть радость и восхищение. Но увидела только страх. Гвин показалось, что ее сейчас вырвет – наступила реакция на сверхчеловеческое напряжение. У нее тряслись руки.
– Их надо держать в ежовых рукавицах, – сказала она, но в ответ никто не улыбнулся.
– Он вдруг стал падать из седла, – сказал Джукион. – Я едва успел его подхватить.
– Булрион, любимый!
Он тихо застонал. Его лицо было серым и липким от пота, дыхание – неровным и хриплым.
– Где Ниад? – сказал кто-то. – Позовите ивилгратку.
Балахон Булриона был пропитан кровью и прилип к его спине. Гвин заглянула под него. Поясница ее мужа представляла собой сплошную гнойную массу лопнувших волдырей. И эта масса разрасталась на глазах.
– Позовите целительницу! Приведите Ниад! – раздавались крики в толпе.
– Нет! – Гвин вскочила на ноги. Ее всю трясло от ярости. – Это ты сделал! – крикнула она Мандасилу.
В широкополой зарданской шляпе и с черной щетиной на лице ивилграт был уже не похож на жителя Далинга. Он был крупный парень, но рядом с громадными Тарнами казался коротышкой. Мандасил глядел на Гвин, злобно скривившись и негодующе сверкая черными глазами.
– Я не хотел. Ты же знаешь, что я не властен над собой.
– Врешь, властен! И ты можешь его вылечить!
– Не могу! – Мандасил с опаской огляделся. – И ты не можешь меня заставить. Я – ивилграт. Того, кто ко мне притронется…
Гвин изо всей силы ударила его носком сапога по колену. Он с криком схватился за ногу.
– Очисти ему спину! – крикнула она.
Из толпы раздались крики протеста. Громче всех возражал Возион. Но Гвин не обращала на них внимания. Заметив, что все еще держит в руках хлыст, она с размаху стегнула Мандасила. Он закричал, отшатнулся и схватился за меч. На его груди вспух красный след. Джукион и Занион схватили его за руки.
Гвин опять хлестнула его.
– Очисти ему спину! – вопила она. – Немедленно его вылечи, а не то… – Она повернулась к Полиону. – Дай мне меч.
Побелевший Полион начал вынимать меч из ножен, но остановился, бросив опасливый взгляд на Возиона.
– Я наведу на тебя порчу! – завопил Мандасил, корчась в сильных руках Тарнов. – Я вас всех изуродую!
Гвин подняла хлыст.
– Или ты сейчас же вылечишь Булриона, или – клянусь! – я раскромсаю тебя на куски!
Лицо Мандасила искривилось в плаксивой гримасе.
– Я не умею! Я не виноват, что я меченый. Я что, просил сделать меня ивилгратом? – Из глаз у него лились слезы, и он рвался из рук Тарнов, которые, повинуясь приказу Гвин, крепко его держали. – Я вас всех сгною!
– Не посмеешь! – рявкнула Гвин. – Поверните его ко мне спиной! Посмотрим, как на него подействует хорошая порка.
Она сама не знала, выполнит ли свою угрозу. Но Джукион и Занион выполнили ее приказ и повернули Мандасила к ней спиной. Это удалось им не сразу, потому что Мандасил не был обделен силой и бешено сопротивлялся.
– Даю тебе последнюю возможность, – сказала Гвин. – Хорошо! Хорошо, я попробую!
– Отпустите его. – Гвин отступила назад, наполовину ожидая, что Мандасил выхватит меч, но тот упал на колени рядом с Булрионом.
Гвин постучала ему по плечу ручкой хлыста:
– Давай!
Мандасил тупо смотрел на изъязвленную спину Булриона. Он вытер ладони о штаны. Слезы градом катились у него по лицу.
– Я не знаю, что делать. Он может умереть. Я тут ни при чем. Я только сделаю хуже.
«Хуже» означает, что Булрион умрет.
– Лечи!
Гвин краем глаза заметила, что притащили Ниад. Может быть, Ниад и сможет помочь Булриону, но угрозы Мандасила – дело серьезное. Его надо каким-то образом привести в покорность. Иначе будет плохо всем. А он не шевелился.
Гвин взмахнула хлыстом и изо всех сил ударила ивилграта по спине. Он заорал, но не посмел даже потянуться за мечом – только пригнулся к земле. Гвин чувствовала, что окружающие ее Тарны, оправившись от первоначального шока, начинают негодовать.
– Прекрати, – сказал Возион. – Это несправедливо.
«Голос! – подумала Гвин. – Скажи, что мне делать?»
Ударь его еще раз.
– Вылечи его! – закричала Гвин. – Живо!
И она снова ударила Мандасила. Ей стало нехорошо от звука хлыста, рассекающего кожу. Мандасил протянул руки вперед и накрыл ими отвратительную язву на спине Булриона. И застыл в этой позе, рыдая.
– Думай, Мандасил! Думай о том, чтобы его вылечить! Или ты его вылечишь, или сейчас же умрешь!
Гвин постучала ручкой хлыста ему по шее. Потом окинула взглядом обнаженные торсы и затененные широкополыми шляпами бородатые лица, на которых был написан ужас. Позади людей виднелись лошади. Пот катился ей в глаза. Она сама не знала, сделает ли то, чем угрожает. И даже если захочет сделать, позволят ли ей Тарны. До сих пор они поддерживали ее во всем, но вряд ли они допустят, чтобы она убила человека – не в пылу битвы, а в наказание за проступок.
«Неужели все это на самом деле происходит со мной?»
– Бесполезно, – простонал ивилграт. – Я не знаю, что надо делать.
Он поднял руки, и в горле у него как-то странно булькнуло Толпа ахнула. Те места на спине Булриона, над которыми он держал руки, были покрыты гладкой здоровой кожей. Можно было различить очертания всех его пальцев – словно он прижал руки к мокрому песку: остров здоровой розовой кожи в море гноя и крови.
– Ага! – хрипло сказала Гвин. – Получилось-таки! А теперь доведи дело до конца.
Она с торжеством оглядела окружающих, предполагая увидеть радость и восхищение. Но увидела только страх. Гвин показалось, что ее сейчас вырвет – наступила реакция на сверхчеловеческое напряжение. У нее тряслись руки.
– Их надо держать в ежовых рукавицах, – сказала она, но в ответ никто не улыбнулся.