Дункан Дэйв. Меченые Проклятием

   Она протянула руку и уронила ему на ладонь четыре серебряные монеты.
   – А… спасибо, тетя Элим! Это мне?
   – Да. Вроде семейного обычая, когда в первый раз… Просто тебе следует иметь немного денег в городе. Возможно, ты захочешь купить подарок Мейлим или еще что-то…
   Ну, уж на это он деньги тратить не будет! Полион еще раз поблагодарил Элим, и она проехала вперед, без других полезных советов. Он добавил ее монеты к уже позвякивающим у него в кармане. Он не мог понять хода ее мыслей. Смешно подумать, что у старушки тети Элим совесть нечиста! И только вообразить, что она бы подстерегла его на стогу! А ему бы не помешало немного поучиться у опытной женщины – пусть бы показала ему, что к чему.
   И вот теперь – Фарион! Странно, странно. Словно бы вся семья хочет, чтобы он поскорее перестал быть девственником. Ну, противиться он не станет. Может, после он хоть иногда будет думать о чем-нибудь другом.
   Солнце закатилось – Поуль, подательница жизни и смерти, пребывала теперь в Доме Мужчин. Полион сел прямо, поджав ноги, и оглядел небо. Оно еще оставалось таким сияющим, что пока нечего было и надеяться отыскать узкий серп Авайль. Он повернулся и посмотрел на восточную часть небосвода в сторону надвигающейся ночи – прямо на багряную Муоль, Носительницу Страсти, подательницу любви и войны. Светилось еще мало звезд, и нельзя было определить, в каком она Доме, но, вероятно, все еще в Доме Детей, Муоль находилась в противостоянии Поуль, что наверняка важно, хотя ни страсть, ни дети, казалось, не могут иметь к деду отношения.
   Утром он видел рассветную звезду в Доме Печалей. Это явно было дурным знаком, а одно дурное знамение обычно означало, что и остальные следует считать дурными. Джооль, Сияющая, была либо у Ведущих, либо у Любящих, что всегда было чревато неясностями. Джооль, как подательница истины и законов, объясняла появления джоолгратки – ведь она делала ложь невозможной. В некоторых рассказах деда о былых временах упоминалось, что зарданцы пользовались джоолгратами, чтобы выслушивать показания и разрешать споры. Законы, казалось, к семейным бедам отношения не имели, но ведь Джооль кроме того несла хаос, противоположность закону. И опять-таки джоолгратка отлично в это укладывалась, она же ввергла семью в смятение.
   – Увидел что-нибудь? – Вверх по склону к нему, хромая, поднимался Возион.
   – Пока нет. В каком доме сейчас Джооль?
   Возион опустился на землю с усталым вздохом.
   – Ведущих.
   – А! (Хаос? Нерадостное известие для деда.)
   – Но Джооль удаляется. Обратное движение означает, что знак дома меняется на обратный.
   Полион задумался.
   – Но все равно может означать и хорошее, и дурное.
   К его удивлению, Возион засмеялся:
   – Малый, ты никогда не думал о том, чтобы стать пастырем?
   – Я-а-а?! – Он посмотрел на искалеченную ногу дяди и тут же отвел глаза.
   – Почему бы и нет? У тебя зоркий глаз и быстрый ум. «О Судьбы!»
   – Пастыри должны заставлять людей вести себя как должно, а мои способности прямо противоположные.
   Возион потер длинный нос.
   – Знать подноготную о дурном поведении очень полезно. Я ведь тоже испытываю похоть и зависть. И нынче джоолгратка ввергла меня в стыд не меньше, чем всех остальных. Значительная часть обязанностей пастыря сводится к тому, чтобы поддерживать в людях бодрость духа, а у тебя это получается хорошо. Ты доводишь людей до исступления, но одновременно заставляешь их смеяться. А это очень ценная способность.
   Лошадиные яблоки!
   – Тебя, мой дорогой дядя Возион, я заставляю смеяться, только когда ты приговариваешь меня к неделе колки дров!
   Пастырь расхохотался.
   – Ты скромничаешь. Штука, которую ты в прошлом году устроил с ужами в прачечной… Я еще долго просыпался по ночам и смеялся. Да и все мужчины просто умирали со смеху. Мы смеялись месяцы и месяцы.
   – Что-о?! – взвыл Полион. – Ты поставил меня за это рубить дрова ДВЕ недели, а прежде ободрал мне задницу розгой!
   – Да. Я должен был исполнить свой долг. И ты заслужил свое наказание сполна – хорошо еще, что дело обошлось без выкидышей. Но мы все были тебе очень благодарны.
   Полион горько хмыкнул. Странный способ выражать благодарность!
   – А теперь о твоем вопросе. – Возион снова стал серьезным. – Остальные захотят перед сном узнать про знамения. Я скажу им, что подательница порядка сейчас в Доме Ведущих, а так как она удаляется, он станет Домом Идущих Вслед. Это их подбодрит. Но?
   – Но она может принести и хаос!
   – Верно! – Возион вздохнул. – Знамения всегда можно истолковать двояко. Обычно бывает подсказка, как тебе известно – подсказка, указывающая нам, как именно их следует истолковывать. Но найти эту подсказку бывает очень нелегко. Нередко пастырю приходится полагаться лишь на собственное суждение.
   – Насылательница болезней в Доме Печалей должна… Вот! Смотри вон туда, между ветками! – В сумерках там замерцал маленький алмаз, совсем низко над землей в угасающих лучах Поуль.
   – Где? – вскричал Возион, сощуривая глаза. – Я не вижу… Да! – воскликнул он. – Ты прав! Это Огоуль!
   Возвратилась Слабомерцающая, Стремительная, Распределительница Жребиев.
   – Счастье или злосчастие? – возбужденно спросил Полион.
   – По-моему, счастье. Конечно, она ниспосылает и то и другое, но всегда выбирает неожиданное, особенно когда являет себя только-только, вот как сейчас. И мы должны ожидать неожиданного!
   – Так, значит, дедушка будет жить? Ведь правда, Возион?
   – Думаю, что да, Полион. Я правда так думаю. Это подсказка! Беги, оповести остальных, чтобы они сами увидели и возрадовались.

Книга вторая
Книга Ивиль, а она есть Здоровье, Вечерняя Звезда, насылательница ран и болезней, Утренняя Звезда, целительница, подательница утешений

10

   Гвин Ниен Солит весь этот день занималась охотой на тигра, как сказал бы Кэрп. Однажды в юности его уговорили принять участие в охоте на тигра. И всякий раз, рассказывая об этом, он утверждал, что хуже всего было ждать, когда же, наконец, загонщики выгонят тигра туда, где ждали охотники. Сначала из кустов принялись выскакивать всевозможные другие обитатели леса – кролики, и кабаны, и чащобные индейки. И шум они поднимали куда больше тигра, когда тот, наконец, появился. Кэрпа десять раз растерзали кролики, двадцать раз индейки и так далее. Встреча же с настоящим тигром завершилась так стремительно, что почти не сохранилась у него в памяти. Самым страшным были все эти кролики.
   Гвин провела день, ожидая своего будущего мужа Коло Гуршита и отбиваясь от кроликов.
   Едва рассвело, глашатай объявил об их помолвке. Кое-кто из соседей зашел поздравить ее с таким выгодным браком, но если они знали Коло, у них хватало душевной доброты промолчать о нем. Синт Хайлит, поэтическая натура, прислал ей исполненное мук прощальное письмо, на которое она ответила короткой благодарственной запиской. Остальные ее ухажеры о себе не напомнили. Видимо, предпочли не раздражать Гуршитов.
   За исключением Тибала Фрайнита все постояльцы сочли за благо сразу же уехать после того, что произошло накануне у них на глазах. И ни вчера, ни сегодня никто не постучал в двери. Быть может, все политические и торговые враги Гуршита уже начали сторониться «Гостиницы на улице Феникса», едва он наложил на нее жадную лапу.
   Она дала глашатаю четверть орла, чтобы он объявил, что гостинице требуется привратник – сильный, надежный мужчина. И успела поговорить с четырнадцатью желающими занять это место. Ни один не подошел – пьяницы, калеки или бывшие каторжники с бегающими глазками и клеймом на плече. К счастью, лошадей в конюшне не было, и Тоб получил временное повышение, но, к несчастью, обязанности привратника оказались выше его понимания. Привратник должен был натаскать воды из колодца, проводить Мэй на рынок, нарубить дров для кухонной плиты и переделать еще десяток всяких работ по дому. И проще все было сделать самой, чем растолковывать Тобу, что от него требуется.
   Шума вдруг спохватилась и сообщила, что мясник уже несколько дней как ничего не присылал и ледник пуст.
   И так далее. Кролики, только одни кролики, но всякий раз, когда звонил дверной колокольчик, сердце Гвин подпрыгивало до потолка.
   Таинственный Тибал весь день то уходил, то возвращался – осматривал достопримечательности, объяснял он. В таком случае у него была своя манера их осматривать: посетить один прославленный храм или статую, потом вернуться в гостиницу и сделать запись в своей книге. После чего осмотреть следующую. Он ничего не добавил к своим загадочным предсказаниям накануне, а когда она упомянула о них сама, ответил ей недоуменным взглядом. Или он шуулграт? Ведь Проклятие Шууль, дар пророчества, обычно быстро лишал меченного им рассудка. И, возможно, он самый обычный сумасшедший. Да нет, человек он приятный, решила она, но порастерял свои заклепки.
   Когда Поуль опустилась за крыши и двор заполнили сумерки, она рухнула на скамью и обвела взглядом свою пустую гостиницу с чувством, близким к отчаянию. После войны дела шли плохо, но последнее время стали вроде бы улучшаться. Ее сбережения иссякали. Ну, гнусный Коло хотя бы означает деньги, но как долго будет его отец тратить их на гостиницу, не приносящую дохода? Лиам обещал, что она и дальше будет распоряжаться тут всем, но можно ли доверять его обещаниям? Люди, положившиеся на них, умирали. Она подозревала, что его интересует только здание, которое он превратит в жилой дом, его дом, как только получит права на него. Он не скрывал свою любовь ко всему имперскому, а из дворцов старинной знати этот сохранился лучше всего.
   Тут она жила после замужества. Тут она любила мужа и двух их малюток. Дом хранил все ее счастливые воспоминания. Конечно, и тяжкие тоже – особенно о месяцах моровой язвы. День, когда она увидела голубые звездочки сыпи на коже Карна был худшим днем в ее жизни. Конечно, спасения не было и для Наина. Один умер через час после другого. Гвин нашла спасение в работе, устроила в доме лазарет для всей округи. Но и тогда старинное здание властвовало над ее жизнью. Ее дом! Без него у нее не останется ничего.
   – Ждать уже недолго осталось! – объявил голос у нее за спиной.
   Она мучительно вздрогнула. Это оказался Тибал. Еще один кролик.
   – Ждать чего?
   Он ухмыльнулся до ушей:
   – Тигров! Кроликов больше не будет. – Он сел на табурет и вытянул длинные ноги.
   Она вытаращила на него глаза. Еще одно из его чудес.
   – Но откуда ты мог…
   Забрякал дверной колокольчик. Во двор устремился поток зарданцев, явно деревенских жителей – около десятка; мужчины и женщины, молодые и старые. Все они стаскивали широкополые шляпы и неуклюже прижимали их к груди или к животу, оглядывая непривычный городской внутренний двор. Мужчины щеголяли густыми бородами, волосы женщин были заплетены в длинные косы. Гвин хорошо знала им подобных: работящие честные земледельцы, отправившиеся в город, чтобы продать на рынке скот или какие-нибудь изделия своих рук. Затем она узнала дородную женщину впереди остальных, и день сразу посветлел. Элим Пананк, старшая дочь Булриона Тарна! Тарны были ее старыми друзьями, надежными и неизменными, как холмы. Они останавливались в гостинице годы и годы до того, как Гвин познакомилась с Кэрпом. Не тигр, а очень-очень желанные кролики. Гвин вскочила и побежала к ним навстречу.
   Шесть женщин, но только четверо мужчин? Значит, остальные вот-вот подойдут.
   – Элим-садж! Как приятно тебя видеть!
   Одного взгляда было достаточно, чтобы обнаружить, что еще до зимы Элим пополнит клан Тарнов еще одним Пананком, хотя ей много за сорок. Балахон и штаны для верховой езды покрылись пятнами в дороге, морщинки у глаз и седеющие волосы припудрила дорожная пыль. Но крепкие жены земледельцев не обращают внимания на свою беременность. Да и то сказать, они редко ходят порожними.
   – Гвин-садж! – Пухлое лицо сморщилось от сочувствия. – Нам повстречался Огмит-садж, и мы узнали о твоей тяжкой утрате! Сначала Кэрп, а теперь… Ах, Гвин Солит! – Элим чуть не сокрушила ребра Гвин могучим объятием.
   Гвин кое-как высвободилась, бормоча положенные ответы. Она не выносила сочувствия. Ее горе принадлежало только ей, и она не могла делиться им с другими, пусть даже такими искренними и добросердечными, как Элим Пананк.
   Следом за Элим шел, припадая на хромую ногу, кривобокий калека. Гвин знала и его, хотя и не так хорошо, как Элим. В отличие от остальных он был безбород, мал ростом для Тарна и обладал носом такой длины, какие она видела только в стойлах. Он вызывал у нее неприязнь, хотя Кэрп утверждал, что под его неприятной внешностью и манерой вести себя скрыты острый ум и хорошее сердце.
   – И Возион-садж! Добро пожаловать! Сколько комнат… Какая-то беда?
   Да, беда.
   Эта охота увенчалась двумя тиграми.
   На улице остальные Тарны отвязывали носилки, которые явно сами и соорудили из двух жердей и пары плащей, связав все веревкой. Гвин лишь с трудом узнала больного. Он был без сознания, лицо уродливо распухло, кожа в липком поту и вся багровая от жара. Даже в забытьи он дышал, как гонец. Такой недуг означал верную смерть.
   Врачей, требовали Тарны, хирургов, но Гвин понимала, что никакое лечение не поможет. Да и они это знали. Их патриарх не увидит следующего рассвета, и глаза у них были полны ужаса.
   «Люди вроде него – это дождь в пустыне», – как-то сказал Кэрп после очередного приезда этого Булриона Тарна.
   – У меня нет привратника, – бессвязно пробормотала – Но, конечно, вы бы все равно понесли его сами. Павлинья комната… Вон там. Сюда!
   Сильные руки сняли носилки с седел и понесли их следом за ней в дом.
   Ниад?
   Сила Ниад может убить его вместо того, чтобы исцелить – Ниад ведь не умеет ею пользоваться. И может ли даже ивилграт вернуть старика от врат смерти? А попытаться значило бы рискнуть, что ее выдадут. Ведь гостиница уже кишела Тарнами – их набралось до полутора десятков. Если попытка увенчается успехом, они все расскажут. Если же окажется неудачной, расскажут тем более. А дать приют меченому – очень серьезное преступление. Гвин взвешивала не простую услугу. Она могла навлечь на нее большую опасность – и даже еще более серьезную на Ниад.
   Она проводила больного до Павлиньей комнаты, лучшей в гостинице – обширной и светлой. В середине стояла кровать с пуховой периной, и с нее можно было обозревать все великолепные фрески, которым комната была обязана своим названием. Оставив Элим и остальных женщин устраивать больного поудобнее, она вышла, чтобы заняться остальными комнатами, обедом и лошадьми. Шума впала в истерику – приготовить столько еды за такой короткий срок! Но Шума ничего так не любила, как искать выход из трудного положения.
   «Посмею ли я упомянуть про Ниад?» Назад во двор… Тибал с удобством расположился на своем любимом сиденье. Он весело помахал ей. Видимо, события разворачивались к вящему его удовлетворению.
   – Полион! Конюху понадобится помощь с лошадьми! – прикрикнул Возион.
   Обращался он к долговязому подростку – только ноги, руки да выпачканная под носом физиономия… нет-нет, видимо, это считается усами. Он нахмурился и пробормотал что-то невнятное, но, предположительно, не возражение.
   – Гвин-садж, – настоятельно сказал Возион. – Нам нужен лучший врач в городе. У нас есть золото. Мы заплатим, заплатим сколько нужно. – Его длинный нос задергался, как у собаки. – Отец очень дорог нам всем. Ты не пошлешь за ним кого-нибудь? Сейчас же?
   Миг решения… Ивиль, подательница и здоровья, и болезней… Кто-нибудь из городских жрецов воззовет по ее просьбе к богу, попросит бога прислать Ивиль в ее ипостаси целительницы. Но зарданцы не признавали никаких богов, и Гвин подозревала, что в глубине души согласна с ними. Судьбы поражают или взыскивают милостью, как соблаговолят они, и никакой бог им не воспрепятствует.
   Но Гвин не была настолько черствой. Разве можно допустить, чтобы хороший человек умер, и даже не попытаться ему помочь?
   – Возион-садж, я должна кое-что сказать тебе. Но прежде должна попросить вас сохранить это в тай…
   Его глаза словно метнули молнию в сумрачном полусвете.
   – ИВИЛГРАТ?!
   – Ну… да…
   Он стиснул ее локоть.
   – Вчера вечером мы видели Огоуль! Это был знак, знамение. Она сказала, чтобы мы ждали нежданного! Прошу, прошу тебя! Где он?
   Она разжала его пальцы, опасаясь за целостность своих костей. Его нельзя было назвать внушительным, и от него разило конским потом.
   – Не торопись так! Ты знаешь, что всех пораженных Проклятием изгнали из города, угрожая смертной казнью? Тяжкая кара ждет и тех, кто их укрывает.
   – Мы не пророним ни словечка! Я прикажу всем молчать. Если ты пожелаешь, мы уедем на рассвете. Все, что угодно, Гвин-садж! Все, что угодно!
   Все, что угодно? Так вот же выход для Ниад! Ну конечно же!
   – Ага! Ловлю тебя на слове, – сказала она. – Ивилгратке нужен приют, и ей некуда идти.
   Он визгливо засмеялся.
   – В Тарнской Долине она будет такой же желанной гостьей, как весна, дражайшая! Вчера мы встретили меченую, джоолгратку, и отец обещал на обратном пути взять ее с нами и позаботиться о ней. А если он готов приютить джоолгратку, так представь себе, как он примет целительницу! Им же цены нет…
   – Но…
   – Здесь, в Далинге, вы все еще кволцы, Гвин-садж, – с легким раздражением сказал Возион. – Зарданцы не изгоняли меченых, будто прокаженных, как поступали в империи. Мы почитаем меченых Проклятием и называем их взысканными Благословением.
   Ей бы следовало вспомнить об этом раньше. Эти мирные земледельцы были совсем другими, чем их кровожадные пращуры-варвары, которые сокрушили империю, но они ревностно сохраняли многие старинные обычаи. Ниад найдет у них приют, а может быть, и почитание.
   – Но есть еще одна опасность, – возразила она. – У девочки нет никакого опыта и никакого умения. Немочь унесла в могилу всю ее семью. Выздоровела только она. Мы не замечали никаких тревожных признаков до того дня, когда кухарка порезала руку. Ниад собиралась перевязать рану. Но едва она прикоснулась к руке, как рана затянулась сама собой.
   – Ну конечно! – Однако уверенности в нем поубавилось. – Мой отец уже на пороге смерти. Не думаю, что он стал бы колебаться. А что она за женщина, эта ивилгратка? Ожесточена? Полна ненависти? Поносит ли она Судьбы, за то что они наложили на нее Проклятие?
   – Нет. Она… Ну, «нежная» звучит ужасно, но другого слова я не подберу. Добрая. Старательная. – Гвин хотела было добавить «благодарная», но не стала.
   – Тогда не думаю, что опасность так уж велика. Да, есть ивилграты, не способные направлять свою силу, и они губят, когда хотят исцелить, но обычно это очень озлобленные люди.
   – Ты так много знаешь о меченых?
   – Я пастырь. Мы все еще бережно храним древнюю мудрость. Прошу тебя, Гвин-садж. Нельзя терять времени.
   Она кивнула.
   – Ну, так я пойду спрошу ее. Но не могу ничего обещать. Если она не захочет, принуждать ее я не стану.
   Он насмешливо хмыкнул.
   – Конечно! Не стоит сердить ивилграта. Предложи ей все, что мы способны дать ей.
   Гвин повернулась и снова направилась к кухне, с облегчением заметив, что Тибал на время назначил себя привратником – во всяком случае, он расхаживал по двору, зажигая факелы. В комнатах, где устроились зарданцы, замерцали свечи.
   Кухню озарили светильники; там было жарко и душно и царил невообразимый гомон. Шума, казалось, была повсюду: вопила, громыхала кастрюлями и все-таки руководила восемью помощницами. Ниад нарезала лук на уголке колоды для рубки мяса. Гвин перехватила ее взгляд и поманила к себе. Она вывела девочку в вечернюю прохладу двора.
   – Старик очень болен, – сказала Ниад тоненьким голоском.
   – Ты знаешь?
   – Садж, мне сказала Мэй.
   Мэй знала все – невероятная охотница до чужих дел, но не с помощью волшебства. Она всегда была такой.
   – Его зовут Булрион Тарн. Я знакома с ним очень давно, и он хороший человек. Если ты попробуешь ему помочь, Тарны готовы приютить тебя. Их много, но земли у них еще больше, и насколько мне известно, живут они в полном достатке. И с ними ты будешь в большей безопасности, чем где-либо еще.
   – И тебе уже не будет угрожать опасность, если я уеду, Гвин-садж.
   – Я не это имела в виду!
   – Но для меня это важно, – прошептала девочка. – И я попробую.
   Ее била дрожь.
   Гвин ласково обняла ее за плечи и повела к лестнице в Павлинью комнату. Они прошли мимо Тибала с факелом в руке. Он подмигнул. Можно было подумать, что все подстроил он!
   У дверей они столкнулись с выходящими членами семьи, которых пастырь отправил по их комнатам. У постели отца осталась только Элим.
   – Возион-садж, это Ниад.
   Пастырь неуклюже поклонился служанке.
   – Я почитаю тебя, Ниад-садж. Ты несешь тяжкое бремя. – Его усилия быть любезным были, возможно, искренними, но его слова звучали напыщенно и фальшиво.
   – Гвин Солит! – взревел голос прямо у нее за спиной. – Где моя прекрасная голубица, мой цветок страсти, моя богатая, владеющая землей невеста?
   Она резко обернулась со вздохом отчаяния. Конечно, это был Коло – Коло Гуршит, нетвердой походкой приближающийся из сумрака, точно чудовище в кошмаре. Это был Коло, настолько пьяный, что ноги его не держали. Это был Коло в дорогой тунике кремового цвета с искусно вышитым цветами и бабочками – но засаленной и рваной. Волосы у него были всклокочены, на ногах – только один башмак. Он, шатаясь, надвигался на нее с бессмысленной ухмылкой на тыквообразном лице, протягивая к ней дряблые руки. Он был высоким, он заплыл жиром, он был бесконечно омерзительным.
   Тигр.
   Исцеление? Ивилгратка? Коло Гуршит! Мысли Гвин словно разлетелись на мелкие осколки. Почему он явился именно сейчас? Как ей удастся сохранить тайну? Как ей справиться с этим олухом?
   Но олух справился с ней. Она не успела рта открыть или пошевелиться, как он облапил ее, обдавая душным винным перегаром. И влепил ей в губы слюнявый поцелуй. Она подавилась, отвернула голову, попыталась вырваться. Они зашатались, теряя равновесие. Она вскрикнула от отвращения и ужаса.
   Молодой Тарн – необычайно высокий и широкоплечий даже для этой семьи великанов-мужчин – оторвал от нее Коло одной могучей рукой, а другой ударил его в подбородок. Хлопок, вероятно, был слышен и на улице. Коло Гуршит взмыл над мозаичным полом, пролетел короткое расстояние спиной вперед, а затем вновь коснулся пола – тяжело, горизонтально и весьма впечатляюще.
   – Случаем, не твой друг, я надеюсь? – осведомился ее спаситель грубым деревенским голосом. – А я Джукион Тарн, Гвин-садж, старший сын Бранкиона.
   – Благодарю тебя, Джукион-садж. Нет, он мне не друг. Нет.
   – Поучить его еще раз или просто выкинуть на улицу, садж?
   Гвин уставилась на распростертую тушу своего нареченного, который жалобно постанывал, но не делал особых усилий приподняться. Ну как, как ей объяснить? Ее жених? Его прикосновение было невыносимым, она чувствовала, что его вонь прилипла к ней. Жить с этой мерзостью? Да стоит ли тогда жить?
   «Вышвырни его вон, и дело с концом».
   Она обернулась посмотреть, кто сказал это.
   – Как желаешь, – весело объявил великан. – Фарион, подсоби-ка мне убрать навоз.
   – Кто? – спросила Гвин. – То есть…
   Но Тарны уже волокли Коло за лодыжки.
   – Погодите! – Только они ее не услышали. Она снова открыла рот, но тут же крепко сжала губы. Пусть так! Коло Гуршит подождет – у нее есть более неотложное дело. Часок в сточной канаве ему не повредит.
   – Великолепно! – донесся из теней голос Тибала. А-а! Гвин метнула в него сердитый взгляд.
   – Это ты велел его вышвырнуть? – Но голос был совсем такой, как таинственный бестелесный голос, который она услышала накануне утром, как раз тогда, когда появился Тибал. Он не был похож на настоящий голос Тибала, однако Джукион тоже его услышал, так что уже нельзя было считать, что ей просто померещилось.
   – Нет, не я.
   Не доверяя невинному недоумению на его лице, она прикинула, что Тибал Фрайнит, возможно, искусный чревовещатель с очень извращенным чувством юмора. Ну а пока… исцеление. Она вбежала в Павлинью комнату и плотно закрыла за собой дверь. Тревожиться из-за Гуршитов она будет завтра.
   В мягком свете единственного фонаря Булрион Тарн лежал неподвижно, наполовину утонув в пуховой перине. Ниад сгорбилась на стуле рядом с ним. Элим и Возион внимательно наблюдали из-за ее спины. Гвин приблизилась к ним на цыпочках, стараясь утихомирить свое колотящееся сердце. Она не заметила в лице больного никаких перемен.
   Ниад покосилась на нее с ужасом. Гвин попыталась ободряюще улыбнуться ей.
   – Ничего? – шепнула она. Элим закусила губу. Возион покачал головой.
   – Пока нет, – шепнул он. – Но недуг угнездился очень глубоко. И может…
   Он переменился в лице. Гвин посмотрела на больного. Глаза Булриона Тарна открылись. Он испустил глубокий вздох.

11

   Конюшни произвели на Полиона сильное впечатление. Ни разу в жизни ему еще не доводилось бывать в таком огромном помещении. Стены и пол были мраморными. Он не мог определить высоту потолка, потому что лучи фонаря туда не достигали. Хотелось думать, что Мотылек и прочие лошади по достоинству оценят окружающую роскошь.
   Тоб, конюх, не произвел на него никакого впечатления, и большую часть работы он сделал сам, чтобы не сомневаться, что сделана она как следует.