Страница:
Сенарский лес — это парижский Фонтенбло, как Фонтенбло — французская Швейцария.
А теперь, если, вместо того чтобы свернуть влево, вы повернете направо, то есть в сторону Этампа и Орлеана, вы увидите совсем другой пейзаж.
У вас на пути Савиньи, знаменитый своим восхитительным замком, построенным во времена Карла VII; Мортан, известный своим маслом; Вири, прославившийся сырами; еще десяток небольших селений, взобравшихся на вершину зеленеющего холма или затерявшихся в долине среди куп деревьев, которые жмутся друг к другу словно для того, чтобы надежно охранять мирных жителей; а надо всем этим возвышается башня Мондери: еще издалека, как бдительный часовой, она день и ночь не смыкает глаз и с оружием в руках стоит на посту; небольшая речушка Орж струится меж деревень, будто муаровый поясок, — переливающаяся и изменчивая, а на ее берегах девушки из соседних деревень стучат вальками весь день напролет, будто полночные прачки из сказок. На каждом шагу путника подстерегают неожиданности: вот ивы опустили свои белокурые волосы в ручей, а когда вдруг подует ветер, они стряхивают с ветвей капли, вспыхивающие на солнце, словно бриллианты; вот чистенькие домики; вот зеленые тропки; а какой здесь прозрачный воздух, какой свежий ветерок, точно дыхание девственной земли! Все в этом дивном уголке дышит покоем и негой, каких не найти больше нигде.
Наконец, еще одно совпадение.
Деревушки Вири и Савиньи как две капли воды похожи на одноименные деревни, расположенные в двух льё от Женевы.
Между этими-то деревушками, правее вершины угла, что образует ныне развилка железной дороги, еще не существовавшей в описываемое нами время, и находилась канава, которую только что узнал умница Ролан, ведь она-то чуть было не стала его смертным ложем.
— А-а, — догадался Сальватор, — так это происходило здесь, славный мой пес?
Брезиль заворчал, будто говоря: «Да».
— Однако мы пришли сюда не только затем, чтоб узнать это место, верно, бедняга Брезиль?
Пес поднял морду, посмотрел на хозяина; его глаза сверкнули в темноте, как два рубина, и он бросился вперед.
— Да, да, — прошептал Сальватор, — ты понял, храбрый мой товарищ. Эх, насколько же те, что считают тебя неразумной тварью, на самом деле глупее тебя! Иди, вернее, — идем… Я следую за тобой!
По всему было видно, что Брезилю не терпелось уйти подальше от канавы. Неужели это животное, подобно мыслящему существу, хранило воспоминание о пережитой боли?
Пес прошел еще около пятисот футов по дороге на Жювизи; потом, взойдя на пригорок, остановился и понюхал землю.
Тропинка от пригорка вела к мосту.
Стоя на пригорке, Ролан словно бы заколебался.
— Ищи, Ролан, ищи! — приказал Сальватор. Ролан казался растерянным.
— Ну, Брезиль, давай же, собачка!
Имя «Брезиль» будто придавало псу уверенности.
— Ищи! — повторил Сальватор. — Ищи!
Пес взглянул на Сальватора, словно хотел сказать: «Подожди, хозяин, я тоже должен кое-что вспомнить».
Сальватор подошел поближе, ласково заговорил с ним, погладил. Но Брезиль будто был поглощен важной мыслью, отлично понимая серьезность решения, которое должен был принять, и потому оставался глух к тем ласкам, что в другое время привели бы его в восторг.
Но вот он поднял морду, словно озаренный какой-то мыслью, и посмотрел на Сальватора, точно говоря: «Я готов, хозяин».
— Иди, Брезиль, хороший мой! Иди! — приказал Сальватор.
Пес побежал вниз по тропинке к мостику, о котором мы уже упоминали, небольшому, в два пролета, известному под названием моста Годо.
Сальватор бросился за ним следом, как охотник, чувствующий, что его собака взяла верный след.
Пес углубился в аллею цветущих яблонь. Темнота не позволяла полюбоваться их убором из розоватого снега; но воздух был напоен ароматом цветов.
Сальватор не отставал от собаки: она вела хозяина этой истинно нормандской дорогой, зеленой и благоухающей.
Брезиль бежал уверенно, не останавливаясь ни на мгновение и не оглядываясь.
Он будто чувствовал, что хозяин не отстает.
Правда, следуя за ним, Сальватор приговаривал негромко, но властно, что так хорошо действует на собак:
— Ищи, Брезиль! Ищи!
Пес продолжал бежать вперед.
В это время на небе полыхнула зарница. Луна вынырнула из-за черных туч; Сальватор и Брезиль стояли перед решеткой парка.
И странное дело! В тот момент, когда высоко в небе появилась луна, яркая, огромная, пес обернулся, поднял морду к небу и жалобно завыл.
Только невозмутимое мужество Сальватора могло устоять перед таким испытанием: он даже не вздрогнул, хотя трудно сохранить хладнокровие в безмолвную ночь, в поздний час, когда луна придает каждому предмету фантастические очертания, когда доносится лишь далекий лай собак, охраняющих фермы, да слышится стук сухих веток, задевающих одна другую, будто скелеты на виселице, раскачиваемые ветром.
Сальватор понял пса.
— Да, хороший мой пес, да, в такую же ночь ты покинул этот дом, верно?.. Ищи, Брезиль, ищи! Мы с тобой стараемся ради твоей юной хозяйки.
Пес замер перед решеткой парка.
— Вижу, вижу, — продолжал Сальватор, — за этим забором был дом, в котором ты рос вместе со своей хозяйкой, так?
Брезиль, похоже, все понимал. Он бегал вдоль решетки из стороны в сторону, с силой размахивая длинным хвостом и задевая им прутья.
Он был похож на одного из красавцев-львов из Ботанического сада, стремительно и величаво разгуливающих по клетке.
— Ну, Брезиль, ну! — говорил Сальватор. — Не можем же мы простоять здесь всю ночь! Неужели нет другого входа? Ищи, собачка! Ищи!
Брезиль будто на что-то решился. Кажется, он и сам признал, что с этой стороны проникнуть в парк невозможно. Он пробежал вдоль забора около ста пятидесяти футов и замер, уткнув морду в камень.
— О-о! — воскликнул Сальватор. — Кажется, здесь что-то есть.
Он подошел поближе, внимательно вгляделся и, несмотря на трепетавшие тени от листвы, заслонявшей лунный свет, заметил в серой однотонной кладке стены неровное пятно штукатурки окружностью примерно в четыре-пять футов.
— Молодец, Брезиль, хорошо! — похвалил его Сальватор. — Здесь была брешь, и ты удивлен, что не нашел ее. А брешь с тех пор заделали, вот так-то! Когда-то ты выбрался через этот пролом, а теперь рассчитывал вернуться той же дорогой; но хозяин навел порядок. Я прав?
Пес посмотрел на Сальватора, будто хотел сказать: «Все так. Как же нам быть?»
— Да, как быть? — подхватил Сальватор. — У меня нет инструментов, чтобы пробить стену. А если бы и были, не хватает только обвинения во взломе и пяти лет каторги. Ведь ты этого не хочешь, мой милый Брезиль?.. Впрочем, дружище, мне не меньше, чем тебе, хочется пробраться в этот парк: мне кажется, не знаю сам почему, что там таится какой-то важный секрет.
Словно в подтверждение этих слов Ролан, или, вернее, Брезиль, зарычал.
— Ну что же, Брезиль, — проговорил Сальватор, как художник и как наблюдатель находя удовольствие в нетерпении пса, — ищи способ, как туда пробраться, ведь ты сердишься! Я жду, Брезиль, жду!
Казалось, Брезиль не пропустил ни слова из того, что сказал хозяин. Но он не мог в одиночку применить этот способ и лишь указал на него: присел на задних лапах и с силой бросился на стену, так что достал передними лапами до ее верхнего края.
— До чего же ты умен, дорогой Брезиль! — воскликнул Сальватор. — Ты совершенно прав. Зачем ломать стену, когда можно через нее перелезть? Это уже не взлом: мы всего-навсего вскарабкаемся на стену. Ты пойдешь первым, ты здесь дома, так мне во всяком случае кажется; тебе и принимать меня как гостя! Итак, хоп!
Мы уже имели случай в одной из первых глав этого повествования оценить необычайную силу Сальватора, когда он расправился с Бартелеми Лелоном, по кличке Жан Бык. И вот обеими своими руками со стальными мускулами он приподнял огромного пса на высоту стены с такой же легкостью, с какой маркиза или герцогиня подносит своего кинг-чарлза к губам.
Поднятый таким образом, Брезиль касался передними лапами гребня стены, но для прыжка ему была необходима опора.
Сальватор опустил голову, уперся ею в стену, поставил задние лапы пса себе на плечи и застыл, как гранитный постамент.
— Прыгай, Брезиль! — приказал он.
Пес прыгнул.
— Теперь мой черед, — заметил Сальватор. Поправив за плечами ружье, он подпрыгнул, уцепился за край стены, повис на руках, потом подтянулся, помогая себе коленями, вскарабкался на стену и сел верхом с проворством, которое указывало на его привычку к такого рода упражнениям.
Вдруг он услышал конский топот и увидел, что к нему быстро приближается закутанный в плащ всадник.
Тот ехал по дороге, которая проходила вдоль ограды.
Сальватор поспешно перебросил свое тело через стену и снова повис на сильных руках; только голова его виднелась поверх стены. Он был скрыт в тени дерева, делавшей его незаметным для всадника, разве что тот стал бы нарочно вглядываться в это место.
В ту минуту как всадник оказался в четырех шагах от Сальватора, из-за туч снова выглянула луна, ярко осветив лицо молодого человека лет тридцати.
Его черты, по-видимому, поразили Сальватора; он хорошо рассчитанным движением оттолкнулся руками и коленями от стены и оказался рядом с Брезилом.
— Лоредан де Вальженез! — прошептал Сальватор.
Он некоторое время стоял молча и не двигаясь; дрожавший от нетерпения Брезиль не понимал, что происходит с хозяином.
— Какого черта сюда явился мой дорогой кузен?! — вымолвил наконец Сальватор.
XVII. ПАРК, В КОТОРОМ НЕ ПЕЛ СОЛОВЕЙ
XVIII. ПОЧЕМУ МОЛЧАЛ СОЛОВЕЙ
А теперь, если, вместо того чтобы свернуть влево, вы повернете направо, то есть в сторону Этампа и Орлеана, вы увидите совсем другой пейзаж.
У вас на пути Савиньи, знаменитый своим восхитительным замком, построенным во времена Карла VII; Мортан, известный своим маслом; Вири, прославившийся сырами; еще десяток небольших селений, взобравшихся на вершину зеленеющего холма или затерявшихся в долине среди куп деревьев, которые жмутся друг к другу словно для того, чтобы надежно охранять мирных жителей; а надо всем этим возвышается башня Мондери: еще издалека, как бдительный часовой, она день и ночь не смыкает глаз и с оружием в руках стоит на посту; небольшая речушка Орж струится меж деревень, будто муаровый поясок, — переливающаяся и изменчивая, а на ее берегах девушки из соседних деревень стучат вальками весь день напролет, будто полночные прачки из сказок. На каждом шагу путника подстерегают неожиданности: вот ивы опустили свои белокурые волосы в ручей, а когда вдруг подует ветер, они стряхивают с ветвей капли, вспыхивающие на солнце, словно бриллианты; вот чистенькие домики; вот зеленые тропки; а какой здесь прозрачный воздух, какой свежий ветерок, точно дыхание девственной земли! Все в этом дивном уголке дышит покоем и негой, каких не найти больше нигде.
Наконец, еще одно совпадение.
Деревушки Вири и Савиньи как две капли воды похожи на одноименные деревни, расположенные в двух льё от Женевы.
Между этими-то деревушками, правее вершины угла, что образует ныне развилка железной дороги, еще не существовавшей в описываемое нами время, и находилась канава, которую только что узнал умница Ролан, ведь она-то чуть было не стала его смертным ложем.
— А-а, — догадался Сальватор, — так это происходило здесь, славный мой пес?
Брезиль заворчал, будто говоря: «Да».
— Однако мы пришли сюда не только затем, чтоб узнать это место, верно, бедняга Брезиль?
Пес поднял морду, посмотрел на хозяина; его глаза сверкнули в темноте, как два рубина, и он бросился вперед.
— Да, да, — прошептал Сальватор, — ты понял, храбрый мой товарищ. Эх, насколько же те, что считают тебя неразумной тварью, на самом деле глупее тебя! Иди, вернее, — идем… Я следую за тобой!
По всему было видно, что Брезилю не терпелось уйти подальше от канавы. Неужели это животное, подобно мыслящему существу, хранило воспоминание о пережитой боли?
Пес прошел еще около пятисот футов по дороге на Жювизи; потом, взойдя на пригорок, остановился и понюхал землю.
Тропинка от пригорка вела к мосту.
Стоя на пригорке, Ролан словно бы заколебался.
— Ищи, Ролан, ищи! — приказал Сальватор. Ролан казался растерянным.
— Ну, Брезиль, давай же, собачка!
Имя «Брезиль» будто придавало псу уверенности.
— Ищи! — повторил Сальватор. — Ищи!
Пес взглянул на Сальватора, словно хотел сказать: «Подожди, хозяин, я тоже должен кое-что вспомнить».
Сальватор подошел поближе, ласково заговорил с ним, погладил. Но Брезиль будто был поглощен важной мыслью, отлично понимая серьезность решения, которое должен был принять, и потому оставался глух к тем ласкам, что в другое время привели бы его в восторг.
Но вот он поднял морду, словно озаренный какой-то мыслью, и посмотрел на Сальватора, точно говоря: «Я готов, хозяин».
— Иди, Брезиль, хороший мой! Иди! — приказал Сальватор.
Пес побежал вниз по тропинке к мостику, о котором мы уже упоминали, небольшому, в два пролета, известному под названием моста Годо.
Сальватор бросился за ним следом, как охотник, чувствующий, что его собака взяла верный след.
Пес углубился в аллею цветущих яблонь. Темнота не позволяла полюбоваться их убором из розоватого снега; но воздух был напоен ароматом цветов.
Сальватор не отставал от собаки: она вела хозяина этой истинно нормандской дорогой, зеленой и благоухающей.
Брезиль бежал уверенно, не останавливаясь ни на мгновение и не оглядываясь.
Он будто чувствовал, что хозяин не отстает.
Правда, следуя за ним, Сальватор приговаривал негромко, но властно, что так хорошо действует на собак:
— Ищи, Брезиль! Ищи!
Пес продолжал бежать вперед.
В это время на небе полыхнула зарница. Луна вынырнула из-за черных туч; Сальватор и Брезиль стояли перед решеткой парка.
И странное дело! В тот момент, когда высоко в небе появилась луна, яркая, огромная, пес обернулся, поднял морду к небу и жалобно завыл.
Только невозмутимое мужество Сальватора могло устоять перед таким испытанием: он даже не вздрогнул, хотя трудно сохранить хладнокровие в безмолвную ночь, в поздний час, когда луна придает каждому предмету фантастические очертания, когда доносится лишь далекий лай собак, охраняющих фермы, да слышится стук сухих веток, задевающих одна другую, будто скелеты на виселице, раскачиваемые ветром.
Сальватор понял пса.
— Да, хороший мой пес, да, в такую же ночь ты покинул этот дом, верно?.. Ищи, Брезиль, ищи! Мы с тобой стараемся ради твоей юной хозяйки.
Пес замер перед решеткой парка.
— Вижу, вижу, — продолжал Сальватор, — за этим забором был дом, в котором ты рос вместе со своей хозяйкой, так?
Брезиль, похоже, все понимал. Он бегал вдоль решетки из стороны в сторону, с силой размахивая длинным хвостом и задевая им прутья.
Он был похож на одного из красавцев-львов из Ботанического сада, стремительно и величаво разгуливающих по клетке.
— Ну, Брезиль, ну! — говорил Сальватор. — Не можем же мы простоять здесь всю ночь! Неужели нет другого входа? Ищи, собачка! Ищи!
Брезиль будто на что-то решился. Кажется, он и сам признал, что с этой стороны проникнуть в парк невозможно. Он пробежал вдоль забора около ста пятидесяти футов и замер, уткнув морду в камень.
— О-о! — воскликнул Сальватор. — Кажется, здесь что-то есть.
Он подошел поближе, внимательно вгляделся и, несмотря на трепетавшие тени от листвы, заслонявшей лунный свет, заметил в серой однотонной кладке стены неровное пятно штукатурки окружностью примерно в четыре-пять футов.
— Молодец, Брезиль, хорошо! — похвалил его Сальватор. — Здесь была брешь, и ты удивлен, что не нашел ее. А брешь с тех пор заделали, вот так-то! Когда-то ты выбрался через этот пролом, а теперь рассчитывал вернуться той же дорогой; но хозяин навел порядок. Я прав?
Пес посмотрел на Сальватора, будто хотел сказать: «Все так. Как же нам быть?»
— Да, как быть? — подхватил Сальватор. — У меня нет инструментов, чтобы пробить стену. А если бы и были, не хватает только обвинения во взломе и пяти лет каторги. Ведь ты этого не хочешь, мой милый Брезиль?.. Впрочем, дружище, мне не меньше, чем тебе, хочется пробраться в этот парк: мне кажется, не знаю сам почему, что там таится какой-то важный секрет.
Словно в подтверждение этих слов Ролан, или, вернее, Брезиль, зарычал.
— Ну что же, Брезиль, — проговорил Сальватор, как художник и как наблюдатель находя удовольствие в нетерпении пса, — ищи способ, как туда пробраться, ведь ты сердишься! Я жду, Брезиль, жду!
Казалось, Брезиль не пропустил ни слова из того, что сказал хозяин. Но он не мог в одиночку применить этот способ и лишь указал на него: присел на задних лапах и с силой бросился на стену, так что достал передними лапами до ее верхнего края.
— До чего же ты умен, дорогой Брезиль! — воскликнул Сальватор. — Ты совершенно прав. Зачем ломать стену, когда можно через нее перелезть? Это уже не взлом: мы всего-навсего вскарабкаемся на стену. Ты пойдешь первым, ты здесь дома, так мне во всяком случае кажется; тебе и принимать меня как гостя! Итак, хоп!
Мы уже имели случай в одной из первых глав этого повествования оценить необычайную силу Сальватора, когда он расправился с Бартелеми Лелоном, по кличке Жан Бык. И вот обеими своими руками со стальными мускулами он приподнял огромного пса на высоту стены с такой же легкостью, с какой маркиза или герцогиня подносит своего кинг-чарлза к губам.
Поднятый таким образом, Брезиль касался передними лапами гребня стены, но для прыжка ему была необходима опора.
Сальватор опустил голову, уперся ею в стену, поставил задние лапы пса себе на плечи и застыл, как гранитный постамент.
— Прыгай, Брезиль! — приказал он.
Пес прыгнул.
— Теперь мой черед, — заметил Сальватор. Поправив за плечами ружье, он подпрыгнул, уцепился за край стены, повис на руках, потом подтянулся, помогая себе коленями, вскарабкался на стену и сел верхом с проворством, которое указывало на его привычку к такого рода упражнениям.
Вдруг он услышал конский топот и увидел, что к нему быстро приближается закутанный в плащ всадник.
Тот ехал по дороге, которая проходила вдоль ограды.
Сальватор поспешно перебросил свое тело через стену и снова повис на сильных руках; только голова его виднелась поверх стены. Он был скрыт в тени дерева, делавшей его незаметным для всадника, разве что тот стал бы нарочно вглядываться в это место.
В ту минуту как всадник оказался в четырех шагах от Сальватора, из-за туч снова выглянула луна, ярко осветив лицо молодого человека лет тридцати.
Его черты, по-видимому, поразили Сальватора; он хорошо рассчитанным движением оттолкнулся руками и коленями от стены и оказался рядом с Брезилом.
— Лоредан де Вальженез! — прошептал Сальватор.
Он некоторое время стоял молча и не двигаясь; дрожавший от нетерпения Брезиль не понимал, что происходит с хозяином.
— Какого черта сюда явился мой дорогой кузен?! — вымолвил наконец Сальватор.
XVII. ПАРК, В КОТОРОМ НЕ ПЕЛ СОЛОВЕЙ
Сальватор прислушивался до тех пор, пока конский топот не стих; затем он стал озираться по сторонам.
Он находился в огромном парке, в самой густой его части.
Казалось, Брезиль ждет только его слова, готовый продолжить путь. От нетерпения он дрожал всем телом, и глаза его сверкали в темноте, словно блуждающие огоньки, но он покорно сидел, ожидая приказа.
Луна плыла по небу, то освещая землю, то ныряя в облака, когда парк снова погружался в темноту.
Сальватор, не зная, куда его хочет привести собака, стал ожидать того момента, когда наступит темнота и можно будет рискнуть двинуться дальше.
Мы бы солгали, если бы сказали, что молодой человек ничуть не волновался. Но его успокаивало сознание того, что он совершает правое дело; внешне же он оставался совершенно невозмутимым.
Сальватор снял ружье с плеча, сунул шомпол поочередно в оба ствола, дабы убедиться, что пыжи плотно прилегают к пулям, приподнял боек, чтобы проверить запал, затем взял ружье наперевес.
Долгожданная минута наступила.
— Ну, собачка, вперед! — приказал он. Пес рванулся вперед, Сальватор за ним.
Это было непросто: кустарники и молодые деревья разрослись, образовав чашу, где привольно жилось дичи, но человек мог двигаться с трудом.
То и дело из густых зарослей справа и слева от Сальватора, а также позади него слышался какой-то шум. Это разбегались в разные стороны зайцы или кролики, потревоженные неожиданным вторжением в их пределы.
Сальватор и Брезиль вошли в аллею, поросшую высокой — в полтора фута — травой.
Аллея выходила на огромный луг. Посреди луга что-то темнело и вдруг блеснуло, будто серебряное зеркало.
Из-за облаков показалась луна, осветив неподвижный темный пруд.
Вокруг пруда, словно застывшие призраки, белели статуи мифологических богов.
Брезиль заторопился к пруду, но Сальватор не знал, живет ли кто-нибудь в доме, к которому прилегал этот парк, и потому держался поблизости от деревьев, чтобы в минуту тревоги укрыться в зарослях; он придержал собаку, слушавшуюся хозяина с полуслова и теперь опережавшую его всего на десять шагов: пес держал эту дистанцию, будто был на привязи.
Было нечто необъяснимое и мрачное во всем, что попадалось Сальватору на глаза.
— Я не удивлюсь, — пробормотал он, — если узнаю, что в этом месте совершено какое-нибудь страшное преступление. Здесь и тень гуще, и свет какой-то мертвенный, и деревья выглядят так печально, что сердце сжимается. Ну ничего! Раз уж мы здесь, продолжим поиски.
Снова черная туча, еще более мрачная, чем прежде, заслонила луну. Сальватор решил под покровом темноты попробовать пересечь открытое пространство между опушкой леса и берегом пруда.
Однако на краю леса Сальватор остановился сам и придержал Брезиля.
Перед ним по другую сторону пруда громоздился мрачный замок Вири, в котором светилось одно-единственное небольшое окно.
Итак, в замке кто-то жил, хотя в парке царило запустение, а дорожки заросли высокой травой. В окне светился огонек, и, значит, приходилось быть осторожным вдвойне.
Сальватор натренированным взглядом охотника, привыкшего видеть в темноте, окинул местность и решил продолжать поиски.
Впрочем, он не мог ни в чем быть уверен: одни только смутные подозрения, навеянные безмолвным ужасом Рождественской Розы, — вот и все. Откуда же в нем такая настойчивость? Почему он по собственной воле отправился на поиски неведомого? Ему казалось, что это неведомое заключало в себе какое-то ужасное преступление, и пошел он не по собственной воле, как мы сказали: его толкало на этот путь Провидение, которое зовется случаем и наделяет порядочных людей необыкновенным даром прозрения.
В нескольких шагах от пруда темнела рощица, и в ней можно было укрыться от любопытных глаз. Именно к пруду, похоже, и рвался Брезиль.
Сальватор переждал, пока луна снова скроется за тучу, и поспешил в рощу; Брезилю он приказал идти за собой, и пес не отставал ни на шаг.
Спрятавшись за елями, он потрепал собаку по шее и произнес всего одно слово:
— Ищи!
Брезиль бросился к пруду, исчез в камышах, опоясывавших пруд, потом появился снова и проплыл около двадцати футов, высунув морду над водой.
Затем он остановился, завертелся на месте и нырнул.
Сальватор пристально следил за каждым движением собаки; казалось, он угадывал ее намерения, руководствуясь той же сметливостью или, вернее, тем же инстинктом, что и собака, когда она угадывала желания хозяина.
Сальватор приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Брезиль вынырнул через несколько секунд.
Потом снова нырнул.
Но, как и в первый раз, он вынырнул, ничего не вытащив на поверхность воды.
Он поплыл к берегу, несколько отклонившись от первоначального курса. Выбравшись на берег, Брезиль, будто идя по следу, прошел еще немного, не поднимая морду от земли.
Потом он поднял голову, глухо и жалобно взвыл и бросился в лес.
Он пробежал в двадцати шагах от рощи, где укрылся Сальватор.
Сальватор понял, что Брезиль возвращается в лес неспроста.
Тогда он негромко свистнул сквозь зубы. Пес остановился, присев на задних лапах, как делает конь, когда всадник натягивает повод.
Сальватор боялся, что потеряет Брезиля из виду и придется его звать.
Он снова огляделся и, убедившись в том, что все вокруг по-прежнему тихо, перебежал из рощицы в лес, и его снова никто не заметил.
Брезиль опять побежал вперед. Сальватор поспешил следом, и скоро они скрылись в лесной поросли.
Сальватор знал, что, как бы противоречиво на первый взгляд ни вел себя его пес, ему следует доверять.
Не знаю, кто сказал, что на охоте настоящий охотник — это собака, а хозяин лишь покорно следует за ней. Может быть, это мои собственные слова, а может, они принадлежат моему другу Леону Бертрану, этому величайшему охотнику всех времен, который знает все секреты псовой охоты и все собачьи хитрости, начиная с самых далеких веков. Повторим эту истину, древнюю или современную: лучше не скажешь.
Возвращаясь в лес, пес и хозяин пересекли цветочную грядку, на которой появилась первая весенняя зелень, словно, вопреки мрачной обреченности, тяготевшей над этим проклятым домом, добрая и милосердная природа, расцветая, посылала ему прощение.
Здесь собака снова остановилась в нерешительности.
Одна тропинка вела в огород, другая — в лес.
Пес подумал-подумал и направился в лес.
Сальватор шел позади.
Так они двигались минуту или две.
Но вот Брезиль снова замер.
Вместо того чтобы и дальше идти по тропинке, он свернул в рощицу, над которой возвышалась крона одного особенно высокого дерева; на опушке этой рощи стояла скамейка, которая с этой стороны представлялась единственной целью прогулки.
Сальватор вошел в рощу следом за Брезилем.
Там пес некоторое время рыскал среди опавших веток и прошлогодних листьев, устилавших землю.
Потом он уткнулся мордой в землю, шумно вдыхая поднимавшиеся от почвы испарения.
Наконец он вошел в центр описанного им самим круга и замер.
Было похоже, что он пытается проникнуть взглядом сквозь землю.
— Ну, что там, Брезиль? — спросил Сальватор.
Пес снова пригнул голову к земле, уткнулся в нее мордой и так остался стоять, будто не слышал вопроса хозяина.
— Это здесь, не так ли? Здесь? — спросил Сальватор, опускаясь на одно колено и тыча пальцем в то место, куда указал ему умница-пес.
Собака резким движением повернула морду, выразительно посмотрела на хозяина, чуть слышно заскулила, потом снова стала нюхать землю.
— Ищи! — приказал Сальватор.
Ролан глухо зарычал и поставил рядом обе лапы на то место, куда Сальватор указывал пальцем.
Потом он снова втянул воздух.
Молодому человеку вдруг пришло на память восклицание Архимеда.
— Эврика! — повторил он вслед за сиракузским математиком.
Желая подбодрить пса, он снова приказал:
— Ищи! Ищи!
Брезиль стал царапать землю с таким неистовством, словно конечная цель этого путешествия в потемках, этой ночной охоты находилась именно в этом месте.
— Ищи! — повторил Сальватор. — Ищи!
Пес продолжал с прежней яростью скрести землю. Так прошло десять минут, показавшиеся Сальватору вечностью. Вдруг Брезиль отпрянул.
Все его тело сотрясалось будто от ужаса.
— Что там такое, собачка? — спросил Сальватор, по-прежнему стоя на одном колене.
Собака посмотрела на него с таким выражением, точно говорила: «Да посмотри же сам!»
Сальватор попытался что-нибудь разглядеть, но луна снова зашла за облака, и его взгляд тщетно пытался проникнуть в темноту, еще более непроницаемую в яме, вырытой Брезилем.
Он протянул руку и коснулся самого дна: не имея возможности видеть глазами, он надеялся определить на ощупь, что могло напугать собаку.
Он отдернул руку.
Его пальцы нащупали на дне ямы что-то нежное, мягкое, шелковистое.
Теперь он тоже задрожал, как и его собака: он испугался бы меньше, если бы его укусила змея.
Однако ему удалось совладать с собой.
Он снова опустил руку вниз и коснулся таинственного предмета.
— Ox! — выдохнул он. — Ошибки быть не может: это волосы…
Собака присела на задние лапы и заскулила; Сальватора бросила в жар, и он никак не мог решиться потянуть эти волосы на себя.
Луна, только что вынырнувшая из облаков, придавала им обоим фантастический вид.
В это мгновение пес приблизился к яме, сунул туда голову, и Сальватор почувствовал, как Брезиль лижет волосы, зажатые в руке хозяина.
— Ох! — прошептал он. — Что же это такое, бедный мой Брезиль?
Но пес поднял голову и, вместо того чтобы прислушаться к этим словам или продолжать лизать волосы, под которыми Сальватор нащупал череп, устремил взгляд к тропинке; зубы его стучали.
Сальватор тоже посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел.
Он прижался ухом к земле и услышал приближавшиеся шаги.
Сальватор снова поднял голову, и ему почудилось, будто по дорожке движется привидение.
Брезиль зарычал и хотел было броситься вперед, но Сальватор схватил его за загривок и прижал к земле.
— Лежать, Брезиль! — шепнул он.
Сам он лег рядом с собакой и положил ружье так, чтобы в нужную минуту оно было под рукой.
Наступила такая тишина, что даже ухо самого Аргуса не услышало бы ни дыхания человека, ни дыхания собаки.
На колокольне Вири пробило полночь, и звуки бронзового колокола разносились в ночной тиши.
Он находился в огромном парке, в самой густой его части.
Казалось, Брезиль ждет только его слова, готовый продолжить путь. От нетерпения он дрожал всем телом, и глаза его сверкали в темноте, словно блуждающие огоньки, но он покорно сидел, ожидая приказа.
Луна плыла по небу, то освещая землю, то ныряя в облака, когда парк снова погружался в темноту.
Сальватор, не зная, куда его хочет привести собака, стал ожидать того момента, когда наступит темнота и можно будет рискнуть двинуться дальше.
Мы бы солгали, если бы сказали, что молодой человек ничуть не волновался. Но его успокаивало сознание того, что он совершает правое дело; внешне же он оставался совершенно невозмутимым.
Сальватор снял ружье с плеча, сунул шомпол поочередно в оба ствола, дабы убедиться, что пыжи плотно прилегают к пулям, приподнял боек, чтобы проверить запал, затем взял ружье наперевес.
Долгожданная минута наступила.
— Ну, собачка, вперед! — приказал он. Пес рванулся вперед, Сальватор за ним.
Это было непросто: кустарники и молодые деревья разрослись, образовав чашу, где привольно жилось дичи, но человек мог двигаться с трудом.
То и дело из густых зарослей справа и слева от Сальватора, а также позади него слышался какой-то шум. Это разбегались в разные стороны зайцы или кролики, потревоженные неожиданным вторжением в их пределы.
Сальватор и Брезиль вошли в аллею, поросшую высокой — в полтора фута — травой.
Аллея выходила на огромный луг. Посреди луга что-то темнело и вдруг блеснуло, будто серебряное зеркало.
Из-за облаков показалась луна, осветив неподвижный темный пруд.
Вокруг пруда, словно застывшие призраки, белели статуи мифологических богов.
Брезиль заторопился к пруду, но Сальватор не знал, живет ли кто-нибудь в доме, к которому прилегал этот парк, и потому держался поблизости от деревьев, чтобы в минуту тревоги укрыться в зарослях; он придержал собаку, слушавшуюся хозяина с полуслова и теперь опережавшую его всего на десять шагов: пес держал эту дистанцию, будто был на привязи.
Было нечто необъяснимое и мрачное во всем, что попадалось Сальватору на глаза.
— Я не удивлюсь, — пробормотал он, — если узнаю, что в этом месте совершено какое-нибудь страшное преступление. Здесь и тень гуще, и свет какой-то мертвенный, и деревья выглядят так печально, что сердце сжимается. Ну ничего! Раз уж мы здесь, продолжим поиски.
Снова черная туча, еще более мрачная, чем прежде, заслонила луну. Сальватор решил под покровом темноты попробовать пересечь открытое пространство между опушкой леса и берегом пруда.
Однако на краю леса Сальватор остановился сам и придержал Брезиля.
Перед ним по другую сторону пруда громоздился мрачный замок Вири, в котором светилось одно-единственное небольшое окно.
Итак, в замке кто-то жил, хотя в парке царило запустение, а дорожки заросли высокой травой. В окне светился огонек, и, значит, приходилось быть осторожным вдвойне.
Сальватор натренированным взглядом охотника, привыкшего видеть в темноте, окинул местность и решил продолжать поиски.
Впрочем, он не мог ни в чем быть уверен: одни только смутные подозрения, навеянные безмолвным ужасом Рождественской Розы, — вот и все. Откуда же в нем такая настойчивость? Почему он по собственной воле отправился на поиски неведомого? Ему казалось, что это неведомое заключало в себе какое-то ужасное преступление, и пошел он не по собственной воле, как мы сказали: его толкало на этот путь Провидение, которое зовется случаем и наделяет порядочных людей необыкновенным даром прозрения.
В нескольких шагах от пруда темнела рощица, и в ней можно было укрыться от любопытных глаз. Именно к пруду, похоже, и рвался Брезиль.
Сальватор переждал, пока луна снова скроется за тучу, и поспешил в рощу; Брезилю он приказал идти за собой, и пес не отставал ни на шаг.
Спрятавшись за елями, он потрепал собаку по шее и произнес всего одно слово:
— Ищи!
Брезиль бросился к пруду, исчез в камышах, опоясывавших пруд, потом появился снова и проплыл около двадцати футов, высунув морду над водой.
Затем он остановился, завертелся на месте и нырнул.
Сальватор пристально следил за каждым движением собаки; казалось, он угадывал ее намерения, руководствуясь той же сметливостью или, вернее, тем же инстинктом, что и собака, когда она угадывала желания хозяина.
Сальватор приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Брезиль вынырнул через несколько секунд.
Потом снова нырнул.
Но, как и в первый раз, он вынырнул, ничего не вытащив на поверхность воды.
Он поплыл к берегу, несколько отклонившись от первоначального курса. Выбравшись на берег, Брезиль, будто идя по следу, прошел еще немного, не поднимая морду от земли.
Потом он поднял голову, глухо и жалобно взвыл и бросился в лес.
Он пробежал в двадцати шагах от рощи, где укрылся Сальватор.
Сальватор понял, что Брезиль возвращается в лес неспроста.
Тогда он негромко свистнул сквозь зубы. Пес остановился, присев на задних лапах, как делает конь, когда всадник натягивает повод.
Сальватор боялся, что потеряет Брезиля из виду и придется его звать.
Он снова огляделся и, убедившись в том, что все вокруг по-прежнему тихо, перебежал из рощицы в лес, и его снова никто не заметил.
Брезиль опять побежал вперед. Сальватор поспешил следом, и скоро они скрылись в лесной поросли.
Сальватор знал, что, как бы противоречиво на первый взгляд ни вел себя его пес, ему следует доверять.
Не знаю, кто сказал, что на охоте настоящий охотник — это собака, а хозяин лишь покорно следует за ней. Может быть, это мои собственные слова, а может, они принадлежат моему другу Леону Бертрану, этому величайшему охотнику всех времен, который знает все секреты псовой охоты и все собачьи хитрости, начиная с самых далеких веков. Повторим эту истину, древнюю или современную: лучше не скажешь.
Возвращаясь в лес, пес и хозяин пересекли цветочную грядку, на которой появилась первая весенняя зелень, словно, вопреки мрачной обреченности, тяготевшей над этим проклятым домом, добрая и милосердная природа, расцветая, посылала ему прощение.
Здесь собака снова остановилась в нерешительности.
Одна тропинка вела в огород, другая — в лес.
Пес подумал-подумал и направился в лес.
Сальватор шел позади.
Так они двигались минуту или две.
Но вот Брезиль снова замер.
Вместо того чтобы и дальше идти по тропинке, он свернул в рощицу, над которой возвышалась крона одного особенно высокого дерева; на опушке этой рощи стояла скамейка, которая с этой стороны представлялась единственной целью прогулки.
Сальватор вошел в рощу следом за Брезилем.
Там пес некоторое время рыскал среди опавших веток и прошлогодних листьев, устилавших землю.
Потом он уткнулся мордой в землю, шумно вдыхая поднимавшиеся от почвы испарения.
Наконец он вошел в центр описанного им самим круга и замер.
Было похоже, что он пытается проникнуть взглядом сквозь землю.
— Ну, что там, Брезиль? — спросил Сальватор.
Пес снова пригнул голову к земле, уткнулся в нее мордой и так остался стоять, будто не слышал вопроса хозяина.
— Это здесь, не так ли? Здесь? — спросил Сальватор, опускаясь на одно колено и тыча пальцем в то место, куда указал ему умница-пес.
Собака резким движением повернула морду, выразительно посмотрела на хозяина, чуть слышно заскулила, потом снова стала нюхать землю.
— Ищи! — приказал Сальватор.
Ролан глухо зарычал и поставил рядом обе лапы на то место, куда Сальватор указывал пальцем.
Потом он снова втянул воздух.
Молодому человеку вдруг пришло на память восклицание Архимеда.
— Эврика! — повторил он вслед за сиракузским математиком.
Желая подбодрить пса, он снова приказал:
— Ищи! Ищи!
Брезиль стал царапать землю с таким неистовством, словно конечная цель этого путешествия в потемках, этой ночной охоты находилась именно в этом месте.
— Ищи! — повторил Сальватор. — Ищи!
Пес продолжал с прежней яростью скрести землю. Так прошло десять минут, показавшиеся Сальватору вечностью. Вдруг Брезиль отпрянул.
Все его тело сотрясалось будто от ужаса.
— Что там такое, собачка? — спросил Сальватор, по-прежнему стоя на одном колене.
Собака посмотрела на него с таким выражением, точно говорила: «Да посмотри же сам!»
Сальватор попытался что-нибудь разглядеть, но луна снова зашла за облака, и его взгляд тщетно пытался проникнуть в темноту, еще более непроницаемую в яме, вырытой Брезилем.
Он протянул руку и коснулся самого дна: не имея возможности видеть глазами, он надеялся определить на ощупь, что могло напугать собаку.
Он отдернул руку.
Его пальцы нащупали на дне ямы что-то нежное, мягкое, шелковистое.
Теперь он тоже задрожал, как и его собака: он испугался бы меньше, если бы его укусила змея.
Однако ему удалось совладать с собой.
Он снова опустил руку вниз и коснулся таинственного предмета.
— Ox! — выдохнул он. — Ошибки быть не может: это волосы…
Собака присела на задние лапы и заскулила; Сальватора бросила в жар, и он никак не мог решиться потянуть эти волосы на себя.
Луна, только что вынырнувшая из облаков, придавала им обоим фантастический вид.
В это мгновение пес приблизился к яме, сунул туда голову, и Сальватор почувствовал, как Брезиль лижет волосы, зажатые в руке хозяина.
— Ох! — прошептал он. — Что же это такое, бедный мой Брезиль?
Но пес поднял голову и, вместо того чтобы прислушаться к этим словам или продолжать лизать волосы, под которыми Сальватор нащупал череп, устремил взгляд к тропинке; зубы его стучали.
Сальватор тоже посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел.
Он прижался ухом к земле и услышал приближавшиеся шаги.
Сальватор снова поднял голову, и ему почудилось, будто по дорожке движется привидение.
Брезиль зарычал и хотел было броситься вперед, но Сальватор схватил его за загривок и прижал к земле.
— Лежать, Брезиль! — шепнул он.
Сам он лег рядом с собакой и положил ружье так, чтобы в нужную минуту оно было под рукой.
Наступила такая тишина, что даже ухо самого Аргуса не услышало бы ни дыхания человека, ни дыхания собаки.
На колокольне Вири пробило полночь, и звуки бронзового колокола разносились в ночной тиши.
XVIII. ПОЧЕМУ МОЛЧАЛ СОЛОВЕЙ
Призрак приближался. Он прошел в (грех шагах от Сальватора и опустился на скамейку.
На какое-то мгновение Сальватору почудилось, что это тень того, кто, став жертвой какого-то неведомого преступления, лежит здесь в земле.
Однако он явственно слышал шаги, а призрак не может хрустеть ветками и шуршать опавшими листьями.
Значит, это был не призрак. Это была девушка.
Однако зачем она бродит в полночь по парку? Неужели чтобы посидеть в одиночестве на скамейке?
Луна осветила любительницу ночных прогулок, и Сальватору показалось, что взгляд ее устремлен на небо.
Сальватору удалось разглядеть ее лицо: девушка была ему совершенно незнакома.
Ей было лет шестнадцать, у нее были голубые глаза, белокурые волосы, свежие щечки. Подняв взор к небесам, она, как могло показаться, впала в восторженное состояние. Только вот по щекам ее катились слезы.
Да, действительно, в такое время счастливые обыкновенно спят.
Ролан понял, что девушку опасаться не стоит, и успокоился.
Сальватор наблюдал за ней скорее с удивлением, нежели с беспокойством.
Вдруг издалека донесся голос: кого-то звали по имени. Девушка вздрогнула и наклонила голову в ту сторону, где находился замок. Сальватор почувствовал, как по телу Ролана пробежала дрожь.
Он понял, что пес вот-вот зарычит.
Сальватор наклонился над самым его ухом и шепнул:
— Тихо, Ролан!
Девушку снова позвали, и она порывисто встала.
Сальватор не удержался и привскочил от неожиданности: ему почудилось имя «Мина».
Спустя несколько минут, в течение которых девушка, Сальватор и пес застыли как статуи, ветер отчетливо донес до них имя «Мина», произнесенное мужским голосом.
Сальватор провел рукой по лбу и едва слышно вскрикнул от удивления.
Губы Ролана угрожающе дрогнули, но Сальватор положил ему руку на загривок, заставил положить морду на лапы и с хорошо понятной собакам интонацией повторил: «Тихо!»
Если бы все внимание девушки не было сосредоточено в эту минуту на замке, она, несомненно, почувствовала бы, что рядом с ней происходит нечто необычное.
Послышались торопливые шаги. Они приближались.
Какое-то мгновение девушка стала сомневаться, не убежать ли ей в чащу, но потом покачала головой, будто говоря себе: «Бесполезно!» — и снова села на скамейку.
Раздался возглас: ее увидели.
На дорожке показался молодой человек, и Сальватор узнал в нем того самого всадника, которого он видел, когда перелезал через ограду.
— О! Провидение! — прошептал Сальватор. — Неужели это она?!
— Мина!.. Вот вы где! Ну, наконец-то! — проговорил молодой человек. — Как вы очутились в столь поздний час одна в лесу, в самой глухой части парка?
— А вы, сударь, как очутились в столь поздний час в этом доме? — спросила девушка. — Ведь мы условились, что вы не будете бывать здесь по ночам!
— Мина! Простите меня! Я не мог устоять перед искушением вас увидеть. Если бы вы знали, как я вас люблю!
Девушка промолчала.
— Скажите, Мина, неужели вам меня не жаль? Моя любовь безумна, согласен, но я ничего не могу с собой поделать. Неужели я не заслужил вашего снисхождения? Пусть вы пока не любите меня, но ведь не ненавидите, правда?
Девушка молчала.
— Возможно ли, Мина, чтобы два сердца бились рядом: одно — от столь большой любви, другое — от такой сильной ненависти?
Молодой человек хотел было взять Мину за руку.
— Вы же знаете, господин Лоредан, ведь мы договорились, что вы никогда не дотронетесь до меня, — сказала она, отдернув руку и отодвигаясь подальше, хотя молодой человек и так не посмел сесть рядом с ней на скамейку.
Девушка держалась с холодным достоинством, и молодой человек был вынужден сдержать свой пыл.
— Скажите все-таки, почему вы здесь, — попросил он.
— Вы в самом деле хотите это знать?
— Скажите, умоляю!
— Что ж, слушайте! И вы поймете, что мне нечего вас бояться: когда вы нарушаете свое обещание, Небо посылает мне предупреждение.
— Слушаю вас, Мина.
— Я легла и заснула… Так же явственно, как я вижу вас теперь перед собой, мне представилось во сне, что вы отпираете дверь моей комнаты запасным ключом и входите; я проснулась… я была одна, но почувствовала: вы вот-вот явитесь. Тогда я встала, оделась, вышла в парк и пришла сюда, на эту скамейку.
— Мина, это невозможно…
— Скажите, это правда, что вы вошли в мою комнату, отперев ее вторым ключом?
— Мина, простите меня!
— Мне нечего вам прощать. Вы держите меня здесь против моей воли. Я здесь потому, что, если я убегу, вы грозите лишить Жюстена свободы и жизни. Однако вы забываете, на каких условиях я остаюсь в этом доме. Теперь вы нарушили эти условия, сударь!
— Мина! Вы не могли угадать, что я еду сюда… предвидеть, что я войду…
— Однако я угадала, сударь, я предвидела!.. И это избавило вас от вечных угрызений совести, если, конечно, вы способны их испытывать.
— Что вы хотите этим сказать?
— Если бы вы вошли в комнату, я бы покончила с собой. Видите нож?
Она вынула из-за корсажа тонкое и острое лезвие, спрятанное в чехольчике для ножниц.
Молодой человек в нетерпении топнул ногой.
— Да, понимаю, — сказала Мина, — это жестоко, правда? Быть богатым, могущественным, ставить Кодекс на службу своим капризам, распоряжаться свободой и жизнью невиновного, когда сам порочен и преступен, и говорить себе: «Все это я могу, а вот не могу помешать этой девчонке покончить с собой, когда я ее обесчещу!»
На какое-то мгновение Сальватору почудилось, что это тень того, кто, став жертвой какого-то неведомого преступления, лежит здесь в земле.
Однако он явственно слышал шаги, а призрак не может хрустеть ветками и шуршать опавшими листьями.
Значит, это был не призрак. Это была девушка.
Однако зачем она бродит в полночь по парку? Неужели чтобы посидеть в одиночестве на скамейке?
Луна осветила любительницу ночных прогулок, и Сальватору показалось, что взгляд ее устремлен на небо.
Сальватору удалось разглядеть ее лицо: девушка была ему совершенно незнакома.
Ей было лет шестнадцать, у нее были голубые глаза, белокурые волосы, свежие щечки. Подняв взор к небесам, она, как могло показаться, впала в восторженное состояние. Только вот по щекам ее катились слезы.
Да, действительно, в такое время счастливые обыкновенно спят.
Ролан понял, что девушку опасаться не стоит, и успокоился.
Сальватор наблюдал за ней скорее с удивлением, нежели с беспокойством.
Вдруг издалека донесся голос: кого-то звали по имени. Девушка вздрогнула и наклонила голову в ту сторону, где находился замок. Сальватор почувствовал, как по телу Ролана пробежала дрожь.
Он понял, что пес вот-вот зарычит.
Сальватор наклонился над самым его ухом и шепнул:
— Тихо, Ролан!
Девушку снова позвали, и она порывисто встала.
Сальватор не удержался и привскочил от неожиданности: ему почудилось имя «Мина».
Спустя несколько минут, в течение которых девушка, Сальватор и пес застыли как статуи, ветер отчетливо донес до них имя «Мина», произнесенное мужским голосом.
Сальватор провел рукой по лбу и едва слышно вскрикнул от удивления.
Губы Ролана угрожающе дрогнули, но Сальватор положил ему руку на загривок, заставил положить морду на лапы и с хорошо понятной собакам интонацией повторил: «Тихо!»
Если бы все внимание девушки не было сосредоточено в эту минуту на замке, она, несомненно, почувствовала бы, что рядом с ней происходит нечто необычное.
Послышались торопливые шаги. Они приближались.
Какое-то мгновение девушка стала сомневаться, не убежать ли ей в чащу, но потом покачала головой, будто говоря себе: «Бесполезно!» — и снова села на скамейку.
Раздался возглас: ее увидели.
На дорожке показался молодой человек, и Сальватор узнал в нем того самого всадника, которого он видел, когда перелезал через ограду.
— О! Провидение! — прошептал Сальватор. — Неужели это она?!
— Мина!.. Вот вы где! Ну, наконец-то! — проговорил молодой человек. — Как вы очутились в столь поздний час одна в лесу, в самой глухой части парка?
— А вы, сударь, как очутились в столь поздний час в этом доме? — спросила девушка. — Ведь мы условились, что вы не будете бывать здесь по ночам!
— Мина! Простите меня! Я не мог устоять перед искушением вас увидеть. Если бы вы знали, как я вас люблю!
Девушка промолчала.
— Скажите, Мина, неужели вам меня не жаль? Моя любовь безумна, согласен, но я ничего не могу с собой поделать. Неужели я не заслужил вашего снисхождения? Пусть вы пока не любите меня, но ведь не ненавидите, правда?
Девушка молчала.
— Возможно ли, Мина, чтобы два сердца бились рядом: одно — от столь большой любви, другое — от такой сильной ненависти?
Молодой человек хотел было взять Мину за руку.
— Вы же знаете, господин Лоредан, ведь мы договорились, что вы никогда не дотронетесь до меня, — сказала она, отдернув руку и отодвигаясь подальше, хотя молодой человек и так не посмел сесть рядом с ней на скамейку.
Девушка держалась с холодным достоинством, и молодой человек был вынужден сдержать свой пыл.
— Скажите все-таки, почему вы здесь, — попросил он.
— Вы в самом деле хотите это знать?
— Скажите, умоляю!
— Что ж, слушайте! И вы поймете, что мне нечего вас бояться: когда вы нарушаете свое обещание, Небо посылает мне предупреждение.
— Слушаю вас, Мина.
— Я легла и заснула… Так же явственно, как я вижу вас теперь перед собой, мне представилось во сне, что вы отпираете дверь моей комнаты запасным ключом и входите; я проснулась… я была одна, но почувствовала: вы вот-вот явитесь. Тогда я встала, оделась, вышла в парк и пришла сюда, на эту скамейку.
— Мина, это невозможно…
— Скажите, это правда, что вы вошли в мою комнату, отперев ее вторым ключом?
— Мина, простите меня!
— Мне нечего вам прощать. Вы держите меня здесь против моей воли. Я здесь потому, что, если я убегу, вы грозите лишить Жюстена свободы и жизни. Однако вы забываете, на каких условиях я остаюсь в этом доме. Теперь вы нарушили эти условия, сударь!
— Мина! Вы не могли угадать, что я еду сюда… предвидеть, что я войду…
— Однако я угадала, сударь, я предвидела!.. И это избавило вас от вечных угрызений совести, если, конечно, вы способны их испытывать.
— Что вы хотите этим сказать?
— Если бы вы вошли в комнату, я бы покончила с собой. Видите нож?
Она вынула из-за корсажа тонкое и острое лезвие, спрятанное в чехольчике для ножниц.
Молодой человек в нетерпении топнул ногой.
— Да, понимаю, — сказала Мина, — это жестоко, правда? Быть богатым, могущественным, ставить Кодекс на службу своим капризам, распоряжаться свободой и жизнью невиновного, когда сам порочен и преступен, и говорить себе: «Все это я могу, а вот не могу помешать этой девчонке покончить с собой, когда я ее обесчещу!»