Джонс Джулия. Чародей и Дурак (Книга Слов - 3)

   - Прости, Джек. Ты прав. С самого Марльса я неспособен мыслить здраво. Я встретил там старого друга, и он сказал мне... - Таул не находил слов, сказал, что один человек, который был мне дорог, лгал мне.
   - Тирен?
   Либо Джек необычайно прозорлив, либо он говорил с Хватом.
   - Да, Тирен.
   - Все люди лгут, Таул, - с заметной горечью сказал Джек. - И побуждают их к тому самые разные причины.
   Таул медленно кивнул. Джек был прав.
   С запада вдруг налетел ветер, и Таулу послышался высокий звук, похожий на крик.
   - Поехали, - сказал он. - До ближайшей деревни.
   Джек не стал спорить - видно, крик услышал не один Таул.
   Громко возражающего, несмотря на простуду, Хвата посадили обратно на лошадь. Джек быстро приторочил свою котомку, и они поскакали на север по коровьей тропе.
   Джек и Таул словно по молчаливому уговору гнали вовсю. Они мчались по узкой дороге, задевая головами о голые ветви и разбрызгивая грязь. Таул весь обратился в слух. Пара гусей шумно снялась, вспугнутая ими, где-то на холме залаяла собака, потом снова пошел дождь, заглушив все прочие звуки.
   Таула снедало беспокойство. Тропа вилась, и не видно было, что там впереди. Чем дальше они ехали, тем ближе надвигалась темная громада Гандта, словно нависая над тропой. Таул пустил коня в галоп.
   Стук копыт за спиной он поначалу приписывал лошади Джека - но нет, лошадь была явно не одна. Краем глаза Таул заметил, как из Гандта появилось быстро движущееся пятно.
   - Держись крепче, Хват! - крикнул он. - А ты, Джек, по моей команде сворачивай на восток. - Таул пришпорил коня каблуками и отпустил поводья.
   Из леса возникли новые всадники и на полном скаку понеслись им наперерез. Таул уже различал их цвета - желтые с черным. Это рыцари, и они намерены загородить им с Джеком дорогу.
   И им это вполне по силам на свежих, прошедших хорошую выучку лошадях, между тем как конь Таула уже выдыхается. Он несет двоих и уже неделю скачет с утра до ночи - просто удивительно, как несчастный старый мерин еще держится.
   Всадники уже почти поравнялись с тропой. Таул мог бы различить их лица, но смотрел только на то, как они вооружены. У них имелись копья с трехгранными наконечниками. Таул сам в свое время учился владеть таким и знал, какое это страшное оружие. Сначала в тело входит острие, потом нижний заостренный выступ. Копье разрывает человека надвое.
   Таул перенес взгляд вперед - дорога там сворачивала на запад. Если продолжать ехать по ней, они столкнутся с рыцарями. Но на восток поворачивать тоже рано - лучше дождаться самого последнего мгновения. Таул отважился посмотреть на всадников еще раз. Головы у них обнажены, но под камзолами сверкает сталь - верхнюю часть тела прикрывает панцирь, а нижнюю - кольчуга. О сражении не может быть и речи - им с Джеком не устоять.
   Поворот быстро приближался, и Таул видел, как рыцари направляют туда своих лошадей. Он досчитал до трех и крикнул:
   - Сворачивай!
   Таул натянул правый повод, обратив мерина головой на восток. Хват вцепился в Таула. Конь, застигнутый врасплох, едва успел перескочить через шедший вдоль дороги ров и с трудом удержался на противоположном, мягком и скользком, краю. Джек, опередивший Таула, уже скакал по вспаханному полю. Сзади перекликались рыцари, которым пришлось перестроиться с перехвата на погоню.
   Конь Таула наконец выкарабкался на поле. Джек впереди правил к рощице по ту сторону живой изгороди. Дождь перестал, но в бороздах на поле стояли лужи. Мерин боялся воды: он был городской житель и не привык к деревенским условиям - как ни понукал его Таул скакать прямо по лужам, он предпочитал их перепрыгивать.
   Рыцари нагоняли. Их снабженные шорами скакуны приучены к погоне и принадлежали к породе, отличающейся своей резвостью. Таул заметил, что не все рыцари гонятся за ними: некоторые свернули на север, а другие и вовсе остановились. Таул затаил дыхание. Те, что остановились, сошли с коней. Это стрелки.
   Таул заставил коня петлять из стороны в сторону. Это замедлило скачку, но пусть лучше он получит копье в брюхо, чем Хват - стрелу в спину. Джек был слишком далеко, чтобы его предостеречь, но не слишком далеко для хорошего лучника. Он уже почти доскакал до рощи - если он доберется до нее, то будет спасен.
   Стрела просвистела мимо колена Таула. Они целят низко - слишком низко, чтобы сбить всадника. Глянув вперед, Таул увидел, как падает лошадь Джека. Джека швырнуло вперед, головой прямо в изгородь.
   Тогда Таул понял, что рыцари не желают убивать их, а хотят взять в плен. Вальдисские лучники считаются лучшими во всех Обитаемых Землях - если они уложили лошадь вместо всадника, то сделали это намеренно. Тяжелые копья тоже предназначены скорее для лошади, а не для человека.
   - Хват, - крикнул Таул, - подними левую руку, да повыше!
   От рыцарей им не уйти. Джека спешили, их с Хватом мерин тоже долго не протянет. Их все равно схватят - так не лучше ли сдаться теперь, когда убита только лошадь Джека, а они двое еще не ранены и не поломали себе костей при падении. Незачем умножать свои потери.
   Хват сделал, как было велено, а Таул придержал коня. Он знал, что рыцари не станут стрелять, увидев поднятую руку: вальдисский кодекс чести обязывает их к этому. Таул обернулся навстречу погоне. Четверо ехали к нему.
   - Сойти с коня! - приказал тот, что впереди.
   Таул сжал руку Хвата, шепнув:
   - Все будет хорошо. - Потом соскочил наземь и снял Хвата, холодного и твердого как деревяшка.
   Рыцари убрали копья. Один из них подошел и обыскал пленников.
   Двое, скакавшие на север, свернули к Джеку. Таул, не зная, что на уме у его товарища, крикнул:
   - Джек, я сдался! Не оказывай сопротивления.
   Таул видел, на что способен Джек, но теперь не время было повторять то, что творилось на Ларне. Эти люди вели себя с честью, и следовало ответить им тем же.
   Двое рыцарей подъехали к изгороди, и Джек, хромая, медленно вылез из кустов. Лицо его было в крови. Руки он держал над головой. Вот и хорошо. Он услышал Таула и понял его. Он не станет колдовать против рыцарей.
   Таул понаблюдал за Джеком еще немного, уверился, что там все в порядке, и сказал предводителю:
   - Эс нил хесрл - я недостоин.
   Так приветствуют друг друга вальдисские рыцари, и Таул вдруг, несмотря на предательство Тирена и упадок ордена, счел уместным произнести эти слова. Эти люди - его собратья.
   Предводитель как будто удивился, услышав это, и переглянулся с другим рыцарем.
   - Я не судья тебе, Таул с Низменных Земель, - сказал он. - Эта привилегия принадлежит Тирену, который теперь находится в Брене.
   Скейс посмотрел вслед удаляющемуся отряду. Десять рыцарей, четверо из которых лучники, трое пленных, тринадцать лошадей, два мула и достаточно провизии, чтобы хватило до самого Брена.
   Значит, Баралис решил не полагаться на одного Скейса.
   Скейс уложил свой лук обратно в чехол. Дождь не на пользу тетиве надо будет навощить ее и перетянуть. Хороший выстрел на таком расстоянии, с отсыревшей тетивой и в воздухе, насыщенном влагой, почти невозможен. Вальдисские лучники стреляют не лучше его - просто они оказались ближе.
   Любопытно было наблюдать за ними - это помогло Скейсу лучше узнать свою жертву. Таул не дурак: он знает, когда лучше отказаться от боя. Рыцарей больше, и они куда сильнее, друга его спешили, да и конь Таула обречен был пасть. Да, он не дурак, но и не герой. Скейс покачал головой. Нет, не герой. Герои не вышибают противнику мозги, когда тот уже не способен драться, не бьют лежачего. И никогда не убивают в приступе неодолимого бешенства.
   Блейз умер от руки Таула. Он не должен был умирать, и Скейс отомстит Таулу.
   Он потер раненое плечо. Сырость и ему не шла на пользу. Таулу за многое придется ответить.
   После их поединка на скалах к северу от Тулея Скейс две недели залечивал свою рану. Ухаживала за ним одна старуха из маленькой деревушки. Он потерял много крови, стрела оцарапала ему лопатку и повредила мышцу. Старая ведьма зашила рану довольно сносно, но пользовалась нечистым ножом и занесла заразу. Неделю он провалялся в лихорадке и еще неделю приходил в себя. Сев наконец на коня, он вынужден был ехать медленно и часто отдыхать. Когда он дотащился до Рорна, рыцаря и его спутников уже след простыл. Порасспрашивав в гавани, Скейс выяснил, что они два дня назад отплыли в Марльс, и тут же последовал за ними.
   За неделю, проведенную на борту корабля, он полностью оправился. Во время путешествия в Рорн плечо окостенело, и он воспользовался плаванием, чтобы вернуть ему гибкость. Он упражнял и массировал плечо, постепенно усиливая нагрузку. Ко времени высадки в Марльсе плечо достаточно окрепло, чтобы он мог держать лук.
   Скейс сделал несколько пробных выстрелов. Он утратил свой глазомер, но и теперь еще мог побить любого из вальдисских стрелков. Несколько недель отдыха - и его рука обретет былую твердость. Хуже всего была скачка. Рыцарь, выехав из Марльса, несся как одержимый, и Скейс должен был скакать еще быстрее, чтобы догнать его.
   От долгих часов в седле вкупе с проливными дождями и пронизывающим ветром плечо снова начало костенеть. Еще пара недель такой дороги - и оно вернулось бы в прежнее состояние.
   Но выбора у Скейса не было - ни тогда, ни теперь. Он по-прежнему будет преследовать Таула. Жизнь рыцаря принадлежит ему и не достанется никому иному.
   Скейс сел в седло. Быть может, оно и к лучшему, что рыцари взяли Таула в плен. Теперь они поедут медленнее, и ему нетрудно будет поспевать за ними. Придется, однако, обойтись без предупредительных выстрелов. Скейс не намерен выдавать себя, когда в отряде имеются четыре отменных стрелка. Скейс послал лошадь вперед. В следующий раз он нанесет Таулу удар без предупреждения.
   Таул, привязанный к дереву, шепнул Джеку:
   - Как ты?
   - Голова раскалывается, но к этому я вроде бы привык.
   Уже стемнело. Весь день они ехали на север, что было нелегко с одной рукой, привязанной за спину, и ногами, привязанными к стременам. Хват, ехавший на муле, путешествовал с большим удобством.
   Рыцари только что разбили лагерь. Это дело было у них поставлено хорошо. Очень скоро разгорелся огонь, на который поставили сбитень и овсянку с вяленым мясом. Коней накормили, напоили и вычистили. Часовые мерно шагали вокруг лагеря с луками, натянутыми на случай появления незваного гостя или зверя. Мехи наполнялись водой, латы расстегивались, затекшие мускулы разминались, и фляжки с брагой ходили по рукам. Позаботились и о пленниках: Джеку перевязали рану, Хвату дали травяного чая от простуды, всем ослабили путы и привязали не слишком туго к трем отдельным деревьям. Позднее, видимо, их и накормят.
   Таул наблюдал за рыцарями с изрядным восхищением, любуясь слаженностью их действий. Все исполняли свои обязанности, не дожидаясь приказа, делали все на совесть, но весело и крепко полагались друг на друга. Таул знал здесь только двоих: Андриса, второго по старшинству после командира, - он опережал в Вальдисе на одно кольцо, и Берлина, одного из лучников и самого старшего по возрасту, - тот учил Таула стрелять из лука.
   Берлин-то и подошел к ним теперь - коренастый, невысокий для рыцаря, с ручищами, не уступающими толщиной ляжкам, и с улыбкой старого ветерана на испещренном синими прожилками лице. Он погрозил им загрубевшим от стрельбы пальцем.
   - Пленным разговаривать запрещается - и тебе, Таул, это известно.
   - Я просто хотел испытать твою память, Берлин. Как-никак добрых тридцать лет прошло с тех пор, как ты выучил это правило.
   - Что ж я, по-твоему, - древний старец?
   - Ну, желторотым птенцом тебя тоже не назовешь.
   Смех Берлина оживил в Тауле старые воспоминания. В Вальдисе говорили, что Берлин смеется так, будто бочонок с камнями катят с холма.
   - А ты, парень, влип в нехорошую историю. Говорят, будто ты убил Катерину Бренскую.
   - Говорят также, что рыцари в Халькусе спокойно стояли и смотрели, как истребляют женщин и детей.
   Лицо Берлина тут же отвердело.
   - Тебя там не было, Таул.
   - Зато мой друг там был - и не смог этого вынести. Он уехал на юг и сел на корабль, идущий в Лейсс.
   - Дезертировал, стало быть.
   - Нет. Он не дезертир. Он просто не забыл еще, за что Вальдис боролся прежде.
   Берлин повернулся и пошел прочь.
   - Значит, вот как ты собираешься жить дальше, Берлин? - крикнул ему вслед Таул. - Подставляя другую щеку?
   Таул дрожал, напрягшись в своих путах, и руки за спиной сжались в кулаки. Взгляды нескольких рыцарей устремились к нему.
   - Зачем ты все это говоришь? - шепнул Джек.
   - Потому что сказать это необходимо. Они хорошие люди, только вождь у них дурной, и в глубине души они сознают это - но никто не смеет высказаться вслух.
   Мысли Таула обратились к Гравии. Быть может, не стоило ему бежать в Лейсс: его бы рыцари послушали. Он не был изгоем и не подозревался в убийстве.
   - Нельзя винить во всем одного Тирена, - сказал Джек. - Нашлись, как видно, рыцари, готовые выполнять его приказы.
   - Ты не понимаешь, - покачал головой Таул. - Они поклялись во всем повиноваться Тирену. Дело не в том, что одни рыцари плохие, а другие хорошие. У них просто нет выбора. Ослушавшись Тирена, они нарушат свою клятву. Многие предпочитают смерть такому позору. - В голосе Таула звучала горечь, которую он не мог побороть. Он-то нарушил свою клятву - нарушил перед всем городом Бреном.
   Джек смерил его долгим взглядом и сказал:
   - Рыцарь, который выбил меня из седла, сказал, что войска Кайлока опять пришли в движение. Они идут на Несс.
   Таул тихо вздохнул. Джек прав: пора сменить разговор. Сделав усилие, Таул перестроился на Кайлока.
   - Он даром времени не теряет.
   - Нельзя терять и нам. Мы должны бежать и...
   - Нет, - прервал Джека Таул. - Не надо нам пока бежать. Мы едем на север, и рыцари скачут быстро. Несколько дней можно погодить.
   Джек вперил в него тяжелый взгляд.
   - Что ты задумал, Таул? И почему помешал мне там, на поле?
   - Я не хочу, чтобы ты применял колдовство против этих людей, Джек. Они этого не заслужили.
   - Как и оракулы.
   Таул обмяк, привалившись к стволу. Что он мог на это ответить? Джек думает только о том, что ему предстоит, - так оно и должно быть. Однако есть кое-что безразличное Джеку, но совсем не безразличное ему. Он Таул, рыцарь Вальдиса, и никакие клятвы, отречения и бесчестные поступки не смогут этого отменить. Кольца останутся при нем до могилы.
   Тирен поставил рыцарей перед страшным выбором: оставаться в ордене и быть наемниками Кайлока или трусливо дезертировать под покровом тайны и позора. Для тех, кто ценит честь и преданность превыше всего, нет выбора труднее - и так, и эдак они обречены на проклятие.
   Таул смотрел на рыцарей, собравшихся у костра. Они разливали сбитень, перебрасывались шутками, расстилали одеяла на ночь. Один мурлыкал песенку, другой чинил кожаные латы. Хорошие люди, идущие за дурным вождем.
   - Андрис! - крикнул Таул светловолосому рыцарю, обдиравшему ветки для костра. - Поди-ка сюда и развяжи меня.
   Настало время дать этим людям иной выбор.
   XXVII
   До рассвета оставалось еще около двух часов, но тетушка Грил уже вышла на промысел.
   Охотничьими угодьями ей служили покои вельмож в восточном крыле дворца, темном и промозглом. Двери здесь плотно закрыты, на полу шелковые ковры, шуршат крысы и полно всякого добра - только бери.
   Король Кайлок, благослови Борк его черную душонку, успел обезглавить, отравить и посадить на кол стольких аристократов, что можно и счет потерять. Можно, кабы не записная книжка. Грил похлопала себя по тощей груди, которой упомянутая пухлая книжка придавала объем. "Записывай все, учил ее отец, - никогда не знаешь, что может пригодиться".
   Смерть способствует освобождению больших богатств. А поскольку смерти эти тайные, богатства очень легко прикарманить. Даже вдовы зачастую не знают, что их мужей уже нет в живых, - один обезглавленный труп, плавающий животом вверх в озере, ничем не отличается от другого. Если же трупа вовсе нет, то дети предпочитают верить, что их отцы всего лишь заточены в темницу, и, если от твоего непутевого брата остались только окровавленные простыни, легко внушить себе, что он затащил в постель очередную девственницу.
   Слухи об исчезнувших вельможах множились, но наверняка никто ничего не знал. Кайлок обладал талантом делать трупы неузнаваемыми. Пальцы, мочки ушей, родимые пятна, двойные подбородки, боевые шрамы и особенно крупные детородные органы - все это удалялось с поразительным искусством. Грил видела короля за работой - в это время он впадал в транс. Слепой ко всему окружающему, он видел только мертвое тело перед собой и острый как бритва нож у себя в руке. Он часами занимался этим в дворцовых темницах - взор его стекленел, и губы беззвучно шевелились.
   Грил пробрало холодом, и она плотнее закуталась в шаль. Это причинило боль ее левому запястью. Хотя прошло уже два года с тех пор, как Мейбор сломал ей руку в Дувитте, при некоторых движениях запястье еще давало о себе знать. Это досаждало ей, но не слишком мешало: деньги преотлично можно было загребать и правой рукой.
   А вот и дверь, которую она себе наметила. Легонько толкнув медового цвета филенку, Грил проникла в покои лорда Батроя - в свое время он был советником герцога, теперь же превратился в безликий труп, гниющий в мелкой могиле. Неделю назад он опрометчиво осудил приказ короля перебить все высокоградское войско - и был взят под стражу, подвергнут пыткам, а после убит. Теперь все меньше и меньше людей отваживались говорить что-либо против падкого на расправу короля. Свеча в руке Грил бросала слабый свет на шелковые гобелены покойного лорда. Грил удовлетворенно улыбнулась. Безумие Кайлока играло ей на руку.
   Она быстро принялась складывать разные вещи в свой большой шерстяной мешок. Быстро, но с умом - она никогда не брала много: золотой кубок там, вышитый камзол здесь. Так, чтобы не хватились. Если семье лорда Батроя и неизвестна его судьба, через месяц они обратятся к Церкви с прошением признать его умершим и мигом приберут к рукам все добро.
   Когда мешок стал достаточно тяжел, Грил удалилась и направилась в следующие покои, помеченные в ее списке.
   Ее любимая, но глуповатая сестра Тугосумка продаст добычу на рынке. Публичный дом, увы, стало содержать совсем не выгодно после разгрома высокоградской армии. В ночь после битвы все вояки, какие были в Брене, точно обезумели: кровь у победителей разгорелась, и за неимением вражеских женщин они накинулись на городских шлюх. Они не пропустили ни одного борделя, ни одной уличной девки и ни гроша за это не заплатили! Кайлок и пальцем не шевельнул. Всем известно, что он ненавидит женщин, - ну и дал своим людям волю.
   С тех пор положение дел почти не исправилось. Солдаты, поняв, что им ничего за это не будет, пользовались женщинами даром. Госпожа Тугосумка надеялась, что все наладится, когда осадная армия уйдет в Несс, но вот уже две недели, как это случилось, а беспорядки в городе все продолжаются. Любой солдат Кайлока может творить все, что хочет.
   Город, как говорят, наводнен осведомителями Кайлока. В мятежных настроениях подозреваются все: ремесленники, купцы, мелкие дворяне и лорды. Мужчины так боятся, как бы их не обвинили в измене, что ночью предпочитают сидеть дома. Уж лучше поскучать вечерок, чем быть публично вздернутым на виселицу.
   Впрочем, Грил мало заботило то, что происходит во внешнем мире. Ее домом теперь стал дворец. Она знала в нем каждый закоулок, каждую щель. Слуги боялись ее, придворные смотрели с опасливым отвращением, Баралис и король Кайлок делали вид, будто ее не существует. Все это как нельзя более устраивало Грил. Дворец был ее ульем, а она - его царицей.
   Теперь ей уже не было нужды прибегать к вымогательству. Она превосходно обходилась своими предрассветными прогулками - и, пока ее находили полезной, могла спокойно продолжать в том же духе. Кроме того, вымогать деньги у Баралиса было неразумно. Грил, узнав его получше, поняла: стоит ей заикнуться об убийстве герцога, как Баралис убьет ее на месте, ибо ему есть что терять.
   Грил дошла до второй двери, намеченной на это утро. Дверь вела в покои прежде очень богатого, а ныне мертвехонького лорда Гантри. Зачем рисковать своей шеей, шантажируя кого-то, когда есть куда более безопасные способы обогащения?
   Собравшись уже повернуть ручку, Грил услышала изнутри какой-то шум. Странно - вчера она сама видела, как Кроп тащил тело лорда Гантри к озеру. Кто бы мог быть в его покоях? У его жены собственные апартаменты. Приложив свое чуткое ухо к двери, Грил затаила дыхание и прислушалась.
   Кто-то бубнил там за дверью, и голос был ей явно знаком. Грил впитывала звуки словно пиявка, сосущая кровь. Да это Кроп!
   Она распахнула дверь.
   - Ты что здесь делаешь, недоумок?
   Кроп сидел за большим письменным столом лорда. Рядом стояла бамбуковая клетка, а на руке гиганта восседала ярко-зеленая птица с загнутым клювом. Вид у Кропа был виноватый.
   - Птичку кормлю, госпожа. Она, поди, проголодалась тут, одна-то.
   - Нечего сидеть тут и таращиться на меня. Сажай эту зеленую тварь обратно в клетку и убирайся отсюда.
   Птица испустила громкий крик. Кроп начал собирать со стола какие-то мелкие вещицы, укладывая их в расписную коробочку. Грил подскочила и вцепилась в нее.
   - А ну положи это, ворюга! Это не твои вещи.
   - Нет, мои! - в страшном волнении возопил Кроп. - Клянусь вам. - Он вырвал коробочку из рук Грил и прижал к груди. - Клянусь.
   Грил снова вцепилась в коробочку, Кроп стал бороться. Коробочка упала между ними, крышка открылась, и все содержимое рассыпалось по столу. Кроп со стоном бросился собирать свои сокровища.
   Никто не мог сравниться с Грил остротой глаза. Она мигом запомнила рассыпавшиеся предметы: два молочных зуба, шнурок, пустой кокон, локон, перевязанный голубой лентой, несколько кусочков янтаря, какие-то дешевые украшения и старое запечатанное письмо.
   Грил потянулась за ним, и тут ей в глаза бросились три бронзовых совы на медной цепочке. Сердце у Грил провалилось куда-то в живот. Глазки из оникса, раскрашенные в желтое клювы, средняя сова чуть побольше двух других: то самое ожерелье, которое она подарила своей племяннице пять лет назад. То самое, которое, как клятвенно уверяла Тугосумка, было на Корселле в ту ночь, когда та пропала. Грил хорошо его помнила. Она сама его заказывала и велела взять вместо золота медь, когда цена оказалась чересчур высокой.
   Кроп хотел взять ожерелье, но Грил первая схватила его.
   - Где ты это взял?
   - Оно мое.
   - Нет, не твое. Говори, где взял. - Грил всю трясло. Обмотав цепочку вокруг кулака, она замахнулась на Кропа. - А не скажешь, я всем расскажу, что ты воруешь, и тебя бросят в темницу до конца твоих дней.
   Кроп, потрясенный ее словами, зажал руками уши.
   - Нет, - заныл он, тряся головой. - Не надо Кропа в темницу. Не надо.
   Грил почуяла, что победа близка.
   - Запрут Кропа, запрут и ключ выбросят. Так глубоко, что он больше никогда не увидит солнца. Ну, говори, где взял ожерелье.
   - Я его не украл! - завопил Кроп. - Хозяин сказал, что я могу его взять. Я его спрашивал, клянусь вам.
   - А ну тихо! - вскричала Грил - завывания Кропа действовали ей на нервы. - Хорошо, ты получил ожерелье от Баралиса. А он где его взял?
   Кроп, услышав ее вопрос, тут же перестал ныть.
   - Не знаю где, - сказал он, твердо сжав губы и устремив глаза в пол.
   - Гм-м. - Грил разглядывала Кропа. Дурак уперся, и ничего из него больше не выжмешь - выгораживает своего хозяина. - Ладно, убирайся и барахло свое забирай.
   Кроп поспешно собрал все в коробочку. Зеленая птица терзала клювом роскошную шелковую штору, и великан водворил ее в клетку.
   - Если хочешь ходить сюда и кормить эту тварь, - сказала Грил, смотри не говори хозяину о нашем разговоре. Понял?
   Кроп кивнул и вышел.
   Грил прижала ожерелье к губам. Мелкие едкие слезы покатились у нее по щекам. Кроп взял его у хозяина, а тот, не иначе, снял его с шеи Корселлы. Для Грил это имело только один смысл: Баралис убил ее племянницу.
   - Тирен продал мои услуги, так же как и ваши. За пятьсот золотых.
   - Почему мы должны верить тебе, Таул? - спросил Крейн, командир. Сперва ты преступил свою клятву, потом убил Катерину Бренскую.
   - Кому было выгодно убийство Катерины? - впервые заговорил Джек. Кайлоку, вот кому. Не Таул же получил город и армию. И травить Катерину он тоже не стал бы. Вы все знаете, что яд - оружие трусов. Посмеет ли кто-нибудь здесь назвать Таула трусом?
   Ответом Джеку было молчание. Краем глаза он заметил, что Таул собирается заговорить, и сделал ему чуть заметный знак: не надо. Джек хотел, чтобы рыцари поразмыслили над его словами.
   Рыцари стали потихоньку разбредаться прочь от костра. Трудно было прочесть в бледном предутреннем свете выражение их лиц. Движения их были сдержанны, и никто так и не проронил ни слова.
   Уже восемь дней они ехали на север. Как только рыцари делали привал набрать воды, дать отдых лошадям, настрелять дичи или поспать, - Таул начинал свои крамольные речи, исподволь расшатывая пьедестал Тирена. Поначалу он действовал осторожно - спрашивал рыцарей, какую кто роль играл при захвате Халькуса, сожалел о пошатнувшейся репутации ордена и растущем числе дезертиров. От него отмахивались, но Таул продолжал свою работу. И вот сегодня он рассказал им, как Тирен заставил Бевлина выложить пятьсот золотых, - от этого так просто не отмахнешься.
   - Дай им срок, Таул, - сказал Джек, когда все рыцари разошлись. - Не могут же они так быстро изменить свои взгляды. Они слишком долго шли за Тиреном, чтобы обратиться за одну ночь.