Эдуард Хруцкий. Полицейский

   — Ах, суки, такого человека. А этот, конечно, за бумагами приперся. — Уж я не знаю, как прознал.
   — Талант, — восхищенно сказал Рубин, — светлая голова. Он один всей полиции этой недоношенной империи стоит. Думаешь, Дергаусов Княжина подмочил? — Думаю, его людишки.
   — Ну что, Петя, сдай их Бахтину. Конкурентов уничтожать надо. А когда сыскарь их заловит, я Коншина этого крепко захомутаю. — Уж план есть?
   — Конечно. Коммерция — та же война. Ну иди, Петя, расскажи ему все.
   Бахтин проснулся оттого, что кошка Луша залезла на подушку и начала лизать его щеку.
   Он нащупал рукой маленький теплый комочек и начал ласково поглаживать шелковистую спинку. За темными окнами простучали колеса извозчика.
   В комнате было тепло и тихо, и он опять заснул, чувствуя рядом ласковое, привязанное к нему существо. Проснулся он поздно, за окном уже светало.
   Бахтин долго лежал, предаваясь сладкому ощущению покоя, стараясь думать о кошке, мелких домашних делах, гоня от себя мысли о работе. Надо было вставать, пока молчал телефон. Он встал, вызвав тем самым недовольство Луши, вытянул из-за шкафа гири и начал гимнастику.
   Постепенно он почувствовал, как начала пульсировать кровь, как мышцы наливались приятной тяжестью, как светлела голова.
   Вчера, придя домой, он дал себе зарок не думать о деле. Мозгам необходима была передышка. Уж слишком напряженно он работал прошлую ночь.
   Потом Бахтин долго стоял под ледяным душем и вышел к столу свежий и помолодевший лет на десять. Завтракал он неторопливо и после кофе закурил.
   Вот тут-то он и спустился из своего Эдема на грешную землю и понял сразу, что весь смысл откровения Усова сводился к простой конкурентной борьбе.
   Хотя кое-что он уяснил. Теперь ему было ясно, кто стоял за убийствами и поджогом. Безусловно, Дергаусов.
   Княжина убили из-за каких-то документов. Если Усов, в этом Бахтин не сомневался, отдал ему все, то, значит, у кого-то еще находились бумаги, компрометирующие компанию господина Дергаусова. Но у кого?
   Убитый подполковник мог передать их только человеку, которому доверяет. Серегину. Но у него ничего не нашли. На шее покойного был медальон. Кто-то сорвал его.
   Сестра сказала, что медальон был с женским портретом. Зазвонил аппарат. — Бахтин у телефона. — Это Кулик. — Слушаю вас.
   — Сыщики показали фотографию Серегина во всех клубах, где разрешена карточная игра. Его никто не знает.
   — Прекрасно, а вам не удалось восстановить его день перед поджогом? — Пока нет. Но я стараюсь. — Хорошо. Бахтин положил трубку. Кулик не сообщил ему ничего нового. Бахтин вновь поднял трубку. — Барышня, 52-26, пожалуйста. — Соединяю. — Алло, — на английский манер ответил Кузьмин. — Женя, здравствуй. — Здравствуй, Саша. Что нового? — Много чего, еще одно убийство.
   — Да что ты. У меня для тебя есть новости, приезжай в редакцию.
   Бахтин начал собираться. Перед отъездом он основательно обновил свой гардероб. Хороший портной сшил ему три пиджачных костюма. В Английском магазине он приобрел прекрасное двубортное пальто и даже на Невском прикупил новинку — продолговатые наручные часы. Он надел темно-серый в елочку костюм, завязал галстук, скрепил его серебряной булавкой. Посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.
   Внезапно кто-то позвонил в дверь. Марии Сергеевны не было, она ушла к ранней обедне, поэтому Бахтин пошел отворять. На пороге стоял человек в кепке и потертом пальто.
   — Вы, — начал Бахтин и узнал Митю Заварзина. Господи, как он изменился с момента их последней встречи. Отечное лицо, мешки под глазами. Такие лица бывают у больных или сильно пьющих людей.
   Куда делось его парижское щегольство. Помят и небрежен был его давнишний знакомец. — Пусти меня, Саша. — Заходи. — Ты должен меня спрятать.
   — Я тебе ничего не должен, — холодно ответил Бахтин. Аи да Белецкий! Вот спасибо, господин сенатор. — Ты спас нас в Париже…
   — Что ты несешь? Кого я спас? При чем здесь Париж? — Саша, за мной гонятся.
   — Это твоя судьба, Митя. Ты бежишь, тебя догоняют. А откуда ты узнал мой адрес? Я несколько дней, как из столицы. Только не говори, что прочитал его в книге «Вся Москва». Не надо. — Ты обязан мне помочь.
   — Вот это мило. Почему я тебе обязан. Берем самый простой вариант. Ты социалист. Кажется, большевик, я, право, слабо разбираюсь в ваших учениях. Ты желаешь уничтожить строй, которому я служу, а он за это платить мне неплохое жалованье.
   Я не политик. Я криминалист. Поэтому крайне глупо тебе приходить к такому опытному сыщику, как я. Что у тебя было в Париже, я не знаю и знать не хочу. Но хочешь, расскажу тебе притчу. — Ну.
   — Жили-были два друга. Один попал в беду, а второй рискнул и предупредил его. Правда, их было трое и один оказался доносчиком.
   — Как ты смеешь, — как-то неестественно, по-актерски выкрикнул Заварзин.
   — Смею, милок. И вот что тебе скажу. Кончай пить, видишь, как у тебя поутру рученьки трясутся. Пошли. — Он привел Заварзина в кухню, достал графин, налил до краев фужер.
   — Пей. Это единственное, что я могу сделать для тебя.
   И потому, как жадно его дружок схватил фужер, как трудно дергая кадыком, он пил, Бахтин понял, как именно его завербовал Мартынов. Взял по пьянке, как фраера. — А теперь иди.
   — Ты, — Заварзин заговорил звучнее, жесты у него стали точными, — гонишь друга. Помни, когда победит революция.
   — Любой революции нужны криминалисты. Иначе вас жулье снова в подполье загонит. Иди, Митя, кланяйся от меня Мартынову. — Как ты смеешь, сволочь!
   — Смею. Пошел вон, а то городового кликну.
   Нет, не лицо бывшего друга сказало Бахтину, что он прав. Спина. Те несколько шагов от кухни до двери рассказали ему всю горькую одиссею человека, ушедшего в революцию и ставшего платным агентом охранки.
   Это была спина поверженного, сломленного, потерявшего совесть. Об этом говорила преждевременная сутулость и выцветшие швы когда-то модного парижского реглана.
   И стоптанные каблуки говорили о бедности. И бахрома на брюках кричала о том, что их хозяин чаще заходит в трактир, чем в конфекцию.
   После разговора с Семеном Семеновичем Андрей Дранков наметил точный план действий. Он не поехал в «Мавританию».
   Сегодня он снимал Наталью Вылетаеву. В их ателье пеклась новая мелодрама «Сердце, успокойся». Главную роль играла Ольга Орг, Вылетаева была развратной искусительницей.
   Андрей Дранков начинал как фотограф, потом освоил кинокамеру и стал оператором.
   У него была своя камера «Эклер», что придавало ему некую независимость. Снимал он неплохо как кинодрамы, так и видовые фильмы, имел освобождение от воинской службы, работая при Скобелевском комитете.
   Его видовые съемки с фронтов часто показывали в электротеатрах, платили ему хорошо. Но всего этого не хватало для приобретения собственного киноателье, а впоследствии и парочки кинематографов.
   Пару раз, вместе с Семеном, ему удавалось снять неких людей в отдельных кабинетах «Мавритании».
   За пластинки они получали неплохие деньги. Но этого было мало, тем более что Андрей не любил ограничивать себя.
   Ежедневные посещения кафе «Бом», где собирались актеры, режиссеры, операторы и прочий кинолюд, кафе «Око», где вершили дела кинофабриканты, стоили немало. Тем более что Дранков был человек широкий и веселый.
   Сегодня он работал в ателье фирмы «Кинотворчество» на Тверской.
   Он пришел, когда художник заканчивал монтаж декораций. К нему подошел режиссер Винклер: — Ну что, Андрюша, как декорации?
   — Здорово. Этот Томашевский талантливый парень. Какое решение, белые стены и темные костюмы! Здорово! — Посмотри со светом, Андрюша. — Сейчас, Боря. Эй, Леня! Включи свет.
   Ярко вспыхнули лампы, Дранков приник к визиру аппарата.
   — Тени! Тени! Переставь лампы, Леня! Так! Так! Вот хорошо.
   — Здравствуй, Андрюша. — Оля Орг поцеловала его в щеку. — Я сегодня к тебе приеду, — прошептала она на ухо. — Хорошо, милая. ~ Где Вылетаева? — Крикнул Винклер.
   — Я здесь, Борис Борисович. — Из-за колонн декорации появилась красавица брюнетка в костюме жокея.
   — Конечно, из нее актриса, как из дерьма пуля, — тихо сказал Винклер, — но хороша. И публика ее любит. — Хороша, — согласился Андрей.
   Винклер пошел к артистам, а Дранков присел на стул и закурил.
   Он смотрел, как режиссер разводит первую сцену, и думал о том, что сделал бы это иначе, более экономично и выразительно.
   Одна из маленьких кинофирм, которых развелось на Тверской, как грибов после дождя, предложила ему как режиссеру делать ленту.
   Но он не верил мелким киножучкам, тем более что расплачивались они после продажи фильмы.
   Нет, пожалуй, будет он по-прежнему снимать как оператор. Никакой головной боли. Ассистент режиссера ударил в медный таз. — Приготовились. Андрей припал к аппарату. — Съемка, — рявкнул Винклер. Андрей закрутил ручку камеры.
   Трещала камера, гудели лампы прожекторов, кричал Винклер, носились по павильону плотники, меняя декорации. Наконец наступил перерыв.
   — На сегодня все, — сказал Винклер. — Опять этот сукин сын Худолеев не явился. — Они в запое, — пояснил ассистент.
   — Вычтем из договора за неявку, — сказал появившийся хозяин. — Рублем его вылечим, рублем. Андрей Васильевич, — обратился он к Дранкову. — Ко мне вчера из Скобелевского комитета приходили, просят сделать фильму о посещении государем войск. Уж будьте ласковы, смонтируйте. — Сколько? — Не обижу. — Это не разговор.
   — Договор готов, зайдите нынче в пятом часу в «Око», там и подпишете. — Хорошо.
   К Дранкову подошла Вылетаева, соблазнительная и порочная. — Андрюша, дай папиросу, мои в гримерной. — Изволь, Наташа, только у меня крепкие. — Ничего.
   Они закурили, и Дранков понял, что актриса хочет ему что-то сказать. — Ты насчет крупных планов, Наташа? — Нет, Андрюша, у меня к тебе дело. — На сорок тысяч? — засмеялся Дранков.
   — Может, и больше, — таинственно усмехнулась Вылетаева, — ты проводи меня.
   Наташа жила рядом в доме, который все москвичи называли по имени построившего его инженера Ни-рензее. Наташа сама отперла дверь. — Я горничную отпустила. Проходи.
   Дранков был у нее впервые. Гостиная с большим вкусом обставлена дорогой мебелью из карельской березы. На полу огромный белый пушистый ковер, на стенах фотографии известных актеров, актрис, писателей и художников с теплыми надписями. Под потолком люстра работы Грачева, вазы Фаберже, серебряный телефонный аппарат — все говорило о том, что покровитель Наташи Вылетаевой человек щедрый. — Нравится? — спросила актриса. — Очень, — искренне ответил Андрей. — Что же ты у меня не бывал? — Так не звала же. — Звала, звала, только ты не понял. Подожди. Наташа ушла, а Дранков закурил, обдумывая, с чего начать с ней разговор о Дергаусове. Он прикидывал и так, и эдак, но ничего не складывалось. За его спиной скрипнула дверь, и вошла Наталья. Андрей обернулся.
   На ней был тонкий прозрачный пеньюар. Наталья на минуту остановилась, словно в кадре, фиксируя движения. Потом шагнула к Андрею и поцеловала его в губы. — Ну… Чего же ты… я хочу…
   Она отдалась ему прямо на ковре. И они долго любили друг друга.
   Только через час Дранков, утомленный, но чувствующий звенящую легкость, сел и потянулся за папиросами. — Ты ведьма, Наташка. Истинный Бог. — Тебе было плохо? — Прекрасно. — Хочешь еще?
 
   — Хочу, но через полчаса меня ждет Липкин в «Око». — Иди. — Неужели ты только за этим позвала меня?
   — И за этим тоже. Я давно хочу тебя, Андрюша. И не только как… — Что как?
   — Ну, кошка, что ли. Я хочу, чтобы мы были вместе. Не перебивай. Я много о тебе знаю. Знаю, что ты копишь деньги на свое ателье.
   — Милая, я слишком люблю жить, чтобы накопить капитал. — У меня есть кое-что, что поможет нам. — Нам?
   — Да, Андрюша. Мы получим деньги и будем вместе. Ты будешь снимать ленты и уже не Верка Холодная, не Олька Орг, а я стану героиней. — Ты хочешь, чтобы мы…
   — Да. Чтобы обвенчались в церкви, чтобы все эти потные грязные мужики не могли даже близко подойти к жене Дранкова. — Неужели у тебя столько денег? — Пока нет, но будут. И не у меня, а у нас. — Я должен ограбить «Лионский кредит»?
   — Нет. — Наташа встала и пошла в другую комнату. Даже в неярком осеннем свете тело ее было прекрасным и волнующим.
   Дранков надел белье, носки, брюки. Наконец она вышла. Халат сделал ее почему-то чужой. — Ты лучше ходи голая, — усмехнулся Андрей. — У нас теперь будет время. Смотри. Наталья положила на стол несколько бумажек. — Что это?
 
   — Здесь подлинники актов, накладных и еще каких-то бумаг. Их всего пять. Ради них Дергаусов убил человека. — А для чего он поджег склады?
   — Он сделал новые документы о том, что шинели и еще что-то были нормального качества. — Как они попали к тебе?
   — Есть мальчик, милый и честный, и он очень любит меня, верит мне, поэтому передал их мне в ресторане. А потом я узнала, что Дергаусов все свалил на него.
   — Я все понял. Я пойду к Дергаусову. Сколько просить? — Пятьсот тысяч. — У него есть такие деньги?
   — Это для него, конечно, сумма внушительная, но не очень крупная.
   Дранков взял документы, вынул бумажник и спрятал.
   — Андрюша, он сегодня в девять гуляет в «Мавритании». Только будь осторожен. — В этом кабаке мне нечего бояться. — Тогда пусть он рассчитывается с тобой там. — Скажи, Наталья, почему ты это делаешь? — уже от дверей спросил Дранков. — Этот делец прекрасно тебя содержит. — Ты, наверное, не поймешь, но я его ненавижу. — Есть за что? — Когда-нибудь я расскажу тебе.
   Дранков вышел из квартиры и, пока спускался по лестнице, все время думал об этой странной ситуации. Конечно, он мужик вполне ничего и у него было множество амурных историй с актрисами, но одно дело милая Оля Орг, совсем другое такие тигрицы, как Вылетаева или Ларина. Но документы были у него и стоили они, видимо, немало. Конечно, Дергаусов человек сильный, да и они с Семеном не промах.
   Венчание с Вылетаевой никак не входило в его планы. А впрочем, кто знает. После сегодняшнего.
   В дверях он столкнулся с двумя хорошо одетыми господами, на улице стоял полицейский офицер, который что-то втолковывал околоточному с распухшим от побоев лицом.
   До встречи с Липкиным оставалось еще несколько минут, и Андрей не торопясь пошел в кафе.
   У входа в дом хорошо одетый господин любезно уступил дорогу Бахтину и Косоверьеву.
   Они вошли в гулкий подъезд, и швейцар услужливо вызвал лифт.
   Нынешним утром Женя Кузьмин рассказал Бахтину о своем визите в «Мавританию». Таким образом, мадам Вылетаева стала не просто содержанкой Дергаусова, а активным участником этого поганого дела.
   Вполне возможно, что именно она передала отравленную пищу Серегину. Актриса. Что стоило ей сыграть и такую роль?
   Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в номер сорок восьмой.
   — Это ты, Андрюша? — Послышалось за дверью. — Ты что-то забыл?
   Дверь распахнулась, на пороге стояла красивая женщина с очень знакомым лицом. — Вы ко мне?
   — Вы госпожа Вылетаева? — Бахтин приподнял котелок. — Я. А вы…
   — Не утруждайтесь. Я помощник начальника Московской сыскной полиции коллежский советник Бахтин, а это чиновник для поручений коллежский асессор Косоверьев.
   Бахтин достал удостоверение и протянул его актрисе. Та раскрыла черную кожаную книжку, быстро прочла и сказала растерянно: — Прошу, господа. — Минутку.
   Послышались тяжелые шаги, и в комнату вошли Гейде и околоточный. — Она? — спросил Бахтин. — Никак нет, — рявкнул околоточный. — Свободен.
   Околоточный вышел, а полицейский офицер остался.
   — Мадам Вылетаева, мне доподлинно известно, что позавчера вы кутили в ресторане в компании с Серегиным. — Да, я была с ним.
   — Мадам, вам известно, что по чьей-то злой вине его отравили.
   — Нет, — крикнула Вылетаева, — этого не может быть.
   — Мадам, я полицейский и обрисовываю вам подлинную ситуацию.
   Актриса опустилась в кресло. Испуг и растерянность, похоже, были вполне искренними, а впрочем, кто их разберет, этих актрис. Бахтин решил действовать напористо и быстро.
   — Почему вы сорвали с шеи Серегина свой медальон? — Я не срывала, поверьте.
   — Верю. Где бумаги, которые он вам передал? Не отпирайтесь, покойный вел дневник, и я могу предъявить вам эту запись, — радостно соврал Бахтин. — Их у меня нет. — Где они? — Я передала их Андрею Дранкову. — Кто это? — Наш оператор. — Зачем? — Я хотела отомстить Дергаусову. — Где он? — Здесь рядом в кафе «Око». — Как я его узнаю?
   — Красивый, английские усики, как у вас, светлое пальто, светлый пиджачный костюм. Высокий. — Мы могли его встретить у входа в ваш дом? — Наверное.
   — Ротмистр и ты, Иван Ксаверьевич, одним духом в «Око», а я поговорю с мадам подробнее.
   Мишка Чиновник, весьма известный карманный вор, получил свою кличку за то, что щипал обязательно в разнообразной чиновничьей форме. Особенно любил он ходить в сюртуке и шинели (по сезону) акцизного управления.
   День сегодня выдался неудачный, и он впервые заглянул в кафе «Око», ему говорили, что там собираются весьма жирные караси.
   Народу в кафе было много, людишки все денежные, одетые, как надо, и цепочки золотые от часов по жилеткам шли.
   Мишка Чиновник сел за столик недалеко от дверей, так, чтоб можно было следить за входящими посетителями, и спросил чаю и пирожных.
   Крепкого во время работы он не пил, алкоголь мешал точности. А работал Чиновник ювелирно.
   Он рассчитался сразу. Попивал чай, поглядывая на дверь.
   В кафе не обязательно было раздеваться, те, кто заходили посидеть подольше, сдавали пальто в гардероб, но многие забегали на минутку: перекинуться парой фраз, передать что-нибудь, выпить на ходу.
   Мишка ел эклер, попивая чай, и следил за дверью. Ему не везло, один за другим заходили люди в пальто. Конечно, в переполненном трамвае можно было попробовать, но здесь.
   Внезапно он увидел высокого человека, снимающего светлое пальто.
   Мишка встал и медленно пошел к выходу, наметанным глазом он определил пухлый бумажник в правом кармане.
   А карась, словно сам решил облегчить работу Чиновнику, он пригладил волосы у зеркала и расстегнул пиджак.
   Они на секунду столкнулись у ступенек, ведущих в кафе. Бумажник был у Мишки.
   — Извините, — сказал Дранков какому-то чиновнику, с которым столкнулся у двери, и оглядел зал. Из-за углового столика ему махал рукой Липкин.
   — С вами приятно иметь дело, — улыбнулся он, — вы, Андрей Васильевич, точны. — Стараюсь.
   — Садитесь, батенька, сейчас кофеек спроворим, а в чайнике коньячишко недурственный. Дранков налил в чашку коньяку, выпил, закурил. — Семен Лазаревич, давайте к делу. — Конечно, конечно. Вот договор. Дранков взял бумагу, пробежал ее глазами. — Ну как? — поинтересовался Липкин. — Прямо подарок.
   — Скобелевский комитет денег не жалеет. Теперь запишите в договор номер вашего удостоверения, оно при вас. — Конечно. Дранков полез в карман.
   — Что с вами? — испугался Липкин, увидев его сразу изменившееся лицо. — Бумажник. — Что, потеряли? — Не знаю, когда я входил, он был у меня.
   И внезапно Дранков понял, почему его так сильно толкнул чиновник при входе.
   — Господа! — крикнул Липкин. — Только что у Андрюши Дранкова украли бумажник. Зал зашумел. Люди повскакали с мест. На шум появился хозяин. — В чем дело? Он выслушал выкрики и подошел к Дранкову.
   — Весьма печально, Андрей Васильевич, много ли денег при вас было. — Двести рублей и мелочь.
   — Господа, — крикнул хозяин, — фирма возмещает господину Дранкову пропавшие деньги. Внезапно в дверях появился полицейский офицер.
   — Господин ротмистр, — крикнул хозяин, — вы очень вовремя. Только что обворовали господина Дранкова.
   К Дранкову подошел высокий человек в черном пальто.
   — Господин Дранков, я из сыскной полиции, вы не могли бы сказать, как все это произошло. — Меня на входе толкнул какой-то чиновник.
   — Чиновник, — обрадовался Косоверьев, — чуть рябоватый такой, невысокий. — Да.
   — Все ясно, это известный карманник. Давайте пройдем со мною в сыскную полицию.
   — Идите, идите, Андрей Васильевич, — засуетился Липкин, — обрисуйте все, как было.
   Мишка Чиновник, выйдя из кафе, сразу же забежал в проходной двор и вынул бумажник. Неплохо: две «кати» и восемнадцать рублей мелочью. Сегодня и завтра можно отдохнуть. В бумажнике было удостоверение Скобелевского комитета, визитные карточки. Когда он потрошил «лопатник», из него в лужу выпали какие-то бумажки, похожие на счета от портного. Мишка хотел их поднять, но бумага уже впитала влагу, чернила расползлись. Ничего, убытка от них хозяину не будет. Мишка прочитал визитную карточку и понял, что щипанул сегодня человека, делающего фильмы. А посещение синематографа было главным и любимым развлечением Мишки Чиновника. Он вышел из подворотни, огляделся и пошел в сторону сыскной полиции, проходя мимо открытых дверей, он метнул туда бумажник быстро заскочил в подъезд дома Нирензее и вдруг с ужасом увидел, как чиновник из сыскной по кличке Оглобля, волочит в подъезд его карася. Мишка бегом бросился на второй этаж.
   В дверь позвонили. Вылетаева вопросительно поглядела на Бахтина.
   — Открывайте смело, нам прятаться не от кого. Бахтин услышал удивленный голос хозяйки, а в гостиную вошли Косоверьев и Дранков.
   — Простите, господа, — развел руками оператор, — это несколько напоминает мне…
   — Криминальную фильму? — подстраиваясь под его веселый тон, спросил Бахтин.
   — Наверное. — Дранков сел. — Наташа, дай мне попить. — Сейчас. — Вылетаева вышла.
   — Александр Петрович, ушли документы, -вздохнул Косоверьев. — Как? — ахнул Бахтин. — Да его Мишка Чиновник щипанул.
   — Вы положили документы в бумажник?.. — спросил Дранкова Бахтин. — Да. — Вы их посмотрели, прежде чем спрятать. — Конечно. — Помните их?
   — Два акта о покупке по дешевке бракованных шинелей и сапог. Акт приемки, где они уже обозначены как товар высокого качества. Накладные, все документы за подписью Дергаусова.
   — Мадам, — Бахтин чуть поклонился Вылетаевой, — позвольте я воспользуюсь вашим аппаратом. — Прошу. Бахтин поднял трубку.
   — Барышня, мне одиннадцатый… Дежурный, Бахтин… Так, так… Хорошо. Господин Дранков, — Бахтин повесил трубку на рычаг, — вам бумажник подкинули, но документов там нет. Как это понимать?
   — А как хотите, господин Бахтин. — Дранков засмеялся. — Что вам от меня надо? Моя приятельница передала бумаги, чтобы я посоветовался…
   — Не надо, Андрей Васильевич, госпожа Вылетаева все рассказала мне, для чего вы брали эти бумаги. Хочу сказать вам, что дело вы затеяли опасное, моральную сторону я опускаю. Дергаусов не просто делец, он связан с уголовным миром. Посудите сами: сгорел склад, убит городовой, отравлен Серегин и еще один чин полиции, убит подполковник Княжин. Неужели вам хотелось стать причастным к этому списку?
   — Откровенно говоря, нет. — Дранков опять закурил.
   — Мадам Вылетаева, расскажите мне о Серегине, о медальоне, и этих бумагах, и о том, что вы хотели с ними сделать. Господа, я опасаюсь за вашу жизнь. А если Дергаусов узнает о ваших планах? Да, бумаги пропали, но мы сейчас составим протокол, и вы автоматически становитесь свидетелями. Я не могу ручаться, что в нашем ведомстве у Дергаусова нет своего человека.
   — Что же это! — крикнула Вылетаева. — Я вам рассказала все, как на духу…
   — Мадам, — перебил ее Бахтин, — о нашем разговоре знают трое. За этих людей я могу поручиться.
   Коншин с раннего утра пребывал в настроении благодушном, конечно, был неприятный разговор с князем Львовым, но это его мало заботило. Председатель Союза городов дружески пожурил Иван Алексеевича и сказал, что его дожидается судебный следователь Шабальский.
   Следователь оказался человеком вполне светским, как понял Коншин из разговора, был принят в хороших домах, так что общих знакомых у них оказалось множество.
   Коншин пригласил его в ближайшие дни отобедать в «Метрополе», и они расстались довольные друг другом.
   Коншин сидел в кабинете, попивал ликер с кофе, находясь в предвкушении приятного вечера. В дверь просунулась голова Дергаусова. — Можно, Иван Алексеевич? — Заходите, Юрий Александрович.
   Дергаусов вошел, поскрипывая сапогами, уселся в кресло. — Ликеру? — Не откажусь. — Ну что там, с пожаром этим?
   Коншин снял китель и остался в белоснежной рубашке и подтяжках. — Копает полиция.
   — Да и у меня судебный следователь был, очень милый человек, мы прекрасно поговорили.
   — Иван Алексеевич, надо бы дело замять. Серегина арестовали, потом сообщники его отравили, убытки берет на себя Земсоюз. Все, куда больше? — А чего бояться?
   — У нас в конторе чиновник из сыскной, Кулик, сидит, бумаги роет. — Да и пусть. Нечего, значит, делать. — Господин многопытливый и хваткий. — Дайте ему пару тысяч. — Не берет. — Так пусть сидит.
   — Иван Алексеевич, а как докопается до денежек, что мы в кабаках тратим, да о покупке авто для вас и о бриллиантах мадам Волынской. — Думаете, докопается? — Всенепременно.
   — Так что же делать, Юрий Александрович? К полицмейстеру съездить?