Эдуард Хруцкий. Полицейский

   Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.
   — План ваш, Александр Петрович, хорош, слов нет. Значит, инструктор милицейских курсов Чечель согласен? — Согласен.
   — Странная история, неужели Усов не знал, что полковник сдал деньги. — Мартынов закурил.
   — А как он мог до этого дознаться? — Бахтин достал из бумажника расписку Красного Креста. — Вот видите, все до копейки передано.
   — Ну что ж, — Манцев встал, — пойду доложу Дзержинскому.
   — Мы такие вопросы раньше решали на уровне начальника сыскной. — Бахтин прищурился насмешливо.
   — Дело уж больно склочное, шведы телефонируют в Наркоминдел по три раза в день. Что вам надо для проведения операции?
   — Тысячи две франков, наших денег побольше, хорошие мужские вещи, модную женскую одежду, квартиру и людей. — Это не проблема. — Тогда я начинаю.
   Бахтин шел по Маросейке. Улицу замело, дворники-подлецы не работали, поэтому пробираться приходилось по узкой, протоптанной дорожке. День был солнечный, яркий. Снег искрился на солнце. Над домами в безветрии стоял печной дым. Спокойной была утренняя Москва, радостной, словно в преддверии Рождества. Вот навстречу заскользила по намятому снегу барышня в синей бархатной шубке с песцовым воротником. Стрельнула в Бахтина лукавыми серыми глазами и пронеслась мимо.
   Война войной, переворот переворотом, а люди живут, радуются, на свидания бегают. Живет Москва, живет!
   Бахтин свернул в Колпачный и приятно удивился. Тротуар был аккуратно разметен.
   Он оглянулся, перепроверяя, и зашел в дверь с надписью на стекле «Антиквариат».
   Звякнул колокольчик, Бахтин спустился на две ступеньки и попал в мир старых вещей.
   Ничего особенно дорогого он не увидел. Темные от времени картины с ликами неведомых чиновников и штатских господ в старинных камзолах, бронзовые часы с грудастыми наядами и могучими мужиками, шкатулки прекрасной резьбы, целый табун каслинских чугунных коней.
   Много вещей собрал Каин в своем магазине, но, видимо, самое ценное для подлинных любителей прятал где-то в закромах.
   — Кто там? — Бахтин услышал знакомый голос и шаркающие шаги.
   Появился Фролов в теплой фуфайке и полосатых брюках, заправленных в валенки. Он взглянул на Бахтина и сказал: — Кто видел? — Нет. — Тогда в задние комнаты прошу.
   До чего же квартира московская на питерскую похожа. Тот же буфет огромный, лампа под зеленым абажуром на цепях под потолком, диван с зеркальцем, плюшевые кресла.
   — А у тебя, Петр Емельянович, все по-старому. Впрочем… — Бахтин подошел к дивану. Над ним висел картонный плакат с плохо выполненными стертыми фотографиями и надписью «Вожди революции». — Вместо государя императора повесил?
   — Именно, именно. Каждая власть от Бога. — Фролов назидательно поднял палец. Посмотрел внимательно на Бахтина.
   — Потрепала вас тюрьма, господин коллежский советник, совсем с лица спали. — Есть немного.
   — А мне верные люди сказали, что расстреляли вас. Я заупокойную у Ивана Воина заказал. А вы бежали, значит. — Не рад? — Если честно — рад. И денег дам, и схороню.
   — Спасибо тебе, Петр Емельянович, только выпустили меня. — Быть не может! — Вот слушай… — Один секунд, я только закусить соображу.
   За коньячишком хорошим, да закусочкой Бахтин поведал Каину о своих злоключениях.
   Все рассказал, особенно подробно о разговоре с покойным Адвокатом.
   — Да, Александр Петрович, что же получилось, вы, скажем так, полковник, кавалер императорских орденов, в чекисты пошли.
   — Нет, Петр Емельянович, у меня к Сабану и Лимону свой счет. Я с них получу. — Понимаю. А не боитесь?
   — Опасно, конечно, но надо. Теперь у меня к тебе, Петр Емельянович, два дела. — Говорите. — Первое, как к моему агенту… — Ох, уволили бы вы меня от дел этих. — О том тоже поговорим. К тебе придет Сабан. — Уверены?
   — Уверен. Ты ему скажешь, что вот этот человек продал тебе десять тысяч франков. — Бахтин положил на стол фото Чечеля. — Одет был в бекешу офицерскую, фуражку с наушниками, суженки и сапоги. Сабан спросит, где его найти. Ответишь, что он в кафе «Бом» на Тверской. — И все? — засмеялся Каин.
   — Все. На этом твоя служба в сыске закончена.
   Бахтин встал, вышел в прихожую, из кармана пальто вынул сложенную вдвое папку с агентурным делом «Макаров». Вернулся в столовую, положил папку на стол. — Проверь, Петр Емельянович, здесь все.
   Каин схватил папку, достал из ящика комода очки, подошел к окну. Читал он долго, потом открыл дверцу голландки и кинул папку в огонь.
   — Вот за это спасибо. Век помнить буду. Так какое второе дело-то?
   — теперь, Петр Емельянович, я тебя не как агента прошу, а как авторитетного Ивана, не как сыщик прошу, а как человек, в тюрьме настрадавшийся.
   Бахтин налил в фужер коньяк, выпил. Каин, хитро прищурившись, смотрел на него. Он понимал, что агентурное дело ничего не стоит. Слову Бахтина поверит любой московский жиган. Скажи он кому, и найдут его, Каина, с пулей в башке. — Так говори дело-то, Александр Петрович. — Найди мне щель, куда Лимон закопался. — И только-то. — Сможешь?
   — Он в Петровском дом купил, в цыганской слободе. Завтра Мишка Цыган придет, я его спрошу, вот и все. — Спасибо.
   — Александр Петрович, слышал я, твоя жена в Финляндии? — Да. А тебе зачем? — Хочу через месячишко подорвать. — А граница?
   — Есть человек. Да ты его знаешь, капитан Немировский.
   — Значит, мы с тобой по одной тропе ходим. Запоминай: Черная речка, семь, госпожа Нечволодова. Думаю, я тебя там встречу. — А если нет?
   — Тогда, — Бахтин вынул из галстука булавку, — передай ей это. Каин повертел булавку. — Дорогая вещь. — Подарок жены. Пора мне.
   Бахтину повезло, на Маросейке он взял извозчика. — Первая Тверская-Ямская, 57, — назвал он адрес.
   И потащились санки по снежным колдобинам. Бахтин сначала пожалел, что не сел в трамвай, но чем дальше он ехал, тем лучше ему становилось. Зимняя Москва гостеприимно распахнулась перед ним. Бульвары, засыпанные снегом, горбатые переулки Сретенки, все еще элегантная Петровка. Почти каждая улица была связана с ним невидимой нитью воспоминаний. Прекрасных и добрых. В них не было места тому, чем он занимался сегодня. Это была память о святочных обедах, рождественских балах, новогодних елках. И жили в ней веселые друзья и прелестные девушки. Все те, кого он больше никогда не увидит.
   Дверь ему открыла сама Абрамова. Она узнала его сразу. — Беда какая, господин начальник? — Да нет, мне Михаил нужен.
   А в коридоре уже появился Мишка Чиновник. Был он в бархатном халате с атласными бортами. — Александр Петрович, прошу. — Нет, Михаил, у меня к тебе два слова всего. Мадам Абрамова деликатно исчезла. — Ты теперь, говорят, крупье в Столешниковом? Михаил кивнул. — Нарисуй-ка мне план вашего притона.
   Они прошли на кухню, и Мишка сноровисто нарисовал план. — На второй двери ключи есть? — От какой? — Черного хода. — Да. — Когда тебе скажут, откроешь? — Значит, брать нас будете?
   — Радуйся, что я приду. Как мы войдем, ты свалишь сразу. — Спасибо.
   — Не на чем. А это тебе на память. — Бахтин положил на стол папку агентурного дела.
   На Пименовской улице было совсем темно, правда вопреки времени и логике один газовый фонарь горел. Свет его желтовато-синий был настолько слаб, что с трудом освещал стену соседнего дома.
   Хряк шел за водкой, рядом во дворе ею торговала здоровенная бабища Афанасьевна. Промыслом этим она занималась при всех властях: при царе, при Керенском и нынче при большевиках. Качество напитка в зависимости от политических потрясений резко менялось. Казенная, ханжа, а нынче самогон. Хряк спрятался в подворотню, чтобы прикурить. И тут кто-то крепко взял его за плечо. — Тихо, Хряк. Признал?
   Хряк чиркнул спичкой. Перед ним стоял высокий бородатый человек в рваном малахае и стеганой фуфайке. — Ты кто? — Ну, зажги еще одну спичку-то, не жалей. Слабый огонек вновь осветил лицо незнакомца. — Да не признаю я. Вот голос… — А еще трактир хочешь открыть…
   — Ваше высокоблагородие, ну, как в театрах прямо. Дело какое есть?
   — Разрешение на трактир я тебе схлопотал. Помнишь шашлычную Автандила? — Век не забуду. Что делать должен?
   — Надо, чтобы Сабан узнал, что тот фраер, которого ты пас, заходил к Каину. — И все? — Все.
   Сабан с Рубиным играли в карты. Просто так. Без интереса, чтобы скоротать время. Григорий Львович карт терпеть не мог, любимая его игра была лото.
   — Гриша, — Сабан начал тасовать карты, — мы у того консула взяли прилично. Может, пора мотать.
   — Дня три еще полковника пусть твои ребята поищут, а там поглядим. — Ты паспорта шведские отдал человеку?
   — На. — Рубин бросил на стол синюю книжку с тремя золотыми коронами на обложке.
   Сабан открыл паспорт. Печать на его фото ничем не отличалась от печати на втором листе. — Молодец твой гравер. — За такие деньги плохо не делают.
   — Как жить будем дальше? — Сабан налил в фужер тягучего ликера.
   — У нас на очереди профессор Васильев. Наводчика я нашел. Договорился, что он ко мне в эти три дня придет. — А если найдем полковника?
   — Мочи его, Коля, и отбирай валюту. Я сейчас поеду. Буду человека ждать.
   — Значит, через три дня? — Сабан сквозь зубы вытянул обжигающую влагу.
   — Да. Под чекистов работать нельзя. Пойдем к нему как специалисты из Швеции. — Дай Бог. — Три дня, Коля, я на дне. А потом телефонирую. — Если что, я тебе тоже телефонирую.
   Рубин встал. Прошелся по комнате. За стеной спорили о чем-то налетчики.
   «Пора, — подумал он, — что-то заигрался ты, Гриша».
   — Ну, бывай. — Он протянул руку и вышел.
   Сабан остался один. Кинул три карты, вышло очко. Снова кинул, опять очко. Да черт его знает, этого Рубина. А может, он зря с ним связался. Денег у него был лом. Есть камушки неплохие. Может, завалить любимого друга Гришу, забрать его долю. Но у того деньги в Стокгольме, и большие. Нет, надо добраться туда, а там он из него все выбьет. В дверь заглянул налетчик по кличке Пашка Сучок.
   — Сабан, Коля Малый пришел, говорит, до тебя разговор есть. — Пусть войдет.
   Коля Малый, здоровенный парень под два метра ростом, плюхнулся на диван, застонавший под его тяжелым телом. — Налей, Сабан. Сабан взял фужер, наполнил его ликером до краев. Коля в два глотка выпил, икнул. — Ну что у тебя?
   — Помнишь того фраера, который в Банковском от нас ушел? — Ну. — Его Хряк видел. — Где? — Сабан вскочил. — Он у Каина был.
   — Ну и фраера же мы. — Сабан затопал ногами. — Конечно. Где ему валюту-то скинуть. Поехали. — Куда? — К Каину.
   Рубин вел авто сквозь темноту переулков у Патриарших прудов, стараясь кратчайшим путем вырваться на Тверскую. На Триумфальной его остановил милицейский патруль. Но магическое слово «комиссар» и подпись Ленина на мандате сделали свое дело. Его отпустили без проволочек. На темном Петербургском шоссе он вдруг подумал о том, что только эта власть могла его, мальчишку с Привоза, сделать комиссаром и уважаемым человеком. Только здесь, в России, для таких, как он, открыта необыкновенная возможность войти во властные структуры. Он даже на секунду пожалел, что не может их реализовать.
   Полковника Сабан найдет или нет — неизвестно. А вот профессор Васильев, дело верное. Не зря Рубин завел дела с Левенцовым из Гохрана. Человек он был корыстный и жадный. Именно он должен привести его и Сабана на квартиру профессора. Ну а там…
   Все. Через три дня берем Васильева и прямо с дела в Петроград. А там через границу. Видимо, он зря боялся Бахтина. Сломала тюрьма сыщика. Сломала. Машина шла ходко. Успокаивающе урчал мотор. Рубин чувствовал себя комфортно и спокойно.
   Фролов спал чутко. Сторожей у него не было. Он сам да авторитет в жиганском мире охраняли его добро. Поэтому, когда в окно заскребли, проснулся сразу. Прямо на белье накинул пальто, сунул в карман наган. К окну подошел, всмотрелся в темноту. В черном проеме забелело лицо. Появилось и исчезло.
   — Ты, Колька? — сказал Каин тихо и пошел отпирать черный ход.
   Сабан сидел в комнате за столом, не снимая дорогой барской шубы.
   — Сдохнешь ты скоро, Каин, куда деньги денешь? Живешь как червь. Тьфу!
   — Ты не плюйся. За этим будил среди ночи? Это, Коленька, голубчик, у тебя денежки, а у меня так, на хлебушек.
   — «На хлебушек», — передразнил Сабан, — сколько ты только через меня поимел? — То все прахом ушло. Война да революция. — Тоже мне Рябушинский, заводы отобрали.
   — Ты чего, Колечка, пришел, старика ночью пугать?
   — Тебе, старое падло, валюту кто недавно сбрасывал? — Валюта разная бывает. — Франки. — Откуда нынче франки? — Темнишь, гад старый!
   Сабан вскочил, надвинулся на Фролова, заскрипел зубами.
   — Ты фуфель не гони, был у тебя военный? Говори, падло старое, иначе…
   Лицо Сабана пятнами пошло, заиграли на скулах желваки.
   И вдруг распрямился старик. Ласковость с лица как смыло. Глаза жесткими стали, страшными. Зверь стоял перед Сабаном, хоть и старый, но зверь, по-прежнему опасный и сильный.
   — Ты на кого прешь? Да когда ты еще пьяных раздевал, я уже шниффером был. Забыл, кто тебя на первый налет взял, к делу приспособил? Я за себя еще ответить смогу на любом толковище, да и есть кому за меня слово сказать. Отодвинулся Сабан, сник: — Да разве я… — А если так, так какое у тебя ко мне слово? — Был у тебя военный? Фролов пожевал губами.
   — Мои дела ты знаешь, Сабан, я на доверии живу. Мое слово дорого стоит. — Сколько?
 
   — Большие деньги. Сабан бросил на стол пачку. — Мало.
   — На, гад старый, подавись. — Сабан вывернул из кармана кучу кредиток. Фролов аккуратно собрал их. Сложил в одну пачку.
   — Клиента тебе отдаю, с которого много пользы мог бы поиметь. — Да не тяни ты.
   — Франков у него много. Я все скупить не смогу, так вот он теперь в кафе «Бом» на Тверской обретается. Там сбрасывает, я ему наколку дал.
   Сабан не прощаясь вышел. Фролов запер за ним дверь, вошел в другую комнату, где аппарат телефонный стоял. — Барышня, мне 22-345. — Да, — раздалось на том конце провода. — Кто у аппарата? — Литвин. — Передайте Бахтину, что гость был. — Давно? — Только что ушел.
   Рано утром в ЧК готовили Чечеля к «новой жизни». Специально гримера из уголовно-розыскной милиции вызвали. Его одевали и так, и эдак. Наконец остановились на английском пиджачном костюме и касторовой шубе с шалевым воротником из бобра. Подобрали такую же шапку. Бахтин, Манцев и Мартынов внимательно оглядели Чечеля. — Вроде ничего. А? — сказал Манцев.
   — Как вам, Александр Петрович? — поинтересовался Мартынов. — Чего-то не хватает. Чего-то не хватает. Бахтин, как театральный режиссер, рассматривал Чечеля. — Василий Борисович, снимите-ка шубу. Бахтин взглянул и хлопнул себя по лбу.
   — Понял. Федор Яковлевич, Василий Николаевич, часы золотые нужны и перстень. Но дорогие.
   — Ох, подведете вы нас под монастырь, Александр Петрович, — засмеялся Манцев, — но что делать. Добудем. А где же дама?
   — Это по моей части. — Мартынов встал, вышел за дверь.
   Все с нетерпением ждали. Наконец дверь распахнулась, и на пороге появилась прелестная женщина, закутанная в черно-бурый мех. Маленькая шапочка чудом держалась на пепельных волосах, глаза были пронзительно синими. — Вот это да, — сказал Чечель.
   — Интересно, — Манцев встал, подошел к даме. — Откуда в наших суровых стенах такое чудо?
   — Знакомьтесь, это наш товарищ Нина, она работает в ИНО.
   — Ну, теперь все готово. — Манцев довольно потер руки. — Александр Петрович, начинайте инструктаж.
   Странное это было кафе — «Бом». Воздух в нем слоистый от табачного дыма, стены давно свой цвет потеряли, размазаны, расписаны, заклеены обрывками афиш. Народа в нем всегда полно. Актеры, журналисты, писатели, поэты, сторонники различных фракций и так, праздные, бездельные люди, которых так много развелось в Москве. Сюда приходят поговорить, узнать новости, посплетничать или просто побывать на людях. Поэты сюда приходят вечером, тогда чтение стихов, споры, гвалт. Сейчас на пустой сцене гармонист в расшитой борчатке играет старые вальсы и романсы. Хорошо играет. Голос гармошки, резковато-нежный, щемящий, заполняет зал воспоминаниями о прошлом: о покое, стабильности, сытости, счастье. Люди Сабана сидели в углу с утра. В кафе ничего не подавали, кроме горького, как хинин, желудевого кофе с сахарином, да странных булочек из темной муки с повидлом, которые здесь именовались пирожными. Но у бандитов все всегда было с собой: и спирт, и окорок, и хлеб пшеничный. В другом конце зала сидел Хряк, он уныло глотал бурду, именуемую кофе, и жевал пирожное. Правда, и ему спиртяги перепало и теперь он мучительно думал, где найти еще выпить. Внезапно зал затих. Даже гармонь словно поперхнулась. В кафе вошла дама редкой красоты, в черно-бурой шубе, следом за ней роскошно одетый господин. Они сели за стол, мужчина достал из кармана бутылку «Бенедиктина» и разлил в чашки. Дама отхлебнула, устало взяла папироску и равнодушно поглядела в зал. В ее огромных синих глазах была одна только скука и презрение ко всем этим дурно одетым, суетящимся людям. Хряк встал, вынул из кармана платок, вытер лоб и пошел к выходу.
   — Он, — сказал Семен, — здесь он командовал, и все бандиты подчинялись ему.
   — Возьмем, больно уж одежда богатая, — сплюнул на пол Пашка Сучок.
   — Нет, его пасти надо. Пусть приведет нас к кассе своей. Смотри, смотри.
   К столу Чечеля подбежал маленький юркий человек и положил сверток. Чечель вынул пачку франков и протянул человечку. И тот исчез, словно растаял.
   — Глянь-ка, — заржал Семен, — валюту сбросил. Ну и жох парень.
   А Чечель встал, взял подружку-даму, и они вышли.
   Уже смеркалось, но на Тверской было людно. Барский вид Чечеля и его дамы резко контрастировал с убогой толпой. — Они идут за нами, — сказала Нина. — А вы боитесь? — У меня в муфте браунинг. — Я думаю, пока до этого не дойдет.
   Они перешли Страстную площадь, прошли мимо заколоченного Елисеевского и свернули в Козицкий. Потом на Дмитровку. А вот и Столешников.
   — На лошадок пошли, — обрадовался Семен, — телефонируй Сабану, пусть приезжает.
   Чечель и Нина вошли в дверь столовой. Обычной нынешней обжорки, где кормили овсяной кашей и почему-то пахло тухлым мясом. Мимо раздевалки свернули к двери. — Куда-с? — словно из стены вырос человек.
   — На лошадок. — Чечель протянул ему сотенную ассигнацию. — Прошу-с. — Человек открыл дверь.
   Они поднялись на второй этаж. Опять дверь, со звонком. Чечель повернул его три раза. Из распахнувшейся двери на темную лестницу вырвался свет и веселые голоса. Швейцар в ливрее, фуражке в галунах, получив мзду, принял их пальто бережно, словно они из фарфора сделаны. — Прошу-с, господа.
   Одна из комнат — буфетная. Да, здесь не знают о нужде и голоде. В свете свечей переливались разноцветные бутылки, лежали в вазах фрукты, шоколад, бутерброды. — Ты выпьешь шампанского? — спросил Чечель. — Немного.
   А буфетчик в черном фраке, белоснежной манишке с бабочкой. Все как в старые добрые времена, уже хлопнул пробкой. Заискрилось, запенилось в бокалах веселое вино. К стойке подошел человек в щеголеватом пиджаке, с жемчужной булавкой в галстуке. — Папиросы есть? — Асмоловские-с. — Дай, любезный, пару пачек.
   Мельком посмотрел на него Чечель и узнал Мартынова. С трудом, но узнал. И сразу же ему стало спокойно: — Мне тоже пачку. Буфетчик протянул коробку: — На лошадок-с не желаете взглянуть? — Конечно. Дорогая, подожди меня здесь. Чечель усадил Нину за стол.
   В соседней комнате, огромной, без мебели, толпился народ. Кого здесь только не было: завсегдатаи скачек в модных, не потерявших лоск костюмах, дельцы, напуганные временем, шустрые карманники с Сенного рынка, спокойные налетчики. У самого стола уже стоят двое из банды Сабана. Пришли рискнуть да погулять малость.
   Чечель протолкнулся к огромному столу. Вот оно «птишво» — механические бега.
   Мишка Чиновник в серой визитке и полосатых брюках, лорд прямо, а не крупье, командовал за этим столом.
   — Ставок больше нет! — крикнул он, нажал рычаг, и побежали четыре лошадки вокруг стола. Круг. Еще. Финиш.
   — Первым пришел рысак под номером три. Получите выигрыш, господа. — Крупье лопаткой пододвинул груду денег к человеку в сером костюме.
   — Позвольте. — Чечель протолкнулся к столу, бросил пачку денег. — На все. Мишка мазанул глазами по его лицу.
   — Ваш номер, сударь? Сколько ударов будете делать? — Двойка. Поэтому играю дважды. Посыпались на стол деньги. — Третий! — Третий! — Четвертый! — Второй! — Игра сделана, ставок больше нет.
   Крупье вновь пустил лошадок. Круг. Еще один. На последнем вперед вырвалась черная лошадка с единицей, написанной на крупе.
   — Выиграло заведение. — Крупье сгреб ставки в ящик. — Желаете еще? — Мишка улыбнулся нагловато-вежливо и посмотрел на Чечеля.
   Полковник вынул пачку денег. За его спиной люди делали ставки, кидали деньги, дышали тяжело и азартно. — Ваш номер? — спросил Мишка. — Двойка. — Вы фаталист. Ставок больше нет!
   Лошади побежали, а серая в яблоках с двойкой на крупе, так приглянувшаяся Чечелю, словно услышав и поняв его, бойко взяла с места. И первой прибежала к финишу.
   Крупье лопаточкой подвинул полковнику кучу денег. — Больше играть не будете? — Пока повременю. В комнате часы забили гулко и тревожно.
   — Господа! — объявил крупье. — Перерыв пять минут.
   Мишка сложил деньги в сумку. Вышел из комнаты. Теперь он двигался стремительно. Схватил пальто, нахлобучил шапку, подошел к черному ходу. Прислушался. Стукнул трижды в дверь. Ему ответили так же. Мишка повернул ключ. В казино вошли Бахтин и чекисты.
   — Уходи. — Бахтин толкнул Мишку в дверь. — Литвин, разденься и войди туда.
   Чечель вошел в буфетную и увидел, что за столом, напротив Нины, сидит человек с жирным актерским лицом и золотой лирой на лацкане визитки. — Вас сюда приглашали? — спросил Чечель.
   — Садись, полковник, будешь умным, уйдешь отсюда живым и бабу свою уведешь. — А если не буду? — Чечель сел.
   — Тогда все равно скажешь, где деньги. Только умрешь смертью мучительной, страшной, а бабу твою по кругу пустим. Смотри, мои молодцы на нее как на мед смотрят.
   Чечель обернулся, все столики в буфетной были заняты людьми Сабана, только у самой стены, рядом с дверью, пил шампанское Мартынов. — Что тебе надо? — Франки. — Откуда узнал о них?
   — Голуба-душа, — засмеялся Сабан и щелкнул пальцами. К столу подбежал один из бандитов. — Шампанского, — приказал Сабан. Через минуту на столе появилась бутылка.
   — Выпьем, полковник. А потом поедем в кассу твою. Я человек добрый, оставлю тебе на лошадок немного. Пей. — А если я тебя шлепну? — улыбнулся Чечель. Сабан посмотрел на него и понял, что этот человек может все.
   — А зачем? За деньги? Нет, не шлепнешь меня. Не успеешь просто. — Сабан поставил бокал. — Пошли! Краем глаза Чечель увидел появившегося Литвина. — Легавый, — крикнул один из бандитов. Раздался выстрел. Потом еще. В комнату ворвался Бахтин с чекистами. — Бросай оружие! ЧК!
   Сабан рванул из кармана гранату-лимонку. Но сорвать кольцо не успел. Нина вывернула из муфты руку с браунингом, всадила ему пулю точно в лоб. Рухнул со стула Сабан, покатилась по полу граната. Чекисты обыскивали бандитов. Чечель оглянулся и увидел Бахтина, сидящего прямо на полу рядом с лежащим Литвиным. Орест умер сразу. Бандитская пуля пробила висок, и из черной дырочки, пульсируя, вырывалась кровь. Бахтин не видел комнаты, не видел бандитов и чекистов. Он смотрел только на лежащего перед ним товарища, нашла пуля доброго, смелого, нежного Ореста, с которым было пережито столько горя и радостей. Ради того, чтобы спокойно жили в этом городе большевики, положил свою жизнь честный человек, хороший сыщик.
   — Александр Петрович, — над ним склонился Мартынов, — взяли мы их. Бахтин молчал.
   — Александр Петрович! — Мартынов затряс его за плечо. — Очнись.
   Той же ночью Манцев по прямому проводу связался с находящимся в Воронеже Дзержинским. — Банда Сабана ликвидирована. — Значит, план Бахтина удался? — Да. — Вторая половина архива найдена? — Бахтин сказал, что это дело дней. — Поблагодарите его. И пусть ищет.
   Литвина похоронили на Ваганьковском. Сначала, как водится, отпели в церкви Обновления Воскресения Христова. Потом понесли по заснеженным аллейкам к могиле.
   — Ушел из жизни наш боевой товарищ, — сказал над гробом Мартынов, — погиб в расцвете сил от подлой, бандитской пули, защищая завоевания революции. Спи спокойно, дорогой Орест, мы отомстим за тебя. Опустили гроб, засыпали землей. Нестройно рванул тишину залп из наганов. С криком взлетело к небу воронье. Бахтин стоял над могилой и думал о страшной закономерности жизни. Он думал о невозвратных потерях, приносящих горе и душевную пустоту. Когда они уходили с кладбища, Чечель спросил его: — А где же Женя Кузьмин? — А разве его не было? — удивился Бахтин. — Нет. Вечером в кабинет Мартынова вошел Алфимов. — Тебе чего, Миша? — Дело скверное, Федор Яковлевич. — Что за дело?
   — Я с полчаса назад случайно подслушал разговор Рослевой и Заварзина. Так они толковали о том, что на той неделе какой-то офицерик, вроде как агент Заварзина, даст показания, что шел от белых на связь с Бахтиным.
   — Вот сволочи, — ахнул Мартынов, — что им неймется? За что они человека губят?
   — Сам понять не могу. Только Заварзин, друг Бахтина, литератора Кузьмина уже арестовал, показания из него выбивает. Что делать будем? — Иди, Миша.