Эдуард Хруцкий. Полицейский

   Бахтин прошел в кабинет Филиппова. Начальник сыскной полиции сидел за столом и разглядывал разложенные перед ним золотые монеты.
   — Александр Петрович, посмотри, какие умельцы у нас объявились.
   Бахтин взял империал, поглядел, даже на зуб попробовал, поставил на ребро. Потом чиркнул монетой по стене. — Золото, убей меня Бог, золото. — Ты смотри дальше-то, на лупу.
   Бахтин начал внимательно разглядывать монету и увидел, что буквы, идущие по кругу, чуть разного наклона. Но совсем чуть-чуть. — Кто же «монетный двор» открыл?
   — Не знаю. А золото-то пробы самой низкой. По первым признакам вроде империал, а на самом деле чистая туфта.
   — Это кто-то, я думаю, ворованное золото переплавляет, а может, и песочек приисковый мешает с чем-то.
   — Я одну монету специалистам-металлургам отдал, — Филиппов сгреб монету в ящик стола, — они точный ответ дадут, как это жиганье свое дело наладило. Ну, что у тебя?
   Бахтин рассказал о беседе с Фроловым, о сегодняшней встрече.
   — Так. — Филиппов закурил толстую папиросу. Он курил крепкий табак, запах которого был едок, как скипидар.
   — Вот, значит, кто к нам пожаловал. Залетные из теплых краев. Что-то начинают они Питер-то скупать. Тебе небось Ирина-то говорила, что театр их «Буфф», и варьете, и все кинотеатры на Невском покупает некто Рубин. — А кто он такой?
   — Да фукс темный. Но богатый. Его дела Усов ведет.
   — Усов тоже человек со вторым донышком, как контрабандный бидон.
   — Но это пусть у градоначальника голова болит да у Городской управы. Наше дело разбойников ловить. Да ты, никак, мне что-то сказать хочешь?
   Бахтин вынул из кармана бумажник и браунинг и положил на стол начальника. Тот вынул карточку охранного отделения и присвистнул. — Где взял-то?
   — На Вяземском подворье. Федоровы ребята, видать, его глушанули.
   — А как филер туда попал? — Искренне удивился Филиппов. — Там же политиков отродясь не было. Или сам шел в банчок перекинуться? — Говорят, что меня пас.
   — Тебя? Даты, никак, в социалисты подался? Может, в заграницах этих сочинения господина Маркса читал? — К сожалению, не читал.
   — То-то и оно. А я попробовал, да не осилил. Уснул. Видать, не по нашему разумению сочинения те. Ну что голову-то ломать? Напиши подробный рапорт, да и отправим в Охранное их имущество. — А может, лучше Белецкому.
   — А что, это мысль. — Филиппов засмеялся. Он представил себе на секунду лицо директора Департамента полиции.
   Ровно в три в дверь постучали. Бахтин повернул ключ. На пороге стоял Фролов. — Заходи.
   Фролов вошел, огляделся. Обычный номер в гостинице средней руки, в таких обычно любят останавливаться коммивояжеры и небогатые купчики. Бронзовая лампа в виде голой девки, держащей абажур, потертая плюшевая мебель, тяжелые шторы на окнах.
   — Садись, Петр Емельянович. — Бахтин открыл шкаф, достал бокалы и бутылку ликера.
   — Днем-то не по-людски вроде, — опасливо покосился на рюмки Фролов.
   — А мы по одной, ты меня ромом, а я тебя ликером угощаю. Они пригубили по рюмке. Фролов поставил свою. — Справил я это дело. — Хвались.
   — Пришел ко мне Красавчик. Я ему сказал, что согласен, мол, но сумму меньшую назвал. Он засмеялся, говорит, мол, главное — договоренность, а о деньгах и поторговаться можно. На том и порешили. Я ему своего извозчика подставил. Так он довез Красавчика на Суворовский проспект в седьмой номер. Там доходный дом Старкова Елисея Ильича. Зашел Красавчик в пятую квартиру на втором этаже. В ней проживает мадам Холопова Анна Семеновна. Дама красивая, образа жизни широкого и легкого. Ее в игорных домах хорошо знают. — Он, что же, живет там или просто заходит?
   — Отношения у них. Частенько его дружки ее посещают. Трое. Дворник сказал, что молодые, хорошо одетые господа. Почти каждый день мотор вызывают с Гончарной. Там таксомоторная фирма «Фортуна». Ну и едут или в «Медведь», или в «Виллу-Родэ». — Ясно. Спасибо, Петр Емельянович.
   Бахтин достал сторублевку, положил перед Фроловым.
   — Значит, расписочку написать надо? — спросил тот. — Обязательно. — А без нее нельзя?
   — Порядок такой. Пиши, что обязуешься сотрудничать с нами, такую-то сумму получил и псевдоним твой будет Макаров. Фролов написал, протянул бумажку Бахтину. — А для меня какая польза-то будет? — Живи как жил, только помни, что раз в неделю мы встречаться будем. Вот тебе мои номера телефонов: 32, 43-880 это в присутствие, а дома 36. Если что срочное, звони.
   Полковник Еремин вошел в кабинет Белецкого и сразу же увидел браунинг на столе директора департамента.
   — Полковник, получите вещи вашего сотрудника. Занесло его в Вяземское подворье. Кстати, как он?
   — Сильный удар по голове. Находится пока в больнице. — Способный филер? — Один из лучших.
   — Жаль, можем потерять ценного сотрудника. Вещи его и оружие изъял у громил надворный советник Бахтин, так что можете поблагодарить его. — Непременно.
   — Кстати, полковник, это что, случайное совпадение или вы посадили за Бахтиным хвост? — Чистая случайность. — Я так и думал. Я вас не задерживаю.
   Еремин ушел. А Белецкий захохотал, он смеялся долго до слез, вспоминая каменную рожу полковника. Потом вызвал секретаря.
   — Передайте начальнику канцелярии издать приказ по департаменту: надворного советника Бахтина за мужество и находчивость пожаловать тремястами рублями из моего фонда. Приказ довести до всех заведующих производствами.
   Белецкий представил лицо Еремина, читающего приказ, и опять засмеялся.
   В кабинете Филиппова сидели Иников, Бахтин и Литвин, заведующий летучим отрядом Кислицын и заведующий наружным наблюдением Плахов.
   — Ну, как жить будем, господа? — Филиппов внимательно оглядел всех.
   — По моему разумению, — ответил Иников, — надо засаду в квартире мадам Холоповой сажать. Кто пойдет?
   — Надзиратель Никитин и два агента из летучего отряда, — изрек Филиппов.
   — Маловато, — махнул рукой Кислицын, — люди-то серьезные. Им человека убить — что муху прихлопнуть.
   — Давайте добавим трех городовых из команды, — предложил Бахтин. — А у тебя, Александр Петрович, какой план-то?
   — По данным секретного сотрудника Макарова Красавчик и трое его друзей почти каждый вечер ездят гулять или в «Виллу-Родэ» или в «Медведь», авто постоянно заказывают в обществе «Фортуна». Полагаю, что сегодня они будут делать то же самое. Посему в «Фортуну» посылаем одного надзирателя, за квартирой ставим негласное наблюдение. Создаем специальную группу — я, Литвин, надзиратели Токарев, Кольченко, Сомов, четверо агентов летучего отряда и городовые из команды с околоточным Шалимовым. Брать всех будем на выходе из ресторана. В таксомотор сажаем Борю Ильина, он авто водит лучше любого механика.
   Два варианта. Первый — взять по дороге в ресторан. Второй, если народу на улице будет много, брать ночью после ресторана.
   — Лучше ночью, — сказал Филиппов, — не дай Бог, стрелять начнут, да кого из обывателей заденут, век не отмоемся. Значит, на этом и порешим.
   В шесть часов вечера Усов и Рубин обедали в ресторане Кюба с председателем правления Русско-Азовского банка Дмитрием Львовичем Рубинштейном. Пожалуй, не было на финансовом небосклоне России более удачливого человека, чем тридцатичетырехлетний биржевой делец Рубинштейн, по кличке Митька Катафалк. Начав обычным биржевым «зайцем», он через несколько лет стал крупнейшим биржевым маклером, а потом и организовал банк.
   Крупные промышленники и банкиры: Рябушинский, князь Львов, Путилов, Манус сторонились его, презирали, но не могли не отметить бульдожьей хватки и предприимчивости молодого дельца.
   Они сидели в отдельном кабинете. Обед был великолепный. Рубинштейн, выпив немного вина, закурил сигару.
   — Господа, я внимательно выслушал вас, теперь прошу послушать меня. Вы, господин Рубин, хотите хранить в сейфах моего банка драгоценности на сумму миллион двести тысяч рублей. Мои служащие проверили опись. Господа, не смейтесь надо мной. Вы же не ювелир, и я могу догадаться, откуда у вас эти ценности.
   — Много лет, Дмитрий Львович, мой клиент вкладывал средства в драгоценности.
   — Господин Усов, до приезда в Петербург ваш клиент был владельцем посреднической конторы в Одессе с оборотом от шестидесяти до ста тысяч в год. Вычтем накладные расходы и у нас с вами получится не такая уж большая прибыль, чтобы скупать драгоценности. Кроме того, вы предполагаете положить в мой банк, — Рубинштейн налил бокал вина, шумно, в два глотка, выпил, — акций, ценных бумаг и наличности на полтора миллиона. Так? — Именно, — ответил Усов.
   — Но откуда такие деньги у владельца вновь созданной фирмы «Пегас»? Тем не менее «Пегас» уже фирма, вы скупили несколько варьете, театров и кинематографов. Это дело, это надежно, это перспективно.
   — Я купил два киноателье в Москве и сам начинаю снимать фильму, — сказал Рубин.
   — Это разговор. Я могу сделать вкладчиком банка вашу фирму, но такие суммы — повод для сенатской ревизии. Если вас это устраивает, господа, то тогда считаем, что мы договорились.
   Рубин зло жевал погасшую сигару. Он был бессилен перед этим молодым, напористым человеком. Что мог сделать он? Хотя и то, что ему удалось уговорить его принять вкладчиком — уже большое везение. Правление Русско-Азовского банка просто не пожелало разговаривать с ним. — И что я могу посоветовать вам напоследок, — сказал Рубинштейн, вставая, — вложите наличность в акции, ну а что делать с драгоценностями… здесь я не даю советов. Честь имею, господа.
   — Сволочь, — мрачно сказал Рубин, когда дверь в кабинет закрылась.
   — Нет. — Усов придвинул к себе блюдо с семгой. — Он делец рисковый, но опытный и тертый. Ты что хотел, чтобы банкиры к тебе побежали с распростертыми объятиями? Да ты для них никто. Фукс. Тебе надо деньги эти из подвала вынести, значит, покупай новое дело. — Какое еще дело?
   — Оперетка, фильма, канканчик — это не то. Мелко, не масштабно. Нужно, во-первых, благотворительностью заняться, больницу, к примеру, построить, это общественный вес, потом я веду переговоры о вступлении в долю с Обществом северо-западного пароходства, его возглавляет некто Фрейдберг. У них сейчас трудности, им наши деньги понадобятся.
   — Не хочу. Слышал я о них. Из Либавы в Лондон эмигрантов возят. Нам с тобой надо прибрать к рукам местное пароходство и все таксомоторы в городе. Входи к ним пайщиком, покупай, делай что хочешь, но это должно быть нашим.
   — Теперь о Бахтине. Я, Гриш, решил его проучить на всю жизнь. И поможет нам в этом корреспондент «Вечернего времени» Ванька Манасевич-Мануйлов. — Слышал о нем. Тот самый, из Охранного? — Он. Но заплатить надо.
   — Не вопрос. Пусть только его наизнанку вывернет. — За это не бойся.
   — Вот на том и порешили, а теперь давай закусим, не бросать же стол такой. — Может, баб позовем? — Усов погладил бороду. — Зови, пусть едут.
   Красавчик позвонил в «Фортуну» в одиннадцать часов и заказал большое авто до утра.
   Ильин, одетый в кожу, как рыцарь в черные латы, вывел машину с Гончарной и поехал на Суворовский проспект. Он гнал машину по улицам, упиваясь своим умением и скоростью. Уже пять лет, как он был членом Императорского автомобильного клуба, мечтал уйти из полиции и стать авиатором. Автомобиль был первым шагом к достижению мечты. Несколько лет назад он с трепетом душевным наблюдал полеты Сергея Уточкина, знаменитого одесского автогонщика и авиатора. В тот день он был одним из трех, желающих совершить полет с авиатором.
   Высота, город, лежащий под ним, ощущение полета воспринимались как счастье, пришедшее во сне. Скорость пленяла его, авто летело по улицам столицы.
   У дома Старкова на Суворовском Борис лихо затормозил и трижды нажал на грушу клаксона. Из окна полуподвала выглянул недовольный дворник и пообещал позвать городового. Ильин со свойственной шоферам простотой отправил его к матери и вошел в подъезд. Вот и второй этаж. Борис снял кожаный картуз и позвонил. Дверь распахнулась сразу. На пороге стоял Красавчик. — А где Сергей? — спросил он. — В больнице. — Да что с ним? — Ногу сломал. — Не повезло. А тебя как зовут? — Борис.
   — Боря, тебе Сергей говорил, что будешь нас держаться — не пропадешь? — Да у нас о делах особенно не говорят.
   — Это хорошо. — Красавчик хлопнул его по плечу. — Длинный язык — враг длинному рублю.
   Ильин усмехнулся и понял внезапно, что, видимо, этот шофер Сергей возил шайку на преступления.
   — Так что мне делать? — Ильин чуть наклонил голову. — Иди вниз, сейчас поедем в «Медведь».
   Через несколько минут в машину сели молодая красивая женщина и двое тщательно одетых мужчин, — Гони, Боря, с ветерком.
   И Боря погнал. До Большой Конюшенной добрались в рекордный срок. — Ну, ты и мастер, — вылезая, сказал Красавчик, — нам с тобой будет о чем поговорить.
   Ильин подождал, пока вся компания скроется за освещенными стеклянными дверьми и огляделся, закурил. И сразу рядом возник господин в кепочке английского покроя. — Дозвольте прикурить?
   — Их раньше возил шофер Сергей, думаю, он с ними и на мокруху ездил, — сказал Ильин. — Понятно. Будем ждать.
   Бахтин вошел в ресторан с черного хода и спросил управляющего. Через несколько минут перед ним стоял толстый, страдающий одышкой, лысый человек.
   — Это вы, голубчик, Александр Петрович, а я-то думал… Что изволите, столик, кабинет?
   — Спасибо, Тихон Спиридонович, я бы одним глазком из вашей обители на зал взглянул. — Извольте, извольте.
   Тихон Спиридонович, несмотря на свою комплекцию, бойко взбежал на второй этаж.
   — Заходите, — пропустил он Бахтина, — вчера тоже подполковник Глобочев из Охранного заходили, так они часа два за залом наблюдали.
   Комната управляющего была просторной, и иногда ее использовали как кабинет для особо важных гостей. Одна из стен была стеклянной. Ее закрывала темная плотная занавеска. Бахтин отодвинул ее. После сырой улицы, черного хода ресторана зал показался ему особенно светлым.
   Созвездия красивых дам. Туалеты, драгоценности, меха. Нарядно гляделись мундиры военных. Блестело золото и серебро погон, аксельбантов, галунов.
   Он заметил несколько синих студенческих тужурок. Сюда могли приходить только дети богатых родителей, так называемые студенты-белоподкладочники. И, конечно, штатские мужчины соперничали с военными покроем фраков и сюртуков.
   Тревожно звучала музыка румынского оркестра. Звуки плыли над залом. Рыдала скрипка. Сам Аки-Альби, знаменитый скрипач и дирижер, высокий худой брюнет в расшитой атласной куртке, играл соло, переходя от одного столика к другому. Зрелище это, красивое и яркое, невольно завораживало. И Бахтин, плененный им, начал следить глазами за скрипачом. Вот он наклонился к столику, за которым с поручиком лейб-гвардии Литовского полка сидела прелестная дама в голубом платье. Скрипка пела, плакала об ушедшей любви, и вдруг мелодия стала бравурнее, быстрее и оркестр подхватил ее.
   Аки-Альби уже склонился над дамой в черном платье. Бриллианты в ушах и на шее, светло-русые волосы уложены просто, но именно в этой простоте и была особая прелесть. Рядом — мужчина во фраке.
   И стукнуло сердце Бахтина в такт. Жарко ладоням стало. Лена Глебова сидела за столом. Единственная женщина, которую он любил. Она стала старше и еще прелестнее. Бахтин смотрел на нее не в силах отвести глаза.
   А высокий румын, кумир ночного Петербурга, шел от стола к столу, играя и радуясь. Он снова остановился и заиграл какой-то бойкий, прыгающий мотив. Какую-то мелодию кабаков русского юга. И Бахтин увидел Терлецкого. Жорж сидел рядом с Красавчиком. Остальные Бахтина не интересовали. Он уже посчитал, что, видимо, здесь вся банда. Пять человек.
   Ну что ж, Терлецкий. Это тебе не по окнам вагона стрелять. Сегодня встреча лицом к лицу.
   Бахтин опустил занавеску и, уходя из кабинета, вдруг подумал о том, что не взглянул еще раз на Елену. И с грустью подумал, что ненависть к Терлецкому, видимо, сильнее любви. На улице к нему подошел Литвин.
   — Александр Петрович, шофера, что их возил, Сергея Шохина, наши забрали. — Хорошо. Люди готовы? — В любую минуту.
   — Ну, в любую не надо. Они только холодное начали, так что пусть расслабятся, покурят.
   И потянулось время, как баржа против течения. К входу в ресторан подъезжали авто и извозчики. Нарядные люди шли веселиться в моднейший кабак столицы. Распахивались двери и выходили из ресторана парочки. Норковая шуба, черное пальто, черно-бурый палантин и сизая гвардейская шинель. Шло время. Медленно шло. Слишком.
   Рядом Литвин сквозь зубы материл Красавчика и Жоржа и всю их банду подлую, и всех, кто пьет сегодня в «Медведе» и вообще ведет ночную жизнь.
   — Что-то вы очень строги к людям, милый Орест. — Бахтин закурил папиросу.
   Запах табака во влажном воздухе был особенно резок.
   — Насколько я знаю, вы тоже не прочь посетить кабачок под названием «Капернаум» на Владимирской. — Это рядом с моим домом.
   — Зачем вы оправдываетесь, я не осуждаю вас. Я сам люблю зайти в «Северную Пальмиру». — Починам и кабак.
   — Не завидуйте. Чин дается за выслугу лет, стало быть, чем выше чин, тем вы старее. Увы, это так. Но юный подпоручик никогда не понимает и не поймет своего преимущества перед сорокалетним полковником. Чины, чины, чины. — Бахтин достал часы, нажал репетир. Динь! Динь!
   — Всего два, — продолжал он, — ночь только набирает силу.
   — Вы, Александр Петрович, себе наручные купите часы, — посоветовал Литвин, он задрал рукав и показал Бахтину часы. — «Мозер», и совсем недорого.
   — К этой мысли надо привыкнуть. — Бахтин бросил папиросу. — Подите скажите приставу Сиротину, чтобы его городовые не высовывались из дворов.
   Бахтин вышел из-под арки. Оглядел улицу. Нет, им деться некуда. С двух сторон запрут Большую Конюшенную сторожевые фургоны, взятые в полицейском резерве. Все проходные дворы, все подъезды перекрыты городовыми. Лучшие агенты летучего отряда, лучшие сыщики сыскной полиции томятся в ожидании дела.
   Они появились около пяти. Большая Конюшенная уже была пустынной, и у входа в ресторан стояло только авто Ильина. Первым к нему подошел Терлецкий. Он долго, внимательно разглядывал Бориса, потом спросил: — Ты давно работаешь в «Фортуне»?
   — Полгода. — А почему я тебя не видел? — Вы бы в гараж зашли, там бы и увидели. — Почему в гараж?
   — Я механик, а Сергея подменил только на один день.
   — Он здорово ездит, Жорж, нам нужен такой человек, — вмешался Красавчик.
   — Посмотрим, — Жорж запахнул пальто и сел в машину.
   Ильин так и стоял с кожаной фуражкой в руке, придерживая дверь. Наконец, последний из их компании залез в машину. Пятеро мужчин и две дамы теснились в салоне. Красавчик сел рядом с Ильиным. — Куда?
   — А действительно, куда? — повернулся он к компании.
   — На Стрельну, — безапелляционного сказал Терлецкий, — там и встретим утро. — Понял? — Красавчик повернулся к Ильину. — Стрельна.
   Ильин резко рванул машину с места. У условленной арки дома он затормозил. — Что такое? — крикнул Жорж.
   — Мотор. — Ильин выскочил из машины. Поднял капот, выдернул из куртки наган. — Вы арестованы!
   Из подворотен и подъездов к машине бежали сыщики в штатском и городовые. И тут Жорж Терлецкий выстрелил в Ильина. Бахтин увидел, как медленно-медленно падает на камни мостовой Боря Ильин. Увидел Жоржа Терлецкого, выпрыгнувшего из машины и бегущего к входу в ресторан. Он хотел укрыться среди людей, в лабиринте комнат, в переплетении лестниц и переходов. И это был шанс. Единственный шанс к спасению.
   Наперерез ему бросился молодой околоточный, совсем мальчик, пришедший в полицию неделю назад. Он бежал к нему, размахивая длинноствольным «смит-и-вессоном», боясь выстрелить по человеку. — Стой! — крикнул Бахтин. — Стой, Терлецкий! Жорж выстрелил, не оборачиваясь на голос. Пуля, противно цвикнув, шлепнулась в стену в метре от Бахтина. Околоточный был уже у двери, он, что-то крича, растопырил руки, закрывая вход в ресторан. Терлецкий выстрелил и тот осел, прислонясь спиной к дверям.
   Бахтин выругался, поднял наган. Пуля догнала Жоржа в метре от входа в «Медведь». Он, словно споткнувшись, сделал шаг и рухнул на спину. Бахтин побежал к нему. Стонал раненый околоточный. Жорж лежал, раскинув руки, глядя пустыми глазами в ночное небо. — Готов? — спросил подбежавший Литвин. — По-моему, да.
 
   — Мы врачебную карету вызвали, сейчас будет. — Он наклонился к околоточному: — Куда тебя? — Кажется, в руку.
   Левый рукав на форменном пальто стал черным от крови. Мальчик с испугом глядел на растекающееся пятно.
   К стеклам дверей прилипли любопытные лица. Бахтин повернулся и пошел к машине. Он словно перешел из одной комнаты в другую. Из напряжения схватки, когда он видел и слышал только то, что происходит у дверей «Медведя», в крик и гомон улицы. Визжали женщины, дико матерились налетчики и городовые. А он шел мимо них, сквозь этот мат и крик, к человеку в накинутом на плечи пальто, склонившемуся над Ильиным. — Вы врач?
   — Да, ординаторский профессор Военно-медицинской академии, действительный статский советник Алексеев. — Он жив, ваше превосходительство?
   — Да перестаньте вы. Я врач, поняли? Врач. Он убит. — Я прошу вас… — Бахтин замялся. — Глеб Андреевич, — подсказал Алексеев. — Глеб Андреевич, ранен околоточный. — Хорошо.
   — Двоих городовых порезали, гады, — сказал подошедший Кислицын.
   В конце улицы зацокала копытами медицинская карета. Потом подъехал арестантский фургон и задержанных отвезли на Офицерскую, 28. Увезли раненых.
   А Бахтин стоял и смотрел, как санитары кладут на носилки труп Ильина, как несут… Захлопнулась дверь кареты, отвозящей людей на берег реки Стикс.
   Зоммер разбудил Рубина в семь утра. Тот полчаса назад лег спать, вернулся от Кюба, куда Усов вызвал дам, и они потом поехали к одной из них и провели там ночь.
   — Ну, что тебе? Оставь меня в покое, — зарычал спросонья Рубин
   — Жоржа убили, мальчиков взяли. — Зоммер протянул хозяину стакан сельтерской.
   Рубин жадно выпил воду и сказал спокойно, будто ничего не случилось: — Звони Усову, пусть берет Козлова и сюда. — К вам? — Нет, туда, к Жоржу. Кто их взял? — Бахтин.
   Рубин грохнул хрустальный стакан о стенку и начал одеваться. Он был спокоен. Так уж приучил себя. В самых критических обстоятельствах он немедленно брал себя в руки.
   Усов и Козлов застали его сидящим за столом и с аппетитом завтракающего жареной колбасой с кислой капустой. На столе стояли несколько литровых бутылок пива. — Григорий Львович любил простую пищу, к который привык с тех далеких времен, когда был еще молодым налетчиком в Одессе. — Ну, садитесь, подельщики, чем порадуете?
   — Григорий Львович, — гневно начал Козлов, — я генерал, как вы…
   — Что? — Рубин бросил вилку и встал. — Генерал? А кто тебе этот чин-то купил? Да если бы не я, ты бы в Николаеве выше исправника не поднялся. Кто тебе две тысячи в месяц платит? Забыл? А за что…
   — Легче, Гриша, легче. — Усов сел за стол, налил себе пива. — Ты тоже без нас сидел бы в своей Одессе… — Может быть. Но я плачу вам, а не вы мне…
   — Спокойнее, — продолжал Усов, — Михаил Иванович, кто дело-то расследует?
   — Следователь судебной палаты статский советник Акулов. — Берет? — Усов допил стакан и налил снова.
   — По слухам, нет. Больно уж независимый господин.
   — Все берут, — мрачно сказал Рубин, — только надо дать больше.
   — Вы можете поговорить с Акуловым? Мол, так и так, убийца погиб, а остальные… — Да они городовых порезали.
   — Вот, — радостно засмеялся Рубин, — в Уголовном уложении для этого своя статья. Совсем иная, нежели налет да убийство.
   — Тяжелое дело, — вздохнул Козлов, — очень тяжелое.
   Рубин открыл дверцу шкафа, вынул пачку денег, положил перед Козловым. — Десять тысяч.
   — Мало, Григорий Львович, мало. Многим давать придется. — Сколько надо? — Еще десять.
   — На. — Рубин добавил еще пачку. — Ты, Михаил Иванович, следователем и городовыми займись, а ты, Усов, найди адвоката лучшего и Бахтина с дерьмом смешай. Почему ты, Михаил Иванович, с Бахтиным не разобрался?
   — А почему, Григорий Львович, ты думаешь, что я не разобрался? Им Особый отдел Охранного отделения занимается. Так что Петр Федорович в самое время статейку организует. Тем более, Мануйлов. У него перо злое и хлесткое. На том и порешили.
   Иноков утром зашел в кабинет Филиппова и положил на стол протокол дознания.
   — Показания шофера Сергея Шохина, он убийц по адресам покойных возил.
   — Вот это дело. Отправляй Акулову. Теперь им не открутиться. Где Бахтин? — Дома пока. Почернел весь из-за Ильина.
   — Дружили они. Сколь ни печально говорить, но вакансия открылась. Ищи человека. — Подумаю. — А на примете есть кто?
   — Трепов, помощник пристава. Склонен к сыскной работе. — А если Литвина?
   — Рано еще. Пусть заматереет немного. Он как сыщик хорош, а здесь людьми командовать.
   А Михаил Иванович Козлов нашел все-таки хитрый ход. Он попросил графа Щербатова, и тот пригласил его на обед в Английский клуб. Там, в курительном салоне он и нашел Акулова. Они мило раскланялись. Козлов был человеком светским, устраивал раз в месяц рауты у себя на Фуршадской. В его доме бывало много нужных людей. Поэтому Акулов был с ним особенно любезен. Козлов присел в кресло рядом с ним, закурил сигару.
   — Слышал, вас поздравить можно? — Он выпустил плотный шар дыма. — Да сделали кое-что.