Страница:
дневники абсолютно не интересны.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
За одним кошмаром незамедлительно последовал другой. Когда конец?! Мы
можем с полным правом задать этот вопрос. Подумай только, что произошло:
Петер забыл снять с двери засов. В результате Куглер с другими сотрудниками
не могли попасть внутрь. Куглеру пришлось зайти к Кегу (соседу) и с его
балкона сломать кухонное окно конторы. А наши окна были открыты, и Кег это
увидел. Что ж он теперь подумает? И ван Марен? Куглер в ярости. Мы упрекали
его, что он не позаботился о более надежной двери, а сами что устраиваем?
Петер в отчаянии. Когда мама за столом сказала, что больше всего жалеет его,
он чуть не расплакался. Но виноваты мы все, ведь обычно господин ван Даан и
остальные проверяют, снят ли засов. Может, мне удастся позже его утешить.
Ах, как бы я хотела помочь ему!
А вот другие происшествия в Убежище за последние недели.
В прошлое воскресенье Моффи было явно не по себе: он забился в угол и
иногда жалобно мяукал. Без долгих раздумий Мип завернула его в платок,
засунула в сумку и отнесла в больницу для кошек и собак. Доктор сказал, что
что-то с желудком и прописал микстуру. Приняв ее несколько раз, Моффи
совершенно выздоровел и несколько дней где-то пропадал, наверняка, у своей
возлюбленной. Ну, а потом вернулся с распухшим носом и теперь пищит, если до
него дотронуться. Наверно, хотел схватить то, что ему не полагалось, и
получил заслуженный нагоняй. Муши на несколько дней почти потерял голос. Но
когда мы решили и его показать доктору, вдруг выздоровел.
Чердачное окно теперь открыто по ночам. Мы с Петером часто по вечерам
сидим наверху.
Кран и туалет починили.
Здоровье господина Кляймана, к счастью, поправляется. В ближайшее время
он пройдет обследование. Очень надеемся, что операция желудка не
понадобится.
В этот месяц мы получили восемь продовольственных карточек. К
несчастью, первые четырнадцать дней вместо ячменя или геркулеса по ним
выдавали сухие бобы. Наше новое лакомство -- пикули. Но если не повезет, то
в баночке оказываются всего несколько огурчиков в горчичном соусе. Овощей,
кроме салата, нет совсем. Наши обеды состоят лишь из картошки и мучного
соуса.
Русские захватили большую часть Крыма, но англичане никак не
продвинутся дальше Кассино. Бомбежки в последнее время частые и тяжелые.
Одна бомба упала на гаагский муниципалитет, и теперь всем голландцам нужно
получить новые паспорта.
На сегодня достаточно.
Анна Франк.
Милая Китти,
Запомни вчерашний день, потому что он самый важный в моей жизни. Как и
для каждой девочки -- день ее первого поцелуя. Во всяком случае, для меня
это очень важно!
Поцелуй Брама в правую щеку не в счет, равно как и ван Ваудстра в
правую руку. Сейчас расскажу тебе, как все произошло.
Вчера в восемь часов мы с Петером сидели на диване, он обнял меня за
плечи. (Он был не в комбинезоне, потому что суббота). "Давай немного
подвинемся, -- сказала я, - а то я все время ударяюсь головой о ящик". Он
отодвинулся в самый угол. Я обхватила рукой его спину, а он прижал меня к
себе еще крепче. Мы не первый раз сидели так, но еще никогда -- так близко
друг к другу. Моя левая грудь прижималась к его груди, и мое сердце билось
сильнее и сильнее. Но это еще не все. Он не успокоился, пока моя голова не
оказалась на его плече, так что его голова лежала сверху. Когда примерно
пять минут спустя я выпрямилась, он притянул меня обратно к себе, и мы снова
устроились, обнявшись, в прежнем положении. Это было чудесно, я не могла
говорить, а лишь наслаждалась мгновением. Он неловко погладил мою щеку и
руку, повозился с моими кудрями, и так мы сидели -- голова к голове.
Чувство, которое переполняло меня тогда, не могу описать. Я была
слишком счастлива, Китти, и он, я думаю - тоже.
В пол девятого мы встали. Петер надел гимнастические туфли, чтобы
ступать как можно тише при втором обходе дома. Потом он вдруг сделал
какое-то движение, не знаю точно, как, но перед тем, как мы пошли вниз, он
поцеловал меня -- где-то между волосами, левой щекой и ухом. Я, не
оглядываясь, побежала вниз и теперь не дождусь вечера.
Воскресенье, около одиннадцати утра.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Как ты думаешь: одобрили бы папа с мамой то, что их дочка, которой нет
еще пятнадцати, целуется на диване с семнадцатилетним мальчиком? Думаю, что
нет, и мне ничего не остается, как разобраться во всем самой. Мне так хорошо
и спокойно сидеть, обнявшись с ним и мечтать. Так волнующе чувствовать его
щеку, касающуюся моей щеки, и так прекрасно знать, что кто-то ждет тебя. Но
вот вопрос -- достаточно ли всего этого Петеру? Я не забыла его обещания, но
... он мальчик!
Я знаю, что слишком взрослая для своего возраста. Мне еще нет
пятнадцати, и моя независимость часто удивляет других. Я уверена, что Марго
никогда бы не поцеловалась с мальчиком, если бы не была помолвлена с ним и
не собиралась за него замуж. А у нас с Петером таких планов вовсе нет. Мама
до встречи с папой не притронулась ни к одному мужчине. Что бы сказали мои
подруги, например, Джекки, если бы узнали, что я сидела в объятиях Петера,
тесно прижавшись к нему и положив голову на его плечо?
Ах, Анна, не стыдно тебе? С другой стороны, мы живем здесь тайно,
запертые от всего мира, в постоянном страхе и заботах, особенно, в последнее
время. Почему же мы должны подавлять в себе чувства, если мы любим друг
друга? Разве поцелуй запрещен в таких обстоятельствах? Почему мы должны
ждать, пока повзрослеем? И вообще, зачем все эти вопросы?
Я сама могу следить за собой, он же никогда не причинит мне горе или
боль. Отчего же я не могу действовать по зову сердца ради счастья нас обоих?
Но думаю, Китти, что от тебя не ускользнули мои сомнения между
честностью и сохранением тайны. Как ты считаешь, обязана ли я рассказать обо
всем папе? Или никто третий не должен проникнуть в наш мир? Вдруг что-то
тогда неизбежно потеряется, а спокойнее и увереннее я не стану? Надо
поговорить об этом с ним.
О да, мне еще о многом надо с ним поговорить, одних поцелуев мне
недостаточно. Открыть друг другу свои мысли -- вот истинный знак доверия. И
это доверие, несомненно, придаст нам силы!
Анна Франк.
Вчера утром снова переполох -- все слышали явные звуки взлома.
Очевидно, в этот раз жертвой стал кто-то из соседей. С нашей дверью, к
счастью все в порядке!
Дорогая Китти,
У нас все хорошо. Вчера приходил слесарь -- установить на дверь
железные покрытия.
Папа только что с уверенностью сказал, что ждет перед 20 мая крупных
военных операций -- как со стороны России, так со стороны и Италии и Запада.
Но чем дольше мы здесь, тем невероятнее кажется освобождение.
Вчера мне, наконец, удалось поговорить с Петером на одну деликатную
тему, я собиралась это сделать уже, по крайней мере, десять дней. Я без
излишней стеснительности объяснила ему, как устроены девочки -- до самых
интимных подробностей. Вот смешно: он думал, что вход во влагалище на
картинках просто не изображают. Он и не знал, что его, действительно, не
видно, так как он находится между ног. Вечер закончился взаимным поцелуем,
где-то около губ. Это было особенное, удивительное ощущение!
Может, мне надо взять с собой наверх тетрадку, куда я делаю выписки из
прочитанного, чтобы, наконец, поговорить о чем-то серьезном. Каждый вечер
только обниматься -- это мало, надеюсь, и для него.
После никчемной зимы наступила прекрасная весна. Апрель и вовсе
замечательный: не слишком жарко, не слишком холодно и лишь изредка дожди.
Каштан почти весь зеленый и даже начинает цвести.
В субботу Беп порадовала нас четырьмя букетами цветов: тремя из
нарциссов и одним из гиацинтов - для меня. Господин Куглер по-прежнему
неизменно приносит нам газеты.
Пока, Китти, мне надо заниматься алгеброй.
Анна Франк.
Мое дорогое сокровище,
(Так называется фильм с Дорит Крейслер, Идой Вуст и Гаролдои
Паулсеном!)
Нет ничего на свете прекраснее, чем смотреть в открытое окно, наблюдать
за деревьями, птицами, чувствовать солнце на щеках. А если при этом тебя
обнимает симпатичный мальчик, то чувствуешь себя спокойно и надежно. Так
хорошо ощущать его руки, его самого рядом, и молчать. В этом не может быть
ничего плохого -- ведь я чувствую себя так чудесно и спокойно. О, пусть
только никто не помешает нам, даже Муши!
Анна Франк.
Милая Китти,
Вчера пролежала весь день с воспалением горла в постели и ужасно
скучала. Поэтому сегодня я на ногах: температуры нет, а боль в горле
пройдет.
Вчера, как ты сама, вероятно, знаешь, фюреру исполнилось пятьдесят пять
лет. А сегодня восемнадцать лет ее королевскому высочеству наследной
принцессе Елизавете де Йорк. По Би-би-си передали, что ее еще не объявили
совершеннолетней: у принцесс свои законы. Нам всем очень интересно, за
какого принца выдадут эту красавицу и вообще -- найдут ли для нее достойного
жениха. Ее сестра Маргарет Роза, возможно, станет женой бельгийского принца
Баудевайна!
А у нас здесь одна неприятность за другой. Не успели починить входную
дверь, как ван Марен учинил очередную выходку. По всей вероятности, он украл
картофельную муку и теперь пытается обвинить в этом Беп. Понятно, что в
Убежище необычное волнение, Беп вне себя. Может, Куглеру удастся
восстановить справедливость.
Сегодня утром приходил оценщик с улицы Бетховена. Он оценил сундук в
400 гульденов и еще другие вещи - все на наш взгляд слишком низко.
Я хочу написать в журнал "Принц" (под псевдонимом, конечно) с просьбой
опубликовать мою сказку. Но она у меня получилась слишком длинной, поэтому
не думаю, что это удастся.
До следующего раза, дорогая.
Анна Франк.
Милая Китти,
Уже десять дней, как Дюссель опять не разговаривает с ван Дааном по
причине наших дополнительных мер предосторожности после кражи. Одна из них
заключается в том, что по вечерам мы больше не можем сидеть в конторе. Петер
с ван Дааном в пол десятого в последний раз обходят в дом, и после этого
спускаться вниз запрещено. После восьми вечера и после восьми утра нельзя
спускать воду в туалете. Окна мы открываем утром лишь тогда, когда
зажигается свет в кабинете Куглера, а по вечерам они теперь закрыты наглухо.
По этому поводу Дюссель не перестает ворчать. Он заявляет, что без еды еще
может прожить, но никак без воздуха, и необходимо найти способ, чтобы
все-таки открывать окна.
"Я непременно поговорю об этом с господином Куглером", - сказал он мне,
на что я ответила, что такие вопросы тот разрешает не один, а со всеми
вместе. В ответ доктор проворчал: "Здесь все устраивают без моего ведома,
непременно поговорю об этом с твоим отцом".
По субботним вечерам и воскресеньям он тоже не может занимать кабинет
Куглера, чтобы случайный шум не вызвал подозрений у директора "Кега", если
тот придет на свою фирму. Однако Дюссель, не долго думая, нарушил запрет.
Ван Даан был в ярости, и папа взялся поговорить с Дюсселем. У того были,
конечно, готовы отговорки, но в этот раз даже папа на них не попался. Папа
теперь тоже почти не разговаривает с Дюсселем: тот его обидел. Как именно, я
не знаю, и не знает никто, но похоже, что серьезно. На следующей неделе у
этого ничтожного создания день рождения. Как же именинник будет, не открывая
рта или с ворчанием, принимать подарки?
С господином Фолкскейлом дела плохи, у него уже десять дней температура
сорок. Доктор признал его состояние безнадежным, очевидно, рак задел легкие.
Бедняга, так хотелось бы поддержать его, но никто не может помочь ему кроме
Бога!
Я написала милый рассказ: "Бларри, открыватель мира", который всем
понравился.
Я до сих пор простужена и заразила маму и Марго. Как бы еще и Петер не
заразился. Он потребовал от меня поцелуя и назвал меня своим Эльдорадо. Вот
баловник! И такой милый!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Сегодня с утра у госпожи ван Даан плохое настроение, она только и
знает, что жалуется, среди прочего, о своей простуде. Ментоловых таблеточек
нет, а непрерывно сморкаться у нее уже нет сил. Кроме этого она сетует на
то, что не светит солнце, что запаздывает высадка союзников, что мы не можем
смотреть в окно... Мы ужасно над ней смеялись, и в конце концов, она
засмеялась тоже -- значит дела у нее не так уж плохи.
Рецепт нашего дежурного блюда картофельного блюда из-за отсутствия лука
изменился. Очищенную картошку прокручивают через комбайн для сырых овощей,
добавляют муку и соль, жир или его заменитель и жарят около двух с половиной
часов. Едят с подпорченным клубничным вареньем.
Я сейчас читаю "Король Карл V". Автор, профессор Геттингенского
университета, работал над книгой сорок лет. За пять дней я прочитала
пятьдесят страниц, больше невозможно. В книге 588 страниц, любопытно, как
быстро я с ними справлюсь, а ведь есть еще вторая часть! Но... очень
интересно!
Что только не успеет сделать прилежная ученица за один день! Вот,
например, я. Сначала перевела с голландского на английский текст о последней
битве Нельсона. Потом учила продолжение о северной войне (1700-1721): Петр
Первый, Карл XII, Август, Станислав Лецинский, Мазепа, ван Горц,
Брандербург, Верхняя Померанция, Нижняя Померанция, Дания... И
соответствующие даты. Потом я приплыла в Бразилию: прочитала о табачных
плантациях, об изобилии кофе, о полутора миллионах населения Рио де Жанейро,
о Парнамбуке и Сао Паоло и, конечно, Амазонке. А также о неграх, мулатах,
метисах, белых, более чем 50% безграмотных и о малярии. Время еще
оставалось, поэтому я быстро просмотрела одну родословную: от Яна Старшего,
Вильгельма Людовика, Эрнста Кашмира Первого, Хендрика Кашмира Первого до
малышки Маргариты Франциски, рожденной в 1943 году в Оттаве. В двенадцать
часов я уселась заниматься на чердаке: закутавшись в одеяло, читаю о
священниках, пасторах, папах римских. Уф! И так до часа.
В два часа бедный ребенок снова за книгами: зоология, широконосые и
узконосые обезьяны. Китти, угадай - сколько пальцев у гиппопотама?
Затем Библия: Ноев ковчег, Сим, Хам, Яфет. И, наконец, Карл Пятый. С
Петером читали "Генерал" Теккерея на английском. Зубрежка французских слов,
а после сравнение Миссисипи с Миссури. На сегодня вполне достаточно, адью!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Никогда не забуду сон о Петере Шиффе в начале января. Всегда, когда я о
нем вспоминаю (как и сегодня), то чувствую касание его щеки, и мне так
хорошо. С моим настоящим Петером я это тоже испытывала, но не так сильно
до... вчерашнего вечера, когда мы, как обычно, сидели обнявшись на диване. И
тогда обычная Анна вдруг исчезла, и ее место заняла вторая Анна, не
отчаянная и смешная, а лишь нежная и любящая.
Я сидела, прижавшись к нему, и мое сердце вдруг переполнилось. К глазам
подступили слезы: слеза с левого глаза сразу упала на его куртку, а с
правого задержалась на кончике носа и потом тоже оказалась на куртке.
Заметил ли он это? Он не выдал себя ни единым движением, не произнес ни
слова. А может, он испытал то же, что и я? Знает ли он, что с ним была
вторая Анна? Все эти вопросы останутся без ответа. В пол девятого я встала и
подошла к окну, там мы всегда прощаемся. Я дрожала и все еще была Анной
номер два. Он подошел ко мне, я обняла его за шею, поцеловала в левую щеку и
потянулась к правой. Но тут наши губы встретились, потом снова и снова! Мы
оба были в смятении и хотели, чтобы этот момент длился вечно, ах!
Петеру так нужна ласка. Он впервые открыл для себя девочку и узнал, что
даже самая насмешливая девочка тоже имеет сердце и полностью преображается,
когда ты с ней наедине. Он первый раз в жизни познал дружбу и доверие, он
еще ни с кем по-настоящему не дружил -- ни с мальчиком, ни с девочкой.
Теперь мы нашли друг друга, раньше я совсем не знала его, и у меня тоже не
было близкого человека.
Но меня не оставляет вопрос: хорошо ли все это? Правильно ли, что я так
быстро поддаюсь, что во мне так много страсти, не меньше, чем в Петере? Могу
я, как девочка, позволять себе такое? У меня лишь есть один ответ: "Я мечтаю
об этом... уже давно, я так одинока, и теперь, наконец, нашла утешение!"
Утром мы такие, как всегда, да и днем чаще всего - тоже. Но вечером нас
начинает неудержимо тянуть друг к другу, и мы можем думать лишь о счастье и
блаженстве прошлых вечеров. Каждый раз после последнего поцелуя я боюсь
взглянуть ему в глаза и хочу бежать, бежать, чтобы побыть одной в темноте.
Но что я вижу, когда спускаюсь на четырнадцать ступенек ниже? Яркий
свет, смешки, вопросы, и я должна вести себя, как ни в чем не бывало!
Мое сердце еще слишком переполнено, чтобы осмыслить вчерашнее
потрясение. Нежная Анна приходит не часто, но и не позволяет быстро
выставить себя за дверь. Петер затронул мои чувства так глубоко, как я еще
никогда не испытывала - кроме того сна. Петер захватил меня всю, все
перевернул во мне. Не естественно ли, что после такого хочется тишины и
покоя, чтобы успокоиться и вернуться к самой себе?
О, Петер, что ты со мной сделал? Что ты хочешь от меня? Что будет с
нами дальше?
О, как я понимаю сейчас Беп, только сейчас понимаю ее сомнения. Если в
будущем он сделает мне предложение, что я отвечу? Анна, будь честной. Ты не
выйдешь за него замуж, но и просто так его не отпустишь. У Петера слишком
мало характера, воли, не достает силы и мужества. Он еще ребенок, в
сущности, не старше меня, и он мечтает о покое и счастье. Неужели мне только
четырнадцать, и я всего лишь глупая ученица? Так ли уж я неопытна во всем?
Нет, у меня больше опыта, чем у других: то, что я испытала, не знает в моем
возрасте почти никто.
Я боюсь самой себя, боюсь, что слишком быстро уступлю своим желаниям.
Как же будет потом, с другими мальчиками? О, как это трудно: выбор между
чувством и разумом. Всему свое время, но правильное ли время выбрала я?
Анна Франк.
Дорогая Китти,
В субботу вечером я спросила Петера, согласен ли он с тем, чтобы я
рассказала о нас папе, и после некоторых колебаний он ответил, что да. Я
была рада: ведь это доказательство его искренних чувств. Я спустилась вниз и
вскоре пошла с папой за водой. На лестнице я сказала ему: "Папа, ты,
конечно, понимаешь, что когда мы с Петером вместе, то не сидим на расстоянии
метра друг от друга. Не считаешь, что это плохо?". Папа ответил не сразу:
"Нет, не считаю. Но мы живем здесь в закрытом пространстве, так что, Анна,
будь осторожна". И прибавил еще что-то в этом роде, когда мы поднимались
обратно. В воскресенье утром он подошел ко мне и сказал: "Анна, я хорошо обо
всем подумал (тут я испугалась!) и решил, что Убежище -- не самое лучшее
место для вашей дружбы. Петер влюблен в тебя?".
"Вовсе нет", - ответила я.
"Видишь ли, я вас хорошо понимаю, но ты должна быть сдержанной. Не ходи
наверх так часто и не слишком поощряй его. В таких делах мужчина всегда
активен, а женщина должна держаться в рамках. На воле, когда ты свободна,
все иначе: ты встречаешься с другими мальчиками и девочками, можешь пойти,
куда хочешь, заняться спортом и так далее. А здесь вы всегда вместе, тебе
некуда уйти, вы видите друг друга слишком часто, собственно, постоянно. Будь
осторожна, Анна и не принимай ваши отношения слишком серьезно!"
"Я этого и так не делаю, папа. Но Петер -- порядочный человек и очень
милый мальчик!"
"Да, но у него слабый характер. Он легко поддается как хорошему, так и
плохому влиянию. Надеюсь, что хорошее в нем победит, потому что таков он в
сущности".
Мы еще поговорили и решили, что папе надо побеседовать с Петером.
В воскресенье днем он спросил меня на чердаке: "Ну, как, Анна, говорила
с папой?". "Да, -- ответила я, - сейчас расскажу. Папа относится, в общем,
нормально, но считает, что мы здесь слишком близко друг другу, и это может
легко привести к столкновениям".
- Но мы ведь договорились, что не будем ссориться, и я не собираюсь от
этого отступать.
- Я тоже, Петер. Но папа не знает всей правды, он думает, что мы просто
дружим. Как ты считаешь: имеем мы право?"
- Считаю, что, да. А ты?"
- И я. Я сказала папе, что доверяю тебе. Я, действительно, доверяю тебе
полностью, не меньше, чем самому папе и думаю, что ты этого достоин. Ведь,
правда?
- Надеюсь. (он смутился и покраснел)
- Я верю тебе, Петер, - продолжала я, - верю в твой хороший характер и
что ты в жизни чего-то добьешься.
Мы поговорили еще на другие темы, и позже я сказала: "Знаешь, когда мы
отсюда выйдем, я тебе совсем не буду нужна. Он весь вспыхнул: "Это неправда,
Анна, нет! Как такое могло прийти тебе в голову?".
Тут нас позвали.
Потом папа поговорил с ним, и сегодня Петер рассказал мне об этом.
"Твой отец думает, что дружба легко может перейти во влюбленность, - сказал
он, но я ответил, что на нас можно положиться".
Теперь папа хочет, чтобы я не так часто ходила по вечерам наверх. Но я
с этим не согласна не только потому, что я хочу быть с Петером, но и потому,
что уже сказала, что на него можно положиться. И самому Петеру я хочу
доказать свое доверие, а это нельзя сделать, оставаясь -- как раз из-за
недоверия -- внизу. Нет, все останется, как прежде!
Между тем драма "Дюссель" завершилась. Вчера за столом он в изысканных
выражениях попросил прощения. Наверно, целый день учил эту речь наизусть.
Так что мир с ван Дааном восстановлен.
День рождения Дюсселя в воскресенье прошел спокойно. Мы подарили ему
бутылку хорошего вина 1919 года, ван Дааны (решили побаловать именинника) --
баночку пикулей и бритвенные лезвия, Куглер -- бутылку лимонада, Мип --
книгу, а Беп -- цветок в горшке. Дюссель раздал всем по яйцу.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Сначала о новостях недели. У политики как бы отпуск: ничего нового.
Постепенно начинаю верить в высадку союзников. Не могут же они все
переложить на русских, правда, и те в данный момент тоже бездействуют.
Господин Кляйман теперь снова каждое утро в конторе. Он достал для
дивана Петера новую пружину. Теперь Петеру надо заняться обивкой, что ему,
разумеется, неохота. Кляйман также раздобыл порошок против вшей для кошек.
Рассказывала ли я тебе, что Моффи пропал? С прошлого четверга,
бесследно. Наверно, он уже в кошачьем раю, в то время как какой-то "друг
животных" с аппетитом его поедает и собирается сделать шапку из его шкурки.
Петер очень расстроен.
Последние две недели мы обедаем по субботам в полдвенадцатого. А утром
должны удовольствоваться блюдечком каши. Начиная с завтрашнего дня, такой
режим вводится ежедневно, чтобы сэкономить продукты. Овощи по-прежнему
достать трудно. Сегодня мы ели тушенный полусгнивший салат. Кроме салата и
шпината ничего нет, а к ним подпорченная картошка -- замечательная
комбинация!
Уже больше двух месяцев у меня не было менструации, но, наконец, в
воскресенье она снова пришла. Несмотря на все неудобства, я рада этому.
Наверно, ты представляешь себе, мы - один за другим - в отчаянии
повторяем: "О, почему война продолжается, почему люди не могут жить в мире,
почему уничтожают все вокруг?". Вопрос этот закономерен, но ясного ответа на
него еще не дал никто. Да, почему в Англии сооружают все более гигантские
самолеты и дома особой, легко восстанавливаемой конструкции? Почему каждый
день на войну тратятся миллионы, а на здравоохранение, искусство и бедных
людей -- ни цента? Почему многие страдают от голода, тогда как в других
частях света изобилие еды? Почему люди так безумны?
Я не верю, что в войне виноваты только высокие чины, правительства и
капиталисты. О, нет, обычные люди тоже участвуют в ней добровольно, иначе
народы уже давно восстали бы! Просто в людях живет стремление к жестокости,
уничтожению, убийству. И пока со всем человечеством без исключения не
произойдет гигантская метаморфоза, войны будут продолжаться, будет
уничтожаться все выращенное, созданное и построенное, чтобы потом снова
начать с начала!
Я часто ощущаю подавленность, но безнадежность -- никогда. Наше
затворничество иногда напоминает мне увлекательное и романтическое
приключение. Например, бытовые проблемы дают мне повод для интересных
записей в дневнике. Я уже точно решила, что моя жизнь не будет похожа на
жизнь других девочек, а когда я повзрослею, то никогда не стану обычной
домашней хозяйкой. Начало у меня особенное, и уже только поэтому я даже в
самые опасные моменты могу смеяться над абсурдностью ситуации.
Я еще девочка и во мне многое не раскрыто. Но я молодая и сильная,
переживаю необычное приключение и не намерена жаловаться дни напролет на
отсутствие развлечений. Мне многое дано от природы: оптимизм,
жизнерадостность, сильный характер. Каждый день я чувствую, что расту
духовно, что приближается освобождение, что природа прекрасна, и что меня
окружают хорошие люди. И что жизнь в Убежище интересна и увлекательна! Зачем
же впадать в отчаяние?
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Папа мной недоволен. Он был уверен, что после нашего разговора я не
буду каждый вечер ходить наверх. Ему не нравится наша "возня". Это слово я
уже слышать не могу! Ведь у нас был хороший разговор, зачем же сейчас
Анна Франк.
Дорогая Китти,
За одним кошмаром незамедлительно последовал другой. Когда конец?! Мы
можем с полным правом задать этот вопрос. Подумай только, что произошло:
Петер забыл снять с двери засов. В результате Куглер с другими сотрудниками
не могли попасть внутрь. Куглеру пришлось зайти к Кегу (соседу) и с его
балкона сломать кухонное окно конторы. А наши окна были открыты, и Кег это
увидел. Что ж он теперь подумает? И ван Марен? Куглер в ярости. Мы упрекали
его, что он не позаботился о более надежной двери, а сами что устраиваем?
Петер в отчаянии. Когда мама за столом сказала, что больше всего жалеет его,
он чуть не расплакался. Но виноваты мы все, ведь обычно господин ван Даан и
остальные проверяют, снят ли засов. Может, мне удастся позже его утешить.
Ах, как бы я хотела помочь ему!
А вот другие происшествия в Убежище за последние недели.
В прошлое воскресенье Моффи было явно не по себе: он забился в угол и
иногда жалобно мяукал. Без долгих раздумий Мип завернула его в платок,
засунула в сумку и отнесла в больницу для кошек и собак. Доктор сказал, что
что-то с желудком и прописал микстуру. Приняв ее несколько раз, Моффи
совершенно выздоровел и несколько дней где-то пропадал, наверняка, у своей
возлюбленной. Ну, а потом вернулся с распухшим носом и теперь пищит, если до
него дотронуться. Наверно, хотел схватить то, что ему не полагалось, и
получил заслуженный нагоняй. Муши на несколько дней почти потерял голос. Но
когда мы решили и его показать доктору, вдруг выздоровел.
Чердачное окно теперь открыто по ночам. Мы с Петером часто по вечерам
сидим наверху.
Кран и туалет починили.
Здоровье господина Кляймана, к счастью, поправляется. В ближайшее время
он пройдет обследование. Очень надеемся, что операция желудка не
понадобится.
В этот месяц мы получили восемь продовольственных карточек. К
несчастью, первые четырнадцать дней вместо ячменя или геркулеса по ним
выдавали сухие бобы. Наше новое лакомство -- пикули. Но если не повезет, то
в баночке оказываются всего несколько огурчиков в горчичном соусе. Овощей,
кроме салата, нет совсем. Наши обеды состоят лишь из картошки и мучного
соуса.
Русские захватили большую часть Крыма, но англичане никак не
продвинутся дальше Кассино. Бомбежки в последнее время частые и тяжелые.
Одна бомба упала на гаагский муниципалитет, и теперь всем голландцам нужно
получить новые паспорта.
На сегодня достаточно.
Анна Франк.
Милая Китти,
Запомни вчерашний день, потому что он самый важный в моей жизни. Как и
для каждой девочки -- день ее первого поцелуя. Во всяком случае, для меня
это очень важно!
Поцелуй Брама в правую щеку не в счет, равно как и ван Ваудстра в
правую руку. Сейчас расскажу тебе, как все произошло.
Вчера в восемь часов мы с Петером сидели на диване, он обнял меня за
плечи. (Он был не в комбинезоне, потому что суббота). "Давай немного
подвинемся, -- сказала я, - а то я все время ударяюсь головой о ящик". Он
отодвинулся в самый угол. Я обхватила рукой его спину, а он прижал меня к
себе еще крепче. Мы не первый раз сидели так, но еще никогда -- так близко
друг к другу. Моя левая грудь прижималась к его груди, и мое сердце билось
сильнее и сильнее. Но это еще не все. Он не успокоился, пока моя голова не
оказалась на его плече, так что его голова лежала сверху. Когда примерно
пять минут спустя я выпрямилась, он притянул меня обратно к себе, и мы снова
устроились, обнявшись, в прежнем положении. Это было чудесно, я не могла
говорить, а лишь наслаждалась мгновением. Он неловко погладил мою щеку и
руку, повозился с моими кудрями, и так мы сидели -- голова к голове.
Чувство, которое переполняло меня тогда, не могу описать. Я была
слишком счастлива, Китти, и он, я думаю - тоже.
В пол девятого мы встали. Петер надел гимнастические туфли, чтобы
ступать как можно тише при втором обходе дома. Потом он вдруг сделал
какое-то движение, не знаю точно, как, но перед тем, как мы пошли вниз, он
поцеловал меня -- где-то между волосами, левой щекой и ухом. Я, не
оглядываясь, побежала вниз и теперь не дождусь вечера.
Воскресенье, около одиннадцати утра.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Как ты думаешь: одобрили бы папа с мамой то, что их дочка, которой нет
еще пятнадцати, целуется на диване с семнадцатилетним мальчиком? Думаю, что
нет, и мне ничего не остается, как разобраться во всем самой. Мне так хорошо
и спокойно сидеть, обнявшись с ним и мечтать. Так волнующе чувствовать его
щеку, касающуюся моей щеки, и так прекрасно знать, что кто-то ждет тебя. Но
вот вопрос -- достаточно ли всего этого Петеру? Я не забыла его обещания, но
... он мальчик!
Я знаю, что слишком взрослая для своего возраста. Мне еще нет
пятнадцати, и моя независимость часто удивляет других. Я уверена, что Марго
никогда бы не поцеловалась с мальчиком, если бы не была помолвлена с ним и
не собиралась за него замуж. А у нас с Петером таких планов вовсе нет. Мама
до встречи с папой не притронулась ни к одному мужчине. Что бы сказали мои
подруги, например, Джекки, если бы узнали, что я сидела в объятиях Петера,
тесно прижавшись к нему и положив голову на его плечо?
Ах, Анна, не стыдно тебе? С другой стороны, мы живем здесь тайно,
запертые от всего мира, в постоянном страхе и заботах, особенно, в последнее
время. Почему же мы должны подавлять в себе чувства, если мы любим друг
друга? Разве поцелуй запрещен в таких обстоятельствах? Почему мы должны
ждать, пока повзрослеем? И вообще, зачем все эти вопросы?
Я сама могу следить за собой, он же никогда не причинит мне горе или
боль. Отчего же я не могу действовать по зову сердца ради счастья нас обоих?
Но думаю, Китти, что от тебя не ускользнули мои сомнения между
честностью и сохранением тайны. Как ты считаешь, обязана ли я рассказать обо
всем папе? Или никто третий не должен проникнуть в наш мир? Вдруг что-то
тогда неизбежно потеряется, а спокойнее и увереннее я не стану? Надо
поговорить об этом с ним.
О да, мне еще о многом надо с ним поговорить, одних поцелуев мне
недостаточно. Открыть друг другу свои мысли -- вот истинный знак доверия. И
это доверие, несомненно, придаст нам силы!
Анна Франк.
Вчера утром снова переполох -- все слышали явные звуки взлома.
Очевидно, в этот раз жертвой стал кто-то из соседей. С нашей дверью, к
счастью все в порядке!
Дорогая Китти,
У нас все хорошо. Вчера приходил слесарь -- установить на дверь
железные покрытия.
Папа только что с уверенностью сказал, что ждет перед 20 мая крупных
военных операций -- как со стороны России, так со стороны и Италии и Запада.
Но чем дольше мы здесь, тем невероятнее кажется освобождение.
Вчера мне, наконец, удалось поговорить с Петером на одну деликатную
тему, я собиралась это сделать уже, по крайней мере, десять дней. Я без
излишней стеснительности объяснила ему, как устроены девочки -- до самых
интимных подробностей. Вот смешно: он думал, что вход во влагалище на
картинках просто не изображают. Он и не знал, что его, действительно, не
видно, так как он находится между ног. Вечер закончился взаимным поцелуем,
где-то около губ. Это было особенное, удивительное ощущение!
Может, мне надо взять с собой наверх тетрадку, куда я делаю выписки из
прочитанного, чтобы, наконец, поговорить о чем-то серьезном. Каждый вечер
только обниматься -- это мало, надеюсь, и для него.
После никчемной зимы наступила прекрасная весна. Апрель и вовсе
замечательный: не слишком жарко, не слишком холодно и лишь изредка дожди.
Каштан почти весь зеленый и даже начинает цвести.
В субботу Беп порадовала нас четырьмя букетами цветов: тремя из
нарциссов и одним из гиацинтов - для меня. Господин Куглер по-прежнему
неизменно приносит нам газеты.
Пока, Китти, мне надо заниматься алгеброй.
Анна Франк.
Мое дорогое сокровище,
(Так называется фильм с Дорит Крейслер, Идой Вуст и Гаролдои
Паулсеном!)
Нет ничего на свете прекраснее, чем смотреть в открытое окно, наблюдать
за деревьями, птицами, чувствовать солнце на щеках. А если при этом тебя
обнимает симпатичный мальчик, то чувствуешь себя спокойно и надежно. Так
хорошо ощущать его руки, его самого рядом, и молчать. В этом не может быть
ничего плохого -- ведь я чувствую себя так чудесно и спокойно. О, пусть
только никто не помешает нам, даже Муши!
Анна Франк.
Милая Китти,
Вчера пролежала весь день с воспалением горла в постели и ужасно
скучала. Поэтому сегодня я на ногах: температуры нет, а боль в горле
пройдет.
Вчера, как ты сама, вероятно, знаешь, фюреру исполнилось пятьдесят пять
лет. А сегодня восемнадцать лет ее королевскому высочеству наследной
принцессе Елизавете де Йорк. По Би-би-си передали, что ее еще не объявили
совершеннолетней: у принцесс свои законы. Нам всем очень интересно, за
какого принца выдадут эту красавицу и вообще -- найдут ли для нее достойного
жениха. Ее сестра Маргарет Роза, возможно, станет женой бельгийского принца
Баудевайна!
А у нас здесь одна неприятность за другой. Не успели починить входную
дверь, как ван Марен учинил очередную выходку. По всей вероятности, он украл
картофельную муку и теперь пытается обвинить в этом Беп. Понятно, что в
Убежище необычное волнение, Беп вне себя. Может, Куглеру удастся
восстановить справедливость.
Сегодня утром приходил оценщик с улицы Бетховена. Он оценил сундук в
400 гульденов и еще другие вещи - все на наш взгляд слишком низко.
Я хочу написать в журнал "Принц" (под псевдонимом, конечно) с просьбой
опубликовать мою сказку. Но она у меня получилась слишком длинной, поэтому
не думаю, что это удастся.
До следующего раза, дорогая.
Анна Франк.
Милая Китти,
Уже десять дней, как Дюссель опять не разговаривает с ван Дааном по
причине наших дополнительных мер предосторожности после кражи. Одна из них
заключается в том, что по вечерам мы больше не можем сидеть в конторе. Петер
с ван Дааном в пол десятого в последний раз обходят в дом, и после этого
спускаться вниз запрещено. После восьми вечера и после восьми утра нельзя
спускать воду в туалете. Окна мы открываем утром лишь тогда, когда
зажигается свет в кабинете Куглера, а по вечерам они теперь закрыты наглухо.
По этому поводу Дюссель не перестает ворчать. Он заявляет, что без еды еще
может прожить, но никак без воздуха, и необходимо найти способ, чтобы
все-таки открывать окна.
"Я непременно поговорю об этом с господином Куглером", - сказал он мне,
на что я ответила, что такие вопросы тот разрешает не один, а со всеми
вместе. В ответ доктор проворчал: "Здесь все устраивают без моего ведома,
непременно поговорю об этом с твоим отцом".
По субботним вечерам и воскресеньям он тоже не может занимать кабинет
Куглера, чтобы случайный шум не вызвал подозрений у директора "Кега", если
тот придет на свою фирму. Однако Дюссель, не долго думая, нарушил запрет.
Ван Даан был в ярости, и папа взялся поговорить с Дюсселем. У того были,
конечно, готовы отговорки, но в этот раз даже папа на них не попался. Папа
теперь тоже почти не разговаривает с Дюсселем: тот его обидел. Как именно, я
не знаю, и не знает никто, но похоже, что серьезно. На следующей неделе у
этого ничтожного создания день рождения. Как же именинник будет, не открывая
рта или с ворчанием, принимать подарки?
С господином Фолкскейлом дела плохи, у него уже десять дней температура
сорок. Доктор признал его состояние безнадежным, очевидно, рак задел легкие.
Бедняга, так хотелось бы поддержать его, но никто не может помочь ему кроме
Бога!
Я написала милый рассказ: "Бларри, открыватель мира", который всем
понравился.
Я до сих пор простужена и заразила маму и Марго. Как бы еще и Петер не
заразился. Он потребовал от меня поцелуя и назвал меня своим Эльдорадо. Вот
баловник! И такой милый!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Сегодня с утра у госпожи ван Даан плохое настроение, она только и
знает, что жалуется, среди прочего, о своей простуде. Ментоловых таблеточек
нет, а непрерывно сморкаться у нее уже нет сил. Кроме этого она сетует на
то, что не светит солнце, что запаздывает высадка союзников, что мы не можем
смотреть в окно... Мы ужасно над ней смеялись, и в конце концов, она
засмеялась тоже -- значит дела у нее не так уж плохи.
Рецепт нашего дежурного блюда картофельного блюда из-за отсутствия лука
изменился. Очищенную картошку прокручивают через комбайн для сырых овощей,
добавляют муку и соль, жир или его заменитель и жарят около двух с половиной
часов. Едят с подпорченным клубничным вареньем.
Я сейчас читаю "Король Карл V". Автор, профессор Геттингенского
университета, работал над книгой сорок лет. За пять дней я прочитала
пятьдесят страниц, больше невозможно. В книге 588 страниц, любопытно, как
быстро я с ними справлюсь, а ведь есть еще вторая часть! Но... очень
интересно!
Что только не успеет сделать прилежная ученица за один день! Вот,
например, я. Сначала перевела с голландского на английский текст о последней
битве Нельсона. Потом учила продолжение о северной войне (1700-1721): Петр
Первый, Карл XII, Август, Станислав Лецинский, Мазепа, ван Горц,
Брандербург, Верхняя Померанция, Нижняя Померанция, Дания... И
соответствующие даты. Потом я приплыла в Бразилию: прочитала о табачных
плантациях, об изобилии кофе, о полутора миллионах населения Рио де Жанейро,
о Парнамбуке и Сао Паоло и, конечно, Амазонке. А также о неграх, мулатах,
метисах, белых, более чем 50% безграмотных и о малярии. Время еще
оставалось, поэтому я быстро просмотрела одну родословную: от Яна Старшего,
Вильгельма Людовика, Эрнста Кашмира Первого, Хендрика Кашмира Первого до
малышки Маргариты Франциски, рожденной в 1943 году в Оттаве. В двенадцать
часов я уселась заниматься на чердаке: закутавшись в одеяло, читаю о
священниках, пасторах, папах римских. Уф! И так до часа.
В два часа бедный ребенок снова за книгами: зоология, широконосые и
узконосые обезьяны. Китти, угадай - сколько пальцев у гиппопотама?
Затем Библия: Ноев ковчег, Сим, Хам, Яфет. И, наконец, Карл Пятый. С
Петером читали "Генерал" Теккерея на английском. Зубрежка французских слов,
а после сравнение Миссисипи с Миссури. На сегодня вполне достаточно, адью!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Никогда не забуду сон о Петере Шиффе в начале января. Всегда, когда я о
нем вспоминаю (как и сегодня), то чувствую касание его щеки, и мне так
хорошо. С моим настоящим Петером я это тоже испытывала, но не так сильно
до... вчерашнего вечера, когда мы, как обычно, сидели обнявшись на диване. И
тогда обычная Анна вдруг исчезла, и ее место заняла вторая Анна, не
отчаянная и смешная, а лишь нежная и любящая.
Я сидела, прижавшись к нему, и мое сердце вдруг переполнилось. К глазам
подступили слезы: слеза с левого глаза сразу упала на его куртку, а с
правого задержалась на кончике носа и потом тоже оказалась на куртке.
Заметил ли он это? Он не выдал себя ни единым движением, не произнес ни
слова. А может, он испытал то же, что и я? Знает ли он, что с ним была
вторая Анна? Все эти вопросы останутся без ответа. В пол девятого я встала и
подошла к окну, там мы всегда прощаемся. Я дрожала и все еще была Анной
номер два. Он подошел ко мне, я обняла его за шею, поцеловала в левую щеку и
потянулась к правой. Но тут наши губы встретились, потом снова и снова! Мы
оба были в смятении и хотели, чтобы этот момент длился вечно, ах!
Петеру так нужна ласка. Он впервые открыл для себя девочку и узнал, что
даже самая насмешливая девочка тоже имеет сердце и полностью преображается,
когда ты с ней наедине. Он первый раз в жизни познал дружбу и доверие, он
еще ни с кем по-настоящему не дружил -- ни с мальчиком, ни с девочкой.
Теперь мы нашли друг друга, раньше я совсем не знала его, и у меня тоже не
было близкого человека.
Но меня не оставляет вопрос: хорошо ли все это? Правильно ли, что я так
быстро поддаюсь, что во мне так много страсти, не меньше, чем в Петере? Могу
я, как девочка, позволять себе такое? У меня лишь есть один ответ: "Я мечтаю
об этом... уже давно, я так одинока, и теперь, наконец, нашла утешение!"
Утром мы такие, как всегда, да и днем чаще всего - тоже. Но вечером нас
начинает неудержимо тянуть друг к другу, и мы можем думать лишь о счастье и
блаженстве прошлых вечеров. Каждый раз после последнего поцелуя я боюсь
взглянуть ему в глаза и хочу бежать, бежать, чтобы побыть одной в темноте.
Но что я вижу, когда спускаюсь на четырнадцать ступенек ниже? Яркий
свет, смешки, вопросы, и я должна вести себя, как ни в чем не бывало!
Мое сердце еще слишком переполнено, чтобы осмыслить вчерашнее
потрясение. Нежная Анна приходит не часто, но и не позволяет быстро
выставить себя за дверь. Петер затронул мои чувства так глубоко, как я еще
никогда не испытывала - кроме того сна. Петер захватил меня всю, все
перевернул во мне. Не естественно ли, что после такого хочется тишины и
покоя, чтобы успокоиться и вернуться к самой себе?
О, Петер, что ты со мной сделал? Что ты хочешь от меня? Что будет с
нами дальше?
О, как я понимаю сейчас Беп, только сейчас понимаю ее сомнения. Если в
будущем он сделает мне предложение, что я отвечу? Анна, будь честной. Ты не
выйдешь за него замуж, но и просто так его не отпустишь. У Петера слишком
мало характера, воли, не достает силы и мужества. Он еще ребенок, в
сущности, не старше меня, и он мечтает о покое и счастье. Неужели мне только
четырнадцать, и я всего лишь глупая ученица? Так ли уж я неопытна во всем?
Нет, у меня больше опыта, чем у других: то, что я испытала, не знает в моем
возрасте почти никто.
Я боюсь самой себя, боюсь, что слишком быстро уступлю своим желаниям.
Как же будет потом, с другими мальчиками? О, как это трудно: выбор между
чувством и разумом. Всему свое время, но правильное ли время выбрала я?
Анна Франк.
Дорогая Китти,
В субботу вечером я спросила Петера, согласен ли он с тем, чтобы я
рассказала о нас папе, и после некоторых колебаний он ответил, что да. Я
была рада: ведь это доказательство его искренних чувств. Я спустилась вниз и
вскоре пошла с папой за водой. На лестнице я сказала ему: "Папа, ты,
конечно, понимаешь, что когда мы с Петером вместе, то не сидим на расстоянии
метра друг от друга. Не считаешь, что это плохо?". Папа ответил не сразу:
"Нет, не считаю. Но мы живем здесь в закрытом пространстве, так что, Анна,
будь осторожна". И прибавил еще что-то в этом роде, когда мы поднимались
обратно. В воскресенье утром он подошел ко мне и сказал: "Анна, я хорошо обо
всем подумал (тут я испугалась!) и решил, что Убежище -- не самое лучшее
место для вашей дружбы. Петер влюблен в тебя?".
"Вовсе нет", - ответила я.
"Видишь ли, я вас хорошо понимаю, но ты должна быть сдержанной. Не ходи
наверх так часто и не слишком поощряй его. В таких делах мужчина всегда
активен, а женщина должна держаться в рамках. На воле, когда ты свободна,
все иначе: ты встречаешься с другими мальчиками и девочками, можешь пойти,
куда хочешь, заняться спортом и так далее. А здесь вы всегда вместе, тебе
некуда уйти, вы видите друг друга слишком часто, собственно, постоянно. Будь
осторожна, Анна и не принимай ваши отношения слишком серьезно!"
"Я этого и так не делаю, папа. Но Петер -- порядочный человек и очень
милый мальчик!"
"Да, но у него слабый характер. Он легко поддается как хорошему, так и
плохому влиянию. Надеюсь, что хорошее в нем победит, потому что таков он в
сущности".
Мы еще поговорили и решили, что папе надо побеседовать с Петером.
В воскресенье днем он спросил меня на чердаке: "Ну, как, Анна, говорила
с папой?". "Да, -- ответила я, - сейчас расскажу. Папа относится, в общем,
нормально, но считает, что мы здесь слишком близко друг другу, и это может
легко привести к столкновениям".
- Но мы ведь договорились, что не будем ссориться, и я не собираюсь от
этого отступать.
- Я тоже, Петер. Но папа не знает всей правды, он думает, что мы просто
дружим. Как ты считаешь: имеем мы право?"
- Считаю, что, да. А ты?"
- И я. Я сказала папе, что доверяю тебе. Я, действительно, доверяю тебе
полностью, не меньше, чем самому папе и думаю, что ты этого достоин. Ведь,
правда?
- Надеюсь. (он смутился и покраснел)
- Я верю тебе, Петер, - продолжала я, - верю в твой хороший характер и
что ты в жизни чего-то добьешься.
Мы поговорили еще на другие темы, и позже я сказала: "Знаешь, когда мы
отсюда выйдем, я тебе совсем не буду нужна. Он весь вспыхнул: "Это неправда,
Анна, нет! Как такое могло прийти тебе в голову?".
Тут нас позвали.
Потом папа поговорил с ним, и сегодня Петер рассказал мне об этом.
"Твой отец думает, что дружба легко может перейти во влюбленность, - сказал
он, но я ответил, что на нас можно положиться".
Теперь папа хочет, чтобы я не так часто ходила по вечерам наверх. Но я
с этим не согласна не только потому, что я хочу быть с Петером, но и потому,
что уже сказала, что на него можно положиться. И самому Петеру я хочу
доказать свое доверие, а это нельзя сделать, оставаясь -- как раз из-за
недоверия -- внизу. Нет, все останется, как прежде!
Между тем драма "Дюссель" завершилась. Вчера за столом он в изысканных
выражениях попросил прощения. Наверно, целый день учил эту речь наизусть.
Так что мир с ван Дааном восстановлен.
День рождения Дюсселя в воскресенье прошел спокойно. Мы подарили ему
бутылку хорошего вина 1919 года, ван Дааны (решили побаловать именинника) --
баночку пикулей и бритвенные лезвия, Куглер -- бутылку лимонада, Мип --
книгу, а Беп -- цветок в горшке. Дюссель раздал всем по яйцу.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Сначала о новостях недели. У политики как бы отпуск: ничего нового.
Постепенно начинаю верить в высадку союзников. Не могут же они все
переложить на русских, правда, и те в данный момент тоже бездействуют.
Господин Кляйман теперь снова каждое утро в конторе. Он достал для
дивана Петера новую пружину. Теперь Петеру надо заняться обивкой, что ему,
разумеется, неохота. Кляйман также раздобыл порошок против вшей для кошек.
Рассказывала ли я тебе, что Моффи пропал? С прошлого четверга,
бесследно. Наверно, он уже в кошачьем раю, в то время как какой-то "друг
животных" с аппетитом его поедает и собирается сделать шапку из его шкурки.
Петер очень расстроен.
Последние две недели мы обедаем по субботам в полдвенадцатого. А утром
должны удовольствоваться блюдечком каши. Начиная с завтрашнего дня, такой
режим вводится ежедневно, чтобы сэкономить продукты. Овощи по-прежнему
достать трудно. Сегодня мы ели тушенный полусгнивший салат. Кроме салата и
шпината ничего нет, а к ним подпорченная картошка -- замечательная
комбинация!
Уже больше двух месяцев у меня не было менструации, но, наконец, в
воскресенье она снова пришла. Несмотря на все неудобства, я рада этому.
Наверно, ты представляешь себе, мы - один за другим - в отчаянии
повторяем: "О, почему война продолжается, почему люди не могут жить в мире,
почему уничтожают все вокруг?". Вопрос этот закономерен, но ясного ответа на
него еще не дал никто. Да, почему в Англии сооружают все более гигантские
самолеты и дома особой, легко восстанавливаемой конструкции? Почему каждый
день на войну тратятся миллионы, а на здравоохранение, искусство и бедных
людей -- ни цента? Почему многие страдают от голода, тогда как в других
частях света изобилие еды? Почему люди так безумны?
Я не верю, что в войне виноваты только высокие чины, правительства и
капиталисты. О, нет, обычные люди тоже участвуют в ней добровольно, иначе
народы уже давно восстали бы! Просто в людях живет стремление к жестокости,
уничтожению, убийству. И пока со всем человечеством без исключения не
произойдет гигантская метаморфоза, войны будут продолжаться, будет
уничтожаться все выращенное, созданное и построенное, чтобы потом снова
начать с начала!
Я часто ощущаю подавленность, но безнадежность -- никогда. Наше
затворничество иногда напоминает мне увлекательное и романтическое
приключение. Например, бытовые проблемы дают мне повод для интересных
записей в дневнике. Я уже точно решила, что моя жизнь не будет похожа на
жизнь других девочек, а когда я повзрослею, то никогда не стану обычной
домашней хозяйкой. Начало у меня особенное, и уже только поэтому я даже в
самые опасные моменты могу смеяться над абсурдностью ситуации.
Я еще девочка и во мне многое не раскрыто. Но я молодая и сильная,
переживаю необычное приключение и не намерена жаловаться дни напролет на
отсутствие развлечений. Мне многое дано от природы: оптимизм,
жизнерадостность, сильный характер. Каждый день я чувствую, что расту
духовно, что приближается освобождение, что природа прекрасна, и что меня
окружают хорошие люди. И что жизнь в Убежище интересна и увлекательна! Зачем
же впадать в отчаяние?
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Папа мной недоволен. Он был уверен, что после нашего разговора я не
буду каждый вечер ходить наверх. Ему не нравится наша "возня". Это слово я
уже слышать не могу! Ведь у нас был хороший разговор, зачем же сейчас