Издание 2003 года
Издательство: Uitgeverij Bert Bakker,Нидерланды.
Перевод Юлии Могилевской, abjr101@planet.nl
Дневник голландской девочки Анны Франк -- один из наиболее известных и
впечатляющих документов о зверствах фашизма -- сделал ее имя знаменитым на
весь мир.
Анна вела дневник с 12 июня 1942 по 1 августа 1944 года. Сначала она
писала только для себя, пока весной 1944 года не услышала по радио
выступление министра образования Нидерландов Болкенштейна. Тот сказал, что
все свидетельства нидерландцев периода оккупации должны стать всенародным
достоянием. Под впечатлением от этих слов Анна решила после войны издать
книгу, в основу которой лег бы ее дневник.
Анна стала переписывать свои заметки, при этом она что-то изменяла,
опускала куски, казавшиеся ей неинтересными, и прибавляла из своих
воспоминаний новые. Наряду с этой работой она продолжала вести
первоначальный дневник, последняя запись которого датирована 1 августа 1944
года. Три дня спустя, четвертого августа, восемь обитателей Убежища были
арестованы немецкой полицией.
Мип Гиз и Беп Фоскейл подобрали Аннины записки сразу после ареста. Мип
хранила их в ящике стола конторы и отдала отцу девочки Отто Франк, когда о
смерти Анны стало достоверно известно.
Первоначально Франк не ставил перед собой цели опубликовать дневник, но
позже решился на это, поддавшись советам и уговорам друзей. Из
первоначального дневника и второй его версии он составил новый сокращенный
вариант, опубликованный в 1947 году. В то время не было принято открыто
говорить на сексуальные темы, поэтому соответствующие отрывки Отто Франк не
включил в издание. Также он опустил пассажи, в которых Анна негативно
отзывалась о своей матери и других обитателях Убежища. Ведь она писала
дневник в сложный возрастной период -- между тринадцатью и пятнадцатью
годами -- и выражала как симпатии, так и антипатии прямо и открыто.
Отто Франк умер в 1980 году. Оригинал дневника Анны он завещал
Амстердамскому государственному институту военной документации. Институт
провел расследование, установившее несомненную подлинность записей, после
чего был издан новый вариант "Убежища", представляющий из себя комбинацию
двух Анниных версий. Последняя публикация конца девяностых годов дополнена
записью 8 февраля 1944 года и еще некоторыми пассажами, не известными до сих
пор широкой публике.
Во второй версии дневника Анна всем действующим лицам, включая себя,
дала псевдонимы. Отто Франк сохранил их частично в первом издании, оставив
за членами своей семьи настоящие имена. В последующих публикациях истинные
имена сохранены также у помощников обитателей Убежища, получивших к тому
времени мировую известность. Из псевдонимов остались лишь Альберт Дюссель и
Августа, Герман и Петер ван Даан. Соответствующие им истинные имена
приведены ниже.
Семья ван Пелс
Августа (род. 29-9-1900), Герман (род. 31-3-1898) и Петер (род.
9-11-1929) ван Пелс представлены в этой книге как Петронелла, Герман и Петер
ван Даан.
Фриц Пфеффер (род. в 1889) представлен под псевдонимом Альберт Дюссель.
Очень надеюсь, что смогу тебе все доверить так, как не доверяла еще
никому, а от тебя жду помощи и поддержки.
Ты мне очень помогаешь, ты и Китти. Вести дневник в письмах очень
здорово, и часто я не могу дождаться свободной минутки, чтобы снова писать.
О, как я рада, что взяла тебя с собой!
Начну с того момента, когда увидела тебя на столе среди других подарков
ко дню рождения. (То, что я накануне сама выбрала тебя в магазине, не имеет
значения).
В пятницу 12 июня я проснулась в шесть утра. И не удивительно, ведь это
был день моего рождения! Но встать так рано я не могла, так что пришлось
усмирять свое любопытство до без четверти семь. Терпеть дольше было
невозможно, и я спустилась в столовую, где меня радостно приветствовал наш
кот Морши. В семь часов я заглянула к маме с папой, а потом в гостиную,
чтобы рассмотреть подарки. Первым увидела тебя - мой самый лучший подарок.
Еще были букет роз и два букета пионов. От родителей я получила голубую
блузку, настольную игру и бутылку виноградного сока, которое, по-моему,
напоминает по вкусу вино (вино ведь тоже делают из винограда), настольную
игру, баночку крема, 2.5 гульдена и талон на две книжки. Еще книгу "Камера
Обскура", которую я, правда, поменяла, потому что она уже есть у Марго,
домашнее печенье (испеченное, разумеется, мною, я -- мастерица по печенью!),
много сладостей и мамин клубничный торт. А также письмо от бабули, пришедшее
именно в этот день, случайно, разумеется.
Потом за мной зашла Ханнели, и мы отправились в школу. На перемене я
угостила учителей и учеников печеньем, а в остальном это был обычный
школьный день. Вернулась домой я только в пять часов. Я была на уроке
гимнастики, обычно меня к ней не допускают из-за частых вывихов рук и ног.
Но сегодня я, как именинница, даже имела право решать, во что мы будем
играть, и я выбрала волейбол! Дома меня уже ждала Санна Ледерман и Ильза
Вагнер. Ханнели Хослар и Жаклин ван Марсен пришли после физкультуры вместе
со мной, поскольку мы учимся в одном классе. Ханнели и Санна были раньше
моими лучшими подругами, и о нашей тройке часто говорили: "Вот идут Анна,
Ханна и Санна". С Жаклин ван Марсен я познакомилась в еврейском лицее, и с
тех пор она стала моей лучшей подругой. Ханнели теперь дружит с Ильзой, а
Санна учится в другой школе, и дружит там со своими одноклассницами.
Девочки подарила мне прекрасную книжку "Голландские сказки и легенды",
но по ошибке купили второй том, так что две другие подаренные книги я
обменяла на первый. От тети Хелены я получила головоломку, от тети Стефани
хорошенькую брошку, а от тети Ленни еще одну книжку "Каникулы Дэйзи в
горах".
Сегодня утром, сидя в ванне, я мечтала о собаке той же породы, как
Рин-тин-тин (1). Я бы тоже назвала ее Рин-тин-тин и всегда брала бы с собой
в школу. Во время уроков она ждала бы меня в подвале, а в хорошую погоду --
у стоянки велосипедов.
Мой день рождения отмечали в воскресенье. Посмотрели фильм о
Рин-тин-тине -- все в полном восторге! Мне подарили две брошки, закладку и
две книги. Но сейчас я хочу рассказать о своем классе и вообще о школе.
Начну с учеников. Бетти Блумендаль выглядит довольно бедно. Если не
ошибаюсь, она живет на улице Яна Классена в западной части города. Никто из
нас там не бывал. Она хорошая ученица, главным образом, благодаря своему
прилежанию, но умной и сообразительной ее никак не назовешь. Она очень тихая
девочка.
Жаклин ван Марсен считается моей лучшей подругой, но в действительности
настоящей подруги у меня еще никогда не было. В начале мне казалось, что ею
станет Джекки, но эти мечты, к сожалению, не сбылись.
Д.К. -- девочка очень нервная, постоянно все забывает, и ее все время
наказывают. При этом она милая и доброжелательная.
Е.С. -- страшная болтунья, что часто действует на нервы. Если она тебя
о чем-то спрашивает, то обычно хватает рукой за волосы или пуговицы. Мне
говорили, что Е. терпеть меня не может. Что ж, невелика беда, и мне она мало
симпатична.
Хенни Метс - веселая и приятная, но слишком громко говорит и часто
ведет себя как маленький ребенок. Жаль, что Хенни дружит с Беппи, которая
(нахалка и грязнуля!) влияет на нее далеко не лучшим образом...
И.Р. -- вот о ком можно написать целую книгу! И. -- скрытная,
лицемерная, подозрительная и вообще противная девчонка! И при этом
совершенно подчинила себе Джекки, что мне очень досадно... Чуть что, и И.
разражается слезами, этакая неженка и воображала! Наша мадемуазель И. всегда
права. Денег у ее родителей полно, шкаф ломится от элегантных нарядов, в
которых И. похожа на взрослую даму. Мадемуазель воображает, что она
красавица, и напрасно... Я просто ненавижу ее, и она отвечает мне тем же!
Ильза Вагнер -- добрая и веселая, но может часами ныть об одном и том
же. Ильза очень привязана ко мне. Она умна, но ленива.
Ханнели Хослар или Лиз, как ее обычно называют в школе, имеет очень
своеобразный характер. Ее все считают застенчивой, зато у себя дома ей палец
в рот не клади. Обо всех известных ей чужих секретах она рассказывает маме.
Но я ценю Ханнели за открытость и честность, особенно в последнее время.
Эйфи де Йонг -- девочка особая. Ей всего двенадцать лет, но она
воображает себя взрослой дамой и обращается со мной, как с младенцем. Но
всегда готова прийти на помощь, поэтому она мне нравится.
Х.З. - самая красивая в нашем классе, но при хорошеньком личике
изрядная тупица. Боюсь, она останется на второй год, хотя не говорю ей
этого, конечно.
Кстати, с Х.З. я сижу за одной партой.
А теперь после наших двенадцати девочек перехожу к мальчикам. О них
можно сказать много, хотя по сути -- мало.
Мауриц Костер -- один из моих многочисленных поклонников, довольно
стеснительный.
Салли Спрингер -- порядочный нахал, и о нем ходят разного рода
сомнительные слухи. Тем не менее, он мне нравится, с ним можно посмеяться!
Эмиль Боневит влюблен в Х.З., которая отвечает ему полным
равнодушием... С ним всегда скучно.
Роберт Коен был когда-то в меня влюблен, но сейчас я его не выношу.
Ханжа, плакса, враль и зануда и при этом чересчур самоуверенный.
Макс ван Фелде -- типичный провинциал, но вполне подходящий, как
сказала бы Марго.
Херман Коопман -- невероятный нахал, так же как и Йоппи Беер, который
только и знает, что бегает за девчонками.
Лео Блум, лучший друг Йоппи Беера, и у него такой же невыносимый
характер.
Альберт де Месквита пришел к нам из шестой школы Монтиссори, где он из
второго класса сразу перешел в четвертый. Очень способный.
Лео Слагер из той же школы, но далеко не так умен.
Ру Стоппелмон, маленький задира из Алмео, поступил в наш класс позже.
Ц.Н. делает все, что запрещено.
Жак Коцернот и Ц.Н. сидят как раз за нами и смешат нас (Х.З. и меня) до
коликов.
Харри Схаап, пожалуй, самый достойный уважения мальчик в нашем классе.
И к тому же он очень мил.
То же самое можно сказать о Вернере Йозефе, только он слишком тихий,
отчего кажется скучным.
Сам Соломон -- асоциальный тип и на редкость противный мальчишка! (при
этом мой поклонник).
Аппи Рим -- такое же ничтожество, хотя очень религиозный.
Что ж, на сегодня хватит. В следующий раз мне есть, что написать,
точнее, рассказать тебе. И это меня очень радует!
Кажется, что вести дневник - совсем не мое занятие. Ведь до сих пор мне
это и в голову не приходило, а главное, кому в будущем, в том числе, мне
самой будет интересно жизнеописание тринадцатилетней школьницы? Но как бы то
ни было, я люблю писать, а главное -- становится легче, когда изложишь на
бумаге свои горести и проблемы.
"Бумага все выдержит". Эта пословица однажды всплыла в моей голове,
когда я, меланхолично, положив голову на руки, никак не могла решить --
остаться мне дома или куда-то пойти -- и в итоге не делала ничего.
Действительно, бумага терпелива, но я ведь не собираюсь кому-то дать
почитать эту конторскую книгу с высокопарным названием "дневник"! Разве что
только настоящему другу или настоящей подруге, а пока никто не относится ко
мне серьезно. Это, в сущности, и побудило меня вести дневник: у меня нет
подруги.
Об этом я должна написать подробнее, ведь кто поверит, что
тринадцатилетняя девочка одинока в целом мире. А это, действительно,
неправда, если взглянуть со стороны. У меня замечательные родители и
шестнадцатилетняя сестра, я насчитала не менее тридцати знакомых, которые
считаются моими подругами. Куча поклонников, которые глаз с меня не сводят,
и даже пытаются во время уроков с помощью карманного зеркальца поймать мою
улыбку. У меня много родственников и любящих тетушек, и в нашем доме всегда
уютно. В общем, всего в избытке, но нет подруги! Со знакомыми я только
веселюсь и дурачусь, но что-то мешает мне перейти с общепринятой и пустой
болтовни на более глубокие и серьезные темы. Может, я сама такая
недоверчивая? Вот почему мне нужен дневник. И чтобы моя воображаемая подруга
стала более реальной, я вместо простого перечисления фактов буду обращаться
в дневнике к ней, и дам ей имя: Китти.
О, моя биография! Как глупо было не начать с нее! Правда, ужасно
неохота. Но иначе из моей переписки с Китти ничего нельзя будет понять.
Мой папа, несомненно, лучший отец в мире и добрейший человек, только в
тридцать шесть лет женился на маме, которой тогда было двадцать пять. Моя
сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте-на-Майне, а в 12 июня 1929
года появилась я. До четырех лет я жила во Франкфурте. Поскольку мы
полнокровные евреи, отец в 1933 году эмигрировал в Голландию, где возглавил
Опекту - предприятие по производству джемов. В сентябре к нему переехала
мама, Эдит Франк-Холландер, а мы с Марго остались у бабушки в Ахене. Марго
приехала к родителям в декабре, а я в феврале, как раз ко дню рождения
Марго: меня в качестве подарка усадили на ее стол!
В Голландии я пошла сначала в детский сад, а с шести лет -- в школу.
Когда я училась в шестом классе, нашей классной руководительницей стала
директриса госпожа Куперус. В конце года мы со слезами распрощались друг с
другом, потому что я, как и Марго, перешла в еврейский лицей.
Нашу жизнь омрачали постоянные волнения о родных и близких, оставшихся
в Германии, где евреев унижали и преследовали. После погромов 1938 года два
моих дяди, мамины братья, бежали в Северную Америку, а бабушка приехала к
нам. Ей было тогда 73 года.
В мае 1940 года начались трудные времена: нападение Германии,
капитуляция, оккупация и все больше бед и унижений для евреев. Законы,
ограничивающие наши права, принимались один за другим. Евреи были обязаны
носить желтую звезду, сдать свои велосипеды, не имели права ездить на
трамваях и в автомобилях, даже собственных. Евреи могли посещать магазины
только с трех до пяти и пользоваться услугами исключительно еврейских
парикмахеров. Евреи не имели права появляться на улице с восьми вечера до
шести утра. Им запрещалось ходить в театры, кино и другие подобные
учреждения, а также - в бассейн, спортивные залы, на греблю, и вообще
заниматься любым видом спорта в общественных местах. С восьми вечера евреи
не могли сидеть в собственном саду или в саду у знакомых. Нельзя было ходить
в гости к христианам. Учиться позволялось только в еврейских школах. Так мы
и жили в ожидании новых запретов. Джекки говорила: "Боюсь браться за что бы
то ни было, а вдруг и это нельзя?".
Летом 1941 года заболела бабушка. Ее готовили к операции, поэтому мой
день рождения в том году так по-настоящему и не отметили, так же как и в
1940, когда немцы оккупировали Голландию. Бабушка умерла в январе 1942 года.
Никто не знает, как я любила и люблю ее, и как часто о ней думаю. Мой
последний день рождения отмечали как бы и за два прошедших года. В память о
бабушке мы поставили свечку.
Сейчас мы четверо живем неплохо. А сегодня, 20 июня 1942 года, я
торжественно начинаю свой дневник.
Дорогая Китти!
Итак, начинаю сразу. В доме сейчас тихо, папы и мамы нет дома, а Марго
ушла к своей подруге Трейс играть в пинг-понг. Я тоже последнее время
увлекаюсь пинг-понгом, а недавно мы, пять девочек, создали свой клуб под
названием "Маленький медведь минус два". Это нелепое имя было выбрано по
ошибке. Очень хотелось придумать что-то особенное, и мы остановились на
"Маленьком медведе". Мы думали, что в этом созвездии пять звезд, как и нас,
членов клуба. Но потом выяснилось, что звезд семь, так что пришлось
прибавить "минус два". У Ильзы Вагнер можно играть в пинг-понг в большой
столовой, поэтому мы часто собираемся у нее. Мы все обожаем мороженое, а
после игры его особенно хочется! Поэтому наши спортивные сборища часто
заканчиваются походом в ближайшее кафе, куда разрешено ходить евреям -
Дельфи или Оазис. Не важно, есть у нас деньги или нет. В Оазисе обычно очень
много посетителей, и среди них всегда найдется поклонник или просто щедрый
знакомый, готовый одарить нас таким количеством мороженого, которого хватило
бы на целую неделю.
Тебе, наверно, странно, что я в моем возрасте уже говорю о поклонниках.
К сожалению (впрочем, не всегда к сожалению), это в нашей школе обычное
явление. Если какой-то мальчик вступает со мной в разговор и спрашивает
разрешения проводить меня на велосипеде домой, то в девяти из десяти случаев
я уверена, что он в меня влюбился, и теперь отбою от него не будет. Чтобы
охладить его пыл, я равнодушно кручу педали, не обращая внимания на
страстные взгляды. Если это не помогает, я нарочно роняю сумку, а когда
молодой человек поднимает ее и подает мне, завожу беседу на нейтральную
тему. Обычно поклонники безобидны и нетребовательны, но попадаются и такие,
которые посылают воздушные поцелуи, а то и пытаются взять за руку. Тогда я
действую решительно: останавливаюсь и заявляю, что нам дальше не по пути или
притворяюсь глубоко обиженной и в красноречивых выражениях предлагаю наглецу
удалиться.
Итак, Китти, фундамент нашей дружбы заложен, до завтра!
Анна.
Дорогая Китти!
Весь класс в напряжении: скоро педагогический совет! Полкласса держат
пари -- кого переведут, а кого оставят на второй год. Я и Х.З. высмеиваем
мальчиков с соседней парты: те готовы проспорить все карманные деньги,
выданные на каникулы! Целый день только и слышишь: "да, нет, перейдет,
останется". Х. бросает на них умоляющие взгляды, призывающие к тишине, я
злюсь и ругаюсь, но те двое не унимаются. В нашем классе полно тупиц, и
по-моему, каждый четвертый должен остаться на второй год. Но учителя -- это
самые своенравные люди на земле, что в данном случае может послужить нам на
пользу.
За себя и моих подруг я не особенно боюсь. Вот только математика
заставляет немного сомневаться. Подождем... Пока мы время от времени
подбадриваем друг друга. Можно сказать, что со всеми преподавателями я в
хороших отношениях. Всего их у нас девять -- семь мужчин и две женщины.
Господин Кейслинг, учитель математики, долгое время злился на меня, из-за
того, что я так много болтаю на уроках. Предупреждения следовали одно за
другим, пока я не получила штрафную работу: сочинение на тему "Болтунья".
Скажите, пожалуйста, что же об этом можно написать? Я сунула школьный
дневник в сумку и решила пока не ломать голову.
Дома, покончив с домашними заданиями, вспомнила о сочинении. Покусывая
кончик карандаша, я задумалась. Конечно, можно отделаться пустыми словами и
писать пошире, чтобы поскорее заполнить страницы. Но это может каждый. А
убедительно доказать необходимость болтовни -- настоящее искусство. Так я
думала, думала, и вдруг мне пришла в голову блестящая идея. Вскоре сочинение
на трех страницах было готово. В нем я приводила доказательства того, что
привычка болтать -- неотъемлемое свойство женского характера. Можно пытаться
болтать поменьше, но отучиться полностью невозможно. Ведь и моя мама
разговорчивая, я переняла это от нее, а как бороться с врожденными чертами?
Господин Кейслинг немало посмеялся над моими доводами, но так как я и
на следующем уроке продолжала болтать, задал второе сочинение на тему:
"Неисправимая болтунья". Это задание я тоже выполнила исправно и потом два
урока вела себя безупречно. А на третьем не выдержала. В результате
громогласно была объявлена тема третьего сочинения: "Болты, болты, болты --
сказала мисс Трещотка".
Весь класс закатился от смеха. Я тоже смеялась, хотя моя фантазия на
тему болтовни исчерпала себя полностью. Необходимо было придумать что-то
новое, оригинальное. Моя подруга Санна, хорошая поэтесса, предложила
написать сочинение в стихах. Я пришла в восторг. Господин Кейслинг задумал
таким бессмысленным заданием проучить меня, а выйдет как раз наоборот.
Стихотворение получилось потрясающее! Речь в нем шла о маме-утке и трех
утятах, которых папа-лебедь заклевал насмерть за чрезмерную разговорчивость.
Кейслинг хорошо понял намек и прочитал мое стихотворение вслух не только в
нашем классе, но и других. С тех пор я могла свободно разговаривать на
уроках, Кейслинг только посмеивался надо мной, но никогда больше не
наказывал.
Анна.
Дорогая Китти!
Невыносимо жарко, все вокруг потеют и отдуваются. А ведь мы должны в
любые концы ходить пешком. Только сейчас я поняла, как славно ездить на
трамвае, особенно открытом. Но нам, евреям, это удовольствие сейчас
недоступно, и приходится бегать на своих двоих. Вчера днем мне нужно было к
дантисту на улице Яна Лейкен, что довольно далеко от школы. На уроках я,
кстати, буквально засыпала от жары. К счастью, по дороге кто-то все время
предлагал питье. А ассистентка зубного врача -- воистину золотой человек.
Единственное доступное нам средство передвижения -- это паром. Паромщик
на канале Йозефа Израелса никогда не отказывает. Нет, голландцев никак
нельзя обвинить в наших бедах.
Ходить в школу надоело смертельно. Мой велосипед украли в пасхальные
каникулы, а мамин мы отдал на хранение одной знакомой христианской семье. Но
к счастью, приближаются каникулы, еще неделя, и все муки позади!
Вчера днем случилось что-то очень приятное. Когда я проходила мимо
велосипедной стоянки, кто-то меня окликнул. Я оглянулась и увидела
симпатичного мальчика, с которым накануне вечером познакомилась у Вильмы,
моей недавней знакомой. Этот юноша ее троюродный брат. Вильма сначала
показалась мне очень милой, такая она и есть, только слишком много болтает о
кавалерах. Мальчик подошел ближе, и немного смущаясь, представился: "Хелло
Зильберг". Я удивилась, не понимая, что ему нужно, но это скоро выяснилось.
Он предложил проводить меня до школы. "Что ж, - сказала я, - если тебе в ту
же сторону, пошли". И мы отправились. Хелло шестнадцать лет, и по дороге он
рассказывал всякие забавные истории.
Сегодня утром он опять ждал меня, так что продолжение следует.
Анна.
Дорогая Китти!
До сегодняшнего дня не могла найти свободной минутки для дневника. В
четверг провела целый день с друзьями, в пятницу к нам приходили гости, и в
таком духе продолжалось до сегодняшнего дня.
Я и Хелло за эту неделю ближе узнали друг друга, он мне много рассказал
о себе. Он родом из Гелзенкирхен, и живет здесь в Голландии у бабушки и
дедушки. Его родители в Бельгии, но у него нет никакой возможности уехать к
ним. У Хелло была подруга, Урсула. Я ее знаю: типичный образец кротости и
скуки. С тех пор как Хелло встретил меня, он понял, что с Урсулой ему
невыносимо скучно. Так что я как бы пробудила Хелло к жизни, вот уж не
думала, что на такое способна!
В субботу у нас ночевала Джекки, но потом она ушла к Ханнели, и я
скучала одна.
Вечером ко мне должен был прийти Хелло, но около шести он позвонил по
телефону. Я сняла трубку и услышала его голос:
- Говорит Хелмут Зильберг. Позовите, пожалуйста, Анну.
- Я у телефона.
- Привет, Анна! Как поживаешь?
- Хорошо, спасибо.
- К сожалению, я сегодня вечером не смогу прийти, но хотел бы сейчас
поговорить с тобой. Что, если я подойду через десять минут?
- Да, конечно.
- Пока, я уже иду!
Положив трубку, я быстро переоделась и слегка поправила волосы. После
этого в нетерпении стояла перед окном, пока, наконец, не появился Хелло. Вот
удивительно, что не я помчалась по лестнице, а терпеливо дождалась звонка.
Как только я открыла дверь, Хелло заговорил.
- Слушай, Анна, бабушка считает, что ты для меня слишком юная. По ее
мнению, я должен общаться с Ловебахсами, но ведь ты знаешь, что между мной и
Урсулой все кончено?
- Нет, я этого не знала. Вы, что же, поссорились?
- Нет, как раз наоборот. Я сказал Урсуле, что мы слишком разные, и
поэтому нам лучше расстаться - не совсем, конечно, а сохранить дружбу. Что
она всегда может приходить к нам в гости, и я бы хотел по-прежнему бывать у
нее. Собственно, мне казалось, что Урсуле нравится другой парень, о чем я
прямо ее спросил. Но это оказалось совсем не так. Теперь мой дядя говорит,
что я должен извиниться перед Урсулой, с чем я совершенно не согласен!
Потому с ней сейчас совсем не вижусь, хотя на это есть и другие причины.
Если послушать бабушку, то я должен встречаться с Урсулой, а не с
тобой, но разумеется, я этого делать не собираюсь. У стариков какие-то свои
допотопные представления о жизни, но мне до них нет дела. Хотя, конечно, я
их уважаю и люблю. По вечерам в субботу я теперь свободен, а дома думают,
что у меня в это время курсы резьбы по дереву. На самом деле я хожу в клуб
сионистской партии. Мне бы такое никогда не позволили, так как бабушка и
дедушка против сионизма. Я не отношу себя к сионистским фанатикам, а просто
интересуюсь этим. Правда, в последнее время, там творится черти что, и я
решил с этим кончить. Так что мы можем теперь видеться по вечерам в среду, а
по субботам и воскресеньям -- хоть целые дни.
- Нехорошо обманывать бабушку и дедушку.
- Любовь не знает запретов.
В тот момент мы проходили мимо книжного магазина Бланкефорт, и там я
увидела Петера с какими-то друзьями. Он поздоровался со мной впервые за
долгое время, что доставило мне немалое удовольствие.
В понедельник вечером я пригласила Хелло к нам, чтобы познакомить его с
Издательство: Uitgeverij Bert Bakker,Нидерланды.
Перевод Юлии Могилевской, abjr101@planet.nl
Дневник голландской девочки Анны Франк -- один из наиболее известных и
впечатляющих документов о зверствах фашизма -- сделал ее имя знаменитым на
весь мир.
Анна вела дневник с 12 июня 1942 по 1 августа 1944 года. Сначала она
писала только для себя, пока весной 1944 года не услышала по радио
выступление министра образования Нидерландов Болкенштейна. Тот сказал, что
все свидетельства нидерландцев периода оккупации должны стать всенародным
достоянием. Под впечатлением от этих слов Анна решила после войны издать
книгу, в основу которой лег бы ее дневник.
Анна стала переписывать свои заметки, при этом она что-то изменяла,
опускала куски, казавшиеся ей неинтересными, и прибавляла из своих
воспоминаний новые. Наряду с этой работой она продолжала вести
первоначальный дневник, последняя запись которого датирована 1 августа 1944
года. Три дня спустя, четвертого августа, восемь обитателей Убежища были
арестованы немецкой полицией.
Мип Гиз и Беп Фоскейл подобрали Аннины записки сразу после ареста. Мип
хранила их в ящике стола конторы и отдала отцу девочки Отто Франк, когда о
смерти Анны стало достоверно известно.
Первоначально Франк не ставил перед собой цели опубликовать дневник, но
позже решился на это, поддавшись советам и уговорам друзей. Из
первоначального дневника и второй его версии он составил новый сокращенный
вариант, опубликованный в 1947 году. В то время не было принято открыто
говорить на сексуальные темы, поэтому соответствующие отрывки Отто Франк не
включил в издание. Также он опустил пассажи, в которых Анна негативно
отзывалась о своей матери и других обитателях Убежища. Ведь она писала
дневник в сложный возрастной период -- между тринадцатью и пятнадцатью
годами -- и выражала как симпатии, так и антипатии прямо и открыто.
Отто Франк умер в 1980 году. Оригинал дневника Анны он завещал
Амстердамскому государственному институту военной документации. Институт
провел расследование, установившее несомненную подлинность записей, после
чего был издан новый вариант "Убежища", представляющий из себя комбинацию
двух Анниных версий. Последняя публикация конца девяностых годов дополнена
записью 8 февраля 1944 года и еще некоторыми пассажами, не известными до сих
пор широкой публике.
Во второй версии дневника Анна всем действующим лицам, включая себя,
дала псевдонимы. Отто Франк сохранил их частично в первом издании, оставив
за членами своей семьи настоящие имена. В последующих публикациях истинные
имена сохранены также у помощников обитателей Убежища, получивших к тому
времени мировую известность. Из псевдонимов остались лишь Альберт Дюссель и
Августа, Герман и Петер ван Даан. Соответствующие им истинные имена
приведены ниже.
Семья ван Пелс
Августа (род. 29-9-1900), Герман (род. 31-3-1898) и Петер (род.
9-11-1929) ван Пелс представлены в этой книге как Петронелла, Герман и Петер
ван Даан.
Фриц Пфеффер (род. в 1889) представлен под псевдонимом Альберт Дюссель.
Очень надеюсь, что смогу тебе все доверить так, как не доверяла еще
никому, а от тебя жду помощи и поддержки.
Ты мне очень помогаешь, ты и Китти. Вести дневник в письмах очень
здорово, и часто я не могу дождаться свободной минутки, чтобы снова писать.
О, как я рада, что взяла тебя с собой!
Начну с того момента, когда увидела тебя на столе среди других подарков
ко дню рождения. (То, что я накануне сама выбрала тебя в магазине, не имеет
значения).
В пятницу 12 июня я проснулась в шесть утра. И не удивительно, ведь это
был день моего рождения! Но встать так рано я не могла, так что пришлось
усмирять свое любопытство до без четверти семь. Терпеть дольше было
невозможно, и я спустилась в столовую, где меня радостно приветствовал наш
кот Морши. В семь часов я заглянула к маме с папой, а потом в гостиную,
чтобы рассмотреть подарки. Первым увидела тебя - мой самый лучший подарок.
Еще были букет роз и два букета пионов. От родителей я получила голубую
блузку, настольную игру и бутылку виноградного сока, которое, по-моему,
напоминает по вкусу вино (вино ведь тоже делают из винограда), настольную
игру, баночку крема, 2.5 гульдена и талон на две книжки. Еще книгу "Камера
Обскура", которую я, правда, поменяла, потому что она уже есть у Марго,
домашнее печенье (испеченное, разумеется, мною, я -- мастерица по печенью!),
много сладостей и мамин клубничный торт. А также письмо от бабули, пришедшее
именно в этот день, случайно, разумеется.
Потом за мной зашла Ханнели, и мы отправились в школу. На перемене я
угостила учителей и учеников печеньем, а в остальном это был обычный
школьный день. Вернулась домой я только в пять часов. Я была на уроке
гимнастики, обычно меня к ней не допускают из-за частых вывихов рук и ног.
Но сегодня я, как именинница, даже имела право решать, во что мы будем
играть, и я выбрала волейбол! Дома меня уже ждала Санна Ледерман и Ильза
Вагнер. Ханнели Хослар и Жаклин ван Марсен пришли после физкультуры вместе
со мной, поскольку мы учимся в одном классе. Ханнели и Санна были раньше
моими лучшими подругами, и о нашей тройке часто говорили: "Вот идут Анна,
Ханна и Санна". С Жаклин ван Марсен я познакомилась в еврейском лицее, и с
тех пор она стала моей лучшей подругой. Ханнели теперь дружит с Ильзой, а
Санна учится в другой школе, и дружит там со своими одноклассницами.
Девочки подарила мне прекрасную книжку "Голландские сказки и легенды",
но по ошибке купили второй том, так что две другие подаренные книги я
обменяла на первый. От тети Хелены я получила головоломку, от тети Стефани
хорошенькую брошку, а от тети Ленни еще одну книжку "Каникулы Дэйзи в
горах".
Сегодня утром, сидя в ванне, я мечтала о собаке той же породы, как
Рин-тин-тин (1). Я бы тоже назвала ее Рин-тин-тин и всегда брала бы с собой
в школу. Во время уроков она ждала бы меня в подвале, а в хорошую погоду --
у стоянки велосипедов.
Мой день рождения отмечали в воскресенье. Посмотрели фильм о
Рин-тин-тине -- все в полном восторге! Мне подарили две брошки, закладку и
две книги. Но сейчас я хочу рассказать о своем классе и вообще о школе.
Начну с учеников. Бетти Блумендаль выглядит довольно бедно. Если не
ошибаюсь, она живет на улице Яна Классена в западной части города. Никто из
нас там не бывал. Она хорошая ученица, главным образом, благодаря своему
прилежанию, но умной и сообразительной ее никак не назовешь. Она очень тихая
девочка.
Жаклин ван Марсен считается моей лучшей подругой, но в действительности
настоящей подруги у меня еще никогда не было. В начале мне казалось, что ею
станет Джекки, но эти мечты, к сожалению, не сбылись.
Д.К. -- девочка очень нервная, постоянно все забывает, и ее все время
наказывают. При этом она милая и доброжелательная.
Е.С. -- страшная болтунья, что часто действует на нервы. Если она тебя
о чем-то спрашивает, то обычно хватает рукой за волосы или пуговицы. Мне
говорили, что Е. терпеть меня не может. Что ж, невелика беда, и мне она мало
симпатична.
Хенни Метс - веселая и приятная, но слишком громко говорит и часто
ведет себя как маленький ребенок. Жаль, что Хенни дружит с Беппи, которая
(нахалка и грязнуля!) влияет на нее далеко не лучшим образом...
И.Р. -- вот о ком можно написать целую книгу! И. -- скрытная,
лицемерная, подозрительная и вообще противная девчонка! И при этом
совершенно подчинила себе Джекки, что мне очень досадно... Чуть что, и И.
разражается слезами, этакая неженка и воображала! Наша мадемуазель И. всегда
права. Денег у ее родителей полно, шкаф ломится от элегантных нарядов, в
которых И. похожа на взрослую даму. Мадемуазель воображает, что она
красавица, и напрасно... Я просто ненавижу ее, и она отвечает мне тем же!
Ильза Вагнер -- добрая и веселая, но может часами ныть об одном и том
же. Ильза очень привязана ко мне. Она умна, но ленива.
Ханнели Хослар или Лиз, как ее обычно называют в школе, имеет очень
своеобразный характер. Ее все считают застенчивой, зато у себя дома ей палец
в рот не клади. Обо всех известных ей чужих секретах она рассказывает маме.
Но я ценю Ханнели за открытость и честность, особенно в последнее время.
Эйфи де Йонг -- девочка особая. Ей всего двенадцать лет, но она
воображает себя взрослой дамой и обращается со мной, как с младенцем. Но
всегда готова прийти на помощь, поэтому она мне нравится.
Х.З. - самая красивая в нашем классе, но при хорошеньком личике
изрядная тупица. Боюсь, она останется на второй год, хотя не говорю ей
этого, конечно.
Кстати, с Х.З. я сижу за одной партой.
А теперь после наших двенадцати девочек перехожу к мальчикам. О них
можно сказать много, хотя по сути -- мало.
Мауриц Костер -- один из моих многочисленных поклонников, довольно
стеснительный.
Салли Спрингер -- порядочный нахал, и о нем ходят разного рода
сомнительные слухи. Тем не менее, он мне нравится, с ним можно посмеяться!
Эмиль Боневит влюблен в Х.З., которая отвечает ему полным
равнодушием... С ним всегда скучно.
Роберт Коен был когда-то в меня влюблен, но сейчас я его не выношу.
Ханжа, плакса, враль и зануда и при этом чересчур самоуверенный.
Макс ван Фелде -- типичный провинциал, но вполне подходящий, как
сказала бы Марго.
Херман Коопман -- невероятный нахал, так же как и Йоппи Беер, который
только и знает, что бегает за девчонками.
Лео Блум, лучший друг Йоппи Беера, и у него такой же невыносимый
характер.
Альберт де Месквита пришел к нам из шестой школы Монтиссори, где он из
второго класса сразу перешел в четвертый. Очень способный.
Лео Слагер из той же школы, но далеко не так умен.
Ру Стоппелмон, маленький задира из Алмео, поступил в наш класс позже.
Ц.Н. делает все, что запрещено.
Жак Коцернот и Ц.Н. сидят как раз за нами и смешат нас (Х.З. и меня) до
коликов.
Харри Схаап, пожалуй, самый достойный уважения мальчик в нашем классе.
И к тому же он очень мил.
То же самое можно сказать о Вернере Йозефе, только он слишком тихий,
отчего кажется скучным.
Сам Соломон -- асоциальный тип и на редкость противный мальчишка! (при
этом мой поклонник).
Аппи Рим -- такое же ничтожество, хотя очень религиозный.
Что ж, на сегодня хватит. В следующий раз мне есть, что написать,
точнее, рассказать тебе. И это меня очень радует!
Кажется, что вести дневник - совсем не мое занятие. Ведь до сих пор мне
это и в голову не приходило, а главное, кому в будущем, в том числе, мне
самой будет интересно жизнеописание тринадцатилетней школьницы? Но как бы то
ни было, я люблю писать, а главное -- становится легче, когда изложишь на
бумаге свои горести и проблемы.
"Бумага все выдержит". Эта пословица однажды всплыла в моей голове,
когда я, меланхолично, положив голову на руки, никак не могла решить --
остаться мне дома или куда-то пойти -- и в итоге не делала ничего.
Действительно, бумага терпелива, но я ведь не собираюсь кому-то дать
почитать эту конторскую книгу с высокопарным названием "дневник"! Разве что
только настоящему другу или настоящей подруге, а пока никто не относится ко
мне серьезно. Это, в сущности, и побудило меня вести дневник: у меня нет
подруги.
Об этом я должна написать подробнее, ведь кто поверит, что
тринадцатилетняя девочка одинока в целом мире. А это, действительно,
неправда, если взглянуть со стороны. У меня замечательные родители и
шестнадцатилетняя сестра, я насчитала не менее тридцати знакомых, которые
считаются моими подругами. Куча поклонников, которые глаз с меня не сводят,
и даже пытаются во время уроков с помощью карманного зеркальца поймать мою
улыбку. У меня много родственников и любящих тетушек, и в нашем доме всегда
уютно. В общем, всего в избытке, но нет подруги! Со знакомыми я только
веселюсь и дурачусь, но что-то мешает мне перейти с общепринятой и пустой
болтовни на более глубокие и серьезные темы. Может, я сама такая
недоверчивая? Вот почему мне нужен дневник. И чтобы моя воображаемая подруга
стала более реальной, я вместо простого перечисления фактов буду обращаться
в дневнике к ней, и дам ей имя: Китти.
О, моя биография! Как глупо было не начать с нее! Правда, ужасно
неохота. Но иначе из моей переписки с Китти ничего нельзя будет понять.
Мой папа, несомненно, лучший отец в мире и добрейший человек, только в
тридцать шесть лет женился на маме, которой тогда было двадцать пять. Моя
сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте-на-Майне, а в 12 июня 1929
года появилась я. До четырех лет я жила во Франкфурте. Поскольку мы
полнокровные евреи, отец в 1933 году эмигрировал в Голландию, где возглавил
Опекту - предприятие по производству джемов. В сентябре к нему переехала
мама, Эдит Франк-Холландер, а мы с Марго остались у бабушки в Ахене. Марго
приехала к родителям в декабре, а я в феврале, как раз ко дню рождения
Марго: меня в качестве подарка усадили на ее стол!
В Голландии я пошла сначала в детский сад, а с шести лет -- в школу.
Когда я училась в шестом классе, нашей классной руководительницей стала
директриса госпожа Куперус. В конце года мы со слезами распрощались друг с
другом, потому что я, как и Марго, перешла в еврейский лицей.
Нашу жизнь омрачали постоянные волнения о родных и близких, оставшихся
в Германии, где евреев унижали и преследовали. После погромов 1938 года два
моих дяди, мамины братья, бежали в Северную Америку, а бабушка приехала к
нам. Ей было тогда 73 года.
В мае 1940 года начались трудные времена: нападение Германии,
капитуляция, оккупация и все больше бед и унижений для евреев. Законы,
ограничивающие наши права, принимались один за другим. Евреи были обязаны
носить желтую звезду, сдать свои велосипеды, не имели права ездить на
трамваях и в автомобилях, даже собственных. Евреи могли посещать магазины
только с трех до пяти и пользоваться услугами исключительно еврейских
парикмахеров. Евреи не имели права появляться на улице с восьми вечера до
шести утра. Им запрещалось ходить в театры, кино и другие подобные
учреждения, а также - в бассейн, спортивные залы, на греблю, и вообще
заниматься любым видом спорта в общественных местах. С восьми вечера евреи
не могли сидеть в собственном саду или в саду у знакомых. Нельзя было ходить
в гости к христианам. Учиться позволялось только в еврейских школах. Так мы
и жили в ожидании новых запретов. Джекки говорила: "Боюсь браться за что бы
то ни было, а вдруг и это нельзя?".
Летом 1941 года заболела бабушка. Ее готовили к операции, поэтому мой
день рождения в том году так по-настоящему и не отметили, так же как и в
1940, когда немцы оккупировали Голландию. Бабушка умерла в январе 1942 года.
Никто не знает, как я любила и люблю ее, и как часто о ней думаю. Мой
последний день рождения отмечали как бы и за два прошедших года. В память о
бабушке мы поставили свечку.
Сейчас мы четверо живем неплохо. А сегодня, 20 июня 1942 года, я
торжественно начинаю свой дневник.
Дорогая Китти!
Итак, начинаю сразу. В доме сейчас тихо, папы и мамы нет дома, а Марго
ушла к своей подруге Трейс играть в пинг-понг. Я тоже последнее время
увлекаюсь пинг-понгом, а недавно мы, пять девочек, создали свой клуб под
названием "Маленький медведь минус два". Это нелепое имя было выбрано по
ошибке. Очень хотелось придумать что-то особенное, и мы остановились на
"Маленьком медведе". Мы думали, что в этом созвездии пять звезд, как и нас,
членов клуба. Но потом выяснилось, что звезд семь, так что пришлось
прибавить "минус два". У Ильзы Вагнер можно играть в пинг-понг в большой
столовой, поэтому мы часто собираемся у нее. Мы все обожаем мороженое, а
после игры его особенно хочется! Поэтому наши спортивные сборища часто
заканчиваются походом в ближайшее кафе, куда разрешено ходить евреям -
Дельфи или Оазис. Не важно, есть у нас деньги или нет. В Оазисе обычно очень
много посетителей, и среди них всегда найдется поклонник или просто щедрый
знакомый, готовый одарить нас таким количеством мороженого, которого хватило
бы на целую неделю.
Тебе, наверно, странно, что я в моем возрасте уже говорю о поклонниках.
К сожалению (впрочем, не всегда к сожалению), это в нашей школе обычное
явление. Если какой-то мальчик вступает со мной в разговор и спрашивает
разрешения проводить меня на велосипеде домой, то в девяти из десяти случаев
я уверена, что он в меня влюбился, и теперь отбою от него не будет. Чтобы
охладить его пыл, я равнодушно кручу педали, не обращая внимания на
страстные взгляды. Если это не помогает, я нарочно роняю сумку, а когда
молодой человек поднимает ее и подает мне, завожу беседу на нейтральную
тему. Обычно поклонники безобидны и нетребовательны, но попадаются и такие,
которые посылают воздушные поцелуи, а то и пытаются взять за руку. Тогда я
действую решительно: останавливаюсь и заявляю, что нам дальше не по пути или
притворяюсь глубоко обиженной и в красноречивых выражениях предлагаю наглецу
удалиться.
Итак, Китти, фундамент нашей дружбы заложен, до завтра!
Анна.
Дорогая Китти!
Весь класс в напряжении: скоро педагогический совет! Полкласса держат
пари -- кого переведут, а кого оставят на второй год. Я и Х.З. высмеиваем
мальчиков с соседней парты: те готовы проспорить все карманные деньги,
выданные на каникулы! Целый день только и слышишь: "да, нет, перейдет,
останется". Х. бросает на них умоляющие взгляды, призывающие к тишине, я
злюсь и ругаюсь, но те двое не унимаются. В нашем классе полно тупиц, и
по-моему, каждый четвертый должен остаться на второй год. Но учителя -- это
самые своенравные люди на земле, что в данном случае может послужить нам на
пользу.
За себя и моих подруг я не особенно боюсь. Вот только математика
заставляет немного сомневаться. Подождем... Пока мы время от времени
подбадриваем друг друга. Можно сказать, что со всеми преподавателями я в
хороших отношениях. Всего их у нас девять -- семь мужчин и две женщины.
Господин Кейслинг, учитель математики, долгое время злился на меня, из-за
того, что я так много болтаю на уроках. Предупреждения следовали одно за
другим, пока я не получила штрафную работу: сочинение на тему "Болтунья".
Скажите, пожалуйста, что же об этом можно написать? Я сунула школьный
дневник в сумку и решила пока не ломать голову.
Дома, покончив с домашними заданиями, вспомнила о сочинении. Покусывая
кончик карандаша, я задумалась. Конечно, можно отделаться пустыми словами и
писать пошире, чтобы поскорее заполнить страницы. Но это может каждый. А
убедительно доказать необходимость болтовни -- настоящее искусство. Так я
думала, думала, и вдруг мне пришла в голову блестящая идея. Вскоре сочинение
на трех страницах было готово. В нем я приводила доказательства того, что
привычка болтать -- неотъемлемое свойство женского характера. Можно пытаться
болтать поменьше, но отучиться полностью невозможно. Ведь и моя мама
разговорчивая, я переняла это от нее, а как бороться с врожденными чертами?
Господин Кейслинг немало посмеялся над моими доводами, но так как я и
на следующем уроке продолжала болтать, задал второе сочинение на тему:
"Неисправимая болтунья". Это задание я тоже выполнила исправно и потом два
урока вела себя безупречно. А на третьем не выдержала. В результате
громогласно была объявлена тема третьего сочинения: "Болты, болты, болты --
сказала мисс Трещотка".
Весь класс закатился от смеха. Я тоже смеялась, хотя моя фантазия на
тему болтовни исчерпала себя полностью. Необходимо было придумать что-то
новое, оригинальное. Моя подруга Санна, хорошая поэтесса, предложила
написать сочинение в стихах. Я пришла в восторг. Господин Кейслинг задумал
таким бессмысленным заданием проучить меня, а выйдет как раз наоборот.
Стихотворение получилось потрясающее! Речь в нем шла о маме-утке и трех
утятах, которых папа-лебедь заклевал насмерть за чрезмерную разговорчивость.
Кейслинг хорошо понял намек и прочитал мое стихотворение вслух не только в
нашем классе, но и других. С тех пор я могла свободно разговаривать на
уроках, Кейслинг только посмеивался надо мной, но никогда больше не
наказывал.
Анна.
Дорогая Китти!
Невыносимо жарко, все вокруг потеют и отдуваются. А ведь мы должны в
любые концы ходить пешком. Только сейчас я поняла, как славно ездить на
трамвае, особенно открытом. Но нам, евреям, это удовольствие сейчас
недоступно, и приходится бегать на своих двоих. Вчера днем мне нужно было к
дантисту на улице Яна Лейкен, что довольно далеко от школы. На уроках я,
кстати, буквально засыпала от жары. К счастью, по дороге кто-то все время
предлагал питье. А ассистентка зубного врача -- воистину золотой человек.
Единственное доступное нам средство передвижения -- это паром. Паромщик
на канале Йозефа Израелса никогда не отказывает. Нет, голландцев никак
нельзя обвинить в наших бедах.
Ходить в школу надоело смертельно. Мой велосипед украли в пасхальные
каникулы, а мамин мы отдал на хранение одной знакомой христианской семье. Но
к счастью, приближаются каникулы, еще неделя, и все муки позади!
Вчера днем случилось что-то очень приятное. Когда я проходила мимо
велосипедной стоянки, кто-то меня окликнул. Я оглянулась и увидела
симпатичного мальчика, с которым накануне вечером познакомилась у Вильмы,
моей недавней знакомой. Этот юноша ее троюродный брат. Вильма сначала
показалась мне очень милой, такая она и есть, только слишком много болтает о
кавалерах. Мальчик подошел ближе, и немного смущаясь, представился: "Хелло
Зильберг". Я удивилась, не понимая, что ему нужно, но это скоро выяснилось.
Он предложил проводить меня до школы. "Что ж, - сказала я, - если тебе в ту
же сторону, пошли". И мы отправились. Хелло шестнадцать лет, и по дороге он
рассказывал всякие забавные истории.
Сегодня утром он опять ждал меня, так что продолжение следует.
Анна.
Дорогая Китти!
До сегодняшнего дня не могла найти свободной минутки для дневника. В
четверг провела целый день с друзьями, в пятницу к нам приходили гости, и в
таком духе продолжалось до сегодняшнего дня.
Я и Хелло за эту неделю ближе узнали друг друга, он мне много рассказал
о себе. Он родом из Гелзенкирхен, и живет здесь в Голландии у бабушки и
дедушки. Его родители в Бельгии, но у него нет никакой возможности уехать к
ним. У Хелло была подруга, Урсула. Я ее знаю: типичный образец кротости и
скуки. С тех пор как Хелло встретил меня, он понял, что с Урсулой ему
невыносимо скучно. Так что я как бы пробудила Хелло к жизни, вот уж не
думала, что на такое способна!
В субботу у нас ночевала Джекки, но потом она ушла к Ханнели, и я
скучала одна.
Вечером ко мне должен был прийти Хелло, но около шести он позвонил по
телефону. Я сняла трубку и услышала его голос:
- Говорит Хелмут Зильберг. Позовите, пожалуйста, Анну.
- Я у телефона.
- Привет, Анна! Как поживаешь?
- Хорошо, спасибо.
- К сожалению, я сегодня вечером не смогу прийти, но хотел бы сейчас
поговорить с тобой. Что, если я подойду через десять минут?
- Да, конечно.
- Пока, я уже иду!
Положив трубку, я быстро переоделась и слегка поправила волосы. После
этого в нетерпении стояла перед окном, пока, наконец, не появился Хелло. Вот
удивительно, что не я помчалась по лестнице, а терпеливо дождалась звонка.
Как только я открыла дверь, Хелло заговорил.
- Слушай, Анна, бабушка считает, что ты для меня слишком юная. По ее
мнению, я должен общаться с Ловебахсами, но ведь ты знаешь, что между мной и
Урсулой все кончено?
- Нет, я этого не знала. Вы, что же, поссорились?
- Нет, как раз наоборот. Я сказал Урсуле, что мы слишком разные, и
поэтому нам лучше расстаться - не совсем, конечно, а сохранить дружбу. Что
она всегда может приходить к нам в гости, и я бы хотел по-прежнему бывать у
нее. Собственно, мне казалось, что Урсуле нравится другой парень, о чем я
прямо ее спросил. Но это оказалось совсем не так. Теперь мой дядя говорит,
что я должен извиниться перед Урсулой, с чем я совершенно не согласен!
Потому с ней сейчас совсем не вижусь, хотя на это есть и другие причины.
Если послушать бабушку, то я должен встречаться с Урсулой, а не с
тобой, но разумеется, я этого делать не собираюсь. У стариков какие-то свои
допотопные представления о жизни, но мне до них нет дела. Хотя, конечно, я
их уважаю и люблю. По вечерам в субботу я теперь свободен, а дома думают,
что у меня в это время курсы резьбы по дереву. На самом деле я хожу в клуб
сионистской партии. Мне бы такое никогда не позволили, так как бабушка и
дедушка против сионизма. Я не отношу себя к сионистским фанатикам, а просто
интересуюсь этим. Правда, в последнее время, там творится черти что, и я
решил с этим кончить. Так что мы можем теперь видеться по вечерам в среду, а
по субботам и воскресеньям -- хоть целые дни.
- Нехорошо обманывать бабушку и дедушку.
- Любовь не знает запретов.
В тот момент мы проходили мимо книжного магазина Бланкефорт, и там я
увидела Петера с какими-то друзьями. Он поздоровался со мной впервые за
долгое время, что доставило мне немалое удовольствие.
В понедельник вечером я пригласила Хелло к нам, чтобы познакомить его с