Страница:
эту. На первой ее странице стоят, по крайней мере, двадцать имен прошлых
владелиц. Книжка потерлась, пожелтела, заполнена пометками, исправлениями...
Ей богу, как-нибудь, решусь и разорву это препротивную "Алгебру" на мелкие
клочки!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
20 мая папа проиграл пари госпоже ван Даан: пять баночек йогурта.
Высадка до сих пор не началась. Думаю, что весь Амстердам, вся Голландия и
вообще все западное побережье Европы до самой Испании только и говорит, что
о высадке, спорит, заключает пари и ... надеется. Напряжение достигло
предела. Далеко не все, в том числе благопорядочные голландцы, сохранили
доверие к англичанам и не все считают английский блеф искусным приемом -- о,
нет, люди с нетерпением ждут действий -- доблестных и решающих.
Никто сейчас не заглядывает дальше своего носа, никто не думает, что
англичане должны защищать свою страну, все убеждены, что они обязаны
освободить Нидерланды -- и как можно скорее. Но разве англичане чем-то
обязаны нам? Чем голландцы заслужили их бескорыстную помощь, на которую они
с такой уверенностью рассчитывают? Нет, Голландия заблуждается -- англичане,
несмотря на свое хвастовство, оскандалились не меньше, чем другие маленькие
и большие страны, которые сейчас оккупированы. Тем не менее, не стоит ждать
от англичан извинений. Все годы, в течение которых Германия вооружалась, они
проспали, впрочем, как и государства, граничащие с Германией. Политикой
страуса ничего не добьешься - это увидела Англия и весь остальной мир, и
сейчас они жестоко расплачиваются за свое легкомыслие.
Ни одна страна не пожертвует своими гражданами ради другой, и Англия --
не исключение. Высадке, освобождению и независимости придет свой черед, но
не одновременно на всех занятых территориях, и Англия должна сама выбрать
благоприятный момент.
К нашему сожалению и возмущению, поступают новости о том, что отношение
многих людей к евреям изменилось. Мы услышали, что антисемитизм проник в
круги, где его никогда прежде не было. Это всех нас глубоко, очень глубоко
опечалило. Причину ненависти к евреям можно понять, но как бы то ни было --
это плохо. Христиане упрекают евреев в том, что те унижаются перед немцами и
выдают им людей, которые их укрывали и поддерживали. В результате многие
христиане по вине евреев подвергаются страшной участи. Это все правда. Но
надо посмотреть на вопрос иначе: не каждый ли повел бы себя так же в этой
ситуации? Смог кто-то -- еврей или христианин -- терпеть жестокие пытки и
молчать? Всем известно, что это невозможно, зачем же требовать невозможного
от евреев?
Распространяются слухи, что немецкие евреи, до войны эмигрировавшие в
Голландию и сейчас депортированные в Польшу, уже не смогут вернуться в
Нидерланды -- ведь они находились здесь на положении беженцев, и когда
Гитлера прогонят, должны возвратиться в Германию.
Когда слышишь такое, невольно задаешься вопросом: зачем мы вели эту
длительную и тяжелую войну? Ведь постоянно слышишь, что мы - все вместе -
сражаемся за свободу, права и справедливость! И вот уже сейчас начинается
раскол, и в евреях видят людей второго сорта. О, как бесконечно грустно, что
вновь находишь подтверждение старой пословице: "Если христианин совершил
ошибку, то он сам должен ответить за нее. Если ошибку совершил еврей, то
отвечают все евреи".
Честно говоря, я не могу смириться с тем, что голландцы -- народ
добрый, честный и справедливый -- так судят о нас, самом угнетенном,
несчастном и, наверно, самом достойном сострадания народе. Я надеюсь только,
что эта ненависть к евреям временная, и голландцы откажутся от своих глубоко
ошибочных взглядов! Иначе придется немногим оставшимся в живых голландским
евреям покинуть страну. В том числе, и нам собрать свои пожитки и уйти с
этой прекрасной земли, так благородно принявшей нас и потом так жестоко от
нас отвернувшейся. Я люблю Голландию и все еще надеюсь, что она станет для
меня, лишенной Родины, второй родной страной. Надеюсь до сих пор!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Беп помолвлена! В общем, в этом нет ничего особенного, но никто из нас
не рад за нее. Пусть Бертус человек добрый, положительный и спортивного
сложения, но Беп не любит его. А для меня этого достаточно, чтобы
посоветовать ей не выходить за него замуж.
Беп стремится к духовному росту, а Бертус тянет ее вниз. Он простой
работяга без высоких интересов и амбиций, и я не верю, что Беп будет с ним
счастлива. Понятно, почему она сомневалась и даже разорвала с ним месяц
назад. Но почувствовала себя тогда еще несчастнее, написала примирительное
письмо, и вот сейчас они помолвлены. Для этого есть немало причин.
Во-первых, болезнь отца. Во-вторых, то, что Беп самая старшая из сестер
Фоскейл, и мать постоянно попрекает ее тем, что она еще не замужем. И Беп
сама из-за этого беспокоится, ей ведь уже исполнилось двадцать четыре года.
Мама сказала, что лучше бы Беп просто встречалась со своим другом, без
брака. А я сама не знаю. Мне жалко Беп, и я понимаю, как она одинока.
Впрочем, пожениться они смогут только после войны: ведь Бертус работает
"по-черному", и у них нет никакого приданного и вообще ни цента. Какая
жалкая участь предстоит Беп, которой мы все от души желаем счастья. Я только
надеюсь, что Бертус изменится под ее влиянием, или oна встретит другого
мужчину, который будет ценить ее по-настоящему.
Тот же день.
Каждый день что-то происходит. Сегодня утром арестовали ван Хувена, он
укрывал в своем доме двух евреев. Это большой удар для нас. Бедных евреев
ждет жестокая участь, и ван Хувена, вероятно, тоже. Это ужасно.
Похоже, что весь мир встал с ног на голову. Порядочных людей посылают в
концентрационные лагеря, тюрьмы, обрекают на одиночное заключение, в то
время как отбросы общества приходят к власти и командуют старыми и молодыми,
бедными и богатыми. Постоянные аресты: один попадается на черной торговле,
другой -- на помощи евреям. Никто, кроме тех, кто на службе у фашистов, не
знает, что будет завтра.
Арест ван Хувена тяжело сказался на нашей повседневной жизни. Беп не
может сама таскать мешки картофеля, так что не остается ничего другого, как
потуже затянуть пояс. Как все устроится, еще не знаю -- ясно только, что
легче не будет. Мама говорит, что нам придется совсем отказаться от
завтрака, днем есть кашу и хлеб, вечером жареную картошку и, может, немного
овощей и салата -- на б?льшее мы рассчитывать не можем. Придется поголодать,
но все лучше, чем попасть к немцам.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Наконец, наконец-то я могу спокойно устроиться за столом, перед слегка
приоткрытым окном и обо всем написать тебе.
Мне так тяжело, как не было уже месяцы - даже после взлома я не
чувствовала себя такой опустошенной, как сейчас. С одной стороны, ван Хувен,
еврейский вопрос, постоянно обсуждаемый всем домом, задержка с наступлением,
скудная еда, нервное напряжение, разочарование в Петере. С другой стороны,
помолвка Беп, троица, цветы, день рождения Куглера, рассказы о тортах,
кабаре, фильмах и концертах.
Это противоречие стало частью нашей жизни: один день мы смеемся над
несуразицами подпольного существования, другой -- и таких дней много --
живем в страхе, напряжении, отчаянии, и это можно прочитать на наших лицах.
Особенно тяжело приходится Мип и Куглеру. Мип -- из-за непосильного объема
работы, а Куглеру - из-за огромной ответственности за восьмерых затворников:
бывает, что он из-за постоянных забот и волнений просто не может говорить.
Беп и Кляйман, конечно, тоже заботятся о нас, и даже очень хорошо. Но иногда
они могут позволить себе отвлечься от дел Убежища - на несколько часов, а
иногда -- на день-два. У них достаточно своих забот: у Кляймана слабое
здоровье, а Беп все еще мучается из-за своей помолвки. И при этом они ведут
обычную жизнь: с гостями, прогулками, визитами... Они могут хоть иногда
отвлечься, забыть о страхах и волнениях -- в отличие от нас. Уже два года мы
живем в непрерывном и растущем напряжении, и как долго это еще продлится?
Канализация снова засорена, вода совсем не течет, разве что иногда по
капелькам. Ходим в туалет с щеткой. Один день это еще можно выдержать, но
что делать, если водопроводчику не удастся исправить неполадки? Городская
водопроводная служба не сможет послать кого-то раньше вторника.
Получили от Мип булочку с изюмом с надписью "Счастливой Троицы!".
Звучит, как насмешка на фоне нашего подавленного настроения.
Мы все немало напуганы арестом ван Хувена и стараемся вести себя как
можно тише, только и слышно, что "Тс-с-с!". Полиция ворвалась в дом ван
Хувена, взломав дверь -- значит, и с нами это может произойти. И если ...
нет, я не в силах писать, но не думать об этом не могу -- кажется, что все
свои прежде испытанные страхи я переживаю снова.
Сегодня в восемь вечера я пошла вниз в туалет, остальные слушали радио.
Я старалась не бояться, но вся дрожала. Все-таки, наверху я чувствую себя
безопаснее, чем совсем одной в большом притихшем доме, со странными звуками
сверху и гудением машин на улице. Стоит мне немного замешкаться внизу, как в
голову приходят всякие ужасы.
Мип после разговора с папой стала спокойнее. Да, я же тебе еще об этом
не рассказала. Как-то днем она, вся раскрасневшаяся, подошла к папе и прямо
спросила его, подозреваем ли мы ее в антисемитизме. Папа был искренне
потрясен и убедил Мип, что это совсем не так! Тем не менее, этот разговор
оставил грустное впечатление. Мы должны как можно меньше обременять наших
помощников своими проблемами. Они так много делают для нас, такие
замечательные люди!
Я все чаще спрашиваю себя: не лучше ли было, если бы мы не укрылись в
Убежище и сейчас уже погибли? Скольких бед мы бы избежали и прежде всего --
не вовлекли бы в них других людей. И все-таки в нас живы воспоминания, мы
любим жизнь и надеемся из-за всех сил. Ах, пусть уже бомбят, уничтожат нас и
положат конец этому невыносимому нервному напряжению.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
В субботу, воскресенье, понедельник и вторник было так жарко, что я
просто не могла удержать авторучку в руке, чтобы написать тебе. В пятницу
сломалась канализация, в субботу ее починили. Сегодня днем нас навестила
госпожа Кляйман и рассказала много всего о Йоппи, среди прочего, что та и
Джекки Марсен стали членами хоккейного клуба. В воскресенье заглянула Беп,
чтобы узнать, не появлялись ли воры, и позавтракала с нами. В понедельник
(второй день Троицы) роль стража порядка взял на себя господин Гиз. Во
вторник мы, наконец, смогли открыть окна. Такая теплая, можно сказать,
жаркая погода в Троицу случается редко. В Амстердаме жара переносится
ужасно. Чтобы ты получила впечатление об этом, опишу тебе вкратце последние
жаркие дни.
Суббота. "Какая прекрасная погода!" - воскликнули мы утром. Но днем,
когда пришлось закрыть окна, мнение изменилось: "Однако, могло бы быть и
посвежее".
Воскресенье. "Эту жару вынести невозможно. Масло тает, в доме нет ни
одного прохладного уголка, хлеб высыхает, молоко скисает, окна открыть
нельзя. Мы, несчастные изгнанники, задыхаемся здесь, в то время как другие
празднуют Троицу". (Разумеется, монолог госпожи ван Даан).
Понедельник. "Мои ноги болят, у меня нет легкой одежды, я не в
состоянии мыть посуду при таком пекле!" И в таком духе с утра до вечера. И в
самом деле, было невыносимо.
Мне тоже в жару трудно, и я рада, что сегодня дует довольно сильный
ветер, хотя солнце до сих пор светит вовсю.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Если идешь на чердак, то необходимо захватить зонтик и, желательно,
большой -- чтобы не промокнуть в случае дождя! Пословица "Выше -- суше,
ближе к небу - тише" во время бомбежки и для затворников вроде нас неверна.
Хотя бы из-за котов. Муши усвоил привычку использовать газеты на чердаке в
качестве личного туалета. Мы опасаемся, что кто-то из соседних домов его
услышит, а главное боимся невыносимой и стойкой вонищи. К тому же новый
Моффи со склада последовал примеру товарища. Только владельцы котов,
пережившие похожую ситуацию, могут представить себе, какие запахи (кроме
перца и пряностей) наполняют наш дом. Еще хочу поделиться своим открытием:
как вести себя во время обстрелов. Помчаться к ближайшей деревянной лестнице
и бегать по ней вверх и вниз, иногда мягко падая. Беготня и падения
отвлекают и создают столько шума, что о выстрелах забываешь. Этот
замечательный метод был с успехом опробован твоей корреспонденткой!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Напишу тебе о последних новостях Убежища. Во-первых, ссора между
Дюсселем и Франками о распределении масла. Во-вторых, крепкая дружба между
госпожой ван Даан и вышеупомянутым господином -- флирт, смешки, поцелуйчики.
У Дюсселя проснулся интерес к женщинам!
Ван Дааны не хотят печь коврижку ко дню рождения Куглера, потому что
сами коврижек не едят. Такая мелочность!
Наверху хандра: госпожа простужена. Дюсселя застигли на употреблении
дрожжевых таблеток, которыми он не поделился с нами. Пятая армия захватила
Рим. Город не пострадал от бомб и не разорен: неплохая пропаганда для
Гитлера!
Мало овощей и картофеля, гнилой хлеб.
Схарминка, наша новая кошка, не переносит перца. Она спит на ящике,
который служит ее туалетом. А в качестве туалета использует ящик с
упаковочным материалом. Отучить невозможно.
Плохая погода. Не прекращающиеся обстрелы Па-де-Кале и всего
французского побережья.
Доллары продать невозможно, с золотом еще сложнее, и уже видно дно
нашей черной кассы. На что мы будем жить в следующем месяце?
Анна Франк.
Милая Китти,
"This is D-day" (13) - возвестило английское радио. И это так: сегодня
началась высадка!
Еще по радио передали сообщения о тяжелых бомбардировках Кале, Булони,
Гавра, Шербура и Па-де-Кале и о мерах безопасности для оккупированных
территорий. Население в радиусе тридцати пяти километров от моря должно быть
готово к обстрелам, по возможности англичане заранее сбросят памфлеты.
Согласно немецкому радио английские парашютисты приземлились на
французском берегу. А по сообщению Би-би-си: "Английские десантные суда
сражаются с немецкой морской пехотой". В девять часов за завтраком мы все
решили, что это пробный десант, как два года назад в Дьеппе.
Но в десять часов английское радио сообщило на немецком, голландском,
французском и других языках, что высадка действительно началась! Значит, в
этот раз настоящая! В одиннадцать часов -- английская передача на немецком
языке: речь верховного главнокомандующего генерала Эйзенхауэра.
Английская передача на английском языке. "This is D-day". Генерал
Эйзенхауэр сказал французскому народу: "Нам предстоит жестокая битва, но она
закончится победой. 1944 год -- год полной победы. Желаю успеха!".
Английское радио в час дня: 11.000 самолетов стоят наготове, совершают
бесперебойные полеты для высадки войск и обстрела тылов. 4000 десантных и
малых морских судов непрерывно доставляют на берег между Шербуром и Гавром
войска и боеприпасы. Английские и американские войска уже участвуют в
ожесточенных боях. Также передали выступления Гербранди, премьер-министра
Бельгии, короля Норвегии, Де Голля от французов, английского короля и,
разумеется, Черчилля.
P.S. Все в Убежище чрезвычайно взволнованы! Неужели, действительно,
придет долгожданное освобождение, которого мы так давно ждем? Это кажется
слишком прекрасным и сказочным, чтобы быть правдой! Станет ли этот 1944 год
годом победы? Мы этого еще не знаем, но надежда помогает жить, придает силы
и мужество. Мы должны быть готовы к предстоящим лишениям, страхам и
горестям, выстоять их достойно, сжав кулаки, а не кричать от отчаяния.
Кричать имеют сейчас право Франция, Россия, Италия, да и Германия, но не мы!
О Китти, самое замечательное в наступлении, это надежда, что мы скоро
увидим друзей. После того как ужасные немцы под страхом смерти заставляли
нас скрываться, освобождение и встреча с друзьями стали основным нашим
стремлением! Теперь главное -- не евреи, а вся Голландия и вся Европа. Марго
говорит, что может быть, в сентябре-октябре мы сможем пойти в школу.
Анна Франк.
P.S. Я буду держать тебя в курсе последних событий! Ночью и сегодня
утром в тыл немцев с самолетов были спущены манекены и соломенные чучела,
которые взорвались, коснувшись земли. Также спускается много парашютистов,
они вымазаны черным, чтобы их ночью не заметили. Утром в шесть часов
высадились первые десантники, а перед этим на побережье было сброшено пять
миллионов килограмм бомб. Двадцать тысяч самолетов вступили в бой. Уже до
высадки прибрежные батареи немцев были выведены из строя, образовался
небольшой плацдарм. Все проходит замечательно, несмотря на плохую погоду.
Армия и народ объединены единой волей, единой надеждой.
Дорогая Китти,
Десант проходит более, чем успешно! Союзники заняли Байн, деревню на
французском побережье, и сейчас отвоевывают Кайен. Задача ясна: отрезать
полуостров, на котором расположен Шербур. Каждый вечер военные обозреватели
рассказывают об энтузиазме и мужестве солдат, о трудностях, невероятных
подвигах, а также о раненых, которых уже перевезли в Англию -- некоторые их
них выступили по радио. Вопреки скверной погоде налеты продолжаются. Мы
слышали по Би-би-си, что Черчилль сам хотел принять участие в высадке, и
отказался от этого лишь под давлением Эйзенхаура и других генералов.
Подумать только, какой он храбрый - ведь ему не меньше семидесяти!
Возбуждение немного улеглось, и все же мы надеемся на победу к концу
года. Госпожу ван Даан с ее хандрой вынести невозможно, сейчас нытье о
десанте сменилось жалобами на плохую погоду. Так и хочется посадить ее в
ведро с холодной водой на чердаке!
Все обитатели Убежища за исключением ван Даана и Петера прочитали
трилогию "Венгерская рапсодия". В этой книге рассказывается о судьбе
композитора, виртуоза и гения Ференца Листа. Роман очень интересный но, по
моему мнению, слишком много внимания уделяется женщинам. Лист был не только
великим пианистом, но и -- даже в свои семьдесят лет - величайшим
соблазнителем своего времени. У него был роман с графиней Мари д'Агу,
Каролиной Сайн-Витгенштейн, танцовщицей Лолой Монте, пианисткой Агнес
Кингворс, пианисткой Софи Ментер, черкесской княгиней Ольгой Яниной,
баронессой Ольгой Мейендорф, актрисой Лиллой (фамилию забыла) - и это еще
далеко не полный список. Страницы книги, посвященные музыке и другим видам
искусства, гораздо занимательнее. Героями книги являются также Шуман и Клара
Вик, Гектор Берлиоз, Иоганн Брамс, Бетховен, Йоахим, Рихард Вагнер, Ханс фон
Бюлов, Антон Рубенштейн, Фредерик Шопен, Виктор Гюго, Оноре де Бальзак,
Гиллер, Гуммель, Черни, Россини, Керубини, Паганини, Мендельсон и еще многие
другие.
Лист был, в общем, славным малым -- великодушным, непритязательным,
хотя и чрезмерно гордым. Он выше всего ставил искусство, обожал коньяк и
женщин, не выносил слез, был истинным джентльменом, никому не мог отказать в
услуге, презирал деньги, стоял за свободу вероисповедания и любил весь мир.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Вот и прошел мой день рождения. Мне исполнилось пятнадцать. Я получила
довольно много подарков: пять томов истории искусств Шпрингера, комплект
белья, два пояса, носовой платок, две баночки йогурта, джем, две маленькие
медовые коврижки, ботанический справочник от папы и мамы, браслет от Марго,
душистый горошек от Дюсселя, леденцы от Мип, сладости и тетради от Беп и
самое главное -- книгу "Мария Терезия" и три ломтика настоящего сыра от
Куглера. Петер преподнес чудесный букетик пионов; бедный мальчик из-за всех
сил старался достать что-то особенное, но безуспешно.
Наступление по-прежнему проходит удачно, несмотря на ужасную погоду,
бесконечные штормы, проливные дожди и высокий уровень моря.
Черчилль, Смэтс, Эйзенхауер и Арнольд посетили вчера французские
деревни, освобожденные англичанами. Черчилль побывал также на торпедном
катере, обстреливающем берег: похоже, что этому человеку неизвестен страх,
чему можно позавидовать! Понять настроение голландцев, находясь в нашем
укрытии, непросто. Конечно, все рады, что англичане после долгого
бездействия, наконец, взялись за дело. Но многие глубоко заблуждаются, когда
заявляют, что не желают английской оккупации. По их мнению, Англия должна
воевать, сражаться и посылать на гибель своих солдат ради освобождения
Нидерландов и других оккупированных территорий. А после этого немедленно
удалиться в свою разоренную и обедневшую страну, выразив всем освобожденным
государствам свои извинения и не предъявив прав на Индию. Только болван
может так думать, и оказывается, таких болванов среди голландцев немало.
Ведь что бы произошло с Нидерландами и соседними странами, если бы Англия --
что часто предполагалось -- заключила бы с Германией мир? Голландия стала бы
немецкой, и баста! Всех нидерландцев, которые свысока смотрят на англичан,
обвиняют их в трусости, ругают английское "стариковское" правительство, надо
хорошенько потрясти, как встряхивают подушки. Может, это поможет их
окончательно запутавшимся мозгам!
Меня переполняют самые разные мысли, обвинения, обиды и желания! Я
вовсе не так самоуверенна, как думают многие, я знаю свои бесчисленные
ошибки и недостатки лучше, чем кто-либо, но с тем отличием, что хочу их
исправить, хочу стать лучше, и это мне уже частично удалось!
Я часто спрашиваю себя: почему же до сих пор все считают меня чрезмерно
упрямой и нескромной? Разве я так упряма? А может, как раз другие таковы?
Как ни странно это звучит, я не зачеркну последнее предложение: я совсем не
считаю его безрассудным. Госпожа ван Даан и Дюссель -- мои главные
обвинители -- не отличаются, как известно высокой интеллигентностью, и не
побоюсь сказать, что они просто глупы! Недалекие люди, обычно, не могут
пережить, что кто-то преуспевает лучше их, и лучший пример того два наши
глупца - госпожа ван Даан и Дюссель. Госпожа считает меня неумной, потому
что сама тупее во много раз. Она обвиняет меня в нескромности, которой сама
же и отличается; считает мои платья слишком короткими, в то время, когда ее
собственные еще короче; приписывает мне упрямство, хотя сама многократно
высказывает свое мнение о предметах, в которых совершенно не разбирается. То
же самое можно сказать о Дюсселе. Но я не забываю свою любимую пословицу: "В
каждом упреке есть доля правды" и признаю, что я, в самом деле, упряма.
В этом-то и сложность моего характера, что никто так часто не критикует
и не ругает меня, как я сама. А если мама прибавляет к этому свои
рекомендации, и количество проповедей становится непомерным, то я теряюсь,
начинаю противоречить, дерзить и возвращаюсь к любимому Анниному заключению:
"Никто меня не понимает!".
Я слишком часто повторяю эти слова, но разве они не верны? Мои
самобичевания иногда достигают такой силы, что мне просто необходим человек,
который понял бы мой внутренний мир, утешил меня, помог разобраться в
собственных мыслях. Увы, можно долго искать, но найдешь ли?
Я знаю, что ты сейчас думаешь о Петере, не так ли, Кит? Петер любит
меня не как возлюбленный, а как друг, и его привязанность растет с каждым
днем. Но вот странно: что-то нас обоих останавливает, и я сама не могу в
этом разобраться.
Иногда мне кажется, что я уже меньше привязана к нему, но это не так:
ведь если я два дня не была наверху, то меня тянет туда с удвоенной силой.
Петер добрый и славный. Но я не могу отрицать, что во многом он меня
разочаровывает. Например, его неверие, бесконечные разговоры о еде и еще
многие черты. Тем не менее, я убеждена, что мы, как и договаривались,
никогда не поссоримся. Петер миролюбив, покладист и терпим. Он терпеливо
выслушивает от меня замечания, которые ни за что бы не потерпел от матери.
Петер упорный и аккуратный, но почему он не пускает меня в свою душу? У него
гораздо более замкнутый характер, чем у меня, но я знаю из опыта, что даже
самым закрытым натурам в какой то момент необходимо кому-то довериться. И я,
и Петер выросли и повзрослели в Убежище, и сейчас мы часто беседуем о
будущем, прошлом и настоящем, но как я уже сказала, чего-то главного мне
недостает, а оно существует -- я знаю!
Не из-за того ли, что я так долго сижу здесь в четырех стенах, для меня
все больше значит природа? Ведь раньше меня мало интересовали небо, цветы,
поющие птицы и свет луны. А сейчас иначе. Например, в Троицу, когда было так
жарко, я с трудом заставляла себя не спать до пол двенадцатого, чтобы еще
раз увидеть луну через открытое окно. И к сожалению, напрасно, потому что
как раз из-за яркого лунного света открывать окно было слишком рискованно. Я
раньше никогда не спускалась вниз, когда окна там были открыты. Но темные
дождливые вечера, непогода, бегущие облака так влекли меня, что впервые за
полтора года я решилась взглянуть ночи в лицо. И после того раза мне так
хотелось повторения, что это желание оказалось сильнее страха перед ворами и
владелиц. Книжка потерлась, пожелтела, заполнена пометками, исправлениями...
Ей богу, как-нибудь, решусь и разорву это препротивную "Алгебру" на мелкие
клочки!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
20 мая папа проиграл пари госпоже ван Даан: пять баночек йогурта.
Высадка до сих пор не началась. Думаю, что весь Амстердам, вся Голландия и
вообще все западное побережье Европы до самой Испании только и говорит, что
о высадке, спорит, заключает пари и ... надеется. Напряжение достигло
предела. Далеко не все, в том числе благопорядочные голландцы, сохранили
доверие к англичанам и не все считают английский блеф искусным приемом -- о,
нет, люди с нетерпением ждут действий -- доблестных и решающих.
Никто сейчас не заглядывает дальше своего носа, никто не думает, что
англичане должны защищать свою страну, все убеждены, что они обязаны
освободить Нидерланды -- и как можно скорее. Но разве англичане чем-то
обязаны нам? Чем голландцы заслужили их бескорыстную помощь, на которую они
с такой уверенностью рассчитывают? Нет, Голландия заблуждается -- англичане,
несмотря на свое хвастовство, оскандалились не меньше, чем другие маленькие
и большие страны, которые сейчас оккупированы. Тем не менее, не стоит ждать
от англичан извинений. Все годы, в течение которых Германия вооружалась, они
проспали, впрочем, как и государства, граничащие с Германией. Политикой
страуса ничего не добьешься - это увидела Англия и весь остальной мир, и
сейчас они жестоко расплачиваются за свое легкомыслие.
Ни одна страна не пожертвует своими гражданами ради другой, и Англия --
не исключение. Высадке, освобождению и независимости придет свой черед, но
не одновременно на всех занятых территориях, и Англия должна сама выбрать
благоприятный момент.
К нашему сожалению и возмущению, поступают новости о том, что отношение
многих людей к евреям изменилось. Мы услышали, что антисемитизм проник в
круги, где его никогда прежде не было. Это всех нас глубоко, очень глубоко
опечалило. Причину ненависти к евреям можно понять, но как бы то ни было --
это плохо. Христиане упрекают евреев в том, что те унижаются перед немцами и
выдают им людей, которые их укрывали и поддерживали. В результате многие
христиане по вине евреев подвергаются страшной участи. Это все правда. Но
надо посмотреть на вопрос иначе: не каждый ли повел бы себя так же в этой
ситуации? Смог кто-то -- еврей или христианин -- терпеть жестокие пытки и
молчать? Всем известно, что это невозможно, зачем же требовать невозможного
от евреев?
Распространяются слухи, что немецкие евреи, до войны эмигрировавшие в
Голландию и сейчас депортированные в Польшу, уже не смогут вернуться в
Нидерланды -- ведь они находились здесь на положении беженцев, и когда
Гитлера прогонят, должны возвратиться в Германию.
Когда слышишь такое, невольно задаешься вопросом: зачем мы вели эту
длительную и тяжелую войну? Ведь постоянно слышишь, что мы - все вместе -
сражаемся за свободу, права и справедливость! И вот уже сейчас начинается
раскол, и в евреях видят людей второго сорта. О, как бесконечно грустно, что
вновь находишь подтверждение старой пословице: "Если христианин совершил
ошибку, то он сам должен ответить за нее. Если ошибку совершил еврей, то
отвечают все евреи".
Честно говоря, я не могу смириться с тем, что голландцы -- народ
добрый, честный и справедливый -- так судят о нас, самом угнетенном,
несчастном и, наверно, самом достойном сострадания народе. Я надеюсь только,
что эта ненависть к евреям временная, и голландцы откажутся от своих глубоко
ошибочных взглядов! Иначе придется немногим оставшимся в живых голландским
евреям покинуть страну. В том числе, и нам собрать свои пожитки и уйти с
этой прекрасной земли, так благородно принявшей нас и потом так жестоко от
нас отвернувшейся. Я люблю Голландию и все еще надеюсь, что она станет для
меня, лишенной Родины, второй родной страной. Надеюсь до сих пор!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Беп помолвлена! В общем, в этом нет ничего особенного, но никто из нас
не рад за нее. Пусть Бертус человек добрый, положительный и спортивного
сложения, но Беп не любит его. А для меня этого достаточно, чтобы
посоветовать ей не выходить за него замуж.
Беп стремится к духовному росту, а Бертус тянет ее вниз. Он простой
работяга без высоких интересов и амбиций, и я не верю, что Беп будет с ним
счастлива. Понятно, почему она сомневалась и даже разорвала с ним месяц
назад. Но почувствовала себя тогда еще несчастнее, написала примирительное
письмо, и вот сейчас они помолвлены. Для этого есть немало причин.
Во-первых, болезнь отца. Во-вторых, то, что Беп самая старшая из сестер
Фоскейл, и мать постоянно попрекает ее тем, что она еще не замужем. И Беп
сама из-за этого беспокоится, ей ведь уже исполнилось двадцать четыре года.
Мама сказала, что лучше бы Беп просто встречалась со своим другом, без
брака. А я сама не знаю. Мне жалко Беп, и я понимаю, как она одинока.
Впрочем, пожениться они смогут только после войны: ведь Бертус работает
"по-черному", и у них нет никакого приданного и вообще ни цента. Какая
жалкая участь предстоит Беп, которой мы все от души желаем счастья. Я только
надеюсь, что Бертус изменится под ее влиянием, или oна встретит другого
мужчину, который будет ценить ее по-настоящему.
Тот же день.
Каждый день что-то происходит. Сегодня утром арестовали ван Хувена, он
укрывал в своем доме двух евреев. Это большой удар для нас. Бедных евреев
ждет жестокая участь, и ван Хувена, вероятно, тоже. Это ужасно.
Похоже, что весь мир встал с ног на голову. Порядочных людей посылают в
концентрационные лагеря, тюрьмы, обрекают на одиночное заключение, в то
время как отбросы общества приходят к власти и командуют старыми и молодыми,
бедными и богатыми. Постоянные аресты: один попадается на черной торговле,
другой -- на помощи евреям. Никто, кроме тех, кто на службе у фашистов, не
знает, что будет завтра.
Арест ван Хувена тяжело сказался на нашей повседневной жизни. Беп не
может сама таскать мешки картофеля, так что не остается ничего другого, как
потуже затянуть пояс. Как все устроится, еще не знаю -- ясно только, что
легче не будет. Мама говорит, что нам придется совсем отказаться от
завтрака, днем есть кашу и хлеб, вечером жареную картошку и, может, немного
овощей и салата -- на б?льшее мы рассчитывать не можем. Придется поголодать,
но все лучше, чем попасть к немцам.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Наконец, наконец-то я могу спокойно устроиться за столом, перед слегка
приоткрытым окном и обо всем написать тебе.
Мне так тяжело, как не было уже месяцы - даже после взлома я не
чувствовала себя такой опустошенной, как сейчас. С одной стороны, ван Хувен,
еврейский вопрос, постоянно обсуждаемый всем домом, задержка с наступлением,
скудная еда, нервное напряжение, разочарование в Петере. С другой стороны,
помолвка Беп, троица, цветы, день рождения Куглера, рассказы о тортах,
кабаре, фильмах и концертах.
Это противоречие стало частью нашей жизни: один день мы смеемся над
несуразицами подпольного существования, другой -- и таких дней много --
живем в страхе, напряжении, отчаянии, и это можно прочитать на наших лицах.
Особенно тяжело приходится Мип и Куглеру. Мип -- из-за непосильного объема
работы, а Куглеру - из-за огромной ответственности за восьмерых затворников:
бывает, что он из-за постоянных забот и волнений просто не может говорить.
Беп и Кляйман, конечно, тоже заботятся о нас, и даже очень хорошо. Но иногда
они могут позволить себе отвлечься от дел Убежища - на несколько часов, а
иногда -- на день-два. У них достаточно своих забот: у Кляймана слабое
здоровье, а Беп все еще мучается из-за своей помолвки. И при этом они ведут
обычную жизнь: с гостями, прогулками, визитами... Они могут хоть иногда
отвлечься, забыть о страхах и волнениях -- в отличие от нас. Уже два года мы
живем в непрерывном и растущем напряжении, и как долго это еще продлится?
Канализация снова засорена, вода совсем не течет, разве что иногда по
капелькам. Ходим в туалет с щеткой. Один день это еще можно выдержать, но
что делать, если водопроводчику не удастся исправить неполадки? Городская
водопроводная служба не сможет послать кого-то раньше вторника.
Получили от Мип булочку с изюмом с надписью "Счастливой Троицы!".
Звучит, как насмешка на фоне нашего подавленного настроения.
Мы все немало напуганы арестом ван Хувена и стараемся вести себя как
можно тише, только и слышно, что "Тс-с-с!". Полиция ворвалась в дом ван
Хувена, взломав дверь -- значит, и с нами это может произойти. И если ...
нет, я не в силах писать, но не думать об этом не могу -- кажется, что все
свои прежде испытанные страхи я переживаю снова.
Сегодня в восемь вечера я пошла вниз в туалет, остальные слушали радио.
Я старалась не бояться, но вся дрожала. Все-таки, наверху я чувствую себя
безопаснее, чем совсем одной в большом притихшем доме, со странными звуками
сверху и гудением машин на улице. Стоит мне немного замешкаться внизу, как в
голову приходят всякие ужасы.
Мип после разговора с папой стала спокойнее. Да, я же тебе еще об этом
не рассказала. Как-то днем она, вся раскрасневшаяся, подошла к папе и прямо
спросила его, подозреваем ли мы ее в антисемитизме. Папа был искренне
потрясен и убедил Мип, что это совсем не так! Тем не менее, этот разговор
оставил грустное впечатление. Мы должны как можно меньше обременять наших
помощников своими проблемами. Они так много делают для нас, такие
замечательные люди!
Я все чаще спрашиваю себя: не лучше ли было, если бы мы не укрылись в
Убежище и сейчас уже погибли? Скольких бед мы бы избежали и прежде всего --
не вовлекли бы в них других людей. И все-таки в нас живы воспоминания, мы
любим жизнь и надеемся из-за всех сил. Ах, пусть уже бомбят, уничтожат нас и
положат конец этому невыносимому нервному напряжению.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
В субботу, воскресенье, понедельник и вторник было так жарко, что я
просто не могла удержать авторучку в руке, чтобы написать тебе. В пятницу
сломалась канализация, в субботу ее починили. Сегодня днем нас навестила
госпожа Кляйман и рассказала много всего о Йоппи, среди прочего, что та и
Джекки Марсен стали членами хоккейного клуба. В воскресенье заглянула Беп,
чтобы узнать, не появлялись ли воры, и позавтракала с нами. В понедельник
(второй день Троицы) роль стража порядка взял на себя господин Гиз. Во
вторник мы, наконец, смогли открыть окна. Такая теплая, можно сказать,
жаркая погода в Троицу случается редко. В Амстердаме жара переносится
ужасно. Чтобы ты получила впечатление об этом, опишу тебе вкратце последние
жаркие дни.
Суббота. "Какая прекрасная погода!" - воскликнули мы утром. Но днем,
когда пришлось закрыть окна, мнение изменилось: "Однако, могло бы быть и
посвежее".
Воскресенье. "Эту жару вынести невозможно. Масло тает, в доме нет ни
одного прохладного уголка, хлеб высыхает, молоко скисает, окна открыть
нельзя. Мы, несчастные изгнанники, задыхаемся здесь, в то время как другие
празднуют Троицу". (Разумеется, монолог госпожи ван Даан).
Понедельник. "Мои ноги болят, у меня нет легкой одежды, я не в
состоянии мыть посуду при таком пекле!" И в таком духе с утра до вечера. И в
самом деле, было невыносимо.
Мне тоже в жару трудно, и я рада, что сегодня дует довольно сильный
ветер, хотя солнце до сих пор светит вовсю.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Если идешь на чердак, то необходимо захватить зонтик и, желательно,
большой -- чтобы не промокнуть в случае дождя! Пословица "Выше -- суше,
ближе к небу - тише" во время бомбежки и для затворников вроде нас неверна.
Хотя бы из-за котов. Муши усвоил привычку использовать газеты на чердаке в
качестве личного туалета. Мы опасаемся, что кто-то из соседних домов его
услышит, а главное боимся невыносимой и стойкой вонищи. К тому же новый
Моффи со склада последовал примеру товарища. Только владельцы котов,
пережившие похожую ситуацию, могут представить себе, какие запахи (кроме
перца и пряностей) наполняют наш дом. Еще хочу поделиться своим открытием:
как вести себя во время обстрелов. Помчаться к ближайшей деревянной лестнице
и бегать по ней вверх и вниз, иногда мягко падая. Беготня и падения
отвлекают и создают столько шума, что о выстрелах забываешь. Этот
замечательный метод был с успехом опробован твоей корреспонденткой!
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Напишу тебе о последних новостях Убежища. Во-первых, ссора между
Дюсселем и Франками о распределении масла. Во-вторых, крепкая дружба между
госпожой ван Даан и вышеупомянутым господином -- флирт, смешки, поцелуйчики.
У Дюсселя проснулся интерес к женщинам!
Ван Дааны не хотят печь коврижку ко дню рождения Куглера, потому что
сами коврижек не едят. Такая мелочность!
Наверху хандра: госпожа простужена. Дюсселя застигли на употреблении
дрожжевых таблеток, которыми он не поделился с нами. Пятая армия захватила
Рим. Город не пострадал от бомб и не разорен: неплохая пропаганда для
Гитлера!
Мало овощей и картофеля, гнилой хлеб.
Схарминка, наша новая кошка, не переносит перца. Она спит на ящике,
который служит ее туалетом. А в качестве туалета использует ящик с
упаковочным материалом. Отучить невозможно.
Плохая погода. Не прекращающиеся обстрелы Па-де-Кале и всего
французского побережья.
Доллары продать невозможно, с золотом еще сложнее, и уже видно дно
нашей черной кассы. На что мы будем жить в следующем месяце?
Анна Франк.
Милая Китти,
"This is D-day" (13) - возвестило английское радио. И это так: сегодня
началась высадка!
Еще по радио передали сообщения о тяжелых бомбардировках Кале, Булони,
Гавра, Шербура и Па-де-Кале и о мерах безопасности для оккупированных
территорий. Население в радиусе тридцати пяти километров от моря должно быть
готово к обстрелам, по возможности англичане заранее сбросят памфлеты.
Согласно немецкому радио английские парашютисты приземлились на
французском берегу. А по сообщению Би-би-си: "Английские десантные суда
сражаются с немецкой морской пехотой". В девять часов за завтраком мы все
решили, что это пробный десант, как два года назад в Дьеппе.
Но в десять часов английское радио сообщило на немецком, голландском,
французском и других языках, что высадка действительно началась! Значит, в
этот раз настоящая! В одиннадцать часов -- английская передача на немецком
языке: речь верховного главнокомандующего генерала Эйзенхауэра.
Английская передача на английском языке. "This is D-day". Генерал
Эйзенхауэр сказал французскому народу: "Нам предстоит жестокая битва, но она
закончится победой. 1944 год -- год полной победы. Желаю успеха!".
Английское радио в час дня: 11.000 самолетов стоят наготове, совершают
бесперебойные полеты для высадки войск и обстрела тылов. 4000 десантных и
малых морских судов непрерывно доставляют на берег между Шербуром и Гавром
войска и боеприпасы. Английские и американские войска уже участвуют в
ожесточенных боях. Также передали выступления Гербранди, премьер-министра
Бельгии, короля Норвегии, Де Голля от французов, английского короля и,
разумеется, Черчилля.
P.S. Все в Убежище чрезвычайно взволнованы! Неужели, действительно,
придет долгожданное освобождение, которого мы так давно ждем? Это кажется
слишком прекрасным и сказочным, чтобы быть правдой! Станет ли этот 1944 год
годом победы? Мы этого еще не знаем, но надежда помогает жить, придает силы
и мужество. Мы должны быть готовы к предстоящим лишениям, страхам и
горестям, выстоять их достойно, сжав кулаки, а не кричать от отчаяния.
Кричать имеют сейчас право Франция, Россия, Италия, да и Германия, но не мы!
О Китти, самое замечательное в наступлении, это надежда, что мы скоро
увидим друзей. После того как ужасные немцы под страхом смерти заставляли
нас скрываться, освобождение и встреча с друзьями стали основным нашим
стремлением! Теперь главное -- не евреи, а вся Голландия и вся Европа. Марго
говорит, что может быть, в сентябре-октябре мы сможем пойти в школу.
Анна Франк.
P.S. Я буду держать тебя в курсе последних событий! Ночью и сегодня
утром в тыл немцев с самолетов были спущены манекены и соломенные чучела,
которые взорвались, коснувшись земли. Также спускается много парашютистов,
они вымазаны черным, чтобы их ночью не заметили. Утром в шесть часов
высадились первые десантники, а перед этим на побережье было сброшено пять
миллионов килограмм бомб. Двадцать тысяч самолетов вступили в бой. Уже до
высадки прибрежные батареи немцев были выведены из строя, образовался
небольшой плацдарм. Все проходит замечательно, несмотря на плохую погоду.
Армия и народ объединены единой волей, единой надеждой.
Дорогая Китти,
Десант проходит более, чем успешно! Союзники заняли Байн, деревню на
французском побережье, и сейчас отвоевывают Кайен. Задача ясна: отрезать
полуостров, на котором расположен Шербур. Каждый вечер военные обозреватели
рассказывают об энтузиазме и мужестве солдат, о трудностях, невероятных
подвигах, а также о раненых, которых уже перевезли в Англию -- некоторые их
них выступили по радио. Вопреки скверной погоде налеты продолжаются. Мы
слышали по Би-би-си, что Черчилль сам хотел принять участие в высадке, и
отказался от этого лишь под давлением Эйзенхаура и других генералов.
Подумать только, какой он храбрый - ведь ему не меньше семидесяти!
Возбуждение немного улеглось, и все же мы надеемся на победу к концу
года. Госпожу ван Даан с ее хандрой вынести невозможно, сейчас нытье о
десанте сменилось жалобами на плохую погоду. Так и хочется посадить ее в
ведро с холодной водой на чердаке!
Все обитатели Убежища за исключением ван Даана и Петера прочитали
трилогию "Венгерская рапсодия". В этой книге рассказывается о судьбе
композитора, виртуоза и гения Ференца Листа. Роман очень интересный но, по
моему мнению, слишком много внимания уделяется женщинам. Лист был не только
великим пианистом, но и -- даже в свои семьдесят лет - величайшим
соблазнителем своего времени. У него был роман с графиней Мари д'Агу,
Каролиной Сайн-Витгенштейн, танцовщицей Лолой Монте, пианисткой Агнес
Кингворс, пианисткой Софи Ментер, черкесской княгиней Ольгой Яниной,
баронессой Ольгой Мейендорф, актрисой Лиллой (фамилию забыла) - и это еще
далеко не полный список. Страницы книги, посвященные музыке и другим видам
искусства, гораздо занимательнее. Героями книги являются также Шуман и Клара
Вик, Гектор Берлиоз, Иоганн Брамс, Бетховен, Йоахим, Рихард Вагнер, Ханс фон
Бюлов, Антон Рубенштейн, Фредерик Шопен, Виктор Гюго, Оноре де Бальзак,
Гиллер, Гуммель, Черни, Россини, Керубини, Паганини, Мендельсон и еще многие
другие.
Лист был, в общем, славным малым -- великодушным, непритязательным,
хотя и чрезмерно гордым. Он выше всего ставил искусство, обожал коньяк и
женщин, не выносил слез, был истинным джентльменом, никому не мог отказать в
услуге, презирал деньги, стоял за свободу вероисповедания и любил весь мир.
Анна Франк.
Дорогая Китти,
Вот и прошел мой день рождения. Мне исполнилось пятнадцать. Я получила
довольно много подарков: пять томов истории искусств Шпрингера, комплект
белья, два пояса, носовой платок, две баночки йогурта, джем, две маленькие
медовые коврижки, ботанический справочник от папы и мамы, браслет от Марго,
душистый горошек от Дюсселя, леденцы от Мип, сладости и тетради от Беп и
самое главное -- книгу "Мария Терезия" и три ломтика настоящего сыра от
Куглера. Петер преподнес чудесный букетик пионов; бедный мальчик из-за всех
сил старался достать что-то особенное, но безуспешно.
Наступление по-прежнему проходит удачно, несмотря на ужасную погоду,
бесконечные штормы, проливные дожди и высокий уровень моря.
Черчилль, Смэтс, Эйзенхауер и Арнольд посетили вчера французские
деревни, освобожденные англичанами. Черчилль побывал также на торпедном
катере, обстреливающем берег: похоже, что этому человеку неизвестен страх,
чему можно позавидовать! Понять настроение голландцев, находясь в нашем
укрытии, непросто. Конечно, все рады, что англичане после долгого
бездействия, наконец, взялись за дело. Но многие глубоко заблуждаются, когда
заявляют, что не желают английской оккупации. По их мнению, Англия должна
воевать, сражаться и посылать на гибель своих солдат ради освобождения
Нидерландов и других оккупированных территорий. А после этого немедленно
удалиться в свою разоренную и обедневшую страну, выразив всем освобожденным
государствам свои извинения и не предъявив прав на Индию. Только болван
может так думать, и оказывается, таких болванов среди голландцев немало.
Ведь что бы произошло с Нидерландами и соседними странами, если бы Англия --
что часто предполагалось -- заключила бы с Германией мир? Голландия стала бы
немецкой, и баста! Всех нидерландцев, которые свысока смотрят на англичан,
обвиняют их в трусости, ругают английское "стариковское" правительство, надо
хорошенько потрясти, как встряхивают подушки. Может, это поможет их
окончательно запутавшимся мозгам!
Меня переполняют самые разные мысли, обвинения, обиды и желания! Я
вовсе не так самоуверенна, как думают многие, я знаю свои бесчисленные
ошибки и недостатки лучше, чем кто-либо, но с тем отличием, что хочу их
исправить, хочу стать лучше, и это мне уже частично удалось!
Я часто спрашиваю себя: почему же до сих пор все считают меня чрезмерно
упрямой и нескромной? Разве я так упряма? А может, как раз другие таковы?
Как ни странно это звучит, я не зачеркну последнее предложение: я совсем не
считаю его безрассудным. Госпожа ван Даан и Дюссель -- мои главные
обвинители -- не отличаются, как известно высокой интеллигентностью, и не
побоюсь сказать, что они просто глупы! Недалекие люди, обычно, не могут
пережить, что кто-то преуспевает лучше их, и лучший пример того два наши
глупца - госпожа ван Даан и Дюссель. Госпожа считает меня неумной, потому
что сама тупее во много раз. Она обвиняет меня в нескромности, которой сама
же и отличается; считает мои платья слишком короткими, в то время, когда ее
собственные еще короче; приписывает мне упрямство, хотя сама многократно
высказывает свое мнение о предметах, в которых совершенно не разбирается. То
же самое можно сказать о Дюсселе. Но я не забываю свою любимую пословицу: "В
каждом упреке есть доля правды" и признаю, что я, в самом деле, упряма.
В этом-то и сложность моего характера, что никто так часто не критикует
и не ругает меня, как я сама. А если мама прибавляет к этому свои
рекомендации, и количество проповедей становится непомерным, то я теряюсь,
начинаю противоречить, дерзить и возвращаюсь к любимому Анниному заключению:
"Никто меня не понимает!".
Я слишком часто повторяю эти слова, но разве они не верны? Мои
самобичевания иногда достигают такой силы, что мне просто необходим человек,
который понял бы мой внутренний мир, утешил меня, помог разобраться в
собственных мыслях. Увы, можно долго искать, но найдешь ли?
Я знаю, что ты сейчас думаешь о Петере, не так ли, Кит? Петер любит
меня не как возлюбленный, а как друг, и его привязанность растет с каждым
днем. Но вот странно: что-то нас обоих останавливает, и я сама не могу в
этом разобраться.
Иногда мне кажется, что я уже меньше привязана к нему, но это не так:
ведь если я два дня не была наверху, то меня тянет туда с удвоенной силой.
Петер добрый и славный. Но я не могу отрицать, что во многом он меня
разочаровывает. Например, его неверие, бесконечные разговоры о еде и еще
многие черты. Тем не менее, я убеждена, что мы, как и договаривались,
никогда не поссоримся. Петер миролюбив, покладист и терпим. Он терпеливо
выслушивает от меня замечания, которые ни за что бы не потерпел от матери.
Петер упорный и аккуратный, но почему он не пускает меня в свою душу? У него
гораздо более замкнутый характер, чем у меня, но я знаю из опыта, что даже
самым закрытым натурам в какой то момент необходимо кому-то довериться. И я,
и Петер выросли и повзрослели в Убежище, и сейчас мы часто беседуем о
будущем, прошлом и настоящем, но как я уже сказала, чего-то главного мне
недостает, а оно существует -- я знаю!
Не из-за того ли, что я так долго сижу здесь в четырех стенах, для меня
все больше значит природа? Ведь раньше меня мало интересовали небо, цветы,
поющие птицы и свет луны. А сейчас иначе. Например, в Троицу, когда было так
жарко, я с трудом заставляла себя не спать до пол двенадцатого, чтобы еще
раз увидеть луну через открытое окно. И к сожалению, напрасно, потому что
как раз из-за яркого лунного света открывать окно было слишком рискованно. Я
раньше никогда не спускалась вниз, когда окна там были открыты. Но темные
дождливые вечера, непогода, бегущие облака так влекли меня, что впервые за
полтора года я решилась взглянуть ночи в лицо. И после того раза мне так
хотелось повторения, что это желание оказалось сильнее страха перед ворами и