Экслер Алекс. Свадебное путешествие Лелика

   — Ну, — нетерпеливо спросила Светка. — Куда пойдем-то? Я так понимаю, что вам бы хотелось посетить какой-нибудь чисто немецкий ресторанчик, да? Ведь нет смысла приезжать в Германию, чтобы посетить, например, пиццерию?
   — Да, — быстро сказал Макс. — Чисто немецкий ресторанчик с горой пива и колбасок — лично я только за.
   — Вообще-то… — начал было Лелик, но тут же подумал, что нехорошо Светке рассказывать об их недавнем посещении немецкого ресторанчика со всеми вытекающими оттуда литрами пива, поэтому быстро замолчал и знаком показал, что немецкий ресторанчик — это то, о чем он мечтал последние шесть лет их разлуки.
   — Здесь недалеко на площади есть классное заведение, — сказала Светка, — такое типично немецкое. И официанты там очень прикольные — я люблю с ними болтать.
   — Не уверен, — заметил Лелик, трогаясь в указанном Светкой направлении, — что мы жаждем поболтать с официантами, но раз ты утверждаешь, что это хорошее заведение…
   Лелик чувствовал себя достаточно скованно. Несмотря на то что Светку он знал много лет, первая встреча после шестилетней разлуки ему представлялась как-то по-другому. Он считал, что Светка бросится ему на шею и, более не обращая внимания ни на что, начнет целовать его в родные со школы щеки и, может быть, даже в губы, которые знавали времена более тесных контактов, а потом они, обнявшись, сядут на лавочку и предадутся воспоминаниям из серии: «Светик, а ты помнишь», «Лелик, а ты помнишь»…
   Вместо этого — совершенно скомканные приветствия, бездушный чмок в Леликову щеку и немедленно начавшиеся гнусные наезды на его внешний вид. А потом комплименты Максу и Славику… Впрочем, в глубине души Лелик понимал, что отчасти сам виноват в этой ситуации, потому что мог бы уж прийти на встречу без сопровождения Макса и Славика — возможно, в этом случае Светка была бы больше сконцентрирована на нем и ветер ласкающих душу воспоминаний не пролетел бы где-то высоко-высоко, а задел их своим благодатным крылом.
   Однако Лелик же не просто так захватил приятелей с собой. Ему хотелось выглядеть Остапом Бендером в сопровождении Паниковского, на роль которого Макс вполне мог претендовать, и Шуры Балаганова, на которого, по мнению Лелика, Славик был весьма похож. Лелик считал, что наличие сопровождения, в котором он выглядит явным лидером, поднимет его в глазах Светки. А вместо этого…
   — Сумбур вместо музыки, — вдруг вслух произнес Лелик, почему-то вспомнив очень старую критическую статью времен махрового социализма.
   — Да ладно тебе, — возмущенно откликнулась Светка, которая быстрым шагом передвигалась в авангарде их маленького отряда. — Там отличная музыка — традиционные марши. Уж явно лучше, — язвительно сказала она, — чем ваши «Ветер с моря дул» или «Владимирский централ».
   — Ты еще скажи, — возмутился сзади Макс, — что у них там слова другие. Небось тот же «ветер с моря дул», только по-немецки.
   — Нет, — заспорила Светка. — У них там хорошие слова — жизнеутверждающие.
   — У нас тоже есть жизнеутверждающие, — парировал Макс. — Например, «поцелуй меня везде, восемнадцать мне уже».
   — Ужас, — с отвращением сказала Светка. — Как вы вообще это слушаете?
   — Под водку — элементарно, — сообщил Макс. — Под водку даже от песен Димы Маликова плакать хочется.
   — Мне от них всегда плакать хочется, — сообщила Светка, — безо всякого алкоголя.
   — Я не в том смысле, — объяснил Макс. — Я имею в виду, что от чувств плакать хочется. Трогают меня его песни — где-то после пятисот граммов хорошего алкоголя. Очень крепкого. Очень, очень крепкого. А по трезваку — совсем другой эффект почему-то.
   — Какой? — полюбопытствовала Светка.
   — По трезваку, — признался Макс, — хочется убить того, кто этот идиотизм включает.
   — Вероятно, — вступил в разговор Лелик, — именно вид алкоголя и определяет, кто что слушает. Немцы пьют пиво — вот и слушают марши. Мексиканцы пьют текилу — слушают свои «Бесса ми мучо». Французы пьют вино — слушают аккордеон и шансонье. Чукчи пьют спирт — слушают завывания струны на палке. Так что все четко.
   — Не получается, — с сожалением сказала Светка. — Русские пьют водку, а слушают кучу всякого кошмара.
   — Это потому, что под водку можно все что угодно слушать, — объяснил Лелик. — Водка — она облагораживает любую музыку. После 200-300 граммов даже Сенчукова становится фактически Уитни Хьюстон. А уж Дима Маликов — так просто прямо-таки Джим Моррисон.
   — Ладно, теоретики, — сказала Светка. — Пришли уже. Где сядем — внутри или снаружи?
   Ребята огляделись. Светка привела их на ту же площадь, находящуюся неподалеку от Кельнского собора, где располагался кабачок, в котором они обедали.
   — Если ты вела нас вон в тот кабак, — бестактно заявил Макс, показывая на знакомое им заведение, — то мы туда не пойдем. Там какая-то авария на кухне была — все кружки разбились. Так что они теперь наливают пиво в мензурки для анализов, а ООН не рекомендует туристам ходить в такие кабаки, потому что это чревато международными конфликтами.
   — Я вообще-то имею в виду другой кабачок, — заметила Светка, делая знак рукой.
   Ребята развернулись и увидели другое заведение, у которого столы со стульями были выставлены прямо на площади.
   — Там можно сесть внутри, — объяснила Светка, — а можно на улице. На улице, конечно, просторнее. Но вы не замерзнете?
   — Мы? — возмутился Макс. — Русские люди не замерзают, если рядом есть заведение со шнапсом. Садимся на улице.
   — Вообще-то я тут решаю, где нам садиться, — недовольно сказал Лелик.
   — Серьезно? — в один голос спросили Макс со Славиком, причем в их голосах звучала явная ирония. Эдак примерно девяносто восемь процентов явной иронии.
   — Ну, — сказал Макс, — тогда ты решай, где нам садиться: на улице или на природе.
   — Я решил, — торжественно сказал Лелик, — что мы сядем на улице. Но решил, заметь, не под воздействием твоих заявлений, Макс, а потому что мы, русские люди, нигде не замерзнем, если рядом продается шнапс. Понял?
   — Одобряю ваш выбор, — вежливо сказал Макс и тут же побежал занимать стратегически важное место за столиком…
   Минут через пять, когда они все расселись, из недр заведения появился официант — точно такой же, как и в кабачке напротив: молодой парень огромных размеров с добродушной физиономией, на пузе которого красовался ослепительно белый передник.
   — У них тут все официанты такие? — вполголоса спросил Лелик Светку.
   — Какие? — недоуменно переспросила та.
   — Ну, такие здоровые. И одинаковые, — объяснил Лелик.
   — Да нет, — пожала плечами она. — Встречаются разные. Хотя, конечно, в чисто немецких заведениях — в основном официанты именно такого типа. Еще бывают мощные тетки — это вообще просто блеск.
   — Хочу мощную тетку, — заволновался Макс, но Лелик тут же пнул его ногой под столом — мол, веди себя прилично.
   — Так что будете заказывать? — спросила Светка, переводя фразу официанта.
   — Пиво и меню будем заказывать, — ответил Лелик. — Только пусть они пиво не наливают в мензурки. Пусть они возьмут большую кружку, выльют туда минимум пять своих дурацких мензурок и вот эту кружку мне и принесут. Собственно, эта просьба вызвана простым человеколюбием. Пива мы выпьем много, — объяснил Лелик, — и бегать из подвала на улицу с этими мензурками — он совершенно умотается.
   Светка перевела. Официант в ответ разразился длинной фразой, после чего они со Светкой расхохотались.
   — Он благодарит тебя за заботу, — перевела Светка, отсмеявшись, — но говорит, что пиво все равно будет носить в мензурках. Здесь так принято. За кельнское пиво, налитое вместо стаканчика в большую кружку, официанта подвергают общественному остракизму и выгоняют из города навсегда. Поэтому вы не стесняясь можете заказывать столько пива, сколько пожелаете, но носить его он все равно будет в стаканчиках. Ему не трудно. Он много тренируется каждый день.
   — Вот упорные ребята, — сокрушенно сказал Лелик, но все-таки приветливо кивнул официанту в ответ — мол, уважаю ваши принципы…
   — Ну, — сказала Светка примерно через полчаса, когда они выпили уже по три-четыре стаканчика и насладились салатом и гренками. — Как вам Европа? Где были, что повидали?
   — Я в Амстердаме побывал в том самом баре, где девка с бананом… — начал было Макс, но Лелик опять чувствительно его пнул ногой, и Макс замолк, бросив на Лелика укоряющий взгляд.
   — В Амстердаме были, — спокойно и с достоинством объяснил Лелик Светке. — В Музее Гогена.
   — Ван Гога, а не Гогена, — поправил его Макс.
   Лелик открыл было рот, чтобы обрушить на Макса все свои запасы сарказма, но потом вдруг сообразил, что Макс прав.
   — Да, — сказал он поспешно, — Ван Гога, конечно. Я это и имел в виду.
   — Ван Гог — скукотища, — пренебрежительно заявила Светка. — Никогда он мне не нравился. Башка мужика в шляпе, башка тетки без шляпы — дурдом какой-то.
   — О, точно, — обрадовался Славик, разом обретя в Светке родственную душу.
   — Вы лучше скажите, — продолжила Светка, — там правда всякая наркота на каждом шагу? И девки в витринах?
   — Дык, само собой, — заорал довольный Макс. — Там эти, как их, кофишопы! Бывают рокерские, бывают растаманские…
   — Бывают смешанные, — азартно прервал его Славик и стал рассказывать во всех подробностях, какие именно заведения встречаются в Амстердаме. После этого его прервал Макс и рассказал Светке о квартале красных фонарей и о заведении, где барменша не только без ничего, но и с бананом. Затем Славик поведал Светке о портрете Боба Марли на стене, который целовал Макс, а Макс рассказал девушке о железных варанах, от которых отбивался Лелик. После этого они в два голоса и во всех подробностях изложили Светке историю посещения окосевшим Леликом музея. Девушка при этом хохотала на всю площадь так, что аж четверо официантов выскочили из подвала и стали разглядывать их компанию, лучезарно улыбаясь.
   Лелик сидел как оплеванный. Мало того что его спутники перехватили всю инициативу — Лелик намеревался степенно и обстоятельно поведать своей школьной любви все аспекты их респектабельного путешествия по Европе, — так еще и его, своего благодетеля, выставили в настолько неприглядном свете! Как можно было рассказывать Светлане о том, что Лелик посетил Музей Ван Гога совершенно обкурившись?!! Как можно было подложить такую свинью с варанчиками?!! Как можно было вообще хоть один звук издавать об их путешествиях по кварталу красных фонарей? «Это же не друзья, — с возмущением думал Лелик, — это просто какие-то законченные мерзавцы! Как я теперь Светке в глаза посмотрю, как?»
   А «законченные мерзавцы» в этот момент, пользуясь восторженным отношением зала, перешли к описанию поездки в Кнокке, затем к свадьбе Хохлова, ну и после этого — к потрясающей истории с арендой машин, со вкусом процитировав энергичное выражение Лелика, высказанное им немецкому менеджеру. Светка, слушая разошедшихся не на шутку Макса со Славиком, уже просто рыдала от смеха, вызывая полный восторг как официантов, так и посетителей с соседних столиков. Один Лелик был совершенно чужим на этом празднике жизни. Он молча накачивался пивом, мрачнея все больше и больше…
   Наконец Макс со Славиком истощили запас историй, связанных с нынешним путешествием. Впрочем, Макс, которому редко удавалось блеснуть в обществе своим мастерством рассказчика, хотел было продолжить повествование, вытащив на божий свет какие-то старые забавные эпизоды с участием Лелика, но случайно бросил взгляд на лицо приятеля, превратившееся в застывшую злобную маску, и резко замолк, как-то разом поняв, что он что-то сильно разошелся, причем, пожалуй, даже сильнее, чем нужно. Славик тоже замолчал, увидев мрачного Лелика, и начал уничтожать принесенное горячее. Светка, отсмеявшись, достала косметический набор и стала поправлять макияж, частично разрушенный ее бурной реакцией на сольное выступление Макса со Славиком…
   Через несколько минут перед ними появился официант с подносом, на котором были четыре бокала с пивом и здоровенная тарелка с самыми разнообразными колбасками. Официант сказал что-то Светке, сгрузил все это добро на стол и удалился в подвал.
   — Что это? — спросил Лелик Светку. — Мы не заказывали колбаски.
   — Это подарок от заведения, — объяснила Светка. — Мы тут так хохотали, привлекая народ, что все столики на улице теперь заняты, хотя обычно посетителей меньше минимум на треть. Официант сказал, что они нас тут будут рады видеть хоть каждый день — особенно в этом составе.
   — Да, повеселили официантов, — ледяным голосом сказал Лелик. — Я рад, что моя скромная персона стала таким отличным катализатором красноречия моих дорогих друзей.
   Славик с Максом опустили глаза и уткнулись в свои стаканы. Лелик посмотрел на них тяжелым немигающим взглядом.
   — Лех, — вдруг сказала Светка, — а я и не ожидала, что ты такой классный.
   — В каком смысле? — удивился Лелик.
   — Ну, что ты такой прикольный и веселый, — объяснила Светка. — В школе ты, конечно, умел рассказывать всякие забавные истории, но всегда был очень зажатый. Помнишь, на дискотеке никогда не танцевал, в кафе тебя было не затащить, а уж привести тебя в какую-нибудь компанию… Ты когда сказал, что путешествуешь по Европе, — я тебя сразу представила в костюме с галстуком, ведущего скучные переговоры с какими-нибудь кретинскими менеджерами. Всякие коктейль-пати, обязательное посещение оперы и прочая тоска зеленая, от которой меня здесь уже тошнит. У меня же Вадик — как раз из таких. Минимум раз в две недели нужно нацеплять вечернее, блин, платье и шуровать на официальный прием. И хорошо еще, если перед приемом не заставят слушать эту чертову оперу. Мужики, вы не представляете, что такое опера на немецком. Это просто какая-то трагедия! А главное — смеяться-то нельзя ни под каким видом, — сообщила Светка и взяла бокал с пивом.
   Лелик начал оттаивать. Он и не предполагал, что Светка посмотрит на их путешествие с такой неожиданной стороны. И никак не предполагал, что Макс со Славиком своими подлыми рассказами выставляют его перед Светкой в выгодном, а вовсе не в дурацком свете.
   — Я ничего не хочу сказать, — продолжила Светка, отхлебнув глоток пива, — Вадик — он классный парень! Умный, заботливый, внимательный. Деньги зарабатывает опять же, причем очень даже неплохие… Но проблема в том, что здесь он стал — чистый немец! Причем не такой немец, как, например, эти прикольные мужики, — Светка мотнула головой в сторону входа в кабачок, перед которым как раз стояли два пышноусых официанта, — а как эти чертовы «истинные арийцы» — кисло-сладкие, неизменно вежливые, никогда не улыбающиеся сухие воблы. В России он был не такой. Но здесь его скрутила вся эта неметчина. Она ему нравится. А я ее не переношу…
   Светка опять отхлебнула пива.
   — Вы не представляете, что такое все эти деловые приемы. Вадик триндит по-немецки с руководством, а я должна торчать с бокалом шампанского в руке и поддерживать разговор с начальственными женами. Эти крашеные суки интересуются, по какому рецепту я готовлю своему мужу этот чертов рольмопс и этот дебильный айнтопф, мать его двадцать раз! — почти прокричала Светка, после чего выдала довольно длинную фразу на немецком — явно ругательную. За двумя соседними столиками большие компании пару раз прокричали «браво» и подняли вверх свои бокалы с пивом — мол, фройляйн, за вас.
   — А как ты готовишь рольмопс и этот… как его… айнтопф? — вдруг заинтересовался Макс.
   — Да никак, — продолжая кипятиться, ответила Светка. — Что я, дура, что ли, готовить ему этот немецкий дурдом?!! Я — русская женщина, между прочим! Любого коня в горящей избе испеку на раз!
   — Классно, — восхитился Макс. — Значит, Вадик питается борщом с котлетами?
   — Нет, — как-то разом сникнув, сказала Светка. — Он тут как-то отвык от нашей еды. Требует рольмопсов, фашист. А я их из принципа не буду готовить. Тем более что я вообще не в курсе, что это такое.
   — Так как же, — осторожно поинтересовался Лелик, — вы решаете эти проблемы? Надо же приходить к какому-то компромиссу…
   — Здесь, Лелик, не Америка, — объяснила Светка. — Это там они по любому поводу спрашивают: «Хочешь об этом поговорить?» — после чего часами обсуждают, как бы им прийти к этому чертовому компромиссу.
   — Ну и что в этом такого? — пожал плечами Лелик. — Вполне логично. Сели, поговорили, сошлись на том, что борщ с рольмопсом — это то, что устроит обе стороны, после чего в семье воцарятся мир и согласие.
   — Рольмопс — это селедка, — вдруг сообщил Славик, оторвавшись от своего горячего.
   — Как это? — удивился Макс.
   — Очень просто, — пояснил Славик. — Скрученные куски селедки, накрытые специальным салатиком. Фактически — наша родная «селедка под шубой».
   — Вот! — совсем загрустила Светка. — В этом-то и проявляется весь дебилизм ситуации. Ему же не селедка под шубой нужна, которую он дома вообще и на дух не переносил, а именно рольмопс! Понимаешь, парень со страшной силой адаптируется. Ему тут так хочется стать своим, что он уже почти и не Вадик, а Вольдемар какой-то — его на работе так и называют. Вольдемар! — фыркнула Светка. — Поэтому он даже крысу под шубой съест, лишь бы она называлась как-нибудь вроде раттентопф.
   — Тогда все решается элементарно, — заявил Лелик, радуясь, что он наконец-то включился в общий разговор. — Вари ему борщ и называй его айнтопф. Эскалоп называй швейнефлих. Жареного карпа — сильвестеркарпфен. Домашнее печенье — манделах. Какая разница, по какому рецепту приготовлено? Ну, раз он даже селедку под шубой готов жрать, если она рольмопс называется, и не готов, если она зовется ностальгически-пикантно рыбка в дубленке.
   — Точно, точно, — заволновался Макс. — Еще можно утку пожарить и назвать ее… ща… — Макс на минутку напрягся, а потом выдал: — Ente, gebraten mit hackfleisch-rosinen-fuellung.
   За столом все так и офонарели от этого потрясающего заявления.
   — Боже, — потрясенно спросил Лелик, — откуда такие глубокие познания?
   — Ну так я же перед посещением посольства тренировался, — признался Макс, которому явно польстило всеобщее восхищение. — Специально учил фразы из разных жизненных направлений.
   — Надеюсь, — поинтересовался Лелик, — это все-таки имеет какое-то отношение к еде?
   — Да точно! — заверил его Макс. — Причем даже к утке имеет прямое отношение. Я помню, что там в учебнике была очень красивая утка изображена.
   — Парни, вы не въезжаете, — решительно прервала их Светка. — Дело не в том, что я не могу сварить борщ и назвать его айнтопфом под шубой. Дело в том, что меня это все раздражает — вся эта неметчина. А он от нее тащится.
   — Свет, ну ты же здесь живешь, — попытался урезонить подругу Лелик. — С немцами жить — «Розамунду» петь. А как иначе? Вадик правильно поступает. Вы же здесь надолго осели, правильно?
   — Еще бы, — печально сказала Светка. — Вадик тут так окопался, что его обычной гранатой уже и не возьмешь.
   — Ну а ты что? — спросил Лелик. — Хочешь обратно?
   — Нет, — подумав, ответила Светка, — обратно я не особо хочу. У вас там, может, и борщ, однако я помню, что творилось, когда мы уезжали, — я чуть с ума не сошла. Нет уж, лучше буду здесь. На самом деле здесь классно. Только немцы раздражают.
   — Это звучит парадоксом, — заметил Лелик. — Германия без немцев — даже для меня подобные лозунги неприемлемы.
   — Я не говорю о Германии вообще без немцев, — объяснила Светка. — Есть куча немцев, которые мне очень нравятся, — вот, например, такие, как эти ребята-официанты. Простые, веселые, прикольные, поболтать обожают. Я не люблю этих напыщенных уродов с Вадькиной работы. А таких там — большинство. Все менеджеры среднего и высшего звена. Ну и плюс низшее звено, которое надеется продвинуться. Плотно сжатые губы, обязательные очки и слащаво-презрительный тон. Убила бы!
   И Светка сердито припала к своему стакану с пивом.
   — Да, в России не так, — задумчиво сказал Лелик. — Вот, например, взять мою контору. В директорате сидят мужики, зарабатывающие очень нехилые деньги. А ведут себя — вполне по-свойски. Нет, конечно, вздрючить-то могут, как без этого, однако общаться — одно удовольствие.
   — Во-во, — поддержал Макс. — И у меня главред — тоже мужик вполне свойский! Сколько мы с ним коньяковского приговорили — и не сосчитать! Правда, сволочь, не берет меня в штат, — вдруг загрустил Макс, — но уверяет, что это для моего же блага.
   — Правильно, для твоего, — поддержал главреда Лелик. — Ты же на радостях, что тебя в штат взяли, тут же напьешься до двухнедельного неприсутствия в самом себе. И что, сразу тебя увольнять? Нет, пусть лучше ты держишься в преддверии штатной вакансии. Которая, — веско заметил Лелик, — никогда для тебя не откроется. Для твоего же блага.
   — Как никогда? — потрясенно спросил Макс.
   — Вот так, — бессердечно ответил Лелик. — По крайней мере, в этой жизни.
   Макс замолчал. Все с интересом посмотрели на него, даже Светка.
   — Мне нужно выпить, — печально сказал Макс. — Чего-нибудь крепкого.
   — Понимаю, — откликнулся Лелик. — Давай закажем. Я тоже приложусь, а то надоело мне это пиво.
   — И мне, — потребовала Светка. — Всколыхнули пласты грусти у меня в душе, теперь точно придется напиться.
   — Напейся, Светик, — обрадовался Лелик. — Ты всегда напиваешься просто очаровательно. Между прочим, это довольно редко бывает. Обычно пьяная женщина — это ужасное зрелище. А ты — совсем другое дело.
   — Будем пить шнапс? — поинтересовался Славик.
   — Да, — решительно сказал Лелик. — С волками жить — по-волчьи пить.
   — Может, — состорожничал Макс, — лучше вискаря? Я, конечно, против шнапса ничего не имею, но штука это до предела ядреная, а ее последствия — совершенно непредсказуемы, вплоть до попыток взятия мною Рейхстага в городе Кельне.
   — В Кельне нет Рейхстага, — заметил Славик.
   — Вот и я о том же, — веско ответил Макс. — Поэтому и опасно. Кто меня знает, что я сегодня Рейхстагом назначу…
   — Да ладно вам, — решительно сказала Светка. — Вы где этот шнапс-то пили? В России? Там вам что угодно могли подсунуть и назвать шнапсом. А вообще это довольно хороший алкоголь. Бывает, конечно, шнапс паршивый и дешевый, но хороший шнапс — это просто класс. Отличный диджестив. Кстати, нам бы сейчас после этой горы колбасок и остального горячего очень бы пригодился.
   — Отличный что? — переспросил Макс.
   — Диджестив, — объяснила Светка. — Это алкоголь, который пьют после сытной еды — для пищеварения. Обычно это различные травяные настойки.
   — А шнапс — это разве не фруктовый самогон? — поинтересовался Макс.
   — Макс, — сказал Лелик, — самогон — это любой алкоголь, который получается в процессе перегонки или возгонки. Коньяк — это тоже самогон, если так говорить.
   — Неправильно формулируешь, — заспорил Макс. — Самогон — это все, что пахнет, как из пушки, и вызывает очень причудливые эффекты.
   — Если выпить граммов пятьсот спирта, — заметил Лелик, — эффекты будут такие — я тебя умоляю.
   — Мужики, вы завязывайте тут эти российские штучки — пятьсот граммов и так далее, — потребовала Светка. — Это Европа. Тут пятьсотграммами не пьют.
   — Да ладно! — возмутился Макс. — Всем известно, что немцы квасят по-черному.
   — Бред и провокация, — решительно сказала Светка. — Они этого шнапса пьют по паре рюмок всего — сто раз видела.
   — Правильно, — парировал Макс. — Потому что этой дряни много не выпьешь. Мы-то, конечно, можем, — поправился он, — но мы просто привычные. И ответственные.
   — Макс, еще раз наедешь на наш родной шнапс, я тебя укушу, — разъярилась Светка, которая добила третий стаканчик пива, и ее эмоции были уже весьма обострены.
   — Макс! — Лелик строго посмотрел на Макса — мол, не огорчай мою школьную любовь, а то я тебя сам огорчу донельзя.
   — Да я и не наезжаю, — объяснил Макс. — Просто хочется попробовать местного шнапса. Может, это действительно на порядок круче, чем наш, российский.
   — Российский, — фыркнула Светка. — Российского шнапса не бывает.
   — Бывает, я сам видел, — заспорил Макс. — На этикетке было написано «шнапс».
   — Макс, — сказала Светка. — На сарае что написано? А внутри дрова.
   — И что написано на сарае? — заинтересовался Макс.
   — «Шнапс» там написано, — безнадежным голосом сказала Светка. — Лех, — спросила она Лелика, — слушай, как вы с ним путешествуете? Этот человек доведет до зеленого каления кого угодно. Даже меня довел, уж на что я вообще пай-девочка.
   — Вот, — обрадовался Лелик. — Теперь ты меня понимаешь. А я с ним, между прочим, всю жизнь маюсь! И в Амстердаме на нем чуть было не женился!
   Светка округлила глаза. Тут Лелик понял, что сболтнул нечто явно лишнее. Потому что Макс со Славиком о причинах поездки в Амстердам перед Светкой не распространялись. Ну, поехали и поехали — типа погулять.
   — Это долгая история, — объяснил он Светке.
   — Понимаю, — сказала Светка и слегда отодвинула стул в сторону.
   — Я не в этом смысле, — снова пояснил Лелик.
   — Догадываюсь, — ответила Светка и снова отодвинулась.
   — Да не педераст я! — вдруг заорал на всю площадь Лелик, в глубине хмельной души чувствуя, что лучше резко расставить все точки над «и».
   — Верю, верю, Лех, ты только успокойся, — встревоженно сказала Светка.
   — Мне нужно было жениться на Максе, чтобы он со мной поехал в Америку. Фиктивно, — сделал еще одну попытку Лелик.